Текст книги "Аристократ (СИ)"
Автор книги: VladimirK
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
Мы подошли к постаменту. Я долго пытался разглядеть, что же там наверху. Весь памятник назывался 'монумент Незалежности'. Дэн рассказывал:
– Установлен в 2001. Представляет собой 52-метровую колонну, увенчанную фигурой девушки Оранта в украинском национальном костюме с калиновой ветвью в руках. Общая высота – 62 метра.
У девушки развевалась одежда и была похожа на крылья. Как раз эта девушка была на уровне окон моего номера в гостинице.
– Почему ветки калиновые?
– С этим символом связывается государство Украина. Так принято. Хотя вот справочник говорит: Калиновые ветви, опущенные вниз – образ уныния и печали, пучки же калиновых ягод, связанные в букет – знак любви. А ты разве не слышал песню про калину?
Да, была такая песня под гармошку. Бабушкина популярная песня.
Рядом располагался памятник основателям Киева.
– И были три брата: один по имени Кий, другой – Щек и третий – Хорив, а сестра их – Лыбедь, – сказал Денис, явно цитируя. – Были, они, Владик, полянами.
– Кто это? – я не мог вспомнить, что мы проходили по поводу полян. – У меня что, в роду были поляне?
– Говорят, что они имели традиции, сыновья были нрава тихого и кроткого, имелись брачные обычаи. А другие племена жили яко звери.
– А Рюрик был викинг?
– Ага, но его сын был уже наполовину русским, а внук Святослав – полностью обрусевшим. Только они правили на севере. А поляне жили на юге.
– Что они здесь искали?
– 'Так как были там просторы для охоты и прохлада' – проговорил Дэн и добавил:
– В том краю, где желтая крапива
И сухой плетень,
Приютились к вербам сиротливо
Избы деревень.
– Это кто написал?
– Есенин.
– Давай полностью.
И вот, стоя в центре Киева перед памятникам киевским братьям, (и сестре) Дэн прочитал мне этот стих. Как оказалось, стихотворение совсем не о природе:
Затерялась Русь в Мордве и Чуди,
Нипочем ей страх.
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах'.
Я всегда завидовал поэтам, тем более, хорошим – как они умеют совмещать несовместимое. Вроде про Русь. А вроде – про наказанное преступление – 'Все они убийцы или воры'.
А это:
Я одну мечту, скрывая, нежу,
Что я сердцем чист.
Но и я кого-нибудь зарежу
Под осенний свист.
Меня, конечно, резануло, что поэт и сам допускал мысль кого-то порезать (как бы показывая, что никто от этого не застрахован), подобно убийцам, про которых он рассказывал. Но стихотворение было, конечно, про раздольную волю русских, про бунтарство даже... доводящее до каторги. Про разбой, про воровство. Я сказал про это Дэну.
– А как, ты думал, совершаются революции? – категорически согласился он. – Человек может быть очень злым. Ты думаешь то, что произошло на этой площади несколько лет назад, отличается от стандартной революции, в которой обязательно есть убийства?
Конечно, Дэн прав. Он уточняет то, что я высказал и сам. Причем, само его положение такое, что он, как будто может судить человечество – справедливо или безжалостно, как захочет. Но, все же, меня царапнуло то, что он сказал: 'Человек может быть очень злым'. Злой ли я? Могу ли я убить? Мне казалось, я всегда стремился быть миролюбивым... но были в моей истории всякие моменты. Бывало, я ввязывался в драки просто так. И Дэн про это, конечно, знал. Но я всегда с ужасом относился к идее кого-то убить. И все же, факт в том, что Есенин глубже проник в человеческую природу и сам майдан, на котором я сейчас стоял, тоже свидетельствовал о глубине человеческого падения. Здесь были все эти события. Есенин говорит о том, что не хочешь, но согрешишь, никто не застрахован. Дэн говорил то же. Мне хотелось быть подальше от политики, но человеческая история не могла не затронуть мою душу. Да, все так и было. А было это страшно. Блин, это урок для меня, неожиданный.
– Не нравится мне это стихотворение, – подытожил я.
