Текст книги "Не ходи в терновый лес (СИ)"

Автор книги: starless sinner.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== i. страх. ==========

монстр чащу с рожденья ищет,

знать не зная, что чаща есть – где-то высится над долиной.

поиск чащи – уже как лес; широченный, дремучий, длинный.

– мглистый заповедник

Шкатулка выглядит форменным издевательством.

Поначалу задание казалось безделицей: реши загадку и колдуй на здоровье. Или нездоровье окружающих. Но ночи сменяли друг друга, а конфигурация так и оставалась закрытой.

Порой Алине чудится, что эта штука смеётся над ней, совсем как Вещие сестрицы.

– Она заменяет тебе плюшевого медведя, Старкова? Или с кем там ночами спят маленькие смертные? – глаза Зои сверкают сапфировым, и это было бы воистину красиво, не будь их обладательница, по мнению самой Алины, выползшей из самого ада бестией, что решила открыть его филиал лично для новенькой. И обожглась достаточно, чтобы теперь кусаться одними словами: ревностными, злыми, полными сладкой, приторной елейности, от которой кожа Алины должна на глазах сгнить. И стоило бы остальных опасаться, но Женя не так ядовита, а Надя слишком пассивна и подавляема авторитетом негласного лидера, пускай их способности сирот сплетены между собой в плотный магический кокон.

– Мы бы и ему устроили званый приём, – продолжает Зоя, складывает на груди красивые руки, чёрными ногтями по локтям постукивая. Очевидно, всё ещё злясь за то, что не может влезть к Алине в голову. – Совсем как тебе.

Знатная была ночка. До тех пор, пока Алина не ткнула заносчивым ведьмам на их место. Пускай она полукровка и многого ещё не знает – её силы возросли в разы, хотя высший жрец всё так же спит и видит, как бы выставить полукровку вон с позором.

Конфигурация жжёт ладони нерешённой проблемой, сплошной занозой во всё предплечье, словно ведьминой меткой, которой и в помине нет, но Алина отвечает:

– Если тебе так хочется поупражняться в остроумии, можешь пообламывать зубы о кабинет под номером девять, – и отбивает спокойно, почти улыбаясь, что лукавый бы ей гордился. Академия со своими варварскими обычаями учит её хладнокровию. Иначе полукровке-ведьме, записавшей своё имя в Книгу Зверя, не выжить. Или быть в глазах этих заносчивых девиц на дне, что глубже самого ада.

Алина поднимается с постели, прежде чем Зоя находится с ответом, и, захватив шкатулку, покидает общую спальню.

Всё равно в этом плотном ядовитом облаке ей решения не видать, совсем как в сигаретном дыму Абсолема.

***

Коридоры Академии заводят её всё глубже, словно закручиваемые витки спирали. Алина подозревает, что всё дело в наложенных внутри чарах – незримых искусствах! – потому что плутает она около часа и ни разу не оказывается в том месте, где ранее проходила.

От тяжести шкатулки ломит кисти рук, но она вертит её с упрямством ребёнка, вознамерившегося сломать разозлившую её игрушку. Видимо, Академия устаёт от этих потуг, потому что Алина отвлекается от выпуклых рожков, оказавшись перед дверями библиотеки – одного из немногих мест здесь, пусть и безмолвного друга. На долгую секунду ей вдруг становится тошно. Вот бы не было пробуждения её силы под крылом Аны Куи. Вот бы не было этого всего! И хочется всё бросить и вернуться в обычную школу, поговорить с Малом, вновь стать просто-Алиной, лучшей подругой и девочкой-тенью, которой не надо бороться за место под кровавой луной; не надо доказывать что-то отвергаемым её чистокровным ведьмам и колдунам из-за своего происхождения. Высший жрец Церкви Ночи не говорит прямо, но слишком очевидна его неприязнь.

Вполне себе взаимная, потому что сколь бы ни пытался он окружить себя лоском – всё равно остаётся тщедушным стариком.

Алине претит само место ведьмы в вековой иерархии, подобное месту собаки, пока во всём и всюду главенствовали колдуны, всё ещё считая, что женщина – второсортна и глупа. И ей положено стоять за спиной.

