Текст книги "И жизнь, и слезы, и любовь"

Автор книги: Валерия (певица)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Конечно.

Вот что значит настоящий друг.

Сейчас, когда я памятью возвращаюсь в этот период своей истории, я понимаю: к моменту рождения третьего ребенка я изменилась. Я была уже не той перепуганной женщиной, впадавшей в состояние оторопи от издевательств мужа. Страх по-прежнему оставался компонентом моей жизни. Но он стал рациональней, что ли. Я перестала быть зайчиком, который дрожит от каждого шороха. Я могла себе сказать: тут мне реально есть чего бояться. А здесь можно проскочить без малейших потерь.

Я стала стратегом. У меня появился хоть смутный, но все же план выхода из положения, которое совсем недавно представлялось безвыходным. Я больше не могла любить Шуйского таким, какой он есть. Я поняла, что любила совсем другого человека – образ-фантом, который я создала в своем сознании. Этот принц-мечта никакого отношения не имел к Шуйскому, существовавшему в реальности.

Мой муж также изменился. Нет, он не вышел и не собирался выходить из той жестокой и упоительной для него игры, в которую он меня вовлек. Она превратилась для него в рутину. Исчезли былые острота и новизна. Я стала привычным явлением, мальчиком для битья на каждый день, который никуда не денется. Неудивительно: сколько раз я прощала непростительное, сколько раз я клялась, что ухожу навсегда, и возвращалась, сколько раз я была обманута, но это меня как будто ничему не научило! Прав был Шуйский, так думая обо мне.

Переменам в себе я обязана тем, кто не боялся поддерживать меня в те трудные дни. Я поняла: есть люди, на чью помощь я могу рассчитывать. Прошу заметить: и Оля Герасимова, и Андрей Л-в в своей профессиональной деятельности в то время были зависимы от Шуйского. И это не остановило их, когда мне потребовались помощь и поддержка. На моем трудном пути не раз встречались люди, которые, несмотря на власть Шуйского, на те возможности мстить, которыми он обладал, не боялись спасать меня и моих детей.

Уверенный в себе, мой супруг ни о чем не подозревал. Я сказала водителю:

– Мы едем к Л-вым.

Он без слов меня туда отвез. Саша, водитель, всегда мне помогал и никогда не выдавал меня Шуйскому.

Я не хотела его подставлять под удар, поэтому предложила:

– Саша, ты скажешь Шуйскому: я тебе приказала остановиться в определенном месте. Ты послушался. А дальше я вышла из машины и скрылась в неизвестном направлении.

Водитель привез меня к Л-вым, и я отпустила машину.

* * *

Целый месяц, до самых родов, я жила у Л-вых.

Неудобно было ужасно.

Скоро рожать. А денег у меня ни гроша. За роды заплатить нечем. Пеленки-распашонки купить не на что! Чего там, питаюсь на чужие деньги! Я, известная певица, жена знаменитого продюсера, живу на милости чужих людей.

И тут я вспоминаю: существует контракт на мое имя, заключенный с ЦКБ. Ура!

Поехала в ЦКБ и смогла договориться с Еленой Николаевной Зарубиной, главным врачом, об аннулировании контракта и возвращении мне всех внесенных за мои будущие роды денег. Я сказала Елене Николаевне честно:

– У меня патовая ситуация – с мужем я сейчас развожусь. Денег у меня нет абсолютно. Этот контракт, оформленный с вашим учреждением на мое имя, – единственные средства, которыми я могу располагать. Мне нужно его аннулировать.

Она пошла вместе со мной в коммерческий отдел. Тут следует напомнить: между двумя событиями – заключением контракта с роддомом ЦКБ и моим визитом туда, чтобы его ликвидировать и вернуть деньги, – случился дефолт. Мы внесли что-то около полутора тысяч долларов в рублевом эквиваленте, а получила я примерно пятьсот. Но и им я обрадовалась! Составила целую смету, как их потратить. Пятьдесят долларов, помню, я ассигновала на пеленки и распашонки. И главное – теперь я точно не умру от голода.

