Текст книги "Ветреный мальчишка (СИ)"

Проснулся от звонка будильника. Славка тихо лежал рядом. Мне показалось, что он не спит. А у меня в груди словно источник любви. Она зарождалась в теле и копилась за грудиной, давила изнутри. Её надо было отдать, иначе бы она разорвала меня. Даже больно немного. Я бы не смог его отпустить, не отдав, не проявив всё, что чувствовал. Я сел на кровати.

– Слав, ты спишь?

– Нет.

– Помнишь, как отец учил нас с энергиями работать?

– Да. Мы называли это «шаманить».

– Ага. Ляг ровно.

Он ничего не спросил, а просто вытянулся на кровати. Я засунул руки под одеяло и опустил ему на грудь. Я отдавал. Поток любви устремился в руки, а из ладоней в его грудь и тело. Захватил, раскрыл и отпустил. Между нами не было преград, и ответная волна прошла через меня. Я отдал всё, что у меня было. И когда обмен завершился, понял, что ему пора собираться на автобус.

– Ветерок… – тихо произнёс он и накрыл мои ладони, прижимая к сердцу, когда я уже хотел убрать.

– Да.

– Прости меня, пожалуйста… – Я видел, как у него на глазах выступили и покатились вниз слёзы, а подбородок задрожал.

– Ты чего?

– Пожалуйста, прости меня, – вновь попросил он и судорожно сглотнул.

– Да за что?

– Помнишь, в день перед вашим отъездом ты так набегался и устал, помогая собирать вещи, что, придя ко мне на прощание в гости, так и уснул на моей кровати? Отец не стал тебя трогать, оставив до утра. Той ночью, обнимая тебя и зная, что, возможно, больше никогда не увижу, не прикоснусь… я не выдержал и… – Он замолчал, ему было очень тяжело произнести то, что он хотел. – Я… трахнул тебя…

– Дурак, – сказал я, слушая, как колотится измученное сердце, – не мог другого слова подобрать?

– Это правда… Я хотел сразу тебе признаться, но не смог, испугался, что ты оттолкнёшь, не примешь меня. Хотел, чтобы твоя любовь, а не ненависть, осталась со мной, когда ты уедешь. Я измучился, всё это время я винил себя за содеянное… И в то же время вспоминал, жаждал повторить и вновь пережить то наслаждение. Прости, что даже сейчас, сознаваясь, я подспудно неистово желаю тебя…

– Дурак, – я вытащил правую руку и прикоснулся к его мокрой от слёз щеке, – я тогда не спал, – сказал я и, наклонившись, поцеловал его… А дальше… Дальше…

Я проводил его на автовокзал. Посадил в холодный автобус.

– Рад был тебя видеть. Счастливо доехать. Пока!

– Пока!

Прощальные объятия, рукопожатие. Он сел на своё место, отодвинул штору и всё смотрел, смотрел на меня, не отрывая взгляда, будто желая навсегда запечатлеть в памяти мой образ. Двери закрылись, автобус завёлся и тронулся с места. Прощальный взмах руки. Он уехал…

Внутри у меня всё замерло, словно омертвело, и я опять не улыбался. Только сердце бухало, живое, в отличие от меня. Вернувшись домой, занимался обычными делами, поел, сходил в больницу. В понедельник в школу, но до него было три дня, три бесконечных дня. Я не плакал. Слёзы стояли в глубоком колодце души с чёрной обжигающей холодом водой. Я заледенел. Как же легко ей было тогда заполучить меня, моей маленькой королеве, но она не сделала и движения в мою сторону, потому что я и так принадлежал ей – пойман и приручён. Она гладила мою пушистую шёрстку и пела, а я засыпал навсегда, чтобы видеть яркие и такие живые звериные сны. А сердце билось, ему не было до всего этого никакого дела.

