Текст книги "Ошибка 404 (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Он сидел, что ли?

– Нет. Мода была такая. Тебе сколько лет?

– Тридцать четыре будет скоро.

– Он был старше, когда погиб. Сорок два.

– У тебя есть его фотографии?

– Есть. Несколько. Хочешь, покажу? – Деркач кивнул. Всё вставало на свои места. Ленка видела фотографии Мирослава Патека, а не Сергея Деркача. Пока Крис бегал за ноутбуком, он хлебнул коньяка и подлил в стакан. Расправил одеяло на полу и подоткнул его край под спину. Холодно.

Крис водрузил ноутбук на свои и Серёгины коленки, выпил махом коньяк и мгновенно нашёл папку «Фотки». Фотографий отца пять. Деркач даже протрезвел – сходство удивительное. Особенно на фотографии, где Мирослав Патек с сигаретой на набережной стоит. Криво улыбается, дескать, хватит снимать… Причёска у него покороче, конечно, но это просто Деркач оброс.

– Зачем вы тогда поехали в Юрмалу?

– Наверное, к бабушке. Я ничего не помню про аварию. Как будто вырезали этот эпизод из жизни. Раз, и сразу на больничную койку.

– А что рассказывали?

– Что во время движения у отца прихватило сердце. И он выехал на встречку, под фуру.

– А мама где была?

– Она не любила бабушку, не ездила никогда. Наверное, была дома.

Деркач тихонько пододвинул к себе комп, щёлкнул «назад» и ткнул дважды по папке «Новая папка (2)». И сразу в первый же кадр. Молодой человек в светлых джинсах и белой майке, босой, сидит по-турецки на постели, видна железная спинка кровати, стена с окошком позади. Красавец улыбается, на щеках ямочки, хрустальные глаза сияют, русые волосы в весёлом беспорядке, одной рукой прижимает книгу «Современные операционные системы». Сатаев. Но моложе. Ему тут столько, сколько сейчас Крису. Деркач подвинул ноут к Крису.

– А он?

– Он появился потом.

– И как он появился?

– Он просто пришёл ко мне в палату, уже после операции. Сказал, что случайно, но мы познакомились. Он лежал там же с каким-то пустяком… Он стал приходить, так как в его палате лежали только старики. Потом его выписали, но он продолжал приходить. Он единственный, кто не строил жалостливых лиц, не ныл, не соболезновал рядом со мной. Никогда не спрашивал о моём здоровье, об аварии, об операции. Рассказывал мне о своих преподах в институте, о том, как с приятелями ездили на Мальту волонтёрами, о том, как учился на скейте кататься. Приносил мне втихушку кока-колу, пока врачи не видят. Я пил из трубочки. Однажды, когда Кирилл был у меня, я обоссался. Мне неудобно было просить у него позвать сестру, чтобы утку поставили… Блин. Он заметил, конечно. И, нисколечко не скривившись, он стал менять мне бельё. Я думал, что он перестанет после этого ходить. А он не перестал. Именно Кирилл заметил во мне склонности к математике. Он пожаловался, что расчёты не получаются в курсовой, а препод – зверь. Я попросил показать, он показал. Что-то щёлкнуло тогда в голове, все цифры выстроились в ряды, я решил подстановкой. Не знаю, как так получилось. После этого случая Кирилл стал со мной заниматься математикой, информатикой, программированием. Потом он пошёл к дяде Макару, убедил его купить мне компьютер, девайсы всякие… Я понял, что дядя Макар был впечатлён. А я был наконец счастлив. Хотя бы на время я мог выныривать из адской боли. Да и Кирилл… – Крис перелистнул ещё одну фотографию и ещё. На них Сатаев. С обезоруживающей улыбкой, молодой, открытый, светлый, даже когда хмурился, даже когда спит. Деркач отобрал ноутбук и свернул все изображения, так как увидел, что творится с Крисом. У него дрожали губы, лицо некрасиво перекосило, глаза вновь наполнились влагой. Сергей отводил взгляд, не мог видеть ничьих слёз, не знал – как себя вести, что сказать?

– Сатаев учился на программиста? – спросил он тоном дознавателя.

– Да. Он хороший специалист. Он многому меня научил. Я же не мог объяснить, как решается в моём мозгу, а он объяснял, что такое дифференциалы, теорию множеств, интегралы. С ним было всё легко. Дядя Макар нанял Кирилла, чтобы он меня учил. Правда, только математике и программированию, остальные школьные знания в меня отказались входить. Даже физика. Пожалуй, язык ещё более-менее знаю, потому что там алгоритмы, правила, логика…

– Но Сатаев с тобой не только занимался?

– Да. Он был моим другом. Сначала, когда меня перестали колоть, он выносил меня на улицу – гулять. Потом поддерживал, когда разрешили вставать. Делал массаж ног, ходил со мной на физкультуру специальную и в бассейн. Рассказывал всякое… про секс, про онанизм, про СПИД. Приносил разную музыку. Однажды мы сбежали из больницы, на целый день. Мы катались на каруселях в центральном парке. Я тогда впервые услышал про опасность рецидива аневризмы – это на него потом доктор орал в коридоре.

– Потом тебя выписали…

– Да. Но я всё равно был на индивидуальном обучении, а Кирилл поступил в аспирантуру. И он продолжил заниматься со мной. Дядя Макар тогда и предложил подумать над системой защиты онлайн транзакций. Мы и засели, было интересно, но сейчас мне кажется, что всё-таки примитивно… Вот если бы исходные базы закодировать в формате…

– Стоп. Подробности меня убьют.

– Мы и другие программы писали. Кир меня возил к своим профессорам. Смешно, там со мной, со шкетом, за руку здоровались, просили одну машину посмотреть… А ещё мы ездили на Гоа отдыхать. Он научил меня плавать. Мы из отеля не выходили практически, но там был рай, зачем оттуда выходить?

– Крис, ты влюбился в него?

– Безумно. Однажды он простыл, заболел, не был рядом дня четыре. Я думал, что он меня бросил, предал, нашёл другого друга. Я уже не мог без него. С утра мы общались по Сети, днём он приезжал к нам и был рядом. Он… он очень позитивный, остроумный, необидчивый, терпеливый… Да-да! Я-то был капризный, перепады настроения, головные боли, псих по поводу литературы и фильмов, в которых я ничего не понимал, бабушка потом умерла… Представляешь, он ездил со мной на похороны… Летом он оставался ночевать, мы спали на балконе, спорили о космосе. Как мне его не хватает! – Крис закрыл лицо руками.

– А он? Тоже был влюблён?

– Мне казалось, что да… Иначе разве я бы позволил?

– Что?

– Мне было пятнадцать тогда. Мы ездили в школу получать мой липовый аттестат за девятый класс. На выпускной не остались, так как одноклассников я почти не знал. Но на обратном пути Кирилл заехал в какой-то магазин и купил три бутылки шампанского, чтобы отмечать. Но дома никого не было, поэтому три бутылки на нас двоих. А мне не много надо было тогда… мы сначала просто дурачились, потом заиграла медленная музыка и Кирилл пригласил меня типа на танец. Обнял, прижал к себе, начал всякие па выделывать. А мне хорошо: голову кружит, ничего не болит и любимый человек совсем близко. Настолько, что вот его дыхание, его движения глаз, его твёрдость плеч. Я возьми да и скажи во время этого танца: «Мне кажется, что я люблю тебя». Я хотел сказать намного больше, что «вовсе не кажется», что люблю не могу, что лучше его нет, что он меня спас, что я ему обязан, что хотел бы поцеловать его, да не знаю как. Но ничего не сказал. Во-первых, язык меня плохо слушался. Во-вторых, и не понадобилось говорить, не понадобилось знать. Кир стал меня целовать, без всяких ответных речей, без обещаний-тостов и трепетных взглядов. Так долго, так классно. Я окончательно опьянел. Наверное, так и бывает от счастья. Отвечал как мог, льнул к нему и даже первым стал снимать рубашку. Уже потом я сообразил, что наверняка у Кирилла это не первый опыт с парнями. Потому что он был мастер. Я просто задыхался от его рук, от его тепла, от его ласки. И даже когда было больно, я задыхался от любви. Я был смешон.

– Нет. Ты не мог быть смешон. Это же любовь.

– Когда любят двое, то смешны оба, а когда один, то он смешон за двоих. Я узнал это в семнадцать. Ка-а-ак раз в мой день рождения!

– Узнал о чём? – осторожно спросил Деркач и хлебнул коньяка побольше.