Дэн кивнул, согласившись закрыть тему. Я так понимал, на время. Ведь это 'ковыряние' в моей киевскости, в моей человечности – это было мне интересно. Как разгадывать загадку. Продолжим потом, может быть.
– Где ребята? – вспомнил я про остальных.
– Они неподалеку, нас видят с разных точек. Ты кстати, знаешь, что тут наблюдение?
– Серьезно? – я присвистнул.
У нас была назначена 'встреча со связным', но время ее значилось как неопределенное. Я знал, что она намечена – только и всего. Связной ждал нас в направлении от-Майдана-под-уклон, с полкилометра, в месте, где, на мой взгляд, ничего достойного, чтобы посмотреть не было. Как только мы вышли на улицу, Дэн заявил, что мы немедленно идем туда. И возражения не принимаются.
Похоже, решение назрело только что. Потому что было совсем неожиданными, очевидно, Дэн рассчитал все по секундам, в режиме конспирации.
Ничего кроме раритетных домов на улице, по которой мы шли, я не увидел. Мне были смешны названия 'Буття', 'Пузата хата'...
Связным оказалась девушка, точнее молодая женщина. У меня челюсть так и отпала, когда я увидел ее. Я разбирался в красоте, это точно.
Я кивнул в ее сторону: 'что, и она тоже?' я не мог поверить – роботесса? Или как правильно – фембот?
– 'И она тоже', – совершенно ледяным тоном заявила женщина. И улыбнулась. Неожиданно, я как будто растаял. Конечно, я ее оценил! Конечно, я подумал, почему у меня Дэн, а не она... и еще много чего подумал. Прям в один миг времени. А она продолжила: – Зовут меня Наташа Кузнецова. У меня совершенно нет времени. У меня всегда хвост.
Какой это у нее хвост, она что – русалка?
– Ей пришлось отрываться от наблюдения, – прокомментировал Дэн.
Елки-палки, как партизаны. Я глянул на них: какая бы хорошая пара получилась. Подумал, какие у них могли бы быть дети. Это, конечно не возможно, но все же...
Из-за этого 'хвоста' – такая спешка.
– Я сейчас одна из немногих, кто отстаивает в городе активные действия против нынешней власти. Все, что я делаю – это ищу их врагов и договариваюсь с ними. Организовываю. Результаты приличные. Недовольных много.
– Вы ведете подрывную деятельность?
– Да, но это не самоцель. Передо мной поставили задачи по определению новых источников финансирования. Я продвигаю специальные проекты. Ты же, наверное, знаешь, что в советское время Украина была высокотехнологичной республикой... Мы хотим восстановить кое-какие производства. У меня есть конкурент, он работает на то, чтобы договориться с нынешним руководством и оставить все без изменений...
– Я извиняюсь, – мне не хотелось, чтобы это слышала Наташа, я попытался тихо спросить Дэна: 'что она рассказывает? зачем? Я ведь в этом ничем не разбираюсь!'
Мне с непривычки совершенно не хотелось вникать в эти сложные материи – у нас с Дэном было по умолчанию установлено, что он занимается всеми этими сложными вещами, от которых зависит существование Бит-корпорации. Но тут ситуация виделась еще глобальнее. А я... А что я? Как я участвую? Нет, ну конечно, я что-то взял на себя – что было интересно (например – некоторых роботов-трансформеров), но скажем прямо – это, скорее, баловство... Да и сейчас хотелось бы получить впечатления от путешествия! Оно должно быть красивым, ярким, запоминающимся! Где же это все?
– Это презентация, – как ни в чем ни бывало ответил Дэн.
– Я с таким удовольствием бы разделил с вами ланч, – сказал я. – Мы бы сменили обстановку, но...
Но больше всего мне хотелось ее еще поразглядывать. Не знаю, в чем дело. Но мне не хотелось отводить взгляд от ее фигурки.
– Да, – подхватила она – 'но'. Это нецелесообразно. И в моем положении и...
– А вот нам было бы интересно. – Уверенно заявил я.
