Текст книги "Квартальная бойня (СИ)"

Автор книги: Snake Of Roses

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

– Ты слышала это? – Родни вырисовывает на земле какие-то загогулины с самым возмущенным видом, какой только мог на себя напустить. – Мы должны будем сами выбрать “счастливчиков”.

Родни Форд до сих пор не может ужиться с мыслью, что наши жизни нам не принадлежат. Он не может свыкнуться с прописными истинами Панема: Капитолию не важны люди, живущие в дистриктах. Конопатый и уже почти взрослый Родни, ведь в следующем году его имени не будет в списке, не понимает, почему уже двадцать пять лет проводятся эти безжалостные игры. Я тоже не понимаю, так же как и все остальные.

Из года в год мы испытываем страх быть выбранными на празднике Жатвы. Нам приходится изучать историю Темных времен в школах. Мы с детства знаем о последствиях самой бесполезной войны в истории, и мы вынуждены нести этот крест – отвечать за проступок, совершенный не нами.

– Может если выбрать кого-то сильного и умного, у нас будет шанс победить? – Курчавый рыжеволосый парень не умолкает ни на минуту.

Мне не хочется рушить эти мечтания о победе, вообще-то мне совсем ничего не хочется говорить, но Форд не оставляет выбора. Ему так легко рассуждать о будущих трибутах, словно их жизни ничего не значат. Будто он сам стал жертвой капитолийских зрелищ.

– Нам придется кого-то отправить на смерть. – Мрачно подмечаю, разрушая легкую атмосферу.

– Если выберут Захари Болтона или Питера Тейна, то у нас есть шанс на победу, – друг всерьез задумался над возможными вариантами. В его голосе не было и толики шутки, да и когда речь идет об играх, слова воспринимаются совершенно по-другому. – А вот из девочек даже не знаю. Интересно, как будет проводиться отбор? – Родни цепляется руками за колени и устремляет свой взгляд на забор. Я знаю, о чем он думает.

Мы никогда не выходили за ограду, но каждый раз, встречаясь на окраине дистрикта, мы с Родни мечтали однажды вырваться и убежать так далеко, чтобы миротворцы никогда не смогли нас найти. Эта мечта была у каждого второго ребенка в дистрикте. А после очередной порции несбыточных грез мы расходились по домам, как и сейчас.

– Вот и узнаешь завтра, – говорю, легонько потрепав рыжую макушку Форда.

– Ив, – Родни окликает меня через пару секунд, – Надеюсь, это будем не мы.

И я надеюсь, мой друг.

Уже давно стемнело, редкие улочки освещены фонарями, работающими не по времени, а скорее по своей прихоти. В некоторых местах единственным источником света являются витрины магазинов, а где-то приходится идти на ощупь. Десятый дистрикт не отличается богатым контингентом. Сомневаюсь, что в дистриктах вообще бывают богатые люди, разве что в первом и втором.

Дорога до дома занимает меньше пятнадцати минут. На пороге спотыкаюсь о ботинки младшего брата, что как всегда разулся там, где шел. Из приоткрытой двери нашей комнаты мерцает свет от масляной лампы. Это первая Жатва Стенли, и я боюсь за него больше, чем за себя. Но в этом году его не выберут, это успокаивает.

Всю ночь плохо спится, плечо ноет, кажется потянула его на работе. Уход за скотом требует много сил, но я еще ни разу не мучилась от тянущей боли. Списываю на нервное состояние перед Жатвой.

– Что если Иви выберут? – сквозь пелену сна слышу встревоженный шепот брата.

– Никого из вас не выберут, – заботливый голос мамы успокаивает и усыпляет бдительность. Сквозь приоткрытые веки вижу, как мама целует Стенли в щеку. – А теперь марш умываться и чистить зубы. – стоит младшему оказаться за дверью, она обращается уже ко мне, – Ты же знаешь, что подслушивать не хорошо?

Эта женщина знает меня как пять своих пальцев, что не должно вызывать ни капли удивления. Но каждый раз она то и дело изумляет меня своим внутренним чутьем. Она всегда знает мои мысли наперед.

