Текст книги "История одной болезни (СИ)"
Автор книги: ToBeContinued...
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Раздраженно отбрасывая свой пистолет в сторону, Микки продолжал прокручивать в голове слова рыжего о блядских поцелуях, которые не стеснялся дарить ему этот дедуля, а бурная фантазия, еще с детства сопровождающая брюнета, подкидывала все новые вариации этих самых поцелуев, заставляя вернуться в авто, водителем которого сегодня был назначен рыжий, чтобы сухими губами, быстрым смазанным движением дотронуться до губ улыбающегося теперь во все тридцать два ушлепка.
Дробь в мягкой плоти милковичевской ягодицы не позволила Галлагеру долго радоваться внезапному порыву Микки, и под громкие ругательства, с завидной частотой рождаемые подстреленным парнем, он вынужден был на всей скорости мчаться домой.
А Милкович, крепко сжав зубы от испытываемой боли, думал лишь о том, что она совершенно не похожа на те приятного рода ощущения, что испытывал он, когда рыжий размашисто вбивался в его сегодняшним днем пострадавшую задницу.
***
– Меня пригласили с ночевкой? – спросил конопатый, ухватившись за предложение брюнета, озвученное, кажется, без каких-либо логических причин к его появлению.
– Ебать тебя в сраку – вот зачем, – тут же поспешил Микки обломать Галлагера, уже успевшего растянуть свои блядские губы в довольной улыбке, прекрасно понимая, что позиции в их странной парочке определены уже давно, и менять их у Милковича не было никакого желания.
Сексуальная гиперактивность рыжего и его готовность сразу к нескольким ночным заходам стали неплохой наградой для брюнета, приютившего парня в стенах своего дома вчерашним вечером. А необременительная болтовня и распитие пары банок пива под хруст самолично испеченных печенюшек за просмотром боевика, были приятным дополнением к охуительному траху.
Вот только неожиданное возвращение Терри, вломившегося в гостиную Милковичей в тот момент, когда Галлагер протискивал свой член в успевшее за ночь неплохо растянуться отверстие Микки, довольно улыбающегося от чувства наполненности, так полюбившегося ему, перевернуло все с ног на голову.
Лежа на старом диване, заляпанном его собственной кровью, продолжавшей сочиться из нанесенных отцом ран и ссадин, Микки Милкович проклинал ебаный мир со всеми его шлюхами, одна из которых только недавно соскочила с его обмякшего члена, чтобы обслужить уже папашу; рыжими мудаками, сидевшими по соседству, со слезами на глазах наблюдающими как он под дулом пистолета разрабатывает сухую пизду проститутки; и блядские мысли о том, что неплохо было бы пригласить Йена к себе еще как-нибудь на днях, навсегда выбитые из его головы разъяренным Терри.
Мысленно прощаясь с Галлагером, Микки бросил на него последний взгляд, переполненный столь непривычными брюнету эмоциями: страхом за себя, который в течение нескольких секунд после появления отца в доме превратился в дикий ужас, но уже за рыжего, на которого Терри решил напасть первым; чувство вины перед Йеном, продолжающим сидеть неподвижно, даже после того, как из соседней комнаты послышалось пыхтение старшего Милковича, ублажаемого русской шлюхой; и сожаление о том, что все кончено.
Он знал, что будет скучать по Галлагеру и, кажется, сейчас, впервые он начал понимать, что эта тоска совершенно не связана с членом последнего.
***
Очередная встреча с настойчиво продолжающим попытки выйти на контакт рыжим, разыскавшим его на развалинах заброшенной новостройки, не предвещала ничего хорошего.
– Какого хуя, Галлагер? – возмутился Микки, наблюдая за бутылкой, в порыве гнева разбитой Йеном о бетонный пол.
– Надо же! Он умеет говорить, – прокричал рыжий в ответ, услышав, пожалуй, первые слова Милковича с момента их совместной «ночевки».
