Текст книги "Неравноценный обмен (СИ)"

Автор книги: Сын Дракона

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== Пролог ==========

Цзинь Гуанъяо в который раз поерзал по кровати, но снова так и не нашел удобного положения.

Каждый вечер, впрочем, почти всегда заканчивавшийся у главы ордена Цзинь глубокой ночью, он с нетерпением ожидал момента, когда сможет вытянуться на постели, – и каждый раз сталкивался с тем, что ему никак не удавалось устроиться по-настоящему удобно. Сперва, пока у власти был отец, Цзинь Гуанъяо казалось, что это просто кровати не очень удачные. Встав во главе ордена лично, он заказал себе самую мягкую постель, какую только было возможно, однако оказалось, что на ней спалось еще хуже. Воздушный матрас прогибался дугой, и спина ныла еще сильнее. Опытном путем, меняя кровати едва ли не чаще, чем одеяния, Цзинь Гуанъяо установил, что спать все-таки лучше на чем-то достаточно жестком. Спина так болела меньше, хотя найти удобную позу все равно бывало нелегко.

По идее, спина у него вообще не должна была болеть. На заклинателях все заживает, как на собаках, раны затягиваются стремительно, зараза не берет, а собственные внутренности служат исправно. Если с заклинателем было что-то не так, то это либо от слишком длительного истощения, либо от дурного настроения. Вэни в своих медицинских трактатах вообще утверждали, что все болезни от нервов… ну, кроме разве что совсем дурных, передающихся половым путем. Те – от удовольствия. Но в результате тоже от нервов, потому что если не переживать, то и это излечимо.

А Лань Сичэнь, которому Цзинь Гуанъяо как-то раз, уже давно, рискнул пожаловаться на спину, заявил, что вся проблема исключительно в его воображении. Даже слово совершенно идиотское употребил: «психосоматика». Где он его откопал только? Хорошо хоть, пояснил. Мол, это последствие стресса: Яо кажется, что спина должна болеть, вот она и болит. И надо просто перерасти негативный опыт, отбросить его, прийти в гармонию с собой – и все будет хорошо.

Цзинь Гуанъяо на названого брата тогда даже немного обиделся. Лань Сичэню легко было говорить: его-то с лестницы никто никогда не кидал. А если бы и кидал, то с таким уровнем самосовершенствования это, возможно, и правда не так уж страшно. Впрочем, допускал Гуанъяо, быть может, дядя Лань и сбрасывал своих племянников с лестницы. В качестве разминки перед тренировкой. В детстве. И телесно им ничего не было: нефрит – камень крепкий. Правда, А-Лин тут умудрился как-то расколотить нефритовую вазу, ну так то А-Лин. Он мальчик талантливый. А живым Нефритам Гусу Лань все нипочем… Разве что на головы остались стукнутыми. Оба. Лань Ванцзи точно на голову ударенный, к счастью, с ним Цзинь Гуанъяо встречаться практически не приходится. Лань Сичэнь скрывается более талантливо – но его Яо знает гораздо лучше.

Образ Лань Сичэня как наяву встал перед глазами, и Цзинь Гуанъяо в очередной раз перевернулся с бока на спину, с трудом подавив мучительный стон – и даже не из-за спины. В Лань Сичэне было идеально почти все, помимо того, что его не было прямо здесь, в этой кровати. И ведь ладно бы у него имелся кто-то другой! Цзинь Гуанъяо умел и ждать, и бороться. Если бы этот «кто-то» существовал, его можно было бы вытеснить из сердца второго брата. Однако Цзинь Гуанъяо, именно потому, что знал Сичэня очень и очень хорошо, не сомневался, что вытеснять некого. Сердце Лань Сичэня являлось монолитным, без единой норки для кого бы то ни было.