Мама присаживается на край кровати и нежно гладит меня по волосам. За эти мгновения и жизни отдать не жалко, знала бы она только, как сильно я всех их люблю. И словно прочитав мои мысли, она целует меня в лоб, заставляя окончательно растаять от нежности.

– Вставай. Нужно успеть позавтракать до Жатвы. – Коротко отчеканивает мама, скрываясь за дверью.

Мы живем в десятом дистрикте, третьем по бедности округе Панема. Голодать нам не приходится, но бывают суровые времена, когда неделями нужно сидеть на хлебе с маслом и похлебке из свиных обрезков. Не самая лучшая еда, но у кого-то даже её нет. Родители целыми днями пропадают на ферме, а на мне всю мою сознательную жизнь всегда был дом и воспитание младшего брата. Не то, чтобы я жаловалась, но нагрузка в школе растет, а с прошлого года добавились обязательные работы на скотобойне, что за всем поспеть не удается. Никогда не заведу детей.

Умываюсь холодной водой и быстро чищу зубы. Стенли играет с отцом у печки, а мама подбирает нам всем одежду. Ее лицо выглядит молодым,если не приглядываться к морщинкам у глаз и уже изрядно поседевшим волосам. К ее годам я хотела бы выглядеть так же.

– Овсянка на воде? Класс, – с недовольством комментирую жижу в своей тарелке.

Наступили именно те суровые времена. Можно было бы продать свою удачу за тессеры, но мама говорит, что пока мы не умираем от голода, удача на нашей стороне. Ирония в этой фразе слышна за милю.

– Твою одежду я тоже подготовила, – мама старается быть спокойной, но чем ближе время Жатвы, тем сильнее дрожат ее руки.

А вот отцу скрыть тревогу удается как никому другому. Он всегда считал, что если я попаду на игры, то вернусь победителем. Иногда кажется, что старик верит в меня больше, чем я сама. Бесконечные советы о том, как выжить на неизведанной местности, как добыть воду и еду, конечно могут продлить жизнь хотя бы на час, но победителями пока не становились те, кто только и может, что выживать.

Каждый год мы готовимся к этому извращению с названием великого праздника, смотрим фильм о Темных временах, будто кроме них не было в мире больше ничего, а после отправляем двоих “любимчиков” фортуны на смерть. При всем этом Капитолийские попугаи заставляют нас улыбаться, изображать счастье и радость за новых трибутов, когда на душе скребут кошки. Для них мы все только рабочая сила, которую можно эксплуатировать в свое удовольствие.

Наспех заплетаю волосы в пучок и надеваю платье уже изрядно посеревшее от количества стирок. Одежда – тот атрибут непозволительной роскоши, если нужно кормить семью из четырех человек. Я не помню, чтобы мне вообще покупали когда-либо вещи. Для Стенли приходилось выторговывать на черном рынке ткань или же пеленки, иногда доходило до воровства, чем я не горжусь. Но все средства хороши, когда нужда прижала к стенке.

– Готова к своему последнему году? – в проеме возникает отец. – Хоть одного ребенка миновала Жатва.

– Почти миновала. Я бы не загадывала. – Все на что меня хватает выговариваю на одном дыхании, если мы продолжим, то без слез не обойдется.

Как бы сильно мы все не старались вести себя в этот день нормально, внутри все скручивает от страха так, что говорить становится невозможным. Я бы хотела, не сомневаюсь, как и любой другой, сказать, что все в порядке, но уверенность с каждой минутой улетучивается. Радует одно – это моя последняя Жатва.

– Брось, Ив, – отец присаживается на кровать Стенли. – В этом году Жатва пройдет иначе, никто тебя не выберет. Сомневаюсь, что вообще смогут кого-то выбрать.

– Но кто-то все же будет участвовать в играх.

– И это будешь не ты, милая.

И я на это надеюсь, пап.

Мы как и обычно всей семьей выходим из дома и молча идем на площадь перед домом правосудия. Раз за разом поражаюсь названиям некоторых вещей, которые кто-то когда-то придумал. Дом правосудия, где нет и намёка на него. Миротворцы – люди, которым плевать на мир.

