Текст книги "Не успевшая (СИ)"

Автор книги: WindZipping

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Мысленно приказав себе не поддаваться стремительно охватывающей меня панике, я присела и, глубоко дыша, попыталась успокоиться. Сделать это было довольно-таки сложно – я все еще чувствовала миллионы кружащих вокруг меня ароматов, ощущала мельчайшее движение воздуха и вспышку света – но через несколько минут, слушая мерное биение собственного сердца в грудной клетке, я все же успокоилась настолько, насколько вообще можно было успокоиться в этой ситуации.

Удостоверившись, что я действительно спокойна, я нащупала ровные, ритмичные удары пульса и зажмурила глаза. Одинадцать. За минуту – тридцать три. Тридцать, мать его, три!

Полуживая от разрывающих меня страхов, я нервно прикусила губу и вскрикнула от неожиданной боли. Черт, это ж надо так облажаться... Я пальцем вытерла кровь с губы и подняла зеркало, упавшее, пока я искала в сумке телефон. В зеркале мое недовольное отражение, чтобы хоть как-нибудь приподнять самой себе настроение, показало самой себе язык. Я не смогла сдержать улыбку – в сочетании с взъерошенными волосами я была просто копией Эйнштейна. Но улыбка погасла, как только я начала разглядывать в зеркале прокушенную губу. Ранки там не было. Окончательно убедившись в собственном сумасшествии, я облизала губу, поморщившись от соленого вкуса крови на ней, и, внезапно почувствовав странное, некомфортное изменение в прикусе, снова вернулась к злополучному зеркальцу.

Из зеркала на меня смотрели янтарно-карие глаза с переливающейся искрами радужкой. Такие же, как и у Байкера, но чуть светлее, излучающие мягкое теплое сияние. Я едва не закричала, но вовремя сдержалась, с ужасом разглядывая собственное отражение в зеркале. Дрожа от страха, я приподняла пальцем верхнюю губу. Клыки. Острые, тонкие, не по-человечески длинные клыки. Я выронила зеркальце из рук и обхватила колени руками. Черт. Че-ерт. Что со мной? Я действительно сошла с ума? Или я сейчас нахожусь в наркотическом трансе? Или... Это все правда?.. Я была образованным и здравомыслящим человеком, поэтому хотела сразу отбросить последний вариант, но... Все как-то неправильно складывалось. Я поджала колени под себя и подняла зеркало с земли, отряхивая с него несколько налипших травинок. Ничего. Темно-каряя радужка и абсолютно ровные, человеческие зубы. Все правильно. Я просто сошла с ума.

Лучшим выходом было бы прямо сейчас пойти в больницу, сдать там кровь на наркотики и пройти какой-нибудь психологический тест, но я знала одно: меня сразу, без предисловий, объявят сумасшедшей и просто запрут в психушку, пичкая там таблетками. Я не хотела, чтобы меня так лечили. Я просто хотела быть нормальной. Я стояла на руинах собственной жизни и, держа в руках два чудом уцелевших кирпича, раз за разом соединяла их, все еще пытаясь обратить время вспять.

***

Шансов спасти одежду, к сожалению, не было, но, стерев всю грязь с лица и шеи салфетками и собрав грязные спутанные волосы в тугой пучок на голове, я выглядела... как рабочий шахты после долгой изнурительной смены. Но, по крайней мере, глаза были карими, а зубы – ровными. На первое время мне этого было вполне достаточно.

Я собрала все свои вещи, перекинула порванную сумку через плечо и захватила с собой окровавленную черную куртку, пахнущую кожей и бензином. Тщательно избегая людей, прислушиваясь к каждому шороху и вглядываясь в каждую тень, мне удалось добраться до дома незамеченной. Те несколько людей, которых я все же встретила – велосипедист и мальчик в одетой задом наперед кепке, не обратили на меня никакого внимания. В остальном улицы были пусты. Неудивительно, ведь на часах – шесть утра, а встречавшие меня при пробуждении овечки-облака превратились в тяжелые черные тучи, грозно нависающие над городом. Точно, вчера ведь обещали штормовое... Вчера. Так недавно и так давно. Какие-то жалкие шесть часов и одновременно сотни жизней назад. Вчера все было по-другому. Я... Я была другой. Целой.

