Текст книги "The Beatles. Антология"

Автор книги: The beatles

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 50 страниц)

Джордж Мартин: "Это разозлило меня, но еще больше – Пола, потому что мы узнали об этом только после того, как вышла пластинка. Ее сделали у нас за спиной, при этом делами Джона занимался Аллен Кляйн. Он пригласил Фила Спектора, и, кажется, Джордж и Ринго тоже участвовали в работе. Они заключили соглашение с «EMI» и сказали: «Это будет наша пластинка».

Из "EMI" связались со мной и сообщили: "Первый вариант записи сделали вы, но мы не можем подписать ее вашим именем". На мой вопрос почему, они ответили: "Продюсером окончательного варианта были не вы". Я сказал: "Продюсером оригинала был я, вам следует упомянуть об этом хотя бы вот так: "Продюсер – Джордж Мартин, повторное продюсирование – Фил Спектор". Но им и это предложение не понравилось".

Джон: «Если послушать бутлег, версию, сделанную до Спектора, а потом версию Спектора, вы сразу поймете, в чем дело, если захотите почувствовать разницу. Пленки были записаны паршиво, никто не хотел даже прикасаться к ним. Они провалялись без дела шесть месяцев. Никому и в голову не приходило сделать ре-микс, нас пугала эта работа. А Спектор отлично справился с ней» (71).

Пол: "Аллен Кляйн решил – наверное, он посоветовался с остальными, но не со мной, – что новым продюсером «Let It Be» должен стать Фил Спектор.

Так у нас появился репродюсер вместо просто продюсера, он многое изменил: добавил подпевки в "The Long And Winding Road", на которые я бы никогда не согласился. Нет, запись получилась не самой худшей из всех, но было обидно, что кто-то занимается аранжировкой твоих записей, не ставя автора в известность. Не уверен, что об этом знали и остальные. Все отдали ему на откуп: "Давай доделывай пластинку, делай все, что хочешь. Нам все осточертело".

Дерек Тейлор: «Мне известно, что Пол рассердился на то, что кто-то переделал „The Long And Winding Road“. Я придерживаюсь того мнения, что никому не позволительно работать с чужой музыкой. Не скажу, чтобы я был шокирован, но я считал, что они поступили неправильно. Представьте, что вы Маккартни и что вы видите, как кто-то исправляет ваши песни… Вы были бы в ярости!»

Пол: "Я записал альбом «McCartney» – мой первый альбом после распада «Битлз». Мы назначили дату выпуска, но тут вмешались остальные: «Ты не имеешь права выпустить свой альбом, когда захочешь. Мы уже выпускаем „Let It Be“ и сольный альбом Ринго».

Я позвонил Нилу, который возглавлял "Эппл", и сказал: "Послушай, мы ведь уже назначили дату!" Все было решено, я отметил дату выхода альбома в календаре. Я яростно отстаивал свое право, но выход альбома все равно перенесли.

С моей точки зрения, я поступал правильно. Все решения теперь принимались тремя голосами против одного. Быть одним против троих нелегко: если ты что-нибудь задумал, тебе могут просто отказать. Положение стало сложным.

Ринго заехал ко мне. Уверен, его прислали остальные из-за этого спора – как мягкого, славного малого. И вот Ринго приехал ко мне, и, должен признаться, я обошелся с ним грубо. Я сказал: "Вы просто решили все мне испортить". А он ответил: "Нет, но ради всех нас, ради "Битлз" и так далее, мы думаем, что ты должен поступить вот так", – и так далее. Все это мне уже осточертело. Это был единственный случай, когда я заорал кому-то: "Вон!" Я был абсолютно враждебен по отношению к нему. Но в то время иначе я поступить не мог. Окончательный разрыв еще не состоялся, но был уже близок.

К сожалению, я отыгрался на Ринго. Наверное, он был виноват меньше всех, но стал козлом отпущения, которого прислали ко мне попросить изменить дату, и он, вероятно, думал: "Пол согласится", – но увидел перед собой совсем другого человека, потому что теперь я решительно бойкотировал "Эппл".