Уже у самого входа на площадь я и Стенли вынуждены разлучиться с родителями. Младший брат держится мужественно, но крепко сжимает мою руку, боясь то ли за себя, то ли за меня. У самого входа на площадь расположились будки с капитолийскими работниками, где проходит регистрация всех детей начиная с двенадцати лет и заканчивая восемнадцатью. Когда-то это время называли лучшими годами жизни, сейчас же все изменилось.

Отправляю Стенли в очередь к малышам, сама же глазами пытаюсь найти Родни в толпе. Рыжая макушка находится в паре десятков метров от меня. Нагнать друга мне удается только после регистрации.

В двенадцать часов на постаменте у ратуши появляется мэр десятого дистрикта, который ежегодно читает монотонную речь с карточки. Этот год не стал исключением, не смотря на всю “торжественность” двадцать пятой годовщины игр.

– Интересно, – Родни наклоняется ко мне, – мэры меняются, а речь нет.

И он прав как никогда, буквально несколько месяцев назад президент Вайнд сменил власть, но праздничная речь не изменилась ни капли. Все потому что капитолийцам плевать на слова, им нужны только зрелища.

Когда речь подходит к концу, микрофоном овладевает чудо из Капитолия. Мужчина с длинными ногтями, из-за которых ему трудно держать микрофон и выбеленным лицом до такой степени, что оно кажется плоским блюдцем, произносит фразу, которая в сердце Панема вызвала бы тонны возгласов, а на окраинах лишь напряженное молчание.

– Добро пожаловать на ежегодный праздник Жатвы! И пусть удача всегда будет с вами!

Голос его в отдельные моменты бурной радости становится таким писклявым, слушать это пытка.

Мы вновь слушаем рассказ о возникновении Панема, о Темных временах и плавно переходим к тому, что в наказание за деяния, которых не совершали, вынуждены страдать. Затем следует ежегодный показ фильма, где рассказывают о каждом дистрикте, вплоть до некогда существовавшего тринадцатого. Его руины я вижу уже в сотый раз, кажется, но каждый раз это зрелище приводит в ужас. Я думаю о людях, которые там погибли, и даже немного завидую. Они больше никого не боятся.

– Два дня назад жителям вашего дистрикта была предоставлена великолепная возможность самим выбрать новых трибутов, – капитолиец делал ударения на тех словах, что не несут в себе никакого смысла. – А сейчас огласим счастливчиков, которым выпала честь представлять дистрикт десять на двадцать пятых Голодных Играх!

В воздухе висела мертвая тишина, казалось слышен каждый вздох. Я видела, как некоторые дети скрещивали пальцы за своими спинами, в надежде, что это спасёт их. Если бы спасало, я бы тоже воспользовалась.

Человек-блюдце из Капитолия раскрывает конверт перед микрофоном, мы все слышим звук рвущейся бумаги. В этом конверте были запечатаны два имени. Два имени тех людей, от кого удача отвернулась.

Стало еще тише.

– Имя первого трибута Ивори Фолстрик, – мужчина произносит это имя четко и радостно, он сияет от счастья.

========== 2. Трибуты ==========

Где-то я слышу отчаянный крик, вижу встревоженный взгляд Родни и облечение в глазах девушек, стоящих рядом.

– Ивори Фолстрик, где же ты? – пропевает своим писклявым голоском капитолиец, что отрезвляет похлеще нашатырного спирта.

Мое имя в его исполнении звучит как-то иначе, оно вдруг кажется мне чужим. Я бы хотела, чтобы в десятом дистрикте был еще кто-то с именем Ивори Фолстрик.

Толпа расступается, кто-то усиленно пятится назад от меня, словно я заразная. Удача сегодня точно не на моей стороне.

– Иди, – шепчет Родни, кивая в сторону эшафота.

Да, назвать постамент по-другому язык не поворачивается. Киваю другу нервно и бреду в сторону сцены. Тут же возникают миротворцы, они облепляют меня вплотную, не давая сделать лишних движений. Я боюсь даже повернуть голову лишний раз.

