Текст книги "Вечность прикосновений (СИ)"

Автор книги: СлушающаяВетер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

небольшой спойлер

Это предпоследняя глава!

Всем чудесной весны, любви и тепла! ^^

====== Глава 18. О счастливом несчастье. ======

Писалось очень долго, но... Я ЗАКОНЧИЛА!!! Всем приятного прочтения, Автор разливает шампанское! Спасибо всем кто ждал, надеялся, верил и напоминал Автору, что нужно продолжать деятельность! В общем, приятного прочтения^^ Готфрид опустил вырывающегося мальчика на пол и тот глухо ударился спиной о стену. С комнате было темно и Гробовщик медленно отошел в сторону, пошарив в карманах, он зажег несколько свечей. Сиэль громко хрипел и скулил, сжимал свою промокшую одежду, словно пытался сжать свое ноющее и обливающееся болью сердце. Они молчали очень долго, уже успели утонуть в этом вязком молчании и, если раньше можно было вынырнуть и глотнуть немного воздуха, то сейчас над ними тонны этой тишины, которая забивает собой все: нос, рот, уши. Сиэль не смеет плакать, не смеет хоронить Себастьяна, он должен надеяться на лучшее... К черту! Когда это в его жизни было лучшее? Да никогда! Все дорогие и близкие люди умирали, все уходили и оставляли его в боли и страданиях, оставляли скитаться по темноте и волочить свое жалкое одиночество через холод времени. И почему же сейчас должно быть все иначе? Сиэль чувствовал как глухо барабанит сердце, как стонет от жара тело, а душа бьется в агонии. Готфрид стоял поодаль и ждал, пока юный Граф справится со своими эмоциями, когда справится с одолевающим безумием. Сейчас мрачный жнец так трепетно ощущал все эмоции человека, что его чуть-чуть оттаявшее сердце заходилось скорбным трепетанием. Он чувствует, он живет и это ему приносит столько же радости, сколько и страданий. – Граф, пора заняться вашей раной, – Гробовщих падает перед юношей на колени, от чего его длинные полы пальто складываются в причудливые черные волны. Сейчас он знает, что мальчик овладел собой и готов к чему угодно. – Если ее не обработать, то у вас начнется лихорадка. – Готфрид, – тихо отзывается Сиэль и жнец чуть вздрагивает, в прочем, как обычно. Он так и не смог спокойно слышать свое имя, часто слетающее с мальчишеских губ. Знал бы этот дворянин, что значит это имя, то и вовек бы не произнес его. Готфрид моментально вспоминает тот миг, когда это имя родилось и осквернило всю его сущность, как это имя, подобно клейму, выжгло в нем человека и оставило вечно голодающего зверя, который никогда не сможет утолить свой голод. – Как же так, а? – продолжает юноша. Готфрид видит, как тяжело поднимается мальчик, но помогать не спешит. Его качает, но он уперто стоит на двух ногах и не смеет упасть, его губы чуть задрожали и сомкнулись в плотную линию. – Они все гибнут и гибнут, и гибнут... Ладно люди! что с них взять. Пройдешь, чихнешь, а они завтра от мигрени свалятся, – губы его растянулись в горькой усмешке, – но демон-то! Бессмертный, устрашающий и сильный... и то! помер! Скажи мне, Годфрид, как же так? Жнец только снисходительно улыбнулся, строя свои седые брови. Мальчик отмахнулся и побрел к лестнице, что вела на второй этаж. На верху что-то загрохотало, завизжало и громко ухнуло. Настала тишина. Юный Граф не обратив на это никакого внимания продолжил подниматься, с силой цепляясь за перила. Седовласый мужчина последовал за ним, готовый подхватить исстрадавшееся тело. Мальчик то и дело оставлял на перилах кровавые отпечатки, размазывая их по отполированному дереву, которое так часто любил протирать дворецкий. Они поднялись по мрачному поместью на самый верх и направились к его комнате, но из одной спальни с громким визгом вывалился Сатклифф, при этом чуть не выбив дверь. Он расстелился прямо перед ногами юноши и тот, остановившись, заглянул в зеленые глаза жнеца и тот побледнел еще больше, нервно сглотнув.Где-то из глубины просторной комнаты донесся мрачный возглас Уилла, а потом все стихло: ни шума дождя, ни шороха прислуги, ни дыхание еле живого жнеца за спиной... Граф ничего не чувствовал, ничего не ощущал, кроме этого мерзкого запаха печеных яблок. Этот смрад несся из этой спальни, густые волны расходились из открытой двери и медленно, подобно ядовитому туману, расходились по всему поместью, по всему Лондону! Так умирают демоны? Сиэль не хотел шагать вперед, но так уж вышло, что он медленно, как призрак, прошел мимо побледневшего Уилла, оставив позади ползающего Грелля и скорбно блестящие зеленые глаза, что всегда наблюдали за ним с капелькой интереса и заботы. На скомканной кровати лежало нечто отдаленно напоминающее человека. Его черная обугленная кожа в нескольких местах была оторвана и мясо свисало рваными клочьями /а вчера она была такой гладкой, бледной и горячей, что становилось невозможно дышать/, истерзанный рот и виднеющиеся неровные острые клыки /а вчера они так жадно обжигали его губы, то лаская, то терзая, заставляя чувствовать стальной привкус крови/, растрепанные, скатанные в непонятную грязную массу волосы рассыпались по бордово-черным от крови подушкам /а вчера, в порыве страсти, он сжимал эти угольные волосы на затылке, то оттягивая Его от себя, то желая слиться воедино/, эти ласкающие руки сейчас выглядели ужасно: поломанные пальцы и оторванные ногти... Сиэль трясущейся рукой коснулся чуть дрожащего крыла, что мягко соскальзывало с кровати. Он ощутил нежные перышки, что мягко скользили по его пальцам, он чувствовал уходящую жизнь, трепет неясной черной души, да и такой ли черной сейчас, когда она возносится на алтарь Смерти?! Перед ней все равны, она очищает от всего, что было сделано, разве только... Был ли Себастьян когда-нибудь человеком? Жил ли он когда-нибудь, дышал ли?.. Сиэль почувствовал странную тоску в сердце. Впервые за всю его жизнь он не чувствовал той детской обиды и бессильной злости за то, что его все оставляют и уходят в другой мир. Сейчас ему было очень тоскливо и горько от того, что, как оказалось, большинство людей он не ценил и не пытался познать. И вот сейчас, когда перед ним лежало обезображенное тело его дворецкого, он осознавал, что ничего о нем не знает. Эта их игра накрывала пологом серого дыма глаза, чтобы они ничего не замечали и ничего не узнавали; этот дым скрывал от них мир, чтобы в какой-то момент развеяться легким осенним ветерком и показать ту поганую сторону жизни, которой на самом деле нет. Он остался один. Он на самом деле остался совершенно один. Красивые юношеские губы растянулись в нежной горькой улыбке, а потом Сиэль с трудом наклонился и осторожно запечатал недвижные губы своего дворецкого теплым поцелуем, чувствуя, как черная кровь остается на бледнеющих губах и начинает немного покалывать их. Он разворачивается и уходит, коротко взглянув в заботливую печаль зеленых глаз, обрамленных белыми ресницами. Граф знает, что Гробовщик последует за ним молчаливой тенью. Они идут коридорами, такими темными и мрачными, что становится трудно дышать... а может ему это только кажется из-за потери крови? Его мягко подхватывают на руки и несут куда-то далеко... И весь мир погружается в скорбную серую тишину.

