Текст книги "Upside Down (СИ)"

Автор книги: Ulla Lovisa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Вернув курок в исходное положение, и застегнув кобуру, я тоже спустился вниз. В Яме вдоль стен выстроились несколько пунктов чипирования: водруженные друг на друга прочные контейнеры с сывороткой, урна для использованных ампул, вооруженный пистолетом для инъекций человек. Хаотичная сонная толпа в центре Ямы вяло растекалась по сторонам в узкие линии. Поймав взгляд Четверки, пробирающегося сквозь пошатывающийся во вспышках яркого света поток, я кивком указал ему на нужную очередь.

Выбранную мной точку обслуживал долговязый рядовой с разукрашенной красочной тату лысиной. Он как раз заправлял пистолет трясущимися бледными пальцами с окрашенными в черный огрызками ногтей, когда я подошел к нему из-за контейнера.

– С хуя ли так долго, разукрашенный? – рявкнул я, и ампула едва не вывалилась из незакрепленного пластмассового держателя.

– Прости, Эрик, – сжавшись, пискнул он, все ещё безуспешно борясь со шприцом. – Я…

– Заглохни, – я протянул ладонь и он торопливо, с облегчением опустил на неё приспособление. – Пошел встал в очередь!

Я закинул ампулу в отлитое по её форме ложе и защелкнул крепление, поднес иглу к шее дремлющего стоя бойца и нажал на спуск. С легким пластиковым шлепком игла выстрелила в мышцу и мгновенно опустошила шприц.

– Следующий.

Устройство было простым: корпус, ложе, курок. Заправить ампулу, поднести к шее, выстрелить, выбросить ампулу, заправить новую. На введение инъекции одному бойцу уходило меньше двадцати секунд – с учетом времени, пока тот придвигался вперед и вразвалку отходил из строя.

– Что это такое?

Низкорослая новенькая, перешедшая то ли из Искренности, то ли из Эрудиции, с ещё не сошедшим после спарринга синяком, скрестила руки на груди и с отвращением пялилась на шприц. Её имя болталось где-то в мозгу, но не всплывало на поверхность.

– Вакцина от излишней любознательности.

За ней стояла и проделывала во мне дыры взглядом первый прыгун и головная боль подготовки этого года, убогая Трис. Позади неё переступал с ноги на ногу напряженный Четверка. Над урной я вытряхнул из пистолета использованную ампулу, но не дал ей упасть, а пальцем затолкал в рукав. Подхватил из контейнера наполненную сывороткой колбу и вколол её неофитке. Поморщившись и ухватившись за шею, она отступила.

Выкинуть опустошенный шприц, потянуться к контейнеру, заправить пустой из рукава, поднести иглу к шее Четверки. Он смотрел на меня из-под нахмуренных бровей, на щеках играли желваки.

– Действуй, как все остальные, – шепнул я, нажимая на курок. Игла бесцельно впилась ему в кожу и выскочила обратно. – Не выдавай себя.

Осуждение и разочарование в его глазах на короткое мгновение сменились непониманием, а затем он едва заметно кивнул. Я не был уверен в правильности сделанного. Возможно, этим саботажем я обрекал Тобиаса на большую опасность, но я оставлял за собой шанс на его помощь. Это было спонтанное решение, не имеющее никакого последующего плана, и, несомненно, риск: для Итона, для меня и для Эмми, в первую очередь, – но отменить его я уже не мог. Четверка вышел из очереди, придерживая пальцем место укола.

========== Глава 19. ==========

И вот он стоит надо мной, складывая воедино все данные разведки и свои догадки, целится в меня сквозь туман сомнений и непонимания. Тобиас прочищает горло коротким покашливанием и повторяет уже громче, напористей:

– Ребенок у неё?

Кровь пульсирует в висках с оглушительным стуком, я тяжело и судорожно вдыхаю, пытаясь протолкнуть в сомкнувшееся от напряжения горло немного воздуха. В голове каким-то неразличимым комком вращается путаница из воспоминаний последней недели. Мне уже тяжело вспомнить, сколько дней прошло после смерти Рыжей. Все операции – кровавый круговорот рейдов, поджогов, взрывов, арестов, обысков, расстрелов – перемешиваются и тускнеют в море выпитого между ними алкоголя, день и ночь путаются, лица и голоса сливаются в одно неразличимое пятно.

