Текст книги "Веня (СИ)"
Автор книги: Сон Карла
Жанр:
Слеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Вытягивает телефон из кармана. Вертит в левой руке. Нажимает код. Попадает в меню. Нажимает вызов. Гудки идут.
С ними сердце стартует.
– Привет.
Низко и коротко, с интонацией вопроса и настороженности.
– Привет.
Отвечает Леша, поднимаясь, выходит из комнаты, прикрывает дверь в ванную.
– Что-то случилось?
– Я руку порезал. Болит, блядь, ваще.
– Когда?
– Вчера.
– Зашивали?
– Угу.
– Что с работой?
– Больничный дали. Уже мылю веревку левой.
Веня смеется.
– Не смешно, Грушин. Я такой несчастный. Ты не представляешь, как мне себя жалко.
Снова смеется.
– И мне тебя жалко.
– Попа, пчелка.
– Все равно жалко.
– А ты че делаешь?
– Записываемся.
– Ну, круто.
– Пожалуй. Почти собрали альбом.
– И как называется?
– Лед. Но это рабочее.
– Какое-то нелепое название. Я был о тебе лучшего мнения, Грушин.
Еще смеется.
– Знаешь, я тоже.
– Но все равно поздравляю. Мечты сбываются так, что никакого газпрома не надо.
– Леш…
Сердце разрывает красную ленту на финише. И само – разрывается.
– Ну вот только давай без этого. Я те позвонил, потому что делать не хуй. Извини, что отвлек.
Не дает сказать – сбрасывает.
Истеричка.
Веня перезванивает. Леша включает воду.
Кладет телефон на слив.
Выходит.
========== 4. Собаки ==========
«буду всегда с тобой
стану собакой твоей
чтоб о тебе с тоской
скулить у закрытых дверей»
*
Леша поднимает голову на – ой, извините, можно, оё-ё-ёй, Божечки, мамочки – Аня пробирается к нему через стружку, доски, листы фанеры, опилки, ломаные и починенные стулья, столы и кресла, сгибается пополам, высматривая что-то на колготках, потом распрямляется, улыбается:
– А, вот ты где!
Подходит, разводит крошечные руки в разные стороны, каждый ноготь у нее выкрашен розовым, часы висят на тонкой кисти, лязгают при каждом движении.
– Ты куда пропал? Я до тебя совершенно не могу дозвониться!
Леша усмехается, мотает головой, откладывает рубанок в сторону, чешет голову.
– Зарядку потерял.
– Ну так купи новую.
– Как только – так сразу.
И тут она резко отвлекается, набрасываясь, как на щенка, на маленький домик, стоящий в углу.
– Какой клёвишный! Обалдеть!
Она подходит к нему, заглядывает в дверь, склоняя голову, забирается внутрь, ей тесно, но она помещается.
– А-а-а! Здесь и окошко есть! И открывается! Какая милота! В детстве я бы убила за такой. Да и сейчас убила бы. Ты его сделал?
– Ну. Как раз для семьи, там четверо детей. Они заказали два, один побольше.
– Офигеть… А ты зачем в институте-то учился?
Леша пожимает плечами, понимая, что не своими плечами он пожимает.
– Какие штуки ты делаешь… я тоже хочу у тебя заказать что-нибудь. Нам нужна прихожая, возьмешься?
– Посмотрим.
– Круто. Но сегодня мы идем с тобой на «Филиппины», ты, я верю, помнил бы об этом, если б прочел мои сообщения.
Парень выдыхает, а у нее такое лицо, что – нет – не зачтется ответом.
– Знаешь, я что-то не в настроении.
– А ты никогда не бываешь в настроении.
– Ну почему, бываю. Сейчас у меня до хрена настроения построгать эту доску.
– Строгай, кто тебе не велит. Но вечер у тебя занят.
– А Гарик-то тебе не компания?
– Компания. Но ты идешь со мной.
– Зачем?
– Леша, я все это уже слышала очень много раз. Может, пообедаем вместе?
– У меня с собой.
– Ну и что, можешь ты пообедать с подругой?
– Или обед, или вечер.
– Конечно, вечер. И не будь такой букой. Я от тебя не отстану, так что даже не пытайся…
Она тычет в него своим пальчиком и смеется. У нее настроения, конечно, хватит человек на пятнадцать.
– Встретимся на месте.
– В восемь.
– Хорошо.
– Ловлю тебя на слове.
Она просто сияет.
Красивая.
Как счастье окрыляет людей.
Даже чужое.
*
Он подходит к бару на Пушкинской в восемь пятнадцать, закуривает, выдыхая в подмороженный воздух белые полосы, размазывая по лбу ладонью свое нежелание заходить внутрь.
