Текст книги "Амулет (СИ)"
Автор книги: TolstyjRyzh
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
– Уж и не знаю, насколько нам удалось предугадать все на завтра, но сейчас я намерен отдыхать! – объявил де Баже, устраиваясь поудобнее на скамье и благосклонно принимая подношение Джослина в виде кубка с вином. – Давай, Хамон, спой что-нибудь зажигательное! Хватит нам тут киснуть, пора выбираться в большой мир!
– Да, пожалуй, на сегодня можно и отдохнуть. – последовал его примеру храмовник. – Джослин, собери ужин да поторопись, бездельник!
– Слушаюсь, господин,. – Оруженосец спешно подчинился, взяв в помощь Валентайна и послушницу.
Хамон же в это время услаждал слух господ самыми весёлыми мелодиями, которые только мог вспомнить.
Были сыграны уже и “Бастард, король английский”, и “Палестинская песня”, и “Herr Mannelig” , и “Пьяный моряк”, и многое другое. Разгоряченные ожиданием завтрашних действий, они пили, пели и даже танцевали.
Доминика потихоньку выскользнула на стену, желая вдохнуть свежего воздуха, а, возможно, и утомившись от грубых мужских разговоров и выходок.
Она тревожилась перед завтрашним днём, но, в то же время, ей просто хотелось, чтоб все это скорее закончилось. Она страшно устала от ощущения безнадёжности, от бездействия, от ужаса, творившегося вокруг. В то же время, ежедневная угроза гибели заставляла ещё больше ценить жизнь. Девушка ловила себя на том, что порой смотрела на тамплиера заинтересовано. “Да что там говорить, милая моя, он тебе определенно нравится”, – усмехнулась она сама себе. Она никогда не любила, ей сложно было оценить зарождающееся чувство. Пока – просто интерес. А развиться во что-нибудь более сложное она ему не даст. Она – будущая сестра ордена святого Иоанна, она ждёт пострига и желает его. Не может так случиться, чтоб мимолётная симпатия, привидевшаяся ей, перечеркнула все то, чего она достигала годами.
Снизу послышались нетвердые шаги и разухабистое пение.
– Ооооо, эгегей, отец сказал мне! – громко фальшивил де Баже.
– Oh, le monde est beau! – ни в склад, ни в лад вторил ему тамплиер.
– Так, дружище, погоди, я, должен прогуляться к понтифику, – хихикнул
Этьен, и тяжело утопал куда-то вбок.
Сен Клер вышел на стену и прислонился к перепету, бессмысленно озирая крупные звёзды. Вскоре на свежем воздухе хмель выветрился., “Да и сколько там было того хмеля, это я с непривычки окосел”, – подумал храмовник. – “Какой болван выдумал поговорку “Пить, как тамплиер”? Можно подумать, остальные представители орденов все сплошь трезвенники!”. Он не спешил уходить, тем более, что шум внизу порядком ему надоел.
Доминика стояла совершенно неподвижно, не собираясь показываться на глаза перебравшим рыцарям, и не решаясь спуститься. Она подозревала, что остальные внизу не в лучшем состоянии, зато скорее всего, в весьма игривом настроении, исключая Булку. “Впрочем, с них станется и собаку напоить” усмехнулась сама про себя послушница.
Видимо, задумавшись, она неосознанно сделала шаг назад, потерялав равновесие и оперлась о стену. Несколько мелких камешков отслоились и тихо покатились по парапету.
Этого, однако, хватило храмовнику,чтоб и вовсе протрезветь, мгновенно подобравшись.
– Кто здесь? – крикнул он, развернувшись.
Простите, сэр рыцарь,. – сказала девушка, нехотя выходя вперёд. – Я… не думала мешать вам.
– Праздновать? – дополнил предложение Сен Клер, правильно истолковав ее заминку. Он провел ладонью по глазам и улыбнулся. – Не бойся, девушка, я не причиню тебе зла. Не настолько уж я пьян.
– Редко когда можно встретить человека, достойно оценивающего себя во хмелю, – усмехнулась Доминика, однако попятились.
– Мне нечего оценивать. Трезвый или пьяный, не было такого, чтоб я брал женщину силой,. – он казался очень серьезным, но тут же добавил с лукавинкой: – Ибо я всегда находил способ ее уговорить!
