Текст книги "Control your emotions (СИ)"
Автор книги: Vilen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Она оцепенела, вглядываясь в стальные серые глаза. Приторный взор метался из стороны в сторону, словно пытаясь найти ещё одну причину, выжать всю ненависть, чтобы потом хорошенько дать сдачи. Словом, одним словом убить.
– И ты причина, по которой я всё ещё жив, – Драко уже дышал ей в губы. – Всё могло быть настолько просто, настолько правильно в моей жизни и в твоей. Это была твоя вина, ты вторглась в мою жизнь. Я никогда никому так не открывался, не доверялся искренне. Ты научила меня любить и жить, а я… Я позволил тебе стать частью моего одиночества, моей боли. И вот за это я действительно прошу прощения.
Он отпустил Гермиону, развернулся и пошел прочь. Туда, к залитой слезами песчаной гробнице. Всего пару часов здесь, в чертовом лесу, а кажется, что прошла целая вечность. До тошноты противно это место. Это уже клеймо: здесь умер Рон. Невыносимо.
Мраморные камни у извилистой речушки были похожи на вылитые из синильного стекла статуи. Словно так и задумано. Словно так и должно быть. Всё по правилам, всё по плану. Казалось бы. Но это не так, сколько не доказывай себе обратное. И ничего не изменишь. О чем бы ни шла речь, в маленьком мирке нескольких школьников ничего пока не изменится. Не сможет измениться из-за чувства вины и неизвестности. Можно снова и снова перелистывать в голове прошлое, но помощи от этого никакой. Вообще никаких подсказок о том, что делать дальше. Это не было предусмотрено в гениальном плане. Выходит, он был и не таким уже гениальным. Чертовы планы, что всегда летят насмарку.
Чистая, кристально чистая вода теперь размыта кровью. Грязной кровью, что капает с ладоней Гермионы в ледяной поток. Откуда на её ладонях кровь, это неважно. Она все равно уже ничего не вспомнит о глупой битве в доме у друга. Как он там?
Крови становится меньше, но она все равно есть. Въелась багровыми пятнышками в подушечки пальцев и не хочет вымываться. Пару раз студеные брызги на бледное лицо, и становится немного легче. Немного. Ненадолго. И боль потихоньку утихает, перестает дикой гадюкой гнобить нутро ядом.
Мысли беспощадно роются в голове, как в забитом вещами шкафу. Слова и фразы клубятся под потоком пыли, как ненужные никому игрушки. Игрушки из прошлого – никчемные воспоминания. Эти жалкие мотивы справедливости и доброты осели густой жижей глубоко внутри, хозяйничают в сердце, дерутся и отбирают друг у друга игрушки. Добраться бы до них и хорошенько навалять по заднице, чтоб знали. Глупые, несносные и маленькие. За что они дерутся? Да они и сами не знают. Улыбка медленной змеей пробирается к губам, впиваясь своими клыками в тонкую кожу, прокусывая её и впрыскивая в окровавленную ранку смешливый яд. Улыбка въедается в губы и становится слишком кривой, чтобы быть настоящей. Хочется выдрать эту улыбку, сорвать её с лица вместе с ртом, да только потом будет очень больно. Лучше так, с приевшейся змеиной усмешкой.
Солнце уже скрывалось за горизонтом. Небольшой лагерь, если это конечно можно было так назвать, сохранял блеклую тишину, нарушаемую иногда шелестом листьев. Чертов ветер то и дело норовил помешать стойкому молчанию, подгоняя сухие опавшие сучки со старых деревьев, ворошил идеальную гладь воды, отражая свое нутро рябью на прозрачной поверхности. Корявым проблеском на небосвод забиралась луна. Полная и невероятно желтая, как прилично аппетитный кусок сыра. Наверное, все мыши мира возжелали эту луну. Она была изжелта-красная, как будто её запятнали кровью. Невозможно и невыносимо было это всё. Природа словно насмехалась над ними, повсюду показывая величие смерти. А может, наоборот, пыталась пожалеть и высказала, что смерть повсюду и что это нормально. Что ж, получалось у природы весьма хреново. Если бы можно было запустить в неё чем-нибудь, чтобы нафиг успокоилась и вернула себе нормальный облик, перестала бы пятнать себя красными пигментами, словно то кровь. Как бы этого хотелось. Разрушить тут всё к чертям, уничтожить до последнего листочка, вывернуть все деревья с корнями. Так, чтобы природе было больно. Вот чья это вина. Смешно и глупо, но кого-то же надо было обвинить.
