Текст книги "Великая Эволюция (СИ)"

Автор книги: stellafracta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== 1 ==========

Комментарий к 1

Акт 1. Тело и разум

Стук каблуков гулким эхом отражался от каменных колонн и сводов длинных анфилад лекционного корпуса Академии Пилтовера, ритм стремительного бега множился во сто крат, вторя бешено колотящемуся сердцу студента, торопяшегося в аудиторию.

Опоздание на презентацию проекта по робототехнике, над которым выпускники трудились три недели, было смерти подобно. Никто не мог позволить себе подобную дерзость – тем более на курс, лектором которого был самый строгий и въедливый профессор Стенвик.

Стенвик не имел любимчиков, Стенвик всегда искал повод придраться… Проклятье! Как бы так пробраться в зал незаметно, тихо, бесшумно, как мышь…

Нерадивый студент сделал глубокий вдох и толкнул створку твердой рукой, прижимая к груди листы с чертежами и формулами – словно бросился в омут. Как назло высокая, тяжелая и массивная дверь аудиторию скрипнула, и скрежет петель на вековой конструкции прозвучал жалобно и нелепо.

Протиснувшись в узкую щель – будто ловкая кошка – Алекс де Блан мгновенно присела и ринулась за спинки заднего ряда парт, скрываясь от дюжины пар глаз, тотчас обративших на нее внимание. Под фоновый ропот студентов, прокатившийся по аудитории журчащей волной, девушка решительно кралась вдоль парт галерки, а затем, по-прежнему в полуприседе, спускалась вниз по левому проходу зала до первого полукруга лавок. Стенвик невозмутимо вещал о полупроводниках из композитных материалов – теме, по которой потребуется сдать работу для зачета до конца семестра, – и не обращал внимания на попеременно возникающие цепочки перешептываний и переглядываний.

За цирком наблюдал весь поток, и большая его часть – с предвкушением прилюдного выговора и наказания. Когда де Блан уселась на место – самое крайнее слева, лишь бы остаться незамеченной, – профессор тоже не повел и бровью.

Девушка выдохнула, расправляя на столе чуть помятые страницы проектной документации, плечи расслабились, а на бледном лице появилась робкая, но радостная улыбка. Взор темных глаз был направлен в сторону соседнего сектора, отделенного центральным проходом, через нескольких студентов, исправно занимавших первые ряды отличников и зануд.

Пару секунд спустя, будто почувствовав на себе взгляд, ощутив его затылком, по которому буквально пробежали мурашки, объект пристального внимания Алекс обернулся.

О, сколько эмоций было одновременно написано на его лице! И облегчение, и беспокойство, и негодование… Виктор успел вообразить кучу причин отсутствия своей напарницы на одно из ответственнейших учебных мероприятий, и ни одна не оправдывала опоздания!

Виктор не ожидал от нее подобного. От кого угодно – но только не от нее. Когда Виктор чуть ранее спрашивал у ее приятеля Лео, что случилось, тот тоже, на удивление, оказался в неведении.

«Где ты была?!» – прошептали его губы. «Я рад тебя видеть», – говорил весь его облик.

Алекс грустно и виновато улыбнулась, и игра в гляделки на расстоянии могла бы продолжаться до бесконечности, если бы не строгий голос лектора, прервавшего повествование на середине фразы.

– Де Блан, напомните мне, как звучит основное правило относительно опозданий? – грозно спросил Стенвик, и воздух в аудитории задрожал от благоговейного трепета и ожидания развязки.

– Опоздавший не является на занятие вовсе, сэр, – четко и смело отозвалась студентка.

«У любого другого бы голос дрожал, – про себя отметил Виктор в привычном внутреннем монологе. – Пожалуй, она единственная, кто смеет противостоять авторитетам ученых мужей кафедры. Может, ее опоздание было своеобразным протестным актом?»

– Вы опоздали и имели дерзость явиться в аудиторию, вопреки правилу. Да еще и устроили шоу, отвлекая на себя внимание. Потрудитесь объясниться.