Посчитала я, посчитала и, спокойная и умиротворенная, легла спать. Ночью просыпаюсь, как от толчка. Господи! Да у меня же в Крёкшино море детских вещей осталось! Я и Тёмкину коляску еще никому из «наследников» – детей друзей – не отдала! Опять радость! Только всего-то: надо съездить в Крёкшино и все это богатство забрать.

Я звоню няне и говорю:

– Машечка, милая, пожалуйста, возьмите детей и погуляйте с ними подольше. Мне надо детские вещи из дому забрать. А то новорожденного вообще не во что будет одеть и некуда положить!

А на улице осень, уже сыро, холодно. И вот Маша моя принялась расхаживать вдоль платформы у станции с Аней и Тёмой, а я, как воровка, спешно бросилась к нашему с Шуйским семейному очагу.

Я, как Штирлиц, пришедший на явочную квартиру, созвонилась с Машей, убедилась: в Багдаде все спокойно, шейх и повелитель отсутствует. Шел последний месяц моей, третьей по счету, беременности.

Сколько я за час вынесла из дому и кладовки – масштабы «ограбления» не снились Али-бабе и сорока разбойникам в счастливых снах! Когда няня зашла в кладовку, она просто ахнула! Она до сих пор не может понять, как я все это умудрилась вытащить на своем пузе.

Водитель ждал меня поблизости в машине. К дому я его просила близко не подъезжать. Я не хотела, чтобы кто-то нас видел.

Выволокла я все эти детские вещи и, обливаясь слезами, поехала к Л-вым. Анютку с Тёмкой я уже месяц как не видела. Очень тяжко мне было. Приходилось успокаивать себя тем, что, пока они с Машей, за них можно, по крайней мере, не бояться. А тоска… От нее никуда не денешься. Но лучше ли будет Ане и Тёме, если я буду таскать их за собой по чужим людям?

Машина отъехала. Две маленькие фигурки исчезли за поворотом дороги…

Мы приехали к Л-вым. У них самих трое детей, а тут еще я – на сносях, со своими вещами. После того как я в их узеньком коридорчике поставила свою коляску, по нему стало возможно передвигаться только боком.

Стыд такой! Я каждую минуту осознавала, как я мешаю этим добрым людям. Они, конечно, ни словом, ни взглядом не дали мне понять, что я их притесняю. Но мне от этого нисколько не становилось легче.

Я старалась помогать им по дому чем могла. Готовила, убирала, гладила, с детьми уроки делала. Андрей с женой все время говорили:

– Да сядь ты, ради бога…

Но я не могла: просто не знала, как мне еще их отблагодарить…

Где был Шуйский, счастливый муж и добропорядочный отец семейства? Искал ли он свою беременную жену? В принципе, при его средствах и влиянии, у него была возможность отыскать меня где угодно. Но вряд ли он стал бы себя утруждать подобными хлопотами. Он понимал: дети у него в руках, меня, своенравную и непокорную нахалку, он опустил, как сейчас говорит молодежь, ниже плинтуса. Ему в тот момент дышалось намного легче, чем мне. А что еще надо молодому, состоятельному и привлекательному мужчине в самом расцвете лет? Я только руки ему развязала.

Жизнь на Клязьме

С родами мне повезло. Напомню: контракт с роддомом при ЦКБ я аннулировала, приобретя таким образом «подъемные» деньги. Но мир не без добрых людей: в этой простой истине на протяжении всего своего нелегкого пути я убеждалась не раз. Елена Николаевна Зарубина позвонила в другой, очень хороший, родильный дом (популярный среди моих коллег) и попросила принять меня туда на общих основаниях – бесплатно. Зарубина добавила:

– Только, пожалуйста, положите ее в приличную палату.

Я часто размышляю о тех, кто нам бескорыстно делает добро. Кто эти люди? Я заметила: часто помощь, как и беда, приходит совсем не оттуда, откуда ты ее ждешь. Мой муж, отец моих детей, мой, выражаясь банально, начальник остался совершенно равнодушен в трудный час. А абсолютно чужие люди мне помогали. Кто заставлял Елену Николаевну Зарубину помочь мне в организации родов? Ведь я должна была сказать ей спасибо только за то, что она вернула мне деньги, заплаченные за контракт, очень выгодный для организации, которой она руководила! Жизнь сложнее и непредсказуемее, чем самый что ни на есть лихо закрученный сюжет авантюрного романа.

