Текст книги "Амулет (СИ)"
Автор книги: TolstyjRyzh
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
====== Часть 1– Разными дорогами ======
Комментарий к Часть 1– Разными дорогами В произведении используются цитаты из песен различных авторов, как правило, название произведения и имя автора приведени внизу цитаты.
Кубки недопитые. Струны под рукой.
Звонкими копытами за ночной рекой.
Песни не исправлены, дни не сочтены.
Перепутье травами свило сны.
Канцлер Ги, “Разными дорогами”
Исчезло солнце и выползшая луна обливала лес расплавленным серебром. Безветрие придавало чаще особое очарование – не двигались листья, не шумели кроны. Казалось, природа затихла перед какой-то страшной бурей. Уж слишком неестественной была такая всеобъемлющая тишина.
Он прислонился спиной к дереву. Страшно болели все мышцы, голова горела и кружилась, очень хотелось пить. Нет, не пить. Хотелось выпить, нализаться, до поросячьего визга и танцев на столе. До забвения. До синих чертей. До невозможности.
Ибо невозможно было забыть, как и невозможно было помнить. Нельзя было сейчас шевелиться. И сидеть спокойно он тоже уже не мог. Какая-то жажда деятельности овладела им, словно каждая мышца и каждая жила дрожали от нетерпения.
Он хорошо знал эту дрожь, и без этого утомленного тела, подстёгиваемого – чем? Долгом? Нуждой? Телесной немощью?
Он хорошо знал, что нужно сделать сейчас и страшился этого.
Есть вещи уродливее смерти, в сотый раз повторил он себе. А есть и те, что краше жизни.
Так будет лучше для всех.
Он сжал в руке эту проклятую мелкую вещицу, нащупав ее острые грани, ощутив странный, неестественный холод и тяжесть, почти непристойное удовольствие обладания этим…
Сжал крепко. И сделал, что должно.
– “В этом году весна выдалась просто на удивление красивой. Распустились даже те цветы, которые уж много лет как не цвели в этой местности.
Солнце грело мягко и ласково, избегая чрезмерного зноя, дожди были обильны, но не слишком продолжительны. Птицы – и те пели как-то очень уж слаженно, словно задавшись целью создать великолепный хор, на зависть людям” – ну и пошлость, черт побери! Какой слащавый идиот это написал? Право слово. Мабель, чье это творчество ты изволишь читать? – пожилой господин с недоумением обернулся к своей собеседнице, едущей рядом с ним на смирной серой лошадке.
– Но отец! Это же история о прекрасной Иможине и храбром рыцаре Достарбарусе Свирепом! Это сборник баллад, каждая сама по себе поучительна и достойна внимания. И потом, посмотри вокруг. Как красиво! – с детским восторгом воскликнула совсем ещё юная дама.
С первого же взгляда можно было узнать в них отца и дочь – сходство прямо-таки бросалось в глаза. Девушка была из тех, кого трудно назвать “писаной красавицей”, но про кого говорят в современном обществе “чертовски мила”. На вид ей можно было дать лет шестнадцать – семнадцать. Высокий лоб, длинные светлые волосы, завитые и убранные под белую ткань, серые глаза. Стройная, хоть и не слишком высокая – не более пяти футов роста, девушка была богато, хоть и по дорожному, одета.
Ее спутником был человек старше пятидесяти лет, одетый как типичный представитель богатой саксонской фамилии, крепкий, немного начинающий полнеть, но вполне бодрый и готовый к трудностям.
Оба ехали на дорожных лошадях, по бокам же от них передвигались их слуги. В целом, отряд был весьма неплохо вооружен, хотя и ясно было, что это не профессиональные военные, а просто крупный землевладелец с дочерью, возвращаются из дальней поездки.
– Мабель, дорогая, я не уверен,что тебе стоит ехать сейчас верхом. Не хочешь ли ты сесть в носилки?
– Нет, отец, благодарю, но я так люблю чувствовать на своем лице свежий воздух! Смотреть по сторонам и дышать полной грудью. Отец, я так редко выхожу из нашего поместья!
