Текст книги "Осколки (СИ)"

Автор книги: Тенже

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Тор прекрасно помнил, когда его сводный брат в первый раз превратился в чудовище.

Это был день рождения Локи. Мелкому стукнуло четырнадцать, и родители хлопотали, словно им предстояло отмечать Пасху и Первый день лета одновременно. Тор подозревал, что на его совершеннолетие такого праздника никто не закатит. Не очень-то и хотелось, ему давно милей вечеринки с приятелями... но сам факт!

Он вышел на задний двор – вон из дома, подальше от кухни, источающей аппетитные запахи. И, конечно же, наткнулся на Локи. Тот сидел на ступеньках крыльца и таращился на скучную каменистую равнину. При виде Тора подобрался, как кот, завидевший бродячего пса, но не сбежал. Только костяшки пальцев побелели – обнял себя за колени, вот-вот затрещат.

Можно было дать пинка, и посмотреть, как мелкий полетит носом вниз, на ступеньки, или плиты дорожки. Но Тор благоразумно удержался от искушения. Мать увидит их из окна кухни, и начнется карусель... Отец прочитает нотацию: «Как ты посмел ударить младшего брата?». Мама начнет всхлипывать, спрашивать: «За что ты его так не любишь, Тор?».

А за что его любить? И если разобраться – с какой стати он должен любить приёмыша? Это маме с папой захотелось еще одного ребенка. Он, Тор, никогда ни сестричку, ни братика не просил. Ему одному было очень хорошо.

Он еще раз осмотрел Локи. Вздохнул и подумал, что за испорченный праздник отец лишит его карманных денег на месяц.

«Придется перетерпеть»

Раздался лязг калитки. Тор вздрогнул. Что за чертовщина? Только что равнина была пуста! Откуда взялась старуха?

Локи нахмурился – похоже, тоже озадачился появлением незваной гостьи. Встал, спустился на дорожку, неуверенно посмотрел на Тора, на окно кухни.

«Да это же ведьма!»

Отвращение и предчувствие беды отозвались дрожью, сотрясшей тело.

– Доброго вам дня, – поклонился Локи.

– День воистину прекрасен. Я рада видеть тебя во здравии, молодой господин, – голос у бабки оказался сильным, звонким. – Я с подарком, мы для тебя важную вещь уберегли. Возьми, пришла пора владеть.

Ведьма подала Локи поношенные сапоги. Братец опять скользнул по окнам и Тору растерянным взглядом. Протянул руку, взял сапоги за потрепанные голенища, и начал менять облик.

Его лицо сначала выцвело до мертвенной бледности, потом посинело и украсилось сизым орнаментом, похожим на вязь древних рун. Волосы стали длиннее, а серые глаза полыхнули алым звериным блеском. Жуткое, потустороннее пламя залило белки и радужку.

Тварь повернулась, и Тор истошно заорал – разумеется, от неожиданности. Алые глаза словно приказали: «Беги!». И он побежал, преодолев минутное оцепенение. Ринулся в дом, едва не сбив с ног выскочившего на крик отца, не замедлил бега, когда услышал за спиной приветствие: «Это честь для нас, фрау Хольда*». И внезапно ставший скрипучим голос старухи: «Я не к тебе, Один».

Тор не пожелал разговаривать с отцом, когда тот зашел к нему в комнату – а зашел не сразу, с полчаса с ведьмой и синей тварью разговаривал, в окно слышно было.

– Перестань дуться! Сегодня великий день! Пойми, мы только что получили подтверждение: Локи – потомок йотунов, владелец волшебных сапог. Я не ошибся! Тор, я уверен, и ты...

Слушать навязшую в зубах чушь, что они с Локи воплощения богов, Тор уже не мог. Он вскочил с кровати и выкрикнул Одину в лицо:

– Он не бог! Он урод! А я – нормальный человек! И я не желаю жить под одной крышей с чудовищем! Я устал слушать твои бредовые речи о козлах и колесницах, я ненавижу мифологию, меня тошнит от вида ведьм! Оставь меня в покое! Получил подтверждение? Обнимайся с этой тварью, сколько влезет. Без меня.

