Текст книги "Не ходи в терновый лес (СИ)"

Автор книги: starless sinner.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

чаща даже не улыбнется.

– мглистый заповедник

Стены из тёмного дерева создают ощущение леса, ровно, как и царящий в них аромат. Морозная ночь наползает с потолка, где огоньки заколдованного света кажутся мерцающими звёздами. В носу щекочет хвоей, а руку – щиплет, царапает невидимыми когтями из стали, что пропорола ей кожу с той лёгкостью, будь вся Алина слеплена из тонкой бумаги.

Кварцевые глаза смотрят на неё слишком внимательно, слишком цепко. Она, наверное, даже не дышит, хотя вопросы внутри клубятся, рвутся на волю, тянут свои тонкие руки с заскорузлыми пальцами, впиваясь в стенки гортани; карабкаясь по ней, чтобы впиться в корень языка и вызвать тошноту. Или это от вытекающего из пореза гноя напополам с кровью и лимфой? Кожа вокруг пореза чернеет, отдаёт болезненной, отравленной болотной зеленцой, прежде чем покрывается графитовой пеной, стоит содержимому склянки из тёмного стекла соприкоснуться с раной.

Стены, кажется, давят на неё, вместе с голосом – глубоким, чарующим и таким сильным одновременно. Слишком нечеловеческим, словно его обладатель давным-давно разменял душу на саму Преисподнюю, ведь для демонов эта ноша несоизмеримо тяжела.

– Алина, – произносит Дарклинг, пока стены наваливаются, жмут на плечи одновременно с тем, как в височные кости стучат два острых клюва, грозясь проломить.

Почему её имя звучит так странно из его уст?

Алина.

Алина.

Алина.

«Эти глаза. Я их помню. Я помню тебя»

– Алина?

Она вздрагивает.

Стены исчезают вместе с тёмным деревом, сменяясь холодным камнем. Аромат леса тает, смешивается с запахом дыма, влажных тел и алкоголя, ныне скорее разлитого, чем выпитого. Уединённость привидевшегося кабинета переворачивается, как игральная карта, обращаясь танцующими силуэтами вокруг, пока Алина обнаруживает себя в кресле, со стаканом чего-то, что определённо загорится всеми цветами. Возможно, там вообще что-то смешалось.

Женя щёлкает пальцами перед её лицом.

– Я, конечно, понимаю, что у тебя головокружение от минувшего успеха, но давай ты не будешь уходить в астрал, – она говорит немногим громче, чтобы перекричать общий шум. Алина краем глаза видит откровенно обжимающиеся парочки и совсем по-дурному смущается. Не будучи знакомой с обычаями ведьм, ей в новинку видеть подобную открытость. Даже после школы с её бушующим пубертатом.

Женя сидит напротив на подлокотнике кресла, в котором до того со всей то ли лисьей, то львиной вальяжностью устроился Николай. Играющая с его волосами Зоя выглядит так, словно раскинулась на троне самого Сатаны, пока он сам спешно арендует себе апартаменты в мире людей.

– Наша повелительница демонов снова замечталась? – она тянет слова, глядя на Алину искоса и скривив в усмешке накрашенные губы.

Та едва двигает бровью. Почти лениво.

Украденный жест.

Мысль спотыкается, и она спешно избавляется от неё. Не время. На мгновение ей мерещится смех за плечом. Принадлежащий тому, кого не может быть на этой вечеринке, полной разврата.

– О захвате Ада и том, что посажу тебя в самый грязный котёл, – Алина отфыркивается и обводит взглядом бар, в который их, наконец, удосужились впустить. Женя обмолвилась, что подобное случается довольно редко. Со стен на поддавшихся страсти студентов глядят пригвождённые волчьи головы. Алина мельком замечает оленьи рога, пару массивных рам за широкой барной стойкой; они блестят червонным золотом, но сами картины разглядеть в царящем, скорее, мраке и барашках перекатывающегося дыма не может. Свет рыжий, ластится по коже кресел и рисует блики на пузатых боках бутылок и стаканов.

Алина опускает свой на низкий столик, в череду таких же, но пустых.