Все попытки избежать разговоров, встреч и любых упоминаний о Йене не принесли Микки ничего хорошего: вновь и вновь прокручивая последние о нем воспоминания, он изо всех сил старался выкинуть Галлагера из головы вместе с его бледной кожей, покрытой веснушками, тогда едва ли просматривающимися за алеющей на ней кровью; сильными руками, крепко сжавшими кулаки в бессилии; зелеными глазами, наполненными болью и пониманием; и тихим голосом, прошептавшим напоследок “увидимся”.
Но что-то упорно скреблось и ворочалось в глубине грудной клетки, не позволяя забыть, ставя зарубки на ребрах по истечению очередного дня, в котором не было рыжего, а лихорадочно работающий мозг генерировал все новые оправдания появившейся к нему привязанности.
Той, что родилась и росла, оставаясь незамеченной Микки.
Той, что не смогла исчезнуть, как бы не пытался Терри ее выбить.
Той, что осталась даже тогда, когда Милкович узнал о предположительном отцовстве и намеченной на следующую субботу свадьбе.
– Значит, все? Мы порвали? – догоняя брюнета, спешившего вновь избавить себя от его общества, спрашивал Галлагер, выходя за тем на улицу. – Твой отец выбил из нас дурь, и ты женишься? Больше никаких разговоров, ничего? – хватая Микки за плечо, разворачивая его к себе, кричал Йен, тут же получая толчок в грудь от брюнета.
– Да отъебись ты от меня, – прорычал Милкович, стараясь не смотреть рыжему в глаза.
– Презираешь гомосеков? Чувствуешь себя мужчиной? – Не унимался Галлагер, продолжая кидать в лицо Микки все новые вопросы, слышать которые тот совершенно не хотел. – Давай! Вперед! БЕЙ! – прокричал Йен, делая несколько шагов к брюнету, молча исполнившему команду.
– Блять, – выдохнул Милкович, наблюдая, как оседает рыжий от смачного тычка под ребра.
Нет, он не хотел этого, но чертов мудак появился так не вовремя.
– Ты меня любишь. И ты гей, – хрипловатым голосом произнес Галлагер, вновь поднимаясь на ноги. – Признай это. Хотя бы раз. Признай, – последнее слово было прервано коротким ударом кулака в челюсть, а голубые глаза Микки наполнились непрошенными слезами.
Какого хуя ты несешь, блять?
Заткнись, пожалуйста!
Не смей говорить мне это, пидарас ебучий!
Я не хочу слышать!
– Что, полегчало? Чувствуешь себя мужиком? – очередная фраза резанула слух Милковича, а не желавшее складываться в одно единственное слово из шести букв чувство, усиленно не замечаемое Микки на протяжении уже длительного времени, название которому так ловко подобрал рыжий, испугало брюнета, вынуждая того сделать следующий шаг:
– Вот теперь полегчало, – прохрипел Милкович, нанося размашистый удар тяжелым ботинком по лицу Галлагера, потерявшего сознание сразу после, а дрожащая рука, крепко сжимающая бутылку Джек Дэниелса, поднесла ту к губам, осушившим остатки виски, плескавшегося на ее дне, чтобы в следующее мгновение выбросить ненужную теперь стекляшку в сторону.
Микки Милкович брел по стройке, боясь обернуться, оставляя за своей спиной едва ли дышащего Йена лежать на холодной земле.
Оставляя вместе с ним и то чувство, признать наличие которого в своем сердце ему не хватало смелости.
========== Терапия ==========
Грамотно назначенное лечение ведет к устранению
или облегчению симптомов того или иного заболевания.
Шедший уже третьи сутки дождь звонкими ударами капель о металлическую крышу раздражал барабанные перепонки Микки Милковича, скрывшегося на чердаке от снующих по всему дому шлюх, коллег по дрочильно-сосательному ремеслу его будущей женушки, ведущих подготовку к блядской свадьбе, назначенной на эти выходные.
«Микки и Светлана навсегда» – коряво выведенные буквы на старой замызганной простыне, ставшей своеобразным холстом для ебучей надписи, сохли на полу, ярким пятном краски выделяясь на фоне деревянных перекрытий, став неплохой мишенью для летящих в них окурков сигарет, одну за одной выкуриваемых Милковичем.