Ринго: "Просто два человека дулись и вели себя глупо.

Мы выпускали наши сольные альбомы, и я сказал: "Мой уже готов, я хочу выпустить его". Альбом Пола еще не был готов, зато у него был календарь, на котором желтым была отмечена дата (забыл, какая), и он заявил: "Это мой день – в этот день я выпущу свой альбом". Я не понимал, что происходит, а он, наверное, все понимал".

Пол: "Мне все это надоело, и я заявил: «Хорошо, но я требую, чтобы мою фамилию убрали с этикетки». «Эппл Рекордс» когда-то была заветной мечтой, но я думал: «Теперь компания уже не та, что прежде, и я не желаю иметь с ней ничего общего». Помню, Джордж позвонил мне и сказал: «Нет, черт возьми, ты останешься на этикетке! Харе Кришна!» – и повесил трубку. А я подумал: «О господи… как все далеко зашло».

Я не показывал в "Эппл" ни альбом, ни обложку, пока не закончил работу над ними полностью. Я сделал все сам, а им осталось только выпустить альбом. Я очутился в чрезвычайно непростом положении".

Нил Аспиналл: «Альбом Пола вышел до „Let It Be“, а вместе с ним появилось и решительное заявление. Не могу сказать, как его восприняли сотрудники „Эппл“, – я не помню, кто в то время работал в компании. Наверное, мечта об „Эппл“ так и не сбылась, потому что это была только мечта».

Пол: «Я не уходил из „Битлз“. „Битлз“ расстались сами с собой, но никто не хотел первым объявить, что все кончено».

Дерек Тейлор: «К выпуску сольного альбома Пола в пресс-бюро были подготовлены вопросы общего характера: „Будете ли вы когда-нибудь записывать песни вместе с „Битлз“? Верите ли вы в это? Каковы ваши планы?“ – и так далее. На мой взгляд, он отвечал на них очень подробно – несколько настороженно, но все-таки ответил на все, исключив так или иначе возможность воссоединения или работы с „Битлз“: „Сейчас я работаю с Линдой, и это меня вполне устраивает…“ Время было на редкость безрадостное. По сути, это была какая-то яма».

Пол: "В то время мне не хотелось давать никаких интервью, потому что я знал: первым делом меня спросят о «Битлз» и обо всем, что с ними связано, а отвечать на эти вопросы я не хотел. Мне не хотелось встречаться с прессой – так я и сказал.

Дерек в офисе заявил: "Мы должны что-то предпринять". Я ответил: "Вот что я тебе скажу: подготовь вопросы, которые, по твоему мнению, захотят задать мне журналисты, я постараюсь честно ответить на них, и мы разошлем их вместе с экземплярами альбома для прессы". Так он и сделал, и среди них был вопрос: "На самом ли деле "Битлз" распались?" Я ответил: "Да, больше мы не будем играть все вместе". (Прошло уже четыре или пять месяцев после того, как мы приняли решение, поэтому я не видел причин увиливать от ответа.)

По-моему, группа прекратила свое существование в ту минуту, когда Джон сказал: "Я ухожу". Мы все (кроме Джона) пытались сохранить группу, но не сумели. Больше у нас не было причин цепляться за нее или умалчивать о распаде, и я подумал: "Если нам предстоит идти каждому своим путем, нам не пойдет на пользу, если нас по-прежнему будут считать группой "Битлз". И я сказал: "Это окончательный разрыв. Давайте просто признаем это. Скажем обо всем миру. Разве еще не пора?" Джон разозлился на меня – наверное, потому, что он хотел сам все объяснить. Или не объяснять".

Ринго: "У нас еще оставалась надежда на то, что мы будем продолжать работать, как раньше. Записывая в студии альбом «Abbey Road», мы вовсе не думали, что работаем над последней пленкой, последней песней, последним дублем.

Но Пол выпустил сольный альбом и заявил, что "Битлз" прекратили свое существование. (Если вспомнить историю "Битлз", то Пол всегда делал такие заявления: они употребляют наркотики, они расходятся, они прекратили существование.) Думаю, люди поняли, что все кончено, потому что об этом сообщил один из битлов".