Я делаю над собой усилие и киваю разрывающейся на части головой.

– С самого начала?

Я усмехаюсь его побледневшей от напряжения и усталости физиономии.

– Ты и твоя девчушка столько раз были у меня на прицеле, Тобиас, – выговариваю я, сглотнув ком. – Думаешь, вы двое были бы живы и на свободе, если бы я на самом деле за вами охотился?

Пистолет в его руке вздрагивает, и дуло начинает медленно опускаться. Четверка растирает уставшие глаза рукой и оглядывается на зажавшуюся возле окна Трис. Она пялится на нас с непониманием и ужасом, с ненавистью ко мне и страхом того, что Тобиас не испытывает того же. Она думает, что знает меня и ясно видит происходящее вокруг, словно оно прозрачно и прямолинейно.

– Зачем ей Трис? – ослабевшим голосом спрашивает Четверка.

– Она – идеальный дивергент, прекрасный экземпляр для показательной казни, – я упираю в убогую взгляд, и она содрогается всем телом, сильнее обхватывая себя руками.

– При чем тут вообще дивергенты, Эрик?

Он убирает отобранный у меня пистолет себе за пояс и складывает руки на груди.

– Ни при чем, – отвечаю я, оглядывая выстроившихся по периметру бесстрашных, сбежавших из-под моего командования несколько дней назад. Они все вооружены и в отличие от Итона продолжают в меня целиться. – Джанин создала из них невидимого, но страшного врага. Эта сука так давно ведет эту пропаганду, что мало кто сомневается в том, что они и в самом деле опасны.

Четверка хмурится и кивает, картинка в его голове начинает приобретать четкие очертания.

– Под видом охоты на дивергентов она просто уничтожит всех неугодных? – догадывается он.

– Да. А остальных запугивает. Те, кто верит в теорию дивергентов, будут бояться ещё больше. Те, кто не верят и понимают истинную суть вещей, начнут бояться, понимая, что за инакомыслие могут стать жертвами охоты.

В комнате, хоть и заполненной несколькими десятками людей, стоит полная тишина. В коридоре и по обе стороны от двери бесстрашные вперемешку с безоружными искренними замерли в непонимании, как действовать дальше. Их встревоженные взгляды переходят с Четверки на меня, на труп Макса, на двух убитых дивергентов, на мой обезоруженный и приставленный к стенке отряд. Физически ощутимую, плотную тишину нарушает скрип ботинок Четверки. Он подходит ко мне и наклоняется, пристально вглядываясь мне в лицо.

– Эмеральд жива?

В его глазах я вижу сомнение. Он борется с собой, пытаясь понять, насколько большую ошибку он совершает, доверяя мне после всего обрушенного мной на Чикаго. Груда убитых и десятки схваченных в плен, хаос, разрушения, охота за ним самим и этой его малолеткой на одной чаше весов и его давнее садистское увлечение – убеждение себя в том, что мы друзья – на другой. Что перевесит?

– Надеюсь, да, – отвечаю я тихо. – Мэтьюз показывает её мне периодически. Пока она считает, что я выполняю все её приказы, она не тронет Эмми. Ведь только так может удерживать меня на привязи. Если с Крохой что-то случится, Джанин понимает, что уже ничем и никем не сможет меня остановить.

– Где она держит Эмми?

– В самом безопасном месте, – говорю я тихо, опуская голову. Предусмотрительная сука. У меня нет ни малейшего понятия о том, с чего начинать его поиски. – При себе. В своем командном пункте.

Он сужает глаза и закусывает губы, скулы приходят в движение, а под кожей шеи скользит кадык. Четверка сверлит меня взглядом и размышляет над моей судьбой. Я встречаю его взгляд прямо и открыто. Убивать меня сейчас он не намерен, это очевидно, этот шанс он упустил. А я прогнал из головы эту минутную слабость, эту острую жажду смерти. Нет, умирать мне рано. Отдаваться им безвольной добычей – на растерзание или разменной монетой для шантажа Джанин – я не стану.