Юноша открывает свои темные синие глаза и долго смотрит в потолок, пытаясь понять, что же там все-таки нарисовано. Ему не хочется думать обо всем, что было, но все волнами вливается в его голову. Мерный стук в дверь и Сиэль чувствует, как заходится бешеным стуком его сердце. Но он знает – это всего лишь Готфрид, который любезно помог ему не умереть. – Входи, – отзывается Граф. – Граф, я, – он запнулся и нервно поправил челку, – даже не знаю, как вам сказать... – Он умер, – горько проговорил Граф, даже не пытаясь держаться достойно. – Ну-ну, что же вы так критично относитесь к своему дворецкому? – театрально покачал седой головой Готфрид. Сиэль резко вскинул голову, устремляя свой возмущенный взгляд на мужчину. Его раздражал тон “временного” дворецкого. – Ты надо мной посмеяться пришел?! – презрительно цокнул дворянин. – Прошу простить, но я не думал, что вы так быстро сдадитесь и приговорите своего любовника, – мимо пролетела ваза, – к смерти! – Идиот! Заткнись и не смей давать мне надежду, только не ты, – Сиэль тяжело поднялся с кровати, шатаясь и жмурясь. – Он не мог... – Мог. – Ты дуришь меня, это твои очередные уловки! Я тебе не верю, – Сиэль испуганно вскрикнул, чувствуя, что трепетное тепло надежды расползается по его сердцу. Юноша походил из угла в угол, пытаясь унять свое сердце, свой адреналин и хаос в его голове и душе. Выжил. Выжил. Живой. Его голова разрывалась от этих стучащих набатом голосов, которые то радостно, то испуганно, то в ужасе, то с надеждой и ликованием галдели. Сиэль еле добрел до кровати, чувствуя тошноту и слабость, все вертелось в диком вихре и глаза сами по себе закрылись. Он потерял сознание, медленно осев на пол и уронив голову на край высокой хозяйской постели.

