Текст книги "Ветреный мальчишка (СИ)"
Автор книги: Windboy
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
– Олежка, ложись на меня.
– А тебе не будет тяжело?
– Ты лёгкий, как ветерок.
Это было волшебно, безмерно приятно и естественно, как сама жизнь.
Предвкушение, а затем сладостное удовольствие, пронзившее тело. Пламенеющие нервы, и я, утонувший в наслаждении. Ветер закружил и унёс моё тело в облака. Я парил, лёгкий и пустой, воздушный-воздушный и совершенно счастливый в нашей любви.
– Я вижу небо, – сказала Нина, – в твоих глазах я вижу небо. Ветреный мальчишка, ты делаешь меня счастливой, впервые в жизни по-настоящему счастливой, и мне хочется плакать. На земле не бывает такого счастья, но ты всё-таки здесь, со мной.
Через прикосновения, чувствуя бегущую под кожей кровь, сознаюсь в безудержном счастье быть рядом. Я живой, и поцелуи лепестками роз покроют тело, нежностью расцветая. Шёпот, дыхание, состояние любви соединяет тела, как ясное пламя. Нектаром сочатся глаза и капают капли, сверкая. Я счастлив быть рядом с тобой. Я счастлив держать твою руку. Я счастлив дарить любовь. Я счастлив, я счастлив, я счастлив. Мне не быть никогда с тобою в разлуке. Без тебя, без тебя нет мира и сна. Без тебя, без тебя я вздыхаю. Мне не быть без тебя, ведь мы одно пламя и, живя в нём согретые, прорастаем друг в друга телами.
Становиться и быть мужчиной чертовски приятно. Я сейчас лопну от улыбки, и станет всем светлей.
Родители уехали за братиком к бабушке. А мы набрали горячую ванну и вдвоём в неё забрались. Мы сидели лицом к лицу, упёршись стопами в стопы, шевелили пальцами и ели холодные, принесённые из летней кухни мандарины. Запах заполнил всё вокруг. Похоже, мы сошли с ума окончательно. И этот процесс уже абсолютно необратим. А потом она меня купала. Я и не знал, как это возбуждающе приятно, когда тебя моет любимый человек.
Теперь сижу с мокрыми волосами, укутанный в большое пушистое полотенце, а меня обнимают и целуют.
Моя любовь. 3 января 2006 г.
Мальчик читает стихи, словно пьёт апельсиновый сок. Девочка смотрит в окно, девочке нелегко. В сердце калёной иглой входят его слова, словно забытая боль, что и сказать нельзя. Мальчик вздыхает в тоске, мир полыхает в любви. Девочка, оглянись и на меня посмотри. А за окном тишина, а за окном только ночь. Не остановить день, уходящий прочь. Нежно касаясь руки, смотрит в её глаза и завершает стих, что и сказать нельзя.
Когда любишь, любое прикосновение любимого человека приятно. Когда любишь, тебе нравится слушать, что и как он говорит, ведь в его словах для тебя есть скрытый смысл мира, даже если он говорит всякие смешные глупости. Когда любишь, хочется быть рядом, даже просто тихонько сидеть, прижавшись, чувствуя живое тепло, а он пусть занимается своими делами. И лишь изредка нежно посматривает на тебя. Когда любишь, хочется сделать что-то приятное, чтобы ему стало хорошо, чтобы счастьем и радостью засветились глаза. Когда любишь, хочется полностью слиться с любимым человеком, забыть себя, раствориться в нём, отдать всего себя полностью, ведь нет более сильного наслаждения и счастья, чем когда твою любовь принимают и любят в ответ. И ещё, когда любишь, возникает неутолимая жажда общения.
Перегорая, не хочу сгореть, в неистовом пожаре полыхает сердце. Не убежать от этой чёрной пустоты, что приближается и заполняет сердце. Бегу, бегу, ещё за поворот, чтоб скрыться, чтоб успеть, напрасно… Глядит в глаза и отвечает лаской. Поэт в словах, в стихах, в поступках милых. Усталою рукой выводит жизни нить. Дрожит, дрожит, дрожит. Моя любовь, спаси меня, помилуй! Не убежать, не скрыться, лишь любить. Сгорать, сгорать, сгорать и поджигать весь мир. Что я ещё могу, когда любим?
Новогодние мечты продолжают сбываться. 4 января 2006 г.