– Ладно уж, тыковка, как захочешь. Просто местность здесь опасная, не зря говорят, что в окрестных лесах пошаливают разбойники. Такая юная девушка, как ты, сама может показаться им достойной добычей.
– Ну что ты, отец, ты слишком мрачен. Гляди, как играет солнце на краю облаков! Как весело чирикают птички!
Пожилой господин только рукой махнул. Уж если дочери опять взбрело в голову твердить о птичках, мышках, ёжиках и прочих лесных тварях – ее не остановить.
– Да вот как раз птицы что-то нынче раскричались, хозяин – старый слуга не упускал ни слова из разговора своих господ.
– О Господи, и этот туда же. Да, Вальдинг, ты прав. Мабель, я боюсь, что твоя романтика на сегодня окончена. Живо в носилки, возьми с собой Бланш, закройте все занавеси и ни звука! Рогар, Вальтер, держите арбалеты наготове. Чтоб меня черти живьём в ад уволокли, если вон за той опушкой нас не поджидает теплая компания!
– Хозяин, а может, попробуем вернуться? – на правах старого слуги, которому позволено больше,чем остальным домочадцам, заикнулся было Вальдинг.
– Вряд ли, старый пёс – Томас из Рокингема, а именно так звали пожилого землевладельца, слишком хорошо помнил те времена, когда он крепко держал в руках арбалет и длинный кинжал, защищая свое поместье от нападений местной шушеры, вконец озверевшей от жестокого налогообложения.
– Мне показалось, будто за кустами я увидал случайно промельк стали. Боюсь, что нас успели окружить. И не пришлось бы голову сложить.
– Мабель, это все твои дурацкие стихи. Какой нормальный человек будет так по-идиотски разговаривать?
– Отец, ну вы же сами говорите стихами! А ещё твердили мне,что это только в сказках возможно. Может, это место проклято? – высунувшаяся из носилок девушка поёжилась.
– Дочь моя! Не отвлекай своего отца от наблюдения за дорогой, иначе он проклянет это место своим страшным проклятием, сугубо и трегубо.
Девушка скорчила гримаску, но промолчала.
Дома ее, рано лишившуюся матери, как правило, баловали слуги и няньки, но отец был строг, и уж если приказывал, ожидал от дочери незамедлительной реакции.
Добравшись до вышеупомянутой опушки, Томас и его старый слуга с удивлением увидели группу людей, совершенно не похожих на разбойников.
На поваленном дереве сидела девушка, точнее, молодая женщина, одетая в черный дорожный плащ с нашитым на нем белым крестом. Под плащём виднелось простое дорожное платье, из грубой коричневой материи. Темные волосы были собраны, карие глаза мрачно глядели на новоприбывших. Рядом с ней сидел мужчина, облаченный в полный дорожный доспех. Кольчужный капюшон его был снят, шлем и вовсе валялся рядом с импровизированным сиденьем.
Мужчина сидел в странной позе – склонившись, он держался за голову, как будто страдая от сильной боли в висках. Женщина обтирала ему лицо влажной тряпицей, а тот приглушённо постанывал.
Прямо на земле расположился ещё один молодой человек, одетый в причудливую, слишком яркую одежду. Он держал в руках великолепную лютню, монотонно наигрывая на ней какой-то тоскливый мотивчик, и кажется, вовсе не обращал внимания на страдания своего господина. Неподалеку, расседланные, паслись три коня, один из которых выделялся своей статью.
Увидев новоприбывших, женщина осторожно встала, чтоб не потревожить молодого рыцаря, и протянула руки, как бы прося о помощи.
– Милостивые государи, заклинаю вас, умоляю, не откажите в помощи моему спутнику! – голос её был чуть хрипловат, как у человека, долго лишённого воды.
– Что с ним произошло, добрая девушка? – невольно смягчившись спросил хозяин Рокингема.
– Увы, господин, мой добрый друг, благородный сэр Осберт ле Дюк из Йорка, внезапно захворал. В бытность его в Палестине, во время сражения за гроб Господень, сэр Осберт получил сильный удар крестовиной меча по голове. Хоть он и поправился и с честью сражался вместе с королем Ричардом, порой у него возникают приступы страшной головной боли. Вот и сейчас, мы едва добрались до этого благословенного местечка, как сэр Осберт не смог больше ехать верхом. Заклинаю вас, есть есть в вашей душе хоть капля жалости, помогите нам добраться до аббатства святого Витольда. Это всего двадцать миль отсюда к западу.