Пол: «Мир отреагировал так: „Битлз“ официально заявили о распаде группы», а мы знали об этом уже несколько месяцев. Вот так все и получилось. Думаю, журналисты неправильно поняли нас. Альбом вышел вместе со странными объяснениями того, чем я занимаюсь. Они предназначались только для журналистов. По-моему, лишь некоторые решили, что с моей стороны это какой-то странный рекламный трюк, – на самом деле это было стремление избежать встречи с представителями прессы".

Джордж: "Пол часто пользовался такими уловками. Даже теперь, собираясь в турне, он наверняка сообщит прессе, что все мы решили опять собраться, или что-нибудь вроде того. Просто это в его характере. Раньше такие выходки нас раздражали, но за годы мы ко всему привыкли. Однако в тот период все мы злились друг на друга по любому поводу.

Думаю, его альбом был просто попыткой воспользоваться моментом, и, если все остальные смирились с разрывом, он постарался извлечь из него пользу для себя: "Выходит мой альбом. Да, кстати: "Битлз" разбежались!"

Он выпустил пресс-релиз, но и все остальные тоже уже покинули группу. А Джона раздражало вот что: "Я ушел первым, – хотелось сказать ему, – а он представил все так, словно он был инициатором!"

Пол: «Остальные считали меня любителем делать заявления, словно я извлекал из этого для себя какие-то преимущества (в случае с ЛСД я просто был застигнут врасплох, а в случае с разрывом сказал правду, в отличие от остальных). Много лет спустя, перед выпуском „Антологии“, на пресс-конференции меня спросили, намерены ли мы опять воссоединиться. Поскольку дело шло к этому, я ответил утвердительно, вот и все».

Дерек Тейлор: «На заявление Пола отреагировал весь мир. Сенсация! Уже не помню, каким на самом деле было это заявление: „Битлз“ расстались». Я опубликовал заявление, одно из тех уклончивых заявлений, которые ничего не значат: «Джон, Пол, Джордж и Ринго – по-прежнему Джон, Пол, Джордж и Ринго, Земля по-прежнему вертится, а когда остановится, тогда и появится повод для волнений. До встречи». Что-то вроде этого. Но шумиха не прекращалась, тревога была неподдельной.

Подобно миллионам людей, я свято верю, что дружба битлов была спасательным кругом для всех нас. Я был убежден, что, если бы люди научились дружить, уживаться и встречаться друг с другом, что бы ни происходило, жизнь стоила бы того, чтобы ее прожить. Но мы возлагали на них слишком большие надежды".

Джон: «Происходящее представлялось всем чудесным сном, а оно таким никогда не было, потому что людям свойственно ошибаться. Все было чудесно, но все кончилось. Итак, дорогие друзья, пора двигаться дальше. Сон кончился».

Джордж: «Я понял, что „Битлз“ заполняли собой шестидесятые годы, на них воспитывались поколения. Они стали чем-то знакомым с детства, к чему невольно привязываешься. Вот одна из наших проблем – привязанность к чему-либо. Хорошо, когда эти привязанности сохраняются, но настоящая проблема возникает, когда люди пытаются жить прошлым, цепляются за что-то и боятся перемен».

Джон: «Все было мило и забавно, и, я думаю, так могло бы продолжаться и дальше или же все изменилось бы в худшую сторону. Просто мы повзрослели. Мы не хотим быть „Сумасшедшей командой“ или „Братьями Маркс“, которых вытаскивают на сцену, чтобы услышать в их исполнении „She Loves You“, хотя у них уже астма и туберкулез, а им самим уже за пятьдесят» (71).

Джордж: "Думаю, мы разбежались по той же причине, по которой расходятся все. Все мы стремились к свободе, группа «Битлз» стала для нас слишком тесной. Несмотря на статус всемирно известной группы, создательницы хитов, она по-прежнему оставалась очень тесной. Когда мы говорим о «Битлз», когда затрагиваем жизнь каждого из нас, становится понятно, что рамки «Битлз» были слишком жесткими и наша жизнь не укладывалась в них. Мы все должны были вырваться из этих рамок. Они нас стесняли. Мы были больше, чем «Битлз». Думаю, все мы, все четверо и каждый в отдельности, больше этой группы.