Сидел, читал про японского дракона Ямата-но ороти. Которого хитрый божественный герой напоил восемью бочками саке, по одной на каждую голову. И пока тот спал, разрубил на части.
– Олег! К тебе пришли! – раздался снизу мамин крик.
Спустился вниз, а там Нина, вся в снегу (у нас второй день вьюга), с большой спортивной сумкой. Помог раздеться. Подхватил сумку, но Нина меня отогнала. Поднялись ко мне.
– Что ты принесла?
– Так, еды немного, чтобы вас не объедать.
– Вот ещё! – возмутился я, но когда узнал, что еда – это большой торт, прекратил бухтеть и сгонял на кухню, поставил чайник. Когда вернулся, Нина переодевалась в домашнее.
– Меня отпустили до воскресенья, поэтому пришлось взять кое-что из одежды. У меня и для тебя есть одна вещица.
И достаёт из сумки диск. Читаю: «Евангелие нового поколения, все серии, с русскими субтитрами». Сердце замирает. Переворачиваю, чтобы посмотреть краткое содержание. Да, это оно! «Евангелион», о котором я так давно мечтал.
– Где ты его взяла? – спрашиваю я срывающимся голосом.
– Нашла, – отвечает она и улыбается.
– На сколько мне его можно оставить?
– Навсегда!
Не в силах выразить чувств, падаю перед ней на колени и с преклонением, покорностью, любовью и обожанием смотрю в глаза. Она смеётся и лохматит мне волосы. Кувыркаюсь назад и бегу вниз выключать засвистевший чайник.
Комментарий к Новый год
Олег – https://sun9-3.userapi.com/c840727/v840727001/596d0/Ex-CKppYC_c.jpg
Нина – https://pp.userapi.com/c830109/v830109658/7e677/RyVrNXGzHuk.jpg
========== 5 – 10 января ==========
Мои настроения. 5 января 2006 г.
Мои настроения. Что я могу сказать о них? Ветер дует, флигель – весь я, показывает направление. Я всегда на одном месте – кружусь вокруг своей оси, но я всегда с ветром. Я не могу без него. Без него я мёртвый кусок железки с замершим навеки пропеллером. Но стоит прийти моему другу, и я оживаю. Пропеллер начинает крутиться и тарахтеть обо всём на свете. Я вращаюсь, обозреваю мир. Я кажусь себе человеком – ветреным мальчишкой, нажимающим клавиши клавиатуры, и уже верю, что я есть, что я живой! Я живой, я живой, я живой, твержу я и умоляю Ветер не покидать моё сердце. Как же коротка жизнь! Как дуновение ветерка, осушающего слёзы на глазах ребёнка. Мои настроения… они так беспечны и ни о чём не догадываются… а ведь я живу ими…
Иногда в моей памяти бывают бабочки. Они собирают нектар забытых снов. Щекочут крылышками душу. Я открываю глаза и вижу небо. Оно всегда со мной, даже во сне.
Я иду по улице, я смотрю на людей. У каждого из них своя жизнь, но мы никогда не встретимся, не поговорим, и я не узнаю её, а они не узнают меня. Мы проходим мимо, всегда мимо, не познав друг друга. Куда же мы идём?
У меня внутри копятся сны. Толкают друг друга в своей очереди, а я их не смотрю. А они хотят показаться мне на глаза. Я их не смотрю, потому что они часто причиняют боль, потому что они – сны памяти. В подушках очень много перьев мёртвых птиц, выдранных с мясом. Они никогда больше не полетят. Почему я так часто думаю об этом, когда ложусь спать? Не люблю подушки и сплю без них. А ветер за окном всегда приходит вместе с ночью, и я прошу его: «Забери меня, Ветер. Я устал быть собой».
На моём плече присела отдохнуть печаль, обняла мне душу снежными крылами. Я шепчу: «Прощай, прощай, прощай». И сметаю сны с нелепыми годами. А печаль читает на ухо стихи, и дрожит её чуть слышный голос. Я вдыхаю, но молчит в груди, и качает ветер одинокий колос. «Не вдыхай ветров, не пей живой воды, я пришла сказать, что дверь моя открыта. Каждый сам приходит, чтоб в неё войти. Ну же, мальчик, жизнь твоя забыта».
Небо голубыми потоками изливается из моих вен. Земля сушит глаза, набиваясь под веки. Воды реки несут душу под землю. Я пребываю в забвении. И ушедшее небо не помнит биения сердца, а из глаз вырастает трава, и душа забыла себя. Обречённость скитаться по миру.
