Текст книги "Подвигов время грядет (СИ)"

Автор книги: яблочный принц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Тогда они собрали последние силы и подняли головы с изумлением и радостью, и древние деревья говорили с ними.

========== 4. Приключение два ==========

Когда листья деревьев тронула первая рыжина, и травы стали отливать золотом, по королевскому тракту шли двое путников. Менестрель и благородный воин, два побратима, держали путь к морю. Раны у них давно и бесследно затянулись, поверх них появились и снова излечились новые, а позади остались лиги и лиги пройденных дорог.

Где-то уже недалеко от побережья они наведались в трактир. Аскольд потихоньку привыкал прикрывать плащом свой шикарный меч, пряча от любопытных взглядов, а Осверин – что его теперь не только не выкинут за порог, но и слова лишнего поперек не скажут.

Там, куда они зашли, сегодня уже был менестрель: сидел на столе, закинув ногу на ногу, и перебирал струны. Осверин обменялся с ним кивками.

Как-то так получилось, что им незаметно уступили место, и друзья устроились за отдельным грязноватым столиком у стены, и обзор на весь зал открывался просто прекрасный. Аскольд начавшим наметываться взглядом вычленил из всех посетителей нескольких человек, одетых, подобно ему, особенно добротно, даже дорого, и старательно-неприметно. Ага, конечно – как будто кого-то это сможет обмануть…

– Эй, девушка! – Осверин очаровательно улыбнулся разносчице, хотя ее внимание куда больше было приковано к широкоплечему высокому мечнику. – Принеси-ка нам ужин и вино, да поскорее!

Сверкнула, исчезая в кармашке передника, монетка, и девчонка умчалась.

А менестрель сменил нежные переборы на многозвучные аккорды и даже как-то распрямился, приосанился в тон своей игре. И запел.

Голосом вполне особенным, без того скрытого волшебства в каждом его звуке, способном уводить за собой в дальние дали, но чистым и мелодичным. Пел он о сперва о драконе, поверженном храбрым воином, потом о русалочьей запруде – и, наконец – о сокровищах.

Из богатств, какие не видел ты, тайный клад

Сокрыт под замком и зарыт, запрятан во тьме,

И лишь законный наследник его, герой из старинных баллад,

Сможет его отыскать и забрать себе.

А гордые лорды будут напрасно ковать клинки,

Друг другу зубы ломать и крошить скелет,

И храбрых и доблестных вровень ему наш не знает свет.

Музыкант заиграл проигрыш, а Аскольд наклонился к уху Осверина, чтобы с ленцой спросить:

– Как думаешь, хоть сколько из спетого им сейчас – правда?

И на удивление его побратим не расплылся в улыбке и не хихикнул, подтверждая, как опасно доверять балладам. Напротив – Осверин явно серьезно задумался, теребя сережку в заживающем ухе, и вряд ли слышал слова мечника.

Тот из чистого упрямства повторил вопрос.

– А? Правда ли?.. – казалось, менестрель растерялся. – Если тебе так интересно, я могу у него спросить. Тебе-то он не ответит, а вот мне… Только дождемся, когда он закончит.

Они никуда не спешили – а потому время провели с удовольствием, тем более что хорошенькая разносчица накладывала им больше положенного да все стреляла глазками в сторону Аскольда.

– Та пришелся ей по душе, – с набитым ртом заметил менестрель. – Может, почтишь ее своим вниманием?

Мечник в ответ хмыкнул:

– Рииин, помнишь нашу первую встречу? Я не знал, как отделаться от светских прелестниц, а ты предлагаешь мне девчонку из трактира. Ну уж увольте! Когда соскучаюсь по женскому вниманию, обращусь к красоткам поизощренней.

Осверин хихикнул, не переставая работать челюстями.

– Вас понял, милорд. Однако напрасно ты думаешь, что она не… Оо, вот это неожиданность! Смотрите-ка, они знакомы! – он проводил взглядом музыканта, который, доиграв, спрыгнул со стола и подсел к тем богатым господам, тут же ухватив с чьей-то тарелки кусок пирога.