Около сцены миротворцы расступаются, пропуская меня к дружелюбно улыбающемуся расфуфыренному клоуну из Капитолия. От него сильно пахнет цветами, голова тут же начинает кружиться. Поднимаюсь по лестнице к микрофону. По обыкновению трибутам дают сказать небольшую речь, это всегда что-то наподобие “я вернусь” или “следите за моей смертью”. Ловлю себя на мысли, что все смотрящие на меня сейчас люди такие чужие мне. Добровольцев не будет. Их в десятом никогда не было. Я понимаю их, я бы тоже не вызвалась.

– Что ты хочешь сказать своему дистрикту, милая?

Нервно сглатываю, чтобы смочить горло. Говорить речи мне не доводилось с пятого класса. Мне не хочется ничего говорить, но я собираюсь с силами.

– Я хочу назвать имя второго трибута.

Этого не ожидает никто, даже я сама. Для меня игры начались уже, и если есть хоть маленький шанс выйти победителем, то нужно устроить зрелище, которого никто не ожидает. Мы, десятый дистрикт, кажемся капитолийцам слабыми и беспомощными, мы живем почти в деревне с покосившимися домами и огромными кучами навоза, что сами пропахли этим едким запахом. Мы всегда плачем на Жатве и умираем первыми на Играх.

Я не такая.

Капитолиец неловко шутит в тишину и протягивает мне листок с именем. Мне остается только прочесть два слова и сломать кому-то жизнь, как ее сломали мне. Коротко выдыхаю, приблизившись к микрофону.

– Уильям Палмер.

Парень немного увереннее, чем я. Он соображает гораздо быстрее, что именно его имя было только что произнесено. Уверена, он ненавидит меня, а это уже облегчает задачу. На арене один из нас погибнет, так что дружить нам не придется.

Уилл поднимается на постамент и коротко здоровается с толпой. Нас провожают хилыми аплодисментами, которые крайне неуместны. Двери дворца правосудия закрываются, и нас с Уиллом миротворцы растаскивают в разные комнаты.

На час наступает гробовая тишина, только тиканье часов слышно, да шаги за дверью. Я все еще держу листок с именем в руках, смотрю на аккуратно выведенные буквы, и внезапно ярость подступает к самому горлу. Листок в мгновение ока превращается в кучу мелких клочков бумаги, а я больше не в силах держать себя в руках. Заливаюсь слезами и истерично вою, очутившись на коленях. Хочется руками взять весь этот день и вынуть его из своей головы, но это невозможно.

Сквозь истерику не замечаю как в комнате появляется моя семья. Мама осторожно и ласково приобнимает меня за плечи. Я только спустя полминуты соображаю, что сейчас происходит. Нам дали время увидеться в последний раз.

Стенли мнется у двери, борясь с собственными слезами, но через минуту все, даже непоколебимый отец, обнимают меня, приговаривая что-то теплое на прощание.

Голос за дверью оповещает, что осталась одна минута. Одна чертова минута, когда я могу видеть своих родных. Одна минута, после которой моя жизнь никогда не будет прежней.

Жадно цепляюсь глазами за лица семьи, я запомню их такими. Я запомню седовласую маму, с ее теплыми глазами и улыбкой, её нежный голос, даже её похлебка из свиных обрезков теперь кажется не такой плохой. Я запомню лицо брата, что сейчас ревет в три ручья и душит в объятиях, так как в свои двенадцать лет прекрасно понимает, что мне сулят предстоящие игры. Я запомню непоколебимое лицо отца, что сейчас искажено гримасой боли и отчаяния.

Я всех вас очень сильно люблю.

– Солнышко, будь осторожна, – мама гладит меня по щекам и целует залитое слезами лицо.

– Ты сильная и быстрая, ты управляешься со скотом, разделываешь огроменные туши, – быстро говорит отец, – ты справишься, Ивори.

– Там будут люди, пап. Я не смогу убить, – отчаяние начинает душить весь тот энтузиазм, всю ту силу, что вспыхнула во мне на сцене.

– Значит сделай так, чтобы они сами друг друга убили, – поддерживает его мама, – Ты умная, тебе это под силу, дорогая.

– Время! – в комнате появляется миротворец, который скоропостижно выпроваживает мою семью за дверь.