Любезная девица, но ведь ты понимаешь, что….
В этот самый момент юная Мабель, изнывая от вполне обоснованного любопытства, выбралась-таки из своих носилок и стояла позади отца, всем видом изображая жалость к рыцарю. Тот, кстати, не выказывал никакого внимания происходящему. Он совсем согнулся, сполз со ствола дерева и сейчас лежал на мягкой траве.
Третий мужчина вдруг негромко, но чисто пропел, аккомпанируя себе на лютне.
– Моя трагедия комедий балаганных смешней,
И потому безумно мне дорога. Я научился находить себе прекрасных друзей,
Но не могу найти по силам врага!
(Канцлер Ги, “Единственный враг,”)
Томас и его челядинцы остолбенели в ответ на это внезапное проявление искусства.
– Отец! – укоризненно вмешалась в беседу Мабель, не глядя на сурового родителя, казавшегося очень недовольным поведением дочери.
– Отец, прошу тебя, позволь этому рыцарю занять мое место в носилках. Он так болен, а его спутники совершенно беззащитны. И они очень вежливо просят нас о помощи.
– Ага, и весьма необычным способом, – уточнил её отец – сударыня, – обратился он к девушке, – а кто ваш спутник, который столь любезно, хоть и совершенно бесполезно, услаждает наш слух ? Его слуга или шут? И где, черт побери, его оруженосец?
– Простите, милостивый господин ...– девушка остановилась, видимо вспомнив, что и сама не представилась, и имени собеседника не знает.
– Томас из Рокингема, сударыня – тут же подсказал ей Вальдинг .
– Господин Томас, это Хамон, бывший придворный шут его величества Ричарда Плантагенета. Он был когда-то оруженосцем сэра Осберта, но с тех пор предпочел нелегкую долю придворного….шута. – на последнем слове девушка явно запнулась, как бы не решившись продолжать.
– Это в высшей степени странно, милая девушка.
– Что, сударь?
– Все то, что вы мне сейчас рассказали. Молодая женщина, путешествующая в компании из больного рыцаря и спятившего оруженосца.
– О нет, что вы – женщина весело рассмеялась, показав белые зубы. Простите его, добрый господин. Хамон вовсе не сумасшедший, хоть и ведёт себя порой необычно. Просто он всегда любил шутки и розыгрыши. Когда-то, ещё в Палестине, он подшутил над самим монархом, возможно, слишком зло. С тех пор Хамон добровольно принял обет всегда говорить цитатами из песен, и по возможности, петь. У него обширнейший репертуар, он знает саксонские, норманнские, арабские, еврейские, испанские, и много других баллад, лэ, виреле и прочее. Он может прекрасно развлечь вас и ваших спутников в дороге.
Почтенный землевладелец был несколько ошеломлён такими радужными перспективами.
– Нет, сударыня, я бы лучше попросил достойного Хамона (это точно не прозвище? Оно смахивает на название ветчины!) помолчать, насколько это возможно, раз уж он только поёт. В этих лесах частенько водится зверьё покрупнее волков, и коль уж об этом зашла речь, покрупнее людей. Говорят, – он практически перешёл на шёпот, – что люди в этих местах пропадали, и после них не находили даже костей, кои любой зверь обглодал бы на месте, не слишком напрягаясь, дабы утащить их с собой.
– Но сударыня, вы так и не изволили назвать нам ваше имя.
– Простите, сударь, представилась она. Меня зовут Доминика, я послушница в монастыре святой Ирменгильды, подле обители блаженного Кондратия. Может, слышали, это недалеко от Йорка.
– Слышали, конечно. Но девица, – прогудел Томас, – на тебе плащ ордена Госпитальеров. Как попала к тебе их одежда? Или ты украла её? – он нахмурил брови, что смотрелось не страшно, а, скорее, комично.