Стоя на крыльце своего дома и роясь в сумке в поисках ключей, я пыталась настроить себя на оптимистичный лад, подсчитывая плюсы и минусы в сложившейся ситуации. Пока что счет ∞/0. И явно не в мою пользу.

Открыв дверь, я встретилась с зеленым взглядом огромных рассерженных глаз. Она важно прошествовала мимо меня, изо всех сил делая вид, будто мой приход был ей безразличен. Но потом, похоже, сжалилась, и все же подошла ко мне с видом царя, снизошедшего к простому смертному. Я облегченно рассмеялась, радуясь тому, что меня простили за долгое отсутствие, и подхватила ее, с громким мурчаньем запрыгнувшую мне на руки, запуская пальцы в густую, шелковистую шерсть.

"Люси... Как же я по тебе скучала..."

Она потерлась мохнатой щекой о мое плечо и блаженно замурлыкала, но уже через секунду спрыгнула на пол и побежала во двор. Покружив у раскрытой двери, она вновь запрыгнула в дом и уставилась на меня вопрошающим взглядом. Ждет. Думает, что я пришла не одна. Надеется.

Я закрыла дверь и опустилась на корточки, поглаживая Люси за ушком. Смирившись с тем, что сегодня я вернулась одна, наглая кошка сразу же убежала на кухню, оглушительным мяуканьем призывая меня идти за ней. Скинув мокрые от росы кроссовки, я босиком прошла на кухню, оставляя за собой влажные грязные следы.

Люси уже крутилась перед холодильником, не сводя с меня умоляющего взгляда. Насыпав ей корма доверху и игнорируя благодарное мурлыканье и попытки достать из мусорного ведра использованный пакет от корма и облизать его (любимое развлечение Люси), я поволочилась в ванную, на ходу сбрасывая с себя грязную одежду.

Теплый душ принес ни с чем не сравнимое удовольствие, мягкие струйки воды нежно ласкали кожу, смывая с нее грязь, кровь и пот. Я наскоро вымыла голову и еще некоторое время просто стояла под душем, наслаждаясь неповторимыми ощущениями чистоты, тепла и уюта и жадно глотая пересохшими губами падающую на лицо воду.

Завернувшись в полотенце, я почти бегом кинулась в спальню и бросилась на кровать, с головой укрываясь одеялом, изо всех сил пытаясь спрятаться от этого мира, раствориться, исчезнуть в этом царстве тишины и гармонии. Сквозь сон я почувствовала, как Люси забирается ко мне под одеяло, обнюхивает мою шею и ложится рядом. А потом весь мир утонул в расслабленном небытие сна.

***

В моей сумке, оставленной на полу у кровати, рассерженно вибрировал забытый телефон. Люси проснулась и принялась ходить по одеялу, недовольно мяукая и хлеща себя хвостом по бокам – вылитый маленький тигр. Или, скорее, пантера. Я поднялась, подхватила своего пушистого чертенка на руки и вытащила из-под кровати настойчиво звенящую сумку. Вытащив телефон, я снова забралась на кровать, закутываясь в одеяло и кладя Люси себе на колени. Мама звонит. И на панели сообщений – восемь пропущенных. Это я так крепко сплю или телефон так тихо звонит? Во всяком случае, удивительно, как она еще не стоит на крыльце и не терроризирует дверной звонок. Мамы такие мамы, честное слово.

– Алло...

– Ханна! Ты как, в порядке? Почему трубку не берешь? Поздно вчера домой пришла, все нормально было? Как себя чувствуешь?

У меня никогда в жизни не было болтливой подруги, постоянно интересующейся всем и вся и не дающей даже ответить на заданный вопрос, но мама полностью ее заменяла. И я не жаловалась, мама отлично выполняла эту ответственную миссию.

– Мам, со мной все в порядке, честно. Я не отвечала, потому что спала. Меня разбудила Люси – она мяукает громче, чем звонит мой телефон. Пришла вчера поздно, но я уже выспалась и нормально себя чувствую. Все хорошо, честно.

– И... Ну, ты знаешь... Точно все хорошо?

Я же говорю – она все всегда знает и всем интересуется, и лгать ей просто невозможно. Я едва сдерживала слезы – не хорошо, мама. Совсем не хорошо.

– Да, но... Мам, приезжай ко мне. Это не телефонный разговор.

