Текст книги "Upside Down (СИ)"

Автор книги: Ulla Lovisa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Впрочем, подозревать его в убийстве не приходилось. Он не мог допустить такой вопиюще очевидной оплошности. Каждый, кому доводилось обедать за одним столом с Финли или посещать с ним собрания, на которых он мелким острым почерком записывал что-то в своих бумагах, знал, что Финли – левша. Выпустивший лишь одну смертоносную пулю пистолет покоился под правой рукой. Непосредственного исполнителя убийства Финли стоило искать не в руководстве Фракции. Но поведение Макса явно говорило о его причастности. Разведка не ошибалась. Эд не ошибалась.

Я подался вперед и прижался губами к её плечу. Нам нужно было поговорить. Для понимания происходящего ей не хватало одной важной детали, но Рыжая не спешила заводить беседу.

– Открой кран.

Она качнула головой, не поднимая её с колен.

– Но ванна полная.

– Открой, пожалуйста, кран, – повторил я тихо и медленно. Наличие в предложении нетипичного для меня проявления вежливости возымело должный эффект. Зашумела вода, и начали подниматься клубы пара.

Я обхватил Эд руками и, крепко сжав, подтянул к себе. Её холодная спина прижалась к моей груди, пряди мокрых волос прилипли к моей шее и щеке. Я коротко поцеловал её ухо и прошептал:

– Мне известно о Джанин и её планах.

Под моими руками уставшее и расслабленное тело Рыжей вмиг налилось сталью напрягшихся мышц. Она попыталась вырваться из объятий, но я усилил хватку, крепче прижимая её к себе.

– Успокойся! Успокойся. Я не замешан, слышишь? Вчера Финли ввел в курс дела.

Она снова дернулась.

– Он был жив, ясно? – шипел я ей в ухо, сжимая зубы от усилий. В этот момент подозрений о моей причастности Рыжая была особенно сильной.– Когда я уходил, он был жив.

Эд повернула голову и, косясь на меня через плечо, торопливо зашептала в ответ:

– Вас подслушали. Это ставит все на свои места. Теперь, когда Мэтьюз знает, что тебе все известно, она поторопится действовать. У них и так все почти готово, не хватает только армии. Их наркотик уже прошел испытания на людях, и то весьма успешно. Она готова к тому, чтобы подмять под себя все Бесстрашие.

– Ты об этой новой сыворотке послушания?

Рыжая кивнула и сообщила:

– Джанин называет её инъекцией повиновения.

Я вздохнул. Все перевернулось с ног на голову – буквально безостановочно вращалось – за последние несколько дней.

– Со мной ей это лекарство не потребуется, – зарывшись носом в рыжие влажные волосы и вдыхая их сладкий аромат, сказал я. – У меня есть два рычага, ухватившись за которые, она сможет вертеть мной, как захочет. Вас с Эмми нужно спрятать. И то прямо сейчас.

– Не глупи, – усмехнулась Эд. – Отовсюду ведется слежка. Посреди ночи нас сразу заметят. Лучше дождаться привычной утренней толчеи.

Я молча кивнул, сильнее сдавливая её в объятиях и зарываясь лицом глубже в волосы. Семь лет безоблачного счастья были перечеркнуты чужим голодом к власти. Я злился от близости и силы угрозы, от бессилия исправить это все в одиночку, и от парализующей мощи страха за жену и дочь.

– Возможно, удастся ненадолго исчезнуть в потоке людей, – продолжала Эд. – Но я не знаю, куда идти.

– Она не будет искать у себя под носом, – предположил я. Рыжая покачала головой.

– Не думаю, что Эрудиция – лучший вариант.

– Твои родители замешаны?

– Мать слишком честолюбива и искренне верит в постулаты Фракции; отец всегда недолюбливал Джанин за излишние амбиции. Они не самая приятная компания для летнего пикника, но не станут ввязываться в подобное.

Я заставил себя отодвинуться и заглянуть в лицо Эд. В неярком свете ламп она выглядела уставшей и отчаявшейся.