– Нам надо вернуться, – тихо произнес Гарри.
Они сидели втроем у небольшого костра, что без помощи магии сотворила Гермиона. Пара сухих сучьев ворчливо трещала под пошлыми языками пламени. Гарри сидел у самого огня, не боясь, что тот из своего озорства может опалить. Его взгляд был сосредоточен, но пуст. Холоден и беспристрастен. Драко сидел поодаль от огнища, прислонившись спиной в стволу дерева. Он часто и шумно дышал, сжимая бледными пальцами один из выпирающих корней, как будто ему было безумно больно. Гермиона нервно теребила в руках волшебную палочку, вглядываясь в каждую её прожилку. Ей до костра было не больше полуметра, но она все равно нервно дрожала, обхватив руками колени и глядя куда-то вдаль.
– Зачем? – бессмысленно спросила Гермиона.
– Куда? – одновременно с ней подал голос Драко.
Гарри взглянул на них и отодвинулся от огня. Он поправил очки и обтянул рукава свитера, как будто готовился произнести важную речь. Несколько раз протяжно вдохнув и выдохнув, гриффиндорец повернулся к друзьям и закрыл глаза, чтобы не видеть их реакции.
– Нам надо вернуться домой, – заключил он.
– Что?
Она посмотрела на Малфоя. Даже сейчас, даже после стольких «нельзя» и «ненавижу» Гермиона чего-то от него ждала. Хотела. Непонятно, почему именно сейчас, после всего, что случилось. И правильно было бы ненавидеть его и проклинать, как раньше.
«Ты – причина, по которой я все ещё жив».
Слова в воспоминаниях размыты, неясны и совершенно неважны. Что он сказал? Когда? А это было так важно? Слова сбивают с толку, носятся в беспорядочном движении, цепляются друг за друга. И ясно только одно: он нужен. Нужен сейчас. Необходим. Пожалуйста-нужен-сейчас-прошу. Дотронуться до него. Почувствовать его. Прикоснуться к теплой плоти – когда Грейнжер успела стать такой пошлой – и ощутить во рту вкус его губ. Вкус ЕГО губ. Это нужно сейчас, просто нужно забыться. Это всегда срабатывало раньше. Вот только Драко не выглядит больше таким нуждающимся.
– Нам надо вернуться домой. Каждому из нас нужно вернуться к себе домой. Это даже не просьба, – вымолвил Гарри. – Я не хочу подвергать вас опасности…
– Для нас это норма, – хмыкнул Малфой.
– Не важно. Я не хочу подвергать вас ещё большей опасности, – повысил голос гриффиндорец, уже явно злясь. – Я всё ещё под Надзором. Мне нужно оставаться дома, потому что…
– Потому что в Министерстве Магии могут спокойно отследить твои перемещения, – закончила за него Гермиона.
– Точно, – кивнул парень. – И потом, после того, что случилось, нам всем нужен отдых…
– Отдых друг от друга, – уточнил Драко.
– Я не совсем это имел в виду, – замялся Гарри, – ну хорошо, я именно это и имел в виду, – вздохнул он под взглядом слизеринца.
– Это не обвинение и не укор, Поттер. Я с тобой согласен. И предлагаю в таком случае трансгрессировать домой прямо сейчас, – спокойно сказал Малфой.
– Хорошо. Я согласна, – Гермиона кивнула и посмотрела на Гарри.
Он пробубнел что-то себе под нос, бросил прощальный взгляд на могилу, повернулся к друзьям и тоже кивнул.
– И чего нам ждать?
– Твоего совершеннолетия, – просто ответил Драко. – Других вариантов у нас нет. Пока ты будешь думать над крестражами, мне придется изображать роль примерного чистокровного идиота, как прежде. А Гермиона просто должна сидеть тише травы, потому что она…
– Грязнокровка, – фыркнула девушка.
– Маглорожденная, – поправил её Гарри.