– О том, как был смешон. Полтора года после того «выпускного танца страсти» мы не просто вместе занимались, работали над проектами, болтали и на карусельках катались. Мы трахались. Самозабвенно и изобретательно. Можно сказать, совершенствовались. И он был хорош. Даже учитывая тот факт, что мне не с чем было сравнить. Мы не говорили о любви, но подразумевали. Конечно, мы не афишировали такие отношения. Я больной, но я не идиот. Понимал, что никто не примет такую парочку. Для всех мы были просто друзья не разлей вода, а на самом деле – любовники. Дядя Макар предложил Сатаеву место в компании, тот внедрил нашего гарда. Кирилл стал такой деловой, такой модный, такой красивый. Я однажды слышал, как он разговаривал с подчинёнными: никто с ним не спорил, прямо генерал информационной безопасности! Но не со мной. Со мной он был как мой ровесник, без всякого высокомерия и превосходства. Пару раз мы сбегали в клубы, он парики смешные принёс, чтобы изменить внешность, мало ли что… Там давал мне попробовать план курить. Вот меня вштырило!

– И он курил?

– Не помню. Я помню сумасшедшую радость, как на американских горках. Помню, что он танцевал для меня приват в руме. Наверное, тоже обкурился. Из-за работы он, конечно, реже стал бывать со мной. Но это всегда был праздник, мне было хорошо.

– До семнадцатилетия.

– Да. Дома устроили праздник – ресторан на выезде, как мама любит. Смотрели мои фотки маленького, где я ещё с отцом. У меня голова разболелась. Я пошёл к себе, думал, что усну. Впрочем, уснул, но ночью очнулся – таблетки, видимо, подействовали. Я решил позвонить Кириллу и услышал гудок. Его телефон был в моей комнате! Значит, он всё ещё у нас! Я отправился его искать. Но дом уже был пустым и тёмным – ни гостей, ни официантов. Не мог Кирилл уехать без телефона! В общем… Я сначала услышал. Какое-то мычание прерывистое, как стон, только без горечи. Из маминой комнаты. Я подошёл, дверь прикрыта неплотно. Я, конечно, понял, что там занимаются сексом. И что стонет мама. Во мне сначала взыграло что-то детское, типа не может мама папу забыть… Я пытался определить – кто с ней там? В общем… Определил. Мне показалось, что на меня упало чёртово небо. Я услышал голос Кира. Он стал что-то бессвязное говорить, как у него бывало, когда он кончал. Я не поверил своим ушам и заглянул в комнату. И увидел их в зеркало. Вернее, его. Он был сверху, в синем свете луны, такой, каким видел его только я. Я не мог пошевелиться. Не мог заорать. Не мог даже умереть от ужаса. Но это было только начало. После секса им приспичило поговорить. Сатаев даже закурил! В постели! Маму обнял, прикрыл её покрывалом, а сам развалился аполлоном…

– Ты бесподобна.

– Врунишка! Я стара для тебя. Презираешь, наверное…

– Нет. Я не вижу никакого возраста. Молоденькие шлюхи меня больше не привлекают.

– А привлекали?

– Особенно одна. – Кирилл медленно выпустил дымную струю, ухмыльнулся. – Никакого прохода мне не даёт.

– Она на фирме работает? Покажешь её мне?

– Тебе ни к чему. Не покажу.

– Мне интересно посмотреть на конкурентку!

– Она тебе уже давно не конкурентка.

– То есть ты с ней порвал?

– Сразу же, ещё тогда, два года назад, когда осознал, какое теперь у меня есть сокровище. – Сатаев поцеловал Ивон в лоб. – Хватит о ней.

– Уволь её.

– Не могу. Это не в моей власти.

– Хм… Макара попроси.

– И что я ему скажу? Не могу справиться с домогательствами одной пигалицы?

– Значит, она пигалица? Худая? Красивая?

– Прекрати. Ты намного красивее, а излишне худые мне вообще не нравятся.

– Всё равно её надо уволить. Когда мы поженимся, ты поменяешь своё положение на фирме. И уволишь! Обещай мне!

– Обещаю. Уволю.

– Как ты думаешь? Как Криска воспримет наши отношения? Ума не приложу, как ему сказать.

– Думаю, что болезненно. Как бы глупостей не натворил. Он всё-таки очень к отцу привязан был.

– Но он и к тебе привязан.

– Это да. Как собачонка.

– Мне даже кажется, что он в тебя влюблён.

– Валь, он болен, а не влюблён.

– Да, опять сегодня у него голова болела…

– Дело не только в этом. Он выпадает из реальности. Рассказывает всякие странности, обычных событий не помнит, а ерунду всякую сочиняет. И ерунда эта странная – про секс, про каких-то любовников…

– Любовников? Не любовниц?

– Да, не любовниц.

– Может, это такое половое созревание? У него компании-то нет, с девчонками ему негде знакомиться. Кирюша, он к тебе приставал?

– Валя, ты же знаешь, что я люблю женщин. Тебя люблю. Если бы даже приставал, то, во-первых, получил бы по жопе. Во-вторых, я бы тебе не рассказал. Это же твой сын… Может, ещё раз? Мой друг изголодался, пятидневное воздержание дурно на него влияет.

– Бли-и-ин… неужели Криска извращенец? Как мне утешить твоего друга?

– Ротиком…

Именинник стоял вытянувшись так, что заныл позвоночник. Но Крис этого не замечал. Потому что ныло сердце, шумело в голове, скреблось в груди. Он простоял так ещё очень долго: весь акт любви, вторую сигарету Сатаева, ещё один раунд признаний в любви. Потом Валентина выскочила из постели, юркнула в туалет и достала рукой до двери. Захлопнула. Крис смотрел на дверь цвета «орех», на разводы текстуры, ему казалось, что это крышка его гроба. Он умер. Просто гроб вертикальный. Наверное, с час простоял. Потрогал крышку гроба – холодная. Толкнул. Двое любимых-ненавистных людей спали. Красивые. Удовлетворённые. На стуле брошена одежда Кирилла. Крис засунул руку в правый карман его пиджака, вытащил оттуда ключи с брелоком. Он знал, что брелок – это маленький раздвижной ножик. Раскрыл. Подошёл к своему любовнику. Рассмотрел ещё раз. Идеален. Где-то у основания шеи аорта. Он подвёл острие ножика к предполагаемой точке смерти. Вздохнул. И тут Сатаев открыл глаза…

– Поэтому не получилось убить. Да и ранил-то так… неглубоко. Так я стал невменяемым и извращенцем. Удалось сбежать только через полгода ада. Потом меня поймали. Лечили. Потом я опять сбежал… В общем… Как тебе такая правда? – Крис уже не трясся, не плакал. Наоборот, заканчивал рассказ сухо и цинично.

– Ты сбежал и стал трахаться со всеми подряд и присылал Сатаеву фотографии.

– Думаю, что ему было неприятно.

– Он это использовал против тебя.

– Да похуй! Можешь называть это ребячеством, слабостью, отклонением. Я не видел альтернативы. Жить с ними в одном доме? Гордо уехать в пампасы и там сгинуть без вести? Нет! Сдохну так, что мало не покажется!

– Крис. Я не хочу, чтобы ты сдох. – Деркач, уже выдувший почти всю бутылку коньяка, прижал рассказчика к себе, поцеловал в висок. – И в пампасы тоже не хочу.

Крис застыл на мгновение. Подумал. Повернулся в вялых объятиях. Положил правую руку на шею Деркача. Вытянулся и поцеловал Сергея в губы. Оторвался и сказал:

– Только я уже сдох. Почти.

– «Почти» не считается! Это ты меня сейчас как отца поцеловал?

Крис улыбнулся.

========== часть 8 ==========

Ленка с утра долго рассматривала картину совсем не отеческой нежности на расправленном диване. Деркач никогда так не спал с ней, в добрые времена он отворачивался спиной, а она обнимала, прижимаясь лбом к его шее. Он всю ночь спал в одной позе – никаких метаний, переворачиваний, бессвязных разговоров и даже храпа, ложился и умирал до восьми. И Ленка ему завидовала, так как она как принцесса на горошине: то жарко, то холодно, то жажда, то голодно, то вдруг думы всякие, то подушка не мягкая, то скрип, словно кто-то ходит… Он потом и на диване так спал один: отвернувшись от потенциальной Ленки. А тут…

Деркач повернулся к Крису, принял его голову на своё плечо, а подушку к чёрту, то есть на пол. Мужа реабилитировало только то, что он был одет: штаны домашние, футболка и гвоздь программы – тапки на ногах! На полу стояла пустая бутылка из-под армянского коньяка, да и воздух насыщен алкоголем и разговорами. И как в этот раз Ленка всё пропустила?