Чаша терпения переполнилась. Тор прошел на кухню, где раскрасневшаяся Фригг доставала из духовки противень с мясом, и заявил: – Мама, я уезжаю! – Взгляд матери потемнел. Пришлось прояснить намерения: – Тетя Фулла** пустит меня пожить, пока я буду сдавать экзамены в полицейскую академию?

На Локи, вжавшегося в угол, Тор принципиально не смотрел. Видят все боги и ведьмы этого острова – он мирился с присутствием приёмыша только ради матери. Но его смирению есть предел. Он устал от напыщенных речей отца: «Я не понимаю, почему ты так враждебно настроен. Вы были очень дружны в прошлой жизни. Я помню, как вы проказничали и путешествовали вместе. Всегда вместе, Тор. Локи держался за твой пояс...». Бред! Бред, которому мать потворствовала многозначительным молчанием.

– Тебе только семнадцать, и ты не закончил среднюю школу, – Фригг посуровела, поставила противень на стол. Запах мяса щекотал ноздри: – Тебя не допустят к экзаменам.

– На двухгодичное обучение еще не возьмут, – условия поступления в академию Тор изучил основательно, как чуял, что придется бежать. – Я подам документы на факультет защитной полиции. Через год стану сержантом, и меня отправят патрулировать сельские районы. Поработаю, и решу, хочу ли я учиться дальше.

– Хорошо. Я позвоню Фулле. А сейчас переоденься, мы садимся за стол.

– Нет, – обижать мать не хотелось, но... – Я не преломлю хлеб с этой тварью.

Тор заперся в своей комнате. Он слышал голоса, доносившиеся снизу, пытался определить, кто из приглашенных гостей явился, а кто проигнорировал день рождения мелкой дряни. Похоже, явились все... это расстраивало, но Тор отвлекал себя мечтами о будущей жизни. Жизни, в которой свихнувшийся папаша не будет убеждать его в том, что он и сводный брат – воплощения Тора и Локи на земле.

Мечты утешали плохо. К утру голод стал нестерпимым, и Тор пробрался на кухню, к холодильнику. Он положил полную тарелку еды – два ломтя запеченной баранины, несколько кусков маринованной рыбы и краюху хлеба. Исполнению плана «незаметно вернуться в свою комнату» помешал скрип половиц в коридоре. Тор замер, не желая быть застуканным. Но ночной бродяга не зашел на кухню – легкие шаги удалились, щелкнула задняя дверь.

Взгляд за окно подтвердил – по дому шастал Локи. Кулаки сжались, но желание врезать сводному брату пригасил страх. Еще вчера Тор бы не преминул воспользоваться возможностью – никто не увидит, никто не узнает – и прижал братца в темном углу. Ему нравилось видеть страх и слезы в серых глазах, чувствовать, как бьется под пальцами жилка на тонкой шее... Локи никогда не жаловался ни отцу, ни матери, и Тор наслаждался игрой для двоих – поймай, напугай, добейся умоляющего «не надо»... Сегодняшнее знакомство с тварью испортило замечательное развлечение. Вспомнишь алые глаза, и по спине мурашки бегут.

Локи, не подозревавший о его присутствии, присел на крыльцо, обул потрепанные сапоги, застегнул хитрые пряжки, и побрел к калитке. Вышел на равнину и растаял – не скрылся в редком тумане, а просто взял и растворился в воздухе. Исчез.

У Тора вспыхнула надежда – может, тварь, прикидывающаяся человеком, потеряется, и ему не придется уезжать из дома? Тогда он проживет тут еще год, а потом поступит в полицейскую академию, чтобы сразу учиться на офицера.

Локи не было долго. Тор вернулся в свою комнату, съел добытую пищу, не отрывая взора от серо-бурых камней. Туман рассеялся, сводный брат не возвращался, и это навеяло умиротворение: «Всё наладится».

Чаяния рухнули, когда на камнях появилась расплывчатая светлая фигура. Тор прищурился, обрадовался – нет, это не Локи, это мелкая лошаденка откуда-то прибрела! И тут же отпрянул от окна. От дома, похоже, от задней двери, взмыл в воздух огромный орел. Он очертил круг, спустился к белой лошади и скользнул на ее шею, обращаясь в большую змею. Животные потерлись мордами. Тор сморгнул, и увидел отца, обнимающего Локи. Сводный брат улыбался, что-то рассказывал, а светившийся от счастья Один трепал его по волосам.