– Ну что, план не идеальный, но другого у нас нет.
Он смотрел на неё и не мог налюбоваться. Как же она была хороша. Даже после всего этого кровавого бреда, бессмысленных битв, слез, бессонных ночей она была не просто красивой – она была потрясающей. Чуть загорелая кожа, казалось, мешает ей дышать. Неистовое желание, как глупо это было в такой момент. Так банально и странно. Гребаный извращенец, он не достоин. Уверенный, что Гермиона и близко не подпустит его к себе после смерти Рона. Он прав: не подпустит. Не позволяет даже смотреть на себя. И да, она грязнокровка. Не маглорожденная, а именно грязнокровка. Волнующее, режет слух, скрипит своим сочетанием по мозгам – это слово…
…это клеймо…
…он почти забыл, каково это – хотеть Грейнжер. Спасибо, что напомнила, сука. Гриффиндорская, ненавистная сука. Как хорошо было бы и в самом деле ненавидеть её. Ненавидеть её до мозга костей, до дрожи, как раньше. Поливать грязью, сыпать оскорблениями у всех на виду и знать, что ты тупо ловишь кайф от всего этого. От её нервного дыхания, лживой ненависти во взгляде, изумленного страха в движениях. Знать, что она просто перебесится и успокоится. Забудет, будет умнее и промолчит. Или колко ответит. Но не сможет задеть, затронуть за живое.
Да, это было раньше. А сейчас её простой взгляд…
...вот снова…
…она мучает этим взглядом. Прожигает в душе дыры, делает так, чтобы душа гнила до самого днища. Она даже не догадывается, как же хреново. Насколько хреново от того, что он не может подойти и забрать её бессмысленную улыбку себе, забрать эту болезнь себе поцелуем. Простого здесь было бы мало. Нужно было бы придавить её к чему-нибудь, повалить на сухую листву, недалеко от костра, и вжимать в землю всем телом. Знать, что потом останутся синяки. Следы. Раны. Нужно, это нужно Малфою настолько, что хочется кричать. Он пытается справиться со своим желанием. Обходит Гермиону стороной, не смотрит в её сторону, игнорирует вопросы, просто молчит. Но сейчас…
…черт, когда же это закончится…
…сейчас снова – желание никуда не уходило – хочется придавить её к чему-нибудь. Он ходит по кругу. Или по лезвию ножа. Какая, к черту, разница?
– Не нужно долгих прощаний, – отрешенно произнес Гарри, махнув на Гермиону, которая уже подступила к другу.
На её глазах выступили слезы. Горячие языки пламени хотели подхватить их, забрать себе, но не дотягивались. Как огонь не пытался, он не мог дотянуться до девушки, подпрыгивая а горящих поленьях выше и выше. Слабак.
– Хорошо, – процедила Гермиона, отступая назад.
Она повернула голову к Малфою. Весь её вид умолял о чем-то важном, нужном, но почему-то позабытом. Может, она вспомнила давнюю клятву? Не может быть. Драко клятв не давал. А даже если, то все они были исполнены до последнего слова. Вроде бы.
– Пришлите мне хотя бы одно письмо, хоть что-нибудь, – тихим голосом произнесла гриффиндорка.
– Обещаю, – кивнул Гарри.
– Обещаем, – поправил его Малфой.
Они потушили костер, ещё раз проверили территорию. Холодный ветер не изменил своего дрянного поведения, по-прежнему вороша опавшие листья забавы ради. Прибитый дождем земляной насып до сих пор был украшен букетом белых орхидей – наверняка на цветах было заклинание вечного блеска, потому что не появилось на стебле ни одной вялой прожилки, лепестки не сморщились, не потускнели.
Гордое молчание у могилы длилось минуту. Потом, спустившись обратно на поляну, они молча топтались на месте ещё пару секунд. Гарри только собрался сказать что-то, глубоко вдохнув, как возле друзей раздался хлопок. Домой эльф, завернутый в белое теплое полотенце, нервно оглядывался по сторонам, словно боялся, что его могут заметить. Глаза, большие, как теннисные мячики, были красные и опухшие от слез. Жалкое хрупкое маленькое тельце домовика дернулось несколько раз, пока существо не рухнуло на колени прямо к ногам Малфоя. Содрогаясь в рыданиях, эльф повторяла что-то сдавленным шепотом, как будто молилось. Если бы молитвы помогали на самом деле.