Секунда проходит. Алина хмыкает и толкает двери. Если ответа не найдётся среди пыльных страниц, то у неё большие неприятности.

Библиотека ей нравится: дух таинственной, неизведанной магии витает меж стеллажей, тёмных и высоких, пусть и лежит на некоторых вековая пыль. Алина бы не удивилась, будь и она чем-нибудь заговорена для подобных ей, излишне любопытных студенток.

На огромном овальном столе набирается достаточно увесистых фолиантов, чтобы не выбираться из этих стен ближайшую неделю. Книги обтянуты ремнями, замками и кожей, шероховатыми под пальцами царапинами и изъеденностью временем. Пахнет сандалом, старой бумагой, ведьмиными травами, от которых щекочет в носоглотке, и вовсе не предназначенных для улучшения пищеварения. В гербариях, сложенных в тяжёлые папки, засушены вовсе не васильки и анютины глазки.

Алина практически верит счастью своего уединения, когда на периферии мажет движением. Как бы выругались ведьмы? Сатана её задери? Или это можно посчитать богохульством?

Алина чертыхается, оглядываясь.

Стоящий около стеллажей преподаватель демонологии едва удостаивает её взглядом. Причина обломанных зубов Зои о дверь кабинета под номером девять.

Причина мигреней самой Алины, ведь мало кто в Академии был рад её появлению. В том числе и Дарклинг.

Собственная вредность, оскаливающаяся зубасто, велит отвернуться и заниматься своим делом, ведь не видать ей ворожбы в этих стенах, если не откроет шкатулку. Ей кажется, что внутри она обнаружит послание от Высшего жреца в духе того, что любая чистокровная ведьма расправилась бы с этой задачей в десять раз быстрее.

Но если и есть в мире более неразрешимые и зубодробящие загадки, то к одной из них Алина обращается в эту секунду:

– Тёмного вечера, сэр.

– Не слишком ли поздний даже для ночных созданий час, чтобы засиживаться тут?

Юные ведьмы поговаривают, что будь у смертного греха голос, то он бы звучал именно так.

Мрак библиотечных проходов обнимает Дарклинга за плечи, волочится следом, как побитый, но верный пёс, когда он подходит ближе, облачённый в ту же черноту одежд. Имя немым зовом, запрещённым заклинанием раскатывается на языке.

Дарклинг. Имя или титул? Никто не знает.

– Для того, чтобы решать задачку Высшего жреца, никогда не поздно, – Алина ему отвечает тоном в тон, ведь каждый здесь на неё смотрит свысока. На первом же занятии по демонологии Дарклинг раскатал её вопросами прилюдно, под всеобщее хихиканье, похожее на перезвон тех колоколов, которые ознаменовывают скорое сожжение. Зоя насладилась тогда возможностью ответить за неё сполна.

Алина крепче сжимает челюсти, не позволяя дежурной улыбке исчезнуть с лица, и не смеет отвести глаза. Серые, кварцевые глаза Дарклинга в жёлтом, почти рыжем свете кажутся камнями оникса.

Пусть он красив до неестественности; до желания никогда не отводить взгляда и отвернуться тут же. Пусть в нём таится загадка, привлекающая к себе опасностью огня глупых мотыльков. Алина знает, что отторгаема им, как пятно на его идеально выглаженной рубашке, своим нахальством и нежеланием подчиняться древним устоям.

Дарклинг поднимает со стола шкатулку. Она выглядит гротескно в своей неуместности в его руках, не защищённых перчатками. Кончик языка покалывает любопытством, словно рвущимся с него заклинанием:

– А что вы тут делаете в столь поздний час?

Дарклинг ведёт плечом, что может означать и то, что отвечать он не намерен, и то, что его времяпрепровождение не стоит озвучивания. Алина всё ждёт, когда же услышит нечто высокомерное в ответ на её потуги со злосчастной шкатулкой, что бы в ней ни таилось. Что-то вроде того, что коли нет ума, то не стоит и пытаться. Впрочем, её внутренний голос своим ехидством справляется за них всех.

Она едва не подпрыгивает, когда Дарклинг задумчиво произносит:

– Эту шкатулку не открывали многие годы, – длинные пальцы проходятся по выпуклым рожкам конфигурации. – Столетие, если не сказать больше.