– Уже метишь на место Тёмного Владыки? А твои аппетиты быстро растут, Старкова, – Зоя склоняется, и озорство, хмельное и злое, сквозит в её голосе: – Впечатлила самого Дарклинга, удержав трёх демонов разом. А старостой так и не стала.

Озорство в голосе. Сталь – во взгляде. Алина подаётся вперёд, упираясь локтями в колени и подпирает ладонями голову. Кошачье любопытство и мнимо спрятанные когти.

– Оставь свой пьедестал себе, Зоя, – она почти улыбается. И это почти искренне. – В конце концов, ведь долгожданное, наконец, произошло. И вместо первомальчика у нас перводевочка.

Так себе поздравление, но на большее рассчитывать не стоит. Зоя всё так же ей усмехается, салютует своим бокалом, держа его так изящно, что Алине почти тошно.

– Нравится тебе проезжаться по больным мозолям, Зоя, – вмешивается Николай со смехом и тянет её к себе. Захмелевший, лучащийся золотом и той магией, которой не овладеть заклинаниями. Зоя смотрит на него, и Алине секундно в дыму и сумраке мерещится что-то в её глазах.

Она отводит взгляд.

Не её это дело. Даже если показалось.

– Ведь мы оба с Алиной пролетели, – Николай не выглядит расстроенным, скорее, иронично удивлённым. Особенно в свете тех событий, что скоро Академию посетит его старший брат. Алина выразила ему искреннее сочувствие и предложила в крайнем случае наложить на него какое-нибудь мерзкое заклятье со слизнями. Николай рассмеялся и дал ей ложкой по пальцам, чтобы она не только строила злодейские планы, но ещё и следила за кипящим экстрактом, пока он занимался подготовкой ингредиентов. В конце концов, пройти второе испытание им так и не удалось, и Высший Жрец, после устроенного представления, назначил им наказание в виде двух десятков отработок. По зельям. Никак не по призыву.

Вполне справедливо, как заметила Надя. Которая разбиралась в вареве гораздо лучше Алины. Но не лучше Николая. Наверное, только это спасло её от позора.

Алине же, глядящей на узорчатый потолок с лепниной переплетающихся в странных позах крылатых чудовищ, думается, что отец Ланцов всеми силами будет стараться не привлекать внимание к случившемуся.

Она призвала трёх демонов на глазах у всех. Одновременно. И удержала их. Не то чтобы кто-то из адских князей ответил на вопросы прежде, чем их изгнал сам отец Ланцов, но произошедшее выглядело достаточно эффектно. Конечно, не так, как его ругань на них после в стенах кабинета.

– И за это стоит выпить, – произносит Алина, не зная, к чему больше относит слова: к словам Николая или собственным думам.

И, если в остальном у неё с однокурсниками есть разногласия, то после такого предложения они отходят на другой план.

– И что мы, собственно, отмечаем? – она решается спросить, чем вызывает смех Жени. – Не помню, чтобы ведьм пускали в бар. Ведь нам положено что угодно, кроме привилегий.

– Какая ты порой зануда, – Николай тоже смеётся, но веселье не достигает глаз. Уж слишком хорошо понимает.

– Наступление Луперкалий, конечно же, – отвечает Женя.

Лупер… что? Алина решает, что спросит позднее, и старается не так заметно отсвечивать собственным недоумением.

– А то, что Зоя стала старостой, теперь открывает нам… новые двери, – добавляет Женя. Между нею и Зоей не царят адская тишь да чёртова благодать, но сейчас Алина не улавливает искрящих молний между Вещими.

– Хотя, конечно, это не открытие адских врат, – замечает Николай, и Алина пинает его под столом под его же смех.

Она тянется к своему стакану и делает глоток, пряча за ободом усмешку. Открытие адских врат. Ну да, ну да. И всё же она не скоро забудет лицо отца Ланцова, когда Дарклинг на вопрос, как подобное было допущено, безмятежно ответил, что это было его идеей.

И, в конце концов, не соврал.

Но лишь отчасти.

***

«Будет третий», – сказал ей Дарклинг.

«Не надоело ли вам быть загоняемой мышью, Старкова?», – поинтересовался он таким тоном, будто предложил Алине продать ему душу.