– Что такое, Мег? – с волнением спросил Драко, тоже опустившись на колени.
Эльф все рыдал, не переставая. Громкий плач разносился эхом по всей территории. В ушах уже звенело от частого всхлипывания. Много-много слез.
– Что случилось, Мег? – в нетерпении повторил Малфой.
– Х-хозяин Блейз, – сокрушенным шепотом пропищал домовик. – Он умер.
====== Глава 19 ======
Смерть пересекает наш мир подобно тому, как дружба пересекает моря, – друзья всегда живут один в другом. Ибо их потребность друг в друге, любовь и жизнь в ней вездесущи. В этом божественном стекле они видят лица друг друга, и беседа их столь же вольна, сколь и чиста. Таково утешение дружбы, ибо хоть о них и можно сказать, что им предстоит умереть, все же их дружба и единение существуют, в наилучшем из смыслов, вечно, поскольку и то, и другое бессмертно.
У. Пенн. Новые плоды одиночества
Есть такая легенда – о птице, что поет лишь один раз за всю свою жизнь, но зато прекраснее всех на свете. Однажды она покидает свое гнездо и летит искать куст терновника и не успокоится, пока не найдет. Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип. И, возвышаясь над несказанной мукой, так поет, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей. Единственная, несравненная песнь, и достается она ценою жизни. Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам Бог улыбается в небесах. Ибо все лучшее покупается ценою великого страдания…По крайней мере, так говорит легенда.
К. Маккалоу. Поющая в терновнике
В ту ночь, когда Лили поставила между ними свою жизнь, словно щит, Убивающее заклятье отлетело назад, ударив в лорда Волан-де-Морта, и осколок его души, оторвавшись от целого, проскользнул в единственное живое существо, уцелевшее в рушащемся здании. Часть лорда Волан-де-Морта живет в Гарри, и именно она дает мальчику способность говорить со змеями и ту связь с мыслями лорда Волан-де-Морта, которую он сам не понимает. И пока этот осколок души, о котором и сам Волан-де-Морт не догадывается, живет в Гарри, под его защитой, Волан-де-Морт не может умереть.
Дж. К. Роулинг. Гарри Поттер и Дары Смерти
Maybe, we can change ourselves?
Грянул гром. Раскатистое эхо и множество молний, как бывает обычно в расцвет весны. Небо было темным и мрачным, копившим в себе миллионы выпаренных слез. Это вполне привычно для жителей Лондона, типичная погода южной части острова, омываемая теплыми водами. Здесь редко бывает солнечно, и это «редко», увы, не стало сегодняшним днем. Промозглые, отрывками, тучи угнетали и меняли настроение. Хотя настроение было и так плохое. Куда же хуже?
Прошел месяц после их гибели. Тяжелый, длинный месяц. Рон и Блейз погибли, и это врезается в память каждый раз при мысленном упоминании. Тело одного друга осталось в земле в одном из лесов Ост-Уэрилга. Тело второго никто и не пытался искать – его убили Пожиратели Смерти.
От Гарри, конечно, приходили письма. Много писем, не выражающих ничего, ненужных писем. Родители пытались узнать, что же не так. Но как им объяснить?
– Мам, пап, убили двух моих лучших друзей. Один из них меня очень любил, вот. А у вас что нового?
Конечно, этого делать было нельзя. Да, родители у Гермионы были замечательные, понимающие, но все равно ясно же было, что они непременно отведут её к психологу или проведут собственный курс реабилитации. И то, что никому об этом не скажешь, истощало. Конечно, знали Драко и Гарри, но хотелось поделиться с кем-то, рассказать, чтобы нашелся такой же понимающий, чтобы сумел успокоить и дать дельный совет. Кто-то вроде Блейза, а лучше – сам Блейз, да только он умер. Хотя если бы у Гермионы был сейчас Воскрешающий камень, она обязательно вернула бы друзей на этот свет, даже на минуту. Хотя бы на минуту.
– Пожалуйста, Гермиона…
– Я просила тебя! Я же тебя просила! – её голос хрипел и срывался с каждым звуком все больше и больше.