Томас из Рокингема был добрым человеком. К тому же, он свято чтил древнюю заповедь здешних мест – на тракте в помощи отказу быть не может, ибо и тебе когда-нибудь понадобится подмога.
Поэтому он, хотя и с недоверием, принял решение оказать содействие путникам.
Он подал знак слугам и те аккуратно отодвинули Хамона, подняли все ещё безучастного ко всему сэр Осберта и положили его в крытые носилки Мабель. Та пересела на свою смирную рыжую лошадку, а Доминике дали гнедую, из запасных лошадей. Хамон, вежливо поклонившись, сел на одного из коней слуг, не расставаясь с лютней.
– Видите ли, достопочтенный господин, – продолжала Доминика, – я не так давно вернулась из Палестины, куда ездила вместе с рыцарями ордена Святого Иоанна, в статусе послушницы.
– Как, сударыня! – с непритворным изумлением вскричала Мабель, ехавшая рядом с девушкой, – разве женщины достойны того, чтоб вместе с благородными рыцарями освобождать священный Гроб Господень? Ах, как это интересно!!! Расскажите,пожалуйста, побольше о Палестине. Я умираю от любопытства!!!
– Мабель!!! – отец девушки был возмущен её восторгом, – Сию же минуту изволь отъехать подальше от этой странной женщины. Не думаете ли вы, сударыня, – с упрёком обратился он к Доминике, – что мы поверим вашим россказням? Женщине не место на поле боя, как и вообще на Святой Земле! Не лгите мне, иначе мы остановимся и оставим вас, этого ненормального оруженосца, притворяющегося шутом и этого полудохлого рыцаря возле ближайшей же просеки!
Уверяю вас, господин – его вспышка гнева как будто и не смутила девушку, – у меня и мысли не было лгать вам и вашей прелестной дочери. Я и впрямь была послушницей ордена Святого Иоанна в Иерусалиме. Там я провела три года, леча раненных и больных и исцеляя страждущих. Потом командор нашего ордена приказал мне вернуться в Англию с другими сестрами, ибо пребывание на святой земле дурно сказалось на многих из нас, – на этой фразе Мабель недоуменно нахмурилаись, зато ее отец и слуга вполне понимающе переглянулись.
– Вернувшись, я переехала в монастырь святой блаженной Инмергильды, где и готовлюсь принять постриг. Сейчас мы с сэром Осбертом и его оруженосцем возвращаемся с турнира в Дейлингеме. Полагаю, что и вы едете оттуда же, ведь так?
Томас нахмурился, явно что-то припоминая, а его порывистая дочь, и не пытаясь скрыть свой восторг, всплеснула руками и воскликнула:
– Так ведь это же сэр Осберт был одним из рыцарей в группе славного сэра… ах, как же его зовут, такой высокий, с красными перьями на шлеме, ну да, сэра Ансельма Миллингэмского. Ведь это же сэр Осберт с таким пылом прорубал себе дорогу сквозь враждебный ему строй на второй день турнира, в общей схватке? Он ведь спасал самого сэра Ансельма, не правда ли?
– Так и есть, – ответила Доминика, слегка покраснев, – но сейчас, к моему большому сожалению, чрезмерное напряжение последних дней слишком дорого ему обошлось.
– Госпожа Доминика, пожалуйста, заклинаю вас, расскажите, расскажите нам все о Палестине – как вы туда попали, и что там делали, и… – Мабель очаровательно покраснела и кокетливо прикрыла губы руками, – и о сэре Осберте. Ну отец, это же так интересно, это же как древняя легенда – дева – воительница, прекрасный рыцарь!!
Послушница едва подавила смешок. Право слово, она даже в свои четырнадцать, кои минули уж десять лет как, не была столь наивной.
Отец девушки напротив, нахмурился, хоть и промолчал.
– Видите ли, сударыня – начала молодая женщина, – Палестина очень далека от той красивой картинки, которая представляется вам, когда вы думаете о ней. Там жарко и пыльно, полчища скверных насекомых, да и местные жители далеки от галантности нашей аристократии. Там убивают и ранят за вопросы чести, которые так же нелепы, как и единорог, запряженный в повозку маркитантки. Иерусалим прекрасен снаружи, как яркая картинка, но его узкие и кривые улочки полны грязи и нищих. Сарацины ревностно охраняют свои святыни, да и защитники Гроба Господня ни в чем им не уступают. Это включая их глубокую, в чем-то даже наивную жестокость к любым иноверцам,. – она чуть перевела дух и продолжала.