Белым снегом занесённая равнина под тёмным, усыпанным яркими звёздами небом, луны нет. Невдалеке лес – стоит, поскрипывает под порывами ветра. От леса идёт мальчик, целеустремлённо, словно чётко знает, куда ему нужно. Существует ли это место в реальности или только в его сознании, для него не имеет значения. Он знает, что дойдёт, и его не остановить. На ладонях светящиеся точки. От них исходят потоки, которыми он нащупывает достаточно плотные участки ткани мира. Словно кочки на болоте, которые могут выдержать. Он уже очень долго так идёт, восприятие потеряло остроту, и в какой-то момент нога соскальзывает, и ткань мира рвётся под тяжестью силы. Чистое снежное поле и неожиданно обрывающиеся следы. Но и они заметаются снегом, чтобы не нарушать обычной реальности. Восходит луна. В лесу появляются тени, раздаётся вой волков.
Под моим небом играли в прятки дети. И я был среди них. Я любил прятаться в подвале, что был в сарае. И однажды кто-то пошутил и закрыл крышку, защёлкнул замок. Что было после этого, легко догадаться. Сначала я смеялся и колотил в крышку, потом плакал и тоже колотил в крышку, сидел на ступеньках и ел найденные на ощупь в темноте душистые яблоки, думал, на сколько мне хватит запасов еды. Потом о ядерной войне и о том, что хорошо, что я в подвале, а они там, наверху. Когда меня всё-таки нашли, я уже не хотел вылезать на свет. Наверно, тогда я и влюбился в темноту. И она тоже влюбилась в меня, потому что больше не покидала потаённого подвальчика в моём существе. Подвальчика, в котором я остался ненайденным навсегда. С тех пор я предпочитаю водить, а не прятаться. И все успевают добежать и застучаться быстрее меня. И я вожу снова и снова. Пила, пила, лети, как стрела!
Над миром, над бездной, над тёмной дорогой, что всю исходил туда и сюда, пронзённый забвением и возрождённый смеётся над жизнью и смертью всегда. Тишиною потаённых ласк по просторам миров заходит под каждый кров в ожидании добрых снов.
Кто здесь, кто? Пришедший из небытия собственного сна. Надрыв души, раскинутые длани, опали листья, ослепляя мир. Мне вспоминать прошедшие печали? Мне забывать, как короток мой век? Остывший день. Тела обрекают нас не только жить, но и умирать.
Я устал сжигать душу, чтобы стало светлей. В моей смерти лишь пламя свечи, согревающей тьму. Я сжимаю в руке весь огонь тишины, и игла с живой нитью штопает сердце. Проникая дождём из любви, орошает душу, словно слезами жизни. Слова зажигают глаза, и в зрачках зарождается пламя. Но душа холодна, и в руках только пепел.
Света не будет. В моей жизни света не будет. Интересно, когда я это понял? Моя Тьма заменила Свет. И не зная иного, я думал: «Это он, мой чистый и ясный Свет». Но я ошибался, а Тьма никогда не ошибается. Она всегда берёт то, что принадлежит ей изначально. А я буду прыгать и смеяться. Я буду делать вид, что так ничего и не понял. Иначе зачем, зачем жить? Я запутался во Тьме и Свете.
Бывает, что состояния терзают тебя. Ты пытаешься вырваться, выжить. Ты всё понимаешь, но не можешь, потому что на самом деле не хочешь. Потому что с большей радостью лёг бы и умер навсегда. И не надо следующей жизни. Только забвение, вечное и непреходящее. Перестать быть навсегда. И больше ничего, никогда. Почему так часто то, что для других обычная реальность, для меня только мечты, которым никогда не суждено осуществиться?
Молчаливые тени. Молчаливые люди. Они так похожи. У них один источник. Я пил из него, я становился другим. Внутри разливалась прохлада и тишина забвения. Мёртвые молчат. Тени. И я молчу. Тень оконной рамы. Свет заполняет комнату, в которой никого нет. И дальний угол с рассохшимися досками пола пуст. Только пыль в лучах солнца кружится.
Почему я живой? Потому что, несмотря ни на что, я люблю Мир. Потому что, несмотря ни на что, я люблю смерть. Потому что, несмотря ни на что, я остаюсь собой. Потому что жизнь – это единственное, что у меня есть. Вот, собственно, и вся истина о моей жизни.