– Это что-то меняет? – Аскольд, хоть убейте, разницы не понимал, но с готовностью подобрался, прикидывая варианты в голове.

– Это меняет многое! – зашипел ему брат, разом понижая голос. – Эту песню я слышать раньше не слышал, хотя мотивчик знакомый. Поется в ней про клад, который один благородный лорд спрятал от другого, и вот уже тут есть богатенькие товарищи, тогда как…

Один из спутников менестреля встал со скамьи и, посмеиваясь, удалился за местной красавицей на второй этаж с комнатами для постояльцев, и Осверин подорвался с места, не закончив фразы. Ловко лавируя между выпивохами, разносчицами и прочими, он в несколько секунд преодолел весь зал и плюхнулся на освободившееся место, уже панибратски хлопая музыканта по плечу.

– Как редко встретишь достойного товарища по области искусства!.. – донеслось до мечника, и тот усмехнулся в свой бокал. Осверин мог заболтать кого угодно, было бы желание.

Вскоре менестрель уже активно жестикулировал под восторженным вниманием Рина, а один из его сотоварищей то и дело рвался его исправлять.

А часом спустя они впятером, в разной степени опьянения, резались в кости, ещё спустя несколько лучин спутник менестреля, бывший, видимо, за главного, вытащил из-за пазухи и поставил на кон какую-то свернутую в трубочку бумагу… Еще четвертью часа позднее он проиграл ее. И тогда Аскольд, виновато раскланиваясь, цепко взял хихикающего и пошатывающегося побратима за плечо и отвел на свежий воздух, трезветь да приходить в себя. А тот счастливо улыбался.

Оказавшись за дверью, Осверин мигом растерял часть хмельной мути, почти совершенно трезво и совершенно по-деловому развернув выигранный свиток.

– Я ответил на твой вопрос? – спросил он, передавая бумагу мечнику.

Аль пробежал ее глазами, попутно меняясь в лице: на нем промелькнуло недоверие, затем любопытство, потом воодушевление, изумление и снова любопытство напополам с пробуждающимся азартом.

Свиток гласил: виконт такой-то вручил двум своим подопечным награду полновесным золотом за то, что они в целости и сохранности доставили из склепа побочной ветви дома Виттов увесистый сундук с оставшимся нетронутым замком.

– Изумительно, – похвалил Аскольд, разглядывая карту с пояснениями. – Но как ты узнал?

– Я увидел, – улыбнулся Осверин то ли пьяно, то ли скромно. – Знаешь, когда поешь о том, что сам выдумал и хочешь, чтобы другие тебе верили, ухмыляешься так, словно у тебя на руках все доказательства. А вот он не ухмылялся. Значит, что-то и вправду знал – ну, я и решил проверить…

– Ты просто монстр!

– Всего лишь менестрель. Мое дело – рассказывать людям сказки…

– Так, это что, замок виконта?!

– Ну, видишь надпись «з. виконта»? Очень похоже на его замок.

– Не ерничай.

– А ты не делай вид, что святой!

– Но это же бесчестно, замок, и мы, и там… Но и присваивать себе чужой фамильный Артефакт тоже было бесчестно… Ааааа!

Второй голос ехидно хмыкнул, в кустах еще повозились, и возле подъемного моста лордского замка стало совсем тихо.

Немного погодя второй голос тихонько кашлянул:

– Черт, это же замок виконта!.. Пролезть туда будет сложнее, чем я думал.

– Мы туда не полезем.

– Так ты все-таки…

– Я приеду с дружеским визитом, а ты и вовсе менестрель – вас где угодно пропустят без вопросов.

– Резонно. Слушай… а мне нравится! Да, отлично! Это может сработать.

Кусты шевельнулись еще раз, голоса смолкли, и воцарилась полная тишина. Вдалеке крикнула какая-то ночная птица – и залитые луной владения виконта остались безмолвны, как и должно было быть в глухой ночной час.