Тридцативосьмилетний девственник – это тяжкое испытание. Оглядываясь назад, Цзинь Гуанъяо клял себя последними словами, что не рискнул когда-то давно, когда они оба были желторотыми юнцами и могли себе позволить куда больше свободы. Тогда и поцелуи, и объятия, и – чем судьба не шутит! – внезапный секс можно было бы объяснить порывистостью, свойственной молодости. Например, когда они прятались вместе от Вэней. Или сразу после победы. Яо не решился: ему все казалось, что он недостаточно хорош для такого блистательного господина, что будет если и не осмеян, то однозначно отвергнут. Год за годом Яо убеждал себя, что вот еще одна ступень наверх, еще одно достижение – и между ним и Сичэнем не окажется преград…

И дождался того, что уже оба они стали слишком серьезными, слишком солидными, слишком взрослыми, чтобы вот так просто, ни на что не оглядываясь, ухнуть друг другу в объятия, словно с головой в омут. Если и сейчас окажется, что Лань Сичэню ничего такого от названого брата не надо, то уже не получится отшутиться.

Поэтому все оставалось так, как оставалось. Они виделись, улыбались друг другу, распивали чай и занимались делами. Все с зубодробительной пристойностью. Потому что Цзинь Гуанъяо – Верховный Заклинатель и женатый человек, а Лань Сичэнь – исполненный всевозможных достоинств девственник. И даже когда они засиживались далеко за полночь, можно было не рассчитывать, что все завершится как-нибудь веселее, чем вежливыми пожеланими спокойной ночи, неизменно оканчивающимися расставанием. Даже если иногда Цзинь Гуанъяо казалось, что к нему – именно к нему, единственному из всех! – Лань Сичэнь питает большую привязанность, нежели к кому-либо, помимо его семьи, он не посмеет сломать все то, что было построено между ними годами. Познать прекрасное тело Первого Нефрита Гусу Лань отчаянно хотелось, но если платой за риск станет их близкая дружба, то Цзинь Гуанъяо рисковать не желал. Лучше уж жить без Лань Сичэня в своей кровати, нежели не общаться с ним вовсе, а при вынужденных встречах натыкаться на холодное презрение во взгляде.

Поэтому если что и оставалось Цзинь Гуанъяо одинокими ночами, так это только мечтать. Воображение у него было богатое, и картины оно всегда писало такие, что никаким авторам весенних картинок и не снилось. И то, что в постели самого Гуанъяо давно уже никого не было, только усугубляло дело.

А ведь эта пустота, как ни крути, угнетала.

У Цзинь Гуанъяо имелось множество масок на все случаи жизни, но примерного семьянина ему играть практически не приходилось. Страстность своего отца он унаследовал, а вот желание распылять ее на все, что движется, – нет. Яо действительно был бы счастлив прожить всю жизнь с одним человеком, но коварная судьба словно имела что-то против. Лань Сичэнь оказался недоступен, а с супругой вышел крайне неловкий казус. Заводить какого-нибудь иного постоянного партнера – хоть любовницу, хоть любовника – Цзинь Гуанъяо не давали старательно взращенные в душе подозрительность и осторожность, не позволяющие доверяться посторонним людям, ну а к борделям он и близко подходить не желал. И дело было даже не в том, что он слишком хорошо знал всю эту кухню изнутри, а в том, что мимолетная разрядка была лишь малой частью необходимого.

Уж лучше эту самую разрядку обеспечить себе самому. Заодно можно не беспокоиться, что в самый пик с уст слетит имя, которое никому не должно слышать.

Призвав на помощь свою фантазию, Цзинь Гуанъяо уже приготовился насладиться воображаемыми ласками Лань Сичэня, когда его изнутри что-то дернуло. В самый первый момент у Яо мелькнула мысль, что его умудрились отравить. Однако наружу рвалось отнюдь не содержимое желудка, а словно бы сама душа.

Больше Цзинь Гуанъяо ничего не успел подумать, ибо в следующее мгновение у него перед глазами замелькали искры, а затем его поглотила тьма.

========== Глава 1 ==========

Очнулся Цзинь Гуанъяо от того, что кто-то весьма болезненно пнул его в бок. Пнул пребольно, да еще и с такой силой, что тело Яо пронесло по полу и буквально вмазало в стену, приложив об нее еще и головой. Словно мало та гудела после вчерашнего!

Мысль о том, а что же было вчера, мелькнула и пропала, потому что в разум ввинтился чей-то незнакомый, но крайне неприятный голос. Какой-то мальчишка позволял себе визгливо вопить в присутствии Верховного Заклинателя!..