Четверка допустил большую оплошность – связал мне руки спереди. С тем, как близко он ко мне подошел, как растеряны и хаотично выстроены перемкнувшие к нему лихачи, как внимают они его словам, я могу наброситься на него и укрыться его телом, грозясь придушить или утянуть с собой через окно. Трудно спрогнозировать, чего я добьюсь этим и как далеко смогу уйти, даже если из комнаты меня выпустят, но это хоть какой-то шанс.

– Я помогу тебе.

Мне приходится тряхнуть головой, прогоняя с глаз видение возможной атаки. Четверка выпрямляется и оглядывается на Трис в поисках одобрения.

– Что? – переспрашиваю я.

– Я помогу. Эмеральд нужно вытянуть.

Он протягивает ко мне руку и сжимает локоть.

– Вставай, – командует Четверка. Я бросаю короткий взгляд на его ухватившие плотную черную ткань пальцы. Лучшего момента для нападения у меня может не оказаться. Дернуть локтем, заставляя Тобиаса по инерции податься вперед, с размаху ударить его головой, воспользоваться его замешательством и секундным помутнением, вскочить, накинуть на его шею собственные скованные наручниками руки, выпрямиться в полный рост, подтянуть вверх, заслоняя себя, Четверку.

– Эрик взят в плен, – громко сообщает он столпившимся у входа. – Его будут допрашивать и, если потребуется, пытать. Он руководил всеми карательными операциями и является ценным источником информации.

Прислушиваясь к твердому звучанию его голоса, я медленно встаю. Тобиас стоит вполоборота, то ли неосторожно, то ли нарочно подставляя мне спину. Пистолет торчит за поясом сразу перед моими руками. Курок взведен. Выхватить и выстрелить – нет ничего проще.

– Уведите его отряд. Их нужно закрыть до окончания действия сыворотки, а потом допросить на суде Искренних. Выполнять!

В поднявшемся шуме топота ног и отдаваемых моему отряду приказаний повернуться к стене и свести вместе руки, Четверка оборачивается ко мне, одним быстрым шагом перемещаясь мне за спину и лишая меня так и не использованной возможности. Толкая перед собой к выходу, он наклоняется к уху.

– Как она за тобой следит?

– В предплечье левой руки маячок, передатчик моего движения, – я поворачиваю локоть так, чтобы Четверка увидел бугорок вживленного под кожу чипа. Он хмурится и кивает. В его кулаке оказывается перочинный нож, из него с яркой вспышкой отражаемого света выскакивает лезвие. На ходу Тобиас делает надрез и, с силой надавив, выталкивает в небольшом кровавом сгустке крохотную металлическую сферу.

– Что ещё мне следует знать? – толкая к лестнице и воровато косясь по сторонам, шепчет Четверка.

– У нас пару часов, не более, прежде чем Джанин обо всем узнает.

– Придется действовать быстро, – подводит очевидный итог Тобиас. – Есть идеи?

– Возможно, – отвечаю я, поверх его головы оглядываясь на следующую за нами по пятам Трис.

========== Глава 20. ==========

Она стояла передо мной, наклонившись, прогнув спину и оглядываясь поверх обнаженного плеча. Её взгляд был требовательный и жадный, оставляющий на мне ощутимые горячие следы. Голое тело Рыжей сносило напрочь последние остатки рассудка. Её стройные подтянутые ноги, рельефность напряженных мышц икры и задней стороны бедра, упругость ягодиц и манящая влажность плоти под нежными половыми губами – предстающая моему взгляду картина сбивала дыхание и учащала сердцебиение. Моё тело реагировало на неё естественно и незамедлительно. Член требовательно налился кровью, упираясь в ограничивающую его ткань с ощутимым болезненным дискомфортом. В этом не было ничего нового. Многие сочные женские тела пробуждали во мне такое возбуждение, и утолить этот голод было нетрудно. Но не с Рыжей.