Виконт, обладатель королевских привычек и стремительно таящей казны, был немало искушен в устроении праздников. И в этот раз, по общему мнению, было ничуть не хуже, чем обычно. Если и не лучше. И были на то причины…

Педантом хозяин не слыл никогда, и потому менестрели забредали к нему как хорошие, так и не очень, а гости иногда встречали своих раздражающих соседей, которых до этого умудрялись избегать поколениями. Но в тот вечер общество было как никогда приятно: младший лорд Витт, заглянувший на огонек первый раз в этом сезоне, с удовольствием купался в лучах всеобщего внимания, а женского – особенно. Дамы были в восторге: красавец, статный, с лицом открытым и привлекательным, он хорошо рассказывал и хорошо танцевал, обходился со всеми так, чтобы никого не обидеть и в общем каждому поднимал настроение.

Кроме того, в этот раз один из менестрелей, всем как-то смутно знакомый, был необыкновенно хорош: музыка так и лилась, приглашая за собой в счастливый прекрасный мир. От нее хотелось улыбаться и танцевать, и еще бокальчик вина, что все с удовольствием делали и пили, а потому мало кто замечал, что музыкант то и дело закрывал глаза, уходя в себя. Словно играл он не аккомпанемент к танцам, а преподносил всего себя, без остатка, обращаясь полностью в звучание струн. Менестрель играл, словно дышал, и это было ему так же необходимо, сколь легко издавать звуки с помощью всего лишь шести струн.

Его украдкой дернули за длинную светлую косу на второй репризе.

– Осверин, очнись! Ты как, в себе еще?

Он и не подумал обижаться, только кивнул, не открывая глаз.

– Возле западной башни, – мелодичная смена аккорда, – ровно через один танец, – возвращение к предыдущему сочетанию нот, – и прихватишь канапе для меня?

– И не подумаю, – любезно улыбнулся Аскольд и тут же обернулся к хрупкой очаровательной женщине, кажется, двоюродной сестре хозяина замка, гостящей у него в последнее время. – Миледи, глядя на вас, я вижу, какими же сокровищами в своем доме располагает ваш брат виконт. Я завидую ему, право слово!

Она мелодично-отрепетировано рассмеялась и одарила его милейшей улыбкой.

– Вы не видели все, лорд Витт. Ох, как мало же вы видели!

Эту невинную шалость, которую она позволила себе, Аскольд счел возможным пропустить мимо ушей. Зато воспользовался случаем и, запечатлев на внешней стороне ее ладони почтительный поцелуй, рассмотрел надетые на изящные пальчики кольца. И одно из них прочно врезалось ему в память – потемневшее от времени, неочищенное, словно недавно извлеченное из тайника, но с камнем, огранкой и чистотой тянущего на баснословную сумму. Непростое колечко, необычное, особенно носимое рядом с обыкновенными для женщины ее круга драгоценностями.

– Вам свойственно любопытство, милорд? – в голосе ее явственно слышался потаенный веселый смех.

– Полагаю, что нет, – он скромно опустил взгляд, чтобы сойти за смущенного двадцатилетнего юнца и не выдать предательски сияющий взгляд.

– Очень жаль, – обронила миледи и отошла к женской группке, сгрудившейся вокруг менестрелей неподалеку. Один из стульев пустовал, но кому какое дело, если от музыки настроение праздничное, и так и веет беззаботностью, легкой и милой?..

У западной башни, в темноте неосвещенной площадки рядом с лестницей кто-то с удовольствием поглощал канапе.

– Ну, узнал что-нибудь?.. Нет-нет, сначала прожуй, а потом отвечай!

Осверин издал звук, подозрительно похожий на урчание, и продолжил расправляться с закуской. Она проиграла сдалась через постыдные полторы минуты, есть стало нечего, и менестрель с чувством выполненного долга выкинул поднос под лестницу и поднял взгляд на брата.

Того душил с трудом сдерживаемый смех с толикой праведного гнева.

Осверин выждал, чтобы начать.

– Там болтают, что виконт позволил музыкантам расположиться где найдут место, кроме внутреннего дворика и беседки в нем. Также мне доподлинно известно, что в беседке он сам вчера просидел пол дня, и даже управляющего замком вызывал туда, к себе. Сестра была у него, жена – нет, – с нескрываемой гордостью приосанился менестрель.