Сижу, трогаю себя руками. Живой? Выключили печку, становится всё прохладнее. Без футболки начинаю подмерзать. Мурашки снуют, жить тепло мешают, гонят ветер. Слушаю «Белый острог» и мерцаю от скрипки, как огонёк на ветру. Мои глаза так давно не видели света, что уже привыкли к темноте. Свет только из монитора. Кто-то подходит и надевает на меня футболку. Наверно, я вздрагивал от беготни мурашек. Наушники не пролезают в горловину. Их снимают. Надевают на себя, качают в такт музыке головой, улыбаются. Я влезаю в футболку. Обращаюсь к свету. Наушники возвращаются ко мне. В них уже другая мелодия. Кто-то обнимает меня, словно я и вправду живой. А вдруг и действительно?
Тихая радость. 6 января 2006 г.
Нина наполняет мою жизнь радостью. Я любуюсь каждым её движением, каждой чёрточкой. Теперь она мой Бог. Да, Бог. «Моя Богиня» звучит слишком глупо, приторно и пошло. Я смотрю на неё и затихаю. Я могу сидеть и созерцать её вечно. И такая тишина в душе, такая морозная ясность, что мне даже становится немного страшно. Разве так бывает с людьми? А мама дивится на меня и говорит, что никогда в жизни я не был таким тихим и спокойным. Даже во сне, ехидно добавляет папа. И я совсем не сержусь на них, я их люблю и принимаю это. Я всё и всех люблю. Это какая-то безусловная всеобъемлющая любовь. Она и тихая радость всегда со мной.
Смотрели с мелким мультфильм «Алёша Попович и Тугарин Змей».
Мишка вскочил, схватил меч и закричал:
– Я Попович, Попович!
В соседней комнате засмеялась мама и спросила:
– У тебя что, папу Попом зовут?
– Да! – ответил он, не задумываясь и не сомневаясь.
– Слышишь, пап, ты теперь у нас Поп! – крикнул я.
Зашёл папа.
– И где же твой богатырский конь?
– Вот он, – ответил брат и взял своего любимого мышонка, сел на него верхом и давай скакать. – Богатырский конь, богатырский!
Мы все валялись от хохота, а богатырь на лихом коне нарезал круги по комнате.
Укладывался спать в темноте, и, как всегда, одеяло скомкалось в непонятный клубок. Пытался распутать и понять, где же у него края. Бескрайнее одеяло! От этих мыслей захихикал, как ненормальный.
– Ты чего там делаешь? – спросила Нина.
– Тебе хорошо, ты одеяло утром аккуратно складываешь – край к краю, ровно, а у меня оно бескрайнее! Вечно комом.
А без одеяла что-то уже холодно мне. Укрылся, как получилось, пиная ногами и натягивая. И совсем не удивился, когда ноги попали в дырку пододеяльника. Такое же вечное проклятие, как и необъятное одеяло. Не в силах этого вынести, уткнулся лицом в подушку и замер.
Нина включила свет, за две секунды расправила одеяло и милосердно укрыла меня. Погасила лампу и забралась ко мне. Я развернулся на спину и лежал, глядя в темноту. А её ладонь покоилась на моём сердце.
– Ты никогда не пробовал расправлять его при свете?
– Нет.
– Что бы ты без меня делал?!
– Замёрз бы в снежном лесу.
Почти месяц. 7 января 2006 г.
Прошёл почти месяц, а вернее три недели, как я веду дневник. За это время у меня появилось столько добрых друзей, сколько не было за всю мою жизнь. Я не знаю, как выразить свою благодарность за то, что вы меня слушаете и читаете порой такие длинные посты. Спасибо за ваше терпение к столь ветреному созданию. Вы помогаете мне быть живым. Я вас всех очень люблю…
Мы решили, или Заговор. 8 января 2006 г.
Мы вчера очень долго говорили с Ниной и решили, что она должна жить у нас.
Оказалось, что мамы у неё нет, а отец живёт с чужой для неё женщиной и, мягко говоря, Нина им мешает. Теперь мне понятно их безразличие к ней и её жизни.
– Мы тебя удочерим!
– Ох, Олежка, не смеши меня.
– Но я не смогу жить без тебя.
– Мне у вас тоже очень нравится, спокойно, тепло и уютно, словно по-настоящему дома.
– Так твои не будут возражать?