– А что я могу теперь сделать?
– Не можешь. И никогда не мог. Жалкий…
– Не смей.
– …трусливый…
– Хватит!
– …никчемный…
– Замолчи!
– Это твоя вина!
Звук глухого удара. Придушенный дождем звук пощечины.
– Ублюдок.
– Это была не моя вина! – Малфой, казалось, был готов убить её.
– Если бы не ты, Блейза бы не убили!
– Блейза убили из-за тебя!
– Что… – в карих глазах застыла спесь непонимания и лицемерия.
– Его убили из-за тебя. А теперь давай, начинай рыдать и топить всех вокруг в обвинениях.
– Ты врешь.
– Иди, спроси у трупа правду, – он махнул рукой в сторону.
– Как ты можешь…
– Потому что ты не можешь признать очевидного.
После того, как эльф сказала про смерть Блейза, они только и делали, что ссорились. Кричали друг на друга, все трое, словно это был выход. Они трансгрессировали сразу, все вместе, когда насытились ненавистью. Волнение можно было прощупать, смять между пальцев и ощутить на коже это давящее чувство. Нет, она не могла понять и принять это как должное. И вот ведь разница: смерть Рона встретилась сдавленным молчанием и сочувствующим гнилым взглядом, тогда как смерть Блейза ударила по сердцу громом и молнией, в бешеном приступе отгоняя другие эмоции на задний план. Крики были чем-то вроде моральной отдушины, луча надежды на избавление от грехов. Или же просто нервным срывом, одно из двух.
Она каждый день перечитывала газетные вырезки, пересматривала все колдографии в старых альбомах, забранных из школьной библиотеки, но ничего не находила. Отчаяние уже стало верным другом, или, скорее, моральным собутыльником. Это отчаяние било по ушам своим молчанием, своей скудной тишиной. Своей правотой. И Гермиона, даже если бы могла что-то сделать, просто ждала. У неё не было выхода. Это приказ Гарри – ждать его совершеннолетия.
Ей пришло письмо из Министерства Магии обычным летним утром, таким же скучным и серым, как и всегда. Проснувшись по традиции каникул примерно в половине двенадцатого, девушка не спешила вставать. Теплая постель, мягкое одеяло и пуховая подушка – это до сих пор, через месяц после смерти друзей, казалось ей нереальным, чем-то невероятно-божественным. Отвыкшая от такой роскоши, девушка не могла воспринять это как должное, а потому каждый раз, проснувшись, она прижимала к себе одеяло, как плюшевого медведя, и опять зарывалась лицом в подушку. Но не сегодня. Сердитый большой филин, насупившись, уже сотый раз стучал в окно: на улице было холодно, и она закрыла на ночь ставни. После двух минут шебуршания и сражения с задвижкой, Гермиона, наконец, открыла окно, пуская сову внутрь. Горделивая птица не переступила карниза, а просто протянула волшебнице лапку, к которой было привязано письмо. Конверт, оказавшись «на свободе», взлетел в воздух и заговорил голосом Кингсли.
«Гермиона, мы узнали, что с вами произошло. Молли очень просит вас с Гарри приехать к ней, но делать этого нельзя до дня рождения Гарри. Если ты уверена, что слежки за тобой нет, отправь ответ. В Министерстве полно шпионов и агентов Сама-Знаешь-Кого, мы не можем рисковать, подвергая ваши жизни опасности. У Грозного Глаза есть план, расскажу при встрече. Тело Рона раскопали и перенесли на магическое кладбище в Годриковой впадине. Прими мои соболезнования. С уважением, Кингсли Бруствер.
P.S. Такое же письмо получил и Гарри, но мы оба знаем его характер, так что тебе надо как можно быстрее встретиться с ним».
Конверт умолк и почти невесомо приземлился на руки Гермионе. Девушка ещё раз перечитала письмо, вчитываясь в каждую строчку, использовала магию – а вдруг там зашифровано что-то ещё – пыталась найти ещё какую-нибудь зацепку, чтобы понять, есть ли тайный смысл в этих словах. Но перечитывая по новой послание от мужчины, она убеждалась, что тайного смысла нет. А раз так, значит надо срочно ехать к другу, потому что, зная его нрав, можно было предположить, что Гарри уже стоит на пороге и сосредотачивается на трансгрессии.