Она отрицательно помотала головой:
– Они сейчас меня догонят, и мне опять придется продумывать способы отхода. Что говорить, как двигаться, с кем общаться. Чтобы не подставить, кого не нужно.
Что за жизнь у девушки? Она все время как на сковородке... В кафе нельзя зайти... А я бы познакомился бы с ней... поближе...
Пауза затянулась, Дэн, похоже, видел меня насквозь. Во всяком случае, взгляд его казался пристальным.
– Мне необходимо мнение эксперта, именно с человеческой стороны, – произнесла Наталья. Это я что ли эксперт? Ну что ж, значит, это моя работа, нужно включить мозги. Куда деваться? Они требуют совсем немного. Включить голову. Я постараюсь, честно, постараюсь. Надо только разобраться, что именно требуется.
– А разве не будет никаких докладов на эту темы, документов? – беспомощно сказал я.
– Это можно устроить...
Я уже ужаснулся своей мысли – сидеть и читать тысячу страниц, нет! Отмена! Резет! Назад! Говорю и не понимаю, что говорю.
Наталья, наконец, произнесла то, что уже было похоже на конкретику:
– Я знаю, что ты очень хочешь разобраться, что происходит в этом городе. Именно в том плане, в котором тебе интересно. Это очень хорошо, мне тоже интересно, что у тебя получится. И после этого, я хотела бы, чтобы ты поделился со мной своими мыслями. Проектирование требует выбора из возможных вариантов готовых решений. У нас, по крайней мере, есть два варианта – менять местных руководителей или не надо. Моему сопернику твое решение тоже будет интересно. И он тоже будет ждать твоего отзыва.
– И это все, что от меня потребуется?
– Да, это же твоя работа.
В этот момент они оба, как сговорились, напряглись. Я прямо почувствовал это. Что-то их отвлекло и обеспокоило. Мне показалось, что еще секунда и они станут в стойку для схватки, вытащат мечи и бросятся в пекло рубить направо и налево.
– В чем дело?
– Это наблюдение, они застукали нас.
– Слишком быстро появились!
– Нас что, арестуют?
– Не бойся, наши парни неподалеку.
– Ну так как, твой ответ? – терпеливо повторила Наташа.
– Хорошо, – согласился я.
Девчонка стремительно заскочила в ожидающий ее джип и моментально скрылась.
– Тебе, кажется, поручили работу.
– Напрасно ты смеешься. И вообще, ты лицемер. Это все ты замутил.
Он сделал виноватое лицо. Вот и все извинение. Н-да... но сказал он серьезно:
– Наблюдение появилось параллельно с целенаправленным сбоем сетевых возможностей окружающих устройств.
Я про это немного знал. Дэн говорил, что сеть в округе просто уронили. Не позвонить, не принять звонок. Уж не говоря о и-нете. Все упало. Этого никто из прохожих не ощутил. Но Дэн и Наташа в тот момент как будто ощетинились. Схватка происходила в невидимом спектре. И что уж там произошло, сколько побед или поражений мы одержали, я не знал. Но битва точно была.
Это меня заводило. У меня у самого была такая профессия – я составлял команды, которые невидимо исполнялись процессорами и все остальным внутри компьютера. Внешне ничего не менялось. Но программы начинали систематизировать, анализировать, накапливать... – процессы, продукты, товары, что бы это ни было. Показатели увеличивались, прибыли становилось больше. Люди превращались в ласковых и сговорчивых. Как на прошлой моей работе.
И вроде бы, что такого происходило? Невидимые манипуляции внутри банка памяти. И как результат – успех.
А здесь, для чего здесь использовались Дэном эти незаметные глазу технологии?
– Это значит, что здесь работают профессионалы, у украинцев нет ни таких средств, ни таких людей, ни такого оборудования. Кто-то помогает им. – Продолжил Дэн.
– Это что, все к нашему появлению?
– Скорее всего – да.
– А что будет дальше?
– Они будут нас пасти. Но так, как показывают в кино. Они и без шпионов знают, где мы.
Это конечно, беспокоило. Но Дэн вел себя спокойно и я расслабился. Пока что. Я надеялся, что наблюдение за нами будет невнимательное...