– Ты предполагаешь или знаешь это наверняка? – требовательно спросил я, встряхивая Рыжую. Её опустевший взгляд, устремленный бесцельно куда-то вперед, вновь обрел жизнь. Изумрудные глаза задвигались.

– Я знаю совершенно точно, – ответила она. – Много лет за ними приглядываю.

Мои наручные часы на ворохе одежды, оставленном на полу, показали 00:00. Время бежало неумолимо быстро. Внизу живота острым холодном осело тревожное предчувствие. Наступивший день будет тяжелее только что закончившегося, это точно. Но пока вокруг царило призрачное спокойствие, а по другую сторону прикрытой двери в своей кровати, в обнимку с любимой несуразной игрушкой, спала Эмми, у нас было пару часов на себя.

Я подхватил подбородок Рыжей, заставляя её повернуть ко мне голову, и поцеловал её приоткрытые губы.

========== Глава 12. ==========

Захват слабел, рука, сдавливающая моё горло, постепенно разжималась. Он был достаточно изворотливым, техничным и точным, чтобы избегать моих ударов; но слишком щуплым и костлявым, чтобы их выдерживать. Его ошибка состояла в том, что он вцепился в мою шею, подставив мне незащищенный бок. Он надеялся придушить меня прежде, чем я успею сломать ему все ребра. Но его руке не хватало силы держать меня достаточно крепко, а мне не мешала нехватка воздуха и красная пелена перед глазами. Я продолжал методично вколачивать кулак ему под дых, пока рядом с рингом не возник Макс и не рявкнул недовольно:

– Ну все, хватит обниматься!

Мы оттолкнули друг друга и разошлись по углам. Я тряхнул головой, прогоняя легкое головокружение, и утер лицо краем футболки. Во рту стоял металлический привкус крови, одним резким острым ударом в самом начале спарринга ему удалось разбить мне губу. Теперь она пульсировала опухшим очагом боли и обильно кровоточила, но это не имело значения. Я безошибочно чуял близость победы. Противник, чье имя меня совершенно не интересовало, но в повадках и технике которого очевидно читалась принадлежность к Бесстрашию с рождения, кренился налево, кривясь от боли и прижимая ладонь к ребрам.

Я бросился к нему, замахиваясь в челюсть и вынуждая поднять руки для защиты головы, затем точно и сильно ударил в ребра, где ещё мгновение назад он держался за самый болезненный участок. Сдавленно вскрикнув, он пошатнулся и попятился назад. Воспользовавшись его секундным замешательством от острой вспышки новой боли, я ногой пнул его в колено. Окончательно потеряв равновесие, он начал заваливаться вперед, не в силах удержаться на поврежденной ноге. И в момент, когда он почти опустился на четвереньки, растерянный и сгорбленный от боли в боку, я с разворота ногой угодил ему в челюсть.

– Брейк! – вскрикнул Макс и запрыгнул на ринг. Он наклонился к неподвижной долговязой фигуре в черной взмокшей форме.

– Жив? – коротко спросил Лидер. В ответ послышалось что-то тихое и невнятное. Макс кивнул и выпрямился: – Значит, подъем!

Я все ещё подпрыгивал и выплясывал на краю ринга, не давая телу остыть. Он оглянулся на меня через плечо.

– Бой окончен, новобранец. Пойди в лазарет, пусть тебе зубы пересчитают и зашьют губу.

Зашивать ничего не пришлось, все зубы оказались на месте. Медсестра сунула мне таблетку от головной боли и обмотанный полотенцем кусок льда. Я как раз приложил его к губе, выходя в темный узкий коридор, когда наткнулся на нетвердо шагающего противника по спаррингу. Одной рукой он массировал челюсть, вторую прижимал к ребрам. Увидев меня, он кисло ухмыльнулся и, оторвав правую руку от своего бока, протянул её мне.

– Хороший бой, – сказал он. Я коротко кивнул, уставившись на предложенную для пожатия ладонь. Она мелко подрагивала, темными разводами в складках кожи высыхала кровь. Я оставил этот его невнятный порыв без внимания и молча пошел прочь.