– Благодарю вас уже за то, что вы не пытаетесь применить этот способ ко мне.
– Доминика, вы правда не должны опасаться никого из тех, кто пирует там, внизу. Они считают, уж Бог знает почему, что я положил на вас глаз. А, судя по моей репутации, я страшно не люблю уступать кому бы то ни было то, что считаю своим.
– Вы считаете меня своей? – брови девушки подскочили вверх.
– Я? Да ни боже мой! – искренне рассмеялся тамплиер, – Но ведь нам не обязательно говорить об этом. Вы можете просто подождать здесь, пока там, внизу, наши соратники не заснут.
– А кто будет стоять на страже? – нахмурилась она.
– Хамон. Я приказал ему не пить, да и кроме того, он слишком опьянён своей музыкой, ему нет нужды в добавочных средствах. И собака.
– По крайней мере, он не пьет, разве что его напоил ваш верный друг.
– Ну, полно вам, Этьен, конечно, не самый острый меч в оружейной, однако ж и он знает границы. К тому же и Булка умён, уж точно больше некоторых людей, – в его голосе прозвучала горечь.
– Почему? – удивилась девушка, невольно подходя ближе.
– Он не терзается различными глупостями перед завтрашним утром.
– О чем вы, сэр рыцарь? Вас не устроил мой план?
– Он хорош, не скрою. Меня не устраивает ваше в нем участие, уж извините за прямоту.
– Что, простите? – она совершенно неосознанно уперла руки в бедра.
– Мне не слишком нравится ситуация, в которой девушка остается один на один с заведомым негодяем, подлецом без чести и совести, который не поморщившись, пожертвует ею ради своей гнусной цели! – тамплиер стоял напротив девушки, в позе, почти зеркальной ее.
– Ну так предложите план получше, сэр рыцарь! Такой, чтоб вы могли втереться к нему в доверие и забрать амулет! – она надавила на слово “вы”, а слово “амулет” и вовсе точно выплюнула.
– И предложил бы, да все так ухватились за твою идею, сумасбродка! Рискуешь жизнью, не думая ни о себе, ни о других!
– Уж чья бы корова мычала, храмовник! Сам втянул меня во все это, а теперь ещё и недоволен! – в пылу ссоры она даже не заметила, что они перешли на “ты”.
– Да я такая же жертва обстоятельств как и ты, Доминика! – Сен Клер вдруг понял, что они стоят вплотную и говорят гораздо громче,чем это требуется.
Казалось, даже упыри снизу притихли, и вдруг со стороны входа послышалось пение шута.
В последнем месяце лета я встретил тебя.
В последнем месяце лета ты стала моей.
В последнем месяце лета речная вода,
Ещё хранила тепло июльских дождей
Внезапно послушница поняла,что расстояние между его и ее лицом сократилось настолько, что казалось чем-то абсолютно несущественным. Она, сама не понимая, что делает, чуть вытянула шею вперёд и вверх, а когда он, словно заворожённый, повторил ее движение, меж их губами совсем не осталось места.
И мы вошли в эту воду однажды,
В которую нельзя войти дважды.
С тех пор я бьюсь тысячи лет,
Но не смог утолить этой жажды
Жажда! – билось его сердце.
Жажда! – в унисон вторило её.
Сен Клер, чувствуя, что теряет над собой контроль, притянул ее к себе, прижал так крепко, словно пытаясь поглотить всем собой. Она не сопротивлялась, а наоборот, подалась ему навстречу, обнимая его за шею, лаская его лицо руками, не отрывая своих губ от его.
Запах вина, исходящий от него, пьянил ее, заставлял глубоко дышать.
Его руки были настойчивы, они нежно пробегали по ее телу, ласкали, требовали.
Доминика вдруг поняла, что не смогла бы оторваться от храмовника, даже под страхом смертной казни.
– Первая любовь была слепа
Первая любовь была, как зверь Ломала свои хрупкие кости Когда ломилась с дуру в открытую дверь
Он целовал ее шею, ласкал плечи и грудь, потом подхватил девушку и приподнял, а она, молчаливо соглашаясь, сцепила ноги за его спиной.
Тамплиер заглянул ей в глаза, чуть наклонив голову вправо, в негласном вопросе.