Тор разбил пустую тарелку об стену, и поклялся себе, что никогда не вернется в этот дом. И не будет общаться с колдунами и тварями.

...Свое обещание он выполнил. После переезда в столицу Тор каждый месяц созванивался с матерью, отчитывался, слушал ее рассказы. Иногда встречался – на нейтральной территории, в кафе, за чашкой чая или бокалом глинтвейна. Но больше не переступал порога родового гнезда, и не видел ни отца, ни сводного брата.

Тор Одинсон изо всех сил старался стать нормальным человеком. Благо, молодость и смена обстановки способствовали достижению цели. Он отучился в полицейской академии, успешно сдал экзамены, и получил распределение в северный округ, где способствовал поддержанию общественного порядка.

На новом месте сержант Одинсон прижился, и довольно быстро завоевал симпатию местных фермеров. Полицейский вездеход видели во всех уголках округа – неугомонный Тор со щенячьим энтузиазмом обследовал вверенную ему территорию. Он далеко не всегда выписывал штрафные квитанции за нарушения, зато искрился желанием помочь людям. Нельзя сказать, что он совершал подвиги. Но это и не требовалось – в сельской местности больше ценят ежедневную взаимовыручку. И сержант Одинсон, снимавший кошек с водосточных труб, помогавший принимать роды у овец, и вывозивший с болот контейнеры голубики, когда у сборщиков глохли машины, быстро стал «своим».

Прохладными, почти натянутыми, отношения были только с одной жительницей – местной ведьмой, госпожой Ингвилд. Тор никогда не заглядывал к ней в дом, чтобы осведомиться о самочувствии, не задавал вопроса: «Как ваши дела?», если сталкивался на рынке. Держал в отношениях подчеркнутую дистанцию. Старую Ингвилд, прекрасно обходившуюся без подмоги полиции, ситуация, скорее забавляла. Она не плевалась Тору вслед, не бормотала проклятий – усмехалась, а иногда, здороваясь, вежливо именовала «защитником людей от богов и чудовищ». Сержант Одинсон, услышав такое обращение, багровел, уточнял: «Я могу вам чем-нибудь помочь?», дожидался отрицательного покачивания головой и поспешно удалялся.

Тор следил за собой с трепетом и страхом. Речи отца еще не изгладились из памяти, а обращение Локи в чудовище теперь не столько пугало, сколько служило доказательством: в трепотне о воплощениях содержалось зерно истины. Но годы шли, а божественная сущность проявлять себя не спешила. Сержант Одинсон по-прежнему ездил на полицейском вездеходе, а не на колеснице, запряженной козлами, усмирял правонарушителей специальным средством несмертельного действия, – попросту говоря, дубинкой – но никак не легендарным Мьёлльниром. И другое спецсредство – наручники – пристегивал к обычному кожаному поясу, не дарующему чудодейственных сил.

Грозы жили свой жизнью, а Тор – своей. Ни одного буяна, которого ему приходилось вытаскивать из придорожного кафе, не поразила молния. И в Торраблоут* – островной праздник, издревле славивший бога, чье имя он носил – не случалось загадочных происшествий.

В день, когда ему исполнился двадцать один год, Тор вздохнул полной грудью, и, отсалютовав банкой пива зеркалу, отчеканил: «Бредни полоумного, так я и знал!». Зеркало послушно отразило прихожую служебной квартиры, не явив потусторонних красот, и не сделавшись дверью в иные миры.

Только после этого сержант Одинсон позволил себе ослабить ежедневный контроль, огляделся по сторонам... и влюбился. Госпожа Сиф Гундсдоттир, офицер, частенько принимавшая его рапорты в окружном управлении, согласилась пойти с ним на свидание после первой просьбы. Тор едва не сломал письменный стол от радости – настолько был молод, энергичен и влюблен.