Цзинь Гуанъяо поспешно открыл глаза. Где бы он ни находился, это совершенно точно не была его спальня в Башне Золотого Карпа. Жалкая лачуга со скудной обстановкой, к тому же почти пришедшей в негодность, была ему совершенно не знакома.

Толстый юнец бранился, глядя прямо на него, Цзинь Гуанъяо, будто имел на это полное право. На какое-то мгновение душу охватил животный ужас: неужели все произошедшее было сном, и не было ни признания его отцом, ни зубами выгрызенного места главы ордена, ни титула Верховного Заклинателя? Неужели чересчур богатое воображение так зло пошутило над своим хозяином, подсунув красивую картинку только для того, чтобы по пробуждении ее жестоко разорвать на кусочки?

Однако помимо воображения Цзинь Гуанъяо обладал также и превосходной памятью. Этого мальчишку он совершенно точно не помнил – тот никогда не встречался ему на жизненном пути. И тем не менее тот вел себя как хозяин.

Набранившись, самодовольный мальчишка еще раз пнул Яо, а затем ушел, напоследок плюнув и велев слугам его стеречь. Только после этого Цзинь Гуанъяо рискнул попытаться встать на ноги. Этого ему не удалось, ибо ноги подкашивались от слабости, и пришлось остаться сидеть на полу. В хибаре, оказавшейся местом его временного пристанища, уютом и не пахло, но Цзинь Гуанъяо призвал на помощь свою старую привычку быть собранным всегда и в любых условиях. Конечно, за последние годы он сильно расслабился, но наработанные однажды навыки так просто не позабудешь.

Первым, что бросалось в глаза, было магическое поле, начерченное на полу. Кровью начерченное – и это уже не понравилось Яо. Оглядеть целиком все знаки из положения сидя не удавалось, поэтому он еще раз осмотрелся по сторонам. Немногие вещи в этой нищей лачуге были или порваны, или разбиты. Более-менее целым, хотя и несколько погнутым, оказалось небольшое бронзовое зеркало, и Цзинь Гуанъяо потянулся за ним. У него сосало под ложечкой нехорошее предчувствие, но мысли в голове, все еще немного гудящей после столкновения со стеной, пока еще никак не могли сформироваться хоть во что-то связное.

Наконец зеркало оказалось у него в руках, и Яо зачарованно уставился на свое отражение. Мертвенно-бледное лицо с лихорадочно-алыми щеками едва не заставило его выронить зеркало из рук, однако почти сразу он сообразил, что это крайне неумелый макияж. Нащупав поблизости какую-то тряпицу, Цзинь Гуанъяо постарался обтереть свое лицо. С водой дело пошло бы лучше, но воды рядом не было, а дешевая пудра оказалась настолько плохого качества, что сама отваливалась кусками. Когда Цзинь Гуанъяо удалось более-менее очистить свою физиономию от дурацкого грима, он посмотрел на свое отражение вновь – и снова едва не выронил зеркало.

Вместо его собственного лица на него оттуда смотрело лицо Мо Сюаньюя.

Цзинь Гуанъяо прикрыл глаза, досчитал до десяти, приводя в порядок дыхание, а затем снова посмотрел. Лицо изгнанного некогда братца никуда не делось. Не то чтобы Яо уделял ему много внимания, однако в первое время после знакомства он дал себе труд придирчиво вглядеться в черты его лица. Сам Цзинь Гуанъяо на отца не походил совершенно, и потому ревниво изучил внешность другого ублюдка, которому выпала удача оказаться признанным главой Цзинь. Мо Сюаньюй, впрочем, на Цзинь Гуаншаня тоже не слишком-то был похож, и это Яо успокоило. Когда же оказалось, что очередной отпрыск еще и крайне бездарен, то Цзинь Гуанъяо отнесся к нему уже даже со снисхождением. У Мо Сюаньюя имелись все шансы беспечально прожить в Башне Золотого Карпа до конца своих дней, если бы он не пересек границы допустимого.

Цзинь Гуанъяо пошарил взглядом по полу. Тут и там валялись как обрывки бумаги, так и пусть разрозненные, но целые листы. Цзинь Гуанъяо дотянулся до большинства из них и попытался собрать воедино. Исписано почти все было одной и той же рукой – наверняка рукой Мо Сюаньюя, – и представляло собой довольно-таки бессвязный поток мыслей. К счастью, Цзинь Гуанъяо отлично умел работать с информацией, даже в самой бестолковой подаче, и вскоре история семьи Мо раскрылась перед ним как на ладони.