– Они бы с радостью вышвырнули меня на улицу, если бы могли.
– Значит, не будут, и хрен с ними! Сконцентрируемся на моих. Мнение брата меня мало интересует, а ты ему, кстати, понравилась, и это плюс. Остаются мама и папа. Папу я беру на себя, а с мамой говорить будешь ты. Сыграем на её материнских чувствах. Знаешь, как она на девочек моего возраста в классе смотрит? Я даже ревную. Она не может забыть мою сестру…
– Это подло. Я так не смогу. Лучше я просто поговорю и расскажу всё, как есть.
– Я тоже чувствую себя сволочью, когда так думаю, ладно, делай, как считаешь правильным. А отец, если хорошо подумает, согласится, он всё понимает. Только начинать надо потихоньку, чтобы у них сложилось впечатление, что они сами приняли это решение, а мы в конце просто его озвучили.
– …Папа, давай сегодня баню затопим, – предложил я, мило улыбаясь.
– Тебе что, ванны мало?
Я вспоминаю, как мы сидели в ней с Ниной, трескали мандарины, и с подозрением кошусь на отца. Чёрт, ну откуда ему знать? А, глупости!
– Мы же с прошлого года не топили! Баня сближает, и Нина ни разу не парилась.
Отец улыбнулся.
– Я же тебя, мальчишка, насквозь вижу… – сказал он, а я почувствовал, как у меня уши покраснели. Отец сделал задумчивую паузу и поднял взгляд вверх. – Я бы тоже на неё с удовольствием посмотрел.
Я кинулся на него с кулаками.
– А-а-а! Я всё маме расскажу, извращенец!
Он смеялся, пытаясь увернуться от моей яростной атаки.
– Ну-ка тихо, замри! – Замер в ожидании окончательного приговора. – С тебя дрова и вода. Отомри!
Ожил и с радостью прыгнул к нему на шею. И так тихонько, как можно менее эмоционально, чтобы он ничего не заподозрил, сказал на ухо:
– Папа, а она тебе правда понравилась?
– Не скажу.
Я спустился на грешную землю и оделся, чтобы идти пилить дрова. Но первый раунд был всё-таки за нами! А Нина с мамой на рынке закупала продукты, тоже хорошо.
Я насмеялся на месяц вперёд. Так в бане мы ещё не бесились, особенно я с мелким.
Мама сидела и для виду вздыхала, говоря, что если людей собирается больше, чем двое, меня начинает нести так, что не остановить. Я выёживаюсь, выпендриваюсь, воображаю и вообще непонятно кого из себя строю. Я же почти делал вид, что не рассматриваю Нину, всю блестящую, с капельками пота по всему телу.
Мама и Нина улеглись на живот, а папа, это ужасное существо, предложил мне похлопать Нину веником. Ну зачем он сказал это таким тоном? Я сразу всё представил, и мне пришлось сползать вниз, сидеть, скрестив ноги и подтянув к подбородку коленки. А Нина смеялась, вскрикивала от шлепков веником по заду и звала меня к ним. Я же хмуро отнекивался, говоря, что мне жарко и у меня голова закружилась, надо немного остыть. Но долго я не выдержал, что без толку сидеть? Пятясь задом, забрался наверх и улёгся рядом с Ниной, прижавшись к её скользкому и горячему боку. Как же я заверещал, когда в следующий миг папа от души шлёпнул меня веником и вся кровь сразу прилила к заду. Что ж, и за это спасибо.
Мама с Мишкой ушли, папа поддал жару. Мы лежали и таяли. Все мышцы расслабились, и казалось, что тело сначала раскрылось, потом растеклось и вообще испарилось.
– Олег, а что, слабо со мной в сугроб?
Сугроб с пушистым снегом приготовили заранее. Нина приподнялась, подперев голову рукой. Я посмотрел на неё, на отца. Ну не мог же я отказаться. Ныряя в сугроб вслед за отцом, я думал о том, какой прекрасной была моя жизнь. А через пару секунд шока сверху плюхнулась Нина. Как же мы орали (хорошо, что было уже темно и соседи даже при желании нас бы не увидели), а потом дрожали и жались друг к другу под потолком бани.
– Олег, я пошёл, а ты тут всё убери и сполосни, – сказал отец, выходя из бани и закрывая за собой дверь.
– Угу, – успел сказать я, а потом наши с Ниной губы соединились.
Слёзы ночи. 9 января 2006 г.