Она отправилась на кухню, где нарочито громко начала греметь сковородками. На звук выполз Крис.

– Сырники или вареники? – шёпотом, но по-деловому спросила Лена.

– Сырники из сыра, а вареники из варенья?

– Сырники из творога, вареники тоже.

– Странно… Мне всё равно. Можно просто сыра, варенья и творога.

– М-м-м…

– Ты не волнуйся, я скоро свалю. Я не претендую на него.

Лена застыла с пачкой творога в руках. Села напротив Криса.

– Почему не претендуешь?

– Вряд ли я смогу сделать кого-либо счастливым.

– Не претендуешь, а фотографии его рассматриваешь?

– Это не его фотографии. Это мой отец.

– Отец? А мне показалось… Вон оно как, значит. – Ленка стала мять творог в миске. – Но мне не показалось твоё отношение к Деркачу тоской по отцу. Он тебе нравится?

– Нравится. Но мы просто будем друзьями. Не беспокойся.

– Многовато у него друзей… ты друг, я ещё больший друг – просто-таки дружище. Я беспокоюсь не о нём. О себе. Дружба – это, конечно, здорово. Только она меня старит. А мне рано… Да и ему тоже рано. Не слушай меня, это бабские бредни. Буду делать сырники.

– Я не смогу дать ему ничего. Во мне не осталось любви.

– Пф-ф-ф! Это возобновляемый ресурс. Это тот симпатяга банкир её из тебя высосал? – Крис понуро опустил голову. – Он. Думаю, твой Сатаев способен выкачать душу. Выкачал и удачно подженился… Подробностей мне не нужно, и так сплю плохо. Но можешь кивнуть. – Голова с фигушкой на макушке кивнула. – И ты мстишь?

– Плохо получается только.

– Да не-е-е… Нормально. Он тут психовал, лобик морщил, кулачки сжимал.

В кухонном проёме объявился сонный Деркач.

– Вы чего так громко?

– О! Ты на запах выполз? Спи ещё, не на работу же.

– Вы громко говорите!

– Ерунда, – успокоил Крис, – думаю, что жучки должны сдохнуть. Они поторопились, слабенькие поставили. Да и можно музыку включить! Или телик.

– Пойду ящик включу.

Из комнаты раздались бодрые и громкие голоса телеведущих: проблемы свиноводства в центральной России – пусть сатаевцы слушают, просвещаются. Одновременно на сковороде зашипело, и Ленка проворно начала укладывать творожные котлетки в масляное пекло. Деркач нечаянно прокатил коньячную бутылку, начал с матом двигать диван, чтобы её достать. Крис пошёл в ванную шуметь водой. Серёга сразу на кухню – шептаться с Ленкой. В общем, жизнь заворочалась, квартира проснулась, казалось даже, что всё как и в любое другое утро. Субботнее семейное утро. Так, по крайней мере, должно было звучать в ухе маленькой чёрной штучки на дне лампы. Хотя, безусловно, все герои радиоспектакля вовсе не ощущали семейную идиллию. Наоборот. Абсурд и неудобство.

Сырники удались. Целая ароматная гора. Абсурдное семейство под звуки уже какой-то другой телепрограммы сначала завтракало молча. Но под кофе начались и разговоры.

– Я ещё денёк отосплюсь и свалю. Чес-с-сно!

– И куда ты свалишь?

– Найду куда. У меня теперь машина с собой. Так я ваще в шоколаде.

– Что же, ты так и будешь всю жизнь бегать? Ведь у тебя есть свой дом, есть деньги, способности. Может, пора всем этим начать пользоваться? – у Ленки откуда-то проявился учительский тон.

– Я пользуюсь… Но дома жить не могу. Во-первых, не могу его видеть…

– Сними, купи квартиру! Живи отдельно! – не унималась Ленка.

– Во-вторых, они начнут меня лечить. Это закончится тем, что меня объявят недееспособным. И, кстати, не факт, что это будет неправдой. Я потеряю и сознание, и свободу, и остаток жизни.

– Но почему ты так решил? Поговори с матерью, она поймёт!