– Да! – тихо выдохнула послушница, забыв об амулете, упырях, завтрашнем дне и всем остальном. Осталась лишь шершавая поверхность стены, к которой он ее прижал, нетерпеливо задирая ее юбки и разрывая тесемки своих штанов.
Он приник губами к ее шее, чувствуя биение ее сердца, ее прерывистое дыхание, жар ее тела, биение своей плоти внизу.
– Амори! – ее стон, его имя.
– До.. ми...ника… – горло перехватило, воздуха вокруг, казалось, осталось совсем немного.
Девушка ощутила, как онемели кончики пальцев, как в ее спину впивается мелкая каменная крошка, как она и Сен Клер становятся одним целым.
Блаженство было безгранично, он растворялся в ней, пил ее дыхание, двигаясь.
Храмовник замер, послушница положила голову на его плечо, глубоко вздохнула. Вернулись звуки, пропавшие было, уступившие свое место ощущениям.
Хамон пел так громко, что можно было расслышать каждое слово.
В последнем месяце мы распрощались с тобой.
В последнем месяце мы не сумели простить. В последнем месяце лета жестокие дети Умеют влюбляться, не умеют любить.
Он поставил ее на землю и поспешно отвернулся, пока она поправляла одежду.
– Доминика! – его голос был глухим.
– Что ? – в ее глазах плясали чертики, она протянула к нему руки и прежде, чем он успел сказать хоть слово, бросилась к нему на шею и крепко прижалась. Из-за разницы в росте ее голова оказалась у него на уровне груди, он нагнулся, обнял ее, чуть приподнял, так что ее подбородок удобно устроился в ямке его ключицы.
– Что мы сделали?! Господи, зачем все это?.... Зачем? – он ещё шептал, а она накрывала его губы своими, терлась щекой о его щетину, урчала, словно большая кошка.
– Ты понимаешь, что я не смогу тебя потерять? Глупая… девочка…
– Не сможешь. И что с того? Я справлюсь. А иначе и не может быть.
И мы вошли в эту воду однажды,
В которую нельзя войти дважды. С тех пор я бьюсь тысячи лет, Но не смог утолить этой жажды (Наутилус Помпилиус, “Жажда”)
Пение лилось, вплетаясь в их дыхание, в их нервы, в их мысли. Растворяясь в них, снова соединяя в одно целое, теснее и крепче, чем то, что было минутой ранее.
Он молчал, вбирая в себя ночь, ветерок, ее тепло. Ее запах, ее улыбку, которую он скорее осязал, чем видел в темноте.
Высунувшийся было наверх оруженосец увидев их объятия, только пьяно ухмыльнулся и попятился обратно.
Не сразу, но им пришлось спуститься в жилую комнату.
Хамон все ещё пел, хотя и тише.
Этьен и Валентайн спали в обнимку с Булкой, причем храпели все трое.
Джослин умиленно улыбался, норовя облобызать руки послушницы, пока господин в настойчивой форме не отправил его спать.
Храмовник чувствовал, что его лицо горит, понимал, что глядя на него, причина ясна любому дураку, но ничего не мог с собой поделать.
Девушка почти сразу уснула, и лицо ее было столь безмятежно, что у Сен Клера защемило сердце.
Видимо-невидимо звёзд
Видимо-невидимых нам Видимо горят и остывают где-то там. Видимо-невидимо звёзд, Видимо-невидимых здесь Видимо-невидимых, но точно где-то есть!
(Н. Гринько, “Видимо-невидимо)
Шут пел, улыбаясь. Он полностью отдавался ритму, играл голосом, покачивал головой. Казалось, его переполняла какая-то неиссякаемая внутренняя энергия.
Тамплиер вдруг понял, что если завтра что-то пойдет не так, ему будет дело только до девушки. Он без колебаний предаст, убьет и умрет ради того, чтоб она жила.
Он сменил шута, потом разбудил Этьена и лег, но даже во сне с лица его не сходило выражение мучительного раздумья.
====== Часть 19 Защита от дурака ======
Мчится время песчаною змеёй,
Утекает песок водой из рук,
Ты вопросом смущаешь мой покой:
“Для чего мы пришли сюда, мой друг?”
Канцлер Ги, “Терра Санкта”
Сен Клер вглядывался в башню так, словно надеялся пронзить взором камень и проследить за тем, чтоб у послушницы все получилось как надо.
