Текст книги "I follow you (СИ)"

Автор книги: Squ Evans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== Часть 1 ==========

В последнее время я зачастил с опозданиями на работу. Наверное, такими темпами когда-нибудь меня уволят.

По правде говоря, работу журналиста я представлял совсем по-другому: я, стаканчик кофе-латте из старбакса, блокнот с белоснежными листами, исписанный примерно на треть всякими фразами из разговоров с разными более-менее известными людьми, миниатюрный диктофон, заказанный на eBay за 20$, и бесконечное желание докапываться до истины. Но в реальности все оказалось несколько печальнее.

Я работаю в местной газетенке, чья редакция расположена на окраине Нью-Йорка, и, если честно, мне мало верится, что ее читает хотя бы мой редактор. Том, конечно, чудо и выкладывается по полной, но у него заинтересованности в работе, как и у меня, практически нет. Ну, в лучшем случае она больше на каких-то жалких пару процентов.

Однако в нашей редакции тоска просто висит в воздухе. Дело не в том, что нам ни разу так и не удалось за два года ухватить сенсацию (боже, мы еще и умудряемся так долго существовать), не в том, что у нас слишком мощные конкуренты типа «Таймс», которых читают все. И не в том, что даже моя мать вряд ли знает, что такое «Нью Ньюс» (отвратительное название, иногда думаю, что нас не читают из-за него). Все дело в том, что все мы ждали чего-то большего.

Я не жалуюсь, ни в коем случае. Меня устраивает мой заработок, мне вполне хватило на однокомнатную квартиру, которая находится даже не на окраине и даже не похожа на приют для бомжей. Но, все-таки, представлял я все совсем иначе.

Теперь почти каждое утро я посещаю различные кафе, находящиеся недалеко от работы. Чаще всего старбакс, насквозь пропахший кофе и канализацией (если подходить с заднего входа, это особенно чувствуется). Так что из всех моих мечтаний сбылся только латте, от вкуса которого уже тошнит.

Я бываю здесь несколько раз в неделю. Больше из привычки, чем из-за желания выпить эту дрянь. Пришел, сел на диван (обязательно находящийся ближе к центру кафе, я ведь хочу видеть всех немногочисленных посетителей) со стаканом в руке, вытащил книгу или телефон, и сидишь, уткнувшись в них носом, чаще всего запивая остывшим кофе. Сидишь по часу, иногда по два. На кассе уже даже не спрашивают, только «доброе утро, Соло», протягивают две руки (одна с кофе, вторая для моей кредитки). Люди тут тоже чаще всего одни и те же. Например, парочка студентов, сидящая на соседнем от меня диванчике. По левую сторону. Он в бордовой дешевой толстовке с дурацким капюшоном и жидкими волосами, она в такой же дерьмовой, но зеленой. И тоже с жидкими немытыми волосами. Может быть, они родственники, может быть, влюбленные. Те самые влюбленные, которые ставят одинаковые фамилии на фейсбук и на аватарки лица друг друга. Их инстаграм полон фото, где они с одинаковыми выражениями лиц смотрят в камеру, а в комментариях глупые хэштеги и куча ее подруг, пишущих о том, какая они классная пара, в тайне обсуждая, как быстро он кончает, и ходит ли она налево. Я называю их Лесли и Лейси. Так же глупо и нелепо, какие есть они сами. Без понятия, как их зовут на самом деле. Мне это и не особо интересно, хотя я мог бы подождать, когда они уйдут, и прочесть их имена на стаканчиках. Но я еще не настолько отчаялся. Наверное.

Иногда сюда приходят новые люди. Как сегодня, например, я наблюдал интереснейшую картину. Пришел какой-то парень, на вид мой ровесник, может, слегка помладше. За спиной у него гитара, а сам он мрачный как туча направился к кассе, минут десять молча смотря на меню, пока Матильда (не уверен, но вроде так зовут девушку, которая знает меня в лицо; хотя, вполне возможно, это имя я тоже придумал) осторожно не попросила его не тормозить очередь. Которой, к слову, не было. Этот парень сначала посмотрел на Матильду, после на меню, снова на нее, и произнес: «Чем это дерьмо различается? Просто гребаная вода с дешевой заваркой, залитая молоком, а стоит как нормальный обед?»