А утро началось с пронзительного визга одной из девчонок. В своей кровати в общей спальне новичков во сне умер поверженный мной в спарринге врожденный. Сидя за завтраком, я наблюдал, как новость распространялась от свидетелей дальше; как переговаривались и переглядывались люди вокруг; как они исподтишка или в открытую смотрели на меня и затем снова вполголоса что-то активно обсуждали. Четверка сидел рядом, хмурый и неразговорчивый. Он косился по сторонам, наблюдая за происходящим, а затем устремлял взгляд в тарелку перед собой. Он несколько раз порывался что-то мне сказать, но передумывал.

На силовой тренировке все словно напоказ от меня шарахались, но это было мне даже на руку. Любой тренажер, который интересовал меня, доставался мне в ту же минуту, когда я к нему подходил. Даже если до этого к нему выстраивалась очередь. Сразу перед обедом меня вызвали к Максу.

В его кабинете также собрались все инструктора и человек, представившийся доктором. Слово взял Лидер.

– У тебя сильный удар, Эрик, – бесцветно сообщил он. Я передернул плечами, не понимая истинной сути этих слов и не в состоянии предугадать развитие предстоящего разговора.

– К сожалению, – так и не дождавшись от меня ответа, продолжил Макс. – Смерть новобранцев во время подготовки, – особенно в первые недели, – не редкость. Несчастные случаи, тяжелые хронические заболевания, травмы. Как в этом случае.

Я напрягся и сглотнул ком. Вылететь еще до завершения первого этапа из-за какого-то нелепого происшествия мне совершенно не хотелось. Мы бились на тренировке, по правилам и под присмотром инструкторов и Макса лично. Им не удастся повесить это на меня.

– Как в этом случае, – повторил я тихо. – То есть ты хочешь сказать, что это я его убил?

– Нет, – Макс покачал головой и примирительно улыбнулся. – Вовсе нет. Ты здесь именно потому, что должен знать, что это не твоя вина.

И он покосился на доктора, призывая его к слову.

– Да, – кивнул тот, откладывая шариковую ручку, которой игрался все это время. – Причина смерти – гемоторакс, сильное внутреннее кровотечение при повреждении легких сломанными ребрами. – Доктор – невысокий, немного полноватый мужчина трудноопределимых лет – поерзал на стуле, – Ты сломал ему ребра, привычная травма для спаррингов…

– И тебя никто в этом не обвиняет, – торопливо добавил Макс, хмурясь на доктора. Тот ответил ему легким подергиванием брови и продолжил:

– Смерть наступила из-за неправильного лечения. При корректно проведенном медицинском вмешательстве подобная травма не опасна.

Когда заседание – как оказалось, служившее лишь одной нелепой цели: успокоить меня и убедить в моей невиновности – закончилось, в столовой уже заканчивался обед, и было немноголюдно. Стоило мне подхватить металлический поднос и направиться к линии раздачи остывших остатков, как за столами и в проходах началось движение. Многие торопились обсудить моё появление с соседями, некоторые преждевременно прерывали трапезу и поспешно уходили.

В тишине и спокойствии пообедав за пустым столом, я отправился в общую спальню на короткий отдых перед вечерней тренировкой. Моё появление на ведущей к кроватям лестнице произвело такой же эффект, как и в столовой. Некоторые уставились на меня, некоторые бросились к койкам, старательно отворачиваясь и делая вид, что спят, не замечая моего присутствия, некоторые сбились в тесные кучки и шептались. Четверка сидел на своей постели и смотрел в стену. Там, сразу над изголовьем моей кровати, красные корявые буквы сложились на сером бетоне в короткое слово «убийца».

Поравнявшись с Тобиасом, похоже, не заметившим моё появление и переменившуюся в связи с этим обстановку, я остановился и заговорил:

– Любуешься?

Он дернулся – под ним заскрипели пружины – и оглянулся. Лицо было осунувшимся и бледным, глаза болезненно блестели, губы были плотно сжаты.

– Твоих рук дело? – спросил я, садясь на свою кровать.

– С ума сошел, что ли? – хрипло возмутился Итон.

– А чего нет? – гоготнул я. В спальне все притихли, прислушиваясь и старательно это скрывая. – Или боишься, что и тебя убью?