Они с де Баже спрятались за той самой телегой, на которой привезли в замок отца Варфоломея.
Джослин с арбалетом прикрывал их сзади, а Валентайн и Булка расположились на входе в часовню. Хамон ожидал своего выхода спрятавшись так, что сообразить, где он, было решительно невозможно.
Сен Клер понимал, что шуту будет очень непросто выступить против своего хозяина, даже если тот и считал его бывшим. Это было одно из слабых мест плана. “Дьявол бы меня побрал”, думал храмовник, вне себя от беспокойства, “весь этот план – одно сплошное слабое место. Кой бес дёрнул меня на него согласиться?!”.
Его отношения с девушкой одновременно радовали, пугали и злили его, что не могло не сказаться на ситуации в целом. Этьен и Валентайн с утра одновременно были скорбны головой, Джослин – мило улыбался, шут казался отстранённым.
Доминика вела себя так, словно вчерашний вечер им обоим почудился, и он был признателен ей за это. Но
произошедшее вселило в него чувство, которое он уже много лет как не испытывал – страх не за себя.
Он тихо выругался – уже несколько минут, как хрупкая фигурка послушницы забежала в башню ле Дюка, “что там происходит, Nom de Deiu?! ”
Наконец, силуэт девушки мелькнул в широком окне, и тамплиер позволил себе перевести дух.
Итак, она смогла. Судя по всему, Осберт пока что не заподозрил ее ни в чем, иначе он без промедления бы вышвырнул девушку из укрытия, в ждущие объятия упырей. Этих тварей, кстати, под башней “паслось” не меньше полудюжины.
– Интересно, – еле слышно шепнул де Баже, – у них там что, сходка?
– Или это амулет на них так влияет. – в тон ему ответил Сен Клер.
– Тоже вариант, кстати. Ох, голова раскалывается. Зачем я вчера так напился?!
– Очень интересный вопрос, и главное, своевременный.
– Ты во всем виноват! – рыцарь страдальчески скорчился, пытаясь потереть висок под кольчужным капюшоном.
– Я?! – изумился тамплиер, не отрывая глаз от башни, – Это почему ж это я?
– А кто должен был являться “гласом моей совести”? Кто обещал остановить меня, а сам вместо этого убежал глядеть на звёзды в обществе дамы?
– Де Баже, ты бредишь. Какие звёзды? Какие дамы? Я был не трезвее тебя, просто голова у меня крепче, вот и вся разница. И хватит ныть, лучше прикрой меня, пока к нам не набежали гости.
– Они уже тут, – проворчал рыцарь, вскакивая и мощным ударом откидывая навязчивых “гостей” – двух упырей поменьше и одного большого.
– Амори, демоны тебя забери, помоги мне! – зашипел он от натуги, и тамплиеру ничего не оставалось делать, как отвлечься от своего наблюдения и ввязаться в драку.
Шум привлек ещё пару тварей, они довольно хаотично приближались и удалялись, но оставались примерно на одном расстоянии.
Занятые битвой, они едва не пропустили момент появления большого кувшина на окне башни.
– Де Баже, прикрой меня! – Сен Клер пинком в пах отправил упыря поменьше в недолгое путешествие вокруг собственной оси.
– Спокойно, Амори, это пока всего лишь кувшин. Вот когда она его башку там выставит…
– А тебе все шуточки, да? – храмовник почувствовал, что звереет. Полубессонная ночь вкупе с остатками лихорадки, и чего греха таить, определенными переживаниями, отнюдь не сделали его терпеливее.
– Мы же договорились, – Этьен пригнулся, и очередной упырь перелетел через него, за что и поплатился собственной головой. Рыцарь отряхнул меч и продолжал: – Кувшин – это знак, что все идёт неплохо. Значит, она жива и ее ещё даже не тискали. Эй, тамплиер, ты что? Шуток не понимаешь? Да Амори, что с тобой, нас тут убьют сейчас, не твари, а сбрендивший Осберт, пока ты в меня молнии мечешь! Я не девица, от взглядов не краснею. Сзади! – он чуть сдвинулся влево и метнул кинжал над моментально пригнувшимся храмовником, вынуждая тварь с шипением отступить. Вконец разозленный, Сен Клер прикончил ее одним ударом меча.