– По небу, по небу в далёкие дали уносит мой ветер слёзы печали, а-а-а-а-а… По белому снегу в далёкие дали уносит мой ветер тело печали, а-а-а-а-а… Приют одиноких, приют безымянных, остывшие камни, холодные камни. Мой маленький ветер, на всём белом свете ты самый родной человек на планете. По небу, по небу в далёкие дали уносит мой ветер слёзы печали, а-а-а-а-а… По белому снегу в далёкие дали уносит мой ветер тело печали, а-а-а-а-а… Я дам тебе силу живым оставаться, я дам тебе радость любить и влюбляться. Беги же, родимый, лети же по небу, пусть будет дорога укутана снегом. По небу, по небу в далёкие дали уносит мой ветер слёзы печали, а-а-а-а-а… По белому снегу в далёкие дали уносит мой ветер тело печали, а-а-а-а-а… Просыпайся и живи! Любовь не должна умирать никогда.

– Спасибо, королева.

– По небу, по небу в далёкие дали уносит мой ветер слёзы печали, а-а-а-а-а… По белому снегу в далёкие дали уносит мой ветер тело печали, а-а-а-а-а…

========== 14 – 25 января ==========

Зависимость. 14 января 2006 г.

Я предчувствовал, что у меня кончается время на интернет-карте. Утром зашёл проверить счёт. Мне показали, что денег ещё много. Я расслабился, а через полчаса интернет отключился. С горя я завалился спать. Провалялся в ярких снах шесть часов, пока меня не разбудили соседи, «обрадовавшие» тем, что у нас всё-таки перемёрзли водопроводные трубы. Теперь воды нет. И не будет, пока не ослабнут морозы. Я ходил и не знал, чем себя занять. Пробовал читать, играть, смотреть фильмы, но все мои мысли крутились вокруг дневника и того, где взять карту. Я стал обыскивать дом в поисках денег, собираясь идти в воскресенье утром за новой карточкой. Денег не было. Обшаривая карманы отцовской одежды, я понял, что толкнуло меня на это. Я подсел на ведение дневника в сети. Он стал мне нужен: друзья, общение, самовыражение, творчество, жизнь. Когда я это понял, мои руки опустились. Я пошёл к себе и заплакал, а потом забрался под одеяло и опять уснул. Проснулся вечером и поймал себя на мыслях о том, что я буду писать в новых постах. Понял, что ничего не могу с собой сделать, поэтому оделся и пошёл унижаться к соседям, на ходу придумывая, что я им скажу.

– Родители собирались, но забыли оставить мне денег. Мне теперь даже воды не на что купить. Займите мне, пожалуйста, триста рублей, а папа завтра вечером отдаст.

– Ой, займу, конечно, – сказала соседка, глядя на моё жалостливое, с подступающими к глазам слезами лицо.

Если бы она знала, отчего мне хочется плакать. Я чувствовал себя начинающим наркоманом, и ведь даже соврать сумел, а этого умения за мной раньше никогда не замечалось. Когда три заветные бумажки оказались в моих руках, я сразу повеселел и невольно заулыбался, чем вызвал целую волну умиления. Я собрался уходить, но меня не отпустили, а усадили пить чай с оладушками и мёдом. У соседей своя пасека. Потом вернулся с учёбы сын соседки, двадцатитрёхлетний парень, и мы с ним до двенадцати ночи проиграли в гоночки и стрелялки на PlayStation. Я хоть отвлёкся.

Было видно, что я им нравлюсь и им приятно со мной возиться. Мне даже предложили у них переночевать, если я боюсь оставаться дома на ночь один, но я сказал, что всё нормально, поблагодарил и отправился домой. А совесть меня уже мучила за всё, что я сделал. За обман и коварное пользование человеческой добротой. Я отбивался от неё и триста рублей возвращать не собирался.

Проснулся в шесть утра. Позавтракал и потопал пешком в центр, так как автобусы ходить по такому холоду не собирались. Узел связи оказался закрыт: воскресенье – выходной. Сердце оборвалось, а я почти замёрз. Я сел на обледенелые ступеньки и просидел так минут двадцать, не зная, что делать. Я не слышал, как открылась дверь.

– Мальчик, ты что хотел?

Я обернулся, это была незнакомая полная женщина.

– Карточку для интернета купить.

– Мы сегодня не работаем – выходной.

– Я знаю, – сказал я, продолжая сидеть.

– Так иди домой, замёрзнешь ведь.

Я ничего не ответил, на глазах выступили слёзы. Я боялся разрыдаться. Со мной всегда так, если мне плохо, а меня жалеют. Плечи вздрагивали, я глотал слёзы.