В тот момент я надеялся, что мой сдавленный смех он не услышал. Дальше я просто не смотрел. Уверен, Матильда в привычной своей манере мялась, пытаясь объяснить ситуацию, пока парень не ушел, захлопнув дверь, как я когда-то любил захлопывать крышку раскладного телефона.

Наверное, моя жизнь и впрямь настолько скучная, что даже этот инцидент показался мне невероятно интересным.

Порой ко мне подсаживались люди, преимущественно девушки-студентки, пытаясь познакомиться. А я всегда охотно знакомился. Тем более, если передо мной оказывалась девушка вполне симпатичная и в моем вкусе. Вкус, по правде говоря, у меня был не особо привередливым, я находил красивыми всех людей вокруг. Просто в разной степени.

Вот, например, Матильда с ее копной рыжих кудрявых волос и кошачьими зелеными глазами определенно казалась мне симпатичной девушкой, пусть и с куриными мозгами. С ней бы я никогда в жизни не смог жить под одной крышей, хоть и был уверен, что в случае чего она обязательно каждое утро заваривала мне кофе и, если требовалось, отлично сосала. Или, к примеру, Шелли, третьекурсница Рокфеллерского университета, с короткими черными волосами и такими же черными круглыми доверчивыми глазами, вовсе казалась мне приближенной к одним из самых красивых людей, которых я за всю свою жизнь встречал. Но с ней бы у нас ничего не вышло просто потому, что я ни слова не понимал из всей ее постоянной болтовни о медицине, которую она безмерно любила. Хотя, конечно, заболей я чем-нибудь, она наверняка бы выписала мне список лекарств. Или же Роберт, который одно время постоянно подсаживался ко мне, стоило мне оказаться здесь. Светловолосый парень в очках, тоже, вроде бы, студент, который бы не смог прожить со мной дольше трех суток просто потому, что я мог бы морально его раздавить. Случайно.

Это был мой вечный недостаток. За всю жизнь у меня не было отношений дольше месяца. Я делал это не нарочно. Просто так получалось, что я начинал давить на человека рядом с собой. Зачастую просто этого не понимая. И как бы сильно меня ни любил мой партнер до этого (по крайней мере, как бы он об этом ни говорил), в конце концов, я оказывался ужасным человеком, которому следовало бы разбить лицо и вырвать член, чтоб не портить в следующий раз жизнь другим. До сих пор интересно, почему виноватым оказывался мой половой орган, а не я сам. В конце концов, не он же давил на них. Хотя…

Я посмотрел на часы. Ровно десять часов. А на работе я должен был быть еще в половину девятого. Наверное, однажды я стану более собранным.

На улице стоял на удивление холодный конец мая, ради которого пришлось в срочном порядке покупать новую куртку. Моя прошлая (спасибо чудесной миссис Эви) была безнадежно испорчена рвотой одинокой старухи, заведующей жалкой компанией по производству презервативов для мужчин с маленьким членом. Миссис Эви, которая была уверена, что выпивка со мной в баре как-то скрасит ее одиночество. К счастью, бегаю я быстро. Тот репортаж о ней, кстати, пришлось отдать Эмили. Видимо, миссис Эви бросалась на любого мужчину, чья длина члена превышала размер среднестатистического ее потенциального покупателя.

Я свернул в сторону редакции, отчаянно пытаясь согреть ладони, спрятанные в карманах. Не то чтобы я был зациклен на своей внешности, но то, во что превратились мои руки, выводило меня из себя. Куча мелких (и не только) порезов, пластыри, отклеивающиеся через пятнадцать минут после их нанесения, и приличный шрам между большим и указательным пальцем, столь любезно оставленный пьянчугой из ирландского бара на проспекте.

Дорога от старбакса до места моей работы не такая уж и долгая, но я успел замерзнуть настолько, что начал жалеть о том, что купил одну куртку, а не пару десятков свитеров. Я посмотрел на часы. Почти одиннадцать. Том меня однажды все-таки уволит. Если, конечно, найдет мне замену, что вряд ли.

– Соло, сколько можно? Ты время вообще видел?

Я отмахнулся, идя в сторону своего кабинета. Ту мелкую комнатенку, большую площадь которой занимал письменный стол, уставленный пустыми кружками с черными от кофе и крепкого чая разводами, со сравнительно новым компьютером. Я здесь бывал не так часто, как должен был, но видимость постоянно занятого журналиста создавал на ура.

Дни в редакции текли медленно и лениво, и, если честно, я понятия не имел, откуда у нас вообще были деньги. Главное было их наличие.

Иногда я даже думал, что я, вообще-то, достоин большего. Я закончил один из самых престижных университетов, был одним из лучших на потоке и, если верить преподавателям, имел просто кучу амбиций и таланта. Уж не знаю, о каком таланте была речь, но спасибо за лесть. Я пришел в «Нью Ньюс» полный надежд на то, что я вытащу только созданную газетенку на уровень «Таймс», если не выше. Но прошло несколько лет, и мне открылась простая истина, которая просто витала в воздухе все эти годы, хоть я ее и не замечал: «соси, Соло». И теперь я тот, кем я являюсь. Нахальный ленивый мудак, страдающий графоманией и несколько завышенным самомнением. Если верить людям, то ко всему этому можно добавить смазливую внешность и отвратительные кудрявые волосы, которые я вынужден каждое утро зализывать, тратя уйму денег на гели для волос.

Одним словом, я и моя жизнь и впрямь сосали. И я испытывал острую потребность хоть в каком-то интересе к ней.

Тем же вечером я встретил на улице того самого парня из старбакса с гитарой и мрачным лицом. Он сидел на скамье в Центральном парке и настраивал гитару. Я встал чуть поодаль, чтобы не привлекать к себе внимание, и вытащил из кармана телефон, бездумно тыкая большим пальцем в экран. Я бросил на него взгляд. Под ногами не лежала шапка или футляр, куда могли бы прохожие бросать деньги. Значит, он просто пришел в парк поиграть? Он ведь с гитарой с самого утра. Не то чтобы я слабый, но мне было бы немного тяжело целый день ходить с таким грузом.

Только тогда, в вечерних сумерках, я смог нормально разглядеть его. Русые волосы, шрам на правом виске, плотно сжатые тонкие губы, накаченные руки, скрытые за длинными рукавами свитера (боже мой, я умираю в куртке, а этот парень чуть ли не по-летнему одевается), возможно, даже выпирающие вены. Хотя, наверное, мне это показалось. Он сосредоточенно настраивал гитару, будто это было делом всей его жизни, а я смотрел на него, продолжая сжимать в руке телефон, вспомнив о нем только в тот момент, когда экран погас.

Парень ушел, так ни разу не сыграв, а я все продолжал стоять, смотря ему вслед и пытаясь понять, ради чего он все это делал.

Я понял, что все чертовски плохо, когда начал снова и снова натыкаться на этого парня на улице. Куда бы я ни пошел, везде был он. Я видел его почти каждый вечер в центральном парке, то и дело замечал его возле метро, галереи, магазина музыкальных инструментов. И в тот момент мне начинало казаться, что он был частью моего сознания, что, конечно же, было бы полной чушью. Я замечал за ним достаточно странные повадки: он любил подолгу смотреть в одну точку, словно она была ответом на все его вопросы, гладил едва ли не каждого проходящего мимо кота и довольно часто что-то бубнил себе под нос. В те же дни, когда он брал с собой гитару, никогда не играл, а просто настраивал ее, сидя где-нибудь в парке или сквере, вызывая у меня недоумение.

Я плохо запомнил его голос и потому хотел услышать снова, поскольку этот парень все меньше походил на местного. Я надеялся по его речи узнать хотя бы из какого штата он переехал. Ни для кого не секрет, что в каждом штате был свой своеобразный акцент. У меня был один знакомый из Техаса, и его акцент периодически резал мне, коренному жителю Нью-Йорка, слух. Не то чтобы я был чувствительным к подобному, но, раз никто из наших общих друзей подобного за ним не замечал, я все же мог предположить, что это что-то вроде моей своеобразной способности. А мой парень, как мне казалось, был уроженцем Айовы или Алабамы. Он явно был северянином, раз спокойно расхаживал в такую погоду в одном свитере и не мерз (по крайней мере, как казалось мне).

Я снова встретил его в старбаксе рано утром. Я, как и обычно, сидел на диване, находящимся практически в центре зала, бездумно листая книгу, купленную за день до этого за полтора доллара в метро. Книга была абсолютно неинтересной, хоть и позиционировала себя как бестселлер. К слову, ничего толкового про этот «бестселлер» от «лучшего автора современности» в интернете я не смог найти. Даже на сайте, на котором постоянно выставлялись отзывы едва ли не к каждому рассказу, промелькнувшем в газете, не было ее страницы. Потому я был искренне рад тому, что то утро мне решил скрасить мой парень. До того момента я так и не дал ему имя, как давал до этого всем, кого встречал больше одного раза, продолжая мысленно просто называть его своим парнем. Не в романтическом, разумеется, смысле. А в том смысле, что, видимо, я был его единственным другом, хоть он об этом и не подозревал.

Он снова долго стоял возле кассы, придерживая рукой футляр для гитары, висящий у него через плечо, и щурился, переминаясь с ноги на ногу. А Моника (Матильда, кажется, заболела, ну, или у нее другая смена), в отличие от своей подруги (я лишь полагал, что они дружат), не говорила ему ни слова, терпеливо ожидая, когда тот скажет хоть что-нибудь. И, честно говоря, я тоже этого ждал. И это случилось.

– Так чем капучино отличается от латте?

Я довольно хмыкнул, опустив взгляд на свой стаканчик с практически допитым латте, стоящим на краю стола. То, что этот парень выбирает то же самое что и я, меня неимоверно радовало, отчего мысленно я поставил галочку напротив пункта «хоть что-то общее».

– Капучино является кофе, а латте – кофейным напитком или кофейным коктейлем. Пропорции «кофе – молоко – молочная пена» в капучино представлены в равных долях, в то время как в латте на одну часть эспрессо приходится две части молока и одна часть молочной пены, – машинально ответила Моника, заставив меня усмехнуться снова. Она без понятия, чем латте отличался от капучино и тоже гуглила, как и я. Этот текст я нашел когда-то на одном сайте, пытаясь понять, какой кофе лучше заказать, и с тех пор удивительным образом помнил его слово в слово. Что, конечно же, странно для человека, которого от вида кофе скоро начнет тошнить. Как, видимо, и моего парня, который демонстративно поморщил нос, поправляя гитару за спиной, и небрежно бросая: «Латте», заставив меня улыбнуться шире, уткнувшись в книгу. В ней Энн снова рассказывала о своей любви к Альфреду своей подруге Долли, и я поспешил избавить себя от этого зрелища, поднимая взгляд на окна впереди меня, за которыми был густой туман.

Я краем глаза наблюдал за тем, как мой парень неторопливо прошел до столика, находящегося прямо возле окна (очень удобно, парнишка, спасибо, что не заставляешь меня вертеть головой в поисках тебя), и опустил на соседнее от себя место гитару. Он несколько секунд рассматривал свой стакан, а я рассматривал его, как ребенок, впервые увидевший салют. Мне была любопытна его реакция, и я даже испытывал некое волнение, будто впереди меня сидел кулинарный критик, от чьего слова зависела судьба моего ресторана.

Он сделал глоток, и мне пришлось опустить голову, натягивая на лицо ворот свитера, чтобы не засмеяться. Такого искреннего отвращения я не видел давно. Наверное, даже мистер Джейсон на меня смотрел с меньшим отвращением, когда я хотел взять у него интервью, но в итоге столкнулся с его секретаршей, которая вылила на мою новую рубашку кофе. Кофе. От кофе одни проблемы.

Со стороны столика, где сидел мой парень, донеслась брань отнюдь не на английском языке, заставив меня навострить уши. Значит, я все-таки не ошибался, и он неместный. Ошибся я только с тем, что он американец. Хотя это все еще не было исключено, ведь каждый мог изучать другие языки. Я когда-то учил немецкий только ради того, чтобы на нем материться. Этот навык мне так ни разу и не пригодился.

– Как вы пьете эту дрянь? – это было единственное, что мне удалось разобрать. Я кашлянул, опуская взгляд в книгу. Энн все еще рассказывала об Альфреде, и я перелистнул страницу, с удивлением обнаруживая, что и она полностью посвящена болтовне глупой девицы. Более того, этому были посвящены и следующие три страницы, которые вовсе отбили у меня все желание дочитывать этот «бестселлер». Я поднял взгляд от книги, откинулся на спину и склонил голову на бок, продолжая следить за парнем возле окна. Он явно через силу пил свой латте, морща нос и то и дело что-то ворча вполголоса на языке, который я все никак не мог разобрать.

На нем был черный свитер с высоким горлом. К слову, черные свитера так хорошо сидели далеко не на всех людях (даже на мне не так удачно), так что мысленно я поставил галочку напротив еще одного пункта в своем списке. Волосы, в отличие от меня, он не укладывал, за что ему спасибо, потому что представлять его с зализанной прической было не самой моей лучшей идеей. Длинные ноги он вытянул вперед, будто они не помещались за столиком. И чем дольше я на него смотрел, тем больше я замечал, что длинными у него, кажется, были не только ноги, но и все остальное: длинные мелко дрожащие пальцы, крепко сжимающие стакан кофе, длинные руки, длинная шея, длинное тело. Я мог предположить, что и достоинство у него такое же длинное, но вместо этого только цокнул языком, наблюдая, как парень смял в руке стакан, расплескав незначительные остатки латте, поднялся из-за стола, взяв гитару, и быстрым шагом направился прямиком к двери.

Я опустил взгляд на книгу в своих руках и закрыл ее, откладывая на столик. Все, что я знал о своем парне, ограничивалось его ростом (навскидку где-то 190-195 см) и тем, что он все-таки не американец. И это меня несколько расстраивало, потому что я до сих пор не смог даже прозвище ему придумать. Я перевел взгляд на свой недопитый латте, и в тот момент меня осенило. Я вскочил из-за стола, метнувшись в сторону того места, где пару минут назад сидел парень, быстро расправил стакан, читая, к счастью, не до конца растертое имя, написанное черным маркером. Илья. Я облизнул губы, мысленно произнося это имя еще раз. Затем одними губами, а после шепотом, чтобы точно расслышать, как это звучит. Я тихо засмеялся, выпрямившись. Илья, значит. Насколько хватало моих познаний, это было русское имя, кажется, я даже слышал его в каком-то фильме. Значит, мой парень был еще и русским? Какое интересное сочетание.

Я поставил стакан на место, отряхивая пальцы от остатков кофе, и только сейчас понял, что те немногочисленные посетители кафе, сидящие за своими столиками, сейчас с недоумением смотрели на меня. Или с неприязнью. Не мог сказать точно. Но, по правде говоря, я в какой-то степени понимал их. Я бы тоже так отреагировал на их месте.

Поправив рукава свитера, я вернулся за своими вещами, чтобы как можно скорее покинуть помещение, благополучно якобы забыв книгу на столе. Надеюсь, кому-нибудь она понадобится больше, чем мне.

Шансов найти так называемого Илью в тумане было мало, потому я решил добраться до работы. И пока я шел, я хаотически вспоминал, нет ли у меня знакомых, работающих в информбюро или хотя бы тех, которые могли бы знать его. Знать одного конкретного человека, о котором мне известно только имя и внешность, в огромном Нью-Йорке – это было бы что-то из разряда фантастики. И в такие моменты я жутко жалел, что я нахожусь в реальном мире. И в то же время это возбуждало во мне интерес. Тот самый интерес, который мог расшевелить меня и превратить мои унылые будни, проходившие по плану «завтрак дома – завтрак в кафе – ругань с Томом – бессмысленное щелканье клавишами за компьютером – дом – ужин – сон», во что-то стоящее. Мне оставалась самая малость – узнать хотя бы фамилию этого парня, и дело пойдет на лад. Или хотя бы найти его страницу на фейсбуке.

Боже, храни интернет.

Найти страницу некого Ильи в одной из самых крупных социальных сетей было, мягко говоря, сложно. И дело не в том, что в поиске мне выдали более трех с половиной сотен одних только жителей Нью-Йорка с таким именем (не так уж и много, справедливости ради). Дело в том, что я не был до конца уверен в том, что мой парень мог вообще сидеть в интернете. Я ни разу не видел его ни с телефоном, ни с планшетом, ни с какой-либо техникой вообще. Я даже не был до конца уверен в том, что он русский (хотя гугл сказал мне, что Илья это все же русское имя). Кто знает, вдруг его родители были любителями экзотики? Если мое имя Наполеон, это не значит, что я француз. Более того, у меня нет ни одного француза в роду. Но у Ильи был акцент, пусть и незаметный, он при мне говорил на, предположительно, русском языке.

Также вполне могло оказаться, что даже если Илья сидит на фейсбуке, на его странице может попросту не оказаться фотографий. Такое, как мне казалось, было бы вполне в его стиле. Он выглядит достаточно замкнутым. С другой стороны, могло оказаться так, что он сидит не от своего имени. Словом, проблем было слишком много.

Я сидел, закрывшись на все замки, в своей квартире и медленно пролистывал страницу каждого Ильи, которого мог найти. Не спасал положение даже фильтр по городам и стране. Отсеивались только те, у кого на странице были свои фотографии. И, глядя на них, я не без удовольствия отмечал, что мой парень среди них всех выглядел крайне привлекательно. Даже будучи вечно хмурым и мрачным.

И каково же было мое удивление, когда я увидел практически в самом низу знакомое лицо. На эту страницу он не заходил несколько месяцев и, как мне казалось, забросил в первый же день создания. Всего одна фотография (качество которой, к слову, хромало): расслабленное лицо, опущенные уголки рта, короткая щетина. Илью нельзя было назвать писанным красавцем, но он определенно выглядел довольно-таки привлекательно. Даже через низкое качество фотографии мне удалось разглядеть, что глаза у него голубые. Кажется, оттенок между голубым и серым, как небо перед дождем. Что, конечно же, прибавило ему очков.

Я откинулся на спину, читая его имя и фамилию снова. Илья Курякин. Несомненно, русский. Я дотянулся до блокнота и щелкнул ручкой. Блокнот, который должен был в моих мечтаниях быть тем, во что я бы записывал отрывки из интервью, в настоящей жизни служил подставкой под кружку. Ту самую кружку с черным котом, которую мне подарила на День рождения одногруппница на первом курсе. К слову, с ней я потом переспал. С одногруппницей, а не с кружкой, разумеется.

Я щелкнул ручкой снова и опустил взгляд. Прошла всего пара минут, и лист молочного цвета с тонкими серыми линиями был на треть исписан всеми моими знаниями о своем парне: голубые глаза, русые волосы, шрам на правом виске, гитара, с которой он ходит всюду, но никогда не играет, имя, фамилия, происхождение и дата рождения. Младше меня на несколько месяцев. Любимые фильмы – «Криминальное чтиво» и «Собачье сердце», слушает преимущественно кантри и ретро, имена исполнителей которых я периодически находил на пластинках возле стойки с DVD-дисками, а также пару человек, о которых я никогда ничего не слышал. В целом Илья выглядел как полная моя противоположность, что не могло не заставлять меня продолжать рыться в его личности еще больше.

Я щелкнул ручкой еще несколько раз и посмотрел на открытую, практически пустую страницу. Какая все-таки хорошая штука этот интернет. Столько информации о человеке и всего за несколько секунд. Ну, не считая несколько часов поиска страницы.

Я не знал точно, много ли в Нью-Йорке русских, но фамилию, по крайней мере, я слышал впервые, так что, возможно, у меня были шансы найти его через…

– Да, Кэтрин, добрый вечер. Ты узнала меня? Наполеон Соло, мы в одной группе были, – Кэтрин Дэй, уроженка Техаса, боевая девушка, связавшая свою жизнь с информацией. В полиции ее могли бы использовать как первоклассную ищейку, если бы она согласилась на них работать. К слову, с ней я тоже переспал. – Тут такое дело, я пишу статью и мне нужно узнать адрес и место работы одного человека. Выручишь?

– Да-а, Соло, как же тебя не помнить. Помочь? А как насчет пойти знаешь куда? Ты вообще знаешь, чт—

Окей. Придется искать самому. Наверное, глупо было звонить своей бывшей. Некоторые люди просто уверены, что если ты с ними переспал, то обязан жениться и тому подобное. И, по правде говоря, я их не осуждаю. Я бы тоже вышел замуж за себя.

Я потер глаза и посмотрел на часы. Уже десять вечера, на компьютере еще не дописанная статья для моей собственной колонки, которую мне доверили, как, наверное, самому болтливому из редакции. Ну, или самому косячному, раз я не мог взять ни одно интервью, не облажавшись хоть в чем-то. Вообще, я и сам не знал, зачем писал туда что-то. С большим успехом я мог бы создать свой блог или, на крайний случай, аккаунт в твиттере и писать туда свое невероятно важное мнение. Так у меня хотя бы были шансы найти своего читателя. Но тогда бы мне, конечно, никто не платил денег, а это, позвольте сказать, немаловажно.

В основном я писал откровенную чушь. Рассуждал о музыке, о последних вышедших в кинотеатрах фильмах, периодически писал о том, что забавного увидел на улице (в большинстве случаев приукрашивая или вовсе выдумывая, чтобы было хоть немного интереснее). Том когда-то тщательно следил за моей колонкой, а теперь мне достаточно было просто показать ему, что у меня что-то написано. Я мог написать «мой редактор редчайшая сука», и мне ничего бы не было просто потому, что ему было бы лень прочитать. И после такого мы еще удивляемся, почему нас никто не читает.

Я в очередной раз писал о фильме, сюжет которого в тот момент был крайне модным, особенно среди подростков. Тут тебе и любовь, и дружба, и вражда, и какая-то чушь о вселенском предназначении и о том, что каждый человек уникален. Одним словом, идеальный фильм для того, чтобы на нем уснуть. Что я, в принципе, и сделал на сеансе. И теперь я не помнил ни черта, кроме того, что девушка была особенной и должна была спасти мир, а надо было хоть что-нибудь написать. Невероятно интересно.

Я со вздохом вытянул ноги вперед, сжимая в зубах ручку, но почти сразу ее выплюнул, почувствовав на языке вкус чернил.

– Сука, – все пальцы были в синей пасте и лицо, уверен, тоже. Мораль: никогда не покупайте дешевые ручки в сомнительных магазинах.

На то, чтобы отмыться от пасты, мне потребовалось десять минут. Еще три минуты на то, чтобы заклеить свежий порез на пальце, оставленный мною же, пластырем. Пятнадцать, чтобы постоять, опершись лбом о зеркало, пять, чтобы слабо им о него побиться. И еще две, чтобы вернуться к своему рабочему месту и упасть лицом в стол.

Теперь мне придется искать работу или дом Ильи самостоятельно. Это напоминало мне первый год работы в «Нью Ньюс». Тогда я, юный и активный, бегал за тем, у кого можно было взять интервью, пока не спотыкался, не проливал на себя чужой кофе, не разбивал вазу, не убегал от охранного пса во дворе потенциального клиента или не попадал под колеса машины (ребра не сломаны, ходить могу, что уже плюс). Только здесь разница была в том, что мне не надо было трясти из него интервью или хотя бы привлекать внимание. Напротив, мне стоит быть максимально незаметным. А с этим, благо, у меня проблем не было, и опыт имелся.

В детстве я часто подворовывал, что скрывать. Не из-за нехватки денег, не из-за адреналина. А просто из-за того, что мне хотелось. Я видел вещь, хватал ее, прятал и уходил, словно ничего не случилось. К шестнадцати годам вся моя комната была завалена трофеями: здесь были и зубные щетки, и миниатюрные статуэтки различных животных, и шампунь для мытья собак, и солонки (три штуки) из кафе «Берег», и детские кроссовки. Словом, все, что я мог уместить в свой карман. В студенческие годы я думал, что у меня определенно клептомания. Предполагал это, пока засовывал в карман куртки дешевый телефон, мастерски вынося его из салона. Предполагал, пока аккуратно откреплял магнит «анти-кража» от джинсов с потертостями на коленях. И был почти уверен в этом, когда стащил пленочный фотоаппарат Canon. Это не так уж и сложно, если наловчиться. Заранее маскируешься (сойдет любой парик более-менее приличного качества), берешь нужную тебе вещь, отвлекаешь продавцов, устанавливая будильники на всех телефонах, находишь «слепую» зону камер наблюдения (предварительно убеждаясь в их наличии и определяя расположение), быстро кладешь в сумку, неторопливо уходишь, не привлекая внимания, а потом валишь как можно дальше. И – вуаля – теперь у тебя есть бесплатная аппаратура.

Наверное, я ужасный человек. Я думал об этом каждый раз, проходя мимо магазинов, из которых что-либо стащил. Я думал о том, что из-за таких как я людям сокращали зарплаты и устраивали выговоры. Я думал о том, что из-за меня увольняли людей. И меня совсем не мучала совесть.

Завязал я с воровством примерно четыре года назад, когда впервые попался. Хотел украсть себе термос, потому что мой стал протекать, но меня буквально схватили за руку. Я отделался штрафом, но больше желания появляться в том магазине не было. И постепенно моя, видимо, клептомания сошла на нет.

Однако теперь вся моя ловкость рук могла мне очень помочь. И теперь главным было не попасться.

По правде говоря, преследовать мне еще никого не приходилось. По крайней мере, тайно точно. Бегать за директором компании по производству мебели, который был замечен с бывшей порно-актрисой, это одно. А красться за парнем от самого Центрального парка до окраины Нью-Йорка и оставаться при этом не замеченным и не подозрительным – это уже несколько сложнее. Особенно если этот самый парень выше и явно сильнее тебя, и в случае чего ты с легкостью сможешь попрощаться со своими зубами, на отбеливание которых каждые полгода тратишь 200$.

Вопреки всем моим ожиданиям, Илья жил не в старых постройках, в которых обычно выдавали квартиры или пожилым, или студентам за сущие гроши, и даже не в полуразваленной многоэтажке, которую должны были снести в ближайшие пару месяцев. Илья жил в одном из тех небольших домов, находящихся всего в ста метрах от железнодорожных путей. Помнится, в свое время я подумывал поселиться тут, поскольку цена была ну очень уж приятной. Но в последний момент я передумал, решив, что, во-первых, слишком далеко от работы, во-вторых, я не смогу жить с постоянной головной болью от не прекращаемого шума поездов. Но моего парня это, видимо, совсем не смущало.

Его дом ничем не выделялся на фоне других, стоящих в нескольких метрах дальше его и огражденных заборами. Светло-серый малопривлекательный фасад, крыша с (как мне в полутьме показалось) темно-бордовой черепицей, невысокий забор (через который, к слову, очень удобно перелезать) и, кажется, небольшой сад на заднем дворе. Я представил, как по выходным Илья жарил там барбекю, пока из дома доносился мелодичный голос Джима Моррисона: «Привет, я люблю тебя, не подскажешь, как тебя зовут? Привет, я люблю тебя, не позволишь присоединиться к твоей игре?»