Внутри Аня так ему улыбается, словно она не была на сто процентов уверена, что загнала его в угол своим бриллиантовым танком.
– Фу, накурился-то.
И она подцепляет его под локоть после того, как он отдает свою куртку девчонке с пирсингом по всему лицу.
– А где Гарик?
– Ты же знаешь, он терпеть не может «ярмарок тщеславия».
– А я, что ли, люблю?
Она чмокает воздух. Он улыбается.
Они ждут.
Когда начнется. Чуваки уже поднимаются на сцену, копаются в проводах, солист крутит микрофон.
– Тебе купить чего-нибудь?
– У-у-у… (она со звуком задумывается, так и не научилась знать, чего ей все-таки хочется)… может, попозже?
– Лады. Я за пивом, не хочешь?
– Не, пива не хочу.
Он отходит к бару, покупает темное.
За стойкой цирюльник потягивает что-то вроде виски с колой. Когда замечает Лешу, узнает сразу и весь – подтягивается, заправляя прядь за ухо. Отворачивается, потом снова бросает взгляды. Бармен напенивает в стакан. Леша расплачивается и отходит. Его место тут же занимает дружок. Кладет руку на плечо своей шаловливой девы, что-то говорит ему на ухо.
Кто-то всегда готов.
Отступить.
Погнаться.
За чем-то еще.
Не упустить.
Кого-то получше.
И всё проебать.
Что-то верность совсем обесценилась. Ничего-то она не стоит. Кто ее и вообще выдумал? Собаки?
– Ой, дай попробовать.
Аня берет у него из рук высокий стакан, отпивает.
– М-м-м…
– Возьми.
– Я немножко?
– Хоть всё.
Начинается музыка.
Но чужая музыка не касается сердца.
========== 5. Озеро ==========
«ледоколы спешат к нам»
*
Леша сидит у воды на краешке длинной доски, волны набегают на берег одна за другой, он только смотрит на белую чахлую пену, и, кажется, понимает, что он говорит.
Из-за спины раздается смех, низкий и высокий, как в связке бубенцов. Парень достает сигарету, прикуривает.
Лиза с какой-то девахой, он не запомнил, идут к воде с тазом, заполненным грязной посудой.
Вода все смывает.
Деваха при этом курит, щурясь, не вынимая сигареты изо рта. И это так по-мужски.
Когда они уходят, озеро снова становится озером.
Аня кладет руки к нему на плечи:
– Прячешься?
– Да я у всех на виду. Просто никто на меня не смотрит. Ахаха.
– Дурачок.
Она садится рядом.
– Хорошо, что ты приехал.
И Леша понимает, что ей жаль, что он – не приехал. Она все же надеялась, хоть и знала. Он и сам согласился, только после – он не приедет.
– Ты слышал их альбом?
И, зная, о ком она начнет говорить – все равно оказался не готов.
– Нет.
– Очень хороший.
– Ну круто.
– Он спрашивает меня о тебе.
– Ну круто.
– Я говорю, что ты грустишь.
– Ну круто. Спасибо, блядь. Но я не грущу, что мне на водные лыжи встать, чтобы всех убедить в этом?
– Я думаю, в чем-то он очень ошибся. Такое бывает, тебе нужно…
– Я не хочу говорить, Аня. Закроем тему, лады?
– Тебе нужно простить его.
– Да кого прощать? Господи…
Леша встает, поворачивается к ней:
– Кого? Ты кого-нибудь видишь? Я – нет.
Уходит. Забирает рюкзак, вытаскивая его из-под спин троицы развеселых укурков в цветастых штанах, думая: не стрельнуть ли косячок у ребят?
– Леша, ну куда ты пойдешь? Ну извини, да, я влезла не в свое дело. Но я столько лет смотрю на все это, и мне приходится все время молчать. Он мой лучший друг, ты понимаешь это? И меня он оставил. Но у всех нас теперь своя жизнь. И я за него рада. Он бы перестал быть собой. Ты слышишь?
– Ань, очень вкусный был торт. Ты молодец. Поздравляю с годовщиной. Желаю бесконечного счастья.
– Ну останься.
– И место такое хорошее. Зачетно посидели. Не провожай меня.
На трассе он проходит километров десять, даже не пытаясь поймать попутку. Машины проносятся мимо. И это все, что еще колышет.
========== 6. Космонавт ==========
«я иду в никуда и ни шагу не знаю заранее
в такой звездопад не успеешь придумать желание»
*
Леша скидывает сумку на пол, спускается снова по лестнице, подбирает ящик с зелеными помидорами, закидывает в квартиру, снова спускается, тащит наверх ведра, завязанные платками.