Яркими искрами разлетаясь по сторонам от соприкосновения с тканью, бычки затухали, лишая брюнета надежд на небольшой пожар, который, по его мнению, смог бы ненадолго отсрочить намеченное торжество, давая возможность еще пару дней дышать свободно.
– Эй, Мик, нужно отвезти стулья в зал, – Мэнди позвала брата, высовывая голову из люка, ведущего в коридор.
– И чё? – пытаясь подняться, спросил парень сестру, уже исчезнувшую из поля его зрения. – Сами, блять, пусть таскают ебаные табуретки, – бубнил он, спускаясь, натыкаясь на отца, ведущего очередную шалаву к себе в комнату для халявного траха. – Эй, блять, двери хоть закрывайте! – проорал он, проходя мимо своей комнаты, где, воспользовавшись моментом, Игги шпилил карлицу, на которую уже очень давно пускал слюни, пересчитывая помятые купюры, что едва хватило бы на одну дрочку.
«Семье и родственникам скидка» пронеслось в голове брюнета, и, захватив куртку, валявшуюся на стуле в гостиной, он вышел во двор, где его ожидал фургон, набитый мебелью, готовый отправиться по назначенному адресу.
Где-то вдалеке мелькнула фигура, макушка которой, Милкович готов был поклясться, была ярко-рыжей, но ее обладатель скрылся с глаз слишком быстро, не позволив Микки удостовериться в своих догадках.
А ведь еще совсем недавно он сам точно также шпионил за Галлагером, распивающим коктейли с престарелым виагроидом, заявившимся в магазин за своей «рыжей конфеткой» в разгар рабочего дня, вызывая дикое раздражение и злость тут же забившего на малолетних покупателей дури, стоявших рядом, Микки.
Допивая уже третью банку пива, Милкович стоял в тени подворотни, наблюдая за двумя мудаками, весело хохотавшими над какими-то своими пидарестическими шутками, крепко стиснув зубы, изо всех сил стараясь подавить желание пересечь улицу и размозжить морщинистую физиономию о небольшой столик бара.
Желание, что не смог он сдержать в тот момент, когда стоя напротив уже вышедшей из заведения парочки, услышал злоебучее «пригласи своего парня» из растянутого улыбкой рта престарелого пидараса.
Заворачивая за угол в трясущемся фургоне, готовом развалиться на первой ближайшей кочке, Микки увидел его: рыжий шел по другую сторону улицы, засунув руки в карманы парки и низко склонив голову, не позволяя рассмотреть его лица, чтобы убедиться, что синяки, оставленные на нем ботинком Милковича, уже сошли.
***
В глазах рябило от обилия розового, в который нарядила невеста своих подружек, больше походивших на участниц представления цирка уродов: кривые, косые, хромые, плешивые или чересчур мохнатые – весь бомонд блядского притона собрался в маленьком зале отпраздновать свадьбу удачно залетевшей своей коллеги.
Дешевый смокинг, взятый напрокат, раздражал кожу непрекращающимся зудом, а бабочка давила на шею петлей висельника, пока Микки Милкович курил последнюю папиросу в соседней комнате в ожидании отмашки Мэнди, совершающей последние приготовления.
– Меня назвал ничтожеством за то, что я хочу быть с парнем, а сам женишься на той, что ебет мужиков за деньги? – голос рыжего, раздавшийся откуда-то сбоку, ворвался в сознание, разрушая выстроенное за несколько последних дней некое подобие спокойствия.
– Да какая, хуй, разница? Ну, подумаешь, бумажка, – ответил Милкович, встречаясь взглядом с широко раскрытыми зелеными глазами подходящего к нему парня, выдавая тому оправдание всего сейчас происходившего, убедить в котором даже себя самого у него не получалось.
– Не для меня, – прошептал Галлагер, останавливаясь в нескольких сантиметрах от Микки, позволяя тому, наконец, рассмотреть его лицо, с горечью отметив небольшой шрам над глазом – свидетельство трусости и слабости брюнета, навсегда теперь запечатленное на бледной коже рыжего.
Не получив ответа, Йен развернулся, чтобы снова исчезнуть, но тихое «подожди» за его спиной заставило обернуться.