«Выжил, чертов негодяй!»

Готфрид спокойно подошел к обмякшему телу и, подняв, уложил обратно, намереваясь сменить бинты. Он мимолетно заглянул в лицо юноше, и вечно бледное лицо его преобразилось, стало чуточку живее. Гробовщик увидел, как измученное, уже такое взрослое от страданий лицо преобразилось в совсем молодое, словно истрепавшееся в страшную бурю одинокое деревце вновь зацвело, отходя от холодных, сухих ветров и беспощадного дождя, который затопил всю почву. Он чувствовал это растаявшее сердце, чувствовал на кончиках своих пальцев молодую кровь, такую горячую, что бросило в жар. Вскоре мужчина сменил повязку и накрыл молодого Господина теплым одеялом. Теперь его задачей было вытащить чертову демонскую душу из-за границы, ведь Себастьян по-прежнему был мертв. Он готов кое-чем пожертвовать…

Готфрид огляделся. Он видел мягкие рассветные лучи, что осторожно заглядывали в большое окно, которое отражало пикантную историю. Гробовщик чуть изменился в лице, опуская взгляд в пол и глупо улыбаясь, стараясь скрыть свои белые клыки. Он мимолетно увидел видение в этих больших прозрачных стеклах, такое прекрасное и трепетное, что сердце его слабо застучало быстрее. Юное тело, такое жаркое и трепетное, обнаженное, а за ним красивый мужчина желающий и… любящий? Седой жнец тихо хмыкнул, словно что-то осознал для себя и решительно направился прочь из чужого сна, из чужих грез и тайн.

Перед тем, как сделать то, что от него требуется, он направился в другое крыло большого поместья. Коридоры были пусты, всей прислуге было приказано сидеть в своих комнатах. Готфрид тогда мягко улыбнулся, холодно сверкая глазами и убивая своим взглядом, вежливо попросил сидеть в комнатах и без жгучей надобности не выходить. Мейлин нервно сглотнула, пряча чуть дрожащие руки, Бард нахмурился, зажег свою сигарету и затянулся, а после коротко, твердо, как солдат, кивнул. А прелестный садовник попытался осторожно заглянуть в густую зелень глаз, но когда Готфрид обратил на него свой взор, то Финни стушевался и спрятал руки за спину, отчего-то стараясь сдержать разочарованный вздох. «Дворецкий» тогда чуть нахмурился, но быстро спрятал лицо за некрасивой маской чудака. Тогда он и решил, что перед всем обязательно зайдет к своему садовнику. И сейчас, стараясь не перейти на бег, сдерживая себя всеми силами, он спешил в небольшую комнату в левом крыле поместья. Но когда он прошел широкую лестницу и почуял этот тонкий запах роз и весенней травы, то не сдержался и побежал. Его сердце взорвалось, ожило и застучало так быстро и больно, что он буквально чувствовал застывшую мертвую кровь, что с трудом шла по венам, карябая и разжигая огонь. Это больно, чертовски больно. Его грудь налилась кислородом, этот запах роз и травы проник в каждую его клеточку, и стало почти невыносимо. Полностью живой, но ненадолго, к величайшему сожалению…