И напряжение было слишком сильным. С 1963 года мы пережили множество стрессов, хотя поначалу не понимали этого. Просто постепенно они стали сказываться на нас. Усталость, накопившаяся в поездках, жесткий график работы… Если посчитать, сколько пластинок мы записали и сколько концертов дали, ужаснетесь!"

Джон: "Все мы – личности. Мы выросли из «Битлз». Мешок оказался слишком тесным. Я не могу навязывать свои причудливые фильмы и музыку Джорджу и Полу, если они этого не хотят. И наоборот, Пол не в состоянии навязать мне то, что ему нравится, особенно если у нас больше нет общей цели. Мы должны идти каждый своим путем. Мы уже выросли, мы бросили школу. Мы ее так и не закончили – мы попали прямиком в шоу-бизнес (71).

Вначале каждый из нас является самим собой, а общество, родители и родные пытаются заставить нас расстаться с собой: "Не плачь. Не выказывай своих чувств", – и все такое. И это продолжается всю жизнь. Помню, в шестнадцать лет я еще был самим собой, а перестал быть таким в промежуток с шестнадцати до двадцати девяти лет. Стремление повзрослеть, стать мужчиной, взять на себя ответственность… несмотря на кокон супержизни, мы все-таки должны были пройти основные этапы созревания, через которые проходит каждый подросток (будь он один в комнате или один в большом офисе). Вероятно, тридцать лет – тот возраст, когда надо просто прийти в себя и осознать, что самим собой распоряжаешься ты".

Джордж Мартин: "К разрыву привело множество причин, главным образом то, что ребята хотели вести каждый свою жизнь, а им это не удавалось. Их всегда считали группой, они были узниками этой группы, и, думаю, в конце концов им это надоело.

Им хотелось жить, как живут все люди, ценить жену выше, чем партнера по работе. Когда появились Йоко и Линда, они стали для Джона и Пола важнее, чем Джон и Пол друг для друга, то же самое случилось и с другими ребятами".

Ринго: «Йоко причинила нам немало вреда – и она, и Линда, – но группа „Битлз“ распалась не по их вине. Просто мы вдруг поняли, что нам уже тридцать лет, что мы женаты и что мы очень изменились. Больше мы не могли жить, как прежде».

Джон: "Я женился еще до того, как «Битлз» покинули Ливерпуль, так что женитьба никогда ничего не меняла. У Син за спиной не было карьеры, как у Йоко, а у Патти она была, и это нас никогда не тревожило. Морин тоже удивительный специалист в своем деле, помимо того, что она растила детей Ринго. Она тоже художник, но к женам наша работа никогда не имела никакого отношения.

Распад "Битлз" медленно продолжался с тех самых пор, как умер Брайан Эпстайн. Это была медленная смерть – вот что происходило с группой. Это видно по альбому "Let It Be". И хотя к тому времени уже появились Линда и Йоко, началось все не с них. Все было очевидно еще в Индии, когда мы с Джорджем остались там, а Ринго и Пол уехали. Все это видно еще в "Белом альбоме". Но это естественно, это вовсе не катастрофа. Люди по-прежнему говорят о распаде "Битлз" так, будто это конец света.

А это всего лишь распад рок-группы – и более ничего. У тех, кому нужны воспоминания, есть старые пластинки, есть вся эта отличная музыка" (71).

Ринго: «Нельзя нажать кнопку и услышать: „Все, ты уже не битл“. Потому что я до сих пор один из битлов. Вы понимаете, что я имею в виду? Нельзя просто хлопнуть дверью, чтобы все кончилось, и ты опять стал Ричардом Старки из дома 10 по Адмирал-Гроув, Ливерпуль. Все продолжалось, мы оставались такими же, как и прежде».

Джордж: "Распад «Битлз» – одно из обычных событий. Важно знать, что взлет и падение – это одно и то же. Все меняется, все уравновешивается, и все эти события ты вызываешь к жизни сам. Мораль этой истории в следующем: если в твоей жизни есть взлеты, значит, тебе придется пережить и падения.