Сидя перед зеркалом и прочёсывая влажные волосы, она неустанно прокручивает в голове минувшие события. И не призыв трёх князей Ада с лёгкой руки Дарклинга не даёт ей покоя. В конце концов, этот самый покой в стенах Академии ей только снится. Даже вздумай она стать примерной ведьмой, всё равно найдётся тот сук, который был подпилен ею ранее.

Зубчики расчёски цепляются на кончиках. Алина крепче сжимает челюсти, вспоминая чужие руки на плечах и голос, полнящийся уверенностью и спокойствием:

«Кто приказал тебе напасть на эту ведьму?»

Как выяснилось, никто. Демоны явились сами, не подчиняясь ничьим капризам и желая только одного. Чтобы полуведьма не возвысилась. Чтобы полуведьма не помогла изгнаннику.

Изгнаннику.

– Что случилось с Чёрным Еретиком? – спросила она тогда, утопая в кресле. Не лучшая благодарность, наверное. За спасение. За то, что Дарклинг не дал её руке отвалиться.

Тот оторвался от созерцания исчезающей некротизирующей черноты с кожи.

– Старкова, у вас такой шок, что на историю потянуло?

– О каком изгнаннике речь? – допытывалась она и, прежде чем успела подумать, сжала его предплечье, не давая отстраниться. Даже если бы он вздумал. – И не говорите, что не знаете.

Дарклинг поднял бровь.

– Я полагаю, вы сами в состоянии ответить на свои вопросы, раз вам хватило времени, чтобы изучить бульварное чтиво, именуемое в этих стенах источниками достоверной информации, – произнёс он медленно, с расстановкой и разжал её хватку. Палец за пальцем. От тепла чужой ладони Алина напряглась, усилием заставив себя остаться на месте, а не вытянуться струной. Ощущение было необычным. А Дарклинг оказался без перчаток.

– Вы юлите.

– А вы переходите границы.

– Не помню, чтобы это вас не устраивало. За мной охотятся демоны, и я хочу знать, почему. И кому так хочется уложить меня в могилу.

– Возможно, кому-то надоело ваше любопытство, – отбил Дарклинг.

– Не имей я достаточно доводов, то подумала бы на вас, – парировала Алина. И чудом ухватила призрак чужой улыбки.

– Как приятно знать, что я всегда под вашим пристальным наблюдением.

Дарклинг выпрямился, закручивая крышку на банке. Алина бросила короткий взгляд на полученное ранение. Теперь оно выглядело просто царапиной и не более. Ныла, пощипывала – только и всего. И более не горела огнём, не раздирала стальными когтями, хотя Алина в полной мере и не чувствовала всей этой боли, слишком обескураженная произошедшим. Она даже не могла вспомнить, как Дарклинг довёл (или дотащил?) её до своего кабинета и видел ли их кто-нибудь. Вероятно, у неё взаправду шок, потому что в ушах надулись вакуумные пузыри.

Или тишина в стенах кабинета вдруг стала настолько плотной? Напряжение заклубилось, словно невидимый дым, и Алина подняла голову, скорее кожей ощутив чужое раздумье.

– Чёрный Еретик, – медленно произнёс Дарклинг, глядя на неё сверху, – был заточен в возведённой для него тюрьме и обречён на вечные страдания. Его сила так же была отнята и заперта за девятью печатями, сотворёнными колдунами Высшего Совета. Совокупность этих мест зовут Тенистым Каньоном, и он нематериален в привычном для нас понимании. К тому же, каждая из этих точек до сих пор является несоизмеримым источником тёмной энергии. Предупреждая ваш вопрос, могущество этого колдуна было довольно велико, чтобы подобное исчезло по чьему-либо желанию бесследно. Даже по желанию Сатаны.

– И, что, никто не попытался после овладеть этой силой? – Алина изогнула бровь. – Не поверю.

– Думаю, желающие находились. Но будь это так просто, разве не наблюдали бы мы разрушения и череду всемогущих болванов? – Дарклинг окинул взглядом кабинет. Будь у Алины время, она бы сама осмотрелась как следует: велика вероятность, что в этих стенах таились секреты, способные рассказать о своём владельце куда больше, чем бы он сам пожелал. – Вдобавок, перед своим заточением Еретик проклял Сатану.

Проклял. Звучало абсурдно.

Алина вскинула бровь.

Проклясть самого дьявола – для этого надо иметь воистину огромное эго.

– Вряд ли это проклятие его проняло, – Алина хмыкнула. Дарклинг вторил ей, но всё же качнул головой:

– Осторожнее, Алина. Все слова имеют силу.

Алина была готова сыпать вопросами и дальше, но заставила себя притормозить, всё так же глядя снизу, как загнанный в угол кролик – на замершего перед ним удава. Глаза Дарклинга показались ей совсем чёрными, аспидными, бездонными.

Она облизала губы. Скорее по привычке, нежели нервно, думая о том рисунке. Думая о чёрном небе, которое не было небом вовсе; о демонах, разозлённых и в какой-то мере встревоженных. Что могло бы побудить князей Ада явиться в людской мир? Явно не желание съесть по ведёрку мороженого.

– Сколько лет живут колдуны? – наконец спросила она.

Дарклинг моргнул.

– Достаточно. Как вы сами знаете, наша жизнь соизмерима с магией, – он вернул банку на полку к дюжине таких же и тихо закрыл дверцы шкафа. Едва слышно щёлкнул замок, запирая собой все тайны. Алина подавила в себе мысль, что слишком жадно ловила взглядом каждую вещь в этом омуте. А именно им и был кабинет Дарклинга. Омутом. Кроличьей норой из сказки, и неведомо, куда она выведет.

– А молодость? Возможно сохранить молодость на протяжении долгого времени?

– С чего вообще такой интерес?

– Не портите прогресс, – Алина хмыкнула, наблюдая за ленностью чужих движений. Дарклинг присел на край стола.

– Считаете, что мы стали достаточно близки? – отбил он, почти передразнивая и заставляя напрячься. Не от страха. От неясного смущения.

Он сбивал её с мысли. И это было очевидно.

Точнее, это стало очевидно уже позднее, когда разговор был прокручен в голове не менее двух десятков раз.

Алина раздражённо прочёсывает оставшиеся пряди, подавляя воспоминания, словно сгоняя рябь с водной глади. Дарклинг всё же ответил ей после.

Способность сохранить молодость была так же прямо пропорциональна величине силы. Пожалуй, этим он скорее подтвердил имеющиеся догадки.

То было не небо. На том рисунке? портрете? На клочке бумаги в книге. Не небо. Это были тени. И демон Дарклинга узнал не просто так, хотя и этому тот нашёл объяснение. Вполне логичное. Он ведь занимался магией призыва.

Алина хмурится, встречаясь глазами с собственным встревоженным отражением. И вздрагивает, когда за спиной раздаётся фырканье. Она и забыла совсем, что не одна в комнате.

– Готовишься, Старкова? – голос Зои окончательно разгоняет дурман размышлений. Алина через зеркало видит, как она садится на кровати, на которой лежала до того, читая что-то о манипулятивной магии, и развязывает синюю ленту на своих волосах. Потягивается после. Со всем врождённым изяществом, которое сквозит даже в этом простом движении. Кто бы что ни говорил, но место Назяленской явно где-нибудь на самой верхушке. На каком-нибудь троне. Несмотря на её неблагородное происхождение.

– К чему? Я даже понятия не имею, что такое эти ваши «Луперкалии», – Алина показывает пальцами кавычки, не оглядываясь. Разглядывает тени под глазами. Она всё ещё плохо спит. С таким моционом в принципе здоровый сон не светит. Рука тянется к предплечью, чтобы потереть гладкую кожу. Никакого пореза. Никакой черноты и боли. Ей кажется, что должен был остаться шрам.

Зоя за её спиной снова фыркает, успев переместиться к шкафу. Щёлкают сдвигаемые вешалки. Среди череды чёрного мелькают оттенки синего и бирюзового. Те, что подчёркивают смуглую кожу и яркость глаз.

Её молчание настолько осязаемо, что у Алины сводит зубы. Она всё же поворачивается.

– Что-то вроде Дня Святого Валентина, но только у ведьм? – была ни была, чем не попытка?

Зоя согласно мычит. Чёрная копна волос покачивается, ниспадая на спину. Алина наматывает выбеленную прядь на палец, подавляя всякие ростки зависти. Куда уж ей.

– Но гораздо веселее, чем у смертных. На самом деле, Луперкалии просто совпадают по дате с празднованием нелепого дня влюблённых.

– Чем плох День Святого Валентина? – спрашивает Алина и не может скрыть недоумение в голосе.

– Валентинками, наверное? – раздаётся от двери весёлый голос Жени.

Сколь бы ни было мрачно в их комнате, с её приходом всегда становится… теплее? Словно кто-то разжигает очаг. Но Алина знает, что это пламя может быть вовсе не согревающим. И ей совсем не хочется нарушать это хрупкое равновесие. В конце концов, она сама не сахарная.

Победа над Батибат это доказала.

Призыв князей это доказал. Не говоря о прочем.

– У нас есть танцы, – возражает она.

Женя оказывается подле неё, касается волос, оглядывая так критично, что Алине хочется зашипеть.

– Скука смертная, – та жмёт плечами. В своём маленьком чёрном сарафане с выглядывающими пятнами-рукавов и воротником белой рубашки она кажется героиней какой-то готической сказки. И такая непременно там должна найти своего героя. Зная, как Женя заглядывается на одного из сокурсников, Алина недоумевает, где у того вообще глаза. Впрочем, несложно догадаться, на самом деле: Давид смотрит в книжки, а всё свободное время проводит за исследованиями в области некромантии и портальной активности. Юное дарование Академии. Женя к нему периодически наведывается, чтобы после в комнате вздыхать, что ей, видимо, следует улечься на стол с развороченной грудной клеткой, чтобы Давид, наконец, обратил на неё должное внимание.

– Луперкалии проходят в три этапа, – звонко начинает Зоя, повернувшись на носках и показывая один палец. Убедившись, что всё внимание соседок сосредоточено на ней, она продолжает: – «Сочетание». Мы, ведьмы, выбираем себе партнёра. Вся интрига кроется в том, что мы не знаем, с кем же нас сведут тёмные силы.

Судя по мелькнувшей улыбке, Зоя как раз знает, с кем её сведёт тёмная сила в этот раз. Но Алина предпочитает смолчать, тем самым побуждая продолжить, хотя смущение накатывает волнами: как это, не знать, с кем проведёшь подобный праздник?

Всякий День Святого Валентина она мечтала провести рядом с Малом или хотя бы получить от него валентинку. Безо всякого дружеского подтекста. В своих мечтах они непременно вместе ходили на танцы и гуляли до самого рассвета, целуясь под ночным небом.

Мечты глупой человеческой девчонки.

Алина сгоняет их, как насланный морок.

– На колдунах будут маски, – подсказывает Женя, заметив её замешательство и не догадываясь об истинных причинах. – Во вторую ночь мы отправляемся в лес, чтобы провести время до рассвета под луной. Этот этап именуется «соблазнением», пускай надлежит воздерживаться. Но на деле почти никто не этого не делает.

– Ну, а в третью, – Зоя тянет слова, и глаза её хитро поблёскивают, – мы отдаём дань сути этого праздника. Охоте.

Пожалуй, всякие валентинки можно было сжечь за ненадобностью. Или чтобы хоть как-то оправдать жар, поднявшийся к лицу. Алина обращается ко всем силам, чтобы не покраснеть. Но кто-то ей благоволит, потому что Зоя возвращается к выбору наряда, а Женя пересаживается на свою кровать, скинув туфли. Никто не замечает, как сама Алина тушуется. Совсем как на недавней вечеринке, где, видимо, была репетиция.

Она прокашливается.

– А Давид примет участие? – интерес осторожный, с деланным безразличием.

Женя замирает, прежде чем жмёт плечами.

– Участвуют, как правило, все.

Ну конечно.

Добровольно-принудительная форма. Кто бы сомневался.

– А если… – она слова подбирает с ещё большей скурпулёзностью, не зная, как спросить, не выставив себя идиоткой: – А если я не готова?

Зоя оглядывается через плечо. Если кто-то из них присвистнет, то остаток жизни проведёт в обличие какой-нибудь мерзкой жабы с бородавками.

Кажется, это читается по глазам, потому что Зоя только щурится:

– Самое время перестать сомневаться. Или ты всё ещё цепляешься за догмы Лжебога?

Алине хочется сказать, что догмы Аны Куи едва кто-либо мог подвергнуть сомнению. А она с крайней строгостью относилась к поведению своих воспитанниц. Не суть важно, что все годы под своей крышей она укрывала полуведьму.

– Я рассчитывала, что мой первый раз пройдёт… особенно? – проклятая бездна, она всё-таки краснеет!

– Поверь, такое запомнится, – Зоя усмехается.

Женя на неё шикает. Та кривится и отворачивается. Конечно, ей рассуждать куда проще. Ведь и участвовать в подобном она явно будет не впервые.

– Ты вписала своё имя в Книгу Зверя, – тихо говорит Женя. – Это предполагает то, что ты готова.

А то. Так готова, что поседела!

Ту ночь лучше и вовсе не вспоминать.

Алина хмурится и тянется к сложенным на краю трюмо записям. В конце концов, никто обучение не отменял, так ведь? И это поможет отвлечься от всяких смущающих и сомнительных праздников вместе с угрызениями совести. Хоть сколько ни отрицай, большую часть жизни Алина мечтала, чтобы у неё всё сложилось с Малом. И свой первый раз она видела только с ним, доверяя больше, чем кому-либо, и ныне на языке оседает противная горечь от осознания, что тому всё-таки не бывать. Но даже это не способно отвлечь от истерзывающих разум домыслов! Хочется послать всё в сам ад, к Тёмному Владыке, будучи обременённой теориями и догадками. Хотя, в самом деле, она сама не сможет объяснить, почему оказывается так важно разрыть эту могилу. Неужто оговорка озлобленного на заточение демона в самом деле так подействовала?

«Проклятая кровь Морозовых»

«Эти глаза. Я помню. Я помню тебя»

Может ли их миру грозить опасность? Или же…

Алина кусает губы. Так ли далеки были идеи Чёрного Еретика от её собственных? Жажды свободы от дьвольского гнёта и его же запретов? И не только его.

– В прошлом году отец Ланцов так и не смог уговорить Дарклинга принять участие. Делаем ставки на этот? – вдруг тянет Женя, своими словами выливая ушат ледяной воды Алине за шиворот. Она смаргивает всякое оцепенение, оглядываясь, но не успевает раскрыть рта.

– Да и в этом не уговорит, – хмыкает Зоя. – Хотя спит и видит, как бы остепенить его даже таким дурацким способом.

Алина понимает, что никак не сможет сейчас сосредоточиться на рунических связях при всей необходимости залатать дыры в своих знаниях, хотя очень хотела настроиться на то, чтобы уткнуться в книгу и не думать ни о каких Луперкалиях, своём первом разе и истлевших надеждах. Вместо этого она снова берётся за расчёску, прокручивая в голове сказанное. Жрец и… что? Дарклинг? И Луперкалии?

Видимо, всё замешательство отражается на её лице, потому что Зоя смеётся, прикладывая к себе вешалку с тёмно-синим платьем, расшитым тонкими серебряными нитями. Кажется, что металл и вовсе стекает.

– А ты и не знала ведь.

– Откуда мне такое знать? – бурчит Алина. Но любопытство пересиливает: – Зачем вообще пытаться втянуть Дарклинга в подобное? Он же…

Она чертыхается. Ладно, старым его никак не назвать. Если только не окажется, что он куда старше, чем пытается казаться на самом деле. Сколько? Шесть веков, если Алина окажется права? Неплохо сохранился.

– …преподаватель, – заканчивает она неуверенно.

Зоя отмахивается от этих слов, как от несусветной глупости. Платье отправляется обратно в шкаф.

– Можно подумать, что кому-нибудь бы этого не хотелось.

Алина тихонько прокашливается, стараясь не вспоминать тот же кабинет, чужую хватку на руке, пока Дарклинг обрабатывал ей царапину и смотрел так пристально, что у Алины едва не расплавились все кости; или его руки на плечах, когда он защитил её от демона. Не то чтобы Зоя не права…

– Согласна, – добавляет Женя, хмыкнув. – Это был бы интересный опыт.

Вот уж…

Стоит попытаться найти в голове хоть какой-нибудь довод в пользу абсурдности самой мысли, но кроме недопустимости подобного между учащимся и преподавателем Алина не может ничего выдумать. Не станет же она выкладывать свои подозрения и надеяться на одобрение? Зоя её с грязью смешает под свой переливчатый смех. Так себе идея.

Видимо, все эмоции всё так же отражаются бегущей строкой, потому что Зоя неожиданно продолжает пояснять. Как полоумной, конечно.

– В это время никакие запреты не действуют. Да и у нас границы крайне размыты, Старкова, ты не в мире смертных, где подобное попирается законом. У нас заключаются браки со значительным возрастным разрывом. Луперкалии же… весёлый досуг. А вот отец Ланцов кого только не сватал Дарклингу. И этот праздник – ещё одна попытка. Вдруг свезёт настолько, что Дарклинг влюбится, женится, и получится отослать его куда-нибудь подальше от Церкви? В крайнем случае, может, кто-нибудь ухитрится его приворожить?

– Что? Зачем?

Зоя замолкает. Алина недоуменно мотает головой, глядя то на неё, то на Женю и ощущая себя глупым сурикатом.

– Ты ведь чувствуешь это? – вдруг спрашивает последняя, приподнявшись на локтях.

– То, что он таинственная сволочь? – откликается Алина, а затем добавляет: – Я чувствую… его силу.

Даже больше, чем следовало бы. Шум леса, беспроглядная тьма небес. Ощущение расколовшейся под ногами земли.

Женя кивает.

– Дарклинг могущественен. Возможно, могущественнее всех здесь, пусть это не так явно. Но только слепой не ощутит в нём эту магию. И она, и его авторитет в Академии, как и в самой Церкви, являются серьёзной угрозой для положения нашего Жреца. Особенно в связи со скорым визитом Антипапы. И ему было бы выгоднее сослать Дарклинга куда-нибудь подальше.

Думается, что всем было бы выгоднее отослать Дарклинга куда-нибудь подальше. Алина лишь мычит задумчиво что-то вроде «ну удачи ему», в голове снова обсасывая каждую услышанную ранее фразу, словно отполированную кость.

«Его сила так же была заперта за девятью печатями, в людском мире. И каждая из этих точек является несоизмеримым источником тёмной энергии»

Мог ли быть такой источник поблизости? Нет, она всерьёз считает своего преподавателя демонологии кем-то столь древним? Возможно, тем самым колдуном? Чёрным Еретиком? Ильёй Морозовым? Или кем-то из его рода?

Чтоб провалилась Батибат со своим длинным языком!

Да вездесущий ад, у неё так голова лопнет.

Алина глубоко вздыхает и тянется к записям. Пожалуй, не так она представляла обучение в академии для ведьм.

***

В выбранном для «Сочетания» зале свет приглушённый, разливающийся янтарными каплями от массивных люстр. Они висят под самым потолком, похожие на гроздья сверкающих ягод.

Шёлковая лента так и грозит выскользнуть из пальцев; гладкая и блестящая, она переплетается с другими такими же, красными и белыми, – все они завязаны вокруг массивного столба, что стоит в самом центре. Алина успела прочесть достаточно, чтобы иметь хотя бы отдалённое представление о грядущем. Но всё равно по коже стекает волна мурашек, касанием серебряного языка, стоит увидеть расставленные вокруг столба стулья. И восседающих на них колдунов, чьи головы, как сказала до того Женя, действительно увенчаны волчьими масками. Алина понятия не имеет, почему проведена параллель именно с «Красной Шапочкой», но пытаться разглядеть под ними хоть что-то бесполезно.

Все колдуны, как один, облачены в чёрное, а руки скрыты перчатками – и всеми догадками изломайся в попытке понять, кто есть кто. Алина, глядя на них, застёгнутых наглухо, в своём маленьком чёрном платье без рукавов вдруг ощущает себя голой. И, несмотря на присутствие иных ведьм и их раздающиеся со всех сторон смешки, одинокой.

– Не робей, Старкова, – над ухом раздаётся шёпот Зои.