– Вы так намекаете, что мне лучше всё бросить? – мрачно интересуется Алина.

– Отнюдь, – Дарклинг поднимает на неё глаза, и под его пронизывающим взглядом становится неуютно. – Но дело не в математике, вероятностях или заговорах, и не в наложенных проклятьях, которые вы ищете среди пыли.

Алине чудится, что свет вокруг померк, словно следующие за Дарклингом тени расползлись вокруг, оседая на стенах кляксами; чудится их шёпот.

– Всё дело в магии, – он понижает голос, и от этого почти шёпота по спине стекают мурашки тем расплавленным металлом, которого, по поверьям, должна бояться нечистая сила. Серебро гладким языком вылизывает позвонки.

– Она течёт в ваших жилах, Алина. Прислушайтесь к ней, – Дарклинг приподнимает углы губ в намёке на улыбку и возвращает шкатулку ей в руки.

Алина чувствует себя чертовски глупо, радуясь, что хотя бы не распахнула рот. И только запоздало реагирует, когда Дарклинг нажимает на дверные ручки:

– Вы мне сейчас помогли? Или это мой разум помутился от местных зловоний?

Его усмешка из-за плеча полосует пастью самого ада.

Алина подавляет желание передёрнуть плечами и избавиться от этого наваждения, окутавшего её, словно пары приворотного зелья. Потому что она – всё ещё та самая выскочка-полукровка.

– Я лишь дал совет. А приведёт он вас к успеху или смерти – почём мне знать? – Дарклинг пожимает плечами. Тени волочатся за ним плащом, истлевая чернилами в воде, стоит дверям захлопнуться.

Алина раздражённо выдыхает. Где-то в недрах проходов лопается плафон.

Что ж, баланс соблюден.

***

Наверное, стоило всё же прислушаться к части слов Дарклинга. Той, что о смерти. Возможно, он этого и желал?

В конце концов, разве могло быть в шкатулке хоть что-то хорошее, если ей вручил эту загадку Высший жрец? Знал ли, что заперто в недрах конфигурации, сам Дарклинг?

Конечно же, едва думается Алине, там оказался демон. Омерзительный, с крючковатыми когтями, проваленным словно от последней стадии сифилиса носом и смрадным дыханием, вырывающимся из зубастого рта.

Он что-то бормотал, и среди полной тарабарщины неясного ей языка, Алина смогла различить два слова.

«Проклятая кровь». Что бы это ни значило. Не то чтобы у неё было время задумываться об этом. Или задавать вопросы существу, которое томилось в плену около века. Или больше, если верить словам Дарклинга.

И, конечно же, всё это великолепие произошло на глазах Вещих сестриц. Нельзя сказать, что Алина не была благодарна Зое, которая в считанные минуты повязала демона и заперла его в случайно подвернувшуюся бутыль. И если Алина не хотела выглядеть не впечатлённой, то ничего не вышло. Взъерошенная, посреди навеянного бардака в их общей спальне, она выглядела наверняка напуганной оленихой, так некстати выскочившей на трассу.

– Учись, Старкова, – отчеканила Зоя, довольно улыбаясь и перебрасывая бутыль из руки в руку под триумф своих же сестричек. Впрочем, Женя смотрела на Алину с едва различимым сочувствием.

– Хотя, это было неожиданно, – добавила Зоя задумчивее.

– И что там мог делать демон? Неужели Высший жрец не знал об этом? – спросила Женя, заплетая пряди своих огненных волос в мелкие косички. То и дело мелькали выкрашенные бордовым ногти, в полумраке похожие на агатовое стекло.

Зоя пожала плечами и поставила бутыль на тумбочку, рядом с лампой, будто какую-то незначительную мелочь. Конечно, ей бы хотелось казаться именно такой: бесстрашной и всезнающей. Но все чего-то боятся.

– Понятия не имею, – отмахнулась она с той небрежностью, за которую Алине сразу расхотелось её благодарить.

В конце концов, случившееся сыграет Зое на руку. Наверняка к завтрашним занятиям об этом будет знать вся Академия.

Наверное, поэтому Алина собралась как можно быстрее и ушла. Подальше от комнаты, ворожбы и этих сжимающихся стен. А устроенный кавардак эта повелительница демонов легко устранит сама.

