Текст книги "Не успевшая (СИ)"

Автор книги: WindZipping

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Не успевшая

Самое страшное в жизни – не успеть.©

Пролог

Пожалуйста, не сгорай,

Ведь кто-то же должен гореть.

За углом начинается Рай —

Нужно только чуть-чуть потерпеть.

Шагни обратно за край —

Тебе рано еще сгорать.

За углом начинается Рай —

Нужно только чуть-чуть подождать.

Пожалуйста, не сгорай,

Спаси все, что можно спасти,

Прости все, что можно простить

Иди, пока можешь идти.

Шагни обратно за край...

За углом начинается... Рай...

Флер

Лунный свет освещал мрачное здание аэропорта. Самолет улетел совсем недавно, и люди понемногу расходились. Монотонный гул множества голосов разрезали резкие крики таксистов, предлагающих доехать в любую точку города.

Мужчина с портфелем, быстрым шагом пересекающий зал, задел молодую девушку, стоящую возле окна. Оглянувшись, он быстро извинился, про себя подумав, что она могла бы и подвинуться.

Пожилая женщина в платке крепко держала за руку маленького внука, пытаясь вспомнить номер автобуса, который отвезет их домой в такое позднее время – тратиться на такси ей совершенно не хотелось. Внуку было, честно говоря, все равно. Он уже засыпал и видел во сне бегемотиков, танцующих возле гигантской шоколадной плитки.

Женщина в темно-зеленом платье взлохматила короткую крашеную шевелюру и улыбнулась стоящему рядом мужчине в дорогом костюме. Тот подхватил ее на руки и, не скрывая своей радости, закружил по залу, расталкивая проходящих мимо людей. Вышедшая покурить кассирша злобно на них зашипела и, когда парочка все-таки соизволила спуститься с небес на землю и зашагать к выходу из аэропорта, погасила сигарету, обращаясь к прислонившемуся к стене охраннику:

– Видел, рыжая любовника домой ведет? Муж улететь еще не успел, а они вон, уже обжимаются! Вот шалава-то, а?

Охранник устало проводил взглядом жавшихся друг к другу любовников и, не найдя в сердце ни капли жалости к обманутому мужу, заявил, что это полностью их проблемы и его это не касается. Кассирша, которую дома ждали полупустой холодильник и доставшаяся от соседа собака, фыркнула, развернулась на каблуках и, отгоняя от себя мысли вроде: «Почему у кого-то их двое, а у кого-то ни одного?», вошла в здание рабочего персонала, продолжая по пути метать громы и молнии в каждую встретившуюся на ее пути особь женского пола, будь то главный бухгалтер, администратор или уборщица тетя Катя на пенсии.

Охранник сочувствующе покачал головой и обвел взглядом холл. Кто-то болтал по телефону, кто-то спускался по лестнице, еще несколько человек стояли возле двери, но в целом людей почти не было. Его внимание привлекла фигура молодой девушки, застывшей около окна. Зал стремительно пустел, проводив своих родственников или знакомых, люди расходились по домам, а она, видимо, совсем не собиралась уходить – просто стояла, опираясь о подоконник и вглядываясь в пронизывающую темноту ночного неба.

Через несколько часов должна была состояться посадка следующего самолета, но сказать ей обычное в таких случаях «Освобождайте помещение, дамочка» было бы слишком... жестоко, что ли. Она выглядела такой... расстроенной, даже можно сказать... обезоруженной. Аэропорт был местом прощаний, и здесь часто встречались люди, омраченные чувством неуклонно приближающейся разлуки, люди, радостно и искренне желающие другим счастливой поездки, или же люди, которые, как та женщина в зеленом платье, были рады избавиться от надоевшего супруга, но она... Здесь определенно было что-то другое. Вокруг нее будто сгущалась густая, тягучая смесь из вселенской грусти и скорби, и еще что-то такое... непонятное, эфемерное, ускользающее... Что именно, даже умудренный опытом охранник понять не мог. Одно он знал точно: у него не поднимется рука просто так выгнать ее отсюда, будь это даже трижды его работа.