Алина оборачивается, крепче сжимая ленту в пальцах. Зоя усмехается: в жесте больше желания проехаться по её смущению, нежели поддержки. Но это помогает Алине расправить плечи и отвернуться со всем пренебрежением, впитанным в этих стенах.

Когда стоящий на балконе второго этажа отец Ланцов возвещает начало первого этапа празднества, Алина знает, что он скажет: правила просты до безобразия, как в детской игре.

Танцуй, пока играет музыка.

Алина сглатывает, думая о том, что будет, когда она стихнет. В детстве полагалось занять стулья, но здесь…

Она подавляет желание на миг закрыть глаза.

Она вписала своё имя в Книгу Зверя.

Она билась с демонами.

Дьявола задери, что такого, если она окажется на коленях какого-то колдуна?!

Вдох. Выдох.

Никаких наставлений Аны Куи в голове. Ни лица Мала, ведь так не вовремя всплывают не прошенные воспоминания вместе с увядшими ростками первой влюблённости!

Возможно, стоило выпить чего-нибудь крепкого перед началом.

Алина кривит губы, усмехается, втискивает себя в роль смелой и безрассудной, в шкуру ведьмы. Тёмная помада делает её гротескнее – об этом она думала, смотрясь в зеркало перед самым выходом. Ранее она казалась осколком мира людей, но разве теперь не поползли по этому стеклу антрацитовые трещины, выплёскиваясь ядом мира потустороннего, к которому Алина принадлежит на целую половину?

Она не знает, добрый ли то знак. И верная ли эта категория: расценивать подобное в качестве благого знамения.

Но начинает играть музыка, и ей становится не до кольцевых размышлений: звуки скрипки затягивают в водоворот сначала неспешных движений, наклонов и поворотов. Алина вдруг ощущает себя тем самым ядом, что течёт по жилам. Перед глазами мелькают волчьи маски, лица ведьм, их тёмно-накрашенные губы и такая толща высокомерия в глазах, о которую расшибёшься, точно рыба о лёд. Ленты переплетаются друг с другом, а музыка, словно игривая девица, тянет за собой, как хватала бы за руки во время проведения всякого ритуала, где они, рабыни ночи, вот-вот утратят рассудок и здравый смысл; сбросят его, как кожу, чтобы слиться с тёмной энергией сущего.

В лёгких отчего-то начинает гореть, а каждый последующий вдох не приносит облегчения.

Алина видит переплетение белого, красного и чёрного, перебирая ногами в диковинном танце, но вовсе их не чувствуя. Кожа зудит от ощущения потусторонней силы, от могущества древних лесов и чего-то, что доступно лишь за гранью, пересечь которую можно лишь единожды.

Насколько она близко подошла?

Смотрят ли на неё колдуны?

Чудится, что смотрят они, а с ними – и весь мир, и кромешный ад. В ином случае Алина бы подумала о том, что под последнюю категорию определённо попадает отец Ланцов, но ныне ей не до полных едкой токсичности размышлений.

Лента из рук едва не выскальзывает, когда музыка обрывается. Резко, как лопнувшая струна. Расширившийся до немыслимых широт мир одним движением схлопывается, вновь становясь всего лишь залом в стенах Академии; всего лишь залом во время проведения старого римского праздника, итогом которого станет немыслимая для умов простых смертных вакханалия.

Первозданное могущество более не распирает кости, не шумит листвой в голове, как без того гуляющий в ней ветер.

Алина застывает, пытаясь поймать ускользающую нить времени, чтобы войти в этот поток: секунды оказываются текучей смолой и патокой, липкой карамелью, а она в них увязла, как насекомое.

И выбираться сил нет совершенно.

В голове гудит. Но что это? Влияние музыки? Алина достаточно времени провела в этих стенах, чтобы ощутить магический зов. Только едва это умаляет множество роящихся в голове вопросов.

Время возвращается на своё место щелчком, смехом, скрипом сдвинувшихся стульев, стоит излишне пылким ведьмам приземлиться на чужие колени.

Алина, дыша глубоко и надрывно, обнаруживает, что осталась стоять одна. И только её все и ждут, пока она, замерев, словно вкопанная, стоит перед единственным оставшимся свободным волком.