Раз уж мы оказались в этом районе, конечно, нужно было оглядеться. Равноапостольная Ольга взирала сверху на стайки подростков, фотографировавшихся рядом с нею.
– А храм? – увидел я хорошо украшенную церковь неподалеку.
– Михайловский собор. Не наш, раскольнический.
Говоря 'не наш', Дэн имел ввиду то, что я крещен в православии, а храм к православию не относится.
– Жаль, хорошее место.
Я хоть и считал себя посторонним человеком в религии, тем не менее, мне не хотелось заходить в раскольнический храм, раз уж мне было про это известно. История показывает, что любой раскольник не ориентировался на добро, его жизнеутверждающие определения лежали где угодно, но только не в религии, не в заботе о людях. Люди для раскольников оказывались разменной монетой в политике.
Большая площадь перед зданием надвратной церкви было выложено плиткой. Это место, очевидно, считалось пешеходной зоной.
У входа стояли несколько автобусов, виднелись попрошайки. Одна из них заметила нас и по окружности стала подходить. Я только сейчас заметил, что на ней монашеский апостольник и замасленный черный подрясник. А вообще-то она держалась от группы попрошаек отдельно. И, кажется, вообще не простила никакого подаяния. Лицо у нее было округлое, хотя сама она казалось худющей. Интересно! Младенческий овал старческого лица.
– Не ходите туда, – сказала она приблизившись. И мотнула головой в сторону монастыря.
– А ты что здесь делаешь?
– Не ходите туда. – Повторила она.
– Мы и не собирались.
Потом она заявила совершенно безапелляционно:
– Ты растаешь, а ты погаснешь. Если туда пойдете.
Монашка оказалась странной. Растаять она предполагала Дэну, а мне погаснуть. Что бы это еще значило? Пока мы вели этот неспешный и немногословный диалог, хотя с ее стороны – больше монолог, она успела обойти нас по окружности и снова остановиться перед нами. Я уже молчал, думая, как бы она на нас не бросилась. Мало ли что у убогих в голове делается.
Вариант с нападением монашки казался мне в этот момент самым страшным. Потому что с нападением мужиков знаешь, что делать, а если монахиня в потрепанном подряснике на тебя нападет, что делать?
Но нет, я, похоже, зря беспокоился. Она выглядела спокойно, только несколько замкнутой на себе. Дэн потянул меня за рукав, очевидно не имея желания выслушивать, что она еще скажет, а она все же заговорила:
– Ты ее еще поищешь, поищешь, нелегко искать последнюю копеечку, если она в твоем кармане.
И как на такое отвечать? Монахиня явно не собиралась что-то спрашивать. Говорила, чтобы мы ее услышали.
– Мать, ты ведь сама не отсюда? – спросил я, показывая на монастырь, уже и не надеясь, что она ответит. Но она ответила.
– Нет, я не хожу по публичным домам. Нельзя туда. И в метро не ходите, это тоже публичный дом. Много людей посмотрят на это... тыщи, даже милиены, а ты ищи! Ищи!
'Тыщи', 'ты ищи' – как-то здорово это у нее получилось.
Выдав эту странную тираду, она быстро пошла, почти побежала в сторону центра, откуда мы пришли.
– Какая странная, – проговорил Дэн.
– Тем не менее, угадала, что я в поиске... сказала искать...
– Угадала, да. У людей со спутанным сознанием это иногда получается. Все что-нибудь или кого-нибудь ищут.
– Думаешь, больная на голову?
– А ты думаешь – святая?
Я фыркнул. Ну да, святые не попадаются на каждом шагу. Да и как их определишь, святая или нет.
– Я по секрету тебе вообще скажу. Я в это не верю.
Ну да, удивительно было бы ожидать от Дэна, чтобы он был еще и верующим. Учитывая его природу.
– Как она там сказала, что ты растаешь?.. Она что, имела ввиду, что ты ледяной? Ну, условно говоря, так и есть, ты не живой, разве нет?
Прямо он не ответил:
– А ты 'погаснешь', значит, ты горишь? В огне? Пожарных вызывать?