Дети искали любовь, дети Бога нашли, что же делать им с ним, если он один? Дети искали рассвет, дети Солнце нашли, что же делать им с ним, как не подставить тела свои? Я преклоняюсь пред тобою, то, что создало меня, как же мне дотянуться и дотронуться до тебя в любви? Я только ребёнок, пьющий молоко жизни. Я только ребёнок, потерявший свой взгляд в млечном пути твоей жизни. Моё сердце бьётся в твоей груди. Мое сердце лежит у тебя на ладонях. Прими меня, прими… Я живой!
Проснулся сегодня среди ночи. В окно светила яркая белая луна. И бесконечное одиночество в сердце. Смотрю на Нину. Вот она рядом, но она спит, и её нет со мной. И такая щемящая тоска пронзила сердце, что хоть вой. Выбрался из кровати и спустился в ванную, закрылся и, сев на пол, разрыдался.
Почему? Почему? Почему? Ведь всё хорошо, почему же мне так плохо? Что грызёт мою душу отравленными клыками отчаяния? Что забыл я в том холодном заснеженном лесу? Что рвёт моё счастье ледяными корявыми пальцами беды? Свернулся калачиком и лежал, вздрагивая. Под ванной темнота, паутина и застарелая пыль. И такая же пыль покрывала душу, забивала глаза, рот. Я задыхался, задыхался, задыхался… И, вздрогнув от прикосновения, проснулся. В свете луны бледное испуганное лицо Нины.
– Олег, ты плакал во сне, и я проснулась, мне показалось, что у тебя от рыданий перехватило горло и ты задыхаешься.
Облегчение бешеной волной прокатилось по телу, и я разрыдался. Нина обняла меня, пытаясь утешить, а я шептал сквозь слёзы:
– Прости меня, прости меня, прости меня…
– За что, Олежек?
– За то, что я такой, какой я есть. За то, что не верил в твою любовь…
Сомнения растерзают мне сердце, взгляд подтвердит правоту, может быть, я ошибаюсь, сейчас уже не пойму. Дурак, почему я такой дурак? Сам раскачиваю себя на качелях безумия. Угольками тлеет в глазах моих боль, её видно только во тьме ночной. Протяните руку, укажите путь. Куда сделать шаг от себя, заключённого в объятия сна? Отдаляюсь и люблю ещё сильнее. А тело словно заморозили, и только на сердце закипает кровь. Всё утро молчал, боялся произнести даже слово. Я поставил в горле плотину на дороге слёз и слов. Боялся, что хоть слово скажу, и начнёт, как ночью, плакать сердце. Надо всё рассказать, надо всё рассказать… Пустыня глаз…
Нина пыталась со мной поговорить, а я сидел, уткнув лицо в коленки, и молчал, леденея, словно на троне, на ледяном троне. А где-то в снежном лесу слышался переливчатый смех. Надо посмотреть, кто же там так смеётся…
Бежал по лесу, а за мной шли по следам.
«Стоп! Почему я убегаю? Я не зверь, чтобы убегать. Замереть, развернуться, стоять твёрдо. Я охотник! А в руке моей нож. Затаиться, невзначай запутать следы, обойти сзади…
Мягко, подкрасться, за волосы вниз, нож к горлу».
– Мальчик, мальчик, я только играла, мне скучно одной в этом лесу. – Сидела на троне, улыбалась. – Иди ко мне, я поглажу твою мягкую шёрстку.
«Я не зверёк, я не зверёк, я не зверёк!»
– Я сказала, иди ко мне!
«Ближе, ближе, я охотник, охотник, охотник!»
И без замаха вонзил нож ей в грудь. Что-то белое и светящееся потекло из раны. Она переливчато рассмеялась.
– Хороший охотник, верный моему сердцу.
Проснулся под одеялами, дрожа, но, кажется, отпустило. Выбрался, по глазам больно ударил свет из окна. Рядом в кресле сидела и плакала Нина. Бросился на пол, прижался к её коленям.
– Прости меня, прости…
– Я люблю тебя.
Меня напоили горячим шоколадом, уложили под кучу одеял с головой, и в этой мягкой темноте я слушал песню и шёл за ней.