И снова наступает тишина. Отец прав, я могу разделывать туши, но пока точно не могу понять как это поможет на арене. Никого не впечатлить разделыванием мяса.

Глубоко вдыхаю, нужно успокоиться и взять себя в руки, но пока только могу думать об играх или вовсе не думать, а тупо пялиться на дверь, которая вскоре вновь открывается. Я вижу рыжую макушку Родни, а затем и его самого целиком.

Кидаюсь к другу, вновь теряя контроль над эмоциями начинаю реветь. Мы крепко обнимаемся, понимаю, что если Родни сейчас меня отпустит, то все мое тело рухнет на пол, оставшись без какой-либо опоры. Он хватает судорожно руками мое лицо и заглядывает прямо в глаза. Всегда веселый и немного наивный Родни Форд сейчас смотрит на меня уверенно и пронизывающе, будто хочет внушит эту силу его глаз.

– Послушай, Ив, – голос его решительный заставляет всю меня сосредоточиться на его словах, – Я знаю тебя как никто другой, ты выживешь. Спрячься где-нибудь и жди, пока не останется хотя бы двое трибутов. Собирай растения, найди воду и обзаведись оружием. Ты легко режешь свиней, тебе просто нужно добыть нож.

– Около Рога будет бойня, я не справлюсь.

– Нет, ты справишься! – Родни настойчиво вбивает в мою голову свои мысли на мой счет. Он всегда переоценивал мои возможности, но сейчас его вера в меня – единственный источник, который может мне помочь. – Не забывай, в Играх побеждает только один. Это будешь ты!

– Родни, мне так страшно, – выдыхаю почти шепотом.

– Знаю, родная, – он прижимает меня к себе и гладит по волосам, повторяя эти слова – Я знаю, знаю.

Снова в комнате появляется капитолиец, он выпроваживает друга, который напоследок говорит мне не сдаваться. Рыжая макушка исчезает в дверном проеме, и больше ко мне никто не приходит. Никто не хочет попрощаться с той, которую сами выбрали.

Не знаю сколько точно прошло времени, но мне порядком поднадоело сидеть и изучать комнату на предметы роскоши. В доме мэра все было совсем другим, словно он никогда и не жил в десятом дистрикте, словно не его люди умирают от голода и изнеможения. Здесь стоят рядами книги в красивых переплетах, такие я видела лишь на витрине магазина. По корешку провожу пальцами, он гладкий, а золотые буквы чуть выдавлены. Ощущение приятное. Здесь же стоят массивный деревянный стол и два стула с резными ножками и спинками, явно сделанные в ручную на заказ.

Что было бы, родись я в семье мэра? На секунду позволяю себе помечтать, что живу в подобной роскоши и никогда не беспокоюсь, что меня выберут. Еще ни одного ребенка мэра не выбирали на Игры. Правила, придуманные Капитолием, распространяются не на всех, в них есть бреши, за которые при желании можно было бы зацепиться.

Интересно, что распорядители приготовили на этот раз? Тропики? Непроходимые леса? Или может быть открытую местность, где нельзя спрятаться? Впереди нас с Уиллом ждет неизвестность, а страшнее ее нет ничего, разве только смерть. Иронично, что данная нам неизвестность кроет за собой смерть одного из нас, если не обоих.

Поворачиваюсь на скрип двери, в комнате возникает наш сопровождающий капитолиец и Уильям. Лицо его бледнее обычного, даже естественный загар от работ на пастбище не скрывает это. Человек с лицом-блюдцем представляется наконец-то очень странным именем, Моргенштерн Вилли.

– Нам пора на поезд, ваш ментор уже там. Вы не представляете, как вам повезло, – капитолиец выходит из комнаты первым и продолжает тараторить, слова его заглушаются моими собственными мыслями. Да и Уилл его похоже тоже не слушает.

Нас погружают в бокс на колесах и везут под нежное мычание коров на вокзал, что расположен чуть дальше деревни победителей. В ней заняты всего два дома, и это больше, чем в некоторых бедных дистриктах.