Четверка резко дернулся вперед и прошипел мне прямо в лицо:

– Как ты смеешь об этом шутить? Погиб один из нас. Тебя это вообще не беспокоит?

Я тоже наклонился, почти уткнувшись носом в лицо Тобиаса.

– Что толку с моего беспокойства? Он уже умер, мои сожаления или реакция на подобную хуету, – я ткнул пальцем в сторону надписи на стене, – ничего не изменят.

На этом разговор был исчерпан. Четверка демонстративно повернулся спиной. Я приставил подушку к перилам и улегся ногами к стене, задумчиво разглядывая алое слово. У-бий-ца. Как бы там ни распинались Макс, инструкторы и скучающий доктор, и чем бы они ни руководствовались, сказанное ими было ложью. И меня это не пугало. Возможно, своевременное и лучшее лечение могли изменить конечный исход. Но врожденный умер. И этого бы не произошло, если бы я не раздробил ему ребра.

Убийца. Краска ещё источала едкий запах и влажно поблескивала в свете ярких ламп. Сколько раз я грозился оборвать чью-то жизнь, и вот только сейчас – без предварительных угроз и такого умысла – я и в самом деле убил человека. Я задумчиво потрогал языком щемящую от боли разбитую губу. Почему-то этот свершившийся факт и реакция окружающих на него ничего во мне не затрагивали. Совершенно никаких эмоций, совершенно никаких мыслей на этот счет.

Я взбил поудобнее подушку и вскоре задремал.

========== Глава 13. ==========

Навязчивая идея появилась из ниоткуда и активно прогрессировала. Началось все со встречи на мосту. Пьяная Эд О`Лири и её претензии по поводу моей жестокости и несправедливости застряли у меня в голове. И уже позже той ночью, развалившись на кровати и наслаждаясь тишиной и минетом от Сив, я вдруг поймал себя на том, что на место её растрепанной голубой шевелюры пририсовываю длинные рыжие волосы. Сив помогала себе рукой, от локтя и до кисти вокруг неё завивалась вытатуированная ящерица; у Эд на той же руке некоторое время назад появился черный рукав. Лица Сив не было видно, и вместе с темнотой, воображением и удачным совпадением расположения татуировок, получалась практически идеальная фантазия.

Спустя несколько дней я откровенно скучал на собрании, посвященному расследованию нападения на новобранца Тимоти Такера. Вполуха слушая доклад о результатах, я покачивался на стуле и безразлично пялился в планшет, где всплывали кадры видео-наблюдения и показания свидетелей, сопровождающие слова агента внутренней разведки. Не вчитываясь в данные и лишь изображая сосредоточенность, я сворачивал все новые и новые окна. Я бесцельно перелистывал свои документы, когда наткнулся на папку с личными делами новобранцев. Провернув список вниз, я остановился на строчке «Эд О`Лири». Напротив её досье мерцало новое уведомление: «обновлена медицинская карта – 72 часа назад».

Внутри оказался немногословный отчет о проведенном сразу после происшествия с Такером осмотре Рыжей: ранений не обнаружено, основные показатели в норме, психологическое состояние удовлетворительное. Запись, предшествующая этой короткой заметке, была куда обширнее и интереснее. Это был обновленный после завершения первого этапа подготовки медицинский бланк. Цифры и графики: давление, пульс, частота дыхания, активность мозга в состоянии спокойствия, при физических нагрузках, под воздействием стресса. История болезней, в которой значились преимущественно травмы, полученные в ходе тренировок или спаррингов; пустующая графа с хроническими заболеваниями.

Результаты плановых медицинских осмотров: терапевт – жалоб нет, состояние удовлетворительное; хирург – жалоб нет, оперативные вмешательства не проводились; гинеколог – жалоб нет, состояние удовлетворительное, девственная плева не повреждена. Психолог – основанные на периодическом наблюдении заключения: поведение гибкое, социальная активность высокая, стрессоустойчивость. Самокритичная, настойчивая, аккуратная. Неагрессивна, неконфликтна. Установила крепкие дружественные связи. Ориентация – гетеросексуальная, предположительно.