– Запятнали его тело чёрными следами. Разложили его тело горячими огнями. Чтобы вороны летали, да по небу. Чтобы волки рыскали, да по снегу. Запятнали его тело чёрными шипами. Прикололи его тело к белой ране, а по ране лёд струится, тает, он его в себя вобрать желает. Так бежал мальчишка наш по снегу, а под снегом тьма лежала тёмным пленом. Запятнали его тело чёрными следами, разложили его тело горячими огнями. Ветер, ветер, мой дружок, дружочек, ты почто покинул белый лепесточек. Без тебя же он кружить, летать не сможет, без тебя его сердечко горе гложет… Разложили его тело горячими огнями. Прикололи его тело к белой ране…
Неужели на меня начали охоту, но почему, так не должно быть!
– Разложили его душу тёплыми кусками. Засосали его душу холодными губами…
Опять один. 10 января 2006 г.
Нина сегодня вернулась домой. Тоскливо…
Комментарий к 5 – 10 января
Нина – https://pp.userapi.com/c543105/v543105687/58fa/RvyKxHfkILc.jpg
========== 11 – 13 января ==========
11 – 13 января 2006 г.
У меня есть диктофон. Я часто на него что-нибудь наговариваю, а потом набираю на компьютере. Заразился этой идеей после прочтения дневника Дейла Купера. Это который из Твин Пикса. Что? Вы не смотрели сериал «Твин Пикс»?! Отца моего на вас нет! Так вот, эта запись как раз такая, набранная с диктофона.
Мама приехала утром. Она вернулась из города, в котором мы жили раньше, до переезда сюда, в дом деда, два года назад, после его смерти. Она приехала не одна, а с моим вечным, самым чудесным, настоящим и любимым другом всей моей жизни. Когда я увидел его, то даже растерялся, так это для меня оказалось неожиданно и невероятно, а он сразу бросился меня обнимать.
– Святослав?
– Да, это я! Ты, как всегда, невероятно догадлив.
Как и прежде, он немного подтрунивал надо мной. Но я знал, какие чувства за этим скрываются, и радость переполняла меня. Друг всей моей жизни! Один двор, одни игры, одни враги, одно счастье и беды, одна жизнь и один мир на двоих. И вот он здесь, со мной, к нему можно прикоснуться, как же всё моё существо скучало по нему. Словно с памятью о нём я отделил от себя часть самого себя, потому что иначе все дни я бы проводил в ожидании и печали. Потому что помня о нём, как о живущем где-то, я бы не находил себе места и не мог бы нормально существовать. Без него рядом нет меня. Вот так его приезд воскресил прежние чувства. Как странно видеть и понимать это. Да, я изменился, раньше я был растворён в этой любви и привязанности к нему, а сейчас мой взор остаётся совершенно ясным.
Мне в подарок он привёз фильм «Хроники Нарнии». И смотря его, я понял, кто сделал мне этот подарок, кто вернул в мою жизнь любимого друга. Ледяной трон в фильме был такой же, как в снежном лесу. Знай, я благодарен тебе, моя маленькая королева. Ты прекрасна в своём величии и жестокости. Я не знаю, что будет со мной, когда через три дня он уедет, но сейчас я счастлив, как не был счастлив уже больше двух лет, и мне всё равно, как больно будет после его отъезда.
Внизу хлопнула дверь.
– Наверно, отец пришёл.
Святослав сразу вскочил.
– Я пойду поздороваюсь.
Выскочил из комнаты и побежал вниз. Я слышал, как ещё с лестницы он крикнул:
– Дядя Слава! (Моего отца Вячеслав зовут.)
И в его голосе были оттенки совсем другой теплоты.
У Святослава не было отца. И так как он постоянно пропадал у нас дома, то мой отец стал и его отцом. Я видел, как Святослав тянется и нуждается в нём. Между ними никогда не было той прозрачной, но временами очень ощутимой стены отчуждённости, что, бывает, встаёт между нами.
– О, к нашему Ветерку Огонёк приехал! – с той же теплотой и неподдельной радостью в голосе, о которой я так часто мечтаю, говоря с ним, сказал отец. – Быть пожару!
Думаете, я чувствую ревность или зависть? Нет. Ведь ревновать к нему – всё равно что ревновать к себе или брату: глупо, бессмысленно и ненужно. Я всегда стремился достичь в общении с отцом той же лёгкости и взаимопонимания.
– Вот это ты вырос за два года. Тебе ведь скоро уже семнадцать будет! Совсем мужчина. А знаешь, что у нашего мальчишки девочка появилась? И они охмуряют нас с мамой, чтоб мы разрешили им жить вместе. Представляешь?! В их-то годы!