– Слышишь, мальчик, ты чего, ну-ка иди сюда.

Она спустилась по ступенькам и, подняв, повела меня в здание. Оказалось, что охрана увидела меня на камере наблюдения и позвонила дежурной.

– У меня есть триста рублей, – сказал я, после того как меня напоили горячим чаем и разморозили.

– Вот чертёнок, и куда смотрят твои родители?

– Их нет дома.

– У нас карточки только на сто часов, стоят девятьсот рублей. Говори, как тебя зовут, где ты живёшь, как зовут твоих родителей и где они работают.

Я сказал.

– Я знаю твою маму.

Вот так жить в маленьком городе, где все друг друга знают.

– Она мою дочь учит. Ладно, дам я тебе карточку, но в понедельник, после того, как тебе хорошенько дадут ремня, чтоб деньги принёс. Я пока свои положу, не подведи меня, Олег.

– Они бы мне её всё равно купили.

– Конечно-конечно.

Я протянул деньги.

– Оставь, я сейчас такси вызову.

Меня посадили в такси, а я сжимал в руке заветную карту. Я заплатил таксисту, а на оставшиеся деньги купил сладостей и газировки. Вечером надо мной будет неизбежная расправа, но до вечера ещё десять часов дневникового рая, а там будь что будет.

Уже двенадцать ночи, а родителей всё нет. Я чувствую, что что-то случилось. По дому расползается холод, стоит у дверей. Я чувствую: это она. Ни к кому не могу дозвониться. Я боюсь. Паника почти захлёстывает меня. Что же мне делать? Почему мне не позвонили? Ведь, если бы с родителями всё было в порядке, они бы позвонили.

Мне позвонили. Я плачу.

Я услышал голос и подумал, что это отец. Голос сказал:

– У меня дочь умерла.

Я ничего не понял, я онемел, застыл. Всё спуталось в моей голове, это было безумие.

– Твоя бабушка, моя дочь, она умерла.

Я молчал. Это был прадед.

– Родителей не жди, ложись спать. Слышишь, Олег, ложись спать. А завтра иди в школу, сейчас им некогда тобой заниматься. Ты меня понял, Олег? Не создавай дополнительных проблем.

– Почему они не позвонили?

– Иди спать, Олег! – Он положил трубку.

Смерть, ты продолжаешь охотиться на моих родных. Как же я тебя ненавижу! Отец, мама, братик и прадед – их тоже нет рядом. Никому нет до меня дела. Бабушка, я тебя не забуду.

Разрыв и Ветер. 15 января 2006 г.

Проснулся от того, что мне было холодно. Оделся. Есть не хотелось. Собрал рюкзак и поплёлся в школу. Было очень холодно, холоднее, чем на прошлой неделе. Холод внутри и холод снаружи сковали меня и мир. Дрожа, я вошёл в школу. Ощущение, как в фильме ужасов – пустые коридоры и только эхо моих шагов. Зашёл в наш класс, и самое живое, что там было, это кипящий электрический чайник. Следом появилась наша классная и непонимающе на меня посмотрела.

– Олег, ты чего здесь делаешь? Занятия ведь отменили.

– Я не знал. Моя мама здесь?

– Да. Только сначала чаю хоть попей, согрейся.

– Не хочу, – сказал я и вышел из класса.

Заглянул в мамин кабинет. Она перебирала какие-то папки в шкафу, стоя ко мне спиной.

– Мне тысячу двести нужно, я занял, чтобы заплатить за интернет и еду.

Она повернулась ко мне. Похоже, мама не спала этой ночью.

– Привет, Олег. Тысячу двести…

Достала из сумочки кошелёк, открыла, вынула деньги, отсчитала, протянула мне. Я взял. Потом посмотрела в глаза, наверное, такие же больные, как у неё.

– Почему не позвонил и не спросил разрешения? Сейчас…

– А почему не позвонила ты?! – срываясь на крик, перебил я и захлопнул за собой дверь.

– Олег, постой!

Я бежал по гулкой школе и моргал, чтобы не потекли слёзы. Всё, больше никаких соплей! Я отрезал по живому. Пришло время становиться независимым. Сколько ещё мне страдать из-за сильной к ним привязанности? К черту всё! Надо начинать быть самостоятельным. Холод улицы ударил в лицо. Сначала узел связи, потом домой, отдать деньги соседям, не забыть поблагодарить.