Ну да, мало понятного. И, пожалуй, не стоит задумываться. Ерунда, просто рядовой киевский момент, так я это запомню. Мы зашагали дальше. А я почувствовал вдруг ощущения уюта. На меня нахлынуло ощущение совершенно противоположное отстраненному, которое у меня вот только что было. Как будто я приехал в родной город, как будто Киевская Русь меня здесь встретила. Несомненно, разговор с этой блаженной останется самым ярким. Ну или так – самым теплым.
После этой странной словесной стычки, я вообще вправе подумать: а какая разница между мной, русским, и ими, киевлянами, украинцами? Да никакой! У нашей национальности – одинаковая эмоциональная мотивировка. И это сильно чувствуется в простом разговоре. Даже таком странном. Или как раз – в таком странном, который у меня только что состоялся.
Мы все еще искренни в своих словах. И говорим именно то, что думаем. Это может показаться рафинированным людям, урожденным на Западе, странным и безумным, бессмысленным и диким. Но пусть даже русский или украинец сидит в психушке, он все равно славянин – то есть такой человек, у которого душа рвется, и который хочет поделиться сокровенным. А нашими сокровенными, волнительными вопросами всегда были вопросы, относящиеся к смыслу жизни. Запад этого понять не сможет. И если правда то, что говорят, что Украина теперь ориентируется на Запад – то это жалкие потуги против тысячелетних устоев. Не будет этого. Не уйдет Украина на Запад.
Совершенно неожиданные мысли, подивился я в себе. Мне всегда были интересны юродивые, ну или, назовем их так – экстравагантные люди. Уж не знаю, может быть, потому что я и сам в чем-то был таким? Мне нравилась энергия слов, сияние смыслов, небезразличность. Мне хотелось помогать всему миру. Мне хотелось ко всем относиться с любовью или с дружбой. Мне хотелось понимать и быть понятым.
Вон, даже машины, которые были созданы с моей помощью какие-то не такие. Не ведут себя как машины, а как вполне нормальные люди. Рассуждают, ищут, нуждаются.
– Напомни мне, кстати, почему мы остановились в гостинице в этом городе?
– А чтобы достопримечательности поглядеть.
А! Достопримечательности, понятно. Дальше мы позырили на дом с химерами, потом отправились посмотреть на Мариининский дворец.
Но по пути мы зашли в парк и стали зрителями выступления певцов и танцевальных групп. Довольно сильных. Возможно, у них тут был какой-то фестиваль.
Привлекли в парк меня звуки красивой песни. Пел ее хор, она лилась красиво и, думаю, привлекала не только одного меня. Это была задушевная песня с невероятно красивой мелодией. За столом ее спивали, похоже часто. Наверняка ее здесь любили.
– Что они поют? – спросил я Дэна, пока мы пробирались к концертной площадке
– 'Туман яром, туман долиною'. Уронила девица ведро в колодце и сказала, что тот, кто достанет ведро: 'Той зі мною на рушничок стане'.
– Рушничок?
– Деревня! – охарактеризовал меня Дэн. – Выйдет замуж за нее.
– За то, что ведро достать?! Я бы не отказался... И что там дальше?
Мы увидели несколько зашаркано (в советском стиле) оформленную сцену. Она выгодно смотрелась на фоне зелени. Кроме того, она хорошо была устроена еще и тем, что находилась вроде амфитеатра в низинке. Зрителям все было видно сверху.
Песня уже закончилась, появились другие певцы, стали раздольно петь. Но другие песни ни в какое сравнение не шли. Ведь даже в народных песнях есть градация – вот эта популярная, вот это танцевальная, а вот эта для души. Для души я понимал.
– Да согласился там один казак. – И посмотрел на меня.
– А что? Я бы тоже согласился.
Концерт продолжался. Начиналась серия танцевальных номеров.
Во время гопака я обратил внимание на девчонок. Они стояли с краю сцены, пританцовывали, были как бы зрителями на сцене, все же гопак, мужской танец, поэтому они уступили место парням. И ждали своего времени. И не заметно для себя я стал выбирать себе – с кем бы из них я мог встретиться.