Моего младшего сына, Арсения, Сеню, я родила бесплатно. После родов нас с сыночком поместили, опять же бесплатно, в коммерческую палату.

Из роддома меня встречали Л-вы. Сеньку мы первый раз купали дома у Андрея. Мы это купание, конечно, засняли – такой торжественный момент. А фотографии я долго у Л-вых не забирала: вдруг их найдет Шуйский и начнет допытываться, где имела место сия сцена. И тогда, я боялась, Андрею могло не поздоровиться.

* * *

Что делать? Куда бежать? Где жить? Сесть опять на голову родителям? Невозможно. Шататься с грудным ребенком по друзьям-подругам? Я и так уже замучила Л-вых своими проблемами. Вернуться к Шуйскому? На это у меня сил не было. Особенно если вспомнить, как «радостно» он принял нашего сына Тёму. Может, это нечто фрейдистское: он своих сыновей воспринимает как молодых самцов, которые конкурируют с ним в борьбе за внимание самки? Лучше не углубляться в дебри психоанализа, а думать, куда нам с Сеней деваться, хотя бы на первое время.

Лена, жена Андрея Л-ва, очень верующий человек. Как-то через церковь она узнала: на станции Клязьма живет женщина с тремя детьми. У нее тоже недавно родился младший. К ней, сказала Лена, можно поехать – она готова предоставить мне угол бесплатно.

Надо отметить, я эту женщину вообще никогда не видела.

Оля Герасимова и ее муж Ярослав погрузили наши с Сеней вещи на свою машину, и мы тронулись в путь на станцию Клязьма.

И вот я на Клязьме. Вхожу в незнакомый дом.

Хозяйкой его оказалась очень добрая, глубоко верующая и приветливая женщина по имени Татьяна. Как оказалось, у нее не просто трое детей, но все они такого же возраста, как и мои. Ее старшим тоже было тогда пять и четыре!

На дворе стоял ноябрь. Комната, которую освободила для меня Татьяна, находилась на втором этаже, куда вела крутая холодная лестница. Удобств наверху никаких. Как я буду купать мальчика? Мыть его внизу и носить запеленатого, распаренного на второй этаж по холодной лестнице? Мыть у себя наверху? Но тогда придется таскать воду на второй этаж. Я купала Сеню то там, то там – в зависимости от температуры за бортом и времени суток. Воду грела в ведре большим кипятильником…

У нас с Татьяной оказались похожие судьбы. От мужа ее – бездельника, наркомана и алкоголика – толку не было никакого. Кроме того, он был абсолютно больным человеком с разрушенной психикой. Денег, понятное дело, в дом не приносил. Татьяне, как и мне, в жизни очень помогла вера…

Как-то раз нас с Сеней приехала навестить няня Маша. Она посмотрела на мою жизнь и разрыдалась.

Самое поразительное – мне было хорошо! Физическая работа меня никогда не пугала. Мама я тогда была уже опытная. Мы с Сенькой жили на природе. Шуйский даже поблизости не мелькал. Я ходила к батюшке в тамошнюю церковь.

И еще: мне все время помогали люди. Мне с Клязьмы ведь было не вырваться: никакой машины у меня тогда не было. Друзья ко мне иногда приезжали – привозили детские вещи. Помню, Ваня Охлобыстин передал тепленький конверт для младенца…

Конечно, часто навещать меня никому не удавалось – у всех своя жизнь, свои проблемы и печали, но, когда могли, приезжали.

Ярослав совершил настоящий подвиг. Он, если надо куда-то по делам, отвозил нас вместе с Арсением.

Я подала на развод. На консультацию к адвокату меня с трехнедельным Сенькой привез Ярослав. Пока я была на приеме у юриста, Ярослав сидел с моим сыном, даже менял ему памперсы.