Я сидел дома и с бесконечной отрешённостью, граничащей с равнодушием, отсекал своё прошлое. В какой-то момент пришла Нина.

– Я слышала, что у тебя бабушка умерла.

Она села рядом и попыталась меня обнять.

– Не трогай меня.

Она опустила руки.

– Ты стал холодным. Не отгораживайся от меня, не замыкайся в себе. Если будешь так делать, я не смогу быть рядом, я уйду.

– Уходи, так будет лучше. Ты потом поймёшь почему.

– Гонишь меня?

– Нет.

Стены, что я возвёл, рушились, накатывала горячая волна слёз. Она обняла меня, а я плакал и чувствовал себя опустошённым. Слёзы кончились, я смотрел ей в глаза прояснившимся взором.

– Пожалуйста, уйди, если ты будешь рядом, я не смогу стать сильным, я не перестану надеяться на твою помощь.

Она встала, собралась и вышла. Я вновь сел, отсекая все привязанности, что соединяли меня с миром – моя боль не коснётся его и тех, кто рядом. Я больше никого не затяну в свою смерть.

Я не пошёл на похороны, слишком холодно, да и не люблю я такие мероприятия. С родителями не разговаривал, довёл до слёз брата. Его отвели к соседскому дружку. Сижу жду. А она всё не приходит, моя госпожа. Наверное, придётся тащиться самому. Ухмыляюсь. Вот ведь как бывает. Ты придёшь, моя дорогая, придёшь. Я лёг и стал проваливаться в тёмную бездну сновидений.

Холодные мглистые тени, страна обречённых. Тёмные железные коридоры, бегу, бегу, падаю в пропасть, холодные руки трогают тело, раскрывают грудь.

– Где-то здесь должно быть сердце.

– У него его нет.

– Он что, его продал?

– Он его отдал Ветру.

– Просто так? Какой глупый мальчишка. Он что, думает, что Ветер его теперь спасёт?

Я не думал, я знал. Я лежал на ледяном троне, а она поедала моё тело, тело без сердца.

– Я выпью твой тёплый ветер, – шептали кровавые губы. Она срезала ломтики замёрзшей плоти, нож скрёб по кости. – Слушай, слушай, скоро я доберусь и до твоих ушей, а глазки были ничего, сочные. – Сознание мутилось, соскальзывало в небытие. Я не мог себе этого позволить – иначе бы умер навсегда. Я цеплялся за острие ножа, рассекающее плоть, и скользил вместе с ним. Она не спешила, наслаждаясь. – Как сладко кушать живого, как замечательно сочно.

Взяла то, что осталось от моего тела, и, напевая, закружила в танце. Кости мои обратились в лёд. Голос её слился с завыванием ветра. Она подбросила мой скелет вверх и рассекла ножом. Миллионами снежинок он падал вниз. Она смеялась, кружась, подставляя им лицо и руки. А моё сознание, подхваченное Ветром, унеслось прочь, в небесную высь.

Я сел на кровати, посмотрел на тёплые руки, потрогал ноги и понял, что у меня получилось.

Выскочил из комнаты и сбежал вниз. Все сидели на кухне и пили чай. Тихонько зашёл. На меня обернулись. Не выдержав переполняющей изнутри радости, улыбнулся от уха до уха и сказал:

– Я снова живой!

– Слава Ветру! – произнёс отец и тоже улыбнулся.

– Как же я проголодался за день, – сказал я, уплетая сладкую булочку.

– Ты вообще какой-то худой, – заметила мама, – даже на два дня тебя оставить нельзя, а ещё хочешь быть самостоятельным.

– И буду!

– Мы этого и хотим, Олег, – сказал отец.

Мои уши от стыда, наверное, стали ярко-красными, уж я их точно такими чувствовал.

– Надо Нине позвонить! – спохватился я и выбежал из комнаты.

Набрал номер. Она обрадовалась и сказала, что придёт. Вернувшись и подойдя к двери, услышал мамин голос.

– Может, не стоит на него так давить?

– Ты видела его глаза?

«А что с моими глазами?»

– Чистая сталь, прозрачный лёд и небо.