По крайней мере, только собственным желанием сбежать как можно дальше от своей же промашки можно объяснить, как Алина оказывается перед дверьми старой школы. Часы показывают начало седьмого, и становится различимым стрёкот сверчков в глубоких сумерках. Она оглядывается вокруг.

Всё та же лужайка, пожухлые, но из последних сил пытающиеся выглядеть презентабельно клумбы. Мрачная красота Академии привила (навязала?) Алине иной вкус, и ныне обычная, человеческая школа кажется обшарпанной. Какая же она предательница!

Как легко оказалось променять прошлую жизнь на нечто, полное загадок, опасности и ежедневной борьбы не то, что за жизнь. За уважение.

Она вдруг чётко понимает, как устала. Пальцы впиваются в ремень маленькой сумки, висящей на плече. Ничего не хочется.

Возможно, сесть на ступени и сидеть так до рассвета, пока не окоченеет от ночного холода. Может ли ведьма окоченеть? А полуведьма?

Двери вдруг распахиваются. Алина вздрагивает, когда безошибочно узнаёт в зияющем проёме чужой силуэт. Мал.

И он ей улыбается.

***

Когда пришлось делать выбор, Алина отказалась.

Ей не хотелось выбирать между старой жизнью и желанием раскрыть свой магический потенциал. Вычеркнуть прошлое одним махом сложно, даже если перед носом открываются перспективные двери. Сомнительно перспективные, но всё же двери.

(Порой за ними таится что-то хуже ночных кошмаров и что-то хуже смерти, но об этом Алина узнает гораздо позже.)

Поначалу всё выходило довольно сносно. Насколько может быть сносной попытка жонглировать раскалёнными углями. Но Алина не отчаивалась, Алина сражалась, старалась, пока не поняла: выбирать всё же придётся. И выбор не слишком-то благороден для той, кто крепко сшил свою жизнь с тёмной стороной.

Отвратительный он, этот выбор.

В особенности для той, кому пришлось отказаться от единственного лучшего друга, потому что у вселенной всегда было слишком выдающееся чувство юмора, и как она могла не пошутить и здесь? Не столкнуть их лбами горькой истиной?

В жилах Мала текла и течёт кровь охотников на ведьм. Тех, кто преследовал и сжигал, и четвертовал, и верил в истинность своей цели. Не сказать, что иная сторона была преисполнена благородством, но ненависть за века проросла слишком глубоко. Алина бы посмеялась, что нарочно такое не придумаешь, но смешно ей тогда не было вовсе. И если бы их происхождение не могло помешать проросшей привязанности, то допущенные ошибки напрочь отрезали все возможные выходы.

Пускай и их дружбу как таковой не назовёшь. Сложно дружить, когда один из двоих действительно дружит, а второй то и дело заглядывает в рот, мечтая о большем.

Алина приняла верное решение.

Она говорит это себе день ото дня, вспоминая всю тяжесть разрыва.

Она знает, что поступила правильно.

Но от этого улыбка Мала для неё менее болезненной не становится.

– Привет, – только и говорит она, пока он спускается. Высокий, широкоплечий, с сияющими глазами и этим очаровательным шрамом на подбородке. Алина любила каждую черту в нём, собирая их в картотеку собственных воспоминаний, как после – ингредиенты для варева в котёл.

Проще думать в прошедшем времени.

– Ты пришла! – восклицает Мал так радостно. Будто бы ждал её. Алина охает, когда крепкие руки обхватывают её и отрывают от земли, вскружив.

– Пришла, – только и выходит просипеть, вцепившись ему в шею, словно она снова та самая девочка-тень. Девочка-серая мышь. Девочка, у которой не поседели волосы, когда она написала своё имя и повязала себя с древней сутью мира.

Девочка. Не ведьма. Не ночной кошмар. Не шёпот меж деревьями в ночном лесу.

– Я так скучал по тебе, – Мал опускает её, но не размыкает рук. И Алина вдруг понимает, что сердце колотится о рёбра, пока в ушах грохочет кровь. Как он может ей радоваться? Как он мог скучать, если при последней встрече прогнал злыми словами, словно нечистую силу?

Алине щиплет глаза. Она смаргивает слабость.