Узкая, освещенная луной тропа. Тихий и спокойный распев легкого ветра. Вдоль тропы шли слева низкие кусты дикой ежевики, а справа – высокая ухоженная живая изгородь. Над выложенной камнями дорожкой лунный свет пробивается сквозь густые ветви деревьев. Путь то ярко виден, то скрыт в тени. Тропа поворачивает направо, к широкой подъездной дорожке. Живая изгородь, поворачивающая вместе с каменистой тропинкой, резко обрывается у высоких кованых ворот. Любой звук отсюда и до самого крыльца теперь заглушается густыми дорожками тиса по обе стороны. В конце прямой дорожки из темноты показывается большой дом с мерцающим светом в первых этажах. Кованые решетки на двух крайних окнах, отделка из серого и коричневого камня, блеклые витражи в рамах на втором этаже. Гравий у тисовой изгороди, изворачиваясь, ведет к фонтану.
Драко ненавидел это место. Это место, этот прекрасный особняк – его дом, его палата смертника. Конечно, он знал, что когда-нибудь ему надо будет сюда вернуться. Но не так скоро. И не с такой целью. Сидеть, ждать, молчать. Смерть Блейза обрушилась на него непонятной волной. Ужасное щемящее чувство в груди, от которого щипало в носу и глаза становились слишком влажными. Малфой-мэнор никогда не мог стать родным для Драко, слишком много дурных воспоминаний. Разве что, одна маленькая комнатка на третьем этаже. Там Драко провел большую часть своей нешкольной жизни. Забавно, это кажется таким далеким и забытым, хотя было совсем недавно. Он помнил, как мама – ещё молодая и счастливая – приносила ему поднос с чаем и шоколадными пирожными. Вот так просто, без волшебства. Она никогда не поручала домовикам ничего важного, что касалось её сына. Заботливая и суетливая, такой и должна быть мать. Всегда понимает, не навязывается и может помочь, если это действительно необходимо. Она учила Драко манерам. Не чистокровным заморочкам, а именно манерам: как правильно ходить, как правильно одеваться, как правильно вести себя с девушками. Это было аристократическое воспитание, правильное воспитание. А вот у отца были другие понятия о воспитании. Люциус Малфой был слишком дотошен и кропотлив в понятии «аристократия». Ему были чужды забота, понимание и доброта. Вечно строгий тон, грубый, несдержанный нрав. Он мог ударить просто так, без причины. Всегда запирается у себя в кабинете, проводит часы у себя за столом, роясь в бумагах. Создавалось такое ощущение, что он каждую минуту переписывает свое завещание, высоконравственный ублюдок. Но не сейчас. Сейчас на лице отца было высечено Непростительным клеймо о том, что он трус. Без вариантов, Темный Лорд применял Круциатус к Люциусу. И, несомненно, много раз, и это не может не радовать Драко. Отдача наступает всегда, так или иначе. Люциус мучил сына, Волан-де-Морт мучил Люциуса. Все возвращается, не так ли?
– Ты хотел поговорить со мной?
Драко без стука зашел в кабинет отца. И не смог не заметить, что тот поспешно спрятал что-то в низкий шкафчик возле стола. Сузив глаза, парень с усмешкой наблюдал за тем, как Люциус, как ни в чем не бывало, поправляет манжеты белоснежной, как всегда, рубашки, негромко кашляет, словно показывая манеры, и жестом приглашает Драко войти. Ой, да плевать, парень уже вошел и самодовольно плюхнулся в кресло. Да, он очень изменился за этот год.
– Я хотел поговорить с тобой, – демонстрируя свою власть, отчеканил Малфой-старший.
– И о чем же? – Драко саркастично ухмыльнулся.
Мужчина недовольно изогнул бровь, хмыкнул, окинув сына оценивающим взглядом, и встал со стула. Он обошел стол, скользя пальцами по столешнице, и стал у парня за спиной.
– О твоей жизни, Драко, – холодный голос был лживо-нежен.
– О чем? – удивленно переспросил слизеринец.