– Умница!

– Кстати о сестре: смотрю, ты ей понравился, – невинно заявил он. – А ты что узнал?

Аскольд позволил себе ухмыльнуться

– Узнал колечко на ее пальце, уж больно походит оно на клад, недавно отрытый виконтом, да и откуда бы взялась такая расточительность, если не из уверенности, что казна будет скоро пополнена?.. Внутренний дворик, говоришь?

И он уже летел по лестнице вниз, пропуская по две ступеньки.

А дальше – притворяться тенями, пока стражники пройдут мимо, сливаться с ночью, спиной вжиматься в старинную каменную кладку. В крошечном садике во внутреннем дворике от сладкого запаха цветов – едва не задохнуться. Но тусклый блеск сундука сокровищ из минувших времен отрезвляет получше любой магии и ледяной воды.

– Вот оно! – выдохнул Аскольд, мягко запрыгивая на приподнятый над землей пол беседки. – Сокровища моих прадедов.

Он откинул незапертую крышку с благоговением и глубоко запрятанным мальчишеским восторгом – когда еще в жизни так бывает?.. Перебирая потертые пергаменты, тяжелые перстни, золотые тиары и самоцветы, он словно отрешился от этого мира и ненадолго вернулся в привычный ему мир, только тронутый седой тоской по ушедшим временам. Мечник спал наяву.

А чуткий музыкальный слух Осверина перерывов и выходных не брал.

– Аль! – только бросил он, как воин уже нырнул в тень, не звякнув ни одной монеткой в тяжелом сундуке.

***

Аскольд заглянул в пиршественный зал уже без сундучка, по дороге старательно заметя следы. Теперь здесь было чуть светло, и в открытое окно подглядывал прозрачно-золотой рассвет. Поднимающееся солнце делало мир свежим и обновленным, без тени вчерашнего буйного веселья.

Его бестолковый побратим сидел на столе, среди грязной посуды и недоеденных блюд, и держал за волосы какого-то незадачливого выпивоху. И, от накала эмоций активно жестикулируя, что-то читал ему нараспев, мелодично и удивительно красиво. Словно пел.

– Эй, мятежная душа, пойдем, – подал голос мечник, когда менестрель переводил дух – очень уж не хотелось его прерывать.

– Я не закончил! – вскинулся тот растеряно. – Еще немного, ладно? А ты пока разберешься с сундуком…

Аскольд ухмыльнулся, с удивлением отмечая, как приятно бывает иногда оскалиться улыбкой и не думать… о том, вежливо ли будет так улыбаться и подобает ли в данной ситуации, в данном обществе… Хорошо.

– Сундук давно в надежном месте, часть сокровищ надежно припрятана, – он похлопал себя по карманам, – и нам пора уходить, пока сюда не заявился кто-нибудь.

Осверин спрыгнул со стола, разом забыв про своего неблагодарного слушателя. Казалось бы, после дороги, после бессонной ночи беготни по лестницам от стражи, хрупкий менестрель должен был вымотаться и обессилеть – но в рассветных лучах он выглядел оживленным и бодрым, а улыбка засияла так, что могла бы соперничать со встающим солнцем.

– Тогда я готов! Куда мы теперь направляемся?

– К морю, – уверенно объявил Аскольд. – Встретим первый осенний шторм.

Аккомпанементом к его словам что-то гулко ударилось за спиной Осверина, и тот инстинктивно втянул голову в плечи, а мгновением позже поспешно обернулся на звук всем телом.

– Вот черт!

Забытый им человек, которому он читал стихи, мертвецки пьяный, уронил голову прямо в серебряное блюдо перед собой.

Осверин хихикнул, не сдержав смех. Аскольд держался на пару секунд дольше, но тоже вполголоса рассмеялся – такое забавное было лицо у менестреля. И тут же братьям пришлось спешно покидать обеденный зал, давясь смех и оглядываясь, не появилась ли стража за их спинами.