– Сейчас он ее выгонит, – ехидным шепотом раздалось с третьего ряда. – Совсем оборзела.

– Или даже отчислит, – подхватил другой голос, с той же злорадной интонацией.

Виктор закусил губу. Ну зачем же она так… Как безрассудно!

– Сэр, прошу прощения, сэр, – без смущения отвечала де Блан. – Я опоздала, потому что не сразу смогла отпереть дверь своей комнаты в общежитии, произошел конфуз, сломался замок. Я взяла на себя смелость явиться в аудиторию, потому что данное занятие – не занятие, а защита проекта. Мое отсуствие бы повлияло на балл моего напарника.

Негодница ничуть не раскаивалась! На бледном красивом лице не проявлялось ни угрызений совести, ни смущения, ни страха.

Но Виктор видел, как кисти с тонкими музыкальными пальцами сжимаются в кулаки – так, что белеют костяшки. Всего на секунду… но Виктор слишком много времени наблюдал за ней, у него была возможность изучить оттенки ее эмоций, да и вообще он наблюдательный…

– Неслыханная дерзость, – то ли одобрительно, то ли порицающе кивнул Стенвик. – Если вы с той же резвостью сдадите проект, прямо сейчас, я сочту это юношеским максимализмом и одержимостью ученого. Пусть ваш напарник скажет вам «спасибо».

По аудитории тут же россыпью отголосков эха прокатились возгласы недоумения.

– У вас пять минут на подготовку – и ни секундой больше. Де Блан и Виктор первые.

– Да, сэр, – не сговариваясь одновременно заявили напарники.

Мгновение спустя Алекс уже неслась к тележке с необходимым оборудованием, доставленным Виктором заранее в лабораторию, примыкавшую к лекционному залу. Виктор же, в свою очередь, с максимальной скоростью, которую ему позволяла его хромота и трость, поднялся из-за парты и приступил к подготовке демонстрационного стола.

Когда девушка заняла место рядом за стойкой, тихо, так, чтобы слышала только она, Виктор спросил:

– Сломался замок? Ты серьезно? Я думал, твоя фантазия более изобретательна.

Он уже не злился, но нахмурил брови – для приличия.

– Меня заперли, – произнесла Алекс шелестящим шепотом, будоражащим нервные окончания на коже щеки, которой касался воздух, когда она наклонилась к его уху. – Кто-то снаружи закрыл меня, замкнув металлической трубой ручки ставней.

Глаза Виктора округлились, нахмуренные секунду ранее брови поползли вверх сами собой.

– Я даже догадываюсь, кто это был, – невесело усмехнулась де Блан. – Но доказательств у меня нет.

Виктор ошарашено молчал, даже руки замерли на полпути к инструментам, раскладываемым из ящика на стол.

– Я провозилась с дверью слишком долго… Я собиралась выйти намного заранее, чтобы дотащить наше барахло, – вздохнула девушка, а напарник, казалось, ушел куда-то глубоко в свои мысли. – Труба была из суперпрочного сплава, ее не согнуть, а ручки на дверях общежития оторвать сможет только лазер… Мое правое плечо теперь один большой синяк, такой жести не было даже когда я выпадала из окна.

Юноша открыл было рот, чтобы что-то сказать, но де Блан его опередила.

– Прости, Виктор, что заставила тебя переживать. У меня и в мыслях не было тебя подводить.

Он не успел ответить и на это – как строгий возглас профессора возвестил о начале защиты.

========== 2 ==========

Пусть и на десять минут Виктор вернулся в привычный для себя режим функционирования – как ученый, лишенный эмоций, в окружении единственно верных и точных технологических решений, которые никогда не подведут. В отличие от представителей рода человеческого.

В эти «десять минут» Виктор погрузился как в тихую обитель, защитный кокон, лишенный недостатков внешнего неидеального мира.

Только в это время он уверен в себе, не испытывает ни нервозности, ни дискомфорта, ни неловкости… Ибо теперь он – его мозг – вычислительная машина, которая управляет хилым телом, лишь инструментом достижения цели.