– О твоей жизни, – набирая побольше воздуха в грудь, повторил он. – Ты предал нас и наш род, ты опозорил нашу семью, сбежав с грязнокровкой…
Малфой резко почувствовал боль, острую боль в затылке. Тупой удар по голове чем-то тяжелым, да так сильно, что парень рухнул с кресла, упав на колени.
– И я не хочу, чтобы это повторилось, – ставя статуэтку, кованную из стали, обратно на стол, спокойно продолжал Люциус. – Ты больше не будешь видеться с ней и со своими друзьями, ты понял меня?
Снова боль, но уже по всему телу. Отец направляет на него палочку, на конце которой струится полупрозрачный зеленый свет. Чертов ублюдок, он снова решил применить Круциатус, чтобы в который раз доказать себе, что ещё имеет власть над сыном.
– Ты даже не представляешь, что я пережил после твоего позорного побега с этими грязнокровными…
– Закрой рот!
Этот крик был слишком неправильным, чтобы звучать так, как надо, как звучит обычный крик. Голос был словно рваный, какой обычно бывает рана. Все ещё под заклятием, Драко корчился на полу, на глазах проступили слезы, но он нашел в себе силы сопротивляться, противостоять отцу хоть как-то. Он не сломается перед этой мразью, перед этим подобием родителя.
– У тебя на руке Черная Метка не просто так. Ты слуга Темного Лорда. Ты обязан служить ему, и что ты делаешь вместо этого? – Малфой выдержал паузу, наблюдая за сыном в агонии. – Ты больше не будешь так поступать, это приказ. Если ты его не выполнишь, то тебя ждет не самый лучший конец. И кстати, то, что ты чувствуешь – лишь сотая доля того, что испытал я в наказание за твое непослушание, – убрав палочку в карман, проговорил мужчина.
– Ты сделал меня таким. Ты воспитал меня тем, кто я есть. И только ты виноват в этом, – сплевывая на пол кровь, процедил Драко.
– Гермиона Грейнжер тоже оказала влияние…
– Я не поддаюсь влиянию. И если бы я был на самом деле важен тебе, ты бы это давно заметил, – он покачал головой.
– Ты служишь Темному Лорду. У тебя на руке Метка, и ты уже ничего не сможешь изменить. Твою подружку убьют так же без эмоций, как и твоего друга.
– А у тебя недостаточно чести, чтобы…
– Что ты знаешь о чести?! – голос Люциуса никогда не был таким.
Драко уже поднимался на ноги, чтобы врезать отцу, но тот опередил его. Малфой-старший склонился к сыну и со всей силы ударил его в солнечное сплетение. Сгибаясь пополам, парень вцепился в подлокотник, глотая ртом воздух, в то время как Люциус смахнул невидимые пылинки с кулака, словно запачкался, ударив сына, и ушел, хлопнув дверью. Перечислив все непечатные ругательства, какие только знал, и справившись, наконец, с болью, Драко поднялся на ноги.
– Чтоб ты сдох, и как можно раньше, – прошипел вслед ему юноша.
Он со злости пнул ногой кресло, и оно отлетело назад, задев шкаф у стола. Резко развернувшись, Драко оценивающе оглядел этот шкаф. Простой, из темного дерева, покрытый лаком. Он дернул за ручку, и, конечно, ничего не произошло, дверца не открылась. Но нет ведь в мире ничего такого, чего нельзя открыть Алохоморой. Парень взмахнул волшебной палочкой, и шкаф открылся. Хм, ничего особенного: документы, листы, исчерканные и исписанные полностью, стопки монет…
– А это ещё что? – вслух озвучил свои мысли слизеринец.
Он протянул руку и вытащил с верхней полки небольшой шар, приплюснутый с боков и немного светящийся, с личной печатью Люциуса. Таким штампом он отмечал обычно самые важные документы. Драко сжал шар в руках, и тот словно зашевелился, заерзал изнутри. Парень перевернул его, и на его лице отразилась довольная улыбка. Теперь он может уйти, и отец его не остановит. К друзьям нельзя, а чтобы быть в курсе событий...
– Сколько вы заплатите мне за этих грязнокровок? – раздался внизу хриплый голос.