Я трахнул её из праздного любопытства, для избавления от непроизвольно возникающих фантазий, из спортивного интереса сорвать с неё пломбу девственности. Есть что-то опьяняющее в овладении девчонкой, к которой прежде никто не прикасался, которая была чиста, наивна и открыта ко всему, что мне хотелось с ней делать. И это возымело ожидаемый, но очень непродолжительный эффект. Сразу после секса с ней, податливой и неопытной, но такой пылкой в конвульсиях своего первого оргазма, у меня заметно прочистилась голова. Как и всех прочих, я вышвырнул Эд из квартиры немедленно, без сожаления, с нетерпением остаться наедине с собой. Она исчезла из моей спальни и мыслей. А через несколько дней безапелляционно заполонила собой весь мой разум.

Попытки отвлечься на работу или других, избегать её, выжечь из её глаз этот привлекающий меня блеск причинением ей физической боли закончились провалом. Я провел всё это время в потугах не думать о ней перед сном, не искать её взглядом в толпе, не прокручивать в памяти видение закушенной губы в попытке сдержать громкий стон, не винить себя за причиненный ей вред, но не одержал победу. Моё тело возбуждалось от одного воспоминания о медном переливе её разбросанных по кровати волос. Мои мысли были заполнены Рыжей: где она и с кем, подпускает ли кого-то к себе так же близко, о чем – и о ком – задумывается.

И вот, спустя почти месяц я капитулировал. Дело было не только в отданном мне теле, дело было ещё и в гордо вскинутом подбородке, в прямом, бросающем вызов, взгляде зеленых глаз, в решительно сжатых губах, в настойчивости и неотступности, в силе воли, в сладком запахе волос, в её месте в таблице инициируемых, в её рвении и амбициях. Это была не хорошо знакомая мне естественная потребность, это была нужда в сексе именно с ней, пусть и неопытной, не способной предложить что-то, кроме полного подчинения. Это было удовольствие не только от физического контакта, простого взаимодействия разгоряченных тел, но и от осознания того, что именно я заставляю её так прогибать спину и комкать между пальцами постель, что именно она так жадно прикипает губами к моей шее.

Под пылающим взглядом Рыжей я расстегнул штаны и подошел к ней сзади, и она отвернулась, едва заметно подаваясь бедрами навстречу. На бледной тонкой спине причудливыми узорами лежали потемневшие от влаги волосы. Я собрал их в кулак, намотал вокруг пальцев и сжал, заставляя Эд выгнуться ещё сильнее и запрокинуть голову. С зажатой в кулаке копны упали несколько холодных капель. Рыжая пугливо вздрогнула и судорожно вдохнула. Нежная кожа её ягодиц, казавшаяся белоснежной и тонкой на фоне черной плотной ткани моих штанов, покрылась мурашками.

Я высвободил рвущийся наружу член и быстрым толчком вошел в Эд. Она приняла меня горячей теснотой. Хватка была крепкой и влажной, и мне пришлось на мгновенье остановиться, борясь с легкой судорогой, верным признаком скорой разрядки. Я впился пальцами в её бедро, упругое и шелковистое на ощупь, закрывая глаза и пытаясь усмирить тело. Само лишь осознание происходящего доводило меня до предела. Я наклонился к Рыжей и, прижавшись губами к её плечу, устремил взгляд на смятые под её руками на столе карандашные наброски. Только так, концентрируясь на этих причудливых геометрических фигурах, я смог начать движение, постепенно ускоряя фрикции. Эд задышала быстро и обрывисто, поначалу неподвижно впуская в себя, а затем начала ритмично подмахивать бедрами. Её судорожные вдохи и выдохи начали прерываться короткими приглушенными вздохами и стонами.

Разжав кулак и выпустив запутавшиеся вокруг него мокрые волосы, я просунул руку вниз и опустил пальцы на её гладкий лобок. Рыжая вздрогнула и тихонько вскрикнула от этого прикосновения, не прерывая движения мне на встречу. Её кожа вибрировала под моей рукой. Я провел пальцами вниз, к пылающим от жара, влажным от возбужденных выделений половым губам, к податливому бугорку клитора, провоцируя в её теле мелкую дрожь. Я переминал его, массажировал, обводил пальцем, отпускал и накрывал ладонью, разгоняя в Эд пылкость, учащая её стоны, увеличивая их громкость и продолжительность. Я вталкивался в неё все быстрее, с силой ударяясь бедрами, крепче – до проявления четкого красного отпечатка – сжимая её ягодицу, точнее и напористее стимулируя клитор, приближая уже знакомую мне её реакцию, и тем самым теряя последнюю связь с реальностью.