Переживает он уже после – от сотни пар глаз, уставившихся на него с завистью, отвращением, безразличием; от осознания последствий его выступления; от мурлыкающего голоса де Блан, от ее рукопожатия, холодной, но мягкой кожи, ощутившейся в его ладони как горсть раскаленных углей.

Он невольно улыбается – потому что видит ее улыбку. И он рад за их успех – потому что это был успех.

Дрон-робот, превращающийся из летательного аппарата в диск, скользящий по поверхности пола, запоминающий пространство вокруг, строящий интерактивную виртуальную карту. Чрезвычайно полезное в быту устройство – хоть сейчас бери и продавай за баснословную сумму в качестве домработницы-уборщицы в роскошную виллу какому-нибудь великосветскому дому!

Завистники уже скрипели зубами за партами – в том числе и близнецы Талли в третьем ряду, поступившие по ходатайству авторитетного патрона и незаслуженно получавшие высокие оценки. Виктор догадывался, кто мог быть причастен к ситуации с дверью… Но с ними он разберется потом.

Алекс и Виктору бы дали самый высокий балл, сотню – если бы не опоздание де Блан, из-за которого вычли десять… Но Виктор старался не ради оценки.

Он прекрасно понимал, что они справились, и что лучшего, чем де Блан, напарника ему не сыскать.

Он бы, может быть, и сказал ей об этом – но он не был силен в описании своих чувств. А вот ирония и сарказм выходили куда лучше.

Спустя пару часов, потраченных на наблюдения за защитой остальных студентов потока, Алекс и Виктор сидели на каменном подоконнике огромного витражного окна галереи западного флигеля, где на протяжении последних трех недель они частенько уединялись, чтобы обсудить совместную работу.

Они были в паре первый раз… Первый раз за три года, пока Виктор учился в Академии, поступив на Инженерный факультет по невероятному стечению обстоятельств, будучи замеченным своими изобретениями для бедняков.

Он был из Зауна, из Нижнего Города, единственным студентом без фамилии, без покровителя. Самоучкой, который с детства мастерил устройства, автоматизирующие рутинный человеческий труд, молодым ученым из низших слоев общества, которое за общество и не считали…

На него по-прежнему косились и относились с предубеждением… Несмотря на то, что Виктор был блестящим студентом, не ввязывался ни в какие истории и самоотверженно отдавался науке.

– Прости меня, мне жаль, что так получилось с дверью, – начал Виктор, и теперь настала очередь Алекс вытаращиться на него с недоумением.

– О чем ты? Почему ты извиняешься?

Юноша опустил голову, уставившись на свои ботинки и лежащую рядом трость.

– Этот проект… Мне постоянно ставят палки в колеса. Тот, кто саботировал нашу защиту, явно намеревался навредить мне.

Алекс покачала головой, и солнце заиграло в ее каштановых волосах.

– Кажется, ты слишком много на себя берешь…

– Я серьезно, – вспыхнул Виктор. – Талли вечно портят мое оборудование, остальные радостно наблюдают за потехой, это обычное дело. Знала бы ты, сколько раз…

– Виктор, – перебила его де Блан, и от ее голоса, произнесшего имя – как заклинание – у него перехватило дух так, что он не осмелился спорить. – Этот раз – не про тебя. Меня не любят – и это нормально, я привыкла. Мне регулярно гадят, улыбаются в лицо – потому что так принято – и обсуждают за спиной! Ты наверняка сразу вспомнишь с десяток разных баек, в которых меня раскрасили с разных сторон!

Неужели… Какая несправедливость!

Она умна, не по годам рассудительна, и в то же время ее детская непосредственность очаровывает и подкупает. Она не боится говорить прямо, она не играет в глупые игры – с интригами, сплетнями…

Хотя еще три недели назад Виктор думал о ней иначе. Нет, он себя обманывает… Он почти с самого начала обучения не верил ни в одну дурацкую историю, где ее выставляли в неблагоприятном свете. Она уже тогда интересовала его – сначала как одаренная студентка на потоке, затем как яркая личность, от которой невозможно отвести взгляд.