На вокзале нас ожидает помимо ментора, Алто Комба, средних лет мужчина с гладко выбритой бородой и запутанными русыми волосами, толпа людей с камерами и различными приспособлениями для ведения репортажа. Одна девочка схватила меня за руку уже у самого поезда. Ее волосы были заплетены в две шишки на голове, смутно напоминающие рога коровы. Эта девочка учится вместе со Стенли, и часто приходит к нам домой.

– Иви, победи их всех! – девочка по имени Грир крепко обнимает меня, а я на грани держусь, чтобы вновь не заплакать.

– Пожалуйста, позаботься о Стенли, Грир. Я вернусь, как только смогу. – Уверяю малютку, так же как Родни меня пару часов назад. Я смогу вернуться, если захочу.

Стоит только подняться в вагон, двери сразу же закрываются, и мы видим как платформа со стоящими на ней людьми растворяется вдали. Назад пути нет.

Комментарий к 2. Трибуты

Возникающие вопросы по части будут раскрыты в последующих главах. Детали очень важны, их лучше не упускать из виду.

Приятного чтения~

========== 3. Ментор ==========

Поезд до Капитолия двигается с невероятными скоростями. Ты не успеваешь насладиться одним видом, как он сменяется другим, а затем и третьим.

Моргенштерн не затыкается ни на минуту, создается впечатление, что у капитолицев есть школы по надоеданию обычным людям, где учат болтать о неважных вещах без умолку. Он рассказывает о столице, о том какие там здания, люди, мода, о том, что нам там обязательно понравится. Знал бы он, как я уже ненавижу этот Капитолий, то вряд ли бы продолжал говорить.

Спустя какое-то время появляется и наш ментор. Он переоделся в рубашку и свободные штаны красного цвета, и он был без ботинок. Не поздоровавшись с нами, Алто уселся за стол, полный яств. Не только я, но и Уилл следил за его действиями. Ментор вальяжно откинулся на спинку стула, подогнул одну ногу под себя и с аппетитом накинулся на еду. За обе щеки молодой мужчина лет тридцати, как мне казалось, уплетал баранью ножку с рисом и булками.

– Чего вылупились? Ешьте, пока дают, – с набитым ртом сказал Алто.

Мы остались сидеть неподвижно, лишь коротко переглянулись. Закатив глаза, Алто отложил приборы, вытер губы рукавом своей рубашки и вновь откинулся на спинку стула.

– Даже аппетит пропал, – фыркнул он недовольно. – Если хотите выжить на Арене, запомните одну вещь, нужно питаться сейчас. Пока толстый сохнет, худой сдохнет. Ясно?

– Ты точно помочь нам решил? Или просто набить желудок и скататься в Капитолий? – язвительно замечаю я, ловя краем уха усмешку своего напарника. Пока что напарника.

– Мое дело дать вам советы, чтобы вы не сдохли в первые секунды, а не сюсюкаться с вами. И первый мой совет, это хорошенько поешьте и выспитесь. Вы выглядите как обглоданные собаками кости.

Мы не заметили как пропал Вилли, называть этого капитолийца по фамилии намного легче, чем каждый раз пытаться выговоришь непонятный набор букв. Уильям принялся за еду, налегая без разбора на жирное, сладкое и на напитки, названия которых я слышала впервые. Не удивлюсь, если завтра ему будет плохо.

На столе присутствовало множество видов мяса, которые мы заготавливаем для Капитолия, но которые никогда не едим сами. Корейка, нежные говяжьи стейки, баранина, даже конина.

Алто провел нам небольшой экскурс по играм, в которых участвовал сам. Это были девятые игры, ему тогда едва исполнилось тринадцать лет. Арена из себя представляла руины, они напоминали своим видом тринадцатый дистрикт, точнее то, что осталось от него после Темных времен. Алто выиграл по счастливой случайности. Одно из зданий рухнуло прямо на него и еще одного трибута из четвертого. В живых остался маленький и компактный мальчик Алто Комб, забившийся между двумя огромными плитами.

– Что вы умеете? – он вдруг задал вопрос, после некоторого времени молчания.