Судьба этого сундука дальше отслеживается не слишком пристально. Разве что известно о том, что несколько обиженных, нищих и сирот в округе получили по полновесному золотому от таинственных незнакомцев. А Аскольд Витт изредка возвращался в эти края, и меч его был всегда острый, потому как о нем заботился славный кузнец, лучший в своем роде, чьи услуги стоили для иных целое состояние.

Незваные гости покинули пиршественный зал практически бесшумно. Незнакомец так и остался спать лицом на блюде, а солнце поднималось все выше и выше, и рассветные тени сокращались, давая дорогу утру.

Можно было выбраться из замка через черный вход и остаться незамеченными, но это, несомненно, вызвало бы гораздо больше вопросов, чем стоило задавать. Поэтому друзья прошагали через двор в открытую, вполголоса переговариваясь о своем и посмеиваясь.

В воротах их окликнул сонный стражник, потирая глаза:

– Милорд Витт и господин странствующий музыкант, вы уходите пешком? Но…

Ростом он не уступал плечистому рослому Аскольду, но был на десяток лет старше. И мечник, обученный переговорщик, поднял прямой и честный взгляд, и смотрел на него просто как на равного. А потом улыбнулся.

– Если честно, я предпочел бы не афишировать это. Но расскажу тебе, потому что как можно стоять в карауле в самый тяжелый рассветный час, но даже не узнать крохотную сплетню ради скромного развлечения?.. Надеюсь, тебя это развлечет – и что ты проявишь понимание, а?

Дождавшись кивка, куда более дружелюбного, чем первые слова, Аскольд продолжал чуть смущенно:

– Я направляюсь на свидание к девушке. Ее происхождение не позволит мне сделать ее моей законной спутницей, а моя честь – сделать наши с ней отношения чересчур близкими и напрасно ее обнадежить, и я решил сказать ей об этом. И в качестве извинений, эдакого своеобразного подарка, я попросил менестреля поиграть для нее. Девушки любят музыку, моя Анетт – особенно… В общем, будь другом, не ставь виконта в известность, потому что, не ровен час, он сообщит моему отцу.

– А я бы не хотел оказаться причастным к семейным разборкам, если таковые начнутся, – встрял Осверин, снизу вверх поглядывая на двух великанов.

И, в подкрепление своих слов, Аскольд с открытой улыбкой протянул стражнику золотой. Тот понимающе хмыкнул, пряча монету в карман и отступая с дороги. Путь был открыт.

Друзья ушли в поля и отцветшие луга, и там солнечный рассвет сменился пасмурным днем, а порывистый свежий ветер затих и скоро совсем растаял, заблудившись между землей и небом. Но дорога оставалась самой собой, петляющая и изменчивая, подобно реке, и не сравнимая по надежности ни с одним замком.

========== 5. Приключение третье, мимолетное ==========

Осень из золотой и теплой стала промозгло-ледяной, с настырными ветрами, неистребимыми ливнями, водой везде и всюду. Начали клубиться белые туманы, сливаясь с небом всех оттенков серости. Путь теперь был не метафорично туманен и зыбок, а границы вещей размывались с особенным удовольствием. Настало время, которое нежно любят только все обладатели пушистых ковров и каминов и поэты.

Наш поэт – странствующий менестрель с гитарой за спиной – пошел с профессиональными течениями вразрез. Он зябко кутался в плащ, ворчал и больше обычного огрызался, а мокрые ноги при любой возможности стремился вытянуть к огню. Когда такое случалось, он блаженно щурился, щипал струны, оттаявший. А если еще и слушатели находились, то разве что не урчал от удовольствия.

Что думал об осени Аскольд, никто не знал. Мечник держался как обычно, разве что только однажды проболтался побратиму, когда тот поймал его на неосторожно брошенном слове.

– Что? Гложет тебя что-то? – заботливый менестрель даже подвинулся поближе, выражая свое неравнодушие и беспокойство.

– Немного. Поговорил бы потом об этом, но…

Осверин поджал губы, мол, ты думаешь, я еще не догадался?.. И спросил:

– Тебе невыносимо идти на сделки с собственной совестью, верно?

Аскольд задумался.