Она, казалось, не замечала его существования до последнего проекта. Их назначили в пару случайно – так думал Виктор, – и всего этого могло бы и не быть…

Она нравилась ему. С каждым днем, пока он узнавал ее больше, он прикипал сильнее, понимая, что потом придется резать по живому.

Ибо «такой как он», хромой, болезненного вида студент Академии из Зауна, даже мечтать не смеет о том, чтобы…

Чтобы что? Судьбоносную формулировку Виктор не позволял себе даже озвучивать мысленно.

– Странная выскочка, высокомерная сука – меня есть за что не любить… Замурованная дверь – это еще цветочки, – говорила Алекс, а ее напарник в несогласии мотал головой. – Мне жаль, что это коснулось тебя. Правда. Но я засуну трубу этим говноедам в задницы – каждому по трубе, они…

– Нет, это не так, – отозвался Виктор, а затем добавил: – Ты не выскочка и не… Ты хороший человек, и я в этом убедился за время нашего… проекта.

Он сглотнул, почему-то стало трудно дышать – так, словно весь кислород вмиг закончился, – но это одновмеренно и пугало, и расслабляло.

Не так, как в трущобах Нижнего Города, где смрад ядовитых испарений въедается в кожу, прогрызает легкие, и больше нет ничего, кроме этого зеленоватого дыма и вечного серого смога, заслоняющего солнце.

– Спасибо, – неожиданно промолвила де Блан, и Виктор вмиг забыл, о чем говорил.

– Да, поначалу я думал, что работать с тобой будет самой худшей затеей в моей жизни…

Он улыбался, иногда закатывал глаза, и она понимала, что он иронизирует. Если бы не эта психологическая защита, он бы просто молчал, оставляя мысли при себе.

– Я согласна. Из нас получилась отличная команда, – кивнула Алекс. – Ты мой любимый напарник.

========== 3 ==========

Преподаватели почти сразу заметили, какой продуктивный получатся тандем двух лучших студентов факультета. Все чаще Алекс и Виктора ставили в пару на протяжении последнего года, все больше времени они проводили вместе, даже помимо учебы, и их отношения вполне можно было считать дружбой.

Так считал и Виктор – по крайней мере старался верить, что и у него теперь есть друг и единомышленник, – несмотря на то, что он категорически отказывался ходить на общие тусовки приятелей де Блан.

Он не чувствовал себя с ними спокойно. И ревновал – так, словно у него было право на это.

Молодежные вечеринки – с масштабом богатой студенческой общины – его не интересовали, но были иные занятия, в которых ему не под силу составить компанию вне зависимости от желания…

Он выбрал не смотреть, как она с хохотом и визгом, в состоянии экзальтации, танцует с Лео, и тот подхватывает ее на руки и кружит… Виктор, может, и хотел бы так же – да не мог.

Правда, вовсе не в натуре Виктора громко смеяться и ярко выражать свои эмоции… Однако наедине с подругой он с удивлением узнавал новые грани себя.

Он тоже мог шутить и дурачиться, остроумно, так, чтобы де Блан запрокидывала голову и хохотала, или приобнимала его, или говорила своим приятным голосом что-нибудь, что переворачивало его мир с ног на голову.

И он потом не спал ночам, размышляя, неужели то, что она говорит – правда.

Ее любили больше, чем она думала. У нее были приятели, ее ждали во многих группах и летели как мотыльки на обжигающий, испепеляющий свет. Да, она была странной – как могут быть странными гении с тонкой натурой, циничным рассудком, внутренними демонами, – но привлекательной, как может быть привлекательна харизматичная девушка щуплой комплекции с мальчишескими замашками.

Виктор видел, как она дерется с близнецами Талли – если дракой можно назвать два точных удара, подаренных ее кулаком лицам этих придурков… Они попадали по очереди как кегли, а Алекс так тогда и не сказала, что они сотворили, чтобы навлечь на себя ее гнев.

Она лишь переступила через лежащие на полу скулящие тела, невозмутимо подошла к Виктору и взяла его под руку, предложив пойти в библиотеку.