Пока он три раза сбегал туда-сюда, отец поднялся только на полтора этажа, держась за стены.
– Ты доберешься?
– Куда я денусь? Иди-иди, занимайся.
Мать спускается к нему, подхватывает, помогая идти.
Сизиф и камень.
– До чего ты дожил, до чего допил…
Леша смотрит, как они ковыляют, контролит. Потом все же заходит в дом. Ставит чайник. Открывает холодильник. Отрезает кусок завядшей дыни. Все равно сладкая. Заваривает чай. Умывается. Курит в окно. Деревья, подсвеченные снизу фонарями, похожи на гроздья монет. Ложится спать. Засыпает не сразу, но все-таки засыпает.
*
Ему снится голос.
Но утром он ни слова не может вспомнить.
Включает комп, скидывает давным-давно болтающийся на рабочем столе файл в плеер, заправляет наушники за ворот футболки. Подбирает со стола в кухне бутерброд с колбасой, ест на ходу, по дороге на работу. Вытирает липкие руки друг о друга и о штаны, как в детстве. Доходит так, в тишине, до вокзала, вставляет наушники, нажимает «плэй».
– Здравствуйте, уважаемые. Сегодня мы с вами будем открывать для себя группу «Берлога» с их дебютным альбомом «Медвежьи песни». Привет, ребята.
– Здрасьте. Привет. Привет всем. Привет.
– Спасибо, что пришли.
– Не вопрос. Спасибо, что позвали.
– Ну, сразу начнете, а потом пообщаемся?
– Давайте. Может, с начала и начать? Че, с «Чертей»?
– Отличный трек.
– Спасибо.
– Расскажите что-нибудь о себе, откуда вы и вообще такие взялись?
– Из разных мест.
– Вень, ну ты у нас певун, так и рассказывай.
– Да нечего рассказывать. Все это как-то просто получилось. Все собрались, съехались в одно место. Поработали. Вот результат.
– Гладко, однако.
– Шелково.
– Почему такое название – берлога? Берлога для сна, а не для работы.
– Мы много спорили. Гоша вон предложил это название. На том и порешили. И вы правы, берлога для сна, но и песни, как сны. К тому же – это убежище. Пристанище. Хоть мы все шатуны.
– Особенно, он.
– Почему?
– Вы бы с ним поработали – поняли бы.
– Ну приехали.
– Круто вы, ребят, жарите.
– До хрустящей корочки.
– Да уж. Веня, вот смотри, ты написал все треки?
– Ну.
– И всеми доволен?
– Ни одним.
– А как ты выпустил пластинку?
– Считайте, что меня заставили.
– Есть у тебя любимые?
– Песни?
– Ну.
– Не знаю, мне трудно судить. Все они так или иначе что-то значат, для чего-то важны.
– А какие пророчишь в хиты?
– Пф. Спросите чего-нибудь полегче.
– Ну тогда играйте дальше – дальше, уважаемые, будет хит.
– Долго шла работа над «Медвежьими песнями»?
– Несколько лет, на самом деле. Я тугодум. И по ходу, перфекционист. Тут, наверное, нужно либо одно, либо другое, чтобы хоть немного ускориться.
– Но и первый ваш блин комом не назовешь.
– Дай Бог.
– Насколько мне известно, среди вас только один профессиональный музыкант, Вика, так?
– Да. Вика у нас ученая, говори за себя, а то… меня как-то много.
– Да, я закончила консерваторию.
– Партии ты сама себе пишешь?
– Да.
– Вы какие-то все неразговорчивые.
– Ахаха.
– Пожалуй.
– Скрипка добавляет надрыва вашим песням.
– Ну, может быть. Мне хотелось внести в эту музыку какого-то балканского колорита. Сделать ее такой, как бы это сказать… щемящей и, одновременно, очень живой, чтобы… Но давайте лучше вы не нас, а наши инструменты послушаете.
– Давайте.
– Э…
– Веня?..
– Мне просто хотелось бы дать какой-то комментарий к этой вещи. Впрочем, может, и не стоит. Да, лучше, конечно, не стоит. Это песня, которую мы сейчас сыграем, «Лед»… я думал так весь альбом назвать, но мой друг, он сказал, что это нелепо, и я согласился с ним. И не только в этом. Знаете, он космонавт. Да, такое бывает. И его сейчас нет на Земле. А… и он не услышит нас, даже не представляю, что должно случиться, чтобы он услышал. Так вот. Сама идея таких переговоров… сквозь черные дыры, так сказать, она очень заманчива. И не только для меня, я полагаю… И… Смотрите-ка, а мы можем быть очень разговорчивыми. В общем, я толком не знаю… лучше мы, и правда, сыграем.