– Не то чтобы совестью – как-никак, я учился всю жизнь не самым гуманным вещам. Скорее уж – идти против нерушимых законов чести. Как вы можете!..

– Как будто есть варианты, – горько усмехнулся менестрель, и они больше не говорили об этом.

По дорогам и лесам, на узеньких городских улочках и утопая по щиколотку в морском песке, они сражались бок о бок – сталью и словом, силой и призывом мечты.

Им пришлось ночевать на развалинах древнего замка, некогда прекрасного и устремлявшего шпили своих башен в низко нависшее небо. Теперь он был открыт природе, и это самое небо стало его новой крышей, камни поросли травами, и на парадной лестнице даже раскинула свои ветви молодая дикая яблонька, а в ее корнях вырыли норы мыши или другие полевые грызуны. Его голый остов, понемногу распадающийся в земле, отчетливо различался среди бескрайних холмов и поблекших к осени пустошей. Когда-то здесь жили, смеялись и пели, дрались, любили и ненавидели друг друга люди, незнакомые тени ушедших времен, а сегодня их дом стал частью пустынных просторов, и в нем поселилась тишина. На одной из стен была вырезана оленья голова, и олень следил за путешественниками одним, правым, умным и гордым глазом.

С рассветом двое друзей снова пустились в путь, покинув безымянный замок с удивительным чувством легкой грусти и невесомости бытия.

Осверина неумолимо тянуло к людям. Раз за разом менестрель пытался петь им, петь не только популярные песни про красавиц и их пикантные подробности, но о чем-то более глубоком и сложном, что было тоньше и сильнее. И раз за разом терпел неудачу, хотя из-за стоящего за спиной мечника куда менее фатальную, чем до их второй встречи, но… Ему было жизненно необходимо рассказать об увиденном, о том, что разрывало всего его изнутри – словно мир сам переполнял душу музыканта, заставляя искать слушателя, того, кто будет так же открывать глаза и видеть.

Они не говорили друг с другом об этом, но каждый знал, что другой догадывается. Обоих это устраивало.

И лига сменяла лигу лукаво свернувшихся на земле дорог.

На самом побережье, куда холодные осенние ветры первыми приносили запах зимы, они выбрали из всех таверн и пивнушек ту самую.

Аскольд придержал дверь, и Осверин протиснулся вовнутрь, уже стягивая гитару со спины. В камине теплился огонь, люди грелись его и его теплом, и тем, которое приносит в человеческое тело крепкая выпивка и добрая еда. Говорили между собой, беззастенчиво и добродушно врали, жаловались на боцманов и лютые штормы, но о последних говорили, как иные говорят о родном доме. Морякам не хотелось буянить в этот поздний вечер. Мало им было бурь на воде и на суше (которые, скорее всего, и согнали с нее к волнам и ветру)?..

Друзья заказали ужин и поели, а потом лишь немного пьяный матрос научил Осверина песне, которую он будет потом насвистывать, когда над его головой сгустятся тучи и останется, как у рыцарей морей, «все или ничего». И, когда они вышли на воздух, менестрель еще перебирал струны гитары, наслаждаясь новыми, только что подобранными аккордами.

Аскольд шумно хлопал ему, а потому не сразу услышал, как кто-то подошел им сзади на расстояние вытянутой руки.

– Так ты бард, – протянул приятный голос, и чуть картавое, кошачье «р» вызывало в голове какие-то туманные образы… – И сережку надел. О, я польщена!

Осверин вздрогнул и неловко, заставив тренькнуть задел струны гитары. Это была та девушка, которую они спасли на опушке Поющего леса той темной летней ночью. Тогда он тоже много играл и пел… Выглядела девушка сейчас не в пример лучше, и теперь ее природная, не сравнимая ни с чем красота играла полнотой жизни, щеки слегка румянились от пронизывающего соленого ветра, и она положительно прибавила в весе, так, чтобы больше не казаться болезненно тонкой.

Мечник, казалось, вовсе не растерялся: только приветственно кивнул ей, без вспыхнувшего восторга, но радушно.

– Миледи, – и поцеловал хрупкую ручку, как сделал бы в отцовском замке – или в любом другом.

