Автор книги: Слом
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
— Кли только что... была здесь. Это точно была она, настоящая она, — он часто прерывал себя, потому что, видимо, понимал, что заговаривается, — только, увидев меня, она испугалась. Заплакала и побежала. А меня это так поразило. Я не смог решить, бежать мне за ней или... и остался здесь.
Постепенно тон его сменился с печального на механический. И глаза опустели, будто всё, что он рассказывал, было так скучно и так не ново, так ему неинтересно, что он успел от этого устать.
— Теперь у нас один подозреваемый, — заключил он с железом в голосе.
Альбериха радовала способность алхимика справляться с эмоциями, но почему-то теперь он чувствовал что-то неправильное.
— Плюсы: мы теперь приблизительно понимаем, что произошло, — спокойно начал рыцарь, — минусы: один из нас полностью разбит.
Самый растерянный на свете алхимик ответил непонимающе:
— Что с тобой?
— Со мной всё в порядке! — усмехнулся капитан.
— Не начинай...
— Нет, Альбедо, ты прости, — упрямо и мягко продолжал Альберих, — но что-то с тобой случилось, когда меня не было. И вообще, если судить объективно, выходит вот что: ты устал. Не спал всю ночь, уже трижды вытаскивал нас обоих из могилы, боялся за сестру... всё время, наверняка, о ней думал, да ещё и пытался от меня скрыть то, что у тебя банально всё болит от побоев. Я знаю, что больно, и знаю, что страшно. Сокрытие, понимаешь, это низкий жанр!
Кэйа подивился тому, куда его унесло, и совершенно не специально, по привычке, начал отшучиваться. Он всегда старался прервать себя шуткой до того момента, пока в речи не закончится правда.
Правда...
«Проклятье»...
В пещере стояла кромешная чернота. Сверкали лишь белые капли, падавшие с потолка под странным углом.
Возможно, это из-за темноты. Альберих вдруг явно почувствовал, что упал. Что земля выскользнула у него из-под ног.
— Альбедо, я что, рассказал...
Это было неосторожно. Не так, как он обычно спрашивал. Он испугался. Заговорил, не подумав. Поэтому не стал вообще заканчивать предложения. И вышло совсем глупо.
Алхимик также неуверенно, тихо ответил:
— Я могу сделать вид, что ничего не слышал, — и подарил рыцарю наиглупейший из своих взглядов.
Кэйа едва не взвыл.
Всё было просто! Правду знали двое живых людей. Двое! Для остальных Кэйа был цыганёнком. Элементарная схема. А теперь в неё каким-то хреном надо было вписывать Альбедо!
«Может, придушить проще?»
Алхимик смотрел на капитана. Как-то туманно и... оценивающе, что ли? Протянул:
— Есть ещё кое-что.
Альбедо снова взял свою любимую паузу. Медленно поправил перчатки. Сжал правую руку в кулак, потом раскрыл ладонь, растягивая пальцы. Вздохнул.
— Он мой брат.
Ученый поймал непонимающий взгляд Альбериха, чуть подождал.
— Двойник — мой брат.
Сказал, как будто пожелал доброго утра. Сопротивляясь шоку, Кэйа отшутился:
— Ты — луковица?
Альбедо слабо улыбнулся. В его выражении читалось грустное «если бы».
— Я существо, синтезированное алхимическим путём.
В списке людей Мондштадта, хранивших самые тёмные тайны, алхимик мгновенно взлетел на первое место.
— Меня создала моя наставница. Двойника — тоже. Поэтому мы с ним родственники. С определённой точки зрения.
Кэйа наслышан был об алхимиках. Он знал, что их наука умирала. Что былым величием она была обязана искусству Кхемии. Искусству, действительно способному создать всё из ничего, остановить разложение и смерть, сделать из неживого живое, в том числе человека... и Бога.
В ушах застучала кровь.
С языка слетел издевательски простой вопрос:
— И как ты связан с ней?
Комментарий к Глава XII. Прялки памяти
Хорошие стихи, которые помнит Кэйа — песня «Осколки» группы «АДО».
Скромное обращение к тем, кто пользуется публичной бетой:
Ребята, я Вам очень благодарна! Хочу, чтобы Вы знали, что Вы большие молодцы! Иногда мне не хватает внимательности, и ваши заметки сильно помогают. Спасибо!
Всем добра~
========== Глава XIII. Водой не разольешь ==========
— Как ты связан с ней?
— С Великой Грешницей?
Никогда за всю жизнь Альбедо не называл свою создательницу так. Но её имя… её настоящее имя…
Оно очерчивало теперь внешнюю грань той правды, которую Альберих был в состоянии принять. Капитан мог и имел полное право возненавидеть ученого за то, что он скажет, или за то, о чем не станет говорить. Альбедо знал это.
«Понимание — это ключ к доверию? Он теперь в шаге от того чтобы понимать меня без слов. Мы, кажется, дошли до сути».