– Аня, что-то случилось? Это из-за вчерашнего?

– Нет, мам. Просто приезжай, пожалуйста. Нужен... мудрый совет.

Мне нужна ты. Нужен хотя бы один родной человек рядом. Хоть кто-нибудь...

– Хорошо, еду. Мороженого тебе взять? – Да она схватывает на лету. Мороженого не помешало бы. Килограмм, а лучше два. И снотворного, мам. Побольше.

– Не надо. Все не настолько глобально, со мной все хорошо. Буду ждать.

Не в силах продолжать разговор от душивших меня слез, я завершила вызов, не дожидаясь маминого ответа, и откинулась на подушки. На часах – половина десятого. День обещал быть долгим.

Решив, что на сегодня хватит валяться в постели, я вскочила, не обращая внимания на недовольное мяуканье Люси, которая, видимо, так не считала, и открыла окно, впуская в комнату пронзительно-яркие солнечные лучи. Тучи снова расступились, и погода обещала быть хорошей. От маминого дома к моему где-то полчаса езды, и мне нужно привести себя в порядок и позавтракать прежде, чем она придет.

На самом деле, я понятия не имела, что буду ей говорить, но... Просто так оставить это нельзя, и сказать надо. Зрение, слух и обоняние все еще были потрясающе острыми, а сердце все так же равномерно, как хорошо настроенный метроном, отбивало тридцать ударов в минуту. Насчет глаз и клыков я решила пока не проверять, ограничившись потрясением, которое я испытала... оторвав дверь шкафчика в ванной. На самом деле, я хотела просто в сердцах хлопнуть дверцей, но... чуточку переборщила. Все еще шокированная, я осторожно положила дверцу на стиральную машину, напомнив себе прикрутить ее попозже, и отправилась на кухню, стараясь по пути ничего лишний раз не задевать. Люси уже терлась о мои ноги, выпрашивая очередную порцию корма, и, насыпав ей полную миску "КитиКэта", я включила музыку и поставила чайник, попутно разбивая о сковородку яйца. Под завораживающий голос Александра Васильева я быстро приготовила завтрак, наскоро проглотила безвкусную, как гофрированный картон, яичницу (на большее сил просто не хватало) и теперь сидела на кухонном диване, держа обеими руками горячую чашку с чаем и смотря в окно. Улица была пустой и грустной. Мертвой.

Я отряхнула от себя мысли, затягивающие меня в глубокий омут депрессии. Нужно что-то делать. Не сидеть на месте, делать что-то.

Я привстала на цыпочки и потянулась, чтобы выключить CD-проигрыватель, стоявший на холодильнике, но, услышав слова песни, вовремя остановилась. «Прочь из моей головы, оборвав провода, спутав карты, фигуры сметая с доски, разбивая шлагбаумы на полном ходу, оставляя разрушенными города...»

Именно так. Эта все она, та чертова записка прочно засела в моих мыслях, не позволяя больше ни о чем думать. Прочь. Пока я по тебе не проехал катком...

Я все же выключила диск и отправилась прямиком к себе в комнату. Люси неотрывно шла за мной по пятам, хотя обычно она ведет себя чуть более обособленно и свободолюбиво. А сейчас, видимо, прочитала все мои грустные мысли и бежит утешать.

Я залезла на кровать и поджала ноги под себя. Черт, как же плохо. Плохо, как с крупного похмелья, хотя болит не тело, а душа. Все раздражает, малейшая деталь интерьера задевает воспаленные зоны памяти, вырывает из груди сердце и обжигает дьявольским огнем душу. Как же плохо... Я потянулась и взяла с прикроватной тумбочки записку. Прочь из моей головы, наугад, в темноту...

Это невозможно. Этого не может быть. Просто не может быть. Но, если моему недоверчивому подсознанию нужны аргументы и доказательства, то я могу их ему предоставить.

Я вскочила с кровати и схватила первый попавшийся листок бумаги. На нем корявым Оксаниным почерком были накарябаны несколько номеров – наверняка важные клиенты, и, конечно же, она меня потом за это убьет. Но сейчас это было последним, что меня волновало, поэтому я тут же принялась строчить на этом самом листочке, задумав написать список всех "за" и "против". Я разбила лист на две колонки, над одной поставив плюс, над второй – минус, мысленно моля, чтобы плюсов было больше.