– Я тоже скучала. Но, Мал…

Задать вопрос оказывается очень сложно.

– Ты, что, больше не злишься?

Он снова ей улыбается, и пусть на небе нет ни намёка на солнце, ведь по часам уже совсем вечер, но вот же оно – в его улыбке.

– Как я могу? – и прежде чем Алина успевает ответить, он тянет её в сторону здания. – Пойдём же скорее, праздник вот-вот начнётся.

Она оторопело моргает. Снаружи нет никакого намёка на праздник, да и по датам Алина не может вспомнить, что они могли праздновать в это время: в те славные годы, когда в ней было больше человека, чем ведьмы. Заглянуть за плечо Мала через распахнутые двери не получается.

– Праздник?

Вот бы над ней потешались сестрицы, заслышав этот голос. Словно кто-то подбил птицу.

– Да, – Мал всё ещё улыбается. Она чувствует эту улыбку в его голосе. – Твой праздник.

***

Перед глазами мелькают знакомые лица, пока Мал тянет её за собой, по выученным до последнего шкафчика коридорам. Кто-то тянет к ней руки и искренне улыбается.

Алина вздрагивает, когда из-за двери на неё налетает Руби и крепко обнимает. Кажется, трещат кости. Она мимолётно оглядывается. Нигде нет украшений, пускай Мал и сказал за праздник, а ведь каждый раз они клеили эти бумажные гирлянды и расклеивали вереницу шкафчиков, развешивали плакаты по стенам.

– Мы так по тебе скучали! – Руби восклицает высоко, но столь естественно, что Алине хочется себя ущипнуть. Именно это она и делает, но ничего не происходит. Реальность остаётся реальностью. Мал над ней смеётся. А Руби, та самая Руби, которая бесстыдно флиртовала с ним перед Алиной, а при её виде лишь нос кривила, взаправду ей рада.

– Какие у тебя волосы! Где ты так покрасилась? – восклицает она скорее восхищённо, нежели завистливо. Алина невольно приглаживает пряди на плечах.

– Попался хороший мастер, – отвечает она уклончиво, внутренне кривясь. Да уж, такой хороший. Рогатый.

Кажется, по пути в школу она провалилась в кроличью нору. Или переела пирожков с теми самыми ягодами, из которых было выложено заманчивое «Съешь меня!». Возможно, в начинке крылось не волшебство, а обычные галлюциногены.

– А что происходит? – она спрашивает почти беспомощно, заставляя себя прощупать след заклятий. Но ни в воздухе, ни на стенах не ощущается присутствия магии.

– Как что, дурочка? Или ты ей не сказал? – Руби возмущённо поворачивается к Малу.

– Я сказал! – возражает тот, вскинув руки.

Алина смотрит на них поочерёдно. Вокруг собирается слишком много людей, любопытно перешёптывающихся, и вместе с этим нарастает шум, от которого внутри стягивается пружина из напряжения. Мал словно это чувствует и вновь утягивает её за собой, из коридора в коридор, не позволяя никому к ним подступиться. Алина спешит следом, благодарная за эту передышку, пока не врезается ему в спину.

– Я ничего не понимаю, – выдыхает она то ли капризно, то ли растерянно.

Мал поворачивается, опираясь лопатками о двойные двери. Приглядевшись, легко вспомнить, что они около спортзала. Алина помнит все танцы, проводимые там, на каждую значимую в году дату. Дивное время, состоящее из пьяных подростков, пунша и попыток кого-нибудь из друзей Мала её облапать, чтобы днём позднее дразнить «плоскодонкой». Ныне Алина себя такой не ощущает, будто проснувшаяся магия подпитывает её день ото дня.

– Мы празднуем твоё возвращение, – тихо говорит Мал. Сложно не вздрогнуть, когда он берёт её лицо в свои ладони. Алина вновь чувствует себя оленихой, но теперь под прицелом кованого наконечника стрелы, смотрящей прямо между глаз. Сердце заходится галопом: от всех событий, от близости Мала, от его голоса.

Он рад ей, он рад ей, он рад ей.

Ей не нужно возвращаться обратно, ведь здесь её дом.

– Я думала, ты никогда не захочешь меня видеть, – она шепчет, обхватывая его плечи. Мал слишком хорошо понимает её. Всегда понимал.