В паху образовалась горячая пульсация. Сладкий голос Рыжей, её вздрагивания и хриплые вдохи, трепетание её влажного влагалища сгущали внизу моего живота горячее кипение, приближая долгожданный освобождающий спазм. Я был не в силах – и не имел такого желания – остановить его или вовремя отстраниться, а потому прикусил холодную от влаги волос кожу на лопатке Эд и с приглушенным рычанием кончил в неё, чувствуя, как расслабляется вокруг члена её плоть, и как освобожденное пространство начинает заполнять горячая скользкая сперма.

========== Глава 21. ==========

С головы снимают пыльный мешок. Они думают, так им удастся сохранить местоположение этой их импровизированной базы в тайне. Они думают, что на их сторону переметнулось большинство разведки, а та, что осталась под командованием Мэтьюз – беспомощна и недееспособна. Они думают, что, раз их ещё не накрыли, никому не известно, где они скрываются. Я усмехаюсь.

Комната оказывается очень темной, с низким каменным сводом, без окон – похоже на подвальное помещение. Практически все пространство от стены из красной кирпичной кладки до облезшей и погнутой двери занимает большой ржавеющий стол. Единственный источник света – низко свисающая на спутанном проводе голая лампа накаливания. Доисторическая вещь. В её желтоватом свечении лица присутствующих – сидящих за столом и стоящих возле него – кажутся нездоровыми, словно лица начавших разлагаться трупов. Запах стоит соответствующий – земляной, вязкий, пронзительный смрад гнили. Где-то с неравномерным перестуком капает вода.

– Почему мы должны ему верить? – задает вопрос восседающая в единственном кресле со спинкой и подлокотниками – вероятно, заправляющая всей этой самодеятельностью – женщина. Она кажется мне смутно знакомой, что-то в её лице отсылает мыслями в детство.

– Ему не должны, – отвечает, сминая в руках только что сорванную с моей головы мешковину, Четверка. – Верьте мне. Если все пойдет не так, я сам его убью.

Я кошусь на него с сомнением в правдивости его угроз и понимаю, кого мне напоминает председатель подвального заседания. Те же глаза, те же волосы, та же неоднозначность во взгляде. Это же дражайшая матушка нашего Тобиаса Итона.

– Эвелин, мать её, Джонсон, – встреваю я. Она недовольно хмурится, подаваясь вперед и упираясь локтями в стол.

– Здравствуй, Эрик, – произносит она и коротко склабится.

– Я думал, ты мертва.

Происходящее в этой комнате кажется бредовым сном. Я смыкаю пальцы скованных в наручники рук в крепкий замок и сдавливаю до появления боли в суставах. Кроме Четверки и его считавшейся в Отречении погибшей – то ли от рук супруга, то ли случайно – матери в помещении ещё около полдюжины человек, все – афракционеры. Никто из них мне не знаком, кроме стоящего прямо за Эвелин. Высокий и щуплый, совершенно не прибавивший в массе и лишь осунувшийся с лица, Тимоти Такер. Заика, встревавший между Рыжей и мной, едва не истекший кровью от ножевого ранения, затеявший со мной драку на глазах у всех, подстегиваемый ревностью и показушной бравадой, и благополучно вылетевший из Бесстрашия к изгоям за воровство оружия сразу после окончания подготовки. Очень насыщенное утро.

– Ты ошибся, – кривится Эвелин. – Я думала, ты бездушный ублюдок.

– Ты не ошиблась, – парирую я и снова поднимаю взгляд на Тимоти. Стоит с перекошенной от злости мордой, выпятив подбородок и наморщив лоб, буравит меня глазами. Не отводя от меня взгляда, вступает в обсуждение:

– С-с-с чего он с-с-станет нам по-помогать?

Четверка оборачивается на меня и отвечает уклончиво:

– У него есть свои причины ненавидеть Джанин.

– У н-н-него, впрочем, – выплевывает, краснея от злости и усилий, заика Такер. – Не б-б-было причин не р-ра-работать н-на неё.

Эвелин раздраженно взмахивает рукой.