В любом другом городе любой турист думает – а у них с девчонками так же как у нас или нет? А я только что думал о том, что мы с украинцами очень родственные, так как же у них с девчонками может быть по-другому? Красавицы были среди них, конечно были.
– Ну что, идем или еще посмотрим? – спросил Дэн.
– Я подумал – может быть, стоило встретиться с кем-то из девчонок, со сцены?
– С кем? – откликнулся он сразу.
Я вкратце обрисовал ему ту, которая мне понравилась, и он сразу понял.
– Но сначала нужно подготовиться. – Сказал я и почувствовал себя вершителем судеб. Ну, или на худой конец великим режиссером. – И теперь ты не отвертишься!
– Ты меня пугаешь.
Я заставил Дениса изменить свою внешность. Я его упросил на все этой пойти, думал преображение его внешности займет довольно большое время. Но подъехал наш 'Скобаз' и все необходимое нашлось за 5 минут. Он достал из необъятных глубин микроавтобуса несколько искусственных прыщей на свое лицо, выражение его стало кислое, кожа – дряблой (как будто он бесконечные века безвылазно провел в центральной библиотеке), ну и оделся, по моей просьбе, совсем без стиля. Выступления танцевальных коллективов как раз закончились.
Теперь Дэн выглядел так, как мне хотелось. Оттенял меня.
– Вас не Елизавета зовут? – спросил я 'случайно' наткнувшись на девушку, когда выступление закончилось, и коллективы стали расходиться. Текст этой свободной фразы я заучивал 10 минут. Пока Дэн менял внешность.
– Почему вы так решили? – ответила она. – Я потом, – бросила она подругам, которые тотчас разбежались хихикая.
– Мы идем смотреть Мариинский дворец, который строила императрица Елизавета. И я подумал, что на свете бывают совпадения. – Проговорил я, как всегда, страшно краснея.
– Елизавета, – утвердительно ответила она.
Дэн взломал ее закрытый аккаунт в соц.сети, поэтому я все знал заранее. И вот, элегантный способ знакомства пришел как-то сам. В голову Дэна. Ну и мою – тоже, немного.
– Так вы идете смотреть дворец? – переспросила она.
– Конечно! Денис всю жизнь потратил на изучение этого дворца!
Похоже, я сиял от радости, и это сказывалось на моем образе положительно. Завязывалась дружба. Девчонка была черненькой, улыбчивой и на сцене умела двигаться. То, что я увидел ее на сцене, не должно было меня смущать. Я ведь не думал о серьезных планах.
Дэн стал рассказывать, мы же превратились в благодарных слушателей. А я подумал про то, может ли наша новая знакомая извлечь что-то новое из нашего туристического присутствия в Киеве. Ведь она была местная, она могла знать кое-что о дворце. А могла все знать. Может быть, она будет оценивать не достопримечательности, а нас?
Я прослушал, что говорил Дэн про Елизавету, услышал только 'хвост' рассказа:
– ...Елезавета не дожила до постройки. Здесь бывала Екатерина вторая. Но только не подумайте, что дворец был такой, как вы его сейчас видите. Нет, тогда он был деревянный. В 1819 сгорел и его долго не восстанавливали. И только Мария Федоровна взялась за него – жена Александра третьего.
– Вот почему он Мариин. – Сказал я.
– А тебе он чем нравится? – поинтересовалась Елизавета у Дениса, и я почувствовал нашествие ревности. Он слишком мало изменил свою внешность! Надо было еще постараться! Приделать фальшивый нос или двойной подбородок! Взять костыли! Или инвалидную коляску!
– Барокко, – охотно ответил Денис, – это обилие барельефов на фасаде, объем и многообразие различных скульптур. Ты знаешь, есть такие золотые статуи в Петергофе – блестящие из золота?
– В Петергофе? – с сомнением спросила девчонка. Ее глаза выдавали какую-то неожиданную внутреннюю борьбу. Ей не нравился Питергоф? А я решил поддержать Дэна:
– О, мне тоже нравится.