========== 7. Небо ==========
«ты же можешь, я-то знаю»
«если попросишь нежно»
*
Конечно, они приезжают сюда. Леша наткнулся на их афиши в сети и в городе. С начала сентября до начала октября у него даже как будто было время подумать. А после. После он пожалел, что не съебал в северную столицу на
27.10
19:00
вход: 300 рэ
Купил билет.
Не на поезд.
Почему он купил билет не на поезд?
Клуб не то, что битком, но народу порядочно. Затеряться в толпе – раз плюнуть. Хоть куда ни плюнь – все свои да наши.
Здорово, чувак, давно не виделись.
Ого, какие люди.
Йо, бро.
Здесь были чуть не все, с кем они когда-то вместе учились. И у этих всех были такие лица, словно они и между собой, и с Пухом – лучшие друзья. Снова вспомнили старую кличку.
Без скептичных рож, конечно, не обошлось – но без них и вообще в жизни ничего не обходится.
В целом же, люди ждали. Ждали и радовались. Для них это был просто вечер. Потенциально классный. Концерт парня из их города, которого они раньше знали и который уехал и записал альбом. Вроде, прикольный. Ничего больше.
Леша тоже ждал.
Ждал.
С отяжелевшей грудной клеткой, которая как старая дверь на петле – провисла так, что дышалось со скрипом.
Аня накинулась на него, обняла, перекрыв слабый ток кислорода, но ничего не сказала. Она просто улыбалась. Безудержно и чуть-чуть безумно. Гарик был с нею и ею любовался. Это было хорошо. Тем более, что в остальном рожа его легко обходила даже самые скептичные.
– Здоров.
Парень в ответ сложил руки на буддийский манер и молча поклонился.
И как она его разглядела?
Толпа заорала – музыканты вышли на сцену.
И весь этот долгий год поднялся со дна, как бычий пузырь, как мусорный мешок, как желтый шар Пеннивайза – выбросив в воздух мертвые лепестки и сгустки гноя.
Веня в ирреальном свете прожекторов казался далеким и сверхъестественным, таким же ненастоящим, как воплотившийся глюк. Хотелось спрятаться от него, от чудовищных проявлений его явного присутствия, глубоко-глубоко в нору, закрыть глаза и уши, забить песком.
Вот он чешет бровь, вывернув руку, как всегда делает, когда нервничает, вот он осматривает зал слепо, по головам, вот поворачивается к Гоше, тот выравнивает гриф, мол: готов? Парень кивает, и они жарят без здрасьте – без до свиданья три песни кряду. Хуячат так, что толпа сразу ревет. Мурашки по коже. Волоски дыбом. Холодно, что вот-вот застучат зубы. Хоть от людей жар – скоро дышать станет нечем.
– Всем здрасьте.
Говорит Веня, мотая головой, растряхивая собственный ахуй, видимо.
– Че-т бодро начали, а у нас и программа пока короткая.
Смеется. Вытирает пот со лба. Облизывает губы.
– Уложимся в полчаса, я чую. Да и хрен с ним. Рады всех вас здесь видеть, спасибо, что пришли. Погнали?
К своим.
Мы – чужие.
Нам.
Просто посчастливилось.
Прийти.
Ребята делают еще четыре песни, прежде, чем он говорит снова, что это их первый настоящий концерт, что хотелось, даже рвалось – сюда, отсюда начать, потому что – отсюда –
начали.
Вот.
И весь альбом мы почти сыграли.
А, да, там есть диски. Мне велели сказать, что их, наверное, можно покупать.
И – играют, играют, не дают опомниться никому. Народ ликует, скачет на бодрых, кивает на грустных.
Леша стоит, как столб, даже не думая шевелиться. Вообще, ни о чем не думая. Его сносит ударной волной. Освежевывает.
Он отходит, отходит к стене, отступает, спускается по ней, садится на пол, подогнув колени.
Прячется.
Музыка его все нутро выворачивает наизнанку, бросает мясом в опилки.
И перед тем, как совсем закончится…
– Ну, че, на бис только каверы.
Играет «Аделаиду», которую любит так, что ему хочется самому ее написать, и еще «Сигналы», и, конечно, козел, блядь, «Поезд на Ленинград».
Люди в зале принимают его, как люди в зале всегда его принимали.
Все кончается бессмысленно быстро. Музыканты резко уходят, чтобы их не затянули в ЕЩЕ, ЕЩЕ, ЕЩЕ!