Месяцы пролетели незаметно, и близилось окончание аттестации. Виктор с непривычным беспокойством и трепетом ждал финальных экзаменов – но не потому что тревожился об оценках, в своих силах он был уверен… Его страшил выпускной бал.

С весны все буквально с ума посходили, уже давно разбившись на пары, подготовив немыслимые костюмы… Если раньше юноша был уверен, что период выпускного мандража он проведет за подготовкой к аттестации, то сейчас разум его помутился.

В голову как назло лезли картинки: как он и де Блан кружат в танце, вальсируя в центре актового зала, в сиянии светомузыки танцпола, под торжественные аккомпанементы орекстра… Но разве возможно, что он, хромой калека, будет в паре с объектом его тайных мечтаний? Да еще и танцевать? Немыслимо!

Каждый раз, когда Виктор открывал рот, чтобы задать простой, казалось бы, вопрос – есть ли у нее партнер на выпускной, пригласил ли ее уже кто-то, – дар речи его покидал. Горло, почему-то, отказывалось ему повиноваться, и разговоры шли о чем угодно, но не о бале.

В какой-то момент Виктор был убежден, что пресловутый Лео уже наверняка его опередил, однако оказалось, что загорелый, зеленоглазый, с черными кудрями Лео заполучил в пару на выпускной местную королеву красоты Сару… и судя по реакции, Алекс не только не расстроилась, но и одобрила выбор приятеля.

– Лично я вообще об этом не думала, – пожимала плечами де Блан, устроившись в нише одной из оранжерей Академии, скрестив ноги. – Мне сейчас важнее запомнить эти проклятые формулы и названия. Ни одной ассоциации, пусть даже я буду учить всю ночь!

Она редко готовилась заранее – у девушки была уникальная способность запоминать на слух информацию из семинаров и лекций… или из повествований Виктора. Увы, все учебники и манускрипты он и сам не знал, и потому в некоторых случаях приходилось прилагать усилия.

Впрочем, Виктор был уверен, что она все запомнит, как уже запомнил он. И потому просто предложил через час устроить ликбез и разобрать то, что вызывает у нее трудности.

В очередной раз Виктор не задал волновавший его вопрос… «На самом деле, это все глупости, – успокаивал он себя внутренним голосом строгого критика. – У тебя впереди столько времени…»

После окончания обучения судьба отличившихся студентов Академии уже предопределена: им были предложены места в преподавательском составе на кафедре по рекомендации самого декана, профессора Хеймердингера. Виктор оставался читать курс теоретической инженерии и фундаментальных натурфилософских искусств, дисциплину с самым длинным названием и самой изощренной математической базой, а де Блан позвали преподавать криптографию… Они будут вместе еще долго. Виктор еще успеет признаться, что она значит для него очень много.

Той ночью он проснулся без причины, уставившись в потолок. Странное неприятное предчувствие одолело его… Но он отбросил дурные мысли прочь, смежив веки, заставляя себя уснуть – а он знал, насколько с его здоровьем важен сон, удовольствие, которое он не так часто себе позволял.

Глухой резкий звук – как от далекого взрыва или падения – заставил его встрепенуться. Вот же… Гул еще резонировал в каменных стенах здания общежития, звеня неслышным эхом в комнате.

«Тупые первокурсники! – негодовал Виктор, сопя и переворачиваясь в кровати. – Наверняка что-то опять подорвали!»

Действительно, в своих экспериментах студенты нередко наблюдали разрушительные последствия собственных ошибок. Виктор тоже, будучи любопытным и смелым в теориях, не раз поджигал стол или выбивал пробки, лишая электричества целый корпус.

На этот раз почему-то юноша, вопреки равнодушию к событиям, происходящим вне круга его интересов, поднялся из постели, чтобы выглянуть в коридор. Переполох уже нарастал, любопытные и заспанные учащиеся повылезали из комнат, запах гари и серы достиг третьего этажа.

– Разойдитесь по своим комнатам, – командовал комендант. – Ситуация под контролем. Разойдитесь по своим комнатам.