Он же возил меня оформлять на Сеню документы: свидетельство о рождении, регистрацию по месту жительства и т. п. Низкий ему поклон.

* * *

Одно меня мучило, не отпуская: судьба моих двух старших детей. Они были с Машей. Но Шуйский… Неизвестно, какой кульбит он выкинет в следующую минуту. Пока дети доступнее для него, чем для меня, мне покоя не видать! Детей надо было как-то забрать. Притом срочно.

Мы с няней разработали целый план.

Я Машу запираю в доме снаружи, предварительно забрав Аню и Тёму. Имитирую бандитский наезд. Приходит Шуйский. Няня вся в слезах. Ей, как профессиональной актрисе, сыграть такую сцену проще простого. Рассказывает ему, как я, обезумевшая тигрица, вместе с шайкой разбойников ворвалась в дом, устроила скандал. Стала собирать вещи сына и дочери. Потом попросила ее на минутку зайти в одну из комнат. И хлоп – она в ловушке.

У Ярослава был друг – здоровенный такой мужик. Он разыграл роль бандита. Сказал мне:

– Ты, Лера, не беспокойся… Во сколько твой-то домой явится? Что с ним сделать?

– Ничего с ним делать не надо, ради бога… Это спектакль, чтобы Шуйский ничего не сделал с няней.

– А то я могу… Один мой щелбан – и он свалится!

Обошлось без насилия.

Деток я забрала. Шуйский вернулся – няня лежит в трансе: детей выкрали, она ничего сделать не смогла – лежит умирает…

Но я опять ошиблась. Думала: Шуйский встанет на дыбы, пустится вдогонку, подключит к поиску сбежавшей семьи все частные агентства и государственные правоохранительные органы.

О ужас! Мать-злодейка вырвала любимых детей из теплых объятий любящего отца! И что же? А ничего.

Все отлично! Впереди Новый год – главный праздник страны. Шуйский теперь – парень молодой-свободный. Можно компании у себя собирать, отмечать торжество. Провожал он 1998 год бурно.

Погрустнел Шуйский несколько позже, когда понял: я всерьез решила разводиться, когда начались переговоры с моими адвокатами… Я сразу стала все «деловые» переговоры с Шуйским вести через адвоката.

* * *

Теперь в Татьянином доме на станции Клязьма существовали девять человек: я, Татьяна, ее муж, ее трое детей и мои трое детей. Так прожили полгода. Мы с Таней очень подружились. Она очень хорошая, просто редкая женщина, человек добрейшей души. Я в этой книге хочу ее поблагодарить за все, что она для нас сделала.

На что я жила тогда? Кто-то из друзей предложил дать концерт. У меня даже костюма приличного для сцены не было! Но ничего. Поехала – отработала за смешные деньги. Но это в тот момент было серьезное подспорье.

Когда начались разные «предразводные» юридические действия, я поняла, какой тяжелой и затяжной может стать моя война с Шуйским!

Я была абсолютно нищим, бесправным существом. Но когда зашла речь о разводе, выяснилось: Шуйскому очень даже есть что со мной делить.

Зная о феноменальной способности Шуйского психологически меня уничтожать, я, как и говорила выше, имела с ним дело только через юристов. К сожалению, моя стратегия опять потерпела фиаско. Через полгода, которые я с моими малышами провела на Клязьме, супруг морально полностью меня вымотал. Как? А вот так: заочно, через посредников – уметь надо! А ведь до самого бракоразводного процесса было далеко…

Но я поняла: Шуйский сделает все, чтобы не отдать мне детей, ибо у него имеются для этого средства. У него был еще азарт, запал: конфликты только тонизировали его! А я? Я, хоть и приобрела некое подобие душевного равновесия, в какой-то момент совершенно устала. Трое маленьких детей все-таки.