Можно и мышам выбираться.
Аня подсаживается к нему.
– Ты как?
– Да вот, фанатствую потихоньку.
– Пойдем к ним?
– Ни за что.
– Ну чего ты?
– Домой пора, с собакой надо гулять.
– С какой собакой?
Он пожимает плечами.
– Передавай привет, что ли?
– Леша, ты не прав.
– Думаешь?
– Да, я так думаю.
– Ну, пойду, по дороге обдумаю свою неправоту.
Она отпускает его, чуть надувшись, но больше просто вздохнув. Ждет, когда он поднимется, обнимает еще раз.
– Молодец, что пришел.
– Блядь, я вроде не вдова.
– Иди уже!
И он идет.
Выходит за дверь, но ему как-то невдомек, или вдомек, что вся команда там заделается курить и бурно обсуждать лажи и зачеты? Да чтоб тебя. Ну уж дверь открыл, не нырять назад, все равно не заметит. Он спускается по ступеням, лезет в карман за пачкой, сжимает ее, ломая сигареты… его нагоняют:
– Эй!
Одергивают за плечо.
– Постой.
– Паровоз.
Леша разворачивается к нему, но продолжает отступать, назад, не пятиться, но идти, сбегать, не останавливаться. Не останавливаться. Веня идет на него, и это со стороны, наверное, так нелепо все. Да и похуй.
– Ничего больше не скажешь?
– Классный концерт.
– Ты остановишься?
Веня злится.
И Леша подчиняется.
Останавливается.
Они почти подошли к углу соседнего здания.
Стоят.
У Вени сигарета дымится в руке.
– Хорошо выглядишь.
– Че?
Другую он протягивает к чужому лицу, кладет на щеку.
Горячая.
– Твои друзья там перестанут тебя уважать.
Отпускает. Мотает головой. Усмехается.
– Мы год не виделись, и это всё, что ты скажешь мне?
– Все очень ждали ваш альбом. Отличный повод приехать.
Леша поворачивается и уходит.
*
По дому скитается с полым нутром, будто все кишки свои позабыл где-то, а вместо них наелся глины, и она тяжелит тело, распирает кости. Хочется рыдать. Просто. Тупо. Рыдать. До усрачки. Пока всю глину не вымоет. И что останавливает?
Звонок в дверь.
Открывает.
Медведь на пороге.
Сиди на моем стуле, ешь из моей тарелки, спи на моей кровати.
Не заходит. Свет с площадки рисует его темнее, чем он есть на самом деле.
Прислоняется к косяку. Смотрит в глаза.
– Ты никогда не лезешь за словом в карман.
Леша думает, что полезь он сейчас в карман – ни одного слова там не найдет.
– И ты очень ершистый. Заводишься с пол оборота. Категоричный. Все меряешь черным и белым. Но отрезаешь, ни разу не меряя. Гордыни у тебя на сто человек. Отталкиваешь, все время меня отталкиваешь. А я отходил и отходил от тебя, по шагу, каждый день, пока не ушел так далеко, что потерял из виду. Я думал, что устал от этого. Но я устал потакать тебе. Да и вообще устал. Пусти-ка.
Он проходит. Снимает ботинки, куртку, все сбрасывает одно на другое. И сразу в комнату. Садится на кровать, потом вытягивается.
– Ну у тебя и теснота.
И еще.
– Я весь потный, извини. Сил уже нет.
И реально засыпает.
Леша садится на стул у стола, смотрит на него. Ничего не может понять.
Это даже не дежавю.
Он всегда здесь был.
Тихий такой.
Потом вдруг просит.
– Иди ко мне.
И Леша идет.
Как змея на звуки флейты.
Тянется.
Забирается к нему.
Устраивается рядом.
И они засыпают, прямо так, в одежде, измотанные друг другом, точно изолентой.
*
Утром Леша просыпается первым.
Рассматривает его.
Как рыбак, поймавший белого кита.
Без торжества.
А только с благоговением.
Веня сквозь сон чует и улыбается.
Открывает глаза, подтягивается, и как-то быстро подминает под себя, нависая сверху.
Леша думает о Нут, древней богине неба, распластавшейся над землей.
Смотрит снизу вверх.
Понимая, что его небо – не женщина.
========== 8. Еще звонки ==========
«но как же быть мне
какой твой номер
не знает его здесь никто»
*
Леша выправляет забившийся язычок, извлекая его со дна ботинка, выколупывает шнурки, когда звонит телефон:
– Привет.
– Привет.
– Че делаешь?