Виктор хмыкнул и поджал губы, удалившись в спальню, но невнятное предчувствие никуда не исчезло, лишь свернулось калачиком ледяной саламандры где-то под ребрами, ожидая своего часа.

========== 4 ==========

Он не спал оставшуюся часть ночи. Последний экзамен перед получением аттестата, финальный рывок! Аудитория заполнена, студенты заняли свои места, профессор Хеймердингер взошел на высокий пьедестал кафедры – так, чтобы йордла, низкорослого долгожителя, покрытого соломенной шерстью – было видно…

Виктор с нарастающей тревогой оглядывался по сторонам, на задние ряды парт, в поисках Алекс. Неужели она опять опаздывает? Неужели кто-то вновь посмел напакостить ей?

Ножом по сердцу царапнул взгляд зеленых, красных от слез, глаз Лео, сидящего поодаль. Внутри похолодело, саламандра страха развернулась из клубка и расправила хвост, занимая желудок.

– Мои дорогие студенты, – начал декан. – Сегодня ночью произошла трагедия, одна из наших лучших учениц выпускного курса…

У Виктора потемнело в глазах. Нет, нет, нет!

– …в своей комнате студенческого общежития…

Он слушал вполуха, он до последнего верил, что это страшный сон – один из множества, – тот, в котором он один, снова один, навсегда.

– …до выяснения обстоятельств. Аттестационное мероприятие переносится, чуть позже я оглашу дату и списки тех, кто сдал экзамен автоматом…

Она жива. Был взрыв. Она в госпитале Академии. В тяжелом состоянии. К ней никого не пускают…

Виктор лихорадочно метался по галерее деканата, пытаясь выловить Хеймердингера. Ему нужно увидеть ее… Ему плевать, что это запрещено, ему плевать, что происходит вокруг, все потеряло значение.

Чуть ранее Лео, перестав рыдать, в компании Виктора ломился в госпиталь, но их выгнали оттуда почти силой – у них не было разрешения от руководства Академии.

Все считают, что де Блан проводила в комнате несанкционированные опыты и подорвала себя… Какая глупость! Она бы не делала ничего, что может быть настолько опасно… или…

Виктор остановился, со злым ударом уперев трость в каменную плитку пола галереи.

«Это все ваши исследования! Безумные фанатики! – прозвучал в голове крик Лео, чуть ли не набросившегося на Виктора с кулаками. – Если бы ты не поощрял ее эксперименты, ничего бы не произошло! Я говорил ей, что это не игрушки!»

В какой-то момент Лео отпустил плечи Виктора, которые он в порыве ярости сжимал до синяков, и круто развернулся на пятках, направившись прочь от дверей госпиталя. Поначалу Виктор не воспринял слова всерьез, однако сейчас они проступили с новой силой, обрели смысл, от которого больно ныло в груди.

«Это не важно сейчас, – отмахнулся он от непрошенных мыслей. – Куда важнее…»

Хеймердингер, тем временем, появился из распахнувшихся створок в сопровождении нескольких сотрудников кафедры, и Виктор, так прытко, как смог, бросился ему наперерез.

– Профессор! – почти умоляюще воскликнул он. – Мне нужно увидеть де Блан! Мне нужно разрешение!

– Это исключено! – отрезал йордл, резво проходя мимо, надеясь на то, что студента остановит его категоричный тон.

Однако юношу не смущал ни тон, ни отказ. Он был настроен решительно, и был готов преследовать декана бесконечно долго.

– Профессор, прошу! Пожалуйста! Мне нужно знать, что случилось. Мне нужно увидеть ее!

Академики шли вдоль анфилады и молчали, сохраняя строгие и равнодушные мины, игнорируя реплики Виктора, ковылявшего следом.

В какой-то момент Хеймердингер обернулся и вздохнул.

– Коллеги, – обратился он к спутникам, – я вынужден оставит вас на несколько минут. Встретимся в учебном классе звездочетов.

Недоуменно переглянувшись, преподавательский состав проследовал по галерее дальше, оставив позади декана и настырного студента, едва стоявшего на ногах от переживаний.

Было очень глупо надеяться, что допуск в госпиталь решит все проблемы… Он до сих пор почти ничего не знал о произошедшем, лишь разрозненные факты и слухи, и мысли метались в черепной коробке подобно диким пчелам.

– Виктор, – спокойно, с различимыми нотками сочувствия в голосе, молвил Хеймердингер, – я понимаю, что вы с де Блан были дружны, но сейчас, – он подчеркнул последнее слово, ожидая увидеть понимание в янтарных глазах Виктора, – состояние ее критическое, и никто на это повлиять не может.

– Как же…

– Мне очень жаль, Виктор. Врачи сделали все, что было в их силах, травмы были слишком тяжелые. Если ее тело сильно, оно позволит ей выжить после случившегося. Но прежней она уже не будет.

– Что это значит?

Виктор задавал глупые вопросы и моргал – падая в пропасть бессилия и отчаяния.

«Это значит, она парализована. Или получила много ожогов. Или…» – выстрелами лазерных пушек пронеслось в голове, и воздуха в легких вновь начало не хватать.

– Это значит, Виктор, что Алекс де Блан останется в госпитале под строгим надзором до тех пор, пока ее семья не заберет ее в их родовой особняк, и ей обеспечат должный уход. И чтобы воспоминания о вашей подруге остались с вами…

– Я должен ее увидеть! – почти перейдя на крик воскликнул Виктор.

Декан округлил глаза, непонимающе приподнимая брови. Он имел в виду совершенно другое.

– Прошу вас, профессор…

Голос сорвался, и оставшуюся часть недоговоренной фразы Виктор отобразил всем своим скорбящим видом, яростно цепляющимся за любую возможность воссоединиться с де Блан.

– Хорошо. У вас будет допуск. Но только у вас – ни Леонард Рот, ни кто-либо другой не должен появляться в палате де Блан. Я сообщу в госпиталь, и…

Но Виктор уже, не дослушав до конца, неровной походкой, быстро, но с невероятными усилиями, ринулся вверх по галерее.

– Спасибо, профессор, – донеслось до декана.

Хеймердингер знал, что единственным, кто поймет, какая участь уготована девушке, будет Виктор.

Единственным, кому будет до агонии больно, тоже будет Виктор – но разве это не то, о чем он просил?

========== 5 ==========

Колени дрожали. На нетвердых ногах Виктор ступал к ширме, за которой под мерные гудки и щелканья приборов спала Алекс де Блан.

Кома, пара-сон, состояние тела, в котором, как говорят, уже нет души… Виктор напредставлял себе сотни жутких картинок, пытаясь предугадать то, что он увидит перед собой.

Но она по-прежнему будет для него родной, ведь так? Он по-прежнему будет ее любить. Именно так проверяется любовь, верно?

Сердце пропустило удар. Девушка лежала на кушетке, в проводах и датчиках, в больничной рубашке, частично под простыней…

Руки и ноги на месте. Немного мелких шрамов с запекшейся корочкой от, вероятно, осколков… Ее лицо, ее прекрасное лицо такое же как и было.

Бледное, еще бледнее обычного, с синими губами, подглазинами и впавшими щеками… Но по-прежнему красивое.

Из глаз почему-то брызнули слезы.

Он старался шагать неслышно, но получалось скверно. Он подошел к кушетке, неверяще глядя перед собой. Вот она – настоящая, почти как живая. Еще чуть-чуть, и она откроет свои глаза цвета темного шоколада, и улыбнется ему, как всегда, как обычно.

И произнесет его имя. Позовет его по имени. В голове буквально пронесся звук ее голоса, каждый раз накладывающий на него чары.

Всхлип сам вырвался из груди Виктора. Затем еще один, будто раздирая на куски грудь, выжигая душу, вылезая наружу через глотку, обдирая горло солеными, горячими слезами. Он закрыл лицо ладонями, чтобы подавить судорожные рыдания, но это не помогло.

Он не понял, сколько времени он ревел, но когда юноша убрал руки в наивной и глупой надежде, что произойдет чудо, и кошмар развеется, все осталось по-прежнему.

Так же размеренно пищали приборы, так же сияло болезненной бледностью лицо де Блан, вопреки обыденности, никак не отреагировавшей на слезы Виктора.

– Я выясню, кто это сделал, и… – юноша шмыгнул носом в последний раз, вытирая блестящие дорожки с щек, почти таких же бледных и запавших, как у его подруги, но не смог произнести продолжение фразы.

Он хотел было сказать, что все будет хорошо, и он найдет способ ее исцелить, но это было неправдой. Он впервые почувствовал свою беспомощность перед ликом необратимости, бренности человеческого существования, хрупкости тела, в которое заключена душа.

О как он хотел вернуть ее к жизни! Но мог он?

– Я никуда не уйду, – заявил Виктор вдруг и сел на стул у окна.

Затем он встал, переставил стул, не без труда управляясь с тростью, и сел подле кушетки.

Он смотрел на нее и пытался запомнить навсегда каждую ее черту – так, словно видел ее впервые, так, будто больше ее не увидит… В то мгновение он осознал, что уже теряет ее – и она угасает на его глазах, пусть даже он еще не видит это, он чувствует это своим нутром.

Хеймердингер сказал, ее травмы серьезны… Перелом позвоночника, повреждение внутренних органов? Виктор пытался определить – хотя бы относительно – с какой угрозой борется организм Алекс, пока он, как бесполезный дурак, сидит и таращится на нее пристально.

Судя по датчикам жизнеобеспечения, которых было немыслимое количество, тело де Блан было оснащено и системой искусственного кровяного циркулирования, и сердечным насосом, и легочным мешком… Чем больше Виктор смотрел на панель управления, тем больше он приходил в ужас.

Он почему-то вспомнил жаркую дискуссию на курсе научной этики, в которой он, пожалуй, впервые схлестнулся с де Блан, еще будучи просто незнакомцами с одного потока. Она добивалась четкого ответа: с какого момента человек перестает называться человеком, если он частично или полностью оснащен механизмами, вживленными в тело? Где та грань между человеком и машиной, сакральной жизнью и автоматической коробкой, исполняющей команды ее создателя, не более?

Виктор тогда утверждал, что все человеческие органы, кроме спинного и головного мозга, могут быть заменены на механизмы… Де Блан была не согласна. Она утверждала, что без системы других органов, обеспечивающих мозг естественными импульсами, системы, регулируемой гормонами, внутренними закономерностями, мозг останется лишь машиной, единственное предназначение которой – вечно работать.

«Фундаментальная эволюционная цель чистого разума – избавиться от тела как от рудимента…»

Она всерьез развивала теорию противоборства тела и разума, двух диаметрально противоположных сущностей, которые на протяжении всей эволюции человечества вели борьбу за власть над человеческим существом. С начала времен верховодило тело, инстинкты, чувства и эмоции, а разум был подавлен; следом пришла эра перехода и вариации, где разные индивиды с разной степенью развития той или другой сущности, проявляли те или иные способности… Следом наступит эпоха власти разума, где он, подобно вечно бдящей машине, не знающей усталости, загоняет тщедушное тело своего носителя, чтобы выжечь ресурсы.

«Разуму все мало, ему нужно постоянно работать! – страстно и увлеченно утверждала де Блан. – Он не спит, он неутомим, он жаден и беспощаден! Он не знает ни сострадания, ни страха. Он готов жертвовать своим собственным телом, если это приведет к результату, он мыслит далеко вперед и за гранью. Ему тесно в смертном теле, которое превращается в труху без должного внимания и заботы, и он еще недоумевает, почему!»

В тот момент Виктор соотнес себя с разумом, тем самым человеком новой эры, который заключен в темнице больного, скрюченного тела, приговоренного не дожить и до тридцати. Разумом, который, если бы мог, пересел в другое, более совершенное тело-носитель, потому что это тело угнетено слишком большим потреблением ресурсов его мозга.