– Свадьба не помешает нам трахаться, – услышал Галлагер, совершенно не то, что ожидал, даже не подозревая о том, что небольшая фраза несла совершенно иной смысл.
«Не уходи, прошу, останься» кричало что-то внутри Милковича, но слышать это брюнет отказывался.
– Если тебе на меня не совсем насрать, – резко развернувшись и в два шага преодолев разделяющее их расстояние, проговорил Йен, замирая в полуметре от Микки, тут же поспешившего вытянуть руку в останавливающем жесте, – хоть немного. Не делай этого, – переходя на шепот, просил Галлагер, опуская взгляд на дрожащие татуированные пальцы на своей груди.
Блестевшие непролитой влагой зеленые глаза и бешено колотящееся сердце, каждый удар которого проходил электрическим разрядом по руке брюнета, едва касающейся ребер рыжего, не позволили сказать тому и слова.
Не задумываясь о том, что в помещение в любой момент может войти сестра, а еще того хуже, отец, лишь недавно успокоившийся и переставший доставать пушку каждый раз, стоило только кому-то назвать фамилию Галлагера, Микки рванул навстречу рыжему, впиваясь в дрожащие губы яростным поцелуем.
Растерявшись буквально на мгновение, Йен ответил на столь неожиданные действия брюнета, впуская в свой рот настойчиво просивший разрешения проникнуть язык Микки, теперь спешившего стянуть с плеч осточертевший пиджак.
Куртка Галлагера полетела на пол через несколько секунд, а две пары рук уже принялись за ремни и ширинки брюк.
С огромным усилием достигнутая своеобразная иллюзия спокойствия и принятия положения, в котором оказался брюнет, разрушилась парой движений ладоней по обнаженной коже, а появившаяся было надежда на то, что пугающая зависимость от рыжего сошла на нет, рассыпалась на мелкие осколки, когда Милкович вновь почувствовал долгожданное давление члена Галлагера на сжатое колечко мышц своего заднего прохода.
– Галлагер, ну, ты дал, – улыбнулся Микки, застегнув брюки и надевая пиджак. – Нужно тебя чаще бесить, – чуть поморщившись от выпускаемого Йеном сигаретного дыма очередной глубокой затяжки, чувствуя дикое желание вновь поцеловать эти губы, чтобы ощутить горьковатый привкус смолы тлеющего табака, проговорил Милкович, стараясь не обращать внимания на жжение в заднице, едва ли позабытое за столь короткое время ссоры.
– Ну, так что будем делать? Скажем всем свалить? – передавая сигарету брюнету, спросил Йен, заметно повеселевшим голосом, застегивая ширинку.
– Нееее. Пойду все разрулю, а ты здесь подожди, – ответил тот, поправляя бабочку, разбивая надежды рыжего на то, что это блядское представление, называемое «свадьбой», отменяется. – Надеюсь, в час уложусь, готовься ко второму заходу.
– Ты же не серьезно все это сделаешь? – следуя за брюнетом, направляющимся в украшенный зал, спросил Йен, до конца не понимая только что произошедшее.
– А у меня чё, выбор есть? – ответил Милкович, прекрасно понимая, что его вопрос является риторическим.
Дуло револьвера отца, направленное на рыжую голову Галлагера давно все решило за него, а долго не заживающие раны на его собственном лице помогали справиться с возникающими в частые моменты раздумий сомнениями.
– Это дебилизм, – проговорил Йен, останавливая брюнета. – Микки, послушай меня. Твой папаня – злой утырок-психопат, и ты дашь ему разрушить свою жизнь? – повышая громкость своего голоса на десятки децибел, начинал злиться Галлагер, не замечая того, какую реакцию вызывают его слова.
– Заткнись, блять! Не прикидывайся, будто разбираешься в моем бате! – в ответ начал кричать Микки. – Не все могут…
Но Милкович не смог закончить фразу.
То ли появившаяся в самый разгар спора Мэнди, стала причиной к тому, чтобы заткнуться, то ли осознание того, что рыжий мудак в очередной раз озвучил давно уже известные Микки истины, опровергнуть которые брюнету не удавалось даже в своей собственной голове.