Итак, плюсы. Во-первых, вампиров просто-напросто не существует. Отлично, это можно сделать первым и самым важным пунктом, и в дальнейшем исходить из него. Во-вторых, они не отражаются в зеркалах. А я – отражаюсь, причем каждый раз – с разным цветом глаз и прикусом, но это уже не из той колонки. В-третьих, солнце. Я не горю, не воспламеняюсь, не сверкаю... Что там еще могут делать вампиры? В общем, нормально, по-человечески на него реагирую. Дальше... В-четвертых, на моей шее висит крестик, но ни мне, ни Байкеру он никак не навредил. В-пятых, когда я доставала из холодильника яйца, в боковом отделе лежала свежая головка чеснока. И снова – ничего. Что еще... Вроде бы, на вампиров негативно реагируют животные? Я погладила блаженно посапывающую на моих коленях Люси. Она замурлыкала и перевернулась на спину, предлагая мне почесать ей животик. Это считается правильной анти-вампирской реакцией? По-моему, нет. Значит, записываем это в плюсы...

На этом мои познания кончались. Можно было попытаться вспомнить что-нибудь из фольклора, вроде превращения в летучих мышей или сна в гробах, но я решила ограничиться тем, что есть. Теперь минусы... Шрам от укуса, глаза, клыки, замедленный пульс, вырванная дверца. Вроде бы все. Теперь внизу, желательно красной ручкой, можно написать большими буквами: "Вывод: я спятила."

Я скомкала листок и бросила его куда-то в угол комнаты. Ну что же это такое... Ненавижу. Ненавижу!

И я сделала то единственное, что могла сделать в данной ситуации: прижала к себе Люси и уткнулась лицом в подушку, орошая ее слезами. Под успокаивающее мурлыканье моей маленькой пантеры, вылизывающей мою щеку, я даже не заметила, как уснула.

Я летела сквозь Вселенную, озаряемую лишь светом звезд и слабыми отблесками планет, опоясанную огненными хвостами комет, и тут где-то вдалеке, в районе Туманности Андромеды, взорвалась сверхновая. Взрывной волной меня отбросило к другому концу галактики, но в моих ушах еще долго стоял этот гул, обернувшийся теперь мертвой, удушающей тишиной. Только мое дыхание и размеренное биение моего сердца. Тук-тук. Тук-тук.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы понять, что я уже не сплю, а непрекращающийся стук – это верный признак того, что у меня сломался дверной звонок.

Я потянулась, встала и пошла открывать. Если доверять моему слуху, то за дверью стояли два человека, судя по ритму дыхания – женщины. Значит, мама взяла с собой Майю. Я тяжело сглотнула. Понятия не имею, что я сейчас им обоим скажу.

***

Я открыла дверь. На пороге действительно стояла мама, за ней, равнодушно разглядывая небо – Майя. Вид у нее был обиженный. Видимо, она уже успела с чем-то не согласиться, и мама на нее накричала. Узнаю себя в ее возрасте – как и мама, я всегда была слишком вспыльчивой, и, в отличии от нее, долго не отходила. И Майя – такая же, как и я. Бедная девочка.

С их приходом в дом ворвался новый запах – безумно сладкий, смесь духов, персикового шампуня, лака для волос и еще чего-то незнакомого... В горле неприятно защипало, но я не обратила на это внимания, сосредоточившись на более важных вещах.

Я впустила их в дом, и мама окинула меня обеспокоенным взглядом, но задавать вопросы не решилась. Неужели я настолько плохо выгляжу? Неужели нельзя подумать, что я позвала ее просто так, соскучившись? Еще и Майю с собой притащила... Побоялась оставить дома или привела как подмогу? Мам, скажи мне – все действительно настолько плохо? Что, выхода нет?

– Я волнуюсь за тебя, – начала было мама, но я ее перебила:

– Мама, успокойся, ничего...

Я не смогла договорить. Что я хотела сказать? Слова путаются и разбегаются, как испуганные тараканы, в разные стороны. Ни одного не поймать. Мама, ничего страшного не случилось? Правда? Совсем ничего? Не могу ей врать. Только не сейчас. Я слишком часто говорила, что все хорошо, когда все было плохо. Слишком часто врала. Нужно покончить с этим. Мне нужна поддержка, нужен хоть кто-нибудь... Пожалуйста.