Драко не мог не узнать его, это Фенрир Сивый. Один из тех уродов, что был на башне в ночь убийства. Один из самых омерзительных оборотней, которые только существуют в магическом мире.
– Десять сиклей, – брезгливо ответил Люциус в своей обычной манере.
– Только? – раздался ещё один голос, кажется, это был Скабиор.
– За этих – достаточно, – грозно произнес владелец поместья.
Сивый ещё то-то прорычал, но, видимо, не стал спорить, потому что шаги в скором времени стихли. Потом в пустом коридоре эхом раздалось «Мобиликорпус», и несколько тел спокойно и тихо переместилось по воздуху, пока Драко вжимался в стену, не дыша. Две девушки и парень, беззвучно моля о помощи, шевелили губами и пытались спуститься на землю, просто пошевелиться, но не могли. Они не видели Малфоя, но он видел их. А потом увидел отца, с гордо поднятым подбородком, величаво вышагивающего вслед за своими жертвами. Он держал палочку, как красный флаг, как знамя своей победы, а ведь он просто отдал пару несчастных монет за чужие жизни.
Дождавшись, пока отец вместе с пленниками скроется за поворотом, Драко выскочил в холл. Хотелось рассказать матери о своем плане, попрощаться с ней, но этого делать нельзя ни при каких условиях, нельзя, чтобы она узнала. Потому что тогда она не отпустит, заплачет и прижмет к себе, поглаживая по голове и шепча о том, что он не должен жертвовать собой ради людей, которые его даже не знают. Да, Драко понимал это, но не мог по-другому.
«Прости, мам, я люблю её».
– Подождите! – прокричал вдогонку егерям парень.
Пять скрюченных, провонявших виски, в лохмотьях, мужчины остановились у самого выхода из мэнора. Самый гордый, с высоко поднятой головой, выступил вперед, с усмешкой глядя на мальчишку. На нем были по-девчачьи узкие клетчатые штаны, длинные волосы были заплетены в косу, а на руках были порванные кожаные перчатки. Убогий пыльный плащ кое-как прикрывал его противные наряд в виде двух грязных рубах и жилетки, но впечатление было самым ужасным.
– Чего изволите, мистер Малфой? Хотите добавить нам на чай?
– Нет, – подойдя к нему, ответил Драко. – Я хочу пойти с вами.
– С нами…куда и зачем? – подал голос самый молодой егерь, стоящий позади.
– Эй! – Скабиор сразу метнул на него испепеляющий взгляд и опять повернулся к слизеринцу. – Я тебя слушаю.
– Я хочу пойти с вами, – повторил Драко, пытаясь скрыть волнение в голосе. – Хочу ловить грязнокровок и тех, кого Министерство признало Нежелательными для нашего мира лицами…
– После такого позора тебя никуда не принимают, и ты думаешь, что мы возьмем тебя в свою компанию? – рассмеялся Скабиор.
– Заткнись, ублюдок. Оу, или я должен сказать «мистер ублюдок»?
– Да, сэр, вы низко пали, – проигнорировал его мужчина. – Спуститься от аристократии до…егерей. Убить Дамблдора и после такого успеха сбежать с Гарри Поттером и его приятелями. Мы и сейчас не знаем, где они шляются, кроме того, что один из этих недругов, предатель – Блейз Забини – был убит у себя в поместье.
Малфой едва сдерживал себя. Кулаки были сжаты так, что побелели костяшки пальцев. Руки пробила нервная дрожь, лоб покрылся испариной. Сукин сын, заткнись уже, хватит.
– Твой отец, кстати, – насмешливо продолжил Скабиор, словно зная, зачем пришел Драко, – говорит, что знает, где отыскать Поттера. Он говорит, что у него есть особая карта. И если бы ты мог принести её нам, то мы бы с радостью приняли тебя к себе.
Драко молчал. Он не мог даже предположить, что этому егерю известно так много. Хм, не все егеря настолько глупы, как обычно принято считать. Парень переминался с ноги на ногу, шумно дыша. Он не мог придумать, что говорить дальше, ведь пошло не так, как он задумал. Скабиор усмехнулся чему-то своему, глядя на волшебника, и сделал вид, что он очень торопится, взглянув на часы и перебирая манжеты плаща.