– А ты говоришь, не стоит. Он сумел выйти новым, сбросил всю мару. Даже дед доволен. Четыре предка свободны, семья начинает с чистого листа.

Я подождал ещё немного и вошёл.

– Сейчас Нина придёт.

– Загонял девочку, негодник!

– А я что? Я ничего! Я её люблю, между прочим!

– Скоро ль внуков ждать, любвеобильный наш?

– Ещё чего! Меня сначала воспитайте!

– Уж ты не сомневайся, воспитаем, вспомним про карточку для Интернета и пойдём воспитывать.

– Ладно, сколько вам внуков?

Дальше все только смеялись и, как обычно, надо мной. Я тоже смеялся, а почему бы нет?

Что-то не так. 23 января 2006 г.

Нине разрешили пожить у нас неделю. Но уже через пару дней я понял, что что-то не так. Не могу объяснить это словами, но было такое ощущение, что она больше не вписывалась в нашу жизнь, в мою жизнь. Может, она чувствовала себя чужой? Я по-всякому пытался сделать так, чтобы ей было комфортно, но у меня ничего не получалось. Она оставалась какой-то замороженной.

– Что происходит? – спрашивал я.

– Ты не живёшь на земле. Ты всё время где-то витаешь, а я тебя жду.

– Но ведь сейчас я с тобой!

– Нет. Даже сейчас я не могу проникнуть в твой мир, сказочный мир. Святослав был прав, ты создаёшь вокруг себя иную реальность, пронизанную только твоими чувствами и переживаниями. И не каждому дано войти в неё. Наверное, я не предназначена для твоей сказки. Я так не могу.

Она ушла, сказав, что попробует разобраться в себе, а потом вернётся, чтобы выяснить всё до конца. Какая сказка? Я ничего не понимаю. Мне горько.

Снега навалило. 24 января 2006 г.

У нас прямо разгар зимы, если можно назвать разгаром такую холодину. Снега навалило и намело с одной стороны дома до второго этажа, и догадайтесь, что мы с братом делали? Правильно, мы залезали на крышу по лестнице и прыгали с неё в этот сугроб. Потом вышла мама. Мы долго от неё убегали и отстреливались снежками, но нас всё-таки поймали. Слов у мамы уже не было, поэтому она с нас только снег отряхнула. Мне по заду веником досталось, конечно, сильнее, чем мелкому. Затем нам выдали по лопате и велели расчистить дорожки. Но просто так это делать было неинтересно, и мы кидали снег в одну большую кучу, а потом катались с неё на лыжах и санках.

Перемены. 25 января 2006 г.

Отец уходит из школы. Школа в шоке. Как его только не уговаривали остаться, но он, если что-то решил, это уже всё, намертво. Будет, как до переезда сюда, заниматься частной практикой. Он ведь в школу пошёл работать только потому, что его в этом городе не знали и не было достаточно большого круга клиентов, чтобы можно было жить на эти деньги. Раньше он принимал людей только по выходным, а сейчас желающих стало больше, и в выходные он не укладывается, поэтому решил уйти с работы школьного психолога. Мама тоже будет увольняться, но её попросили остаться до лета, она согласилась. Теперь я понимаю, почему летом будет возможность поехать на море, к дяде в гости – никто не будет привязан постоянной работой. Ну и ладно, может, так оно и лучше. Мама будет с братом заниматься, а то он совсем диким растёт, даже читать ещё толком не умеет.

Из-за папиной практики в доме опять будет полно чужих людей. С одной стороны, мне это не нравится, а с другой, среди них попадаются интересные личности. Да и родители своих детей приводят, может, подружусь с кем-нибудь.

Как я узнал, что отец уходит с работы? Думаете, он мне сказал? Нет, случайно в школе услышал. Обидно…

Слова в свете свечи кружат. Я закрываю глаза – не спят. Что же печалит меня, мой друг? Может, звучит во мне – а вдруг? На ладонях лепестки тишины. Не хватает неба мне вышины. В небо, в небо, по краю сна. Обрываю, и молчат слова.