Он затормозил перед дверью, пытаясь привести себя в порядок, но плюнул на это занятие и громко постучал в дверь. Финни быстро открыл ее, и глаза его испуганно заблестели. И что сейчас говорить, как действовать, ведь они уже попрощались! Готфрид ему уже отказал… Но юноша счастливо улыбнулся, беря его за руку и приглашая к себе. Фрайхайт чувствовал его полностью: запах, пульс, тепло рук и трепет, несущийся адреналин, желание и страх, его нежную юношескую любовь, его радость и отчаяние – все это сейчас захлестывало его полностью, и он был почти счастлив, как когда-то в далеком и уже несуществующем прошлом.

– Я рад, что Вы пришли, – тихо проговорил он со счастливой улыбкой. Гробовщик упал на колени, привлекая стройный стан к себе и утыкаясь в грудь садовника. – Я…

– Давай постоим так немного, – глухо пробормотал Готфрид. Размышляя о том, оттолкнут его сейчас или нет. Но Финни положил свои теплые, в мелких ссадинах от работы в саду, ладони на седовласую голову и начал медленно перебирать его длинные пряди волос. Это успокаивало и дарило чувство безмятежности, тепла и уюта. Сейчас для него ничего не существовало, только эти нежные руки, только этот запах и трепыхающееся в радостном волнении сердце. Сейчас он жил своей несуществующей жизнью. Сейчас его знание о мире, его представления и память – все стерлось, а рамки мира сошлись на этих нежных, чуть неловких руках. Он должен завершить свое дело, и когда он это сделает, то для него перестанут существовать открывшиеся радости жизни. В прочем, если бы ему выпал второй шанс, то он не раздумывая принял бы то же самое решение. Это важнее.

Готфрид погладил большим пальцем выступающие позвонки и сильнее сжал в объятьях юношу. Ему пора, он должен приготовить все до заката.

– Полагаю, тебе бесполезно говорить, чтобы ты меня забыл, – с приятной тоскливой улыбкой проговорил «дворецкий».

– Вы совершенно правы, – ответная нежность в голосе. Готфрид поднимает голову и юноша, краснея, берет его лицо в руки и с жаром приникает к чуть теплым губам. Мужчина улыбается сквозь неясную туманящую дымку грез и притягивает желанного юношу к себе, целуя глубоко и ненасытно. Вскоре они отрываются друг от друга, и седовласый резво вскочив с колен, быстро уходит, почти сбегает, ведь если он проведет еще в этой комнате несколько секунд, то останется там навсегда, завороженно наблюдая за тем, как юноша будет предлагать себя и свое сердце. И тогда он вряд ли откажет…

Он направляется в комнату, где до сих пор умирает черный дворецкий. Там по прежнему сидят Уилл и Грелль, они затопили своим хмурым скорбным молчанием эту страшную комнату и Готфрид с сожалением думает, что в это просторное помещение, которое было красиво и уютно обставлено, больше никто и никогда не зайдет.

Гробовщик достает свою косу, которая леденит воздух своим холодным и опасным блеском. Опасное оружие в руках беспощадного и хладнокровного убийцы в прошлом, и Легендарного Жнеца в настоящем. Уилл встает на ноги, готовый выполнять задание, он бы склонил в знак уважения голову, но это было бы явно лишним, Гробовщик все равно бы не оценил такой жест. Грелль притих, не решаясь шелохнуться. Он боялся Легендарного; боялся его жгучего взгляда, который не сулил ничего хорошего даже другу, боялся его высоко поднятой головы, которая чуть склонялась на бок, когда он злился, и, в конце концов, боялся его оружия – длинной косы, с бледным скелетом, который растянул свою мертвую улыбку, желая ощутить на своем черепе кровь, длинное лезвие, острое и беспощадно холодное, оно будет тебя преследовать до тех пор, пока не рассечет и не вырвет свой трофей – душу! Да, Грелль его боялся.