Я не врал, Питерские статуи вообще были что-то; очень уж они эффектно смотрелись. Было в этом барокко что-то интересное.
– Эпоху барокко принято считать началом триумфального шествия 'западной цивилизации'. Барокко противостояло классицизму и рационализму.
– Триумф 'западной цивилизации' – это барокко? – снова удивилась Лиза.
– Ага, так в справочнике.
– Я не знала. Вы удивляете меня. Сколько здесь живу, а никогда не задумывалась... тогда мне тоже нравится барокко.
Это было необычно. Она согласилась стать ценителем барокко, узнав, что оно утверждало западную цивилизацию. Похоже, девочка любит все западное. Я слышал, что на Западе действительно есть много интересного – картины, защита прав, конечно же история, архитектура, пляжи, банки, медиа, художественные акции... само путешествие у меня сложилось на Запад. Конечно, я хотел сам взглянуть на Запад. Девочка мечтала о том же?
Только странно она отреагировала на Питергоф. Он ей явно не понравился. Надо постараться избегать упоминаний об этом месте.
Я почувствовал себя ценителем искусства. Я действительно некоторое время изучал современное искусство, чтобы попробовать разобраться в нем, поэтому решил сказать умное:
– Это еще не модернизм, но со стилем уже явно какой-то перекос.
– Тебе не нравится модернизм? – спросила Елизавета, а в глазах снова появился вопрос, как какое-то странное недоумение. И про модернизм не говорить? Тем временем Дэн продолжил:
– Стили упорно идут от классики к модернизму. Это для современного искусства естественное явление. Барокко появилось в трудные времена для Италии, чтобы утвердить в ощущении богатства и силы. 'Вычурность', 'неестественность', 'неискренность', 'элитность', 'деформированность', 'преувеличенную эмоциональность' – все это характеризует данный стиль. По выражению Паскаля, человек стал осознавать себя в эту эпоху 'чем-то средним между всем и ничем'. Барокко свойственны напряжённость, аффектация, стремление к величию и пышности, к совмещению реальности и иллюзии, к слиянию искусств. Эпоха барокко изменяет свободное время городских жителей высшего и среднего класса. Старое заменяется новым. Вместо паломничеств – променад (прогулки в парке); вместо рыцарских турниров – 'карусели' (прогулки на лошадях) и карточные игры; вместо мистерий – театр и бал-маскарад. Можно добавить ещё появление качелей и 'огненных потех' (фейерверков). Женщина барокко дорожит бледностью кожи, а идеалом мужчины в эпоху барокко становится джентльмен.
Елизавете было интересно, я наблюдал за ее реакцией. Но к этому удовольствию чисто эстетического характера опять примешивались какие-то сомнения. Она время от времени что-то шептала. Как будто проговаривала какой-то текст про себя. Репетировала что ли.
Нас пустили только во флигель. Мы там находились минут 15. Смотрели на интерьеры. Кроме того, здесь располагался музей. Даже во флигеле, даже за 15 минут почувствовалась аристократическая жизнь царской элиты. Когда-то в этом месте даже проводили театральные представления.
Когда мы вышли Лиза наконец решилась:
– Вот вы все это рассказывали, мы слушали, мы посмотрели красивые картины, посуду, роскошь, но ведь все это время империи, да?
– Ну да, – ответил я. Не понимая, что в этом такого.
– Но империя – это же время несправедливости. Какая-то одна женщина владела не только дворцом и даже людьми. Разве вы не видите, что это плохо?
Я как раз хотел позвать ее вычурно, элитно или даже деформировано разделить вечер. Яко дама и джентельмен. Я все понимал, она устала после выступления – я хотел ей предложить отдохнуть, а вот вечером, после этого можно было встретиться... мне казалось, что и я ей понравился и она мне. Мы бы могли найти хорошее место, посидеть, поболтать... Но в этот момент как будто подул ледяной ветер.
– Вы пренебрегаете европейскими ценностями, вы живете в России.
– Но тебе же понравилось, это же красиво?
– Не может нравиться то, что используется для угнетения людей.
– Но это ценится во всем мире, на западе, например.