– Потому что так уже было. И с матерью пытался говорить. Она поняла только одно, что я болен, что любить мужчину – это патология. Потому у меня голова и болит. Да ещё эти обмороки… И всё это из-за травмы. И надо лечить! И лечили. Психологи, психиатры, неврологи – у всех свои способы. А мою болезнь уколами не вылечишь.

– Ладно мать – она думала, что делает тебе благо, но как себя вёл Сатаев? Он-то тоже «болен», раз совратил тебя, – подключился Деркач.

– А кто сказал, что совратил? – горько ухмыльнулся Крис. – Бедный мальчик живёт в придуманном мире, сочиняет истории, лжёт как дышит – на то и больной. Да ещё и попытался убить несчастную жертву клеветы.

– Значит, мать считает, что ты всё сочиняешь… Они хотели поставить клеймо недееспособного, а ты сбежал?

– Да, только после восемнадцати ограничивают в правах, согласно диагнозу. Я как раз и дал дёру.

– И сколько времени ты скрываешься? Пять лет?

– Четыре, – неуверенно ответил Крис. – Однажды меня ловили, запирали, разговаривали, но я опять сбежал.

– Хм… и Сатаев разговаривал?

– Нет, больше никогда… Избегал. Всегда был с кем-то.

– Трус! – вскликнула Ленка. – Но как мать-то поверила?

– Она уже беременная была. Верить стало выгоднее ему, чем мне.

– И ты стал мстить…

– Какое там! Просто старался спрятаться, выжить, иногда забыться. А месть – это всё мелочёвка!

– Но ты ведь мог бы и по-крупному ему навредить, – заговорщически прищурилась Лена.

– Например?

– Как-то мы смотрели старенький фильм с Сандрой Буллок, там её героиню «стирают» в Сети: нет ни счетов, ни страховки, ни налогового номера, ни миграционных данных – ни-че-го! Нет такой личности! И все её документы стали рассматриваться как фальшивка. Там, кстати, всё начиналось с красавчика-мошенника, который всему причина. Короче, экшен на фоне жопастых компьютеров, страсти-мордасти, пиф-паф, ой-ёй-ёй. Сандра еле выкарабкалась. Вот и ты сотри этого Сатаева и из Сети, и из своей жизни заодно. Это возможно?

– Хм… стереть его данные в разных базах? Конечно.

– Или подставить другие данные! Бац – и красавец превратился в бежавшего зэка или брачного афериста, трансвестита по совместительству, – Ленка явно распалилась.

– Стоп-стоп! Крякнуть сайты госслужб? Это же сразу нарваться! У них ресурсы других масштабов и айтишники неслабые, будут рыть, – Деркач попытался остановить преступный замысел. – И если они поймают, то родственными разборками тут не обойдётся. Это же статья!

– А Крис у нас гений! Он придумает, как обойти и айтишников, и статью.

– Если поймают, то придётся стать недееспособным.

– Вы сошли с ума! Нужно об аневризме думать, а не о мести!

– Что о ней думать?

– Возможна же операция!

– Я не желаю вновь быть овощем! Я хочу всё помнить, ничего не забывать, ничего не прощать!

– Ты не будешь овощем! А если забудешь, то я напомню.

– Кто тебя пустит ко мне, напоминальщика? Так, его счёт в Сигме я аннулирую легко, лишь бы не было счетов в других банках. Ещё можно порыться на ресурсах ФМС, налоговой, в реестре юрлиц, в пенсионный и медицинский фонды влезть, стереть его супервысшее образование, в базах МВД навести шухер… – последнее почему-то единодушно напугало семейство Деркачей, поэтому они одновременно выдохнули:

– Крис! Ты сначала придумай как! – Ленка.

– Крис! Ты сначала подумай, нах? – Серёга.

– Что тут думать-придумывать! Дело-то плёвое! Вы не переживайте, вас не отследят. Да и я же не весь ресурс буду рушить и заражать. Только такой миленький баг на его страничке. Надо только по-хитрому скриптик написать, чтобы он не смог по-быстрому сам исправить. А если… – Крис вдруг бросил на стол надкусанный пряник и побежал в комнату, где надрывался телевизор.

– На кой хер ты ему эту идею дала? – разозлился Деркач.

– Само как-то придумалось… но ведь он сам говорит, что Сатаев хороший спец и он справится. Ну, помучится немного, попсихует, так и поделом мерзавцу!