– Уилл, – низким тихим голосом начал Гробовщик, и диспетчер вытянулся по струнке, – сотри душу Себастьяна из списка. Грелль, выведи отсюда прислугу.

Сатклифф коротко кивнул и исчез.

– Но, Вы же знаете, что я не могу ее просто вычеркнуть…тем более душу дьявола! – неловко произнес жнец, нервно поправляя очки. Седовласый жнец косо посмотрел ему в глаза, и его лицо поймало такой ракурс, что шрамы его будто бы стали кровоточить, а тени омрачили его лицо, но Уильям моргнул, и наваждение пропало, Гробовщик по-прежнему смотрел на него усталым колючим взглядом, а между его седых бровей пролегла глубокая складка. – Ну..кхм, но ее можно заменить другой душой, что-то вроде подмены… Но где мы найдем такую грязную и обремененную душу?!

Гробовщик тихо хмыкнул

– Впиши туда Готфрид Фрайхайт, – проговорил седовласый.

– Простите, но вы обрекаете на смерть совершенно другого человека! Вы просто наугад сказали имя? – бровь темноволосого жнеца дернулся в молчаливом раздражении.

– Нет, – ровно произнес Легендарный.

– Тогда кем он должен быть, чтобы поравняться скверной с демоном? – презрительно пробубнил Уилл, открывая книгу и начиная вписывать названное имя, он даже и не думал, что ему могут ответить…

– Мной, – низко огласил Жнец, и Спирс вскинул встревоженный взгляд на старшего жнеца. Его сердце поразила ледяная угроза, что расходилась от колючего стального взгляда, он буквально ощущал на себе море горячей крови, что осквернила душа этого неизвестного Готфрида Фрайхайта. – Дописывай имя, Уилл, солнце садится.

Мужчина неровным почерком дописал названное имя и с сухим хлопком закрыл свою черную тетрадь. Он постоял так немного, а потом почувствовал, что ему пора уходить и оставить Жнеца со своими мыслями и чувствами. Он примерно знал, как это все будет ужасно, и от этого осознания лучше не становилось, только предательски немели ноги, а кончики пальцев подрагивали, ощущая, как сгущается воздух, как усиливается запах гниющих яблок.

Седовласый мужчина стоял неподвижно, ощущая тепло, звуки, прохладное прикосновение призраков прошлого. Лицо его было умиротворенным, глубокая гневная складка между его седых бровей разгладилась, убирая напряжение, губы чуть дрожали, но это было не так заметно. Он спокойно сделал пару легких шагов, словно его не обременяло ни прошлое, ни будущее, словно он подходит к старому другу, что сейчас просто спит, которого не хочется будить шумом ткани или громким стуком каблуков. Он смотрел на почерневшее закоптившееся лицо, на ровные черты, недавно мягкие и насмешливые. Его обуяла неясная сердцу ностальгия, и она не говорила, что все, что он делает не правильно, наоборот, она мотивировала! Жнец смотрел на дрожащие в спазмах черные крылья, погладил их белой рукой, успокаивая, ощущая их мягкость и нежность. По правде говоря, он удивлялся этому чертову демону. Его имя даже не Себастьян, а вообще черт пойми какое! Странно было наблюдать за его покорностью, непослушанием, за тем, как мальчишка покорил его строптивую натуру, и Гробовщик давно уже решил для себя, что демон найдет любой повод, лишь бы остаться среди этих странных и непонятных существ – людей! и вечно быть рядом со своим Графом. Гробовщик поднимает голову и зелень его глаз начинает искриться, когда ловит закатный луч солнца. Себастьян тихо хрипит, распахнув алые глаза, его израненное черное тело скрипит и стонет, а крылья с тихим шуршанием дрожат. Разве могут быть такие нежные чувствительные уголки тела у поистине черной души?! Нет, конечно нет. Луч солнца ползет по потолку и быстро убегает из комнаты, в которой в скором времени случиться что-то ужасное. Гробовщик провожает его взглядом, сначала теплым и печальным, но постепенно его глаза стекленеют и взгляд ожесточается неясными черными крапинками. Пора начинать.