– Но они же никого не угнетают. У них нет императоров.
Довод был не подкопаться. Императоров действительно не было. Кое-где остались короли и принцы. Но я уже не решался возражать. Разве только...
– Но ты же живешь в Киеве, ходишь в этом городе, а тут имперский дворец?
– Я больше сюда не приду.
– Я тебе не понравился?... – я, наконец, растерялся и пролепетал что-то совсем глупое, – может быть хотя бы телефончиками обменяемся?..
– Империалисты! – постановила она и зашагала прочь.
Это означало крушение моих планов. Я некоторое время ошеломленно смотрел ей вслед, а потом повернулся к Дэну... Я понимал, что это разрыв нашего, только что начавшегося, знакомства, девчонка бросила меня, но меня интересовало простой вопрос:
– А что европейские ценности, они, что против империалистов, ну то есть против капиталистов?
– Дорогой мой Влад, – как обычно с махровой иронией заговорил Дэн, – Запад несет теперь не империализм или капитализм, а демократию, ты отстал от жизни...
– И что, эта демократия распространяется на равенство во владении финансов Билла нашего Гейтса или там кого еще? Уоррена Баффетта? Они что, все свои деньги отдали бедным?– Недоумению моему не было конца.
– Ты не понимаешь, мальчик мой, – еще более язвительно продолжил Дэн: – демократия распространяет гуманитарные бомбы и сметает тиранические режимы, потому что тиранические режимы только и думают, как убить по возможности больше невинных людей.
– Лейтенант, я тебя разжалую! – возмутился я.
– Я вообще-то не меньше генерала, – сказал Дэн.
– Ну Дэ-э-эн, – взмолился я.
– Я тебя понимаю, – примирительно сказал он. – Хочешь, найдем тебе какую-нибудь другую пассию?
А вот все-таки не может без язвительности. 'Пассию' – как это старомодно. Хотя он действительно меня утешил. У меня есть тот, кто понимает.
– Нет, – отрезал я. – У меня рана на душе, я не могу ничего делать. Могу сегодня только страдать. Айда домой.
На Грушевского нас догнали наш фургон и авто. Боря и Евгений рулили.
– Ваши документы! – кто-то неожиданно гаркнул, пока они подъезжали. Серега и Евгений моментально вылезли из машин и подошли вплотную. – Ваши... тоже... документы, – уверенность у подошедшего как-то значительно поубавилась.
Человек был одет в какую-то странную форму. Я таких видел на экране – проживали они в сельской местности и любили рядиться в форму для того, чтобы поважничать. Но форма была или старая или малая по размеру, они всегда ее дополняли чем-то, что к форме никак не относилось – поясами или рубашками... Рагули.
– Ты кто? – спросил я.
– Я комендант, а вы – подозрительные.
– Послушай сюда, щенок. Если ты будешь орать я тебя просто убью, – проговорил Денис холодным тоном убийцы. И было понятно, что он разделывает мясо каждый день. И что его выпустили только на два часа из камеры, полной уголовников. Преображение было поразительным.
'Комендант' сразу пропал. Как ветром сдуло.
– Жестко, – сказал я.
– Влад, не уважаю я людей. Для тебя я еще так и быть сделаю исключение, а для них нет. Так что я не шутил.
– Я заступлюсь за все человечество. И ты должен будешь о нем заботиться
– Так нечестно, – ответил парень. Вернулся простой парень Дэн.
– Давай стараться убийство использовать как крайний случай, – проговорил я.
– Посмотрим, как будут развиваться события, – ответил он уклончиво.
Через дорогу от гостиницы устроил микроплощадку для своего выступления пухлый смешной артист. Возраст у него был за полтинник, одет он был в какую-то непонятную форму, на тротуаре перед ним лежала шапка для подаяния. Он воздевал ручки к гостинице, но пел он отменно. Я не забыл концерт в парке, поэтому стал прислушиваться. Замедлил шаг и совершенно не зря. Я услышал что-то очень интересное. По мелодике сразу было понятно, что это именно украинское. Дэн не замедлил расшифровать песню:
