Текст книги "Веня (СИ)"

Автор книги: Сон Карла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Но дальше Веня выдает такую тираду спокойным голосом.

– Ты красивый. И в тебе есть что-то еще, что-то такое. Если бы мне сто знающих человек объяснили, я бы не понял, что это. На тебя ведь часто обращают внимание. Только ты этого не видишь. Если в лоб не скажут. Кто я такой, чтобы тебя держать? Посмотри на меня. Я медведь из детской сказки.

– Так. Стоп. Че?

========== 3. «Энд ай» ==========

«есть только северный ветер

и он разбудит меня»

«дышать – не мешать»

*

Веня сидит в углу комнаты, тихонько перебирая струны, и вообще звуки, как бриллиантовые стекляшки. Мышь с зерном. Занимается. Хмурый. Заточенный. Ищет что-то – крот в норе – на ощупь. И походу – не находит. Леша задерживается в коридоре. Приоткрывает дверь. Кивает, мол: ну как или можно? Веня откладывает гитару. Смотрит, не особо видя. Прижимает ладонь к голове, размазывая что-то тоже невидимое по лбу, трет, с остервенением. Усмехается.

– Знаешь, другого такого бездаря еще поискать надо.

Началось.

Веня встает, открывает окно.

– Мне надо пройтись. Дышать нечем.

– Пойти с тобой?

Нет.

– Нет.

Мне надо подумать.

– Мне надо подумать.

Не обижайся.

– Только не обижайся.

И он уходит. Во двор и в ночь, которая на дворе.

– Ну просто класс.

Подкуривается уже в двух шагах от подъезда.

И нет его, понятно, целую вечность.

Возвращается часа в четыре, с пакетом. Леша слышит, как тот шуршит, выходит из комнаты.

– Что в пакете?

Веня смотрит в него, будто сам не знает.

– Мороженое. Будешь?

– Ну давай.

Веня протягивает ему какое-то бесконечно дурацкое эскимо.

– А ты?

– Да просто стоял, думал: бахнуть, что ли? А купил почему-то это.

– «Спасает пиво с хреном. Только потом два часа ничего не есть, пивом запивать и терпеть».

Леша откусывает холод, тот безвкусно расползается по нёбу.

Веня смотрит на него.

– Так, может, будешь?

Головой мотает.

Идет на кухню.

Ставит чайник в раковину, набирает прямо из-под крана, вода на вкус будет, точно фильтрованная цветочным горшком.

Леша еще стоит в коридоре, набирая воздуха в легкие и выпуская его. Не зная: стоит за ним идти или не стоит? Он никогда не мог найти слов в такие дни. Мороженое шлепает на пол белые капли.

– Прости, что-то я… Ты чего не спишь? Ждешь? Зачем?

– Воды встал попить, а тут ты.

– Сколько вообще времени?

– Пятый час.

– Блядь. Извини.

– Ну я-то что, а вот ты?

– А что я? Картошку варить – это все, что я, по-настоящему, умею. Даже во сне.

– Не дури.

– А я и не дурю.

– Ну хватит уже…

– Они просто ждут от меня. Чего-то этакого. Но я не знаю. Ничего не знаю. Этакого. И, блядь, не Моцарт и не Моррисон. Да я же сам себе на ухо наступил. Чего они хотят от меня?

– Чтобы ты был собой.

– Ага, кому это нужно. Люди ждут большего.

– Тебе-то не похуй, чего ждут люди? Делай, что делаешь, для одного человека.

– Не знаю, никто никогда не ждал от меня ничего. Мне кажется, у меня на плечах кто-то сидит. Не могу вдохнуть.

– Покажи, что там у тебя получается?

– Да нечего показывать. Ничего не получается. Давай спать.

Засыпает, уткнувшись в стену серых пупырышек, укрывшись не одеялом, но панцирем.

*

Просыпается серым дождем на неделю.

Моется, одевается, уходит, не поев, выпивает стакан воды.

Старается не шуметь.

Спал он вообще?

*

Вечером у них репа в каком-то гараже на окраине города, и окраина эта – похожа и вообще на все города в стране. Сразу становится странно привычно там. И бессмысленно. Словно они никуда и не уезжали. Леша не запомнил, как они добирались. Сто лет под землей. Какие-то пересадки. Запах этот – искусственный ветер – запах метро. Леша долго смотрел на Венино отражение в стекле. Потом поймал. И они лыбились друг на друга, пока не рассмеялись.

– Может, мне обратно поехать? Что я, в самом деле, прилип к тебе, как банный лист. Как-то это нелепо.

– Да там перманентно левак какой-то трется.

– Левак?

– Ну. Друзья друзей и все такое. Иногда это меня с ума сводит.

– И я, типа, сойду за такого друга или бедного родственника, которого тетя не велела оставлять одного без присмотра в большом страшном городе?

– Леш, ну твою мать. Иди до конца. Ты уже согласился.

– Забираю свои слова назад, ты плохо с ними обращаешься.

– Будешь знать, какое все там, где я. Я знаю все твое.

Умеет он заткнуть.

Напрочь.

*

Они подходят к гаражу, внутри обитому, как в дурдоме, а снаружи расписанному граффити. Веня здоровается и трет с Гошей, который выпускает клубы дыма, запрокидывая голову. Леша рассматривает надписи. Строчки из песен, фразы по типу «Цой жив», «заберите дробовик у Курта», «умирать никогда».

«Умирать никогда».

Каблуки заставляют повернуть голову.

– Господи, хоть снимай. Всем привет.

Вика на высоченных шпильках, в узкой юбке-карандаше, вся натянутая, точно струна, красива ошеломительно. Гоша присвистывает.

– Хераськи.

– Вау, да?

Она и сама от себя прется.

– У меня сегодня свидание было.

– А похоже, что свадьба.

– Ты написал чего?

– Ага, «Войну и мир».

– Ты достал меня. Подключись уже.

– А ты не прессуй.

И она так смотрит… а потом говорит.

– Короче, я хочу сделать «Катастрофически».

– Это про что?

Вика напевает.

– Ну заебись.

– И что это значит?

Гоша бросает бычок в здоровенную жестянку. Сплевывает. И они заходят внутрь, переступая через высокий порог гаражной двери. Веня поворачивается к Леше, протягивает руку, зовет пальцами:

– Пойдем?

Разбредаются.

Вика открывает футляр, который принесла с собой, вынимает скрипку. Веня вскрывает чехол, достает гитару.

Гоша не брезгует казенным басом.

Жека ждет всех, выкручивая руки и палочки.

– Так, вопрос с «Катастрофически» считаю открытым. Я тут придумала кое-что.

Вика поднимает смычок аристократическим жестом, прижимая его к струнам. Все ей внимают.

Потом Веня:

– Ну-ка дай вспомнить, че-там, в первоисточнике?

Она включает телефон.

Потом каждый что-то кудахчет на инструментах, подлавливая мелодию, ритм – кому что.

Веня выдает – ну, пиздец – а потом сразу с припева, и после – «пульс на три счета-та-та-а» – все так же серьезно, в полную силу продолжает – «энд ай-и-а-и-а вил олвэйс лав ю». До мурашек. А сам ржет. Они все ржут. Леша тоже смеется.

– А че, это тема!

Подхватывает вдруг Гоша. И с ним – все остальные.

Веня:

– Да вы че, народ? Может, мы хоть «Пинк Флойд» для приличия сделаем или Летова.

Вика:

– Что ты имеешь против Уйтни Хьюстон? Это классика.

– Сказала выпускница консерватории.

И все они с легкостью бросают работу ради того, чтобы баловаться и куражиться, и через два часа выдают такой кавер, что его и узнать нельзя. Какая-то безумная помесь соула, фолка, рока с еще черти чем.

– Балаган.

*

Потом все ритуально курят на крыльце, перед тем, как проститься. Жека уходит первым, его дома жена ждет. Гоша сваливает на какую-то тусу в клуб в центре города. Вика, стряхивает крошечное пепельное пятнышко с подола, тонкая сигарета зажата в пальцах. Распрямляется.

– Ты самый молчаливый из всех людей, которые здесь были. И единственный, кого он привел.

Леша не отвечает, затягивается еще.

– Живешь у него?

Веня вмешивается:

– В чем суть допроса?

Она нежно наклоняет голову, точно к скрипке своей, смотрит на него, загадочно улыбаясь.

Подъезжает тачка, какая-то древняя «ауди», для которой Вика слишком хороша.

– О, это за мной. Увидимся.

Она садится в машину, целует в щеку водителя.

*

Леша сидит в пустом вагоне, со спрятанными в карманы куртки руками и вытянутыми ногами, смотрит в окно на Веню, как тот барабанит что-то пальцами по коленке.

*

Ночью он снова не собирается спать, уходит с гитарой на кухню.

– Ты ложись, я тут побренчу немного и приду.

Леша только кивает.

– И да, прости. Я тебя затащил, может, тебе скучно было?

Он только улыбается и мотает головой, говорить в тягость сегодня.

– Иди. Только поспи потом. Слышишь?

Расходятся.

Веня закрывает дверь и у него, и у себя.

Леша забирается под одеяло и почти сразу же отключается.

Когда брезжит слабый свет сквозь щель между шторами и в маленькую дырку на правой, он возвращается, укладывается, обнимая, прижимает к себе, утыкаясь носом в затылок, и то ли вдыхает, то ли вздыхает…

*

Спит полдня. Леша слоняется по квартире, жарит колбасу с яйцом, оставляет остывать на сковороде. Мерзнет. Выбирает среди десятка всего книг «Мы», которую со школы не открывал. Забирается под одеяло.

*

Они едят остывшие бутерброды, запивая их сладким чаем.

– Я тут вроде закончил вчера. Послушаешь?

========== 4. Ermitage ==========

«видишь?

вокруг ни души

сердце сгорает в тиши

жарко и сладко ему

почему так?

так – почему?»

«прикоснуться к бесконечности твоей»

*

Леша сидит на кухне на стуле, подбородком упираясь в подогнутую коленку, листает что-то в открытом Венином ноутбуке. Хозяин входит, натягивая на ходу футболку.

– С добрым утром.

– С добрым.

Леша поднимает лицо к нему, улыбается.

– Что поделаем?

Веня спрашивает и чуть выгибается посмотреть, горит ли огонь под чайником. Леша не отвечает. Один поворачивается, другой отворачивается обратно к экрану. Веня заглядывает к нему – на сайт Эрмитажа.

– Хочу пойти туда.

Веня прокашливается.

– Знаешь, при всей гипотетической ожидаемости, это как-то чересчур неожиданно.

– То есть ты не пойдешь?

– Да уж пойду, куда деваться?

– Вот только не надо приносить себя в жертву.

– Невелика и жертва.

Веня зевает, а потом говорит:

– Мы как-то в школе еще ездили туда на экскурсию, пиздец, я чуть не помер. Мечтал катапультироваться через крышу, потому что через три часа блужданий среди каких-то коней и страдальческих лиц, я заблудился и не знал, где выход. Поклялся себе, что ноги моей там не будет.

Леша смеется.

– А я не был. Никогда не был. Хочу посмотреть.

– Единственное, что я расслышал и запомнил из рассказа женщины, которая нас сусанила и мариновала, так это, что экспонаты у них восемь лет надо непрерывно смотреть, чтобы все увидеть. Какая-то блядская метафора.

– Чего?

– Что есть вещи, которые просто нельзя иметь, и дела, которые невозможно сделать.

– Рок существует?

– И он живет в Эрмитаже.

Они хохочут. Потом Леша просит:

– Я хочу только на египтян и на греков. Там не так много залов.

– Да ладно, я же согласился. А почему вдруг?

– Не знаю. Просто интересно.

– До чего же у тебя «тонкая душевная организация».

– Щас порвется. Иди в жопу.

Леша выключает ноут, Веня, который стоит сзади рассматривает его лицо в погасшем экране. Трогает за мочку уха, Леша склоняется к его руке.

*

Они идут внутри нечеловеческой пышности Дворцовой площади, под недостижимым небом и взглядом ангела.

Стоят в очереди за билетами. Со всех сторон какие-то люди роятся, жужжат. Они почему-то молчат. Леша протягивает руку, сжимает подушечки пальцев на складке синей Вениной толстовки, совсем легко тянет, тот чувствует, поворачивается, улыбается.

– Ты не передумал?

– У-у.

– Боже, как жаль.

Смеется Веня.

Леша:

– Ты еще можешь спастись.

– Это вряд ли.

*

Они бродят по залам, рассматривая статуэтки и статуи.

– Скучные они какие-то.

Говорит Веня про египтян.

– Не шевелятся. Сидят все, вроде живые, а как мертвые.

Леша сглатывает.

– Чувствуешь сакральный трепет?

– Знаешь, в детстве я очень любил их. Они мне нравились. Спокойные. И все какие-то одинаковые. Что мужчины, что женщины. Никакой разницы.

– А сейчас?

– А сейчас, кажется, греки мне как-то больше.

– Ну вот, «прошла любовь, завяли» скарабеи.

– Дурак.

Они смеются, пихая друг друга, тревожа покой мертвецов и смотрителей.

*

Бредут среди подворотен, не обращая внимания на названия улиц. Дома стоят ровными рядами, причудливые и одинаковые. Веня достает пачку – будешь? – давай – они подкуриваются от Вениной зажигалки, которую тот закрывает ладонью.

Выдыхают.

Сворачивают на узкую улочку, впереди два идентичных парня, идут, повиснув друг на друге, тот, что чуть-чуть повыше, засовывает руку в штаны тому, что чуть-чуть пониже.

Леша с Веней переглядываются.

– Хорошее у кого-то утро было.

– Да не то слово.

Парад геев раскалывается надвое, одни сворачивают в кофейню, другие идут дальше.

– А ты так не хочешь?

– Пф, как?

– Ну вот – так.

– Руки тебе в штаны посреди пустынных улиц засовывать?

– Не знаю.

– А ты хочешь, чтобы я так делал?

– Не хочу, конечно. Совсем уж, что ли?

– Почему это?

– Просто. Не хочу, чтобы кто-то видел, как ты касаешься меня. Или как я касаюсь тебя. И какое у тебя лицо при этом. Или у меня.

Веня чешет бровь и ничего больше не спрашивает.

========== 5. Ключи ==========

«там

где тебя нет

я не хочу быть»

*

Леша садится на жесткое вытертое сидение узкой койки в вагоне, чувствуя, что сейчас придется разжать ладони и – отпустить.

Девчонки прощаются друг с другом через стекло, рисуя в воздухе огромных размеров круги, растущие прямо из сердца.

Поезд дергает.

Парень не сразу понимает: поехали они или нет.

Но за окнами все плывет.

Так что – всё.

Приплыли.

*

Леша знает, что на ночь в поезде его хватит, но утром, утром их родной город все отменит.

Отсечет.

Строгая аккуратная женщина напротив вынимает из сумки крошеный саркофаг дорогого органайзера, блестящий проспект и нешуточный телефон, укладывая пирамидой на столе под самым окном. Неряшливый мужик достает полтораху воды из пакета. Ставит рядом. Она с подозрением косится на него. Подбирает и прижимает свое к коленям. Леша вздыхает. Ему хочется убежать.

Невысокая проводница проверяет паспорта, потом выдает пакеты с бельем.

Он встает и идет в конец вагона. Они едут в хвосте – будет болтать. Встает к двери с окном. Смотрит. Рельсы – две стальные жилы – разматывают время назад.

*

Забирается наверх. Закрывает глаза. Но не может уснуть. Ему то жарко, то холодно. Ночь колет одеялом и безналичным наличием, лепит горячий пластилин на кожу, забивая поры.

Проникая в поры.

*

Выходит из вагона.

Никто его не встречает.

Даже город.

Все разбредаются за пределы вокзала, в чужие машины, в автобусы.

Леша идет пешком.

Через площадь и через мост. Под мостом – не река.

Через стекло автосалона, стекло торгового центра.

Лощеные коробки высоток.

Обтрепанные коробки пятиэтажек.

Горелые коробки деревянных развалюх.

Ищет ключи, вспоминая, что забыл их у Вени.

Вытряхивал все из рюкзака, когда они ездили на залив.

Лучше бы их в него бросил.

Звонит в домофон.

Ему открывают, не спрашивая.

Дверь на площадке тоже уже открыта.

– О, привет.

Дашка.

– Смена караула. Как съездил?

– Нормально.

И еще что-то спрашивает и тут же отвечает вопросом на вопрос, пока отец кашляет и кашляет в большой комнате. Сын заглядывает к нему – тот сразу вытягивает руку, закрывая часть красного лица, типа: привет, все нормально.

У Леши в животе скручивается.

– Где мама?

– На работе.

Дашка отвечает ему и опять тут же спрашивает:

– А тебе когда выходить?

– Сейчас.

– Воду горячую отключили.

Она уходит к себе.

Леша растерянно стоит в коридоре, ему кажется, что он, если и уезжал куда-то… полгода прошло.

Стаскивает рюкзак, заходит к себе, ставит на пол.

*

Он не звонит.

Ни – как доехал.

Ни вообще – как?

Леша тоже – не звонит.

Почему-то.

Вертит телефон в пальцах. Успел забить только четыре контакта. Да больше и не надо.

В четверг убирает его в ящик стола.

Достает лист белой бумаги.

Ручку.

Пишет.

Привет.

Вверху страницы. Посередине. И больше – ничего.

Рисует под – корявого медведя с лапами, из которых торчат когти-шипы.

*

В пятницу уходит на работу пораньше, потому что почти не спал. И вообще как-то тошно. Берет с собой наскоро порезанный бутер, убирает в пакет, в рюкзак. Есть неохота.

Приходит слишком рано, еще нет никого. Все закрыто.

Пельмень выходит к нему, гремя цепью. Прижимает уши и со сна как будто бы улыбается. Леша садится на покрышку, в которой окурков больше, чем ростков, достает пакет, скармливает псу колбасу с хлебом, тот сначала чуть не откусывает ему пальцы, потом – лижет.

Веня так и застает их, когда подходит к воротам.

Леша поднимает голову, думая, что Рыжий пришел – ключи у него.

Время перестает течь.

Останавливается.

Застывает.

Сердце вбивает радость в вены, как гвозди.

– Ты что здесь делаешь?

Спрашивает Леша, уже начиная улыбаться. Еще чуть-чуть – и ему захочется броситься.

– Ты ключи у меня забыл.

Веня улыбается в ответ.

– Почему не звонишь?

Пожимает плечом.

– Ты тоже не звонишь.