Из-за чего я печалюсь? Не получается, не могу выразить. Пью чай с кокосовой халвой, в ней изюм и арахис – вкусно, сладко. Мне кажется, что я уже прожил предстоящее лето и вновь наступила зима. Она заморозила мои чувства. Пойду залезу на печку, прижмусь к трубе, буду греться и слушать завывания горячего воздуха, улетающего в ледяное небо. Чтобы как раньше…

========== 27 января – 8 февраля ==========

Кольцо. 27 января 2006 г.

Я сидел на уроке в классе на втором этаже, моя парта стояла напротив окна. Шла контрольная, я уже решил все задания, и теперь их передирала соседка сзади. За окном раздался негромкий стук, я посмотрел. На подоконнике сидел ворон. Он повернул голову, вглядываясь в класс. На его лапке я заметил колечко. Я обратил на него внимание, потому что ворон его клевал, иногда попадая по жести карниза. Я весь подался к окну.

– Олег!

Я вздрогнул и вскочил. Учительница смотрела на меня в упор.

– Где твоя тетрадь?

Что-то ткнулось мне в руку. «Фу-ух!» – подумал я, поднимая и показывая тетрадь.

– Уже сдаёшь?

Сзади послышался предупреждающий шёпот и последовали тычки ручкой.

– Нет, надо ещё проверить.

– Тогда садись и проверяй, а не любуйся видами из окна.

За окном было только занёсенное снегом футбольное поле. Я сел вполоборота и раскрыл тетрадь, держа её так, чтобы можно было списывать.

– Ты не мог покрупнее писать? – недовольно прошипела одноклассница.

– Ты сейчас договоришься.

– Олег! Сядь ровно! – гаркнула учительница.

Я закрыл тетрадь и сел.

– Вот козёл!

– Дура, – сказал я и опять посмотрел в окно.

Колечко лежало на подоконнике. Мысли о том, как его достать, зароились в голове, но все были пока неисполнимы. Соседка по парте тронула меня за локоть и умоляющим взглядом показала на листок черновика. «Олежка, спасай, помоги решить, пожалуйста!!!» Я привычно взялся за дело, а сам думал про кольцо. Где же взять магнит? Схожу к физику, он нормальный мужик, может, и метровая верёвка у него найдётся. Я вернул листик с решением. «Спасибо, Олежка, я тебя люблю, ты мой спаситель!» – появилась ещё одна надпись.

– Вечно он ей всё решает, – послышался за спиной злобный шёпот.

«Просить надо уметь по-человечески, а не так, словно я тебе что-то должен», – подумал я.

Наконец-то раздался звонок, поднялся шум, все заохали и завздыхали. Я первым сдал тетрадь и кинулся из класса. У физика нашёлся и магнит, и капроновая нитка, правда, немного короткая. Я влетел в класс. Дежурные уже всех выгнали и поднимали стулья на столы.

– Пацаны, помогите кольцо достать.

– Какое?

– Вон, с той стороны окна, на подоконнике. Я в форточку вылезу, а вы меня подержите.

– Давай.

Я открыл форточку и высунулся из неё по грудь. Холодный ветер сразу забрался под одежду. Стал потихоньку спускать вниз магнит. Он коснулся колечка, но, как я и боялся, не притянул его. Я попробовал ещё раз.

– Смотри, не столкни его вниз, потом не найдёшь в сугробах.

Я понял, что всё бесполезно, и перевернулся животом вверх.

– Держите крепче, я вылезу и так его достану.

– Ты чего, сдурел? Знаешь, что будет, если кто-то увидит? Влетит и тебе, и нам!

Я уже сидел в форточке.

– Держите крепче, я ногу вытаскиваю.

– Блин, какую?

– Левую! Да держите, идиоты, а не отпускайте!

До карниза вытащенная нога не доставала.

– Так, теперь кто-нибудь высунься и за ремень держи.

– Блин, нас же убьют!

– Кончай причитать! Я ещё не упал.

Держась за край форточки, я стал скользить правой ногой вниз, а левую задирать вверх и тоже вытаскивать наружу. Вот шпагат и пригодился, хоть не зря на акробатику ходил. Правая нога коснулась железа. Главное, кольцо не задеть.

– Отпускай, – сказал я, крепко держась за раму и стоя уже на двух ногах, – теперь за руку держи.