– Мам, пошли в гостиную. Я хочу тебе кое-что рассказать.

– Майе тоже идти с нами? Она может посидеть у тебя в комнате, если что. Ну, я имею в виду, если разговор пойдет о чем-то...

Когда мама волновалась, она иногда перегибала палку, порой так сильно, что даже Майя не выдерживала:

– Мам, посмотри на нее. Она вряд ли собирается говорить о сексе. Но даже если и так, то мне скоро шестнадцать стукнет. Я не утверждаю, что уже очень взрослая, но мне кажется, что, если только Ханна не пригласила в дом стриптизера и не зовет тебя смотреть, мне вполне можно присутствовать.

Умная девочка. Сразу отрезала маме все пути к отступлению. Мама подняла на меня удивленный и потерянный взгляд. Нет, мама, я не приглашала стриптизера. Все намного, намного хуже.

Мама села на диван в гостиной, и рядом улеглась Люси. Майя, хотевшая было сесть рядом, тут же отошла на приличное расстояние, да и мама отодвинулась на самый край дивана. У Люси был очень, очень непростой характер. Меня, свою спасительницу, она просто обожала, всех незнакомцев – люто ненавидела, мою семью и нескольких близких друзей просто терпела. Вот и сейчас, зная, что с моим чертенком лучше не связываться, мама и Майя покорно расступились, предоставляя царю полную свободу действий и свободные полдивана. С этой довольной усатой морды срочно надо сбить спесь, и единственный, кто может это сделать и попутно остаться в живых – это я. Поэтому я уверенно, зная, что меня Люси никогда в жизни не тронет, подошла к дивану и села, стянув с него наглую кошачью морду, которая, впрочем, тут же опомнилась и сразу же улеглась мне на колени.

– Майя, можешь садиться, – я похлопала по месту рядом со мной, которое еще несколько минут назад занимали нагло вытянутые кошачьи лапы.

– Воздержусь, – Люси все еще была слишком близко. Одним движением я скинула ее с колен, и она, с недовольным урчанием убежав на кухню, по пути едва не довела Майю до инфаркта, задев ее пушистым черным хвостом.

– Садись давай, – какую-то секунду я чувствовала себя принцем, победившим злобного дракона, даже если этот дракон – всего лишь маленькая черная кошечка, весившая едва ли больше двух килограмм.

Майя села, а я, наоборот, встала – нервы натянулись так тесно, что сил сидеть спокойно уже не осталось. Под давящим грузом двух вопрошающих взглядов я сдалась:

– Обещайте, что не будете перебивать и не отправите меня прямиком в психушку, а сначала дослушаете до конца.

Они обе поспешно закивали, Майя даже прикрыла рот на "замок" и показательно выбросила ключ, так что мне ничего не оставалось, как продолжить.

– Вчера вечером я задержалась в аэропорту... Честно говоря, даже без особой на то причины, – да, что самое обидное, моя... Можно ли назвать это смертью?.. Произошла по неувязке, без особой на то причины. Просто не смогла выиграть время, замахнулась на русскую рулетку и проиграла, не смогла убежать, не успела... Мама, я хочу вернуться назад, сделать все по-другому... Воланд еще берет взятки душами? Я отдам свою, все, что угодно, лишь бы вырваться из этого кошмара.

– Так вот, на автобус я не успела, на такси садиться не стала... Не хотелось, – маме не обязательно знать все подробности вчерашнего вечера, – и решила пойти пешком. Не спрашивайте, о чем я думала. Я и сама не знаю. И по пути на меня... напали. – Несмотря на обещание, из маминой груди все же вырвался долгий, тревожный полувздох-полувсхлип. А я продолжила, не обращая внимания, зная, что, если я замолчу, то уже не смогу заставить себя говорить дальше.

– На меня напали, но ничего страшного не случилось, меня, как видишь, не убили, не ограбили и не изнасиловали, – можно подумать, что маму интересовала бы судьба денег! Но я тяну время, как могу, оттягивая решающий момент, желая надышаться полной грудью хотя бы перед смертью.

– А что тогда? – мама все-таки забыла про обещание, не в силах выдержать мою медленную пытку. Да, мам, решающий момент настал, приглушите барабаны, на сцену выходит дирижер.