Что я умею? В голове заметались мысли, но ни одна не была подходящей. Вышивать крестиком? Готовить суп из свиных шкурок? Родни говорил, что я должна прятаться и собирать растения, найти воду. Да, я неплохо разбираюсь в растениях, в школе я лучшая в этом, но одно дело отличать плоды ядовитых и неядовитых ягод на картинках, другое – на арене. Искать воду? Это нужно быть либо мастером своего дела, либо просто везунчиком. Ни к тому, ни к другому я не отношусь.

– Сомневаюсь, что мои умения помогут выжить. – Проговариваю, наспех засовывая свежайший хлеб в рот.

– Издеваешься? Да тебя выбрали только потому что ты самая сильная девчонка в десятом. – Возмутился Уильям, – Она умеет буквально все, даже свиней режет не моргая. У нас наконец-то есть шанс победить.

Я постоянно забываю о том, что работаю на скотобойне. Точнее, постоянно забываю, что приобретенные там навыки можно как-то использовать.

– Да? Только там будут люди, а не свиньи! – завожусь я, повышая тон. – Ты сам-то хорош! Я видела как ты дерешься в рукопашную, тебе равных нет. И ножи мечешь… -

я запнулась, – метаешь лучше всех в школе.

– Стоп, стоп, стоп! – вмешивается Алто, понимая, что еще чуть-чуть и мы перейдем к демонстрации своих навыков, о которых рассказали друг другу сами. – Приберегите эту ярость для арены, у вас еще будет время убить друг друга. – Ментор садится обратно на стул. – А сейчас нужно определиться, как вы будете тренироваться, вместе или порознь.

– Раздельно, – не думая, отвечаю я, и вижу согласный кивок.

Мы точно не стали бы друзьями в дистрикте, теперь уж подавно.

Алто выдает что-то типа “хорошо” и отправляет нас по своим комнатам, готовиться к завтрашнему дню. До приезда в Капитолий осталось меньше суток. Уже завтра вечером мы прибудем в этот ненавистный мне город.

В своем купе переодеваюсь в учтиво предоставленные вещи, накидываю темно зеленую рубашку до колен и распускаю волосы. Ткань приятно касается тела, хочется полностью в неё закутаться и уснуть. Так и поступаю.

И снова Жатва, мое имя произносят с постамента, где-то раздается истошный крик. Это я сама кричу, кричу так сильно и долго, что глохну. Понадобилось много сил, чтобы проснуться и понять, это все уже произошло. На циферблате часов красуется два ночи, за окном мелькают высокие рощи деревьев. Мы проезжаем седьмой дистрикт.

Уснуть удалось, когда начало светать, либо это так светили приборы в пятом дистрикте. Мы слишком быстро миновали шестой, я даже не успела его толком разглядеть.

И вновь я вижу лицо Родни, который говорит мне идти к сцене. Меня облепляют миротворцы, я шагаю смиренно, и только у самого постамента вижу Вилли с окровавленным топором в руках. Он улыбается мне, так как я победитель квартальной бойни. Поднимаюсь на сцену и обнаруживаю, что стою на куче из тел. Выхватываю лишь одно знакомое лицо, это Уилл. Толпа ликует, а я снова кричу и просыпаюсь. На душе мерзко.

Уже светло. Вся постель промокла и собралась в одном углу, рубашка на мне тоже мокрая. Спешу принять душ и переодеться. В вагоне-ресторане уже все собрались. Никто не обратил внимания на мое появление, это к лучшему. Одна мысль о том, что мое возвращение домой стоит двадцати трех жизней, заставляет меня дрожать.

– Сегодня мы приезжаем в Капитолий. Так как Жатва закончилась только вчера в самом последнем из дистриктов, то вам, мои трибуты, дано немного больше времени, чтобы насладиться нашей чудной столицей! – с особым любовным воркованием протягивает Вилли.

Пока капитолиец рассказывает о фонтанах, скульптурах, дворцах и различных вещах, что успело надоесть за первый день в поезде, Алто подсовывает мне еду под нос, намекая, что не мешало бы подкрепиться. Приходится есть через не хочу, другого выхода у меня нет.

Сегодня ментор рассказывает общие основы, которые мы оба с Уиллом должны знать. Нам нужно нравиться зрителям, нужно искать воду и ночлег. Он делится всевозможными способами добычи огня, вплоть до стучания двумя камнями друг о друга.