– Так-то лучше! – Этьен выдернул кинжал и обтер его о чахлый кустик, чудом не вытоптанный в этом углу двора. – Не кипятись, дружище, Доминика умна и осторожна. С ней все будет хорошо.
– Твои б слова, да Богу в уши, – хмыкнул тамплиер.
Пока они сражались и препирались, в означенном окне ничего особенно не изменилось. Зато изменилось чуть ниже. Дверь распахнулась и оттуда вышел, толкая перед собой пленника, сэр Осберт.
Беда была в том, что этим пленником была послушница.
Доминика налила себе воды, оставив кувшин на подоконнике, словно задумавшись. Вгляделась в окно, чуть улыбнулась еле заметным за телегой силуэтам. Даже промурлыкала под нос какую-то простую мелодийку.
– Так вот, сэр Осберт, понимаете ли, я очень разочарована вами, – она намеренно использовала самый игривый тон, какой только мог быть уместным в этой ситуации.
– О, сударыня, вы иссушаете мне душу! – тон рыцаря был не менее ироничен, но вот попался ли он…
– Да, сэр. Вы так поспешно….удалились, захватив с собой ту, о которой более всего томилось ваше… сердце, – она сделала многозначительную паузу и кивнула головой в сторону безмолвной Мабель.
– Прошу прощения, милая девушка, но я был почти один, и прекрасно понимал, что не смогу спасти всех. А моя жена столь хрупка и нежна, ей не под силу было бы выдержать всех тех испытаний, которые выпали на вашу долю. О, я обещаю искупить свои грехи, – он шутливо поклонился.
– Ну уж нет, сэр рыцарь, одними извинениями вы не отделаетесь! – послушница капризно надула губки, что по ее разумению, придавало ей сходство с упрямой козой – но мужчины почему-то всегда от этой гримаски млели.
Осберт не стал исключением. В глазах его, и без того масленых, зажглись огоньки уже непритворной похоти. Это одновременно пугало и забавляло Доминику.
“С одной стороны”, – подумала она, – “радует то, что он считает меня легкомысленной бабенкой, убежавшей от тупоголовых мужланов. С другой стороны, как бы он не решил последовать старинным палестинским традициям, гласившим, что мужчина имеет право на столько жен, сколько он может прокормить”.
Тем не менее, видя, что игра продолжается, она не решилась прерывать ее.
– Вы убежали, – продолжила она, словно торопясь высказать все,что был у нее на сердце, – а я вынуждена была проводить время в обществе этих… рыцарей, и их слуг, и вашего шута – она остановилась, увидев на лице ле Дюка неожиданно жесткое выражение, словно на миг приоткрылось его настоящее “я”.
– О, сударыня, я и помыслить не могу, как тяжко вам было в их обществе. Однако ж, все восполнимо, и теперь, когда вы убежали… А кстати, как вам это удалось?
– Мне просто повезло. Они потащили меня с собой в примерно такую же башню в другом конце замка. Еды и воды было совсем мало, а тут ещё и храмовник – он ужасно распутен, представляете? – девушка изо всех сил старалась не переиграть. Счастье, что зритель ей попался не слишком взыскательный, а остальные как будто не обращали на их беседу внимания.
– О, милая Доминика, так вы голодны? – спросил Осберт, нетерпеливо щёлкая пальцами. – Дорогая, накорми же гостью, – он явно наслаждался ролью рачительного хозяина, принимающего гостей и кичащегося своим хлебосольством.
– У нас… у нас почти ничего не осталось, – Мабель, вышедшая из ступора, беспомощно пожала плечами.
– Как не осталась? Негодница, да ты ешь за троих! – рыцарь больно ткнул пальцем в живот несчастной, отчего та инстинктивно согнулась и попыталась отскочить, но не тут-то было.
– Стой смирно, когда с тобой изводить говорит твой законный супруг и господин! – девушка замёрла в непритворном ужасе, и послушница поняла, что пришло время вмешаться.
– Сэр Осберт.. я совсем не голодна, право же, выслушайте меня!
– Да, сударыня, но мы ещё вернёмся к твоему обжорству, милая, – он так посмотрел на жену, что обе девушки немедленно ощутили острое желание оказаться где-нибудь подальше отсюда.