– Меня... ну, в общем, меня укусили, – я присаживаюсь на корточки у нее в ногах и запрокидываю голову, указывая на место, где, предположительно, находится шрам. Маловероятно, конечно, что она его увидит, но все же...

Она видит. Охает и недоверчиво смотрит на меня.

– Это... собака? Больно было?

– Да, больно. Нет, не.. не собака. Человек.

По крайней мере, я надеюсь, что человек. Очень надеюсь.

Я беру ее за руку и сжимаю ее пальцы на своем запястье.

– Считай... – едва слышно произношу, нет, выдыхаю. Мама специалист по маркетингу, но о медицине знает так много, как вообще может знать человек, ни разу не переступавший порога медицинского института. И все – с личного опыта. Я была очень болезненным ребенком.

Она ничего не понимает, но послушно считает, и я вижу, как отливает краска с ее лица, как бледнеют ее губы. Майя тоже видит и собирается было спросить, но мама ее перебивает:

– Тридцать один.

Ее голос – как шорох травы, неслышный выдох, которого могло и не существовать. Может быть, мне показалось? Нет, я точно слышала. Тридцать один... Тридцать один.

Я встаю и достаю записку, предварительно спрятанную в кармане разношенных домашних джинсов. Подаю ее ей, и, пока она читает, тихо продолжаю:

– Я очнулась там же около шести утра. Рядом со мной лежала куртка и вот эта записка. Мам, я не верю в то, что здесь написано.

Она уже прочитала, передала записку Майе и теперь смотрела на меня:

– И какая твоя версия? – я видела, что она вот-вот расплачется, то ли от нервного потрясения, то ли от страха. Это осознание мгновенно осушило мои слезы – я не могла позволить себе слабость, зная, что сейчас должна утешать ее. Но... Насчет версий... Я обещала выложить всю правду, и я это сделаю.

– Мне кажется, что я либо сошла с ума, либо мне вкололи какой-то наркотик. Но, судя по тому, что ты тоже видишь шрам и слышишь мое сердце, первый вариант отпадает. Значит, наркотики... Других рациональных объяснений у меня нет. – Я специально подчеркнула слово "рациональных", чтобы дать понять, что дальше начинается мистика, и говорить на эту тему я не намерена.

– И какой наркотик может вызвать такое действие? – она вроде бы успокоилась, но ее глаза все еще оставались влажными. Зато Майя уже прочитала записку и теперь смотрела на меня широко распахнутыми глазами, осознав всю глубину проблемы. Видишь, Майя? Действительно, лучше бы я наняла стриптизера.

– Я не знаю. Думала, ты знаешь... Но это еще не все его действия.

– Что-то еще? – В ее глазах не было страха, только беспокойство за меня, и я решилась:

– Мам, ты только не пугайся, ладно?

Я уже кое-как разобралась с этим механизмом – зубы появлялись, в основном, когда я злилась, поэтому сейчас выпустить клыки и "зажечь" глаза оказалось совсем не сложно.

Она задохнулась – увидела, ее сердце забилось чаще, и воздух наполнил терпкий, какой-то даже немного липкий запах. Страх. Адреналин в крови. Я поспешно втянула клыки и закрыла веки, мысленно погасив янтарный огонь в глазах. Ты хотела этого, Ханна? Ты это получила. Теперь ты знаешь, что не сошла с ума, ведь окружающие тоже это видят. И списать это на действие наркотика тоже не получиться. Давай, придумай новую теорию, чтобы она так же равнодушно разбилась на части, оставляя тебя в руинах.

– Мам... – я не заметила, как начала плакать. Она придвинулась ко мне и обняла, и мы обе продолжили тихо всхлипывать, пряча друг от друга глаза. Первой начала успокаиваться я. В конце концов, я уже немного привыкла к этому дурдому, а вот у нее явно будет нервное потрясение, нужно дать ей время успокоиться и все осмыслить. Я села на ковер у дивана и поджала ноги под себя, чувствуя на себе удивленный и немного напуганный, но, в отличие от мамы, абсолютно спокойный взгляд Майи, но не поднимая на нее глаз. Я сейчас не могу. Ничего не могу. Просто дайте мне умереть.

К моему удивлению, первой не выдерживает мама:

– Ань... И что теперь?