После завтрака наступает время индивидуальных тренировок, Уилл начинает первым, а я скрываюсь в конце поезда. Там тише всего, и окна начинаются от потолка, что видно небо. Мы проезжаем огромные озера и море, только что миновали четвертый, что славится своим рыбным промыслом.

Невольно задумываюсь, что хотела бы жить здесь, рыбачить и плавать. Дома особо не поплаваешь, только изредка мы с отцом и Стенли ходили к водонапорной башне, которая находилась рядом с искусственным озером. Там-то худо-бедно мы научились держаться на воде. Надеюсь, арена будет не водная, иначе утону, не успев с платформы сойти.

Ближе к обеду ко мне приходит Алто, нарушая спокойствие, которое я искала уже много лет. Пройдя все стадии начиная от отрицания, я пришла к смирению с собственной участью. Выбрана на игры не просто так, я должна показать, что десятый дистрикт не слабое звено в этой пищевой цепи Панема. Кажется, поставила только что себе цель, достижение которой за гранью.

– Так ты работаешь на скотобойне? – Алто присаживается в кресло напротив и пристально смотрит на меня, дожидаясь ответа.

– Работала.

– Это хорошо, очень хорошо. – Недоуменно гляжу на него, ведь был бы у меня выбор, я бы ни за что не стала убивать невинных животных. Ментор замечает мой взгляд и старается тут же пояснить свои слова. – Уверен, тебе удастся продержаться на арене больше часа. Ты и так уже запомнилась капитолийцам, уверен. Кстати, почему ты захотела назвать имя?

– У меня был личный мотив, – коротко отвечаю. – Ну что, чему научишь меня?

Ментор улыбается.

– Рукопашному бою. Вставай и бей меня.

Мужчина встал в стойку, прикрыв кулаками лицо. Я попыталась повторить за ним. Первая тренировка началась. Мое сосредоточенное лицо видимо было смешным, раз Алто улыбался. Подавшись корпусом вперед, вытянула кулак прямо в лицо ментору, но он легко уклонился и ударил меня в поддых.

– Первое и самое главное правило, не дай выбить из тебя воздух, – он резко обошел меня и схватил за шею, заблокировав мою голову обхватом. – Ты мертва. Еще раз!

Мы повторяли этот “танец страсти” до тех пор, пока у меня не стали получаться хотя бы элементарные движения. Это было трудно, поезд как никак все же покачивает, нужно прилагать больше усилий, чтобы удержать равновесие. Я начинала злиться, иногда рычала, что вызывало у моего ментора только смех. Мы закончили, когда на горизонте появился Капитолий с его огромными зданиями различной формы.

– Вот и он! – Провозглашает откуда-то возникший Вилли.

Нас встречает толпа на перроне, они машут и улыбаются. Они, капитолийцы, все вычурно одетые, кто-то в платках на голове, на высоченных каблуках и с длиннющими ресницами. У кого-то очень густые усы и брови, заплетенные в косы, у некоторых дыры в мочках ушей с огромными кольцами. Пестрота красок, буйство образов кружили голову, но отвращение к ним всем никуда не улетучилось.

Уильям стоял и просто смотрел на меня, а я хотела убежать и закрыться в своем купе. Все эти люди представляются мне хуже животных. Им нравится смотреть на то, как умирают дети. Они восхищаются убийцами, которые вернулись домой. Они требуют зрелищ.

И вся эта мерзость и грязь человеческих душ переплетается во мне с восхищением, ибо архитектура, действительно, не может не поражать. Мы спускаемся на перрон, нас встречают оглушительными криками и улыбками. Некоторые даже пытаются коснуться меня, от чего я шарахаюсь, словно током пришибленная.

Нас сажают в машину более просторную, чем в десятом. Наш проводник капитолиец снова болтает без остановки, но все в нашей компании уже научились его не слушать. Одно только вылавливаю из всего мусора, им сказанного, у нас будет неделя: парад трибутов, тренировки, затем смотр, интервью и сами игры. Времени с каждым днем становится меньше.