Вы заблуждаетесь, Мабель, если вы думаете, что женщина может в таких условиях быть кем-то, кроме как целителем, скромной женой, почти не покидающей своего дома (и никогда – с открытым лицом) или…– она запнулась на мгновение, – дамой, с лёгкостью угождающей любой мужской прихоти.
Едущий рядом и внимательно слушающий эту беседу слуга коротко и зло всхохотнул.
– Но вы же… вы ведь – от смущения Мабель сложно было продолжать.
Я – целитель – невозмутимо откликнулась Доминика. – Орден рыцарей святого Иоанна с любезностью дал мне всякую защиту. О да, там было широкое поле для исследований! Отрубленные конечности, вспоротые животы, малярия и лихорадка, кровавый понос и черная смерть – там было много и разнообразно, – лицо слушающей девушки затуманилось, а его цвет наводил на мысли о придорожных кустах.
– Но кроме этого, – казалось, послушница не заметила отвращения собеседницы, – там было огромное количество новыхй лечебных трав, различных веществ, применяемых в медицине. А сколько умных голов и гениальных идей рождались там, привлеченные боевыми надобностями! К примеру, использование горечавки, амаранта, полыни! А сколь полезно оказалось применение трепанации черепа при различных тяжких травмах! – воодушевление женщины, казалось, передается окружающим.
Глаза молодой женщины горели и неприкрытое увлечение темой разговора делало её лицо одухотворённым. Собеседники, однако, слабо разделяли её восторги.
– Простите, любезная Доминика, а что такое “треперация”? – с недоумением спросил Томас.
– О, прошу прощения, я невольно излишне увлеклась и использовала “заумные слова”, как говорил мой наставник, блаженный Фома Кондратьевский. Трепанация – это, грубо говоря, высверливание небольшой дырочки в человеческом черепе, дабы выпустить ненужную жидкость и дать телу передышку от…
– От бессилия и от дури не излечит даже мертвый нефелим! (Канцлер Ги, “Нефелим”) – со злорадством перебил ее в своей необычной манере шут-оруженосец, который, как выяснилось, держался совсем неподалеку и слышал весь разговор.
– Госпожа,– обратился он к послушнице, – сэр Осберт изволил прийти в себя и просит вас подъехать к носилкам.
Прошу прощения, – от окружающих не укрылось лёгкое смущение молодой женщины, и румянец, так не вовремя появившийся на ее щеках, не мог бы яснее показать ее отношения к больному.
Тем временем, оруженосец, пока что манкирующий своими служебными обязанностями, извлёк из чехла лютню и негромко запел:
– Во мне безмолвие ума, и эти голоса – единственный на свете яд
Что даст мне силы разгадать, какой конечный сон и скоро ли конец…
(Екатерина Яшникова, “Далёкая радуга”)
Пел он на удивление хорошо, хотя ясно чувствовалось, что пением он занимается от случая к случаю – голос Хамона был чуть хриплым и странно натянутым, что придавало его манере исполнения своеобразное очарование.
Мабель, у которой объяснения Доминики вызвали очень противоречивые чувства, невольно ощутила укол ревности.
Старый Вальдинг, немного послушав шута, сплюнул, ворча себе под нос:
– Ну что за препаршивейшие песни сочиняют и поют молодые крикуны! Нет, чтоб как встарь, душевно эдак:
Конунг Олаф Моржовый Ус,
Отправился в поход!
А сейчас… Сон у него, видите ли. Безмолвие ума, понимаешь ли. Да там того ума нет, чтоб ещё и безмолвствовал!
Девушка тихонько хихикнула,услышав эту неожиданную критику. Ей-то песня понравилась, только показалась чрезмерно непонятной и мрачной.