– Тебя все ищут, – оповестила девушка брата, пытаясь понять, что за странного рода напряжение ощущается в воздухе.
– Курю я здесь, блять, – огрызнулся Микки, выплеснув нахлынувшее раздражение и злость на ни в чем не повинную сестру, направляясь к входу в зал, – чё, не видно что ли?
В последний раз обернувшись на Галлагера, все также продолжающего стоять на месте, Милкович дернул ручку двери, выходя к гостям, уже изрядно накидавшимся крепким алкоголем в ожидании запропастившегося жениха.
Тихое «согласен» прозвучало под пристальным взглядом отца, изредка косившегося в направлении рыжего, решившего остаться на церемонии, присосавшись к бутылке водки возле бара.
Оглушительные аплодисменты и свист прокатились по залу, когда сияющая, как красная звезда на вершине Кремлевской башни, русская шлюха ответила тем же.
«Комуняка ебаная» послышалось откуда-то через пару часов, проведенных Милковичем уже в новом статусе, и, обернувшись на источник шума, Микки увидел кудрявого Галлагера, пытающегося вытолкать на улицу своего младшего брата, опустошившего уже не одну бутылку сорокоградусной жидкости.
Светлана (а ведь еще пару дней назад он и имени ее не знал) лежала на их теперь общей кровати, широко раздвинув ноги, предоставляя возможность своему новоиспеченному мужу во всех подробностях рассмотреть ее разработанную половиной квартала пизденку, готовясь к обряду первой брачной ночи, не вызывая у Милковича никаких иных эмоций, кроме смеха.
Подхватив свою подушку и потрепанный плед, по совместительству служивший кровати покрывалом, он направился в гостиную, намереваясь сегодняшнюю ночь провести на старом диване, впрочем, как и все последующие.
Трахаться с русской блядью Микки не собирался, и даже дуло пистолета, вновь направленное на него, сейчас не смогло бы заставить его член подняться.
Микки Милкович не считал себя пидором, нет, просто одно рыжее нечто навсегда изменило его представление о сексе.
***
Прошло около пары недель со дня бракосочетания.
Галлагер не появлялся, а мысли о нем, что с заядлой регулярностью посещали голову брюнета, все никак не хотели исчезнуть, как бы тот не старался заменить их любыми другими размышлениями.
– Кто там, блять, приперся? – услышав пару голосов, раздающихся от входа, прокричал Милкович из своей комнаты, превратившейся в семейное гнездышко новоиспеченной супружеской пары, в которой теперь он проводил времени гораздо меньше, чем раньше.
– Это ко мне, еблан, – ответила Мэнди, и громкий хлопок двери оповестил Микки о том, что в их доме гости.
Решив проверить, кем был решивший навестить Милковичей человек, брюнет вышел в коридор, встречаясь взглядом с зелеными глазами Галлагера, стоявшего в гостиной.
Заметно протрезвевшего с момента их последней встречи.
– Здоров, – улыбнулся он Йену, – уже четыре по двадцарику, – показывая тому гантелю, с которой тренировался до его прихода, проговорил он, рассматривая усыпанное веснушками лицо, на котором все никак не мог найти ни намека на испытываемые его обладателем эмоции. – Идем, чё покажу, – махнув рукой в приглашающем жесте, предложил Микки рыжему следовать за ним. – Да не ссы ты, идем.
Проходя в свою комнату, стены которой теперь украшали разноцветные плакаты, пришедшие на смену нацистским лозунгам, висевшим на них с самого его детства, Милкович делился с шедшим позади него Галлагером своими скудными познаниями истории Второй Мировой, попутно размышляя над странного рода реакцией на появление рыжего в их доме.
Микки никогда не считал себя пиздливым, и этот словесный понос, вызванный визитом Галлагера, ему никак не удавалось объяснить.
– …она мне под столом высасывает, бля, пиздец, – проговорил он, разворачиваясь к парню, подперевшему дверной косяк, кажется, не намеревающемуся входить внутрь.
Конечно, он врал, но Галлагеру знать этого не нужно.