Я медленно присел. Вот оно, колечко. Взял его, выпрямился, поднёс к глазам и тут заметил, что дверь в класс начинает открываться. Глянул вниз и, не раздумывая, разжал пальцы.

Одноклассники, успев спрыгнуть на пол, круглыми глазами смотрели на мою маму.

– Олег ещё здесь?

Её взгляд наткнулся на мои вещи.

– Он в туалет побежал, сейчас придёт.

– Вы зачем форточку открыли? Холодно проветривать. Или вы курили?

Она подошла ближе, но запаха не почувствовала.

– Как придёт, скажите, чтобы ко мне зашёл.

– Хорошо.

Она ещё раз подозрительно на них посмотрела и вышла, а ребята кинулись к окну, но внизу никого не было. Я, отряхиваясь, бежал в школу. Посадку нельзя было назвать мягкой, но бывало и хуже. Уже спокойно зашёл в здание и, на всякий случай отдышавшись, в класс.

– Блин, Олег, твою… то есть твоя мать приходила, чуть не засекла. Решила, что мы курили. Блин. Покажи кольцо.

Я показал.

– Фигня какая-то, обычное колечко, да ещё и погнутое, у бабушки на таких ковёр на стене висит. Стоило так рисковать?

Я, ничего не говоря, оделся и пошёл из класса.

– К матери зайди! – услышал я, закрывая дверь. – Вот придурок…

Смотрю я на это колечко и думаю, может, оно волшебное? В чём его сила? Или действительно фигня? Надо соединить разошедшиеся концы колечка или не стоит их соединять, замыкая круг? А фантазия уже проигрывала, как, сведя концы плоскогубцами, я ощущаю себя вороном и лечу в холодном воздухе, но кто даст гарантию, что в этот раз я найду нужное окно? И, замкнув кольцо времени, клювом смогу разорвать то, что на моей лапке?

На пороге в ночь. 1 февраля 2006 г.

Мне так хотелось бы остаться на земле. Рядом лежит и смеётся от непонятного детского счастья брат. Вот его прёт, наверно, смешинку слопал и теперь она его в животике щекочет. А в тёмном небе подсвеченные месяцем облака и яркие звёзды. Чувство тишины и полноты жизни. Хочется поделиться своей теплотой с теми, кто рядом.

Мелкий делает всё, чтобы я обратил на него внимание и поиграл с ним или побесился. Нет чтобы спать, завтра ведь в садик вставать. Родители спят. Так странно, когда родители спят, видят сны, а ты не спишь и словно охраняешь их покой. Так приятно о ком-то заботиться. Мои состояния… Они переливаются разноцветными красками и огнями…

Попытался обнять Мишку, и он треснул меня по лбу. Маленький дикий зверёк. Наверно, подумал, что я хочу с ним подраться. Этим обычно и заканчивается, слишком много любви! У БГ песня такая есть, «Слишком много любви», прикольная, но горькая. Обнимаю вас крепко-крепко и целую, ясных вам снов… Брат успокаивается и просит, чтобы я погладил его по лицу, нежно, как ему нравится.

Дурдом в школе, или Подозрения на почве шоколада. 6 февраля 2006 г.

Из-за очередного похолодания у нас ввели одну смену, в школу к девяти тридцати. Это какой-то ад кромешный. Хорошо хоть начальным классам уроки отменили. А так сидим по два класса вместе, по три-четыре человека за партой, да ещё одетые. Я вначале пытался честно что-то писать, но из-за локтей и других частей тел соседей бросил это гиблое дело и предался созерцанию первозданного хаоса в классе, который безуспешно пытался упорядочить учитель математики.

Труды и физкультуру у нас отменили, и я, недолго думая, прокрался в маленький мамин кабинет и, пододвинув оба электрокамина к дивану, завалился на него спать, так как лёг в два ночи, а подняли меня зачем-то в семь утра, соответственно, я не выспался. Приснился мне приятный кошмар. От морозов треснула и развалилась на две половинки школа, кроме учителей никто не пострадал. Всё-таки злобные мы создания – дети, подумал я, просыпаясь в приподнятом и радостном настроении. Почему мне приснился именно такой сон? А потому, что у нас в городе действительно одна школа треснула от морозов, а может, от старости. Учащиеся были перераспределены по другим школам, их теперь на автобусах развозят. С одной стороны, сбылась мечта – школа рухнула, а с другой, приходится далеко ездить и прочие «прелести» новой школьной жизни. Выполз из-под маминой шубы и сделал себе чаю. Потом, вновь разувшись, с ногами забрался на диванчик и сверху шубу с капюшоном накинул. Сижу греюсь. И тут заходит наш директор. Это был первый и, наверное, последний раз в жизни, когда я видел его хохочущим.