На это Цзинь Гуанъяо только хмыкнул. Он всегда знал, что старт у Мо Сюаньюя был получше, чем у него, однако тому не хватило ни мозгов, ни ловкости этим воспользоваться.

А вот другая часть бумаг заставила его напрячься. Даже оказавшись изгнанным из Башни Золотого Карпа, Мо Сюаньюй не выкинул из головы объект своих мечтаний, и потому изрядный кусок его своеобразного дневника куда больше походил на выдержку из весеннего трактата. От фантазии братца у Яо, привычного ко многому, глаза едва не полезли на лоб. Неужели Мо Сюаньюй действительно жаждал все это проделать, причем именно с ним, с Яо? Тощий жалкий мальчишка, имеющий слабость к красивым тряпкам и женской косметике, оказывается, не просто хотел пробраться в постель к Верховному Заклинателю, но и овладеть им?

Цзинь Гуанъяо посмотрел на записи в своих руках с отвращением. Свою задницу он готов был подставить разве что только Лань Сичэню – и то лишь потому, что иной вариант и вовсе представлялся нереальным. Если уж это восхитительное божество и удастся затащить к себе в кровать, то только подчинившись. Сам Цзинь Гуанъяо предпочитал активную роль, но здесь, ради исполнения своего заветного желания, готов был уступить.

Цзинь Гуанъяо методично разорвал записи о себе на мелкие клочки и крепко сжал их в кулаке. В отдалении он приметил перевернутую жаровню и дал себе слово, что, как только сможет подняться на ноги, тут же сожжет всю компрометирующую его информацию. Вообще надо было избавиться от Мо Сюаньюя, как и от всех прочих отцовских ублюдков. Вэнь Жохань всегда говорил, что добро выходит боком, – и был прав. Собственно, он на своем опыте в этом убедился, а Яо следовало бы усвоить этот урок еще тогда. Цзинь Гуанъяо когда-то подумал, что Мо Сюаньюй ничтожен настолько, что его позорного изгнания будет достаточно. А тот мало того, что свои эротические фантазии на бумагу переносит, так еще и ритуалы какие-то темные проводит!

Поколебавшись немного, Цзинь Гуанъяо сделал еще одну попытку подняться на ноги. Это ему наконец-то удалось, однако, встав, он был вынужден тут же схватиться за стену – его ощутимо шатнуло. Помимо слабости, которую, несомненно, оставил после себя ритуал, и тянущей боли там, куда пришлись пинки самодовольного юнца, отчаянно кружилась голова. И дело было не только в ударе об стену – еще и угол обзора оказался непривычным.

«Ну да, точно, Мо Сюаньюй ведь выше меня», – мелькнула у Цзинь Гуанъяо рассеянная мысль.

Выше – это да. А еще значительно худее. Сам Цзинь Гуанъяо обладал весьма изящной, но в то же время очень пропорционально сложенной фигурой. Давно остались позади те годы, когда он вынужден был питаться чем попало, а ежедневные занятия добавили его телу мышц. Правда, телосложение Цзинь Гуанъяо было таково, что мускулы особо не выступали, однако они плавно перекатывались под его гладкой кожей, выдавая гармоничное развитие.

Мо Сюаньюй же был откровенно тощим. Судя по всему, за те пять лет, что прошли с момента его изгнания из Башни Золотого Карпа, он не слишком утруждал себя тренировками. У Цзинь Гуанъяо и самого было не самое сильное золотое ядро, но в теле Мо Сюаньюя он и вовсе ощущал лишь слабенькую пульсацию.

Да как, во имя всех богов, его вообще могло сюда занести?!

Пользуясь тем, что во взгляде со временем слегка прояснилось, Цзинь Гуанъяо оглядел магическое поле, расчерченное на полу. Оглядел – и удивленно сморгнул.

Это поле он знал. Однако странным было даже не то, что о нем откуда-то узнал и Мо Сюаньюй – у Цзинь Гуанъяо трактат об этом ритуале из загашников темных заклинателей хранился в потайной комнате, – а то, что назначением поля был призыв злобного духа.

Цзинь Гуанъяо не был бы готов вступить в полемику на тему, насколько злобной можно считать его скромную персону. Проступки за ним, безусловно водились. Некоторые – так действительно… нехорошие. Однако кого в этом мире можно назвать безгрешным? Разве что Лань Сичэня – но и то лишь потому, что Цзинь Гуанъяо нравилось думать о своем друге как о ком-то безупречно чистом и невинном.

Но главная проблема состояла все-таки в том, что Цзинь Гуанъяо в принципе не являлся духом. Он был человеком, из плоти и крови, обладающим своим собственным телом. Телом, в которое ему очень хотелось вернуться!

Чувствуя подступающую панику, Цзинь Гуанъяо усилием воли заставил себя сосредоточиться на последовательном решении проблем. Дотащившись до жаровни, он с трудом разжег ее, а затем методично спалил все клочки записей о себе. Затем постарался по возможности привести себя в порядок. Потом опустился на топчан, заменяющий Мо Сюаньюю кровать, и занялся анализом ситуации.

Чего хотел Мо Сюаньюй – понятно. Он пытался призвать в свое тело злобного духа. Подтверждением этому, помимо магического круга, были также четыре глубоких пореза на левой руке – чего-то этот извращенец точно желал за свою жертву. Чего именно, Цзинь Гуанъяо не знал: в записях подробностей не обнаружилось, а в голове у него ничего не отложилось. Быть может, потому, что он не являлся злобным духом, а может, просто от того, что Мо Сюаньюй – криворукий идиот, налажавший с ритуалом по всем пунктам.

Что сталось с телом самого Цзинь Гуанъяо – не понятно. Возможно, слуги уже обнаружили в его покоях хладный бездыханный труп, и сейчас в Башне Золотого Карпа царит паника. Интересно, Лань Сичэнь, когда узнает, расстроится? То есть, конечно, расстроится – он и из-за Не Минцзюэ в свое время расстраивался… Но все же интересно – насколько? Хотелось бы верить, что побольше.

Впрочем, нет, лучше бы не расстраивался. Видеть огорченного Лань Сичэня было больно, а становиться причиной его огорчения отчаянно не хотелось. Зря, что ли, Цзинь Гуанъяо так старательно оберегал своего второго брата от всех возможных потрясений на протяжении многих лет?

К тому же вполне вероятно, что телу ничего не сделалось. Во-первых, оно может просто лежать. Есть же специальная техника, позволяющая выводить душу из тела, – и тело в отсутствие души не умирает. Правда, эта техника не рассчитана на то, что душа уйдет так далеко и так надолго, но тело все же имеет возможность продержаться хоть какое-то время. А во-вторых, тело может и не лежать.

Эта мысль заставила Цзинь Гуанъяо неуютно поерзать на неудобном топчане. Никто не знает точно, что происходит с душой человека, пожертвовавшего свое тело злобному духу. Предположительно, она просто рассеивается без шанса на перерождение. Но – это если родное тело все же досталось злобному духу, не имевшему доселе собственного пристанища. А если пристанище имелось, то могло ли случиться так, что произошел… обмен?

Думать о том, что Мо Сюаньюй все-таки заполучил его, Цзинь Гуанъяо, тело – пусть и не таким образом, каким ему хотелось, – было достаточно неприятно. Однако по здравому размышлению выходило, что из всех вариантов этот – самый предпочтительный. Если оба тела живы и обе души не повреждены, то имелся неплохой шанс вернуть все обратно.

В любом случае, как ни крути, а Цзинь Гуанъяо предстояло отправиться в Башню Золотого Карпа и разузнать все на месте. Если его тело погибло – то будут похороны, такое точно не пропустишь. В этом случае останется только доживать свой век в теле Мо Сюаньюя. Не самая приятная перспектива, но Яо неизменно придерживался мнения, что пока человек жив, у него всегда остается масса возможностей реализовать себя.

Если же тело живо, надо будет попытаться вернуть его себе. Свободное – постараться занять, занятое – обменять обратно.

Над последним, правда, предстояло поломать голову. Существовала немалая опасность, что Мо Сюаньюй меняться обратно не пожелает. И тут его вполне можно было понять: кто же откажется быть главой великого ордена, да еще и Верховным Заклинателем, вместо этого вернувшись в родную деревню, где кроме нищеты и унижений его ничего не ожидало?

Другое дело, что главы ордена из Мо Сюаньюя не получится. Он не только не разбирается в делах, так еще и глуп и ленив. Если другие заклинатели в Башне Золотого Карпа не решат, что их глава сошел с ума, то очень быстро разгадают подлог. И Лань Сичэнь! Лань Сичэнь-то должен узнать, что его подменили? По крайней мере, Цзинь Гуанъяо отчаянно хотелось в это верить. А поскольку визита главы ордена Лань в Башне Золотого Карпа ожидали в ближайшее время, следовало поторопиться.

Или… Или, быть может, лучше сразу обратиться к Лань Сичэню? В Башню Золотого Карпа еще проникнуть надо, а с лицом Мо Сюаньюя сделать это будет нелегко. В Облачных Глубинах же можно будет попросить об аудиенции, а там, оказавшись с глазу на глаз, все объяснить. Цзинь Гуанъяо всерьез обдумал все плюсы и минусы этого варианта, но в конце концов отмел его. Во-первых, втягивать Лань Сичэня по-прежнему не хотелось. Поди объясни ему, почему вместо злобного духа призвался его побратим! Цзинь Гуанъяо, конечно, мог объяснить что угодно кому угодно, но для этого ему нужно было хоть самому понимать, в чем дело, – а сейчас он совершенно ничего не понимал. А во-вторых, на своих двоих у Цзинь Гуанъяо было очень мало шансов добраться до Облачных Глубин раньше, чем Лань Сичэнь вылетит в Башню Золотого Карпа.

Цзинь Гуанъяо ждала дорога домой.

========== Глава 2 ==========

Когда Мо Сюаньюй проснулся, его больше всего удивило не то, что его правая рука оказалась запущенной в штаны и лежала на члене – в конце концов, желающих скрасить его одиночество все не находилось, а он ведь был здоровым молодым мужчиной, – а то, что он вообще проснулся.

Мо Сюаньюй не должен был проснуться. Он и спать-то этой ночью не ложился. Он провел один из темнейших ритуалов, и в результате его душа должна была уже развеяться где-то посреди небытия.

Подумав, Мо Сюаньюй вытащил руку из штанов и машинально посмотрел на нее. Чистая – видимо, ничего сделать он не успел. Мо Сюаньюй уже почти опустил руку на одеяло, но потом, спохватившись, вновь поднес к лицу. А затем взглянул и на вторую.

Его руки уже давно не были такими. Не просто не испачканные, а действительно по-настоящему чистые, без покрасневших костяшек, заусенцев и обгрызенных ногтей. Ногти вообще выглядели замечательно: аккуратно остриженные и словно бы отполированные. Мо Сюаньюй с удовольствием вытянул перед собой ладони, поворачивая их из стороны в сторону и любуясь. Ровно до того момента, как сообразил, что это вроде как бы и вовсе не его руки. И дело даже не в ухоженности, какой ему давно уже не доставалось, а в том, что сами ладони выглядели по-другому. Меньше, с более изящными пальцами. Но при этом – с характерными мозолями, оставляемых рукоятью меча. У Мо Сюаньюя таких не было: из ордена Ланьлин Цзинь его изгнали без меча, да он, впрочем, и не слишком переживал по этому поводу, все равно физические тренировки ему никогда не нравились.

Мо Сюаньюй резко сел и наконец-то огляделся. Комната была великолепной: такой у него не было, даже когда он жил в Башне Золотого Карпа. Обстановка выглядела дорогой, но при этом очень изящной. Уж в тонких искусствах Мо Сюаньюй понимал побольше некоторых! Вкус у хозяина этих покоев однозначно был хороший, пусть и сложно было удержаться в рамках изысканности, когда все вокруг буквально заткано золотом.

А вот кровать – Мо Сюаньюй даже пару раз подпрыгнул на месте – показалась жестковатой. Простыни из тончайшего шелка, одеяло – роскошное и тоже с золотом, а вот матрас мог бы быть и помягче.

– Надеюсь, матрас-то хоть не золотой? – произнес вслух Мо Сюаньюй и хихикнул.

Сказал – и тут же осекся. Голос тоже звучал как-то по-другому. Более мягко, с какими-то глубокими нотками в тоне. Вроде бы даже знакомый голос, но точно не его, не Мо Сюаньюя.

Мог ли он вместо небытия оказаться не просто в другом месте, но еще и в чужом теле? Мо Сюаньюй замер, сидя на кровати, сосредоточенно обдумывая этот вопрос. С одной стороны, в том трактате, по которому он сотворил ритуал, про это ничего не говорилось. С другой стороны, трактат выглядел старым и ветхим – возможно, что-то из написанного и потерялось в прошлом. К тому же читать его пришлось быстро и тайком, переписывая к себе заметки лишь о самом главном. Может, про что-то такое в трактате и упоминалось, да Мо Сюаньюй не обращал внимания. Ему ведь было не так важно, что случится с его душой, когда его заветное желание исполнится.

Хотя, на самом деле, по-настоящему заветным его желанием было иное. Мо Сюаньюй тяжело вздохнул. Если бы он знал, что у него будет возможность воспользоваться чьим-то телом, к тому же явно очень неплохим, он бы загадал именно его. Яо-гэ не принял его чувств в прошлом, но под влиянием демонической силы наверняка уступил бы!

Однако Мо Сюаньюй не знал о столь прекрасном завершении ритуала, и потому попросил лишь о мести. Он вздохнул еще раз, а затем задумчиво повел носом.

Душераздирающе пахло пионами. Запах, конечно, сам по себе приятный, но у Мо Сюаньюя он рождал неприятные ассоциации. Именно пионами с подвалов и до крыш пропахла Башня Золотого Карпа, и потому они неизменно навевали тоску. Там, в далеком пионном прошлом остались и сытая жизнь, и сносное – по сравнению с деревней Мо – обращение, и, главное, прекрасный и удивительный Яо-гэ.

Что-то крутилось на окраине сознания, но Мо Сюаньюй, погруженный в свои воспоминания о прежних временах, даже и не думал ухватить эту мысль за хвост. Он даже не заметил, как двери тихонько распахнулись, и встрепенулся лишь тогда, когда в комнату с поклонами вошли слуги, неся с собой умывальные принадлежности и расшитые золотом одежды.

Стройными голосами они приветствовали его, а Мо Сюаньюй почти с ужасом уставился на так хорошо знакомые ему золотистые ханьфу. Уж форму слуг ордена Цзинь он никогда не забудет!

– Глава ордена, что-то не так? – осторожно поинтересовался один из слуг.

Руки Мо Сюаньюя отчаянно вцепились в покрывало. Никогда еще его мозг не работал с такой скоростью. Глава ордена? Но ведь глава ордена Ланьлин Цзинь – Цзинь Гуанъяо! Яо-гэ, такой желанный и такой недоступный! Взгляд Мо Сюаньюя упал на кисти, сминающие покрывало. Это руки Яо-гэ? Те, что он так мечтал целовать, медленно и нежно, палец за пальцем? А тот член, на котором лежала его, то есть совсем не его рука, это тот самый, который…

– Глава ордена? – в голосе слуги теперь настолько отчетливо читалась тревога, что Мо Сюаньюй уловил ее даже через собственную панику.

Он не мог, просто не мог стать Яо-гэ!

Но уж слуги-то должны хорошо знать своего господина? Яо-гэ уже более десяти лет возглавляет орден Цзинь, его лицо знакомо всем и каждому в Башне Золотого Карпа. Слуги вряд ли перепутали бы его с кем-нибудь другим.

– Д-да!.. – не к месту выпалил Мо Сюаньюй и вскочил с кровати.

Его прогнали за то, что он стремился обладать телом Яо-гэ, – что же с ним сделают, если узнают, что он его и вовсе захватил? Надо ни в коем случае не вызвать подозрений, надо вести себя так, как обычно вел себя Яо-гэ. Не то чтобы Мо Сюаньюй, конечно, знал, что тот делал сразу после пробуждения, – но раз слуги принесли воду и одежды, то, наверное, следовало умыться и одеться?

План провалился еще до того, как начал воплощаться в жизнь. Как оказалось, кровать главы Цзинь располагалась на небольшом возвышении, которого Мо Сюаньюй не разглядел. Оступившись, он почти навернулся, однако его успели подхватить сразу несколько рук.