– Так вот, сэр Осберт, я хотела рассказать вам всё. Видите ли, они с какого-то перепугу решили, что амулет может находиться у вас! – она чуть презрительно усмехнулась.
Священник, до сих пор молча внимавший беседе, выразил живейший интерес к сказанному.
– Продолжай же, дочь моя, – ласково обратился он к послушнице. – Отчего это они так решили?
– Право, святой отец, я затрудняюсь ответить вам на этот вопрос. Слабому женскому уму не дано постичь мужских размышлений. Так вот, пока они перепились украденным вином и строили планы на амулет, я сумела сбежать. Едва ускользнула от упырей, но, наконец, я вас нашла!
– Это чудесно, дорогая Доминика, – в голосе ле Дюка прозвучали металлические нотки. – Но как же вы ухитрились нас найти? Ведь мы не трубили в трубы и не вывешивали наших гербов на стенах? – он почти оттолкнул Мабель и вплотную подошёл к девушке. Та, казалось, не осознавала нависшую над ней опасность.
– О, это было не так уж трудно, потому что, видите ли, я была не одна. Благородный сэр Осберт, я надеюсь, вы сумеете найти в себе достаточно сострадания, чтоб принять назад вашего верного шута и оруженосца? Он искренне раскаивается в содеянном!
– Хамон? – не веря своим ушам, переспросил Осберт. – Он здесь?
– Да, сэр рыцарь, он ждёт вас снаружи, со своей верной лютней. Готов принести вам повторную вассальную присягу, или же героически погибнуть.
– Проклятый шут! – ле Дюк в раздражении забегал взад-вперед по комнате, да с такой быстротой, что послушница ощутила лёгкое головокружение.
– Право, сэр Осберт, он смущён и полон раскаяния! Как добрый христианин, вы ведь можете даровать ему свое прощение?
– Я? Прощение?! – выплюнул рыцарь, вне себя от гнева, – Вы бредите, сударыня. Мой шут предал меня, и я никогда не смог бы принять его назад, уж тем более не сейчас,. – он резко схватил Доминику за запястье, и дёрнул ее лицом к окну, завернув ее руку за спину.
– Вот он, ваш спаситель, не так ли, храмовничья подстилка?
Хамон стоял прямо напротив окна, и что удивительно, твари почти не обращали на него внимания. Зато в дверь они ломились с завидным упорством.
Шут прекрасно видел послушницу, правда, ее спутник был менее заметен сзади, но по выражению ее лица Хамон догадывался, что ситуация несколько выходит из-под контроля.
Он кашлянул, огляделся по сторонам и начал:
Итак, стою
У жизни на краю
Но лик ее
И в этот миг прекрасен
И если ты со мной,
Мой друг согласен
Бессмертью жизни
Жизнь отдай свою!
(“Не бойся, я с тобой”, “Вот так стою..”)
Его прервал тихий крик послушницы, которую рыцарь дёрнул за руку.
Сэр Осберт, вы причиняете мне боль! – она бабочкой трепыхалось в его руках, в то же время поглядывая наружу.
– Говори сей же час, девушка, зачем тебя прислали сюда? – он почти шептал ей в затылок, явно наслаждаясь ее беспомощностью.
– Никто не присылал меня! – Доминика сопротивлялась, даже не притворяясь – от боли на ее глаза набежали слезы. В то же время она внимательно следила за происходящим за окном.
Шут застыл в нерешительности, как бы не зная, что предпринять. Потом он развернулся и исчез. Несколько минут спустя ле Дюк и Доминика, которую он волок за собой, точно паук – муху, появились во входе в башню.
– Вы были правы, сударыня, – издевательски-вежливо произнес рыцарь, все ещё крепко сжимая руку послушницы за ее спиной. – Амулет у меня. А сейчас, мы с вами пройдемся, и вы покажете мне, где можно раздобыть ту траву, которая заставляет его работать. Что, не хотите показать? Тогда я сломаю ваши прекрасные пальчики. Без пальцев медик из вас будет никудышный.
Доминика, к его вящему удивлению, улыбнулась ему, точно он и не держал ее рукой в латной перчатке, причиняя боль.
– Вы столь нетерпеливы, сэр рыцарь. Право же, вам бы следовало заняться более продуктивным занятием, вроде ловли блох.