Я тихо хмыкнул себе под нос. Конечно, неконфликтная и неагрессивная. Руководимая то ли хмельной головой, то ли всплеском гордости от собственного геройства, то ли показушным беспокойством за крепко установленные дружественные связи с заикой, она сорвалась с катушек во время допроса. Сорвав все предохранители, Рыжая выдвигала какие-то требования и обвинения, буравила меня возмущенным взглядом, посылала меня к черту, затем едва не разрыдалась и в довершение к своему «гибкому поведению, неконфликтности и стрессоустойчивости» истерично хлопнула дверью.

Через неделю после первого собрания с внутренней разведкой дело по нападению на Тимоти Такера пришло к логическому завершению. У нас был список имен, нужна была лишь финальная формальность – опознание. Вечером была назначена первая тренировка в городе, практическое применение тактических навыков, и воспользовавшись тем, что все новобранцы вслед за инструкторами отправились к поезду, а значит, никто из трех подозреваемых не будет околачиваться поблизости, я пошел к заике.

В палате он оказался не один. С ним была Рыжая, и это стало весьма неприятным сюрпризом. К своему удивлению я обнаружил в себе острый укол нелогичной ревности. Малолетняя выскочка из Эрудиции – минутное помутнение на мосту и короткая пьяная фантазия не в счет – была мне безразлична, но видеть её, целующуюся с заикой, было неприятно.

– В поезд, – приказал я, вперив взгляд в Эд. – Бегом!

Моя реакция на неё была неразумной, беспричинной и бесперспективной, и сильно мне мешала. От Рыжей нужно было оградиться, изолировать себя от её присутствия, восстановить своё привычное равновесие и избавиться от этих несвоевременных навязчивых мыслей. Я сделал все, чтобы с ней не пересекаться, но уже через сутки снова на неё наткнулся.

Она околачивалась под дверью моей квартиры, когда я вернулся с патрулирования. Она напросилась войти и заговорила что-то насчет благодарности за арест виновных в нападении на Такера. Я рассматривал её с усталостью и раздражением. Эд мешалась под ногами, когда мне были срочно нужны душ и несколько часов сна перед ночным учебным поднятием новобранцев по тревоге; когда я избегал её и чистил голову; когда её появление было худшим вариантом развития событий.

Примостившись у двери и пугливо сжавшись, Рыжая вызывала у меня сильное чувство дежавю. Она уже стояла так в моей квартире, в коротком тугом топе и с перепачканными кровью руками, когда вместо думать о случившемся и действовать, я мучился от похмелья, недавно посещавших меня фантазий и несвоевременного возбуждения.

– Всё сказала? – я оттолкнулся от стола и двинулся к ней. От неё нужно было срочно избавиться. – Тогда проваливай!

Вместо выйти, Рыжая собой загородила дверь.

– Между мной и Тимоти ничего нет, – выпалила она, с вызовом уставившись мне прямо в глаза. Я остановился. Приближаться было слишком опасно. Я реагировал на неё не умом, а телом. И тело вспыхнуло желанием, а подсознание подливало масло: «Если только Эрик не снял с неё пробу», «предположительно, гетеросексуальная ориентация», «девственная плева не повреждена». Черт меня дернул читать её медицинскую карту!

– Почему это должно меня волновать? – я не знал даже, кому задаю этот вопрос: Эд или самому себе.

– То, что было в палате, – продолжала она. – Было вырвано из контекста. Это не было настоящим поцелуем…

– Рыжая!

– Он приставал ко мне. И я оттолкнула, как раз когда пришел ты, – не унималась она, а я уже не контролировал себя. Поддавшись импульсу, я сделал к ней шаг и предпринял последнюю попытку:

– Мне похер, веришь?

Ей опасно было находиться в комнате со мной в таком состоянии, вот только Эд, кажется, этого не понимала. Или нарочно игнорировала угрозу.

– Нет, не верю.

Она была прямо передо мной, невысокая, юная, с рассыпавшимися по плечам волосами медного цвета. Светлое лицо, широко распахнутые зеленые глаза, обрамленные длинными темными ресницами. Несколько несмелых веснушек на вздернутом носу. Приоткрытый рот, нижняя губа искусана.