Мимо прошла та самая женщина с любовником. Девушка вдруг развернулась, наградив их долгим тяжелым взглядом, чем-то напоминающим взгляд кассирши. Хотя нет, если во взгляде последней сквозила черная зависть, то во взгляде девушки – неприкрытое отвращение. Она наморщила лоб, будто вспомнив что-то неприятное, и, слегка наклонив голову набок, широко распахнула глаза, озаренная удивлением узнавания.

Охранник нахмурил брови: «Интересно, она тоже видела, как картинно рыдала та женщина, провожая... нет, выпроваживая своего мужа? Вроде бы ничего такого, обычная ситуация, которая может приключиться практически с каждым – в наше время измены не редкость, – но все равно на душе как-то тяжело, неприятно... млосно». Этот охранник относился к той редкой, вымирающей категории людей, которые смотрели на мир по-детски искренними, добрыми и в чем-то даже наивными глазами.

Вымирающей, потому что в наше время таким людям очень сложно выжить. Каждый упрек, каждое огрызание оставляет на их ранимой душе глубокий след, который никогда полностью не затянется. И они запираются в себе, замирают в своих раковинах, лишь изредка с надеждой выглядывая, но и от этого общество очень быстро их отучает. Так и живут эти люди, искренние, честные и очень внимательные. Жизнь учит их бороться, порой жестоко, порой ценой нечеловеческих усилий, опрокидывает на лопатки и порабощает, но тех, кто не сдался, награждает вдвойне. И, возможно, именно на их доброте, на этом тонком, но прочном стержне, еще держится наш мир.

Дверь за любовниками с тихим скрипом закрылась, и девушка, будто забыв о них, продолжила прерванное занятие – принялась молча гипнотизировать распахнувшее в диком оскале свою бездонную пасть небо.

С этим точно нужно было что-то делать.

К счастью, охраннику не пришлось ее выгонять. Молодой девушкой в черных джинсах уже заинтересовался один из таксистов, которым сегодня не повезло в извечной охоте за клиентами, – молодой патлатый пацан с тускло поблескивающей в желтоватом свете ламп золотой сережкой. Он ухмыльнулся и, показав охраннику «Окей», направился в сторону девушки, позвякивая ключами от машины. Охранник спокойно выдохнул. Можно не волноваться, таксист позаботится о ней. Все-таки хорошо, что ее подвезут.

***

Одна маленькая слезинка собралась в уголке глаза, скользнула вниз и, на долю секунды задержавшись на кончике длинной ресницы, скатилась по щеке. А ее уже догоняла другая.

Черт, она что, плачет? Дура! Она что, думает, что это чем-то поможет? И вообще, что она делает тут так поздно? Идиотка, нужно убираться отсюда. Нужно идти домой. Домой, к Люси. Точно, как она могла забыть! Люси... Нужно покормить ее и лечь спать.

Она собиралась достать салфетку, чтобы промокнуть покрасневшие мокрые глаза, но внезапно почувствовала сзади движение и резко обернулась.

– Что такая красотка делает тут одна? Хочешь, подвезу? – Он улыбнулся во все тридцать два – молодой таксист со светлыми спутанными волосами и явным желанием найти девушку на ночь. Ну уж нет, настолько она не унизится. Ей сложно даже представить себя в одной машине с этим типом.

– Нет, спасибо. Я... у меня нет денег. Я уж лучше пешком.

Ее отказ прозвучал, как ей показалось, недостаточно резко, а голос был немного хрипловатым после долгого молчания. А, все равно. Она так или иначе не собиралась садиться в машину к этому парню, и дело даже не в деньгах, которые, к слову, у нее были.

Он оперся о подоконник, продолжая покручивать на пальце связку ключей, наклонился совсем близко к ее уху и горячо зашептал в него:

– Разве я могу бросить прекрасную даму одну, да еще и без денег? Никаких денег, крошка. Отвезу без-воз-мез-дно, – и отпрянул, с наглым выражением лица наблюдая за ее реакцией.

Неожиданно изнутри поднялась так долго сдерживаемая злость – на это все: на эту ситуацию, на этого парня, так некстати пристающего к ней, – и она, прошипев: «Надеюсь, что сможешь», оттолкнула таксиста, загораживающего ей путь, и направилась к выходу из главного зала. Таксист опешил, но говорить ничего не стал – то ли испугался неожиданной резкости, то ли привык к тому, что егo отшивали.