Ее отец напротив, потерял всякий интерес к разговору. Он внимательно наблюдал за дорогой, крепко держа поводья одной рукой. Вторую руку он держал на рукоятке большого обоюдоострого кинжала. Помимо этого оружия, к седлу достойного землевладельца был приторочен пучок дротиков длинной около трёх футов, коими, по уверению слуг и соседей (а так же различной живности, забредавшей в его охотничьи угодья), Томас владел отменно.
Он оглядывался по сторонам, периеодически шикая на шута, хотя тот и пел совсем тихо.
Впрочем, это не слишком повлияло на исход дня. Уже под вечер, когда небо на западе вовсю алело, предвещая вечер, а воздух остыл, маленький отряд оказался окружён.
Это был, вероятно, один из отрядов так называемых “лесных людей” – здоровые молодцы из окрестных селений частенько промышляли не совсем честной, да и незаконной, охотой в угодьях, не принадлежавших им. Их охотничий интерес, к большому прискорбию путешественников, не ограничивался только оленями и ланями, а включал в себя неосторожных (или скверно вооруженных) путников. Справедливо было полагать, что драконовские подати (а королева-мать, она же Алиенора Аквитанская, не останавливалась ни перед чем, дабы выкупить своего сына Ричарда из австрийского плена), обнищание населения, нужда и несправедливость по отношению к низшим сословием довершала дело.
Крепкие и молодые мужчины нередко скрывались от правосудия, сперва по какой-либо незначительной причине, но чем дальше, тем сложнее было им оставить мысль о лёгких деньгах, вернуться в родную деревню и тянуть лямку, промышляя относительно честным трудом.
Периодические рейды, проводимые владельцем этих мест, бароном Жеро да Маконом, с последующим вылавливанием нескольких разбойников и показательным повешением оных на стенах близлежащего замка, давали относительное затишье. Впрочем, длилось оно недолго. Видимо,в этот приятный весенний вечер, теплая и тихая погода послужила прекрасным поводом для “народного гнева” (обычно поводами могли быть такие, казалось, тривиальные вещи как “дождь”, “корова лягнула” и “милая выпить не дала”) и они напали на группу всадников. Нападение было организовано в том неудобном для всадников месте, где отряд Томаса Рокингемского мог двигаться только попарно. Йомены громкими воплями призывали их спешиться, а после попытки Томаса и его слуг к сопротивлению, перейдя от слов к делу.
Почтенный землевладелец был немало удивлен таким положением дел. Дело в том, что он и его домочадцы были саксами, за редким исключением. Насколько ему было известно, местные разбойники тоже в большинстве своем были саксонского происхождения. Не то чтоб среди норманнов их не было, просто их “охотничьи угодья” были справедливо поделены ими же. Но напрасно храборый саксонец взывал к совести своих соотечественников.
Надо сказать, что, несмотря на все усилия Доминики, сэр Осберт так и не смог сесть на коня. Он лежал, полубесчувственный, в крытых носилках.
Путешественники, быстро перейдя от растерянности к защите, оборонялись по мере сил.
Даже Хамон перестал тренькать на лютне и достал длинный кинжал, коим управлялся с отменной ловкостью. При этом он довольно громко выкрикивал, насколько хватало дыхания, какую-то боевую песнь. Доминика даже успела сообразить, что речь идёт о норманнских завоевателях, про храброго, но несколько безрассудного Олафа Моржового Уса. Возможно, в горячке битвы ей показалось, что шут немного перепутал прозвище славного Олафа, назвав того Моржовым.. дальше она не расслышала, но это определённо был не “ус”.
Томас разрядил арбалет и обернулся, успев увидеть в догорающих лучах солнца, как стащили с коня и перерезали горло бедняге Вальдингу, до последнего прикрывавшего спину своего господина.
При этом с лица слуги не успела ещё сбежать слабая улыбка, вероятно, связанная с любимой боевой песней. Или же со счастьем умереть за своего господина.
Девушки оказались в центре небольшого отряда. Пока Доминика пыталась пробраться к носилкам, перепуганная Мабель соскочила со своей лошадки и оказалась в ещё большей опасности – в сумерках вокруг нее метались люди и кони, арбалетные болты и стрелы пролетали мимо, один из них легко оцарапал ей плечо, другой воткнулся в край ее вуали, да там и повис. Они тихонько завизжала от ужаса, но понимая, что сейчас никто на нее внимания не обратит, решила незаметно сбежать в лес. Надо признать, что даже если бы ей это удалось, участь ее была бы незавидна – в здешних лесах водились различные хищники, двуногие и четвероногие. Быть может, жизненный опыт девушки был слишком скуден для того, чтоб осознать грозящую ей опасность.