Гробовщик присаживается на край кровати, смотрит на постепенно становящееся беспокойным лицо и улыбается мягкой печальной улыбкой, в последний раз ощущая на своих губах воспоминание трепетного поцелуя. Он шёпотом читает сложное страшное заклинание, и мир вокруг погружается в вязкую черную дымку, которая становится густой, заполняет собой все пространство. Гробовщик собирает душу демона по крупицам, становится тяжелее дышать, но мужчина словно и не замечает этого. На крыше стоит Уильям, готовый в мгновение пресечь жизнь нужной души, он слышит твердый голос Старшего Жнеца, и все внутренности его переворачиваются. В комнате трескается посуда, ломается темное дерево, из которого сделана шикарная кровать. Легендарный прикладывает чуть теплую ладонь к своей груди, считая глухие, взволнованные удары сердца… Один, два, три.. четыре… пя…! Грудная клетка с мерзким хрустом ломается под напором бледной руки, а из плотно сжатых, дрожащих губ мужчины вырывается судорожный вздох. Он проникает в свою грудь рукой, схватив чуть мерцающую душу и с ужасным криком выбрасывает светящийся шар в окно, крича последние два слова в темнеющее пространство. Уилл ловко подхватывает мерцающую энергию и в мгновение ока открывается лента, но Спирс не смотрит на нее, он просто отворачивается от всего, пока эта лента не запишется в очень большую старую книгу.

Черный дым в комнате рассеялся, обнажая весь ужас представшей реальности. Готфрид уселся около кровати, по привычке тяжело дыша, его окровавленная рука дрожала, а глаза были стеклянными и ничего не выражающими, на губах застыла ухмылка. Его черный фрак оказался изорван, а на бледной исполосованной шрамами груди зрел самый уродливый и глубокий шрам на всем белом свете! Готфрид поднимается, складываясь пополам и не сдерживая водопад хлынувшей изо рта крови. Он не смеется как обычно, не говорит никаких глупостей, просто молча берет в подрагивающие руки косу и уходит, еле заметно пошатываясь.

Он игнорирует взволнованный голос Финни, что подбегает к нему, вырвавшись из липнущей хватки Грелля, он смотрит в его живую колышущуюся зелень стальными глазами. Он ничего не чувствует, как прежде, только холод и пустоту, ощущает безразличие и мертвое ничто! В прочем, все встало на прежнее место, так как было раньше, так, как будет всегда… Уильям подходит к нему с явной опаской и с легким поклоном протягивает толстую старую книгу. Гробовщик принимает ее, осматривает пустым холодным взглядом, а потом неожиданно для всех скалится, растягивая бледные губы в сумасшедшей улыбке, а потом растворяется в пространстве, словно его никогда здесь и не было.

– Что там вообще было? – тихо произносит Грелль, возникая подле своего начальника, который, вздрогнув, нахмурил брови.

– Вы уверены, что хотите это знать, мистер Сатклифф? – грубо замечает диспетчер.

– Не будь таким холодным со мной, по крайней мере, сейчас, пока никто не видит, – по-прежнему тихо замечает Грелль и, развернувшись, тихо исчезает.