Что касается "Битлз", наша жизнь была тому ярким примером: рассказом о том, как научиться любить и ненавидеть, подниматься и падать, принимать хорошее и плохое, успехи и потери. Это гиперверсия всего, через что проходит каждый. В целом хорошо все. Хороши любые события, благодаря которым мы чему-то учимся. Плохи только те, которые не помогают нам ответить на вопросы: "Кто я такой? Куда иду? Откуда пришел?"

Пол: «Несмотря на разрыв, мы по-прежнему тесно связаны друг с другом. Мы – единственные четыре человека, которые видели битломанию изнутри, поэтому мы связаны навсегда, что бы ни случилось».

Джон: «С „Битлз“ покончено, но Джон, Пол, Джордж и Ринго… Только Богу известно, какими станут их взаимоотношения в будущем. Я этого не знаю. Я по-прежнему люблю этих ребят! Потому что они навсегда останутся неотъемлемой частью моей жизни» (80).

Пол: «Битлз» казались вечными, но просуществовали всего десять лет. Зато эти десять лет были длинными, как двадцать, – мы вместили в них всю свою музыку, разные имиджи, бороды, усы, чисто выбритые лица, маленькие пиджаки от Кардена и так далее. Этот срок кажется очень длинным. Но мне это нравится".

Джон: "Мы пробыли вместе гораздо дольше, чем публика знала нас. Все началось не с 1964 года. В 1964 году мне было двадцать четыре года, а с Полом я играл с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать, Джордж появился годом позже. Стало быть, мы провели вместе долгое время, в почти экстраординарных обстоятельствах прошли путь от самых паршивых комнатенок до великолепных апартаментов (75).

Четверым людям нелегко жить бок о бок из года в год, а с нами так и было. Мы придумывали друг другу всевозможные прозвища. Мы ссорились. Мы вместе прошли через это чертово шоу. Мы знали, что с нами происходит, и до сих пор знаем. За эти более чем десять лет мы многое пережили. Мы прошли эту терапию вместе множество раз" (74).

Джордж: "Все эти годы между нами существовали прочные узы.

На самом деле группа "Битлз" не может распасться, потому что, как мы сказали в период разрыва, это ничего не меняет. Музыка и фильмы остаются. Что бы мы ни делали, они сохранятся навсегда. Что сделано, то сделано – это не так уж важно. Так Генрих VIII, Гитлер и другие исторические личности навсегда вошли в историю, их имена будут жить вечно, и, несомненно, то же самое произойдет и с "Битлз". Но моя жизнь началась не с "Битлз", не с ними и закончится. Это все равно что учеба в школе. Я учился в "Давдейле", потом в "Ливерпульском институте", потом – в университете "Битлз" и наконец закончил его, и теперь передо мной вся жизнь.

В сущности, как сказал Джон, мы были просто маленькой рок-н-ролльной группой. Она многое успела, многое значила для людей, но на самом деле ее значение не так уж и велико".

Ринго: "По-моему, это слишком просто. Для меня «Битлз» – по-настоящему отличная рок-н-ролльная группа, мы написали много хорошей музыки, которая существует и по сей день. Но я понимаю, что имеют в виду Джон и Джордж, – мы были просто маленькой группой из Ливерпуля. Что меня всегда поражало, так это люди вроде де Голля, Хрущева и других мировых лидеров, которые ополчились против нас. Этого я никогда не пойму.

Теперь, вспоминая о прошлом, я считаю, что мы могли бы гораздо лучше распорядиться нашей властью. Не для политики, а для чего-нибудь более полезного. Мы могли бы стать более значимой силой. Это замечание, а не сожаление – сожалеть бесполезно. Мы могли бы быть сильнее во множестве случаев, если бы действительно захотели".

Джон: «Я не жалею ни о чем, что сделал, кроме, может быть, обид, причиненных людям. Этого я вполне мог бы и не делать» (71).