В тот период меня поддерживали книги духовного содержания. Положу старших детей спать, покормлю, помою, укачаю Сеню и лежу – читаю. В то время я открыла для себя книги дьякона и миссионера Кураева… Сравнительно недавно мне посчастливилось с ним познакомиться – это произошло на одной церемонии в храме Христа Спасителя. Я подошла к отцу Андрею и сказала:

– Спасибо вам за ваши труды. Ваши книги помогли мне в один очень трудный период жизни…

Он необыкновенно умный человек – очень интересно рассказывает о Боге, религии, вере. Я организовала его лекцию в школе, где учатся мои дети… Отец Андрей умеет просто говорить о сложном: так, что даже школьники могут понять…

Мне нужно было работать. Денег не хватало.

Мне звонили – предлагали выступления. Конечно, это были не те деньги, которые я сейчас зарабатываю, но я ни от чего не отказывалась – не имела права. У меня дети, которых надо было кормить, одевать, обувать.

Организация выступлений превратилась в настоящую проблему – у меня тогда не было директора. У Шуйского одно время работал молодой человек. Сначала все у него шло нормально. Потом между ним и моим супругом как будто кошка пробежала. Он-то мне и подкидывал кое-какие концерты к нашей с ним взаимной выгоде…

Позже, когда Шуйский узнал, что его сотрудник организовывал мне выступления, он все деньги, заработанные мной тогда, у меня вычел…

Те полгода я худо-бедно продержалась. Даже приняла вместе с Сеней участие в передаче Арины Шараповой. Вырваться в Москву тем более было непросто, но я это сделала! Не буду подробно рассказывать о том, к каким ухищрениям мне пришлось прибегнуть, чтобы добраться до парикмахера – покрасить волосы, привести в порядок прическу и оплатить его услуги…

А жизнь продолжалась своим чередом. Нужно было готовить детей к школе. Мы нашли им деревенскую учительницу, которая занималась с Аней, Тёмой и Татьяниными детьми, рисовала с ними, читала, писала. Стоили ее услуги смехотворно мало. Все-таки в деревенской жизни определенно есть свои преимущества. В те дни, когда у меня случались редкие выступления, с моими малышами иногда оставалась сестра Татьяны.

Жизнь вошла в какое-то новое тихое русло. По крайней мере, я была готова тогда принять все так, как оно есть. Многие тогда мне говорили:

– Лера, увидишь: все переменится. Ты еще будешь с улыбкой вспоминать это время.

Я им не верила. Собственно, все было не так плохо: дети, крыша над головой, занятость, какие-то заработки… Но в возможность серьезных перемен к лучшему мне не верилось. Я не смела и думать о них. Нас с Аней, Тёмой и Сеней никто не бил, не унижал, не истязал. Те, кто через такое прошел, подтвердит: спокойствие само по себе дорогого стоит.

Последнее возвращение

Меня подстерегал новый улар, пришедший с совершенно неожиданной стороны.

Я отработала очередной заказной концерт и уже по дороге домой поняла: мой репертуар безнадежно устарел, просто протух. Завтра меня вовсе перестанут приглашать. Надо было создать нечто новое. Как? В подобной ситуации заниматься еще и работой у меня не было никакой ни физической, ни материальной возможности. Кроме того, я не имела на это никаких юридических прав.

К тому времени тяжба превратилась в мучительнейшее, беспросветное топтание на месте. И не только для меня. Детей пришлось бы разделить, как и пришлось бы поделить дом в Крёкшино. Молодая женщина-адвокат, которая представляла мои интересы, стала срываться. Она мне жаловалась:

– Я больше не могу, ей-богу, я повешусь. У меня нет сил больше общаться с Шуйским. Не могу ни видеть, ни слышать его…

Бедная женщина! Вот кто меня хорошо понимал. Через два года она умерла от рака.

В тот момент, поставив Шуйскому массу условий, главным из которых была моя физическая неприкосновенность, я приняла решение вернуться домой. На сей раз никаких иллюзий насчет своего супруга я не питала, решение принималось совершенно сознательно. Аня должна была идти в первый класс. К окончательному разрыву нужно было как следует подготовиться.

* * *

Август 1999 года. Мало-помалу отец многодетного семейства начал привыкать к тому, что жена и дети рядом, а следовательно, он снова хозяин положения.