– Лучше уходи, – выжав последние капли здравого ума, посоветовал я. Но Рыжая отрицательно дернула головой и подалась мне навстречу, падая мне прямо в руки. Я обхватил её лицо и уперся лбом в её голову.

– Последний шанс уйти, Рыжая, – шепнул я, не видя ничего кроме её нижней губы, не зная и не понимая ничего, кроме того, что эта глупенькая Эрудитка уже не выйдет отсюда живой.

========== Глава 14. ==========

Разочарование. Острое ощущение того, что меня обманули, вибрировало в теле и требовало немедленного выхода. В голове стоял пульсирующий звон, о ребра изнутри билась неподконтрольная мне ярость. Это было нерациональное, но испепеляющее меня изнутри чувство.

Нам ничего не обещали, я наперед не загадывал, но это было просто смехотворно. Я закончил инициацию первым, и вот такая лучшая из вакантных должностей мне досталась? Командир патрульной сотни. Оказавшееся в моем подчинении подразделение несло постоянную вахту на шестимильном секторе Стены, именуемом на сленге местных рядовых Митчем. Из всех семи равных частей Стены, опоясывающей заселенный Чикаго, выпавшая мне была самой грязной и вонючей. Она проходила по заболоченному и заваленному довоенными обломками металла участку, бывшему некогда дном отступившего и поредевшего озера Мичиган.

Я рассматривал, как скользкая зеленоватая грязь медленно поглощает носки моих ботинок, и чувствовал, что в трясину затягивает не только мои ноги, но и все то, кем я собирался быть и чем намеревался заниматься. Передо мной в несколько нестройных шеренг выстроились три расчета, четвертый стоял на своей двенадцатичасовой дневной вахте. Только что сошедшие со Стены после ночного патрулирования солдаты рассматривали меня с неприкрытым недовольством, откровенно демонстрируя усталость и агрессивную незаинтересованность в происходящем. Те, кто провел ночь в сухой и теплой казарме, были оживленнее: они толкались, переговаривались, гоготали себе под нос, чем-то перекидывались.

Стояла ядовитая атмосфера неприязни, презрительности и нелепой бунтарской бравады. Рядовые намеренно ярко транслировали свой настрой: ну что ты, шестнадцатилетний молокосос-перебежчик, неопытное свежее мясо, можешь нам сделать? Чем дольше я молчал, рассматривая строй, Стену и собственные берцы, тем громче становились солдаты, принимая моё поведение за нерешительность и стеснение. Но я знал, как качественно и надолго избавить их от этой спеси.

Ответственность и неподдельное уважение, четкое понимание и соблюдение субординации, скользкость лести и подхалимства и даже искренняя симпатия и бескорыстное стремление услужить были крайне ненадежными и изменчивыми моделями поведения. Полному и беспрекословному подчинению, двигаемому этими мотивациями, мог в одночасье прийти конец, когда возникали обида, лень, зависть, усталость, несогласие, возможности более выгодного продвижения. Страх был куда более универсальным и прочным двигателем. Никакие сомнения, уговоры товарищей, подстрекания и споры, слабо и «да никто не узнает», шантаж и подкуп не могли подействовать на по-настоящему, глубоко напуганного человека.

Все так же разглядывая со скучающим видом свои перепачканные в болоте ноги, я выхватил из набедренной кобуры пистолет и, не поднимая головы, выстрелил в землю в шаге от начала первой шеренги. Заранее заложенный в груду грязи и травы крохотный заряд детонировал, и под оглушительный хлопок десяток солдат, стоявших близко к взрыву и испуганно дернувшихся в сторону, окатило брызгами зловонной застоявшейся жижи.

По стене пронеслась металлическая дробь, это дежуривший патруль бросился на звук взрыва. Они ошалело уставились на происходящее под ними, не понимая, как следует действовать; сжимали и приводили в боевую готовность оружие, но не решались целиться в сторону своих. В сбившейся в кучу шеренге прошелестела короткая волна взволнованного шепота.