Меж тем, сражение продолжалось, и было уже понятно, что победа разбойников – дело решённое.
Доминика, пытавшая спрятаться под носилками, внезапно услышала чей-то громкий боевой клич. Больше всего он напомнил ей Палестину, и она невольно сжалась в комок от внезапно нахлынувшего страха. Было уже совсем темно, да к тому же, тело желало уменьшиться до минимальных размеров, и молодая женщина невольно уступила инстинкту. Другая часть ее души, не столь сильно поражённая застарелым ужасом, требовала выйти и помочь раненным. Послышался топот множества бегущих ног, громкие крики. Прямо рядом с ней упал кто-то, выругался по-английски, вскочил, вскрикнул, снова упал и уже навеки затих.
Она выждала ещё немного, но, когда почувствовала движение в носилках над ней, страх за беспомощного сэра Осберта заставил её выбраться из своего убежища и попытаться вникнуть в ситуацию.
Было темно, носилки раскачивались так, словно в них сидел великан, которому стало тесно и он пытался просочиться наружу, не поломав хрупкого сооружения.
Доминика собрала в кулак всю свою решимость и осторожно заглянула внутрь. В темноте она никого не услышала, но тихое дыхание свидетельствовало о том, что рыцарь ещё жив.
Она залезла было в носилки, стараясь двигаться как можно тише и аккуратнее, но в этот самый момент какая-то сила выдернула ее наружу.
– Так, а это ещё кто? – громко и удивлённо сказал мужской голос по-французски.
Щелкнуло кресало, искра запалила факел и перед едва проморгавшейся послушницей предстала неприглядная картина вечернего побоища.
====== Часть 2 Паэнгард ======
Серая ночь. В окнах дымит рассвет
Солнце взойдёт, а может быть, больше нет.
DDT, “Песня о свободе”
Ночь. Как много сказок и страхов выдумали люди, для которых это время суток, как не крути, но в определенной степени пугающее. Зрение – важнейшее из чувств человека, позволяющее ему ощущать себя в пространстве. Убирая его, мы рискуем получить бесполезных, тычущихся во все стороны без всякого ладу слепышей. Как ни важны слух, вкус, осязание и обоняние, зрение было и остаётся их царём, бессменным владыкой на престоле людского восприятия. А сколько выражений, сказок и песен было придумано и рассказано о вынужденной его потере! Как превозносили (и превозносят поныне) его наличие менестрели, поэты и сказители! Неудивительно, коль так, что девушка невольно ощутила благодарность к зажёгшему огонь, хотя понимала,что увиденное её не слишком-то порадует.
Доминика ошеломленно глядела по сторонам. Она, конечно, наблюдала результаты кровавых сражений при Акре и даже при Аскалоне, куда ее занесла надобность ордена в хороших врачах, но здесь, в родной и знакомой Англии, такая резня казалась нелепой и от этого ещё более ужасной.
“На турнире это почему-то воспринималось проще.” Успела подумать она до того, как сильные руки повернули её к пленителю.
Он был высок, и казался худощавым. В неровном свете факела глаза его были странно светлыми. Это контрастировало с относительной смуглостью его лица, нимало не уступающей ее собственной. “Южный загар” констатировала она факт, углядев на его плаще красный крест в районе левого плеча.
“Вот и разгадка. Это один из тамплиеров, недавно, как и я, вернувшихся из Святой Земли. Тонкие черты лица, шрам на правой щеке, чуть подтягивающий уголок рта кверху. Внимательные глаза, бегло осмотревший меня с головы до ног. И выражение лёгкого презрения к тому, кто посмел, даже невольно, стать на его пути.”. Доминика, насколько это было возможно, попыталась плотнее запахнуть полы плаща. Лицо державшего её незнакомца вспыхнуло удивлением. Рукой в кольчужной перчатке он грубо приподнял ее подбородок, вглядываясь в лицо.