Впрочем, как и то, что Милкович давно уже не трахался ни с кем, кроме рыжего, даже к своему собственному удивлению.
Последней была Энжи Заго, секс с которой по размытым воспоминаниям брюнета больше походил на укрощение строптивого бегемота, а запах пота и кислятины, исходивший от прелых складок жирной шалавы еще несколько дней после этого стоял в носовых пазухах.
– Короче, завтра она в ночь, продолжим на чем остановились? – Микки не сомневался, что его намек будет с легкостью воспринят адресатом, а заинтересованно дернувшийся в трусах член уже строил планы на предстоящую встречу. – Ей можно мужиков ебать, а я чё, лысый? – улыбнулся он Галлагеру, не проявившему энтузиазма озвученному предложению.
Микки Милкович не отличался чувствительностью, да и в эмоциях его окружающих он никогда не разбирался, не имея иной раз даже возможности отличить разочарование от радости.
– Нет, спасибо, – наконец, ответил Йен.
– Мммм, меня так просто не заведешь, Галлагер, – подумав, что некая игра, что вел рыжий, станет неплохой прелюдией к намечающемуся охуительному траху, ничуть не уступая дракам, обычно выступающим в этой роли, саркастично заметил Микки.
– Я уезжаю, – добавил Йен, двумя словами опуская настроение брюнета с небес на землю.
– Куда? На митинг по правам пидоров? – все же решил пошутить тот, но заинтересованный голос и дрожащие от неожиданной новости руки, одна из которых поспешила схватить початую пивную банку и поднести ее к плотно сжатым губам, чтобы в несколько глотков осушить, в попытках промочить пересохшее горло, красноречиво намекали его собеседнику о появившемся волнении.
– В армию, – ответил Галлагер, а другая рука брюнета, что сжимала до тех пор тлеющую сигарету, выронила ее на уже не раз пострадавший от падающих угольков ковер.
– Надо быть восемнадцати лет, – блять, это не может быть правдой.
– Да, это я обойду, – продолжал гнуть свое рыжий, опуская взгляд на полосатый шарф, который все продолжал теребить длинными тонкими пальцами.
– Ты охуел? Реально пойдешь? – выпалил Микки, не сумев сдержать рвущиеся наружу вопросы.
– Да, завтра утром, – кивнул Йен.
– Ебать, ты долбоеб, и надолго? – приближаясь к Галлагеру, продолжал допрос брюнет, не понимая, что происходит.
– Четыре года. Минимум.
Игривое настроение, радость от неожиданной встречи, признаваться в которой Микки Милкович не желал даже себе самому, сошли на нет, сменяясь непониманием и шоком от информации, вываленной на него рыжим, вызывая какое-то странного рода жжение в глубине грудной клетки.
– Думаешь, я тебя никуда не пущу? Погонюсь за тобой, как последняя сучка? – прохрипел Микки вмиг осипшим голосом, чувствуя дикую злобу на рыжего мудака, решившего вновь указать ему на то, что Милкович способен испытывать что-то.
И этому «что-то» Галлагер так удачно умудрился подобрать название на развалинах старой новостройки несколькими неделями ранее.
Стараясь скрыть слезы, солью раздражающие глазницы, появившиеся вновь, хер знает откуда, брюнет отвернулся, отходя к окну, крепко сжимая кулаки в жесте бессилия, а рыжий, не дождавшись от него того, ради чего сюда заявился, развернулся, направляясь к выходу.
– Не надо, – вырвалось у Милковича прежде, чем тот успел об этом подумать, а первая соленая капля скатилась по щеке.
– «Не надо» что? – Обернувшись, спросил Йен, давая Микки последний шанс реабилитироваться.
– Просто…
Но Микки Милкович всегда славился своим умением просирать все возможности, подаренные ему свыше.
Сидя на старой кровати, растирая по щекам текущие слезы, он проклинал блядского Галлагера, успевшего уже скрыться за входной дверью; чертову Мэнди, оповестившую его о своей осведомленности, бросив в лицо ядовитое «тряпка»; и свою слабость, вновь вставшую на его пути непреодолимой стеной.