Святослав засмеялся.
– Да, он мне уже всё рассказал…
– Слава, тебе в гостиной постелить? – спросила мама уже поздно вечером.
– Нет, я, как обычно, с Ветерком посплю, если он брыкаться не будет, хочу ещё с ним поболтать.
– Да это с тобой спать всегда невозможно было, – припомнил я. – Пораскидаешь свои оглобли, а сейчас они у тебя вообще с полверсты.
А Славка смеялся и смотрел таким понимающим взором, будто знал меня лучше, чем я сам.
– Почему же только с полверсты, – спросил он, – с полверсты – это у тебя, малявка, а у меня с версту будут.
– Будет-будет, шашлык из тебя будет.
Мы сидели на кровати друг напротив друга, укутавшись в одеяла, и неотрывно смотрели друг другу в глаза. Они у него карие, всё понимающие и немного печальные. Он всегда был более осознанным и зрелым, трезво знающим себя и мир вокруг.
– Как же я рад, что ты приехал.
– Я так соскучился, – словно эхо моих мыслей, откликнулся он, а на лице ни тени привычной усмешки. – Как же мы жили всё это время?
И мы начали наперебой рассказывать всё, что с нами произошло за эти два года. Все мысли и чувства, горести и радости. Всё, что было, все сокровенные движения души. Всё, что только составляло нас.
– Почему мы не общались в сети?
– У меня даже компьютера нет, – сказал Святослав.
– А сотовый?
– Не-а.
– Почему?
– Мама сидит без работы дома, у нас совсем нет денег. Я хотел бросить школу и пойти работать, но она не разрешила. Если бы твоя мама не заплатила за проезд, меня бы тут не было.
– Так всё плохо?
– Да, живём на бабушкину пенсию, а её еле-еле на еду хватает.
– И я ничем не могу помочь.
– Тебе и не надо, – улыбнулся Святослав.
– Может, хотя бы обычные письма писать будем?
– Зачем? Это ничего не заменит. Лучше я буду во сне к тебе приходить. Я теперь знаю, где ты.
– Я к тебе тоже приду, я могу, меня прадед такому научил…
Уже погасив свет и засыпая, я думал: «Как странно знать, что он рядом. Как радостно бьётся сердце. Как тепло. Мой друг, мой брат». Я повернулся и, как в детстве (хе-хе, взросляк нашёлся), обнял его.
– Спокойной ночи, – сказал Слава.
– Спокойной ночи.
*
Мы всё время проводили вместе.
– Ты как неизбежность, Олег.
– Чего? Хочешь сказать, что от меня никуда не деться?!
Славка засмеялся.
– Знаешь, что я почувствовал, когда впервые тебя увидел? – Я с подозрением глянул на него, но он, кажется, говорил серьёзно. – Именно неизбежность. Да и потом, наблюдая за тобой и как ты общаешься с другими людьми. Если кому-то суждено с тобой повстречаться и ощутить твоё влияние, это невозможно забыть. Тебя невозможно забыть.
– О чём это ты?
– Ты уехал, и все эти два года ко мне приходили мальчишки, с которыми ты общался, чтобы узнать, где ты и что с тобой.
– А что им надо?
– Это ты у нас ветреный, а для кого-то общение с тобой было очень важной частью жизни.
– Почему?
– Общаясь с тобой, мне почти всегда казалось, что ты нереальное волшебное существо, а вокруг меня сказка.
– Ну что ты плетёшь?!
– Сам ты плетёшь, ну тебя нафиг! Как про всякие леса с девчонками на троне заливать, так всё нормально, а как ему то, что есть, говоришь, так… а-а… ну тебя.
– В этом городе у меня совсем нет друзей, а ты говоришь…
– Это потому, что ты замкнулся в себе.
– Нет.
– Да, уехал и замкнулся. Я увидел это, как только взглянул на тебя. И я знаю, почему ты так сделал.
– Иди ты…
– Ты сделал это из-за меня.
Я почувствовал, что сейчас заплачу.
– Я же знаю, как ты был привязан ко мне, ты и дня не мог без меня прожить, ходил следом, как хвостик. Тебя мама даже так называла – Хвостик, а ты злился, как сто чертей.
– Ну и что, я же тогда совсем ребёнок был.
– А я ничего, если бы ты сам за мной не ходил, я бы пошёл за тобой.