Поцелуй выходит по-детски неуверенным, но таким желанным. От него пахнет так же, как и раньше: немного хвоей, немного мускусом и мятной жвачкой.

Алина приподнимается на носки, ощущая, как трепещут собственные ресницы. Сердце, кажется, и вовсе остановится.

– Как я мог? Я ведь так долго был слеп, – Мал шепчет ей в губы, гладит большими пальцами по щекам. – Теперь всё будет хорошо. Осталась ведь самая малость.

Алина с трудом открывает глаза. Ей не хочется, чтобы это мгновение заканчивалось; чтобы окружающий гомон влился в уши сквозь плотную вакуумную завесу. Слова Мала она едва слышит, околдованная.

– Самая малость? – переспрашивает тихо, уже не думая о проклятой конфигурации и собственных неудачах. Не думая о насмешках Зои, туманных словах, брошенных ей в библиотеке Дарклингом, или презрении проклятого жреца.

Мал кивает. В его взгляде столько нежности, что Алина едва не скулит, как пёс, которого наконец приласкали.

– Да, – он берёт её руки в свои и шагает спиной назад. Двери в спортзал распахиваются.

Алина шагает за ним, всё ещё очарованная. И не сразу замечает, что вокруг действительно становится очень, очень тихо.

Она оглядывает слишком тёмное помещение. Не слышно музыки, а подвешенный под потолком шар вовсе не крутится. Не совсем похоже на праздник. Вокруг них, ближе к стенам стоят школьники. Алина замечает Руби и неуверенно ей улыбается.

Ответная улыбка почему-то заставляет внутри всё сжаться.

Двери захлопываются.

Алина оглядывается, нахмурившись. Сквозняк? Ведь никого за спиной не было.

– Интересные фокусы, – бормочет она, поворачиваясь и вздрагивая.

Присутствующие смотрят на неё, словно на ягнёнка. Пойманного, так глупо зашедшего в ловушку. По спине ползут мурашки.

– Мал? – Алина ощущает в своём голосе проклятую беспомощность. – Мне здесь не нравится. Что происходит?

Этот вопрос ей самой начинает надоедать.

Но хватка на собственных запястьях вдруг становится крепче. Алина переводит на Мала взгляд и холодеет. Этот холод ползёт от самих рук, выше и выше, чтобы от плечей сползти к груди и поймать в оковы сердце.

В глазах Мала больше нет прежней нежности. Ей кажется, что в них даже мерцают отблески пляшущего пламени. Вовсе не согревающего.

– Всё хорошо, Алина, – говорит он леденяще спокойно. – Нам ведь осталось лишь очистить тебя от этой скверны.

***

Жарко. Больно. Страшно.

Ей не разобрать всех этих чувств, сливающихся в водовороте в один сплошнейший ужас.

– Мал, это не смешно! – Алина стучит руками по деревянной крышке того гроба или короба, в который её насильно запихнули. Сквозь прорези меж досками она может разглядеть, как все собираются в круг, а кто-то подкидывает к постаменту дров. Она видит Мала, который помогает огню разгореться.

Они её сожгут.

Сожгут. Как ведьму.

Какой же она была дурой!

– Мал, пожалуйста! – она взмаливается, стуча кулаками по деревянным стенкам, не чувствуя, как в кожу впиваются занозы.

Магия безмолвствует, словно в насмешку над её глупостью отойдя в сторону. Алина произносит заклинания, сбиваясь в словах, запинаясь от осознания происходящего. Такого не может быть. Мал бы не поступил с ней так. Нет, нет, нет!

– Алина, – он вдруг зовёт её, и Алина приникает к прорези, словно к источнику спустя бесконечные дни жажды.

– Мал, выпусти меня! Пожалуйста, – она сбивается дыханием, но нет, не плачет. Она не станет плакать, ведь чему помогут её слёзы? – Это дурацкая шутка.

– Всё скоро закончится, Алина. Но тебе придётся потерпеть, – он снова говорит с ней нежно, как минутами, а словно бы годами ранее за стенами спортзала, когда целовал её и говорил о собственной слепоте.

Когда заманивал её сюда, как скотину на убой.