Джордж: "Думаю, в середине шестидесятых, в эпоху хиппи, мы пользовались огромным влиянием, но вряд ли располагали большой властью. (К примеру, мы не смогли помешать одному помешанному Оливеру Кромвелю явиться к нам с обыском.)

Вернувшись в прошлое, мы, вероятно, действовали бы иначе с самого первого дня. Но что сделано, то сделано, прошлое не переделать.

А ведь мы могли бы многое изменить. Мы пользовались бы большей властью, если бы знали то, что знаем сейчас. Но мы все-таки действовали удачно, если вспомнить, что мы всего-навсего четверо ливерпульских ребят. Мы со многим справились неплохо. Думаю, это главное, что мы делали, – справлялись с трудностями и преодолевали их. Многим людям, подвергавшимся меньшим стрессам, это не удалось. Некоторым достаточно одного испытания, чтобы попасть в психушку и оказаться в смирительной рубашке. А мы шли вперед.

Мы находились под огромным давлением. Не думаю, что в этом отношении кто-нибудь смог бы сравняться с "Битлз", разве что Элвис, но и на него давили не так, как на нас. Частью давления того времени была битломания, наркотики и полиция, а потом и политика. Повсюду, куда мы приезжали, мы видели политические волнения и бунты".

Джон: «Когда я вспоминаю о прошлом, меня удивляет то, что все это было со мной. Мы называли происходящее „глазом урагана“. Там, в середине, спокойнее, чем на периферии» (74).

Джордж: "Это можно сравнить с безответной любовью. Люди отдавали деньги, поднимали крик, но «Битлз» расплачивались нервной системой, а принести такую жертву гораздо труднее.

В каком-то смысле мы помогали навести порядок там, куда приезжали, направляли энергию в позитивное русло, но сами-то оказывались в "глазе урагана". Все видели, каким влиянием пользуются "Битлз", но никто не воспринимал нас как личности и не думал: "Интересно, как ребята выдерживают все это?" (Нас называли ребятами или битлами, не сознавая, что "Битлз" – это всего лишь четыре человека, четыре личности.)

Все это меня многому научило, мне пошла на пользу слава, различные ситуации, в которых мы оказывались, люди, давление со стороны поклонников, прессы и так далее. Это неизмеримый опыт.

Это удивительный, ни с чем не сравнимый опыт, но, с другой стороны, если бы мы не стали "Битлз", мы стали бы чем-то другим, не обязательно еще одной рок-н-ролльной группой. Карма – это "что посеешь, то и пожнешь". Как писал Джон в "All You Need Is Love": "Нельзя оказаться там, где тебе не место". Потому что ты сам создаешь свою судьбу предшествующими поступками. Мне всегда казалось, что со мной что-то произойдет, еще в те дни, когда я учился в школе. Вот почему школьные дела не слишком увлекали меня. То, что я не получил аттестат, еще не значило, что моя жизнь кончена".

Пол: "Лучшие времена? Сам я разделяю нашу историю на периоды: в первые годы чистую радость нам приносили встречи со звездами шоу-бизнеса, приобщение к славе, чудо участия в шоу-бизнесе. Я до сих пор помню, как дразнили меня остальные, потому что я был потрясен знакомством с герцогом Эдинбургским. Они удивлялись: «Ну и что?» – «Но ведь это герцог Эдинбургский!» В то время я был убежден, что это важное событие в моей жизни. Таков был первый этап. А потом появился наш первый хит. Мы заняли семнадцатое место в хит-параде «NME». Помню, как мне хотелось опустить стекло – мы как раз проезжали через Графтон в Ливерпуле – и крикнуть: «Мы на семнадцатом месте – э-гей!» Восторг оттого, что мы попали в хит-парад, а потом заняли в нем первое место, был бесподобен. А затем мы попали в полосу успеха… Таких моментов было множество. Слишком много, чтобы перечислять, поэтому я выбираю лишь некоторые. К примеру, то, что случилось на заднем сиденье «остин-принсес» в первые дни появления конопли, – мы покатывались со смеху. Не знаю почему, но нам было очень весело.