Их роман растянулся на три года. Утолив жгущую страсть, Тор впустил в душу прежние опасения. Колдовская земля подбрасывала поводы для сомнений – настораживающим и навязчивым было то, что после лишней банки пива он начинал видеть животных. Мир раздваивался – завсегдатаи кафе, куда они с офицером Гундсдоттир ходили по выходным, превращались в кучу пушных зверей. А сама возлюбленная оборачивалась хищной рысью с кисточками на ушах. Тор старался не вглядываться в звериные лики, и это помогало. После очередного глотка пива всё становилось на свои места, и они с Сиф шли домой по пустым улицам, целуясь возле чужих подъездов и оград.

Образ рыси – на него смотрели немигающие глаза с вертикальным зрачком – сыграл дурную роль, когда Сиф завела разговор о совместном проживании и ребенке.

– Я бы хотела определенности, Тор, – объяснила она. – Нам пора понять, насколько мы подходим друг другу в быту. Если уживемся, можно задуматься о наследнике.

В глазах дикой кошки мелькнули и исчезли оранжевые всполохи. Кисточки на ушах нервно шевельнулись. Издалека донесся неприятный звук, словно острые когти располосовали линолеум. Дело происходило на кухне, за завтраком, и Тор, выпивший чашку кофе и стакан молока, не смог списать видение и скрежет на действие алкоголя. И, не успев поразмыслить над предложением, выпалил:

– Нет. Прости, я пока не готов. Давай немного подождем?

Сиф согласилась подождать – как выяснилось, только на словах. Она перевелась в граничащий со столицей округ, и исчезла из жизни Тора, оставив на память десяток безделушек, расставленных по спальне, расписанную разделочную доску и сковородку с тефлоновым покрытием. Сковородку и доску Тор повесил на крючки в кухне, а с безделушек привычно стирал пыль в выходные дни. И пытался понять, как ему жить дальше.

Вызов в столицу, на прослушивание курса лекций о пограничном контроле и мобильном мониторинге иностранцев, показался знаком свыше. Тор охотно отправился в служебную командировку – курсы сулили новые знакомства. А что может быть лучше для одинокого скучающего мужчины, не желающего ввязываться в длительные отношения?

Позже Тор проклинал пиво. Не сам продукт, а свою привычку заказывать пиво для оживления разговора. Улаф – веселый столичный сержант – потребовал у официантки две стопки можжевеловой водки, исключительно для того, чтобы не выбрасывать деньги на ветер. И понеслось...

Тор прекрасно помнил, как они оказались в пустом спортзале – алкоголь разгорячил, тело жаждало сбросить излишек энергии. Когда он понял, что Улаф поддается, то обиделся и зарычал. И это было последним отчетливым воспоминанием. Дальше все скомкалось, сбилось в мелькающую вереницу – член Улафа, прижимающийся к его бедру, ладонь, бесстыдно нырнувшая в штаны, душевая, намыленные тела, зубы, впившиеся в мокрое плечо. Улаф вздрагивал в его руках, позволял вертеть себя, как куклу, и это заводило – Тор чувствовал, как перед ним прогибается сильный и равный. Можно было отбросить осторожность, с которой он касался Сиф. Улаф не девица, вытерпит.

Власть и опьянение новыми ощущениями привели к тому, что Тор спустил Улафу на оттопыренную задницу, даже не проникнув между ягодиц. И, услышав разочарованное: «Ох, черт!», привалился к стене и позволил партнеру отдрочить своей ладонью.

Утром Тор проснулся в одиночестве, на узкой койке служебного общежития академии, и глубоко задумался. В тщательно возводимой стене нормальности возникла очередная брешь. Прочие аспекты грехопадения его не беспокоили. Единственное, что Тору не нравилось – это быть не таким, как все.

Отзавтракав и выпив кофе, он переменил мнение. В конце концов, случай в душевой не обязывал его записываться в «Ассоциацию полицейских-геев и лесбиянок», или сообщать о своих наклонностях всем подряд.

Появившегося в кафетерии Улафа Тор игнорировать не стал. Улыбнулся в ответ на приветствие, а относительно планов на вечер сообщил чистую правду:

– С матерью поужинать собираюсь. Она специально в столицу едет, чтобы меня повидать. Так что, извини, сегодня ничего не выйдет.