Шуйский почти перестал поднимать на меня руку, но, несмотря на это, мало что изменилось в наших отношениях. Страх не отпускал, каждую минуту я ждала чего-то ужасного. Скандалы, выяснения отношений были теми же, что и раньше. Точно так же, как и прежде, он кидался на меня в ярости, только теперь часто кулаки его останавливались перед моим лицом, не нанося удара. Теперь даже было еще страшнее, потому что пугала неизвестность – ударит или нет.

День рождения моемо сына Тёмы совпал с днем рождения «хозяина» нашей жизни, Великого и Ужасного. Супруг решил отметить это событие на широкую ногу – снял ресторан, пригласил гостей.

Праздник напоминал поминки. Присутствие Шуйского никогда не способствовало веселью. Произносились скромные тосты, и гости, понурив головы, сидели, уткнувшись в свои тарелки. Очень быстро все стали расходиться. Впервые на нашем так называемом семейном празднике присутствовала родная сестра Шуйского Татьяна, которая приехала из Иркутска. Не знаю почему, но они не общались друг с другом много лет. Наверное, чем-то она ему не угодила. Вернее, Таня пыталась найти подход к брату: звонила, проявляла всяческое внимание. Когда мы приезжали в Иркутск к его маме, Таня всегда гостеприимно встречала нас, но Шуйский проходил мимо нее, не отвечая даже на приветствие.

Так вот. Лед тронулся, в их отношениях наметилось потепление. Таня впервые приехала к нам в гости. Потом она, конечно, пожалела об этом непродуманном решении. Началось все с того, что Шуйский дал сестре понять: она полное ничтожество, а «великий» брат приблизил ее к высшему обществу, которое, кстати сказать, Таню нисколько не интересовало. Еще на самом празднике он метал на нее взгляды-молнии: что-то его сильно раздражало. Но что? Никто не мог понять.

На следующий день решили продолжить празднование дома в тесном семейном кругу: мы с Шуйским, трое наших детей, няня, работавшая у нас в тот период, наша любимая няня Маша, которая уже с нами не жила, но часто навещала, и сестра Таня. Накрыли праздничный стол, разлили по бокалам французское красное вино, произнесли первый тост. И вдруг наш счастливый именинник задает своей сестре вопрос:

– Кто рыбу чистил?

Она отвечает:

– Маша.

Он:

– Я сказал, чтобы ты это сделала.

Она:

– Я не могла почистить, потому что палец болит.

Он:

– Я сказал: ты в моем доме будешь делать то, что я скажу. Скажу дерьмо есть – будешь есть.

В этот момент он, размахнувшись, плеснул ей в лицо вино из своего бокала.

Красота убранства стола была нарушена растекшимся, словно кровь, вином. Белая стена комнаты мгновенно покрылась красными разводами. Вздрогнув от неожиданности, все замерли. Затаив дыхание, испуганные дети с ужасом взирали на происходившее, но по-взрослому понимали: надо молчать, чтобы всем не стало еще хуже. Потом он резко вскочил, схватил Таню за волосы и потащил к выходу. В нашей крёкшинской «роскошной вилле» не было даже центральной канализации, а во дворе находился специальный резервуар для стока нечистот, который раз в полгода опорожнялся. Он подтащил к нему сестру, открыл крышку коллектора и, держа за волосы, пригнул Таню к земле, грозя окунуть ее с головой в дурно пахнущую жидкость.

Мы все, находящиеся в доме, слышали звуки ударов. Как он ее бил, мы не видели. Таня, заплаканная, вся в ссадинах, вбежала в дом, закрылась в комнате и несколько дней не показывалась ему на глаза.

Как долго я потом вспоминала Танино бледное лицо во время драки после похорон их отца и ее слова о том, что мне еще многое неведомо…

Шуйский был спокоен как танк. Все вернулось на круги своя. Через моих адвокатов он смог мне внушить: после развода я останусь без детей, работы и имущества.

Заработав репутацию взбалмошной и вздорной бабенки, я могла успокоиться и знать: мой повелитель, позевывая, наблюдает со стороны все мои ужимки и прыжки, будучи уверен, что его жертва никуда от него не денется.

Шуйский ослабил бдительность. И тут я сразу поставила перед ним условие:

– Милый, если ты меня еще раз хоть пальцем тронешь, меня рядом с тобой больше не будет. И о том, что ты вытворяешь, узнают все.

Мы с ним договорились так: Шуйский жил в Москве (он там квартиру снимал), а я туда приезжала, когда считала возможным быть рядом.

Через два месяца мы шумно отпраздновали мой день рождения в клубе «Кино». Я выступила перед гостями – деньги, которые мне выдали за это владельцы клуба, мой рачительный продюсер пустил на оплату банкета. Он еще упрекнул меня:

– Я тебе уже дал пятьсот долларов на фотографа.

– Спасибо.

Шуйский, как всегда после примирений, стал со мной весьма любезен и предупредителен. Знал по опыту: он потихонечку войдет в доверие, а дальше опять будет вести себя так, как обычно.

Но мой расчет на этот раз оказался верным.

Я стала работать в студии. Появились новые песни, которые Шуйский, видимо, хранил в загашниках до лучших времен. Я снова стала дешифровщиком. Он бренчит нечто непонятное – я расшифровываю. Потом пригласили хорошего аранжировщика. Так появились «Ты где-то там», «Метелица», «Рига – Москва».

С сентября 1999 года я вернулась к гастролям. Публике было объявлено: у Валерии подросли дети и она смогла вновь начать концертную деятельность.

Постоянные отъезды были мне на руку. Я подолгу не видела Шуйского, никто не мотал мне нервов. Я готова была работать сколько угодно. Но у меня по-прежнему очень болела душа за детей. Как они там без меня?

В тот период у нас работала другая няня. Вернуться в дом к Шуйскому после того, что было, Маша не могла. Я, еще живя на Клязьме, порекомендовала ее Игорю Матвиенко, у которого она готовила, помогала по хозяйству.

Благодаря моим заработкам у нас появились деньги. И Шуйский вступил в какой-то головокружительный круговорот с покупкой-продажей недвижимости.

В самом начале нашей семейной жизни мы приобрели расселенную коммунальную квартиру на Камергерском. Она была в ужасном состоянии, а ремонтировать было не на что. Она так и стояла закрытая. И сейчас, когда появились деньги, ее отремонтировали. Потом Шуйский купил еще одну квартиру. Затем – помещение под офис. Он оформил дело так: вся приобретенная недвижимость принадлежит тому из супругов, на чье имя приобретена. Нетрудно догадаться, на кого это богатство было записано.

В качестве заключительного мощного аккорда своей риэлторской лихорадки Шуйский приобрел двое апартаментов площадью триста сорок и сто семьдесят пять квадратных метров на Кутузовском проспекте и внушительных размеров офисное помещение.

Во время раздела имущества Шуйский очень афишировал, что мне достается «имение» в Крёкшино. Эти руины до сих пор перестраиваются.

Но все равно жест был широкий – оставить мне весь дом целиком. До этого Шуйский предлагал «виллу» поделить пополам:

– Лер, а что? Там два входа – ты будешь заходить с одной стороны, а я с другой.

Постепенно мой гастрольный график трансформировался в то, что на жаргоне музыкантов называется чесом. Я давала по тридцать – тридцать пять концертов в месяц. Сейчас я понимаю, какой это был риск: я могла запросто в один прекрасный день остаться без голоса при такой нагрузке.

Что я получала, фактически работая одна на всю семью? Я еле добилась гонорара от моего рабовладельца (хотя только по документам), да и то двадцать пять процентов от суммы, вырученной за выступления. Я спрашиваю:

– Саша, куда идут все остальные деньги?

– Как куда? А содержание офиса? А оплата труда работников?

Вопросы о том, почему мы хотя бы какую-то жилплощадь не покупаем на мое имя или имена детей, приводили Шуйского в ярость.

– Это что еще? Ты смотришь в сторону развода? Тебе какая разница?

Изводил меня напором. Пока моя карьера, вся недвижимость и деньги находились в его руках, он думал: я никуда не денусь.