– Я сам разберусь, чем мне заняться, девушка. Впрочем, сомневаюсь, что вы ещё девушка, милая Доминика. Живо за мной, и чтоб без лишних глупостей.
Он едва поверил собственным ушам,когда понял, что она тихонько напевает под нос какую-то странную песенку. “Кажется, со страху эта дурочка совсем спятила”, – подумал Осберт. Твари шли за ним, но почему-то не атаковали, хотя и могли.
– Теперь ты знаешь, почему
огонь похож на рыжую лису. Но если ты хотела спрятать это дерево, то спрячь его в лесу… (Сплин, “Моя любовь”)– тихонько мурлыкала себе под нос девушка.
– И никому не доверяй ключи от дома.
Не клянись на молоке ни сердцем, ни рукой.
И я хочу надеяться на то, что ты останешься со мной….
– Замолчи, ведьма! – разозлился Осберт.
– Уууу, он вылетел за ней в трубу… – не желала замолкать послушница, – уууу, он вылетел за ней в трубу и крикнул ей – Моя любовь! – она и вправду крикнула последние строки. Так как они уже добрались до входа в главную башню, эхо гулко подхватило крик.
Прямо перед ошеломленным Осбертом появился тамплиер, и выражение его лица могло бы навести оторопь и на Геракла.
– Ну и ты подонок, ле Дюк! – Сен Клер смотрел на соперника с определенной долей брезгливости, словно на опасное, но мерзкое насекомое.
– Ага, не скрою. Но и ты далеко не святой, храмовник,. – Осберт молниеносно обхватил девушку за живот, левою рукою приставляя к ее шее кинжал.
– А просто один на один кишка тонка? Обязательно нужно прикрываться, хоть кем? – поинтересовался Сен Клер, одновременно плавно перемещаясь вправо.
– Не двигайся, храмовник, иначе я ее не просто убью. За нами идет целая армия тварей, и я уже успел убедиться в том, что они не трогают того, у кого амулет. Зато твою подружку они с удовольствием разорвут на куски. Или сделают одной из них, что ещё забавнее.
Тихое рычание подтвердило правоту рыцаря, и несколько минут тамплиер был весьма занят. Отбросив очередного упыря, он обернулся – как раз вовремя, чтоб увидеть перед собой Андрэ. Стражник облизнул губы, и направил свой арбалет ему в грудь. Осберт, усмехаясь, втащил девушку внутрь донжона.
На таком расстоянии шансов уклониться от болта не было, но не в характере храмовника было заранее складывать лапки, на манер лягушки из басни. Он дернулся вниз, инстинктивно закрываясь руками.
Щёлкнула тетива, и Сен Клер почувствовал боль в левой руке. “Что ж, это определенно лучше, чем если бы попало в грудь!” пронеслось в его голове.
Он рванул вперёд, сокращая дистанцию между собой и Андрэ, когда перед ним пролетел небольшой, но очень недобрый, хоть и пушистый ком .
Булка свирепо зарычал, тамплиер услышал тихий вскрик сзади себя. Обернулся и успел увидеть молниеносное движение Хамона. Тот взмахнул рукой и стражник попятился, уцепившись правой рукой за кинжал, торчавший из его левого плеча.
Дикий рев отвлек их внимание. За Булкой бежал Валентайн, а его догоняла огромная тварь, уже совсем не похожая на человека – ростом футов в семь, заросшая густой светлой шерстью. Открытый рот её был полон острых зубов, а снизу болталось что-то, определенно похожее на хвост.
“Или не хвост”, – ошарашенно вспомнил тамплиер старый непристойный анекдот.
Он осмотрел руку – болт зацепил ее, крови было прилично, но движениям вроде не мешало.
Тварь прихватила замешкавшегося стражника, откинула его с обманчивой лёгкостью – он неудачно приземлился головой на каменную плиту, да так и остался лежать, глядя в небо уже остановившимся взглядом.
Валентайн явно трусил, но упорно лез вперёд, прямо на чудище. Хамон тоже стоял наготове. Бросив тоскливый взгляд туда, куда ле Дюк утащил послушницу, храмовник стал с шутом “спина к спине”. Булка захлебывался лаем.