– Что, черт побери, это вообще было?! – ругается Бард, размахивая сигаретой и постоянно зарываясь рукой в короткие светлые волосы. Прислуга была ужасно напугана тем, что происходило несколько часов назад. Их неожиданно вывел из поместья очень странного вида человек, не то девушка, не то мужчина. И что более странно, он был равен по силе с Финни, что всех очень удивило. Он что-то говорил мерзким голоском, изредка сверкая акульей улыбкой, его мерзкие липнущие ручонки так и норовили загрести всех и утащить неведомо куда. Они уже подумывали с Мейлин улизнуть, как началось настоящее бедствие. Сначала их начало качать и можно было подумать, что началось землетрясение. Деревья скрежетали и неестественно гнулись, хотя ветра не было, после, когда все прекратилось на улице, то они услышали какой-то вой со стороны поместья. Они слышали, как здание стонало и выло, словно там миллионы стонущих и изнывающих от адских мук душ. Дребезжащий звук стекол стал оглушительно громким и постепенно нарастал, до тех пор, пока они не заткнули уши, до тех пор, пока стекла не лопнули и их не ослепила яркая вспышка, как будто звезда резко приблизилась и опалила своим холодным светом все вокруг. Тогда все прекратилось, но в ушах стоял какой-то противный писк, а от лопнувших стекол не осталось и следа, словно ничего и не было – поместье было целым и невредимым. Спустя какое-то время откуда-то ни возьмись, по каменной дорожке шагал «дворецкий», пришедший неведомо откуда, со странным взглядом, что холодил воздух… Дворецкий, что так полюбился садовнику. Он шел легко, будто летел, его разодранный пиджак с развевающимися ласточкиными крыльями, которые легко хлопали позади него, был разодран и окровавлен. Финни не удержался и с обеспокоенным лицом подбежал к высокому мужчине, но тот его проигнорировал. Даже не удостоив взглядом больше, чем несколько секунд. Бард тогда сорвался с места и кинулся в поместье, за ним последовала Мейлин, а после прибежал Финни с потерянным лицом и разбитым сердцем. Господин был жив и невредим, он по-прежнему спал глубоким сном. Тогда они все направились на кухню, где девушка заварила чай и бросила в чайник немного ароматной травы, чтобы перебить очень странный, сладковатый запах, что блуждал по всему поместью. Финни сидел, понурив голову и грея руки о свою чашку, Мейлин иногда бросала на него печальный взгляд, а потом молча смотрела на Барда, что нервно курил уже добрых полчаса. В конечном итоге, Бард заговорил.

– Я не уверена, что вообще что-то произошло, – отозвалась Мейлин. – Господин жив, поместье цело…

– Цело?! Надеюсь, не я один видел, как все окна к чертям собачьим разлетелись! – прикрикнул мужчина. Он цокнул, осознав, что повысил голос, который заставил девушку вздрогнуть.

– Вообще все это странно… – вздохнула горничная. – Исчезновение Господина, потом новый дворецкий и смерть Себастьяна, теперь еще и это! Кажется, что началась какая-то черная полоса поместья Фантомхайв…

Мейлин не успела горько вздохнуть, как за дверью что-то громко рухнуло, и все резво подскочили, молча переглядываясь. Бард закатил глаза, когда девушка упрямо просигнализировала ему, что именно он, как мужчина и военный, должен открыть дверь и посмотреть, что случилось. Что ж, он взял скалку и тихо стал красться к двери, потом открыл ее и вышел.

– Матерь Божья! – воскликнул он, уронив свое «оружие». Мейлин уже рванула к нему, как из коридора послышался резкий оклик. – Мейлин, оставайся там, пусть Финни принесет мне скатерть, да поживее!

Юноша и девушка переглянулись и стащили со стола белую скатерть, которую садовник унес Барду.

– Вот это да! – выкрикнул юноша из коридора, и горничная не удержалась и выбежала из кухни, мгновенно прирастая к полу ногами. На полу, пытаясь прикрыться и подняться, лежал обнаженный Себастьян. Его волосы растрепались, губы иссохли, а тело было бледным и чуть покрытым потом, руки его дрожали, а ноги совсем не хотели держать. Под красивым телом напрягались и перекатывались мышцы, дразня воображение девушки. Она почувствовала, как сердце подпрыгнуло и понеслось вскачь, как мгновенно вспотели ладошки, а из носа побежала кровь.

– Мейлин, эй! Ты чего уставилась?! Я же сказал, чтобы ты там сидела! – начал ругаться Бард, чуть-чуть розовея от всей этой неловкой ситуации. – Финни, уведи ее и принеси хоть что-нибудь, чтоб одеть его, я перетащу его на кухню, может быть оклемается… Живее!

Финни подскочил, утаскивая горничную туда, где было попрохладнее, а потом пулей понесся в комнату дворецкого, чтобы порться и найти хотя бы ночную рубашку.