Я еще не писала о том, что пару раз пыталась подать на развод, но потом сама же забирала заявление, не доводя дела до конца. Шуйского это развлекало.

Жизнь продолжалась. Шел конец 2001 года. Я была до предела измотана концертами. Из-за усталости моя любимая работа – мое спасение, мое лекарство от всех невзгод – стала мне не в радость.

Радости общения с детьми Шуйский тоже старался меня лишить: он требовал, чтобы я уделяла внимание только ему, подчинила жизнь интересам своего Пигмалиона, без которого я – ничто и никто.

Я поняла: этого человека не исправить. Все было испробовано: в нашей жизни появлялись, так и не сотворив чуда, психиатры, гадалки, священники. Я вешала мужу на шею обереги, читала молитвы. Я научилась немного управлять его выпадами. (Люблю шутить: после общения с Шуйским я могу работать в психиатрической больнице.) Силы мои были исчерпаны. Желание изменить мужа пропало. Моя любовь была убита.

Я устала от рабства. Последней каплей послужил наш с Шуйским междугородный телефонный разговор.

Когда заканчивался очередной гастрольный тур – тридцать концертов на Украине, – я позвонила Шуйскому, чтобы, как всегда, рассказать, что осилила такую работу и завтра – домой. Только начала говорить, он перебил меня какой-то грубостью и кинул трубку. Я перезвонила.

– Саша, не надо так со мной, пожалуйста. Я тоже живой человек, я очень устала, отработала огромный тур. Ну, пожалуйста…

– Не нравится – не ешь.

– И не буду!

Я повесила трубку.

На следующий день, перед возвращением в Москву, я позвонила ему и попросила пожить отдельно от нас. Он согласился – такое было не в первый раз.

* * *

Перед очередным концертом я почувствовала себя совершенно больной. Дело обычное: как бы мне ни было плохо, я не могла просто лечь и болеть, лечиться, если это не входило, конечно, в планы Шуйского. Простуженная, с температурой, я всегда пела концерты вживую. (Я в принципе не признаю фонограммы.) Я пошла к фониатру в поликлинику Большого театра. Доктор поставил диагноз: острый трахеобронхит. Прописал охранительный голосовой режим. И добавил: при таком диагнозе петь крайне вредно. Я предоставила тогда Шуйскому все медицинские документы и предупредила его:

– В следующее турне я поеду только с предоплатой двадцать пять процентов.

Так я добилась денег для себя и детей. Он пошел на это: деваться ему было некуда. Я была его личной курочкой, которая несла золотые яйца.

Следующие два месяца я получала четверть заработанных денег. За это время собрала некую сумму, чтобы продержаться вместе с детьми первое время после побега.

В ноябре 2001 года я подала на развод. Шуйский думал: моя очередная блажь.

* * *

Понимая, что с тремя детьми мне будет тяжеловато бежать, я в начале зимних каникул первым отправила Тёмку в Аткарск, к бабушке с дедушкой. Это ни у кого не вызвало подозрений, потому что он там часто бывал. Как я уже писала, мой второй ребенок в возрасте от года до трех большую часть времени проводил в Аткарске, потому что Шуйский не принял его буквально с первого дня.

С Аней и Сеней мы уехали в Аткарск в январе 2002 года. Помню, позвонила в школу, чтобы отпросить старших на некоторое время с занятий. Меня спрашивают в ответ на мою просьбу:

– На сколько вы уезжаете?

– На две недели, – отвечаю.

А сама думаю: если б я знала, на сколько мы уезжаем…

* * *

Бежать, бежать, бежать! Скорей, скорей! Все дальше и дальше Москва-столица, которая принесла мне любовь, семью, детей, славу. Прощай, город, где я узнала боль от побоев, страх перед жестокостью, ужас унижения, бессмысленность борьбы. Прощай, Саша, я все тебе оставляю. Пусть все твое имущество будет с тобой. Теперь ты поймешь: мы не были тебе по-настоящему нужны, ты не будешь без нас скучать.

И вот мы в Аткарске. Мы среди родных. Мы свободны. Мы вместе.