– Не знаю. Я ничего не знаю, мам. Я понятия не имею, что происходит. Я запуталась. Мне кажется, что я потеряла дорогу и бесцельно брожу по кругу. Уже долго брожу, и одновременно... Не сделала ни одного шага.

Мама поднимает с пола упавшую записку и разглядывает ее с обоих сторон:

– Ты веришь... им?

– Ему, мама. Он всего один. Надеюсь... И нет, не верю. Вернее, не хочу верить. Я хочу найти рациональное объяснение всему этому, но... его нет. Ни в этой Вселенной, может быть.

– И что теперь? – Мама встала с дивана и опустилась на пол рядом со мной, заглядывая ко мне в глаза.

Что теперь, мам? Я не знаю. Но... В моем мозгу вспыхнула идея, тоненький огонек свечи, который рисковал сразу же погаснуть, но я ухватилась за этот свет, как за спасательный круг. Мне нечего терять. На кону и так уже – все. И, если мне придется потерять все, чтобы добраться до правды, я... Я сделаю это.

– Теперь, мама, – мой голос был неожиданно ровным, хотя только что я приняла решение, которое изменит все. А вот к лучшему ли? Это мне и предстоит узнать. Я взяла из ее рук записку и провела пальцем по острым, как шпили кардиограммы, буквам в том месте, где был записан адрес. – Теперь я пойду туда. И узнаю все. Сама.

– Аня... – два голоса одновременно попытались меня остановить. Удивительно, Майя заразилась благоразумием? Или мой поступок настолько безответственный, что это видит даже она? Девочка, которая с уроков бежала, спрыгивая со школьной крыши на кучу стоявших в школьном дворе ржавых машин? Бунтарка, не поддающаяся никаким уговорам и одновременно дающая дельные советы, достойные взрослого человека? Даже она видит это? Дела мои плохи.

Но, как и она, я обладала завидным упрямством.

– Мам, Майя, все будет... нормально, – я с трудом произнесла это слово, эту очевидную и горькую ложь. – Со мной ничего не случится, я буду вести себя очень осторожно.

Мне не поверили. Я видела это в их глазах, укоризненные взгляды, так и говорившие: «Мы просто не хотим тебя потерять». Я знаю, мама. Я сделаю все, чтобы этого не случилось.

«Ханна, ну почему ты всегда такая упрямая? Как же ты не понимаешь, что нам все равно, кто эти люди, для нас главное – чтобы ты была жива и здорова, здесь, рядом с нами.»

– Мам, я это понимаю...

На меня уставились два удивленных взгляда. Не понимаю, что я сказала не так? В мертвой тишине раздался тихий голос Майи:

– Аня, она ничего не говорила.

***

Я подняла на маму недоверчивый взгляд. Она тихо покачала головой. Все ясно. Поезд тронулся.

– Не обращайте внимание, я просто схожу с ума.

«Почему-то мне так не кажется.»

– Потому что ты оптимистка, мам.

И только через несколько секунд я поняла, что она снова ничего не сказала. Мама придвинулась чуть ближе ко мне и с интересом заметила:

– Ты слышишь мои мысли.

С таким же успехом она могла бы сказать, что искренне верит в существование инопланетян, а в ее холодильнике живут маленькие человечки. Мам, ты сама-то веришь в то, что сказала?

«Знаешь, вчера Артем Костенко предложил мне встречаться.»

– Тот малолетний извращенец? Не советую, Майя, побереги себе нервы.

И вновь до меня запоздало дошло, что ее губы все это время были неподвижны. Здравствуй, психбольница, давно не виделись. Жди в гости.

– Это была проверка?

– Угу. Ты слышишь мысли! И, кстати: низко же ты меня ставишь, если смогла в это поверить!

– Отлично. Я спятила. Я окончательно спятила. Что мне теперь делать?

– Я думаю, даже мама согласится, что тебе необходимо зайти в этот дурдом, – она кивает головой на злополучную записку. – Все-таки нельзя оставить это так, пусть объяснят, что с тобой сделали. А то так и будешь ходить и отвечать на мысленные вопросы окружающих. Тут уж, действительно, до психушки недалеко.

– Я думаю, Майя права, но все равно, Аня, будь очень осторожна. Пожалуйста, если ты не уверена, что все пройдет хорошо, лучше никуда не иди. И обещай позвонить мне, когда... – хорошо, что она хотя бы не сказала "если", – придешь домой.