Фригг заказала столик в дорогом ресторане. Тор был этому рад – не хотел встречаться у тети Фуллы. Теткину квартиру он не любил, уж больно трудно в ней дышалось, словно в воздухе витала пыль, скопившаяся за бог знает сколько столетий. И вообще, в ресторане проще: поужинали – разошлись.

Вечер оказался неудачным – похоже, на десерт им подали глинтвейн, не уступающий пиву по волшебным свойствам. Иначе как объяснить, что Тор сам – сам! – заговорил о Локи. Последний раз он видел сводного брата около восьми лет назад – в достопамятный день рождения. И, встречаясь с матерью, категорично пресекал рассказы о приёмыше, не желая знать, как живет и дышит двуликая тварь. А тут вдруг заинтересовало...

Новости оказались шокирующими. Локи обогнал его в построении нормальной жизни, да так, что не дотянешься.

– Он женился три года назад, – мать улыбалась, мягко и... гордо? – Хель родилась через год после свадьбы. Да, я уже давно бабушка, Тор. Что значит – «почему тебе никто не сказал»?

– Мне никто ничего не говорил! – процедил Тор, вглядываясь в цветную фотографию.

Локи – высокий, красивый, загорелый – держал на руках маленькую девочку, уткнувшуюся носом в его шею. Банты у дочки были большими и белыми. А платье у жены – миниатюрной брюнетки, по-хозяйски державшей сводного брата под локоть – явно стоило больше месячной зарплаты Тора.

– Ты затыкал мне рот, когда я пыталась рассказывать о Локи. Я честно хотела вручить тебе приглашение на свадьбу. Помнишь конверт? Я успела проговорить: «Локи просил передать...». Ты выхватил приглашение, разорвал и выбросил в урну. Нечего делать вид, что вокруг тебя плетут интриги!

Материнское возмущение Тор пропустил мимо ушей. Он жадно перебирал фотографии, извлеченные из сумки. Локи в шортах на пляже, в обнимку с женой. Локи в костюме, рядом с отцом. Лицо крупным планом – Локи задумчив, в глазах то ли затаенная боль, то ли тень страха.

По счастью, скатерти в ресторане были длинными и плотными. Тор соорудил шатер из ткани, прибавив к нему скомканную полотняную салфетку, и понадеялся, что никто не заметит, как сильно ему приперло подрочить.

Воспоминания нахлынули, как неумолимая волна, взламывающая лёд северного моря. Локи... запах детского мыла, блеск серых глаз, тощая шея, трепещущая жилка... Тот Локи был слабым. На того Локи Тор сейчас бы не обратил внимания. А вот нынешний... Ох, как славно было бы раззадорить его грубым замечанием, сцепиться в драке, подавить сопротивление, жестко оттрахать языком в рот, до задушенного мычания. А потом чуть ослабить хватку и просунуть колено между ног. И заставить раздвинуться, раскрыться... Тор почти наяву услышал шепот: «Не надо» и тряхнул головой, разгоняя застлавшую глаза пелену.

– А жена знает, что у Локи не одно обличье? Или братец научился контролировать это свойство и бедная девушка?..

– Анга знает, – оборвала его мать. – Она знает и не боится. Ее предки роднились с йотунами. Семья сочла за честь, что Локи сделал ей предложение.

– Поженились два чудовища, – хмыкнул Тор.

После объяснения матери его попустило. Исчез дурман похоти, а зависть к устроившему жизнь братцу переплавилась в снисхождение – нашел такую же убогую, будут тварюшек плодить.

Допивать глинтвейн Тор не захотел. Отговорился тем, что ему надо просмотреть конспекты, усадил мать в такси, а сам рванул в общежитие, моля всех богов, чтобы Улаф не нашел себе другого партнера на вечерний спарринг.

Его просьба сбылась. Улаф топтался у двери, рассматривая себя в зеркало. Тор несильно – для разминки – толкнул его в плечо, и грозно спросил:

– Без меня куда-то собрался?