Еще одной радостью была возможность писать вместе с Джоном. Джон на редкость талантливый человек. Общаться с ним было замечательно, он остроумен, и это добрейшая душа. К сожалению, иногда он бывал невыносим. Но, несмотря на все это, я рад, что мы познакомились с ним. Он обладал выдающейся харизмой. Я был поклонником Джона. Думаю, как и все мы. И по-моему, наше восхищение друг другом не прекратилось. Когда мы начали ссориться, я пережил тяжелый период, потерял уверенность в себе. Я думал: "Да, Джон – талант, а я – так, сбоку припека". Но потом я задумался: "Постой-ка, ведь он не дурак. Он не стал бы все это время работать со мной, если бы не видел в этом смысла". Одним из самых приятных моментов было то, как однажды Джон сказал, что моя "Here, There And Everywhere" нравится ему больше, чем любая из его песен того периода, и назвал их ерундой".

Ринго: «Я был большим поклонником Джона. Мне всегда казалось, что он великодушен и не так циничен, как всем кажется. У него было доброе сердце, он был сообразителен. Он все схватывал на лету. Пока мы еще только думали, он уже начинал действовать».

Джон: «Так или иначе, все мои друзья были битлами. Кроме „Битлз“, я могу назвать всего трех друзей, с которым был по-настоящему близок».

Пол: «Помогало то, что мы были командой. Мик Джаггер называл нас „четырехглавым чудовищем“, потому что мы повсюду бывали вместе и одевались одинаково. У нас у всех были черные водолазки, темные костюмы, одинаковые стрижки, поэтому мы и вправду немного походили на четырехглавое чудовище».

Ринго: "Запоминающихся моментов было множество. Однажды, когда мы выступали в Глазго, между группой и зрителями возник удивительный контакт. Это случилось в 1963-м или 1964 году. Были встречи, удачные выступления, работа в студии. Иногда работа, а иногда просто общение.

Все альбомы были замечательными событиями. В них вошло много хороших песен. Меня всегда привлекала и до сих пор привлекает возможность играть в группе, меня волнует все, что происходит с группой.

В "Белый альбом" вошли отличные вещи. Мне нравится быть музыкантом, но далеко не все, что с этим связано. Меньше всего мне нравится "Сержант Пеппер", но и в нем есть замечательные песни. Здорово, что Джон и Пол создавали все эти мелодии, записывали скрипки и другие инструменты, потому что это были их песни, а когда мы их записали, получился альбом. Не знаю, почему он нравится мне меньше, чем остальные, – наверное, дело во мне самом или в других событиях.

По-моему, "Revolver" – это нечто! Великолепные вещи. И "Abbey Road", вторая сторона. И "Yer Blues" из "Белого альбома" – это непревзойденная песня. Это сделали мы, все четверо. Вот каково мое мнение: все дело в том, что мы четверо были в одной коробке, комнате размером восемь на восемь футов, все вместе. Мы были единой группой, это похоже на гранж-рок шестидесятых, точнее – на гранж-блюз".

Джон: «Как бы там ни было, „Битлз“ могли играть вместе, когда не ссорились. И когда я что-нибудь играл, Ринго знал, как подстроиться ко мне, просто знал и делал это удачно. Мы играли вместе так долго, что прекрасно сыгрались. Иногда мне недостает возможности просто моргнуть, издать какой-нибудь звук и знать, что все они поймут, что происходит, и начнут импровизировать» (70).

Ринго: «Я считал, что между нами существует какое-то волшебство и телепатия. Когда мы работали в студии, иногда возникало что-то… неописуемое. Хотя нас было четверо, мы становились единым целым, наши сердца бились в унисон. Но стоило подумать: „Как здорово я играю!“ – и это ощущение пропадало».

Джордж: «По большому счету не важно, сколько альбомов мы записали и сколько песен спели. Это не имеет значения. В момент смерти нуждаешься в духовном руководстве и некоем внутреннем знании, выходящем за пределы физического мира. Поэтому не важно, кто ты такой – король, султан Брунея или знаменитый битл; значение имеет только то, что внутри тебя. Среди лучших песен, какие я знаю, есть те, которые я еще не написал, и не важно даже, если я никогда не напишу их, потому что это лишь мелочи по сравнению с огромным целым».