Бард, пыхтя и проклиная все на свете за этот сумасшедший день, взвалил на себя тяжелого мужчину и потащил в кухню. Там он скинул его на мешки с мукой и постарался максимально прикрыть идеальное тело. Дворецкий, нахмурившись, расслабился и прикрыл свои кроваво-красные глаза. Его так сильно ломало, болело и ныло все тело, каждый миллиметр кожи горел огнем, но постепенно этот жар угасал и он чувствовал, как по полу струится прохлада, как сквозняк обдает его голые ноги приятным холодком, как шею и плечи перестает жечь. Это было блаженством. Он помнил темноту и муки, что там обитали и разрывали его безобразный облик на части, отрывая кусочки плоти и раскидывая их по всему миру. А потом что-то стало изменяться, кто-то залатал его полностью и тут он очнулся в одной из спален, совершенно обнаженный, с горящим внутренним пожаром, он видел много крови вокруг себя, черной и красной, видел мягкие черные перья, которыми был усыпан весь ковер. Он чувствовал присутствующую чистоту, не смотря на беспорядок в комнате. Тогда он поднялся и побрел, держась за стены, он брел, не зная куда, и в конечном итоге пришел к слугам, к этим людям-бедствиям, которые помогли ему… Мейлин подала горячий чай, Себастьян в принципе не ощущал вкуса еды, однако сейчас он обжегся горячим чаем, услышав робкое: «Осторожно, горячо!», сейчас он чувствовал запах роз и травы, и еще чего-то приятного и знакомого, от Финни, вечный запах сигарет от Барда. Он слышал свое сердце, и теперь мир для него стал чуточку реальнее, совсем чуть-чуть.

Три мерных стука разорвали утреннюю идиллию. Сиэль потер глаза и сел на кровати, потягиваясь, чувствуя, как затекла спина, словно он проспал целую вечность. Еще один день без Себастьяна. Еще один чертов день!

– Входи, – коротко говорит он. И когда в поле его зрения мелькает темная фигура, застывшая в шаге от его постели, он понимает, он осознает все, что было, все, что ему говорил этот несносный Фрайхайт! Юноша боится повернуть голову, боится встретиться с призраком, который всего лишь день назад был самым желанным на свете. Его сердце стучит так громко, что кажется вот-вот вырвется и улетит к черной фигуре, ворвется в него и сольется с темным сердцем бессмертного черного ангела.

– Господин..? – тихий грудной выдох и еле различимые бархатные нотки такого родного голоса, такого приятного, заботливого, иногда раздражительного голоса. Сиэль думал, что потерял его навсегда, что больше не будет никаких язвительных замечаний, никаких пожеланий спокойной ночи или доброго утра, больше никогда не будет нежных слов и вечного вопроса: «Все хорошо, Господин?»… Он думал, что все это кануло в бездну и он действительно никому по-настоящему не нужен. И теперь это чудовище стоит рядом с его кроватью, дышащее и теплое, и смотрит на него, еле сдерживая победную улыбку. Сиэль чувствует, как его начинает мелко трясти, как дрожат его руки, лежащие на теплом одеяле. Уже взрослое лицо, дрогнув, превращается в детское. Большие глаза заволакивает туманом и по чуть впалым щекам струятся слезы. Капают и капают на одеяло, и, кажется, что они никогда не остановятся. Слышится громкое шуршание одежды, мягкие руки в перчатках обнимают дрожащий юношеский стан и укладывают обратно в постель, накрывая их обоих одеялом от всего мира. Сиэль утыкается лбом в теплую шею, вдыхает странный тонкий аромат сирени и закрывает глаза, делая глубокий вдох.

– Ты совсем обнаглел, – говорит он тихо, пытаясь сделать голос ровнее. Себастьян, не отпуская его, старается снять с себя пиджак и штаны, развязать галстук, чтобы было легче дышать. Сиэль тем временем крепко обнимает его, стараясь прижаться и почувствовать весь жар красивого тела, мягкость черных волос, сладость губ и теплоту белозубой улыбки. – Как ты мог меня оставить, хотя бы на пару минут!