Этим вечером всё вышло так, как ему хотелось. Были стоны, придушенный хрип. Шлепок по бедру, которым Улаф заставил его двигаться быстрее, кажется, потом прозвучал чей-то крик. Но получить полное удовлетворение Тору не удалось. Помешала мелочь... глаза у Улафа были не серые. Карие.

Поездка в столицу сорвала внутренние «стоп-краны». Дело было не в познании оттенков страсти и внезапном влечении к сводному брату. Тор понял, что родители больше никогда не позовут его вернуться. Прежде он надеялся, что в одну из встреч мать передаст ему привет или приглашение от отца. Ждал, не осмеливаясь заговорить об этом первым. Верил, что Одину нужен сын-человек, а не только воплощение бога на земле. Теперь ему стало ясно – родителям хватает приёмыша. Локи-чудовище – ответ на чаяния отца. А матери достаточно внучки. Новой игрушки с огромными белыми бантами.

Сержант Одинсон уволился из защитной полиции и уехал в Европу. Без каких-либо определенных планов. Он жаждал оказаться подальше от проклятого острова, пропитанного запахом колдовства, вычеркнуть из памяти праздники с песнопениями ведьм, забыть странную двойственность мира и звериные тени, выглядывающие из-за углов.

Едва паром отчалил от берега, Тору стало плохо. Показалось, что у него из груди вырывают сердце. Захотелось прыгнуть в ледяную воду и плыть, плыть, плыть – пока не коснешься земли. От боли на глаза навернулись слезы. Тор зажмурился, стиснул зубы, и простоял на палубе, пока его не начало чуть-чуть отпускать. Ледяные когти, стиснувшие сердце, разжались, когда остров растаял в утреннем тумане. Остались тянущие, слабые отголоски боли, и умеренное, терпимое желание вернуться домой. И то, и другое Тор успешно проигнорировал.

Он провел в Европе три года, путешествуя из одной южной страны в другую. Купался в теплых морях, ел пропитанные солнцем фрукты, хватался за любую работу – собирал апельсины, вкалывал в каменоломнях. А когда заскучал на юге, рванул в Париж. Весна и каштаны его разочаровали, зато у него случился короткий, но бурный роман с американкой Джейн. Поначалу Тор этому обрадовался. На улицах южных городов, в мельтешении черных макушек и голых плеч, ему постоянно мерещился Локи. Зачастую ошибки оказывались приятными, и Тор проводил горячую ночь – оглаживал, усмирял, выматывал любовника до хрипа и просьбы притормозить. Но утром, в прохладе рассвета, его настигало горчащее разочарование. И Тор неслышно одевался и уходил. День обещал круговорот лиц и надежду: а вдруг на его окрик обернется настоящий Локи?

Джейн не изгнала Локи из памяти, но заставила спрятаться в дальний угол. Тор перестал всматриваться в лица прохожих, искать ускользающую тень. С практичной Джейн жилось легко и просто. Пока не возник вопрос о расставании или переезде за океан.

Повторять путешествие Колумба Тор не захотел. Приживешься, не приживешься на чужой земле? А если всё пойдет наперекосяк? Он внезапно ощутил, что календарь отсчитывает не только дни – годы. И вспомнил, что в прошлом месяце ему стукнуло двадцать восемь лет.

Бессонная ночь с несметным количеством кружек кофе отозвалась болью в сердце. Тор почувствовал – нагулялся, пора возвращаться. И неважно, что у него нет дома, и его никто не ждет. Его место на колдовском острове. А с Джейн надо прощаться.

...Айсберген встретил его дождем. Тор, спустившись на причал, долго стоял, задрав голову, и наслаждался холодными брызгами на лице. Он не обращал внимания на тычки и ругань высаживающихся пассажиров. Каждый вдох, каждая капля дарили ему покой и уверенность в себе. А когда он открыл глаза и увидел вокруг мельтешение зверей, то облегченно рассмеялся. Чем бы это ни было – мороком, признаком сумасшествия – но именно пушного круговорота ему не хватало в мертвой Европе. Теперь всё вернулось на круги своя. Он приехал домой.