Джон: "Однажды я видел по телевизору фильм о жизни Гогена, и меня потрясла его трагическая смерть (от венерической болезни, от которой лечили ртутью). У него была сломана нога, он был избит в пьяной драке после приезда на родину в Париж со своей первой «успешной» выставкой.

Он уехал на Таити, чтобы вырваться из смирительной рубашки – работы в банке. От жены и детей, от дочери, к которой он был особенно привязан и которой посвятил дневник, который он вел, живя на острове в южной части Тихого океана, объясняя, почему бросил семью. Вернувшись на Таити, он получил письмо из дома с известием, что его дочь умерла. Какую цену он заплатил за то, что вошел в историю! Наконец он кончил свой большой шедевр и умер. Подтекст был таков: да, он был хорошим художником, но мир вполне может обойтись и без одного из свидетельств его гениальности. Кажется, этот шедевр сгорел после его смерти. Другая мораль заключалась в том, что, если бы он обратился к так называемому мистицизму, стал поститься, медитировать, он мог бы достичь той же самой свободы. Согласен, это нелегко, но все же проще, чем убивать себя и губить своих близких" (78).

Джордж: "Я благодарен за знакомство с Джоном и за все, что я от него узнал за эти годы. (Не забывайте, что все мы поддерживали разные отношения с Джоном. Не стоит ожидать, что мы, все четверо, чувствуем или понимаем одно и то же или находимся в одинаковых отношениях друг с другом. Во всех взаимоотношениях присутствует разнообразие и многогранность. Мы с Джоном общались один на один совсем иначе, чем, скажем, он с Ринго или он с Полом.) Он понимал, что мы принадлежим не только материальному миру, заглянул за грань смерти и увидел, что жизнь – просто игра. Он понял это. Вы не стали бы утверждать, что то, как Гоген пренебрег семьей ради искусства или умер ради живописи, глупо – к чему это? – если бы чувствовали, что в жизни есть нечто большее. Картина, изображающая закат, не сравнится с настоящим закатом. Живопись (как и музыка) – лишь жалкая попытка воспроизвести то, что Бог совершает каждую минуту.

Пройдя весь период ЛСД вместе с Джоном, с первого дня, как мы приняли этот наркотик, я понимал его и считал, что мы мыслим одинаково".

Ринго: "Я не нашел ответа. Думаю, это прозвучало бы слишком самонадеянно: «Да, я знаю ответ!» По ходу дела я искал его. Я благодарю Бога за все, что пережил в шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые, чтобы прийти туда, где я нахожусь сейчас, освоиться в своем духовном мире.

"Нет роста без боли" – это вечный вопрос и ответ. Зачастую ты долго бьешься головой об стену, когда мог бы спокойно выйти через дверь. Но таковы мы все – маленькие человеческие существа. Бог спас мою жизнь, я всегда ощущал его благосклонность ко мне. Но бывали времена, когда я терял рассудок и забывал о его благословении".

Нил Аспиналл: «Мои самые радостные воспоминания о группе связаны с тем, как мы смеялись за кулисами или в гримерных, когда рядом больше никого не было, а мы перебрасывались шутками. Казалось бы, ничего особенного, но эти личные воспоминания мне до сих пор очень дороги. Все мы радовались общению друг с другом, мы всегда веселились. Знаете, что помогает пройти через все даже сейчас? Умение смеяться».

Ринго: "Они стали для меня самыми близкими друзьями, каких я когда-либо имел. Я был единственным ребенком и вдруг почувствовал себя так, словно у меня появилось три брата. Мы нашли друг друга, мы часто смеялись все вместе. В давние дни мы занимали огромные номера отелей, целые этажи и в конце концов все вместе оказывались в ванной, только чтобы не расставаться. Вместе было лучше, потому что мы постоянно ощущали давление. Кто-нибудь вечно чего-то от нас хотел: то взять интервью, то просто поздороваться, то получить автограф или встретиться и поговорить с чьей-то собакой. От нас хотели бог знает чего.