– Милорд, – смеясь, ответила она. И, на удивление Осверина, руки не отняла и не отвела взгляда.

И никто из них не счел это странным или чужим этой продуваемой всеми ветрами крохотной набережной во всеми богами забытом маленьком портовом городке. Недели пути отделяли его от столицы – но каким-то неуловимым чутьем эти двое разглядели друг в друге равных, стоящих одинаково близко к сияющему трону королевства.

Но взгляд прекрасных смеющихся глаз в обрамлении черных длинных ресниц завитком был обращен только на менестреля. И он тоже знал об этом, и улыбался.

– Рад новой встрече и твоему благополучию. К несчастью, или к радости, но нового коня у меня теперь нет, – Осверин подмигнул ей, и она снова невольно рассмеялась.

– Прости за того, в лесу. Он славный. Вернула бы его тебе, да только он не со мной…

– Кто-то дарит девушкам букеты, чтобы познакомиться, – кашлянул Аскольд, – а мой друг пошел дальше, преподнес лошадь, и все сложилось.

Девушка посерьезнела всего на несколько мгновений.

– Это действительно спасло мне жизнь. Благодарю. Ума не приложу, как вы…

– Профессиональная тайна, – улыбнулся мечник.

– Выжил кто-нибудь?

– Никто.

Она окинула его совершенно другим взглядом, и одним богам известно, что в нем было – все что угодно, кроме страха и вины.

– Видимо, действительно речь идет о профессионализме. Спасибо еще раз.

Девушка куталась в теплый плащ, но было видно, что напористый ветер пронизывал ее до костей. Аскольд и Осверин на мгновение пересеклись взглядами, и мечник одобрительно улыбнулся уголками губ.

Менестрель уже вешал гитару за спину, готовясь предложить девушке руку.

– Ты продрогла насквозь. Бокал вина пошел бы тебе на пользу, м?

Она одарила его виноватой улыбкой.

– Сожалею, милый бард, но я должна ехать. Моя семья не потерпит промедления в возложенном на меня деле. Я с огромным удовольствием отблагодарю тебя в нашу следующую встречу, – он подмигнула ему и вдруг крепко поцеловала в уголок тонких губ, а ему хватило реакции ответить ей тем же, – так что до свидания!

Осверин просиял и все еще улыбался, когда девичий силуэт снова исчез в ночной темноте.

Маленький портовый городок спал и видел десятый сон. Ветер мог сколько угодно завывать по переулкам, биться в закрытые ставни и двери, тщетно ища лазейки к людям: ему не под силу было разбудить их. Там, где горел огонь, его свет был словно летний закат, где не было огня – царила домашний мирный мрак. Прочь из города спешила только миниатюрная фигурка завернутого в плащ путника, успешно сопротивлявшегося напору ветра, а по пустынным причалам, не торопясь, шли на свет постоялого двора еще двое. И в тишине, окутанной мерным прибоем, пела гитара, а ветер уносил ее голос выше самых высоких волн и мачт.

========== 6. Равнины снежного Шаарана ==========

Песенку, которой его научил матрос, Осверин принялся насвистывать очень скоро, потому что над ними, над всем королевством даже нависла черная буря. А пока они шли и шли, иногда от города до города, иногда забредали в такие дали, что на много лиг вокруг не было человеческого жилья. Это было славное, беззаботное время.

Осень сменилась зимой, дожди – снегом, и он укрывал теперь Обитаемые Земли мягким покровом сияющей белизны. Аскольд и Осверин снова стали всадниками, предпочтя пробираться по заснеженным дорогам верхом. Закутавшись в теплые плащи, залив в себя горячее вино со специями и присовокупив к нему изумительно прожаренную оленину, они чувствовали себя великолепно. А за горизонт медленно нырял недавно оставленный ими скромный замок кого-то из младшей знати, где друзья несколько холодных дней были желанными гостями – по стародавней дружбе.

– Мир кажется состоящим из сплошных снегов, – менестрель обернулся на побратима, придерживая рукой теплый капюшон. Он, как всегда, улыбался.