Сообщать матери о возвращении Тор не спешил. Он добрался до Йокулла и прошел собеседование в Академии защитной полиции. Чуть меньше половины офицеров Айсбергена начинали свой служебный путь с сержантов, и Тор тоже решил попытать счастья – а вдруг сдаст экзамены и возьмут?

Пару месяцев пришлось потратить на подготовительные курсы и зубрёжку, но усилия себя окупили. Свежеиспеченный курсант Одинсон позвонил матери, и, наслаждаясь изумлением в ее голосе, доложил:

– В столице. Учусь. Нет, мам, денег не надо. Раньше справлялся, и сейчас справлюсь.

Предложению о финансовой помощи он бы предпочел короткое: «Приезжай, мы соскучились», но фраза так и не прозвучала. Это почти не разочаровало. Тор привык заботиться о себе сам.

...Год учебы в академии запомнился ему не ночными бдениями над конспектами, не половодьем знаний, врывавшихся в буйную голову. И даже не попойками в баре, которые курсант Одинсон исправно посещал. Именно в этот год Тор впервые увидел истинную силу Айсбергена и – вопреки своему отвращению к колдовству – не испугался, а преклонил колени и признал ее величие.

Их группу подняли по тревоге в ночь «черного Йоля». Двенадцать курсантов поступили в распоряжение береговой охраны и отправились обследовать территорию, прилегающую к порту – в безнадежной попытке найти обломки рухнувшего вертолета, который вез в столицу принца Мартина.

Когда ледяная вода забурлила, и на берег шлепнулось огромное щупальце с жадно сокращающимися присосками, люди дрогнули и побежали. Тор, еще один курсант и двое спасателей остались на берегу. Неизвестно, кто почему, а Тор из чистого упрямства.

Он смотрел на вздымающуюся над водой тушу, слышал скрежет гигантского клюва, видел желтый отблеск разума в бездонных глазах Кракё. И чувствовал не страх – разгорающуюся надежду. Словно его согрело солнце, выглянувшее из беспросветных туч.

Легендарный охранник морских границ не подвел. Еще одно щупальце вознесло из воды мокрое, изломанное человеческое тело. Принц Мартин не упал, мягко соскользнул на песок. А Кракё чирикнул – коротко, негодующе – и погрузился в родную стихию, вызвав высокую волну.

– Вызывай врачей, жив! – крикнул спасатель, первым добежавший к телу.

Суматоха – оповещение врачей, начальства, ожидание санитарного вертолета – стерла яркость прикосновения к чуду. Но именно в ту ночь Тор убедился, что идет по правильному пути. Пути защитника людей. Но от людей, а не от чудовищ.

...Закончив академию, и получив офицерское звание, Тор подошел к выбору участка работы с особой тщательностью. Он рассмотрел предложенные варианты, не поленился проехаться, посмотреть на местность и жителей, и отдал предпочтение западному побережью. Подальше от родительского дома и от столичных предместий, где можно столкнуться с Сиф. Офицер Одинсон больше не собирался бегать – ни по миру, ни с участка на участок. Он переехал на запад, в маленький городок Скаррфосс и твердо решил не двигаться с места, если его не вынудят чрезвычайные обстоятельства.

За год Тор перезнакомился почти со всеми жителями участка – этому способствовала постоянная нехватка сержантов. Он не знал наперечет всех горожан, все-таки их было почти две тысячи. Но в четырех рыбацких деревнях и пяти хуторах незнакомцев для Тора не осталось.

Тридцатилетие Тор отметил покупкой дома – разумеется, в кредит, но со всеми льготами, положенными государственному служащему. Он поселился не в городе, хотя квартира стоила бы дешевле. Его внимание привлекла заброшенная усадьба в деревне Хьядлар. Тор влюбился в двухэтажный дом, слишком большой для одинокого мужчины, но тесный для семейства с детьми, долго думал, присматривался, решался, и все-таки купил.