– Олег, ты бы ещё валенки надел.

– Нет у меня валенок.

– А ты чего здесь сидишь, почему не на уроке? – спросил он, обретая свой привычный деловой вид и тон.

– Труды отменили.

– Да, холодно у нас в подвале. Как в…

Он не договорил, но я прекрасно понял, что он имел в виду.

– А мама где? – спросил он.

В морге, чуть не ляпнул я, но ужаснулся и, дав себе мысленно по губам, сказал:

– Не знаю, я её не видел.

На лице директора появилась некоторая растерянность, а внутри шла загадочная работа, то ли мозга, то ли иных, ещё не известных науке систем организма. В результате он как-то странно улыбнулся и выдал:

– Шоколадку хочешь?

– Хочу, – рефлекторно ответил я.

Он нырнул в карман пиджака и, как фокусник, достал из него мой любимый белый шоколад с изюмом и орехами.

Директор ушёл, а я сидел, смотрел на шоколад и думал – рассказать папе или не стоит? Ведь такой шоколад любил не только я, но и мама… Чёрт! Зачем я только сюда пришёл, теперь буду мучиться, гадая, что да как. Да ну их всех! Я съел шоколад, напился чаю и завалился спать дальше. А сам так и не смог решить, что делать. А может, с мамой поговорить? Сказать, что приходил директор, оставил ей шоколадку, а я не удержался и съел, а самому внимательно посмотреть на её реакцию. Как же я не люблю лезть в отношения между родителями!

Циклоп, или Директор школы. 7 февраля 2006 г.

Директор у нас тот ещё тип! Его циклопом зовут. Говорят, что он один глаз на войне в Афганистане потерял и вставил себе искусственный. Так как искусственный смотрит только вперёд, а настоящий двигается, то очень часто создаётся впечатление, что он косит. Со стороны это кажется смешным, но только пока ты не говоришь с ним лицом к лицу. Ведь искусственный глаз всё время открыт, так как верхнего века тоже нет, а левый, здоровый, моргает, и кажется, что он тебе всё время подмигивает. Только как-то это всё жутко выглядит, особенно увеличенное толстыми стеклами очков. Поэтому почти никто не смотрит ему в глаза, все сразу опускают взгляд. Даже учителя рядом с ним кажутся нашкодившими детьми. Зато как он НВП ведёт, никакой армии после этого не надо, а физкультура кажется райским отдыхом, но мне нравится. Особенно когда он нас в воинскую часть на стрельбище вывозит. Есть в нём что-то от охотника, только охотиться он привык на людей. А как он чует и видит натворивших что-нибудь мальчишек. Пройдётся по классу, и все словно по норкам расползаются, а он только скажет: «За мной, на выход», – и виновный сам молча встаёт и идёт. Короче, директор у нас убойный. Нельзя сказать, что блещет интеллектом, но среду и ситуацию чует чётко, а в школе чистота и порядок.

Я с ним пару раз с глазу на глаз беседовал. Извините за каламбур. Такое впечатление, что под ледяной маской покоя бешеное движение и пламя. А голос спокойный, даже мягкий, но сильный, приятно слушать. Я тогда в школу свой охотничий нож принёс, похвастался перед ребятами, а кто-то настучал. Вот он меня к себе и вызвал. Ругать не стал, только сказал, что в школе оружию не место, потом слово за слово, и часа два он мне про холодное оружие рассказывал, да так захватывающе. Сговорились на том, что он мне несколько интересных приёмов покажет. Он у нас ещё секцию рукопашного боя ведёт. Я пару раз сунулся, но понял, что это не моё. Приёмы он мне через месяц показал, я, наверное, раз сто точно умер.

К чему я о нём рассказываю? А к тому, что говорить о шоколаде я пошёл к нему, а не к папе или маме. Правда, разговор получился коротким.