Бой был страшен, но краток – Хамон отвлек чудовище на себя, Сен Клер удачно увернулся от длинных когтей, не имевших уже совсем ничего общего с человеческими, финт, отскок, выпад, отскок, он зашёл твари за спину и рубанул по хребту. Меч мало что не вырвало из рук, но тварь чавкнула и упала мордой вниз.
Тамплиер бессмысленно смотрел на чудище, с трудом вытирая лезвие меча. “Кем оно было раньше? Слугой, конюхом, стражником?”.
Он кивнул шуту и Валентайну, который, на свое счастье, не успел близко познакомиться с тварью.
– Амори! – со стороны убежища группы Осберта к ним бежал Этьен. Он спотыкался, махал руками и производил столько шума, что, казалось, все оставшиеся упыри должны были забеспокоитьлся и прибежать, чтоб узнать, в чем дело.
– Что ты здесь делаешь? – удивился храмовник.
– Хочу найти этого ублюдка Осберта и оторвать ему его мерзкую башку, – с готовностью откликнулся рыцарь, вслед за другом вбегая в донжон.
Они бежали по ступенькам вверх, чутко прислушиваясь. Кроме рычания упырей, которых в башне и вправду было прилично, ничего не было слышно.
Булка мчался впереди, восторженно-злобно рыча. Шерсть на его загривке встала дыбом, уши воинственно торчали, хвост вилял, будто штандарт на сильном ветру.
Валентайн пыхтел следом, не желая отставать от питомца.
– Кто с Мабель? – на бегу крикнул храмовник.
– Джослин. Он связал старого пройдоху священника и сейчас пытается уговорить бедную девочку, что я буду куда более приятным мужем, чем этот поганец Осберт.
– В смысле?! – Сен Клер аж приостановился на секунду, – Он ее…
– Он женился на бедной дурочке, и сейчас она не понимает, что ей делать, ведь по ее мнению, они муж и жена перед богом и людьми. Ну ничего, попадись он мне на расстояние удара, она моментально овдовеет! Это ж надо такую пакость сотворить! Упырь болотный! Это я не тебе, тварюка, ты обычное чудище! – с этими словами де Баже скинул с лестницы удачно подставившегося монстра.
Лестница была узковата, но выбора не было – пришлось подниматься, освещая себе путь оставшимися факелами. Снаружи мало-помалу начинало темнеть, и такая же тьма сгущались на сердце у храмовника. Он боялся даже помыслить о том, что ле Дюк может при желании сделать с послушницей. Сен Клер проклял бы себя уже двадцать раз, если б не верил, что это совершенно ничего не изменит.
Сверху раздалось жутковатое чавканье, и сердце тамплиера пропустило удар.
Нет, упыри просто пожирали тело одного из собратьев, очевидно, попавшего под горячую руку рыцаря.
Все на свете имеет свой конец. Их суматошный бег закончился в главном зале замка.
– Гости дорогие! – Ле Дюк удобно устроился в кресле хозяина Паэнгарда, силой усадив девушку к себе на колено, зажав ее ноги своими, точно непослушному ребенку, коего нужно напоить горькой микстурой. Руками он держал ее за локти – за спиной, так что она могла только извиваться и проклинать своего мучителя.
– Заходите, господа. Тут все началось, тут оно и закончится, с Божьей помощью. Или с дьявольской, право же, я перестал различать этих двоих, уж больно похоже то, что творится в последнее время с их попущения. Познакомьтесь с моими новыми слугами. Они, как видите, крепки телом и духом, послушны и неутомимы. А главное – их преданность мне не вызывает сомнений. Не то, что этот жалкий шут! – занятый послушницей , он только мотнул головой в сторону Хамона.
Вбежавшие оглянулись. Сэр Осберт был прав – не менее дюжины упырей стояли вокруг, частично скрываясь в неровном свете факелов. Серьезность их намерений не была наигранной – раскаленные зубы и капающая с раззявленых глоток слюна производили вполне однозначное впечатление.
Один из них качнулся вперёд, но громкий окрик ле Дюка “Стоять!!” заставил тварь с ворчанием повиноваться.
Громкий лай Булки нарушил воцарившееся было молчание.
– Собаку нашли? – ласково спросил Осберт. – Ух, какой уродец! – восхитился он, свободной рукой поглаживая волосы послушницы.
– Ну что, девочка моя? Я так понимаю, заветная травка у тебя с собой? Я так и знал, моя сладкая.