– Глава ордена, вам нехорошо? – окружили Мо Сюаньюя взволнованные голоса.

И не только голоса.

Мо Сюаньюй пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть в лица столпившихся вокруг него людей. Небо, какой же Яо-гэ маленький! Раньше, при взгляде со стороны, это безумно умиляло, однако сейчас ощущения были не самые уютные. Внутри все сжалось в испуганный комок, и ноги снова подогнулись.

Прежде чем Мо Сюаньюй придумал хоть какой-нибудь ответ, его аккуратно водрузили обратно на кровать.

– Насколько все плохо? Надо ли позвать целителя? Может, вам стоит отдохнуть? – посыпались наперебой вопросы, и Мо Сюаньюй едва не взвыл.

Целитель ему точно был без надобности – вдруг сумеет распознать чужую душу в этом теле? Но вот за предлог остаться в своих покоях и никуда не выходить уцепиться стоило. Мо Сюаньюй медленно поднял трясущуюся – от страха, даже притворяться не пришлось! – руку ко лбу и вздохнул.

– Не нужно целителя, – произнес он, одновременно прислушиваясь к своему голосу. Действительно, как у Яо-гэ! Изнутри тела он звучал немного по-другому, но и тембр, и интонации вполне угадывались. – Однако голова и правда кружится… Я чувствую себя усталым.

– Глава ордена очень много работает, – подобострастно склонился старший из слуг. – Встает всегда ни свет ни заря, а ложится далеко за полночь. Ничего удивительного, что глава ордена совершенно измучился.

Мо Сюаньюй постарался улыбнуться. Улыбка у Яо-гэ неизменно выглядела очаровательной, и надо было быть наичерствейшим человеком, чтобы не растаять от нее. Однако, видимо, он слишком волновался, ибо от того, что изобразило его лицо, слуги дружно вздрогнули.

– Главе ордена совершенно необходимо отдохнуть, – высказал явно общее мнение старший слуга.

Яо-гэ наверняка бы с этим поспорил – он был тем еще трудоголиком, – однако Мо Сюаньюй в душе возликовал. Все-таки удача не окончательно от него отвернулась!

– Да, пожалуй, – пробормотал он, вытягиваясь на кровати и позволяя снова укрыть себя узорчатым покрывалом. – Я отдохну немного. Вы все можете идти.

Слуги с поклонами удалились. Стоило дверям за ними беззвучно сомкнуться, как Мо Сюаньюй снова скатился с кровати. Когда его взгляд, лихорадочно скользящий по комнате, уткнулся в высокое зеркало, он возликовал. Наконец-то можно по-нормальному осмотреть нового себя целиком! Подскочив к зеркалу, Мо Сюаньюй уставился на свое отражение.

То ответило ему настороженным взглядом с такого родного и любимого лица. Словно во сне, Мо Сюаньюй поднял руки и осторожно, самыми кончиками пальцев, провел от висков до подбородка, очерчивая нежный овал.

Яо-гэ, это был Яо-гэ! Это его чудесное лицо, его глаза, нос, губы, скулы! Мо Сюаньюй впервые видел желанного и недоступного брата без головного убора, и потому чуть растерянно провел ладонями по голове. Густые, с чуть заметным каштановым отливом волосы оказались точно такими мягкими и шелковистыми, как ему представлялось. Киноварная точка за ночь чуть истерлась, и Мо Сюаньюй машинально соскоблил ее до конца. Без нее и без ушамао, в одном ночном одеянии, Яо-гэ выглядел почти неприлично юным. Мо Сюаньюй помнил, что Яо-гэ старше его лет на пять, а сам он вплотную приблизился к третьему десятку, но… но разве могли эта нежная гладкая кожа, эти огромные глаза с длинными ресницами, эти чуть приоткрытые от волнения губы принадлежать зрелому мужчине?

В паху стало набухать, и Мо Сюаньюй неловко хихикнул. Отражение ответило тем же, и от облика смущенно хихикающего Яо-гэ внизу живота потяжелело еще сильнее. Безумно хотеть самого себя было внове, и Мо Сюаньюй поймал себя на мысли, что еще чуть-чуть – и он полезет обниматься с зеркалом.