И что теперь? В маршрутку она не сядет, ведь, несмотря на поздний час, все равно найдутся все эти ворчливые бабушки, усталые женщины с безразмерными сумками, вечно хнычущие дети, сочувствующие пассажиры, эти взгляды, перешептывания за спиной. Брр... Ну уж нет, действительно, лучше пешком. Тут недалеко, в кроссовках за час дойдет. Тем более ей срочно надо проветрить голову, а ничего лучше, чем свежий прохладный воздух, и придумать нельзя. И она, не оборачиваясь, поспешила к выходу из теперь уже ненавистного ей здания.

Несколько человек обернулись ей вслед. Удивленно проводил взглядом таксист. Грустно вздохнул старый охранник. Покрутила пальцем у виска кассирша, выглядывающая из окна раздачи билетов. Тихонько скрипнула дверь аэропорта, провожая странную посетительницу.

***

Яркий свет редких фонарей неприятно режет глаза. Лучше бы они не горели. Лунный свет гораздо приятнее, мягко смазывает очертания предметов, застилая все сероватой дымкой. Так легче. Ничто не мешает идти вперед, не мельтешит назойливо перед глазами. Домой, к Люси. Домой, заснуть и ничего не слышать, не видеть и, главное, не чувствовать.

Она смахнула с ресниц набежавшую слезу и сильнее сжала губы. Темнота, липкая и скользкая, опутывала ее, забиралась под блузку, зарывалась в волосы, ненадолго отступала и рассеивалась, скрываясь от света фонаря, попавшегося ей на пути, а через несколько шагов снова возвращалась, протягивая к ней свои ледяные пальцы. Обычно она любила темноту, этот мягкий полумрак, отчасти потому, что ночью ее дефект зрения был не так заметен – люди видели так же плохо, как и она, если не хуже, – а отчасти из-за этого неповторимого чувства ночного спокойствия и тишины, но сейчас на душе было неспокойно. В памяти всплыла женщина в зеленом платье, та самая, что кидалась на шею мужчины в смокинге. Она видела ее раньше, до отправки самолета. Она точно так же висла на шее у другого мужчины, по-видимому, своего мужа, плакала и просила его возвращаться поскорее. А потом... самолет скрылся в непроглядной темноте ночного неба, к женщине тут же подбежал тот мужчина в костюме, протянул охапку роз, и они, обнявшись, уехали. Хотя, разумеется, нельзя судить людей по первому взгляду, не зная, что там у них на самом деле и как, но все же...

Вспомнилось злое шипение женщины в служебной форме. Кажется, она продавала билеты? А, неважно. Она завидовала той даме с любовником, назвала ее шалавой. Таксист, парень, клеивший ее... Сколько девушек на его счету? Ложь. Вокруг ложь и измена.

Домой. Заснуть, забыться...

***

Он шел быстрым шагом, глядя себе под ноги, и едва не задел маленькую группку людей, болтающих около большого здания – кажется, аэропорта. Люди отшатнулись от него, как от прокаженного. Отмахнувшись от них, он продолжил идти, не поднимая головы, все так же погруженный в свои мысли. Можно дойти до аллеи и сесть в припаркованную в парке машину, а если получится – и перекусить по пути, чтобы не сорваться позже, но... Черт, стоит ему опоздать, Арчи просто достанет его со своим «святым карточным долгом», а если захочет – и отрабатывать заставит в двойном размере. Он поморщился. Если у Арчи возникнет такая мысль, придется сломать ему руку. Ну, или ногу. Манипулятор хренов. Да и сам он хорош... Повелся на слабо, как ребенок. Поклялся ведь, что завяжет. Слабак! Ну все, решено: он сейчас сядет в машину, поедет в этот чертов бар и просидит там до утра, а утром вернется домой и больше никогда, никогда не будет играть с Артуром в карты!

Аллея была почти пуста, не считая неспешно прикуривающего собачника с овчаркой на поводке. Издалека почуяв его, собака глухо зарычала, прижимая уши к голове, а когда он поравнялся с ней, замолкла, сжалась и тихонько заскулила. Ее хозяин натянул поводок, притягивая собаку к себе, хотя та и так уже изо всех сил вжималась в его ногу, ища у него защиты, которую не могла получить.

Он встретился взглядом с широко распахнутыми от страха зрачками и мысленно ухмыльнулся: «Беги-беги, собачка, ты не в моем вкусе». Овчарка взвизгнула, теряясь в глубине бездонных карих глаз, и сильнее дернула поводок, пытаясь убраться подальше от мужчины в кожаной куртке. Собачник, искренне не понимающий странного поведения своей обычно идеально вышколенной собаки, глухо выругался и пробормотал какие-то слова извинения, но мужчина его уже не слушал.

Впереди показалась тоненькая фигурка какой-то девушки. Черт. Как же ему сегодня не везет. Такое чувство, что мойра Лахесис, прядя бесконечную нить его судьбы, просто-напросто развлекается, подкидывая ему множество идиотских мелких неприятностей и зацепок вдобавок к куче глобальных проблем, свалившихся на его голову. Они не останавливают, но притормаживают. Теперь еще и эта девушка... Вроде бы волноваться не о чем, но все равно на душе как-то неспокойно. Знал ведь, что опасно ждать до последнего, до конца натягивая и без того хрупкие струны своего терпения. Но, с другой стороны, девушка – это отличный шанс, который выпадает очень редко, и, раз уж так получилось, нельзя им не воспользоваться. Что, если...

Ну уж нет! Он ведь уже прошел эту стадию. Перерос, как-никак, верно? Он – не убийца, не насильник и не тварь, нападающая на беззащитных девушек в темных переулках. Он хмыкнул. Да уж, переулок, он и девушка... Типичная сцена из второсортного ужастика. Можно было бы посмеяться, но что-то не смешно. Совсем не смешно. Чтоб ему еще хоть раз так себя накрутить! Вот сейчас он подъедет к Арчи, пусть тот и разбирается. Девушка ни в чем не виновата.

Он тряхнул головой, отбрасывая лишние мысли прочь, высыпая их на грязный, изрядно пошарпанный асфальт, и наигранно спокойно продолжил свой путь, слегка ускорив шаг. Расстояние между ним и девушкой постепенно уменьшалось. Она шла медленно, с трудом передвигая ноги, и... Ему показалось, или он действительно слышал всхлип? Ну уж нет. При виде женских слез на него накатывает первобытный мужской ужас. Что делать? Чем помочь? Что случилось? Есть ли причина, или это просто плановая истерика, и ничего предпринимать не надо? Он ненавидел женские слезы и всегда боялся быть их причиной. Такие хрупкие женщины... Одно дуновение ветра – и они разобьются, разлетятся по миру сотнями осколков разноцветного стекла, до последнего твердя: «Я сильная. Я не сломаюсь».

Он выдохнул, уверенный в своем решении обогнать ее и побыстрее уйти отсюда. Это начинало надоедать.

На ней – темные джинсы и синяя кофта, на ногах – светлые кроссовки, через плечо перекинута маленькая сумка, за спиной развевается пышная копна темно-русых волос. Отсюда не видно, но на руках наверняка мурашки. Даже он почувствовал, как похолодало, на землю запоздало накатывал прохладный ночной туман. Шаловливый майский ветер крутил в хороводе всякую всячину: клочки бумаги, грязные ржавые банки, упаковки из-под мороженого и обрывки газет и журналов, будто предлагая поиграть с ним, трепал его волосы и забирался под куртку. Ветер в последний раз ласково взъерошил его волосы и... поменял направление.

Порой достаточно всего нескольких секунд, чтобы все кардинально изменилось. Не ожидая предательского нападения из-за спины и уже не контролируя себя, он резко остановился и слегка пригнулся, втягивая в себя прохладный ночной воздух, сердце забилось вдвое быстрее, горло обожгло сухой колючей волной, клыки вытянулись, рот наполнился слюной. Исчезло все: серый асфальт, покачивающиеся на ветру деревья, блекло светящий фонарь, перебирающий его волосы ветер. Осталось только мягкое, манящее биение ее сердца.

Последним четким воспоминанием были волосы девушки, нежно взъерошенные ласковым майским ветерком.

***

Аллея прямая, по обе стороны – деревья, кое-где стоят фонари, еще реже – скамейки. Минимализм. Ничто не отвлекает, не мешает просто идти вперед. Домой. Зачем она задержалась там, в аэропорту? На что надеялась? Что самолет сделает крюк и плавно приземлится у ее ног? Что все вернется на свои места? Дура. Единственное, что она сейчас может сделать, – спокойно, не нарываясь на неприятности, дойти до дома. И кто ее подначил идти пешком через полгорода в два часа ночи? Но жалеть поздно, вернуться же не позволяет гордость. Так ей и надо. Господи, как же темно...

Она шла на автопилоте, не разбирая, куда несли ее ноги. Просто идти прямо. Каждый шаг приближал ее к дому, и с каждым шагом на душе становилось чуть легче. Но самое страшное начнется завтра, когда она проснется одна, в пустой постели... Черт, нельзя об этом думать. Нельзя...

Раньше она считала, что так бывает только в книгах: разрывающие душу страдания и тому подобное. Но боль оказалась реальной, она жгла внутренности, наполняла глаза непрошеными слезами и стекала по спине ледяными каплями пота. Причина была отнюдь не так прозаична, как об этом пишут в книгах, – никаких несбывшихся надежд, слезливых статусов и перерезанных вен. Дело было даже не в любви. Вернее, в ней, но не совсем... Она просто боялась. Боялась за него... Да и за себя тоже. Глупо, правда? Ей-то сейчас ничто не угрожает, а вот ему...

Ветер крепчал, кидая ее волосы ей в лицо, запутываясь в черных, протянутых к небу голых ветвях, вплетаясь в листья, с усилием разрывая ровную гладь тумана.

Беспокойство, никак не связанное с событиями сегодняшнего вечера, возникло из ниоткуда и стремительно нарастало. Сердце забилось чаще, и, перебирая в уме все возможные причины неожиданной паранойи, она поймала себя на том, что отчаянно вслушивается в окружающую ее тишину, пытаясь уловить какой-то посторонний звук, не связанный с шорохом ее шагов, шелестом ветра и ударами ее бешено бьющегося сердца. Она ничего не услышала, и, хотя странное чувство беспокойства все не проходило, теперь ей стала понятна его причина: ей показалось, что сзади кто-то идет. Странно, она никогда раньше не замечала за собой паранойи, да и истеричкой не была. Да уж, нервы ни к черту. Но... ведь действительно такое чувство, что там кто-то есть. Если обернуться... Ну уж нет, если она обернется, то в собственных глазах будет выглядеть идиоткой. Кто там может быть? Уже очень поздно, даже собачники разбрелись по домам. Там точно никого нет, ведь, если бы был, она бы обязательно услышала его шаги. А так – ничего.

Но, если там никого нет, то ничего не случится, если она обернется, верно? В конце концов, она просто убедит себя, что ее паранойя бессмысленна, и успокоится. Так, спокойно...

Она заправила за ухо выбившуюся прядь волос и медленно развернулась, с трудом подавив крик, зародившийся где-то в горле и отчаянно рвущийся наружу. От мужчины ее отделяло всего несколько метров. Так близко... А ведь как она ни прислушивалась, так и не смогла ничего услышать.

Мужчина, казалось, был ужасно удивлен тем, что она его заметила. Он слегка наклонил голову, разглядывая ее, но не сделал никаких попыток уменьшить или же, наоборот, увеличить расстояние между ними.

Она тяжело дышала, пытаясь унять вырывающееся из грудной клетки сердце. Мужчина стоял слишком близко, и ей было некомфортно, ужасно хотелось отойти, убраться подальше от него. Его присутствие лишало ее воздуха в легких, она даже могла поклясться, что почувствовала, как тоненькие волоски на ее шее встали дыбом, но гордость не позволяла ей сделать шаг назад. Поэтому она осталась стоять там, где стояла, и мимолетно окинула мужчину быстрым испытывающим взглядом.

На вид ему не больше двадцати пяти, хотя она может и ошибаться. Одет в темно-синие, изрядно потрепанные джинсы, на плечах – кожаная байкерская куртка, распахнутая на груди, под курткой – ослепительно-белая футболка, в темноте режущая глаза. Но это все не главное. Ее целью было узнать, есть ли у него оружие. Руки он держал в карманах, а значит, там вполне мог быть нож или, что еще хуже, что-нибудь огнестрельное. А даже если предположить, что он безоружен, то... Черт, он в два раза крупнее и легко скрутит ее голыми руками.

По спине поползли мелкие мурашки. Что ему нужно? Он ее убьет? Изнасилует? Может быть, ему нужны деньги? Деньги на еду? Бездомным он не выглядел. Деньги на наркотики? А вот это вполне возможно. Во всяком случае, просто отдать ему столько денег, сколько он захочет, и уйти было бы лучшим вариантом. Трусихой она не была, но один его вид наводил жуть, пронизывающую ее с ног до головы, скользящую своими ледяными пальцами по ее хребту, отнимающую все остатки здравого смысла. Поэтому – да, сегодня будет бегство. Она просто трусливо отдаст ему все свои деньги и уйдет. Если, конечно, ему нужны именно они.

При мысли о том, что он может хотеть совсем не денег, она испуганно поежилась, но все же нашла в себе силы поднять голову и встретиться с ним взглядом. На самом деле, ему могло бы быть как двадцать, так и тридцать лет, точнее определить не получалось. Черные волосы, слегка завиваясь на концах, спадали до плеч, делая мужчину еще более похожим на байкера. Это плохо. Если верить стереотипам, байкеры – народ опасный и не совсем... уравновешенный. Ей, как всегда, везет. На бледном лице, сильно оттененном неярким светом фонаря, выделялись острые скулы. Губы сжаты в тонкую линию, и вообще вид у мужчины был... страдальческий. Как она говорила? Неуравновешенный. Точно.

Но самыми странными были его глаза. В теории темно-карие, сейчас они мягко, по-кошачьи, светились, изогнутый зрачок переливался золотистыми и черными искрами. Свечение притягивало и гипнотизировало, одновременно пугая и отталкивая. Жуть какая-то.

Он стоял не двигаясь и не подавал никаких признаков жизни. Глубокий омут неестественно искрящихся глаз затягивал и лишал возможности связно соображать. Мысли путались и переплетались, образуя беспорядочную паутину, основой которой был страх. Фундамент жизни, страх заставляет антилопу, мельком увидевшую клочок полосатой шерсти в траве, бежать, а мышь – прятаться, едва услышав тихий шелест совиных крыльев. Она не могла понять, в чем причина этого всепоглощающего, животного ужаса, но от одного взгляда на мужчину ее била крупная дрожь. А он стоял напротив, не отводя от нее своих завораживающих глаз, вроде бы абсолютно спокойный, но не было никакой гарантии, что в следующую секунду он не кинется на нее, как заправский маньяк. Хотя, может быть, он просто обычный сумасшедший. Да, сумасшедший со странной болезнью глаз. Очень маловероятно.

Он с маниакальной настойчивостью вглядывался в ее глаза, а она была слишком горда, чтобы отвести взгляд. Это начинало надоедать. Нет, она была не против, что он не предпринимает никаких попыток напасть на нее, но ей не хотелось провести остаток жизни в парке, смотря в глаза странному парню-байкеру. Может быть, ему нечего было делать, но у нее есть дела поважнее.

Страх пригвоздил ее к одному месту, инстинкты, древние как мир, требовали немедленного бегства, тихий голосок интуиции «обнадеживающе» подсказывал, что убежать от мужчины невозможно, а гордость, ее верная спутница на протяжении многих лет, была категорически против позорной капитуляции. Но в конце концов в отчаянной и кровавой борьбе инстинкты победили, загнав отчаявшуюся и растоптанную гордость на самые задворки души. Она даже не знала, что так бывает.

И вот, подгоняемая отчаянным страхом, она решилась. Это не было позорным бегством, скорее пробная проверка противника на прочность. И, возможно, он бы ее прошел. Возможно, сделав несколько отчаянных, выстраданных шагов, она бы развернулась и ушла, конечно же не оборачиваясь. Но ее мнения никто не спрашивал, судьба уже растасовала карты и была не намерена забирать их обратно.

Она осторожно сделала один маленький и неуверенный шаг назад, и в тот же момент ветер налетел на нее, почти сбив ее с ног.

Мужчина сразу переменился в лице, напрягся; в полумраке аллеи ярко, по-кошачьи, вспыхнули переливающиеся зрачки, он низко зарычал и... прыгнул. Она даже не заметила движения, бросок занял какую-то долю секунды; мужчина резко встряхнул ее, не сопротивляющуюся и все еще находящуюся в ступоре от испуга, за плечи и притянул к себе, придерживая одной рукой, а другой стряхивая с плеча ее волосы. От страха крик застрял в горле, и из оцепенения, вызванного диким ужасом, ее вытянула неожиданная резкая боль, обрушившаяся на нее ледяным душем, смывающая остатки гипноза, как крепкий утренний кофе. Он ее укусил!

Она сильно дернулась, почти вырвавшись из крепкого захвата байкера. Почти... Он мгновенно среагировал, схватив ее в охапку и сильно прижав к стволу какого-то дерева. Все еще потрясенная, она даже не почувствовала боли от соприкосновения спины с жесткой шершавой корой, а вот дерево слегка пошатнулось, не выдерживая такого натиска. Ее голова была повернута набок, и несколько листочков упали ей на плечо. Акация...

Пытаясь вырваться, она брыкалась и лягалась, выкручиваясь всем телом, но стальной захват байкера не оставлял надежды на освобождение. Боль в плече усилилась и, достигнув высшего предела, мягко пошла на убыль, сменившись неприятным онемением, распространившимся по плечу и ниже. Она не переставала вырываться, отчаянно царапая мужчину ногтями по спине, рукам, прижатой к ней голове, которую тот все еще держал у ее плеча, пинаясь ногами, но он не обращал на нее абсолютно никакого внимания. С таким же успехом она могла бы попытаться ударить его подушкой – никакой реакции. Разжать железную хватку его рук было невозможно.

Единственный раз удача улыбнулась ей, когда она, высвободив прижатую его телом к дереву ногу, со всей силой, таившейся в слабом женском теле, врезала по... достаточно уязвимому месту. Он зашипел, тихо выругавшись прямо ей на ухо (хоть какая-нибудь реакция!), подхватил ее одной рукой под колено, второй зафиксировав ей руки над головой, вжимая девушку в толстый ствол акации так, что она не имела ни малейшей возможности не то что оказать сопротивление – даже пошевелиться. Она должна была сразу разобрать подвох – удача на миг улыбнулась и тут же развернулась спиной, демонстративно пожимая плечами. Ей, как всегда, не везло. Закричать никак не получалось, что было не удивительно, учитывая, что его губы все еще прижимались к ее горлу. Силы покидали ее, на нее накатывала странная слабость, она тонула, захлебывалась, и не было никакой надежды на спасение. Мало-помалу сознание меркло, перед глазами проскальзывали яркие разноцветные точки, похожие на падающие ночью кометы. Это был конец. Вот так вот просто, без предупреждений. Люди часто говорят: «Так получилось». Так получилось: она просто не дошла нескольких шагов до спасительной остановки, просто не смогла вовремя убежать. Просто не успела. Столько всего не успела...

Как часто вы представляете себе свою смерть? Болезнь, нападение, убийство, авария или несчастный случай? Как вы думаете, что вы увидите последним? Склоненные над вашей кроватью обеспокоенные лица родственников или отчаянный визг шин? Бесконечное чувство падения вниз или сомкнувшуюся над головой черную пелену воды? Захлебывающуюся яростным лаем свору собак или холодное и безучастное лицо киллера? У ее смерти были бездонные светящиеся глаза, нестриженые черные волосы и странная привычка гулять ночью по парку. Да уж, если бы ей предложили придумать что-нибудь более нелепое, даже ее богатая фантазия точно не справилась бы с этим.

Она все еще барахталась, пытаясь выбраться на поверхность, оттолкнуть от себя наползавшее забытье, такое манящее, нежное... Ей нельзя! Только не отключаться... Если она потеряет сознание, это конец. Из последних отчаянных сил она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь, на каком-то сигнале из внешнего мира, способном отвлечь и задержать ее тут. Но глаза заволокла мутная пелена, а в ушах стоял гул. Она попыталась хотя бы нащупать оборванную нить боли, все, что угодно, лишь бы остаться, но боль безнадежно затерялась в густом тумане, уступив место жуткой усталости, которая тянула ее за собой, вплетала ее в свои сети. Пыталась вспомнить лица и голоса любимых, но все они стерлись, оставив после себя удушающую, тяжелую пустоту. Ничего. Абсолютная пустота. Наверное, это и есть смерть – пустота, которую нечем заполнить.

Так зачем тогда бороться, если это все равно когда-нибудь кончится, рано или поздно? Куда мы все так спешим? Куда летят самолеты, в какую высь тянутся острые шпили мегаполисов, куда стремятся улетающие осенью птицы, куда спешим все мы? Все равно самое важное – не успеваем.

Она все еще боролась, но от нее уже ничего не зависело. Мир покачнулся, недовольный тем, что она так и не сдалась, и мягко удалился. Она потеряла сознание.

***

Если бы его спросили, он мог бы описать каждый из этих чертовых листьев в мельчайших деталях. Сколько он уже сидит здесь, на грязной помятой траве, прислонившись спиной к акации и запрокинув голову вверх, устремив невидящий, пустой взгляд на бездонное черное небо и курчавую, нависающую над ним крону дерева? Несколько секунд? Минут? Час? Два?

От неудобной позы затекла шея, ладонь, лежащую на земле, неприятно покалывали прячущиеся в траве мелкие камешки. Он опустил голову, в который раз облизал губы и наконец решился взглянуть на то, что он натворил.

Она лежала рядом, в окружении спутанной травы и редких маленьких цветочков, не успевших закрыть на ночь свои лепестки. Совсем близко... Кончики ее волос касались его колена, одна рука все еще сжата в кулак, глаза прикрыты, на лице не было страха, скорее – злость. Он не смог подавить улыбку, лишь легкое поднятие губ, неуместное в этой ситуации... Такая храбрая. Скорее всего, именно это и стало причиной того, что он не смог остановиться. Это было слишком... Жертва, которая так отчаянно, безнадежно-яростно боролась, пробуждала самые жестокие инстинкты, своим сопротивлением оттягивая такую желанную, неизбежную победу, делая ее еще слаще... Как мед, как самый лучший десерт...

Хотя, даже если бы она сдалась, он все равно не смог бы остановиться. Она застала его врасплох, а он не успел сосредоточиться, убитый ее запахом наповал. Не попробовать ее было бы грехом... Но грехом не столь сильным, как ее убийство. Если бы он мог выбирать... Но выбор есть не всегда. У него его отобрали, жестоко вырвали из рук, оставив беспомощным и безоружным, безмолвным зрителем в собственном теле. Как сквозь туман, он будто со стороны наблюдал за происходящем, не в силах ничего изменить.

Вот он медленно подкрадывается, сворачивает в сторону деревьев, обходя ее под нужным углом. Вот осторожно крадется за ней, и в мрачной, удушающей тишине аллеи ни одна веточка, ни один листок не хрустнет под его ногами. Но она все равно – удивительно! – замечает его и неуверенно отступает на шаг назад. У нее красивые, глубокие карие глаза, в них – удивление, обеспокоенность, страх, оборачивающийся гневом. Достаточно странная реакция для человека, обычно люди останавливаются на страхе. Она молчит, не бежит и не плачет, не умоляет, не кричит и не отпрыгивает назад – просто стоит. Это может быть шоком, наверное, ведь сейчас он, скорее всего, выглядит далеко не лучшим образом: дикий взгляд, напряженная поза, отливающие медью глаза. Ей еще повезло, что из-за сжатых губ она не видит клыков. Возможно, тогда она упала бы в обморок. Возможно, так было бы легче – не видеть ее глаз, не слышать крика, так и не вырвавшегося из ее губ. Она думала о чем угодно, но не о самом главном: о том, есть ли у него оружие, о его психической стабильности и принадлежности к байкерам. Это почти забавно, он никогда бы не подумал, что его волосы в сочетании с любимой кожаной курткой могут вызвать такую ассоциацию. Мотоциклами у них всегда увлекался Арчи. Как и алкоголем, азартными играми и женщинами. Его же он смог подсадить только на алкоголь и азартные игры. Хотя... Арчи и не думал останавливаться, так что у него, к сожалению, еще все впереди.