Деревушка располагалась не на берегу, а в долине, неподалеку от гейзеров. Тор не хотел жить у моря – если честно, побаивался Кракё – и стремился сбежать из города. Это позволило ему осуществить детскую мечту – завести собаку. Держать псов в крупных населенных пунктах Айсбергена было запрещено. Минус у Хьядлара был один – там жила ведьма. Тор давно уже запрятал за пазуху неприязненное отношение к колдуньям. Видел однажды, как одна из них, прочтя наговор, нашла пропавшего без вести человека, знал, что травяные сборы из лавчонок излечивали больных, которым не могли помочь врачи... Знал, но не хотел соседствовать с колдуньей. А потом махнул рукой – не съест, в печку не засунет... как-нибудь обойдется.

Офицер Одинсон завел пса Эльвига – северную помесь лайки с овчаркой, научился укутывать плющ, чтобы тот не вымерзал в холодные зимы и оплетал фасад, купил тяжеленную чугунную сковороду... в общем, прижился и пустил корни.

Делить одиночество на двоих, и приводить в дом женщину или мужчину Тор не спешил. Ему хватало ежемесячных вылазок в Йокулл, где можно было сговориться с партнером в баре, и повести его в ближайший отель. Каждая поездка, каждая ночь оборачивалась для Тора утренним разочарованием. Он по-прежнему подбирал подобия, жалкие копии Локи. Ругал себя за то, мечется по замкнутому кругу. Пытался знакомиться с женщинами. Намеренно выбирал любовников-блондинов... а потом перестал ломать себя и смирился. Смирился с тем, что все его любовники похожи на давным-давно не виданного сводного брата. Так привыкают к ноющему по ночам зубу – глотают таблетку, обещают себе утром пойти к врачу, но забывают благое намерение по отсутствию боли.

Тор иногда задумывался – а помнит ли Локи о нём вообще? Или забыл о его существовании? И что произойдет, если они вдруг встретятся? Локи поздоровается и улыбнется, как воспитанный человек? Вздрогнет и шарахнется – от прилива воспоминаний детства? А может, просто не узнает? Своих фотографий Тор матери не давал. Ограничивался короткими телефонными разговорами.

Но за семьей следил – в меру служебных возможностей. Знал, что бизнес отца – оранжереи и парники, отапливаемые горячей водой из гейзеров – процветает и расширяется. Знал, что Локи развелся со своей женой Ангрбодой, и живет в родительском доме с дочерью Хель, которая не пожелала остаться с матерью. Знал – Локи не женился второй раз, и работает у отца. Вот только эти знания ничему не помогали...

Так – неспешно, но временами мучительно – текли дни. Нанизывались на просоленную морем веревку, и складывались в недели, а потом и в годы. Прошло пять лет. Кражи овец сменяли спасательные операции, за ними приходило время угона велосипедов, и офицер Одинсон лениво барахтался в ворохе отчетов, подумывая – а не прибегнуть ли ему к услугам свах? Пусть покажут альбомы... неужели в них не найдется темноволосой девицы с серыми глазами? Вдруг ему повезет, и он отыщет особу, отдаленно схожую с Локи лицом? Тогда можно будет поухаживать и жениться. И завести детей.

Но угоны велосипедов сменяла череда праздников, и Тор, привычно усмирявший буянов и разыскивавший пропавших гуляк, откладывал и откладывал визит к свахам «на потом». Всё-таки, жениться ему не припирало.

Годы работы в полиции подарили Тору не только погоны и уважение окружающих, но и стойкое отвращение к зимним праздникам. Как прекрасно жилось в детстве, когда йольские каникулы сменял долгожданный Торраблоут – ведь только раз в год можно увидеть, как отец прыгает на одной ноге вокруг дома, выкрикивая твое имя. Сколько костров, сколько сладостей, карнавальных шествий: и январь, и февраль с Днем Влюбленных и Днем Пирожных, остались в памяти вереницей ярких и вкусных воспоминаний.

Повзрослев, Тор успел оценить очарование пивного фестиваля и узнал вкус горького самогона, которым было принято запивать зимние блюда. А потом все прелести празднеств затмила суровая житейская правда – пьяных соотечественников, накачавшихся до бровей, и норовящих заснуть в сугробе по пути домой, должен кто-то подбирать. И отвозить в теплое место – домой или в участок – чтобы утром дражайшая половина ужасалась квитанции о штрафе, а не рыдала, будучи вызванной в морг.