– Правило первое: бдительность, – поднимая глаза на перепачканных и сбитых с толку бойцов, негромко заговорил я. – Не терять бдительности даже в увольнении.

Нерешительно переминаясь с ног на ногу и боязливо оглядываясь, сбившаяся в невнятную толпу шеренга медленно начала выравниваться. Царило молчание.

– Правило второе: субординация. Правило третье: концентрация. Накануне дежурства и на вахте никакого алкоголя, азартных игр, излишне любвеобильных девиц и прочих отвлекающих факторов.

Тишина прервалась несколькими разочарованными вздохами и свистом, а затем из передней шеренги донеслось:

– Ты не представился, брат!

Я повернулся к источнику звука и полдюжины бойцов в дальнем конце ряда, чье самодовольство и спесь не пострадали под грязевым фонтаном, захихикали себе в кулаки.

– Выйти из строя, – скомандовал я и двинулся к судорожным всхлипам едва сдерживаемого смеха.

Одним ленивым медленным шагом из шеренги выступил долговязый и широкоплечий детина. Он ухмылялся одним краем рта и с задором косился на своих веселящихся дружков. Я в несколько широких шагов сократил расстояние между нами и резко выкинул кулак ему прямо в кадык. Удар был точным и достаточно тяжелым, чтобы в течение нескольких минут вдохнуть и выдохнуть из-за спазма и боли было невозможно, а следующие несколько дней горло саднило, но не настолько сильным, чтобы стать смертельно опасным. Хватаясь за шею и разинув рот в попытке хрипло вдохнуть, долговязый повалился в размокшую почву.

Я обернулся к одному из внезапно посерьезневших весельчаков.

– Повтори второе правило, – проскрипел я ему прямо в перекосившуюся от непонимания и испуга физию.

– Су… бординация, – рефлекторно сглотнув в страхе повредить свой кадык об мою злость, ответил боец. Я кивнул.

– Верно. Правило номер четыре: нарушение какого-либо из правил влечет за собой немедленное наказание.

========== Глава 15. ==========

План был наивно прост. Он состоял в следовании привычному графику и обычному поведению, основывался на знании слепых зон камер наблюдения и умении Рыжей заводить друзей. Как и всегда, мы начали утро с совместного завтрака в немноголюдной в столь ранний час столовой.

Эд сидела напротив и традиционно налегала на кофе, поверх чашки поглядывая на Эмми, сосредоточенно несущую ко рту ложку каши. Я кромсал и перемешивал в тарелке яичницу, не в состоянии заставить себя есть. Внизу живота морозной тяжестью застряло тревожное чувство, от которого я пытался избавиться ещё ночью, но оно осталось даже после непродолжительного чуткого сна и продолжало усиливаться. Рыжая перевела взгляд с дочери на меня и улыбнулась, словно видя меня насквозь.

– Не голоден? – тихо осведомилась она, и я невнятно мотнул головой в ответ. Эд кивнула и продолжила: – Мне тоже кусок в горло не лезет. Странно, в кого у Эмми такой аппетит по утрам?

Её звали Эмеральд, ей было четыре, и её зеленые глаза – цвета кристально чистого, яркого драгоценного изумруда, в честь которого мы и назвали Кроху – сосредоточили свой взгляд на тарелке. Там она неотступно пыталась поймать в ложку темную горошину ягоды, болтающуюся на дне. Выбившись из-за уха, прядь вьющихся золотых волос то и дело спадала на лицо, и Эмми раздраженно откидывала её назад, по-деловому поджимая губы.

– Эм, Крошка, – негромко позвал я. Вокруг сновали сонные бесстрашные, в очереди у линии раздачи маялись несколько новичков, мне не хотелось привлекать их внимание к нам. Дочь послушно подняла голову, оставив свою захватывающую охоту.

– Да, папочка? – отозвалась она.

– Я люблю тебя, – поддавшись порыву, сказал я и краем глаза заметил, как переменилась в лице Рыжая. Эмми широко улыбнулась. В её ещё румяных ото сна щечках проступили две очаровательные ямочки.

– И я тебя, – весело ответила она и, все так же лучезарно улыбаясь, вернулась к поимке ягоды.

– Эрик?