– Сейчас он за ним один гоняется, а потом будут и службы рыскать.

– А может, не будут? Он же вундеркинд!

– «Будут – не будут»! Ему не о мести надо думать, а о башке своей травмированной.

– Ты не сможешь его заставить вернуться в больницу. Ты же сам говоришь, что его не переубедить, что он не оставит этих двоих в покое, что теперь это его смысл жизни, его адреналин. И пока жива его ярость и обида, жив и он.

– Я такого не говорил! Да, он всё ещё влюблён в Сатаева и пакостит ему. Но он сознательно убивает себя. В этом и заключается его месть. Месть не только Сатаеву, но и матери.

– Ты не убедишь его жить. А если он сейчас попадётся… может, его принудительно будут лечить?

– Лен, его будут в психушке лечить, а не в нейрохирургии!

– Откуда ты знаешь? Это только слова Криса.

– Я ему верю.

– Я вижу. Ты не просто веришь, ты увлёкся им. И не надо менять тему! Определяйся уже и уходи. Я рыдать не буду и удерживать силой тоже не собираюсь.

– А я не собираюсь никуда уходить!

– Ты же не думаешь, что мы будем жить втроём. Это не мой вариант! И не твой. И пока мне не стукнуло сорок, я поищу своего Криса, ждать тебя не буду. Так и знай!

Деркач резко встал, допил остывший кофе и отправился в комнату. Спорить и доказывать он не хотел, да и не знал, что сказать. Что боится потерять Ленку? Так не боится. Что не допустит, чтобы у неё кто-то появился? Так ему практически всё равно, лишь бы не обижал её. Что не гей и никаких планов на Криса не имеет? Так фиг их знает, эти планы. Ночью хоть и пьяный был, но хотел облапать парня, попробовать соль его кожи, вкус его поцелуя, дыхание под собой. Наутро желания выветрились, и он был рад, что благоразумно сдержал возможные поползновения. Вот тебе и планы: напрямую от градуса зависят. Жить другой жизнью – не рядом с Ленкой, не в этой квартире, не в этой весне, не в этой коже – заманчиво и не страшно, но разве он нужен Крису? Тот любит своего Кирилла. Он не переболел. Да и, возможно, болезнь эта из ряда смертельных и неизлечимых.

Думать не хотелось. Не думать не моглось: щелчки клавиатуры и сгорбленная спина Криса отвлекали от телевизионной болтовни. Наверняка ведь сможет крякнуть сайты и не попасться. Чего он ожидает от этого геройства? Что Сатаев, уничтоженный и несчастный, прибежит и в ноги упадёт? Или Крис так вызывает на виртуальный баттл своего конкурента-любовника? Или Крис просто пробует то, что ещё не делал, ради спортивного интереса – сможет или нет? Вон как погрузился в цифровой мир.

– Я к Тате. А ты обещал пылесос посмотреть, он выключается, когда ему вздумается, – скомандовала Ленка и скрылась в спальне – будет час марафет наводить.

– Щас, посмотрю… – Деркач даже не стал откладывать пылесосные проблемы на потом – хоть что-то отвлечёт его от скребущего чувства безнадёги. Сердце как этот двигатель: запылилось, клапаны окислились, разгонять кровь не хочет, стынет перед возможными переменами.

Через часа полтора, когда благоухающая Ленка уже отчалила к своей сумасшедшей подружке, а Деркач уже собирал пылесосный организм, начищенный и оздоровлённый, Крис вдруг заговорил вслух, не уступая телевизору в громкости.

– Нет же! Сегафулю к чертям! И пингушка не покатит! Простенький глюк, вот сюда бэнг! Бэнг! И на тебе геморр! Мы потю… мн-мн-мн… – Серёга подскочил к обморочному гению и зажал его рот. Крис беспомощно замахал руками.

– Тс-с-с… ты чего! – выпучив глаза, зашептал Деркач.

– Фигня, наверное, уже сдох их писюк, – зашептал в ответ Крис. Глаза у него горели, на лице та самая наглинка, что обычно определяла его образ. – Я придумал! Я не буду сносить модули, даже инфу не поменяю, войду и тихонечко заплагиню примочку. Тупо скрин «ошибки». При тестировании никакой ругани выдавать не будет, а на фейсе тупо «ошибка 404 – страница не найдена», и хрен он найдёт картинку эту. Уха-ха!