– Тобиас, – вкрадчиво произносит она. – Ты просишь нас о большой услуге, об очень большом риске, к которому мы ещё не готовы. Мы имеем право знать, на что именно подписываемся.

Итон с мгновение задумчиво рассматривает свою мать, взвешивая её слова, а затем переводит взгляд на меня, словно спрашивая разрешения. Я молча киваю. Он сообщает:

– Мэтьюз держит в заложниках его дочь.

Я словно слышу, как полный удивленного неверия взгляд Тимоти со свистом рассекает воздух, стремительно переходя с Тобиаса на меня.

– Д-д-до… дочь? – едва слышно переспрашивает он. – А Эд?

Его голос, запинающийся и коверкающий слова, произносящий имя Рыжей выстреливает мне в мозг, срывая стоп-кран. Я скалюсь ему через всю комнату и с болезненным удовольствием отвечаю:

– М-м-мертва.

Он бросается в мою сторону в обход стола, сбивчиво и безуспешно пытаясь выкрикнуть какое-то ругательство; кипящий то ли от боли ревности, то ли от боли утраты, то ли от возмущения моим выпадом. Я опрокидываю ногой преграждающий мне путь табурет и шагаю навстречу побагровевшему заике. Тимоти замахивается справа, но я блокирую удар связанными спереди руками, он заносит левый кулак, я захватываю его соединяющей наручники лентой и выкидываю колено ему в живот.

Четверке и афракционерам требуется несколько минут, чтобы нас разнять, и ещё несколько минут, чтобы усмирить вырывающегося заику. Устав от потасовки, за которой она наблюдала равнодушным взглядом, развалившись в кресле, Эвелин прерывает поток спотыкающейся брани Тимоти коротким:

– Уйди.

Его выталкивают за металлическую дверь, и ещё с полминуты все молчат, слыша его шаги и тихие злобные причитания в сыром пустынном коридоре.

– Допустим, – произносит Эвелин, когда устанавливается полная тишина. – Допустим, я верю и решу помочь тебе. Каков план, Эрик?

Мы переглядываемся с Четверкой. Он взвинчен, ходят ходуном желваки, шевелится кадык, глаза неспокойно мечутся по комнате. На мгновенье он зажмуривается, окончательно решаясь на безумие, в которое решил втянуться самостоятельно, и кивает мне, давая мне слово.

========== Глава 22. ==========

Левая рука пульсирует тупой болью: в неровный надрез, сделанный Четверкой, вернули маячок слежения. Я массирую предплечье, и ловлю себя на том, что вместо разминать мышцы, пытаясь снять неприятное ощущение, я безотчетно перекатываю под кожей шарик, обостряя боль, пронизывая ею всю руку аж до шеи.

Я сижу в кабине транспортера и смотрю в лобовое стекло. Бронированный автомобиль стоит перед главным зданием Искренности, где я оставил его ранним утром, отправляясь – по наводке прикормленных Джанин искренних – за сворой нашедших здесь убежище дезертиров из Бесстрашия. С момента, когда ещё до рассвета я вышел из этого бронированного автомобиля, прошло всего три часа, а многое успело поменяться. Например, мой отряд. В неудобной с непривычки, жесткой форме, с твердой неподъемностью экипировки, в неподходящих по размеру берцах в кузове сидят бойцы Эвелин Джонсон.

Дверь с водительской стороны открывается и за руль торопливо запрыгивает высокая рыжеволосая фигура. Что за проклятое утро?!

– Нихуя ты с нами не поедешь, – сообщаю я Кинану, не давая ему даже захлопнуть за собой дверцу. Яркость его рыжих волос настолько очевидно сигнализирует о родстве с Эд, что Джанин Мэтьюз не нужно быть Эрудиткой, чтобы рассмотреть в нем её родного брата; ей не нужно помнить их родителей, работавших до этого кровавого месива в высшем эшелоне Фракции, чтобы его узнать.

Кинан усаживается, ухватываясь за руль с такой силой, что костяшки на его пальцах белеют, и раздается хруст суставов. Его лицо напряжено, подбородок подрагивает, губы злобно поджаты. Это наша первая встреча с момента, когда он узнал о смерти сестры, и я рад тому, что могу найти разумные доводы, чтобы быстро от него избавиться.

Не оборачиваясь ко мне, уперев замерший взгляд в крестовину руля, Кинан тихо цедит сквозь зубы:

– Я не могу не поехать.

– Я понимаю твоё желание отомстить, но…

Он резко дергается на сидении – рукоять его пистолета в кобуре с глухим стуком ударяется о крепление ремня безопасности – и выплевывает мне в лицо:

– Мне плевать, что ты понимаешь, Эрик. Я еду и точка.

– Во-первых, – я наставляю на него палец, едва сдерживаясь, чтобы не превратить его в кулак и не вышвырнуть его к черту из кабины. – Поубавь обороты. Во-вторых, если ты просто хотел со мной пободаться, считай, что у тебя получилось. А теперь возьми себя в руки. Мэтьюз узнает тебя, и если ты и в самом деле хочешь спасти Эмми, то это должно тебя беспокоить.

Он смотрит на меня, шевеля подбородком, то закусывая, то облизывая губы, хмурясь и шевеля носом. Я отчетливо вижу его отчаянную борьбу со слезами. Это словно опрокидывает во мне каменную стену.

– Я все сделаю, – добавляю тише, продолжая под рукавом форменной куртки раздирать рану. – Обещаю.

Кинан отворачивается, опуская голову к рулю и содрогаясь всем телом в молчаливом рыдании.

– Это ты виноват, – сдавленно отвечает он. – Ты и только ты. Надеюсь, тебе очень больно.

Я смотрю, как он, старательно пряча лицо, выпрыгивает из транспортера. Тянуть больше некуда. Подвигаю к себе экран бортового компьютера и вызываю Джанин. Она отзывается мгновенно. Белобрысая сука, вероятно, извелась в своем таинственном бункере в ожидании отчета.

– Почему так долго? – недовольно фыркает она. Потому что готовил всё для твоего смертного приговора, тварь, думаю я, но отвечаю:

– Макс мертв.

Она выдерживает паузу, и я добавляю:

– Я схватил Тобиаса Итона и Трис Прайор.

Это вызывает у Джанин больше интереса, чем смерть давнего – верного, в отличие от остальных, взятых силой и инъекциями – соратника:

– Отлично. Прайор нужна мне срочно. От её дружка избавься.

Я закрываю глаза и усмехаюсь. Ну конечно, избавься от жены, затем избавься от последнего во всем Чикаго – на всем проклятом свете – человека, которому можешь доверять. Резонно. Избавься от дружка или ослушайся и тем самым избавься от дочери. Сука.

– Куда её везти?

– В Бесстрашие.

Так не пойдет. Я снова впиваюсь пальцами в порез. В физической боли есть кратковременное облегчение.

– Ты сказала «срочно», а Бесстрашие в другой стороне от Эрудиции, это раз. Я хочу увидеть Эмми, это два.

Джанин цедит злобно и дробно:

– Вези. Её. В Бесстрашие. Эрик! Оставишь её с отрядом в гараже, за ней приедут.

– Ну уж нет, Мэтьюз, – вспыхиваю я, повышая голос. – Я лично передам тебе Прайор и только после встречи с Эмми. Мне нужно удостовериться, что она жива. Иначе показная казнь отменяется, и ты получишь только труп малолетки, усекла?

– Опомнись, Эрик, – шипит Джанин. – Не смей мне ставить условия, ты не в том положении. Вези её в Бесстрашие. Отбой.

И она прерывает связь. А я понимаю очевидное. Она в Бесстрашии, и всегда там была, прямо под моим носом. Прайор ей и в самом деле нужна срочно, и она будет её ждать в своём командном бункере, напичканном техникой и эмблемами Эрудиции, но спрятанном в подвалах Бесстрашия.