Майя подхватила свою сумку и отправилась в коридор – на то, чтобы застегнуть ее новые босоножки, нужно потратить минут десять, а мама очень не любила, когда ее задерживали. Скорее всего, именно из-за этого они и разругались сегодня утром.

Мама проводила ее взглядом и вздохнула, а потом обеспокоенно глянула на меня:

– Ты как? Я имею ввиду, с ним...

– Мам, все хорошо, правда. Но я не хочу об этом говорить. Сначала мне нужно решить все эти проблемы.

– Да. Конечно. Помни – мы всегда с тобой, и мы тебя очень сильно любим, ладно?

– Я... Я знаю, мам, – она потянулась ко мне и обняла меня. Давясь слезами, я уткнулась лицом в ее плечо. Горло неприятно покалывало и саднило, и это уже начинало беспокоить.

Я проводила их до двери и еще раз пообещала перезвонить, когда вернусь из поездки в самое адово пекло. Мама вышла первой, а Майя немного задержалась и, улучив момент, со смешком в голосе поддразнила меня:

– Ты в зеркале хоть отражаешься? – И тотчас же побежала прятаться за маму, убегая от кары небес в моем лице. Мама улыбнулась, мол, дети такие дети, и вышла за калитку. Я смотрела им вслед, и потому услышала, как Майя, находящаяся уже на приличном расстоянии от меня, тихонько прошептала, явно зная, что я ее слышу:

– Жаль... Макияж неудобно будет наносить!

Как же я ее все-таки люблю...

Глава 2.

Мы потеряли что-то...

Мы все потеряли что-то

На этой безумной войне.

Кстати, где твои крылья,

Которые нравились мне?

Наутилус Помпилиус

Эта песня... не о тебе, не о ком...

Видишь: свет погас в окне –

Это мой дом.

Там капает вода из крана,

И я не могу уснуть…

На спине два тонких шрама -

Понимаешь, где суть?..

Крылья мои...

Верни мне, верни…

Кристина Прилепина

Мои нервы были натянуты до предела. Улицы были полны жизнью, ослепительно ярко светило солнце, люди не обращали на меня никакого внимания, а мне с каждой минутой становилось все хуже, страшно першило в горле, ноздри жег этот запах, происхождения которого я не знала, и, чтобы прятать янтарные глаза, с каждым разом приходилось прилагать все больше и больше усилий. Но хуже всего было то, что я понятия не имела, куда и зачем иду.

По пути я прошла мимо старого газетного киоска, совершенно не вписывающегося в окружающий ландшафт, стоявшего среди всех этих модных бутиков, магазинчиков и ресторанов как одинокий памятник стремительно уносящемуся вдаль прошлому. Нежеланный, но удивительно настойчивый гость, пришелец в этом комфортном и безликом, полном всех благ цивилизации, мире.

Продавщица из киоска о чем-то горячо спорила с парнем-подростком лет тринадцати. Он держал на поводке большую лохматую собаку, явно не относящуюся ни к одной из известных человечеству пород. Поводок был обмотан вокруг худого запястья парня так, что собака, даже при большом желании, не могла сбежать, хотя она и не пыталась, лениво почесывая задней лапой за ухом и время от времени исступленно лая на обнаглевших голубей. Но все изменилось, как только я подошла чуть ближе. Я видела, как влажный собачий нос напряженно втягивает воздух, а потом она залилась истерическим, выматывающим лаем, совершенно не похожим на то ленивое тявканье, которым она отгоняла птиц. Люди стали оборачиваться, что-то укоризненно шепча, продавщица бросила гневный взгляд на собаку, а парень дернул было поводок, призывая пса замолчать, но тот лишь зарычал и издал еще один оглушительный, раздирающий душу вой. Парень наклонился к собаке, нервно поглаживая ее за ухом, пытаясь успокоить, а она все билась, пытаясь сорваться с поводка, раздирая тишину взвизгивающим, захлебывающимся лаем. В отчаянии, он поднял голову, ища кого-нибудь, кто мог бы помочь, так как испуганная продавщица уже давно скрылась за киоском. И, так как, замерев от шока, я стояла ближе всех, он тонким юношеским голосом протянул: