Текст книги "Ветреный мальчишка (СИ)"

Автор книги: Windboy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Здравствуйте! Можно?

– Привет, Олег, заходи! Садись, подожди минутку.

Он что-то заполнял в журнале. Дописал, отложил, переключил внимание на меня.

– Что ты хотел?

Я смотрел в его немигающий глаз. На мгновение мне показалось, что только он живой, а всё остальное тело хоть и двигается, но мёртвое.

– Шоколад, что вы мне дали, почему он был у вас, когда вы зашли к маме?

Атмосфера в кабинете мгновенно напряглась и натянулась, как готовая лопнуть струна, что походя отсечёт всем их глупые головы. А за стеклом очков в живом глазе плясало бешеное пламя. Он молчал, и я молчал, глядя в его стеклянный глаз. Воздух будто сгустился, накаляясь.

– Вы ведь защищали Родину, её целостность. Моя Родина – это моя семья.

А мысленно я держал в руке охотничий нож и приближал к его здоровому глазу. Когда острие уже должно было войти в глазное яблоко, директор расслабленно откинулся на спинку кресла и, скрестив на груди руки, сказал:

– Ты очень опасный человек, Олег.

Затем встал и протянул для рукопожатия руку.

– Мир?

Я встал, но не спешил подавать руку. Тогда он глубоко вдохнул, выдохнул и, начиная улыбаться, сказал:

– Ладно, теперь все шоколадки только тебе!

– Согласен, – сказал я и пожал его жёсткую сильную руку.

Калейдоскоп. 8 февраля 2006 г.

Мне кажется, что мир моих чувств, желаний, впечатлений похож на калейдоскоп, внутри которого складываются в причудливые картинки яркие состояния. Они заполняют сознание, и я зарисовываю их словами.

Прочитал «Хроники заводной птицы» Мураками. Блуждания души – заводной птицы – через жизни людей, через их сердца. Она отдаёт им часть своего завода, чтобы двигались, жили, чувствовали, искали её в себе. Хочу в колодец, как же я хочу в колодец, в темноту наедине с собой. Зажмурю глаза, закрою ладонями. Темнота уже есть. Меня только не хватает. А птица кричит, словно заводит пружину моей жизни.

На безымянной земле, над которой во мгле летели хищные птицы, я стоял на ветру, раскинув в стороны руки, и смотрел в накатывающее, словно океан, небо. Птицы летели сквозь моё тело, и каждая выхватывала кусок плоти. А небо, волна за волной, билось о гранитный утёс моей воли и не знало покоя.

На железных качелях сидит мальчик. Отталкивается рукой от стойки. Наклоняется вперёд, назад. Раскачивается всё сильнее и сильнее. Ноги цепляют наметённый снег, поднимая тучи искрящихся снежинок. Он откидывается на вытянутых руках, запрокидывает голову и смеётся в бледно-голубое морозное небо. Когда-то здесь было лето. Когда-то я дотрагивался до этих качелей, и рука моя не леденела от холода. Когда-то я видел не падающее небо. Когда-то он сказал: «Раскачай меня посильнее, чтобы я улетел в небо!»

Ты знаешь, внутри у меня тишина и лёгкий плеск волн. Внутри у меня глубина и нить коралловых островов. Ты знаешь, ничего не вернуть в наш вечный забытый свет. И не прилечь отдохнуть над пропастью прожитых лет. Ты знаешь, быть маем среди зимы – забава таким, как мы. Вот только в ответ не смех, а белый холодный снег. Ты веришь, растает он, коснувшись наших сердец. И тот, кто тихо влюблён, наденет любви венец.

Они живут между небом и землёй. Они любят ветер, скользящий через тела и касающийся сердец. Ветер в крови. Они никогда не говорят «прощай», потому что проститься невозможно. Этого не объяснить, это можно только почувствовать. Они не любят плакать, но плачут. Они берегут прикосновения рук. Думаете, они отдыхают? Их отдых подобен восхождению, потому что всегда в него превращается. Ведь наедине с собой или в объятиях близких перед ними открывается дорога. Они улыбаются, когда другие кривятся от боли. В них сила не позволяет отступать, их не удержать. Да-да, такие вот они, те, кто живёт между землёй и небом.

Мне надо на время уйти, но я вернусь с началом весны.

========== 1 апреля ==========

1 апреля 2006 г.

Мне весною Земля ароматами трав лечит душу, пробуждает от зимнего сна. И мир кажется новым, и мир кажется добрым, как любимой скрипки игра. Вдаль уходят сомненья, вдаль уходят тревоги, остаётся чистая синь моего бездонного неба, и прозрачной воздушной рукою забирает сердце апрель.

– Что ты чувствуешь? – спросила Нина.

– Мне не хватает радости. Я помню, каким был счастливым, когда познакомился с тобой. Как ты играла мне на скрипке. Ты мне давно не играла.

– Мы зашли в тупик.

– Да.

– Что будем делать?

– Я не знаю. Что-то происходит со мной, я пытаюсь выбраться. Состояния смерти вьют свои сети, но я не хочу умирать, потому что не знаю, в кого превращусь после этого. Я хочу остаться собой – ветреным мальчишкой, который счастлив только от осознания того, что он жив. Я хочу смотреть в твои глаза и чувствовать, как любовь и сердечная теплота заполняют тело и душу. Дарить их тебе и видеть, что ты тоже счастлива. Почему я не вижу этого? Может, мой взгляд потерял чистоту?

На её глазах выступили слёзы.

– Мой милый мальчик. Даже твоя боль чиста и прозрачна и от этого ещё более пронзительна и остра. Я знаю, что она оставляет глубокие раны, что не затягиваются годами. Ты слишком страстно живёшь, слишком глубоко переживаешь. Настолько глубоко, что можешь только молчать о своих настоящих чувствах, потому что они поглощают тебя полностью.

– Переливами красок, картинками снов, знаками мира, прикосновениями и улыбками людей, чувством единства с миром они проникают в меня.

– Мне не поспеть за тобой в твоем стремительном полёте, Ветер.

– Я понесу тебя в своих потоках. Смотри, какие у тебя крылья.

Я развёл в стороны её руки, и она улыбнулась с печалью в глазах.

– Я не птица, я хожу по земле.

– Хочешь, я пойду рядом?

– Ты не сможешь, ты умрёшь. Лучше я буду любоваться твоим полётом в небе. В этом для меня больше радости, а ты будешь иногда заглядывать ко мне и рассказывать новые сказки о местах, в которых побывал.

– Ты отпускаешь меня?

– Моя любовь в том и заключается, чтобы суметь отпустить тебя.

– Я буду возвращаться.

– Я знаю, потому что твоя любовь вечна.

– Моё сердце всегда будет биться рядом с твоим.

– Я знаю и счастлива. Теперь вся моя жизнь будет иметь вкус и запах трав, которые ты приносишь в своём дыхании. Обними меня.

Моё сердце билось рядом с её сердцем, и я не хотел разрывать объятия.

– Теперь твой черед отпускать, – сказала она.

– Я не могу.

Тоска опустила руки мне на плечи, вползая безысходностью в сердце.

– Ради того, что было.

Я разжал руки, и Нина ушла. Закрыл глаза и лёг ничком на кровать. Наваливалась ватная тишина. Как мне вырваться изнутри самого себя? Я вновь был в снежном лесу и говорил с ней.

– Во мне накопилось слишком много боли, моя маленькая королева, и бывает, что я не могу удержать её внутри. Она, словно яд жестокости, выплёскивается наружу. Я раню тех, кто рядом, погружаюсь в безумие саморазрушения.

Её прохладные ладони лежали на моих мокрых от слёз щеках.

– Тебе никогда не избавиться от неё, мой нежный и дикий зверёк.

– Это самое жестокое слово – никогда… Спрячь меня навек, тёмная вода…

– А через век ты вновь придёшь, и всё повторится, ты будешь слепо искать ладони тепла.

– Я не хочу причинять боль тем, кто любит меня, лучше умереть.

– Ты бежишь, ты снова бежишь от самого себя.

– Что же мне делать?

– Иди ко мне, я спою тебе колыбельную. – Ладони её лежали на моём пылающем в боли сердце. – Где-то, где-то в вышине ветерок летал. Маленький мой ветерок, горя он не знал. Где-то, где-то в вышине ветерок летал, а в заснеженном лесу мальчик умирал. Ты лети, мой ветерок, расскажи о том, как печально в этот мир был малыш влюблён, как когда-то он хотел в нём найти тепла, а нашёл одну беду и испил до дна. Где-то, где-то в вышине ветерок летал и его слова в тишине шептал. Мой любимый, мой родной, братик, поднимись, не ложись в белый снег, не ложись. Где-то, где-то в вышине ветерок летал. Никогда ещё никто так не завывал. Проносились мимо дни и года. Только белый-белый снег заметал сердца. Ни утешить, ни обнять, ни согреть, мне дано лишь рядом с ним умереть… Спи, родной, спи, завтра утром ты ничего не будешь помнить и начнёшь вновь улыбаться, радуясь миру. И любовь засияет в глазах, освещая и согревая тех, кто рядом. Мой Ветерок, сбереги его сердце, сбереги…

Я спал, не помня себя, и видел странные сны…

Тень. Она всегда тень, когда бы ни приходила, и я сижу, погруженный в неё, и смотрю, как прошлое становится сном мира. Я смотрю на закат.

Она приходит. Её пальцы касаются плеч. Она позади меня, я ощущаю её дыхание, и замирает сердце, предчувствуя, как приближается боль.

Кто мы? Ушедшие от рассвета и не пришедшие в ночь. Мы дети мечты. А память? Она любит только себя, и её картинки – сплошная ложь.

Люди, пребывающие в мире, в мире машин. Они живут механикой вечного сна в мёртвой железной плоти своих городов и ярких рекламных огней.

Дети и огни фонарей в лужах кислотных дождей. Босая нога расплещет ртутные шарики освещённых ночей.

И я сижу, погружённый в кресло, а её руки, её руки… А внизу город. Гаснут огни. Смогом укрытые, просыпаются, заводятся, кричат друг на друга или пьют кофе. Так начинается день, но не рассвет. Он всегда в тени. И я жду, но ничего не меняется. И её руки, как же они холодны, но всё же теплее моего сердца.

Я жду. Глаза смотрят. Руки лежат на плечах. Руки лежат на коленях. На детских коленях детские руки. Снежная Королева знает, и я знаю, прекрасное слово: «Вечность». Вечность созданного нами мира.

Любовь, говорили мне. Слово, как птица, билось об лёд, замерзало и вновь билось не переставая. Такое странное слово, познавшее Вечность. Я наблюдал, не понимая его нетерпения и жажды рассвета. Я не понимал и разбирал на части, чтобы познать. И слово больше не билось и не было птицей. Оно плавилось и слезами текло из глаз. Такое странное слово, такие холодные слёзы, но всё же теплее моего сердца.

Я, всем сердцем познавший вечность, прошу вас, никогда больше не говорите мне это странное слово – любовь.

А Снежная Королева целует меня в губы, и боль пронзает меня. Она знает, что я смотрю и жду наступление рассвета, что растопит вечность моего сердца.

Тени, тени, тени и я на краю, над пропастью. Я больше так не могу. А подо мною город, и ночь, не заметив уже ничего, примет облетевшие листья и маленькое детское тело в своё зимнее сердце, что уже не теплее моего…

Я спал и в снах моих снов, я спал. И память поджигала ворохи листьев. И сны наши никогда не познают рассвета…

Я находился в старинном деревянном доме. За окном лил дождь, а на веранде в какую-то настольную игру играли дети. Они бросали кубики и двигали фишки. Раздавались то радостные крики, то вопли отчаяния, но чаще всего звучал смех. Мне хотелось быть с ними, но я знал, что мне нельзя выходить.

Я стоял у окна и наблюдал, как они играют. Вдруг один из мальчиков повернул голову и посмотрел мне в глаза. И я как-то сразу понял, что он не человек. Его глаза менялись, точнее сказать, человеческих глаз у него вообще не было. Глазницы были окнами в какой-то иной мир.

Он что-то сказал одними губами. Я не расслышал, но понял, что он назвал меня по имени. А потом и остальные дети повернулись ко мне и тоже произнесли его. Я прижался к стеклу, но всё равно не услышал.

Дождь принёс сумерки, а в сумерках таилось разное. Я чувствовал, как кто-то большой ходил вокруг дома. Дети шикали на него и смеялись, а мне было жутко. А мальчик всё смотрел на меня, и в глазах его стыла бездна. И вдруг я вспомнил, я узнал, и мои губы прошептали имя.

Он мгновенно оказался у окна, и его ладони прижались к моим, но только с той стороны стекла, будто он превратился в моё отражение.

– Крид, – вновь произнёс я, и он улыбнулся.

– Я рад, что ты меня помнишь. Но ты не помнишь себя. Хочешь, я назову твоё имя, и ты услышишь?

– Нет, я вспомню сам.

– А может, всё-таки хочешь? Я ведь знаю, кто ты, мы все знаем.

Дети радостно закивали.

– Нет!

Дети играли в настольную игру, звенел весёлый смех. Просто дети. А кто-то большой ходил вокруг, над, под домом.

Почему не смеялись две девочки, что стояли у лестницы и были отлиты из бронзы? Одна зажимала ладошками уши, а другая – глаза. Они не смеялись, но спрашивали: «Что мы видим? Что мы слышим?» И сами отвечали: «Ничего, только тьму, только тишину».

Кто здесь? Кто ходит по лестницам, кто отдыхает в комнатах? Пустой дом в сумерках, чего ты ждёшь от меня?

Я прошёл мимо девочек и стал подниматься на второй этаж. А мир вокруг меня распадался. Стены уходили в стороны, ступени ускользали из-под ног, и тени мелькали перед глазами, мешая видеть.

Я остановился и сел на площадку между этажами. Мне казалось, что она шатается, и закрыл глаза. Мир уходил, терял опору. Мир падал, а бездна окатывала своим дыханием, в котором были клубы пара, влагой оседавшие на коже; ледяной ветер вызывал дрожь.

Я сидел и погружался в себя. Только так я мог укрыться и спастись от того, что творилось в сознании. Внутри был островок незыблемости, недвижимости, любви. Любви, когда уже нет двоих, нет влюблённых. Когда они уже слились в одно целостное существо. И даже не слились, а просто исчезли, как исчезает тьма с лучами солнца. Двое, все и всё, растворились в свете беспредельной любви и свободы от самих себя. Да, все мы свободны и пребудем такими вечно, ведь в нас живёт любовь, а мы живём в ней.

Я бросал кубики и двигал человечка с бьющимся сердцем по игре с названием «Жизнь». А напротив и рядом сидели дети. Их взгляды были такими родными и понятными, что я смеялся от счастья, переполняемый любовью.

– Твой ход, братец, – сказал, улыбаясь, Крид и передал мне кости.

Я бросил и двинул фигурку, чтобы та написала последний кусочек этой сказки о любви.

Ветер, я люблю тебя, ветер. Ветер, мой ласковый друг. Подлетай, мы побудем вместе, я согрею тебя теплотой своих губ. Ты входи, стань моим ты дыханьем. Буду я с тобою летать. Буду песни петь на прощанье и тихонько играть. Там, на небе, где белые перья облаков, что не знают земли, проникаем в глубины движенья, вдаль стремиться и далью быть. Заходи, мы с тобою посмотрим на желание жить и любить. Заходи, мои окна и двери открыты, я проснулся, и надо идти. Заходи, и пойдём вместе мы.

Я проснулся утром. Сердце распускалось, как весенний первоцвет. Оно обращалось к синему небу, а небо поило его своим млечным соком. Пелена спадала изнутри, ясность заполняла тело и сознание, желание жить толчками изливалось из сердца и бежало с кровью, разносясь по телу. Я встал с кровати, распахнул окно, забрался на подоконник и стал смотреть на безмятежно проплывающие в вышине облака.

Комментарий к 1 апреля

Нина – https://pp.userapi.com/c543105/v543105687/58fa/RvyKxHfkILc.jpg

Олег – https://pp.userapi.com/c543105/v543105300/345/4DM5xY19-mo.jpg

========== 2 – 5 апреля ==========

2 апреля 2006 г.

Расскажите мне сказку, где старинные замки, где мальчишки, смеясь, играют в войну.

Расскажите мне сказку, где любовь побеждает, где враги и друзья садятся к костру.

Расскажите мне сказку, где прощается горе, где, устав от потерь, мы прогоним беду.

Расскажите мне сказку, где я снова, как в детстве, в летней тёплой ночи смотрю на звезду.

А вокруг тишина… Мои слёзы и ветер одиночеством в сердце навсегда, навсегда…

Странное у меня сегодня состояние. Такое чувство, что с меня сняли старую кожу, а новой под ней почему-то не оказалось. И чтобы взаимодействие с миром и людьми не ранило, приходится быть очень мягким и нежным в общении. Больше всего удивляет то, что окружающие ведут себя по отношению ко мне точно так же. Обычно всё происходит на высоких скоростях: кого-то заносит, возникают трения, всё достаточно жёстко. А сегодня начинаешь, как обычно, выпускать колючки, но сразу ловишь себя на этом и прячешь обратно. И другие тоже особо не наезжают. Прямо идиллия какая-то. Непривычно. Может, это последствия перехода на летнее время? Все на час раньше проснулись. Всех немного выбило из колеи. Я так вообще часа три только поспал. А то сидел, предавался воспоминаниям и записывал их, а потом пытался вернуться в настоящее, но так и не вернулся. Остался сидеть на подоконнике и смотреть в бездонное небо. Думал позвонить Нине, но так и не решился. Всё случилось почти два месяца назад, а я только теперь нахожу в себе силы, чтобы это осмыслить, и пытаюсь двигаться дальше. Вчера содрал с себя старую кожу, а новой не нарастил. Значит, пока так поживём. Мне не привыкать жить с вывернутым наизнанку сердцем. Схожу к ней сегодня. Понесу новую сказку, которую ещё никто не читал. Сказка получилась добрая. Может, с помощью сказок я приношу в мир то, чего мне не хватает? Дружеское тепло и понимание.

Здесь слова устают от желания быть. Здесь мечты умирают от плача в подушку.

Здесь влюблённые не могут тепла ощутить, а друзья не находят друг у друга поддержки.

В тишине беззащитности слёз. В нестихающем эхе боли.

В сером мареве развеянных грёз. В сердце, полном чужой крови.

Я прошу, не забудь обо мне. Я прошу, загляни в своё сердце.

Тёплый ветер и море во сне принесу, как сказку о лете.

Распечатал сказку. Она уместилась на двух страницах. На полдороге, когда от холодного ветра, что дул сбоку, замёрзло и заболело ухо, понял, что стоило надеть шапку. Я её в последнее время начал везде забывать. Мама говорит, что лучше б я голову свою забыл. Она не понимает, насколько права. А может, и понимает, ведь видно, наверное, что в последнее время моя голова витает неизвестно где. Вот так идёшь по земле, а сам где-то очень далеко. Куски дней выпадают неведомо куда. Очнёшься, начнёшь вспоминать, и вроде бы ты что-то делал, а вспоминается так, словно это делал не ты, а кто-то другой.

Поднял воротник и, закрыв ухо ладонью, двинулся дальше. В окне её комнаты горел свет, значит, она дома. Бешено заколотилось сердце. Я остановился у ступенек крыльца, пытаясь унять охватившую тело дрожь. Поднялся по ступенькам. Как встретит она меня? Может, мой приход окажется нежеланным? Наверно, надо было сначала позвонить и договориться. Если я прочту в её глазах, что она отталкивает меня и не хочет, чтобы я был рядом, сразу уйду. Ничего не говоря, развернусь и уйду и по собственной воле никогда больше не вернусь. Постучал в дверь. Через пару минут её открыла сожительница отца Нины, мутно на меня посмотрела.

– Ну!

Я молчал. В её глазах мелькнуло узнавание.

– Ты к Нинке, что ль?

Я кивнул. Не собираясь меня впускать, она повернулась и крикнула в дом:

– Нин, к тебе тут пришли!

В голосе слышна издёвка.

– Кто? – раздражённо отозвалась Нина.

Тётка окинула меня блуждающим взглядом. И до меня дошло, что она пьяна.

– Кавалер! – уже спокойнее сообщила она и захлопнула дверь перед моим носом. Я в растерянности отступил. Через некоторое время дверь открылась, и выглянула Нина.

– Жди, – бросила она, и дверь вновь захлопнулась.

Я не успел прочесть её чувств. Спустился с крыльца, привалился к шатким деревянным перилам. Ждать, конечно, легче, это я привык. Ничего решать не надо, приказ принят к исполнению. Я ждал, потихоньку расслабляясь, но у меня по-прежнему внутри всё дрожало. Замёрз я, наверно. Надежда зайти к ней домой и попить горячего чаю рушилась на глазах. Куда ещё можно пойти? Денег с собой я, конечно, не взял. Так не хотелось бродить на холодном и пронизывающем ветру.

Вышла Нина. Я сразу отметил, что она в шапке и вязаном шарфе. Подошла, посмотрела на меня и развернула к себе спиной. Ударила по руке, когда я попытался стянуть шарф, который она повязала мне на голову. Я благодарно прекратил свои попытки.

– Тут недалеко кафе есть, пойдём туда.

Она взяла меня под руку, и мы неспешно направились в сторону кафе. Я косился на её лицо, но оно оставалось совершенно бесстрастным, и я понятия не имел, чего от неё ждать. Как и в первый раз, Нина непонятным образом выбила почву из-под моих ног и взяла инициативу в свои руки.

Мы зашли в кафе. Мне сразу сделалось неуютно среди людей. Словно чувствуя моё состояние, она утянула меня в самый дальний и тёмный угол, где мы сели за пустой столик. К нам подошла официантка.

– Что будете заказывать?

По причине отсутствия денег я промолчал.

– Два кофе с молоком.

– Со сгущённым, – вырвалось у меня.

Они вдвоём посмотрели на меня. Моё ухо покраснело и согрелось. Я снял шарф и повесил его на спинку стула.

– Ему со сгущённым, а мне с обычным и без сахара. Тебе с сахаром? – спросила Нина и, видя моё стеснение, добавила: – Ему с сахаром.

Официантка ушла. Мы молчали, я разглядывал свои руки, она разглядывала моё лицо.

– Нина, я сказку принёс…

Тишина. А потом её прорвало.

– Как же я ненавижу этот чёртов мир, задыхаюсь в этом гнилом мареве, в этом болоте, в этой непроходимой тупости и дебилизме.

Она говорила шёпотом, но от её ярости меня бросило в жар.

Так вот что она сдерживала и скрывала за маской хладнокровия. С каждым словом из неё хлестала бешеная ярость. Она захлёстывала сознание, я не понимал смысла большинства слов. Только на заднем плане стояли её слова: «Я хожу по земле». А я принёс ей сказку, добрую сказку.

– Я принёс сказку, – повторил я.

Её взор прояснился, погасло тёмное и яростное пламя. На стол поставили принесённые чашки с кофе.

– Спасибо.

– Приятного аппетита.

Официантка механически растянула губы. Я улыбнулся в ответ. И она ответила уже искренне, глаза приобрели живое человеческое выражение.

– Забери меня туда, – попросила Нина.

– Куда?

– В свою сказку, в мир, которым живёшь.

– Я не знаю, получится у меня или нет, – честно признался я.

– Но себя ведь смог. И других. Святослава, например, тоже смог. Ты меня только забрось, а дальше я сама удержусь, вцеплюсь зубами.

Я ухмыльнулся, представив вцепившуюся в сказочный мир Нину. Она тоже усмехнулась. Наконец-то её отпускало, и я видел перед собой разумное существо, в которое когда-то влюбился.

– Нужна сказка-переход. Текст, в котором будет заключена сила перемещения и который перенесёт тебя.

– Создай.

– Нельзя жить в иллюзиях, это всегда заканчивается падением.

– Ты сам знаешь, что твой мир реален настолько, насколько ты его осознаёшь.

Зачем я только к ней пришёл?

– Ты хочешь, чтобы я была с тобой?

Я задумался. Посмотрел на неё. «Он ещё думает!» – читалось во взгляде.

– Наверное, хочу.

– Даже меня ты не хочешь пускать дальше, чем тебе хочется. Думаю, мне стоит уйти.

– Даже сказку не прочитаешь?

– К чёрту твои сказки и иллюзии, – в ней вновь закипал гнев, – живи в них сам, страдай от одиночества, предавайся вволю саможалению.

Я опустил глаза и плечи. Надо мной бушевал ураган. Когда он немного утих, я услышал вопрос:

– Как она называется?

Я поднял взор, расправил плечи, сердце раскрывалось безудержно и необратимо, заблестели и наполнились силой глаза.

– Дверь в небо.

– Когда-нибудь я тебя убью, – тихо прошептала она.

Её пальцы, державшие чашку, задрожали.

– Но ты не будешь со мной.

Она смотрела мне в глаза. Я тоже смотрел. Затем она сказала:

– Но ты ведь её принёс.

– Да.

Я залез в карман и достал сложенный вчетверо листок бумаги. Протянул.

– Мы больше никогда не увидимся, – сказал я.

– Когда ты говоришь «никогда», мне почему-то слышится противоположный смысл. Пей свой кофе, а то он совсем остынет.

Я пил.

– Глупо всё как-то. Сейчас я почти не чувствую к тебе любви, – сказал я.

– Ты всё отдал.

– Не люблю опустошённость.

– Олег, в твоей жизни ещё не раз будет счастье и радость, я знаю, и ты это тоже знаешь.

– Не люблю я этого – загадывания наперёд.

Я чувствовал, что ей не терпится уйти, чтобы начать новую жизнь.

– Что ты на самом деле чувствовала ко мне всё это время? – задал я мучавший меня вопрос.

– Голод.

– Я накормил тебя?

– Твоё сердце было прекрасно.

Мне показалось, что сейчас я сойду с ума.

Реальности наслаивались. Моя маленькая королева сидела на троне, а Нина сидела на стуле. Их позы полностью совпадали. Её рука сжимала текст с распахнутой дверью, через которую она войдёт в мои миры, уйдя из замкнутого в себе снежного леса.

– Совы не то, чем они кажутся, – произнесла она, чуть улыбаясь, а меня пронзила ледяная дрожь. – Хочешь, я спою колыбельную твоему сердцу? Она тебе так нравится.

Я чувствовал, что падаю, мир вокруг рушился. Кафе превратилось в плоскую, нарисованную картинку, и только мы были живыми на её фоне. Я вцепился в ускользающий стол. Но мне было не спастись. Я падал и, упав, очутился в снежном лесу. Она сидела на троне и пела:

Плакала моя волюшка,

Как закатилось солнышко,

Ночь опустилась лунная,

Усни, моё безумное, сердце бедное моё.

Звери по лесу плутают,

Совы по небу летают.

Спи, моё непутёвое, безответное.

Завтра всё будет новое,

Завтра всё будет светлое.

Как закатилось солнышко,

Так и накатило горюшко,

Так накатило чёрное,

Разбило непокорное

Сердце бедное моё.

Ни печаль его не гонит,

Ни любовь его не тронет.

Спи, моё непутёвое, безответное,

Завтра всё будет новое, будет светлое.

Спи, моё беззаботное, без печали.

Завтра будет свободное, завтра настанет вечное…*

Затем развернула лист бумаги и быстро пробежала его глазами.

– Прекрасная сказка, прекрасный конец.

И шагнула в распахнувшуюся перед ней дверь. А я остался. Мне больше некуда было идти.

Время остановилось, а возможно, его здесь никогда не было. Я замерзал под дверью. Мне не хватало сил, чтобы её открыть. Мне не хватало веры в себя. Она всё-таки убила меня.

Я не сдамся, не сдамся… Любовь, ты прекрасна. Как во тьме золочёные нити на себя сердца нанизали. Лучше любить и умереть… Чем не любить и жить вечно… Похоже, мне предстоит вечно умирать…

Снег уже казался тёплым, я утопал в нём, погружался с головой. Как хорошо, как мягко…

А потом снег начал таять, он таял оттого, что дверь горела ярким сверкающим пламенем. Кто-то бил в неё с другой стороны. Летели искры. Преодолевая слабость и боль в замёрзшем теле, я отполз в сторону. Дверь рухнула, и на фоне синего неба я увидел Огонька.

5 апреля 2006 г.

Кто-то разлил Небо в моём сердце. Иногда оно такое светлое, что хочется плакать от счастья. Иногда такое тёмное, что даже звёзды куда-то исчезают. Но я люблю это Небо всяким, ведь оно давно стало частью меня. Иногда я вижу, как падают звёзды, и всегда загадываю одно и то же желание: «Быть счастливым».

Я люблю быть наедине с Небом. Когда никого больше нет рядом, оно всегда со мной, а я с ним. Иногда я мечтаю о том, как вернётся тот, кто его разлил. И мы полежим, закинув за головы руки, глядя, как летят белые невесомые облака. И я скажу ему только одно слово: «Спасибо».

Святослав сказал, что почувствовал, как мне плохо, и пришёл.

– Как ты нашёл меня?

– Ты разве забыл, что мы с тобой одно целое, Олег? Огонёк и Ветерок. Я найду тебя, где бы ты ни был.

– Спасибо тебе.

– Эх, Олег, что же мне с тобой делать?

– Я не знаю…

Я смотрел в воду, опускал в неё руки. Они становились белыми, покрывались воздушными пузырьками. Я проводил по рукам, пузырьки лопались или всплывали вверх. Этим утром было тихо, на ясном небе сверкало весеннее солнце. А ночью лил дождь, иначе откуда бы взялась эта вода в бочке? Мне нравилось умываться дождевой водой, словно самим небом.

Внутри было тихо, очень тихо, даже странно как-то. Уже третий день я пытался привыкнуть к этой тишине. Прикладывал к груди руку, чтобы убедиться, что сердце бьётся. Оно билось, но бесшумно.

Что со мной? Вот ветер, я его слышу, вот поют птицы, вот вращается Земля, разговаривают люди, я разговариваю, слышу свои мысли, но всё это погружено в тишину. Я посмотрел вверх. Высоко-высоко летели птицы. Я там и одновременно здесь. Я впустил в себя небо, и оно наполнило мой мир своей безграничностью, которую ничем не нарушить. Всё временное тонет в ней. Может, я уже на небе или в небе? Может, я умер? И всё, что я вижу вокруг, только мои воспоминания о мире и жизни?

Кто-то обхватил меня сзади и со всей силы прижался.

– Я тебя поймал!

– И что ты будешь со мной делать?

– Драться!

– Я не хочу драться.

– Будешь!

– Нет, не буду.

– Надо!

Я развернулся, отцепляя от себя брата. Заглянул в его распахнутые глаза.

– У тебя левый глаз позеленел, как куртка стал!

– Не сочиняй, они у меня оба голубые.

– А вот и нет! А если не веришь, я буду с тобой др-р-раться! – зарычал он, разрывая окутавшую меня пелену тишины.

В сознание хлынули звуки, краски и музыка, именно её я и перестал слышать. Живую музыку мира.

– А я буду с тобой дружить.

Он замер, задумался.

– Мы друзья?

– Да.

Он хитро заулыбался.

– Тогда убегай. Я дракон, смотри, какой у меня хвост. – Он расправил свой хвост из шарфа, откинув назад.

Я слушал музыку и страшное рычание догоняющего меня дракона. Я бежал всё медленнее. В какое-то мгновение дракон в прыжке схватил меня за ногу и засмеялся.

– Я опять поймал тебя!

– Ты живой?

– Это ты живой! А я – космический дракон!

Когда мне не хватит тепла, я в небо себя отпущу.

И дождь предрассветный во мгле омоет душу мою.

Людская печаль дорог окрасит новый восход.

И, за руку взяв меня, уже не отпустит друг.

Я слышу, как бьются сердца и всякое предо мной.

Я принимаю покой и неусыпную боль.

И в тишине ночной смотрю в этот вечный огонь.

Жизни вечный огонь.

Но если не хватит тепла, я в небо себя отпущу.

И дождь, мой любимый дождь, омоет душу мою.

А кровь из людских сердец окрасит новый восход.

И, за руку взяв меня, не потеряет друг.

Я небо своё люблю, и землю, и мир вокруг.

Пустыни выжженных душ и холод, сковавший их.

И горя бездонного тьму в безумии яростных войн.

Я с нежностью всё приму.

Жестокость только в сердцах, а я в небо себя отпущу.

И дождь, мой волшебник дождь, омоет душу мою.

И будет сиять восход, вечно юный восход.

И друг обнимет меня и скажет: «Побудь со мной».