– Тс-с-с! Тихо! Я ничего не понимаю. Ты всё придумал?

– Канеш! Смотри! Это же просто! Так, сначала банк. – Всё, что потом начал делать Крис, совсем не показалось Сергею «простым». Он абсолютно ничего не понимал, пальцы отбивали азартную чечётку по клавиатуре, на экране менялись, уменьшались и исчезали непонятные цифровые виды, всплывали дополнительные окна. При этом Крис дёргал головой так, как будто в голове наигрывала ритмичная музыка. С банком он расправился очень быстро. Потом мгновенно нашёл почтовый ящик своего соперника и, не заходя внутрь, разворошил ресурс… – Он введёт свой логин, пароль, а там: вуаля! Ошибка 404! Нет такой страницы, нет такого человека! И тут он поймёт, что это я! Мыло же так не ругается, у него другой сценарий. Теперь давай в ФМС! Сотрём его паспортину!

– Прямо сотрёшь?

– Нет! Никуда она не денется. Но доступ будет перекрыт скринчиком. Гы-гы-гы! Нет тебя, Кир!

– Тише! – у Деркача вдруг стало биться сердце, как тогда в доме, когда Крис за ноутом полез. Та необыкновенная лёгкость, с которой этот вундеркинд вскрывал сайты, одновременно и пугала, и восхищала. Наблюдая за Крисом, Сергей всё больше убеждался в его одержимости, причём непонятно – кем в большей степени: компьютером или Сатаевым. На ресурс миграционной службы было потрачено минут десять! В ошибку 404 превратился гражданский паспорт, загранпаспорт и открытая шенгенская виза. Потом без победного перерыва Крис метнулся в налоговую службу, оставил Сатаева без ИНН и отличной налоговой истории по всем объектам налогообложения.

– Теперь посмотрим на ваше здоровье, дорогой отчим!

Крис явно развеселился. Перебирал сайт за сайтом – жизненно важные и пустяковые – не оставляя господина Сатаева нигде. Даже на «Твиттере». Даже в телефонной базе крупного коммутатора. Даже в списках выпускников и аспирантов известного технологического вуза. Деркач не позволил заходить в базы минобороны, справедливо полагая, что тут шутки совсем плохи – вернее, совсем не воспринимаемы.

– Но в ГИБДД и в коповскую базу я зайду! Как без этого? – почти уступил Крис.

Состояние коллапса пришло неожиданно. Бег по клавишам замер, и вместо щелчков только стук сердца. Лицо Криса вдруг застыло, остекленело, весёлость схлынула. Деркач даже подумал, что хакер сейчас в обморок упадёт.

– Что? – Серёга ближе придвинулся к монитору. Там база данных на гражданина Сатаева Кирилла Олеговича, год рождения, прописка, место учёбы, работы, к уголовной ответственности не привлекался. Административные штрафы… – это ерунда. Ниже: входил в пилотную группу экспертов при следственном комитете, года, участвовал в судебной экспертизе средств видеонаблюдения, навигации и цифровых ресурсов, дела номер… Отказался продолжить работу в комитете…

– Один, дробь, два, два, два, шесть, ноль, пять, пять, шесть, девять, ноль, один… – прошептал Крис.

– Что? – уже громко сказал Деркач.

– Это номер дела по аварии моего отца.

– Откуда ты это знаешь?

– Я помню все цифры. Просто помню. Кир занимался экспертизой… Он знал об аварии до того, как познакомился со мной… Он знал…

– У твоего отца был видеорегистратор?

– Да. Конечно, он был разбит. Но информацию смогли восстановить…

– Тогда ещё видеорегистраторы только входили в моду. Им не особо верили. А тут, видимо, свидетелей было недостаточно? Зачем нужна такая экспертиза?

– Он знал! Ты понимаешь? Он не случайно оказался у меня в палате! – Крис вдруг тяжело задышал.

– Подожди, не факт, что он тебя запомнил. Или, может, это случайность. Увидел в больнице, вспомнил, пожалел.

– Но почему он никогда мне об этом не говорил?

– Не хотел тебя тревожить.

– Нет. Что-то тут не то…

– Крис, а какую роль сведения видеорегистратора сыграли?