Мне казалось, стоит мне отвести взгляд от дочери и взглянуть на вмиг осунувшуюся Эд, я потеряю над собой контроль и почву под ногами.

– Все будет хорошо, Рыжая, – как можно тише сообщил я. В её глазах читался немой вопрос. – Все будет так, как будет.

Она коротко кивнула. Она всегда знала обо мне больше, чем я сам. С самого начала, с первой встречи, когда её обтянутая в тесное синее платье типичной Эрудитки спина наткнулась на меня в переулке за день до Церемонии выбора, она могла смотреть внутрь меня и видеть надежно скрытое. Сейчас она видела мой страх.

Эд сделала последний глоток и опустила чашку на стол. Эмми все ещё гонялась по тарелке за ягодой, но времени продолжать погоню у них не оставалось. Наблюдая за тем, как облаченная в черную униформу с нашивкой «инструктор» тонкая фигура поднимается из-за стола, я поддался ещё одному порыву. В столовой заметно прибавилось посетителей, и вместе с тем многократно возрос шум, так что мне пришлось говорить громче, нас могли услышать, но это было самой малой из моих проблем:

– Эй, Рыжая!

Она вопросительно вскинула брови, сжимая в ладони крохотную руку дочери.

– Люблю тебя.

В её глазах мелькнула тень настороженности и удивления, но губы растянулись в улыбке.

– И я тебя люблю. Хорошего дня. Увидимся вечером.

Эд перешагнула через лавку, перенесла через неё нахмурившуюся из-за прерванной забавы Эмми, и вышла в проход. Коротко отсалютировав мне двумя пальцами ото лба и подмигнув, она вместе с потоком людей направилась к выходу, уводя за собой сопротивляющуюся Кроху.

Я ещё какое-то время сидел над расковырянным в тарелке, но так и не опробованным завтраком, безразлично наблюдая за происходящим вокруг, а затем отправился в свой кабинет. План продолжал работать. Теперь его важнейшая часть была в руках Эд. Мы провели полночи в спорах насчет этого этапа, и пришли к выводу, что у Рыжей нет выбора. Если я появлюсь у школы Крохи, где прежде не бывал, шестерки Джанин незамедлительно доложат о подозрительных перемещениях. Это был весьма резонный довод, и Эд пришлось согласиться. Сегодня ей предстояло привычно отвести дочь к школе, по пути ненадолго исчезнув в недоступной камерам нише, где их должна была ждать вооруженная Тори; затем вернуться в коридор и в следующей слепой зоне обезвредить преследователей. Возможно, в зависимости от ситуации обезвреживание означало убийство. Это вызывало у Рыжей решительное сопротивление, но выбор, вероятно, стоял между ними и Эмми, и был не в пользу шестерок. К моменту, когда я неторопливо дойду к лидерскому этажу в административной части, в одну из подворотен Бесстрашия должны были выйти трое непримечательных изгоев: две женщины и ребенок.

Я толкнул дверь своего кабинета и насторожено осмотрелся. Никаких заметных изменений, никаких очевидных угроз. Ощущая напряженное покалывание в ладони и готовясь выхватить пистолет, я вошел внутрь, следуя привычному маршруту и порядку. Стянуть куртку и бросить на край стола, на ходу включить компьютер и авторизироваться, подхватить планшет, разблокировать, упасть в кресло, закинуть ноги на стол, откинуться на спинку. Все сделать неспешно, не резко, не натянуто. Никогда прежде мне ещё не было так сложно быть собой.

Справившись со всеми пунктами, я обвел пустой кабинет взглядом исподлобья и заглянул в планшет. Первым висело уведомление о получении отчета по делу Финли. Пробежав текст глазами, я хмыкнул себе под нос. Подотчетное покойному Лидеру ведомство, не поперхнувшись, проглотило все собранные доказательства и прежде имеющиеся разведданные, и отрыгнуло немногословный отчет, называющий смерть своего руководителя самоубийством. Джанин – посредством Макса – было подконтрольно все Бесстрашие, кроме важнейшей его части – нескольких тысяч вооруженных и натасканных патрульных, подчиняющихся только мне.