Это объясняет, почему Рыжая и Эмми оказались в её командном пункте так быстро, уже наколотые её сывороткой; это объясняет фарс Макса со спусканием в гараж и любезно открытой мне машиной. Действие электрошокера не было настолько сильным и длительным, чтобы они успели меня куда-то вывезти. Они меня даже в автомобиль не заталкивали. Я отчетливо почувствовал на бицепсах крепкую хватку рук, волочивших меня по полу. Это объясняет показное обнаружение тела Рыжей недалеко от территории Эрудиции. Джанин была согласна бросить на себя тень подозрений – накануне открытия сезона кровавой охоты это уже не играло для неё особой роли – лишь бы убедить меня, что сама она, мозг её операции и Эмми находятся там, среди белоснежно-стеклянных высоток их Фракции. В то время как она не покидала Бесстрашия вовсе.

========== Глава 23. ==========

Грохот выстрела в сырости подземного гаража звучит оглушительно. Худосочная ручонка дергается под моими пальцами, Трис Прайор вздрагивает и пытается увернуться от фейерверка цементных крошек. Я стреляю в первую попавшуюся на глаза камеру наблюдения, и та взрывается искрами и бетонной пылью из поврежденной выстрелом стены. Расчет прост: потеря одного из множества глаз в такой небезопасной близости к свято охраняемому командному центру будет замечена незамедлительно.

– Эй, Джанин! – оборачиваясь к работающей камере в противоположном углу, говорю я. План совершенно безрассудный, шаткий, основанный на маниакальной одержимости Мэтьюз, потерявшей покой и здравый смысл из-за этой девчонки. Кто бы мог подумать, что именно она окажется искомым дивергентом? Кто бы мог подумать, что она согласится – какое великодушие, какое самопожертвование во имя совершенно лишившегося ума и здравого смысла Четверки, какое самоотверженное стремление отомстить за смерть родителей – на участие в этом представлении? Кто может знать, подействует ли это? Кто может предположить, пойдет ли хоть что-то близко к тому, как я намеревался действовать?

Единственное я знаю наверняка: я убью Прайор, если это потребуется. Если она хоть наполовину настолько важна для этой белобрысой суки, как мне это представляется, такой шаг будет подписанием смертного приговора Эмми. И Тобиасу. Возможно, Итона придется пристрелить прежде, чем пустить пулю в Прайор, во избежание осложнений и потери драгоценного времени на перестрелку или драку с ним. Я понимаю, что пойду на это без промедления, если это хоть на йоту приблизит меня к Крохе. Или если они окажутся бесполезными и станут мешаться под ногами.

Но пока – вопреки приказу Джанин – живой Тобиас прячется в кузове транспортера, а Трис Прайор – мой стратегически важный заложник. И основная ценность её состоит в её жизни, и возможности Мэтьюз отобрать эту жизнь посредством публичной казни.

– Джанин! Хватит разыгрывать эту комедию. Я знаю, ты где-то здесь. Ты настолько близко, что я чувствую твоё дыхание, когда ты склоняешься к монитору.

Отряд, возглавляемый Тимоти Такером, в нетерпении переступает с ноги на ногу. Переодетые в однострой изгои – пусть некоторые из них, включая самого Тимоти, какое-то непродолжительное время считались членами Фракции Бесстрашия – разительно отличаются от моих бойцов. Оружие держат неловко, опасно направляя приведенные в боевую готовность стволы в соседей или в собственные ноги, мечутся взглядом вокруг себя; выстроились в совершенно беззащитную со спины массу. Удивительно, как при такой неспособности к пониманию и адекватному ведению боя они умудряются давать отпор взбесившейся Эрудитке. Поразительно, как – при всей своей бездарности и неспособности удержаться ни в одной из Фракций – эти отверженные вообще оказались подготовленными к происходящему. Откуда у груды выброшенных за бесполезностью отщепенцев оказалось знание о готовящемся перевороте? Почему факт того, что не только Эрудиция, – лишь небольшая свора приближенных к Джанин, – но и афракционеры уже некоторое количество лет готовятся к военизированному конфликту, оставался надежно скрытым? Как, располагая определенным количеством данных, – а разведка, судя по поведению Четверки, и количеству в первый же день присоединившихся к Эвелин Джонсон лихачей, знала достаточно и о Мэтьюз, и об изгоях, – Бесстрашие допустило это? Почему влияние Макса оказалось столь сильным во Фракции, разделенной на несколько независимых – возглавляемых отдельными, не подчиняющимися друг другу Лидерами – департаментов именно во избежание подобных ситуаций?