Приближался день зимнего солнцестояния. Боги должны были сдвинуть небесные светила так, что день окажется самым коротким, а ночь самой темной и долгой в году. Неоднозначное время. Много всякого про него рассказывают.

Об этом Аскольд и спросил менестреля.

– О! – воскликнул тот, засияв, словно новенькая золотая монетка.

Он придержал свою лошадь, чтобы поравняться с мечником, прежде чем начал говорить. И говорил, говорил; улыбаясь, рассказывал сказку, которая словно бы оживала воочию в завихрениях пурги на их заснеженном пути. Древняя история, красивая история, старинные слова-нити…

– Когда мир был свеж и юн, и все казалось чистым и полным жизни, на заснеженных равнинах Шаарана дорога была всего одна. Те земли не были дружелюбны и ласковы к людям, скорее уж походили на молодого воина, не ведающего ни страха, ни отчаяния, ни поражений. Люди мирились с ним – и были то люди стойкие, смелые, под стать землям, в которых родились.

Вдоль дороги, цепочкой, выросли деревни и замки. Снега не отпускали их из своих ледяных оков ни летом, ни весной, но в эти полгода ветра становились не такие губительные, и некоторые храбрецы пускались в путь.

Немногочисленным людям жизненно необходима была еда. Не только мясо, которое с легкостью можно было подстрелить в лесах вокруг, но и зеленые растения и их плоды. Это все было у них, но только в небольшом, строго ограниченном количестве. Они пили даже вино – которое, правда, продавалось не в пример дороже нынешнего.

В местах, которые давали жизнь травам и овощам, фруктам, ягодам и даже цветам, заключалось самое главное их богатство. Скромные пространства иногда вдруг очищались от снега, словно по волшебству, и там было так тепло, что можно было ходить без курток и шуб, а руки не мерзли на воздухе, поразительно теплом. И все росло там быстро и урожайно, так, что нашим крестьянам не снилось и не приснится. Благословенны были те места и те земли, где царила эта странная магия! Не будь их, людей не осталось бы в живых вдоль всей великой дороги.

Некоторые знали, в чем секрет.

Никакой закономерности, никаких правил в том, где появится новое теплое место. Кроме одной: тогда проезжал мимо на огромной лошади высокий всадник, с красивым легким станом, фигурой истинного воина и лорда. Иногда женщина, иногда мужчина, возраста разного, но никогда не старый. К седлу его приторочен меч, и от меча исходит тепло. Всадник едет в плаще вдвое тоньше, чем простые люди, и только в преддверии самых страшных суровых бурь закрывает свое лицо, словно едва чувствует холод. Их зовут лорды зимы.

Волосы у них длинные, убранные в сложные косы, а одежда из неизвестных никому материалов. И взгляд всегда печален и горд, омраченное утратой и скорбью сердце не раскрывается никому и не выказывает своих помыслов.

Лорды зимы, кажется, живут дольше самого этого мира. И каждый из них бесконечно одинок.

Их боятся, но боготворят, подчиняются беспрекословно и уступают путь, если встретят. Там, где одинокий всадник обнажал свой меч, теперь глыбы льда и поляны смерти.

Итак, это холодные равнины Шаарана, белые и пустынные. Солнце не всходило уже несколько недель, лишь показывая свой краешек из-за горизонта, и некоторые умники утверждают, что это называется зима. Другие не прочь над ними подшутить – и послушать истории, конечно.

Недалеко от дороги рассыпалось созвездие костров. Вокруг греются люди, смеются, кто-то пританцовывает под веселую музыку, кто-то хлопает в ладоши и хохочет. К специально выстроенной и неизвестно насколько уходящей под снег коновязи надежно привязаны лошади. Повозка с едой здесь же. Оружие у каждого при себе, а мир и все души в нем, в том числе и человеческие, юны и бесстрашны. Так от чего бы им не веселиться?

– У кого-нибудь есть вино? – спрашивает чей-то громкий голос.

В ответ кричат, не без гордости:

– Есть, только не для тебя, Донни!

– А выиграю у тебя на мечах, дашь флягу?