– Хочу погулять пойти.
– У.
– А ты?
– В носу ковыряю.
– Буквально?
– Фигурально. Но скоро, чую, и буквально начну.
– Все так плохо?
– Ну, что-то не катит, знаешь?
– А ты подтолкни.
– Хорошо тебе доски пилить да гвозди вбивать. Все понятно. В любое время дня и ночи.
– Но иногда и мне нужно вдохновение.
– Да, без него, наверное, и в поликлинику не пойдешь.
– Тебе помочь чем?
– «В поисках сюжетов для новых песен»?
– Ну хоть бы и.
– Не знаю. Я не знаю.
Вздыхает гулко, как большой зверь.
– У тебя все получится. Ты очень-очень хорош. Во всем.
– Во всем?
Хитрая жопа.
– Да.
– Леш…
– Чего?
– Я скучаю, без тебя все не то.
– Здесь так же.
*
Леша едет в автобусе, колупает карман в поисках мелочи. Кондуктор ходит по салону, вопрошает: «У кого проезд не оплочен». Парень думает, что это вроде ударный звук-то? И тут в задницу ударяет:
– Привет.
– Привет.
– Едешь куда-то?
– А, да, Аня меня обрабатывает, пытается усыновить.
– Понятно. Передавай ей привет.
– Ладно. Но звони ей сам и почаще.
Молчат.
– Как ты?
– Приезжай ко мне. Хотя бы на месяц.
– Ничего себе – хотя бы.
– Ну у тебя же отпуск-то должен быть?
– Поживем-увидим.
– На неделю, может? Или хоть на пару дней. А? Посмотришь, как я живу. Тут у меня крыса на кухне завелась. Очень мерзкая.
– Это чтобы я уж никак не смог отказаться?
– Да нет. Просто.
– Хорошо.
– Серьезно?
– Ну ты и не в Тимбукту пока. Ночь в поезде, это даже близко.
– Хорошо. Хорошо.
Какой волшебный рефрен.
*
Леша проходит фрезой край столешницы и не сразу слышит звонок за шумом, потом различает, принимает вызов.
– Привет.
– Привет.
– Я тут написал песню, не могу понять: дерьмо она или не дерьмо?
– Прям щас?
– Ты занят?
– Ну…
Вася врубает болгарку, распиливая пополам бочку.
– Тут немного шумно у нас.
– Бля. Но это было бы и все равно тупо. Я бы заржал.
– Ты бы сделал это.
– У кого мне спросить?
– Давай вечером созвонимся?
– Хочу сейчас.
– Вень, ну ты как ребенок.
– Хочу сейчас.
– А больше ты ничего не хочешь сейчас.
– Хочу, но в этом смысле я очень традиционен.
– Для педика?
– Особенно для педика.
– Погоди.
Леша выбирается на улицу, на задний дворик, садится на покрышку, в которую Тархун сует семечки ото всего, что жрет, в надежде вырастить настоящий персик.
– Ну давай, что ли? Бля, и хватит ржать. Я серьезно.
========== 9. Дом ==========
«около медленной воды
озер
я отыскал твои следы»
«и делая новый шаг
я выбрал с тобой дышать
на крышах пустых домов
иди же за мной
иди
не бойся
ты не один
дороги ведут домой»
*
Леша выходит из вагона, сильно жмурясь.
Спал до победного, хоть война за сон в поезде – априори проигрыш.
Веня встречает его.
Сонный.
Улыбается, прикусывая губу.
Симпатяга, блин.
Одно его наличие убивает всё плохое.
Как кипяток.
– Привет.
– Привет.
– Хорошо доехал?
– Нормально. Весь вечер мне мальчик какой-то мозги компостил, а дед его всю ночь подо мной храпел.
Смеются.
– Есть хочешь?
– И да, и нет.
– Тогда давай сразу в метро, дома че-нить придумаем. Я там закупился вчера.
========== III. Мёд. 1. Нарния ==========
«если бы не ты
мне не к кому ночью
постучаться в дверь
и лестницу волчью
в два прыжка осилить
дождь
с собой принеся на плечах»
*
Веня увлеченно жарит какую-то забористую хуйню, вроде морских гребешков, легко подбрасывая их кусочки вместе с овощной соломкой на сковородке. Чудо в том, что взлетая, все возвращается на место, на круги своя, и ни черта-то не падает мимо. Леша думает, возьмись он так стряпать – давно бы все развалил по плите, так что и сервировать пришлось бы на ней. Тем временем, повар подливает вина, и все это кружащее крошево вспыхивает. Зрелище завораживает. Есть в нем что-то от цирка и ярмарки.