***
– Уебывай нахуй, рыжий педрила! – прокричал он в подушку уже глубокой ночью, несколько часов проведя за бесполезными попытками уснуть, продолжая прокручивать в голове минуты последней встречи. – Нахуй ты мне тут нужен? – прошептал он чуть слышно, чувствуя, как что-то кольнуло под ребрами. – Без тебя будет лучше, – подумал он, прежде чем провалиться в спасительную темноту.
Даже не представляя, насколько сейчас он был не прав.
========== Ремиссия ==========
Реми́ссия – период течения болезни, который
проявляется значительным ослаблением
или исчезновением её симптомов.
– Здесь куча счетов меню доставки фаст-фуда и купоны на накладные ногти. Чьи почтовые ящики ты грабишь, проекта «Дирбон»? – вскрывая очередной конверт, недовольно прорычал Микки Милкович, поворачиваясь к брату, выражение лица которого красноречиво говорило о недалекости ума последнего.
– Сейчас в квартирном комплексе постоянно ходят, – попытался оправдать тот свои никчемные попытки разжиться чеками. – Вот, карточка ATM, – наконец, в куче бесполезных бумаг найдя что-то полезное, проговорил он, протягивая Микки пластиковый прямоугольник.
– Поздравляю, блять, она без пин-кода, – саркастично заметил брюнет, хмуря брови. – И чё ты будешь делать? Каждый день грабить те же ящики, пока тебе пин не пришлют? – тупость родственника неимоверно раздражала Милковича, вынужденного в одиночку тянуть свое семейство, с какого-то хуя вдруг пополнившееся не только разжиревшей русской шлюхой, периодически напоминающей о своем новом статусе взмахами свидетельства о браке перед носом Микки, но и черножопым ебырем сестры, поглощающем жратву и пиво в гораздо большем количестве, чем все остальные члены семьи вместе взятые.
Мэнди вернулась на кухню после непродолжительного разговора с ранним гостем, постучавшим в двери несколькими минутами ранее, о личности которого Милковичу оставалось лишь гадать, и, бросив подозрительный взгляд в сторону брата, продолжила приготовление завтрака на всю ораву, снующую по дому солнечным утром.
– Эй, ты, – позвал Микки Светлану, с кружкой чая продефилировавшую в направлении гостиной, выгуливая свой заметно увеличившийся в размерах живот. – Это все, что вчера заработала? – отбросив нож, которым до этого времени он вскрывал бесполезные конверты, спросил брюнет, махая перед собой веером из помятых купюр двузначного номинала, количество которых было значительно меньше, чем он ожидал.
– Я все отдала, – ответила девушка едва слышно, беспокойно озираясь на всех находившихся в данный момент в комнате людей.
– Двести двадцать баксов? – удивился брюнет.
– Да, – кивнула Светлана, надеясь на скорое окончание разговора.
– Сколько Джонсонов ты обслужила? – не унимался Милкович, заметно раздраженный снижению доходов от продажи своей жены престарелым импотентам.
– Семнадцать, – ответила девушка, присаживаясь на стул напротив своего мужа.
– Так, погодите… – быстро прикинув в уме количество валюты, которую должен был бы получить и сравнив его с тем скудным набором десяток, что сжимал он сейчас татуированными пальцами, нахмурился Микки. – Двенадцать баксов за мастурбацию? – выдал он через мгновение, понимая, что даже одноглазая Эмми из борделя на Мидлтон получает в разы больше, чем его жена.
Но появившийся на кухне Терри, недавно только поднявшийся с кровати, едва ли отоспавшись после очередной грандиозной попойки, свел на нет новый поток недовольства, готовый выплеснуться на девушку, обещая той продолжительный разговор уже вечером, когда кондиция старшего Милковича вновь увеличит свой градус.
Микки не боялся своего отца, по крайней мере он пытался убедить себя в этом. Но почему-то каждый раз его появление пресекало попытки брюнета разобраться с бесполезной русской шалавой, ставшей для него нехилого размера обузой после злоебучей свадьбы.
Терри прошел в комнату, широко раскинув руки, чтобы потянуться, а пара черных крыльев, вытатуированных на его спине, расправила перья.