Внутри голову поднимает что-то злое и тёмное. Алина поспешно давит это чувство в себе, но страх успевает раньше.

– Ты ведь не хочешь убить меня? – она сипит, продолжая пинать и кидаться на упрямо выдерживающие стенки.

– Всего лишь очистить, – произносит Мал и отходит.

Алина упирается ладонями о шершавые доски, тяжело дыша. Ей нужна магия. Ей нужна сила, иначе не выбраться. Иначе она задохнётся от ужаса или сгорит заживо. Как бы то ни было, сгорит. И прав был Высший жрец, считая её недостойной ворожбы. Правы были все. Глупая, глупая девчонка, возомнившая о себе слишком много!

Хочется закричать во всё горло, но его спазмирует обручем, стягивая. Перед глазами плывут круги, стоит сомкнуть веки. Думай же, думай.

Она запоздало слышит, как всхлипывает. В горле дерёт, царапает. Она в действительности и расплакаться не сможет.

– Пожалуйста… – шепчет надрывно. – Пожалуйста…

Кажется, что стены вокруг сжимаются, а голоса снаружи, полные ликования, нарастают. Как они рады её мучениям!

В груди вновь начинает ворочаться змей, полный агонии и ярости; полный желания сказать им, что она их всех достанет – обещанием и кровавой клятвой. Она сама станет пламенем, белым и ослепительным, словно солнечный огонь, сжигающий и лишённый милосердия.

Она сама их сожжёт.

Бросаясь из последних сил на удерживающие стены, ставшие камерой и ловушкой, и смертным приговором, Алина собирается крикнуть им звучные проклятья, оставить любую зарубку в этом мире, прежде чем обратится пеплом.

Слова застревают в горле, когда в прорезях между досками возникает знакомое лицо.

«Я лишь дал совет. А приведёт он вас к успеху или смерти – почём мне знать?»

Дарклинг.

Перед ней, за оградой из дерева, стоит Дарклинг.

Алина, кажется, задыхается.

– Алина, – зовёт он её, нахмурившись.

Право, сейчас она готова расплакаться.

***

Он выглядит взъерошеннее обычного, и в любой другой момент Алина решилась бы сказать ему об этом, но сейчас она ощущает только растерянность и слепую надежду.

– Дарклинг? – выходит только выдохнуть сипло. Алина поспешно добавляет: – Сэр?

Он хмурится, смотря на неё. Шум вокруг неожиданно становится тише, хотя куда закономернее было бы услышать возмущённые крики. Или вопли ужаса. Ведь вряд ли чистокровный колдун отличается излишним милосердием к смертным. Мог бы он разорвать их на части?

Алина старательно гасит пламя внутри себя, которое жаждет мучений тех, кто загнал её в угол. Стыд за свою жажду жестокости она ощутит позднее.

– Что вы здесь дел… – она сама не знает, почему решает спросить именно это, а не взмолиться о помощи. Возможно, потому что до последнего не хочет никого из них просить о чём-либо.

– Нет времени, – перебивает её Дарклинг. Кажется, что на мгновение он становится прозрачнее и незримее, будто призрак. – Ты спишь. И это тебе снится. Вы попались в ловушку Батибат.

В голове шумит, а дышать становится труднее из-за жара. Почему он не потушит огонь и не вытащит её?

Она с трудом соображает, будто её голова – мешок с травами. И вовсе не болиголовом или аконитом, а сорняками, выкорчеванными из земли да выброшенными за пределы теплицы.

Батибат? Тот демон? Но ведь Зоя заточила его! Алина поспешно вываливает весь сумбур своих мыслей, а потом замечает на периферии Мала.

Но не успевает и вскрикнуть.

Дарклинг, не оглядываясь, отбрасывает его взмахом руки. И становится ещё прозрачнее, чем был до этого, прежде чем с явным усилием возвращает себе прежний вид.

«Он с трудом остаётся здесь», – понимает с какой-то отстранённостью Алина. Той самой частью, что остаётся спокойной где-то глубоко внутри.

– Нет времени, Алина, – произносит он, предупреждая её вопли. – Это всё нереально, но в действительности ты можешь умереть от вполне реального разрыва сердца. Вы попались на удочку демона, как только он освободился. И теперь он пьёт ваш страх.