Удивление и восторг.
Веня, нисколько не рисуясь, рисует им, по ходу, свечу на ужин, который обещал.
При свечах.
Ну просто охуеть.
– Знаешь, – выключает конфорку, поворачивается, – меня вообще-то готовить Гена учил, – усмехается, вспоминая что-то вперед, чем расскажет, – я потом пытался без него это повторить – все брови себе спалил. Такой был теленок, – подносит кулаки к бровям с двумя сложенными фигами, шевелит большими пальцами, опускает, смеется, и быстро смех этот начинает горчить, – хороший был мужик.
Гена – отчим его. Которого Веня, кажется, любит, и с которым они крайне редко, но все-таки видятся, рыбачат вместе. Он почти никогда не говорит ничего о своей семье. И теперь вдруг, такие откровения – Леша весь превращается в слух. Трогает парня, как осиное гнездо, вопросом.
– А куда он делся?
– Мать довела. Измены, истерики. Не знаю вообще, че ей было нужно. Гена тоже не знал. Зато потом какого она дебила приволокла, пиздец. Я от них сбежал в общагу и в гэпу. Ну то есть, наоборот.
Столько прожить вместе, чтобы все еще оставались скелеты в шкафу. Сколько их, в самом деле?
Заправляет полотенце за ручку духовки.
– Положить тебе?
Леша кивает.
– Гена меня зовет как-нибудь на выходные. Поедем? Когда домой вернешься. У него дом на озере. Там хорошо.
– И как ты меня, интересно, ему представишь?
– Да просто другом, че ты?
Леша пробует гребешки.
– Твою мать…
– Нравится?
– Да просто ебать! Ум отъешь.
– Это хорошо, тебе как раз – то, что доктор прописал.
– Ха. Ха.
– Ну так че?
– Мы не друзья с тобой, Грушин. Сколько можно повторять?
– Да что ты заладил?
– Вы редко видитесь, вот и поезжай один, пообщаетесь. Зачем я-то вам сдался? Чужой человек.
– Кому это?
Возмущается Веня, и тут же смеется, придумав ему работу:
– Будешь смотреть на нас с умилением.
Леша задумывается.
– Не люблю я этого. Вода, рыбалка. Саня любил. Часами мог сидеть с удочкой. А я смотрел на него и не мог понять. С тех пор не читал столько.
– Кто такой Саня?
– Друг мой. Утонул, когда нам было по шестнадцать.
– Ты никогда не говорил о нем.
Веня не спрашивает ничего больше. Встает вымыть посуду.
– Погоди, положи добавки-то. От тебя же хрена лысого еще дождешься такого, если не день рождения.
========== 2. «В темных аллеях ангелы плетут кружева» ==========
«я знаю одну песню
на вкус – как пожар
попробовавший раз
не забудет»
*
Леша просыпается, рассматривая обои, и не сразу понимает, где это он?
Ему снилась их старая квартира. Веня вошел сквозь стену.
– Ключи забыл.
Потом вдруг – это. Серые такие обои. Какие-то пупырышки.
Парень поворачивается. Веня спит, обнимая подушку.
Не слышно его совсем.
Как он так может?
Леша подбирает с пола трусы, вдевается в них, сразу мерзнет, все холодное – воздух, ткань, пол. Идет в душ. Моется в кипятке каком-то. Зеркало густо запотевает.
Надевает чистое, сдергивая с веревки. Возвращается в комнату. Подбирает джинсы, свитер.
Садится рядом с ним.
Наваливаясь.
– Эй.
Теребит.
– Э-эй.
– М…
– Просыпайся.
Ноль реакции.
– Эй!
– М…
– Просыпайся.
– Угу.
– Тебе пора.
– Угу.
– Пора, говорю. Слышишь, горн поет для тебя?
– Не.
– Да вставай же.
Леше без ума нравится его теребить. Тем более, что у Вени – тонны терпения. Он никогда не злится. Не раздражается. Не ворчит.
Трет глаза так смешно и мило.
Он все еще работает. Берет смены, чтобы платить за хату. Пока никто тебя толком не знает – трудно спать под крышей рядом с батареей. И он берет смены, вот сегодня – дневная.
– Щас. Я щас.
Закрывается снова.
– Ты же сам просил разбудить тебя. И этот будильник дурацкий. Мне все время кажется, что это реальные петухи.
– Норм.
– Ничего не норм, отстой какой-то.
– Норм.
Леша так на него закручивается, что, в результате, к нему забирается. Веня сбрасывает подушку на пол.
– Эй, я только что помылся.
– Молодец. Все правильно делаешь.