– Послушница ордена Иоаннитов? Здесь? Зачем? Сударыня, потрудилась немедленно объяснить , что вы здесь делаете и куда направляетесь? Да и кстати, кто вы такая?
От него пахло потом, железом и кровью. Знакомый запах, ее замутило. “Интересно, что произойдет, если ее стошнит прямо на его сапоги? Пожалуй, не стоит проверять, хоть телу и не прикажешь”.
Пытаясь сохранить остатки самоуважения, она промедлила несколько секунд.
– Мое мирское имя Доминика, на данный момент я послушница в монастыре святой Ирменгильды, как вы не изволили угадать. Я возвращалась в монастырь из турнира в Дейлингеме.
– Дейлингеме? – казалось, рыцарь был ошеломлён ее ответом. – Но что вы делали на турнире? Никогда не поверю, что молодая монашка может сама, без провожатых, посетить увеселительное зрелище, а после направиться в обитель, словно в старинной легенде о невинной девице с мешком золота, пешком пересекающей страну на радость сказителям. Впрочем, – он нагло усмехнулся, – возможно, послушница не так уж юна и красива? Или не столь невинна, как того требовалось в легенде? – он притворно нахмурился, а вокруг раздались сдержанные смешки.
Оглянувшись, Доминика поняла, что стоит в самом центре так называемого “рыцарского копья” – группы, состоящей из рыцарей, оруженосцев, пажей и вооруженных наёмников.
Рядом с державшим ее тамплиером стоял второй рыцарь, бледнокожий и чуть пониже ростом. Он молча ухмылялся, явно предвкушая развлечение, а может, и лёгкую добычу.
Сбоку от остальных женщина послушница заметила сбившихся в кучку Мабель, ее отца и их нескольких слуг, в том числе служанку Бланш, а так же Хамона, с неизменной лютней в руках. Он выглядел отрешённым, как обычно, но здоровым. На его плечо тяжело опёрся…
– Сэр Осберт! – она не сдержалась, одним поспешным движением вырвавшись из рук своего пленителя – тот, впрочем, практически не прилагал усилий для ее удержания.
Подбежав к своему подопечному, Доминика поддержала его, приобняв за плечо. Он был слаб и страшно бледен, но по крайней мере, в сознании.
– Вот так встреча! – тамплиер явно преувеличивал свою радость, с глумливым выражением лица подходя к Осберту. – Да никак это достойнейший и благороднейший сэр Осберт ле Дюк, один из победителей вчерашнего турнира, соратник и паж самого Ричарда Да-и-Нет! – при звуках прозвища действующего монарха “копьё” зашлось дурашливым хохотом. – С каких это пор ваше христианнейшее добродетельство путешествует с послушницей в плаще иоаннитов? После Палестины я был уверен,что ваша светлость питает нелюбовь к представителям всех рыцарских орденов. Видимо, по отношению к их представительницам ты не столь щепетилен!
Сэр Осберт поднял голову и попытался сфокусировать взгляд на том, кто к нему обратился.
– Сэр Амори де Сен Клер – простонал он, с ненавистью вглядываясь в лицо говорившего. – Выполз из своей грязной тамплиерской норы? Что ж, это в твоём стиле, насмехаться над безоружным. Я в твоей власти, пока не приду в себя, но отпусти хотя бы этих людей, они не сделали вам с сэром Этьеном ничего плохого, да и удерживать их помимо их воли незаконно.
Брови храмовника и его спутника синхронно поползли вверх в притворном удивлении.
– Отпустить кого? Этого борова, Томаса из Рокингема, дочку которого сэр Этьен лично выдернул из рук грязного местного мужика, собиравшегося проверить, не тронута ли она? Или послушницу, которая, не думая о своем благополучии, пыталась убедиться, что ты ещё жив? Приди в себя, Осберт, мы отогнали эту славную компанию в зелёных куртках, но они вернутся. Такие шакалы никогда не откажутся от ясных очей, алых губ и всей этой мишуры, а ещё меньше шанс на то, что они откажутся от своей, как они считают, законной добычи.