– Так почему вы не остановите её? В Академии полно преподавателей. И раз вы здесь, то можете меня вытащить?

Она едва не добавляет «пожалуйста». Пожалуйста, пусть это закончится. Пусть всё это предательство окажется просто дурным сном.

Дарклинг качает головой. Сквозь его кожу Алина может разглядеть лица школьников, полные какой-то жажды. Жажды крови. Её крови.

Но они стоят на месте, будто вмешательство Дарклинга поставило происходящее на паузу.

«Он сдерживает их», – с каким-то ужасом приходит осознание. И это требует усилий.

– Она закрыла доступ на жилой этаж, – Дарклинг заставляет её сосредоточиться на себе. Его кварцевые глаза сверкают, но с каждой секундой их свет становится всё блеклее. – Туда не пробиться извне. Пока мы тут говорим, она окучивает чарами всех студентов, и это подпитывает её силы. Я не смогу добраться до неё сейчас. Но смогу разбудить. Всего лишь раз, чтобы ты смогла поймать Батибат уже по-настоящему.

Если это не удалось Зое, о чём они вообще говорят?

Видимо, все сомнения отражаются на её лице.

– Прекрати, Старкова, – кажется, что в голосе Дарклинга раскатывается рык чего-то древнего и очень, очень сильного. По спине, помимо струяющегося пота, прокатывается волна мурашек. – Ты ведьма из древнего рода, а это всего лишь сон. Убеди себя и выберись из этого ящика, у нас мало времени.

Пожалуй, прикажи он сгореть заживо, Алина бы послушалась. Чтобы подумать об этом позднее, ей понадобится время, а значит, придётся выбираться.

Дарклинг исчезает из её поля зрения. Алина закрывает глаза и усилием заставляет себя дышать глубоко и спокойно. Сердце скачет в груди, как полоумное, и она приказывает ему заткнуться.

Всего лишь сон. Всего лишь кошмар, навязанный демоном.

Ладони обжигает, кожу щиплет, и она себя ощущает засунутой в духовку праздничной индейкой.

Не думать, не думать об этом. Она не ягнёнок, совсем нет. Не олениха.

Она ведьма. Из древнего рода. Пусть и полукровка, пусть и ненавистна.

В голове становится совсем тихо, как в библиотеке, куда она сбегает, чтобы побыть наедине с собой.

Дышать горячо. Пусть так.

Она ведьма.

Не добыча.

Сокрушение.

Алина открывает глаза на выдохе.

И с размаху выбивает доску ногой, выбираясь наружу. Лёгкие жжёт, но она вдыхает жадно, ненасытно, спрыгивая на пол и находя глазами Дарклинга.

Тот стоит подле, скрестив руки на груди. И кажется реальнее всего вокруг, словно якорь, единственно-верный. Алина цепляется глазами за каждую его черту.

Почему именно он пришёл? И помогает ей? Почему не другим – тем, кто так же попался в ловушку? Пострадал ли кто-то уже от проклятой магии озлобленной Батибат? Мысли кружатся в голове, сводя с ума. Алина обтирает руки о колени от копоти, не смея оглянуться, хотя ей очень хочется. Время кажется застывшим студнем, только налитым жаром и ужасом, и зловонием страха. Её страха.

Сквозь эту вязкую тишину просачиваются крики. Это Мал. Мал зовёт её. Но в его голосе нет злости, нет нежности или того холода, с коим он говорил о скверне внутри неё – только мольба и ужас.

– Не оборачивайся, – приказывает Дарклинг. – Смотри на меня и поднимайся.

Алина вздрагивает. Ещё раз. Ещё. Крики становятся громче. Ей чудится чьё-то рычание и хруст ломающихся костей. Кошмар перестраивается. Кажется, за спиной львиную долю спортзала утягивает в саму бездну. Чавкающую, перемалывающую очередную не-реальность, чтобы смочить её новой порцией токсина страха.

– На меня, Алина, – Дарклинг наклоняется и цепляет её пальцами за подбородок. Рука у него едва тёплая, а хватка цепкая. Алина сосредотачивается на ощущении и его голосе. На какой-то дикости в его взгляде, удерживаемой скалистыми тисками, и этой странной взъерошенности, будто он с трудом до неё добирался.