Хриплым со сна голосом.
*
Он заходит туда часа за три до того, как Венина смена закончится. Одному скучно в городе, да и времени мало. Так мало у них времени. Леша шатался по набережным, по подворотням, мимо витрин, памятников, редких деревьев, вымок, оголодал.
Открывает стеклянную дверь. Веня ему улыбается из-за стойки.
Садится на высокий стул, кладет локти на полировку.
– Буду сегодня твоим фанатом-маньяком, Джон.
– А почему не Йоко?
– Думаю, все эти волосы мне очень помешают в работе. Налей-ка пивка.
– Да по тебе имбирь с медом плачут.
– Ну хоть кто-то.
– Держи.
– Фу, это че?
– Через плечо. Пей.
Леша выпячивает губу в разочарованном жесте, глядя на черный чай с плавающей лимонной долькой.
– Сахарку бы сюда да бутик с ветчиной. А бутиков-то у вас и нету, хипстота-снобота.
Веня собирает ему треугольный бутерброд из частей сэндвича.
– Ну вот, как «в лучших домах Лондона». Женись на мне.
– Интересно как, без всех этих волос? Что люди скажут?
Веня треплет его по голове. Леша смеется.
– Скажут, что это я во всем виноват.
– А ты и виноват. Скажи лучше, где был, чего делал?
– Бродил задумчивый да кручинился.
– О чем?
– Напитался тлетворным духом. Кончу чахоткой.
– Слушай, у нас тут стул разъезжается, народ жалуется, посмотришь?
– Я ему о страдании своем великом, а он мне стул под руку.
– Да тебе просто делать не хрен.
*
Леша зевает в кулак, глядя на то, как Венины руки складывают целый сэндвич парню с серьгой в носу.
– Привет.
Говорит парень с серьгой в носу где-то над ухом.
Веня как-то задвигается. Не внешне, а как-то… как – Леша только чует – зобом и жопой.
Потом понимает, что здороваются с ним.
– Привет.
Говорит он, повернув голову на сложенных руках, ухо попадает в треугольник локтя.
Парень с серьгой в носу улыбается ему особенной улыбкой. Есть в ней что-то от кода.
– Кого-то ждешь?
Леша не думает нисколько и вяло отвечает:
– Нет.
Поворачивается снова к рукам – Веня прижимает круглый срез помидора куском белого хлеба, зажаренного посередине и с краю.
– Выпьем, я угощаю?
Леша смотрит на Веню, тот молчит, просто ставит тарелку перед парнем с серьгой в носу.
– 290.
Чувак протягивает наличку, получает сдачу, жилит в карман, хоть у него перед носом полупустая банка для чаевых.
Леша крепко тупит, мысли его расплылись под гипнозом Вениных пальцев, он смотрит ему в лицо и думает, что это, конечно, интересно – развести его на Отелло.
Хоть из Вени такой же Отелло, как из тебя Дездемона.
Впрочем, мужик-то к тебе вроде клеится.
Веня уходит на кухню, деликатный какой, чувак ждет, Леша, наконец, соображает и выдает.
– Не стоит. Пустая трата денег и времени.
Парень с серьгой в носу забирает тарелку и усаживается где-то в соседнем зале.
Веня все-таки возвращается.
С полотенцем.
Захуя ему полотенце?
Леша думает, что у Вени к нему лимит доверия с Марианскую впадину?
Или ему просто похуй?
Или он и сам рад пристроить щенка в хорошие руки?
Последняя мысль самая шершавая.
Веня молчит.
Не молчит – не говоря. Точно надутый индюк.
А просто становится тихим.
Засыпает.
Выключается.
– Ну у вас и городок, знаешь? «Все так просто и знакомо».
Леша выдает какую-то коровьелепешечную шутку, чтобы и вообще сморозить хоть что-нибудь.
Веня пожимает плечом.
Потом приходит Тимур. Они меняются.
Типа можно идти.
За окном совсем темно.
Было бы.
Где-нибудь в лесу или в подворотне.
Но здесь – свет от витрин отгоняет ночь.
– Ты ревнуешь, что ли?
Выдает Леша, потому что ему что-то неуютно.
– Нет.
– А вообще-то хотелось бы.
Говорит он с легкой обидой.
– Зачем?
– Ну не знаю? Как-то люди ревнуют вроде.
– Вроде? Люди?
– Да забей.
– Ты свободен. Можешь делать, что хочешь. Я тебя не держу.
– Ну, спасибо, что благословил. Где тут у вас панель?
Леша и сам не рад, что затеял этот разговор. Так они, оказывается, душевно молчали.