Ангел-хранитель, блять, хуев.
– Кто приходил? – решил перевести тему Милкович, обращаясь к Мэнди, расставляющей на стол тарелки с еще дымящимся омлетом и усаживающейся рядом.
– Дебби Галлагер, – ответила та, бросив быстрый взгляд на брата, тут же обеспокоенно покосившегося в направлении отца, которому, казалось, и дела не было до начавшегося разговора.
– Чё хотела? – удовлетворенно отметив реакцию Терри на произнесенную фамилию, спросил Милкович девушку.
– Ищет Йена, – проговорила Мэнди, наливая полную кружку ароматного кофе.
– А ты его видела? – стараясь не выдавать интереса, вновь зашевелившегося где-то внутри, царапая внутренние органы, решил спросить Микки, отводя глаза.
– Какая тебе разница? – тут же нашла что ответить брюнетка, прекрасно понимая, что разговор продолжать не стоит.
– Никакой, – пробормотал Милкович, хватая очередной конверт, даже не надеясь найти в нем что-то полезное, но вновь начавшие подозрительно дрожать руки, просто необходимо было срочно чем-то занять.
– Сказала, Лип учится в колледже, – девушка уже перескочила на более интересующую ее тему, а Микки перестал слушать.
Какая, блять, разница?
ПОХУЙ!
От гребаного пидараса не было вестей уже херову тучу времени, а все попытки брюнета разузнать что-то о предположительном месте нахождения утырка вновь и вновь заканчивались провалом.
Нет, конечно, Микки не искал с ним встречи. Последний разговор и побег конопатого ушлепка в ряды защитников полосато-звездного флага, не давали надежд на оную, но едва ли позабытая досада от неожиданного расставания и что-то, упорно продолжающее чесаться и ныть в глуби грудной клетки, никак не способствовали исчезновению интереса и беспокойства, поселившегося в мозгу и сердце Милковича против его воли.
Несколько недель, проведенных в попытках заменить ненавистью возникшую привязанность и странного рода чувство, признать наличие которого, хоть только и самому себе, но Микки все же пришлось, не принесли ожидаемого результата.
А надуманная иллюзия равнодушия, из последних сил удерживающая Милковича в своеобразном коконе, защищая от еще недавно терзающих его мысли и душу сомнений в собственном здравом рассудке, о крахе которого красноречиво свидетельствовали яркие сны с участием конопатого мудозвона, никак не отпускающего брюнета из своих изумрудно-рыжих сетей, расходилась по швам.
С особым усердием раздражая барабанные перепонки своим оглушительным треском в моменты слабости Микки, в очередной раз закрывшегося от внешнего мира за хлипкой обшарпанной дверью сортира, дрожащими пальцами раскрывающего припрятанный за сливным бочком унитаза журнал, меж двадцать третьей и двадцать четвертой страницами хранивший страшную тайну.
Чертову фотографию скалившегося рыжего еблана, спизженную с телефона Мэнди, забытого как-то дома перед уходом на работу, и распечатанную в ларьке на другом конце города, расплатиться за которую пришлось наличкой, а не привычным ударом в кадык прыщавому студенту, подрабатывающему за прилавком в свободное от учебы время.
Замызганный кусок глянцевой бумаги, не раз уже измятый в порыве гнева и раздражения, и каждый раз вновь бережно расправляемый грубыми татуированными пальцами, желающими стереть с улыбающегося лица каждую полосу, в попытке так же разгладить свою испещренную никому не заметными трещинами никчемную жизнь.
Без него.
Последнее напоминание о проклятом Галлагере, смотрящем на него с бездушного фотоснимка, теперь прикрепленного к зеркальной поверхности шкафчика над раковиной, растянувшего свои губы в этой блядской недоулыбке, что предстает перед глазами каждый вечер, стоит только опустить веки; и это выражение нежности во взгляде, никак не способствующее к приближению долгожданного оргазма от позорной дрочки в собственном туалете – единственного способа получить желаемую свободу от эротических фантазий, главным героем которых до сих пор выступает рыжий.