Рыцарь смотрел на алхимика, как на врага.
«Хорошо».
Альбедо решил, что, если продолжить давить на напарника, можно заставить его уйти.
— То, что случилось 500 лет назад, очень слабо связано с настоящим... — алхимик, кроме прочего, не хотел ничего слышать от этого человека о своей создательнице.
— Одна из этих тварей может прямо сейчас убить Кли! — Альберих быстро терял самообладание.
Альбедо ответил простым спокойствием:
— Другая из этих тварей стоит перед тобой.
— Всё не так, — капитан смешался, — тебя убивать не надо.
Алхимик помолчал. Не для того чтобы заставить Альбериха жалеть о сказанном. Просто он не знал, чем ответить.
«Чем больше эмоций, тем меньше вероятность сделать всё правильно».
— Может быть, — легко согласился ученый, — Пока не надо.
Рыцарь посмотрел так, что его стало жалко.
— Альбедо, я, наверное, обидел тебя, — извинялся он, — но и ты, пожалуйста, в крайности не впадай.
— Единственный, кто здесь впадает в крайности — это ты, — алхимик действительно не чувствовал ни обиды, ни гнева. Только осторожность, — я не собираюсь убивать своего брата.
— А что насчет твоей сестры?
И тогда Альбедо использовал всю фантазию художника:
— О ней я и беспокоюсь, — он делал паузы, — если навредить ему, он может ответить чем угодно. Он хаотичен, — со стороны, наверное, выглядело так, будто ему безумно сложно подобрать слова, будто он говорит о чем-то сугубо личном, — и, к тому же, он психически травмирован. Его много раз пытались убить... И я тоже пытался.
По факту алхимику всего лишь сложно было выбрать информацию, которую Альбериху можно было знать.
— Я виноват перед ним, понятно? И я не знаю, что делать, но точно понимаю, что хуже делать нельзя.
Задача художника: сложить из условностей картину. Неполную, но достаточно убедительную, чтобы зритель самостоятельно додумал целое.
— Сейчас разрыдаюсь, — прошипел капитан, — Отвечай, на чьей ты стороне? Мондштадт или Каэнри'ах? Я имею право знать, кого защищаю? Альбедо!
Подействовало. Рыцарь смотрел на него с почти детским страхом. И Альбедо прочел, увидел в этом взгляде способ, единственно верный способ отправить напарника домой. Больше не нужно было ничего придумывать:
— Ты сам-то что выбрал?
Кэйа застыл. Альбедо не дал ему ответить:
— Кажется, на этот счет скрывать тебе нечего.
Обычно рыцарь надевал улыбку быстро и профессионально. В этот раз она потребовала видимых усилий. Оба понимали, что она кривая, что она не нужна, что она ни от чего больше не защитит. Но Альберих продолжал её держать. Он шепнул:
— Считай, что мы сегодня не виделись.
— Один ты никуда не пойдёшь!
— Да? — Кэйа рассмеялся.
— Это не умно.
— Ну так...
Кэйа задушевно улыбнулся на прощание, развернулся и пошел прочь.
Алхимик только растерянно выдохнул. С легкой руки капитана миссия по спасению превратилась в гонку. И Альбедо не собирался проигрывать.
Разумеется, всё, что он сказал — это бред. Никто больше не собирался жалеть братика. Точно не после того, что он натворил в ту ночь. Алхимик всего лишь хотел убедиться, что напарник не последует за ним.
Потому что теперь он знал точно, куда следовать.
Кварц выдал себя алой вспышкой.
Альбедо всё не мог понять, как выглядел опыт, который брат провёл с камнями. Как вообще аморфная сущность могла сделать с драконьей кровью хоть что-то? У него ведь не было полноценной физической оболочки. Не могло быть после их последней встречи.
Уже потом стало ясно, что всё это совершенно не важно. Вот факт: опыт оказался проведён. И это было превращение. Потому что теперь камни специально, прицельно воздействовали на сознание алхимика.
Кварц легко было отсоединить ото льда.
Неправильно было думать, будто камни сводили с ума. Они всего лишь обращали сознание к памяти. Нет, это было не безумие. Здесь скорее что-то с совестью...
Руку жгло, но промёрзшие пальцы этого больше не чувствовали. Нервы то ли коченели, то ли сгорали... алхимик точно не знал. Он спокойно смотрел, как кварц сверкал каким-то новым, пульсирующим светом. Как дрожали пальцы. Как в старой ранке на ладони тихо вспенивалась кровь.
Почему он раньше не понял, что всё настолько просто? Сердце шутливо запрыгало в груди от любимого волнения...
Боль в ладони согнула его пополам. Алхимик прикусил язык, зашипел, опустился на колени, дрожа всем телом. Но камня не выпустил.
Он зажмурился, стиснув зубы до боли в висках. Рука пульсировала огнём, и медленно эта боль поднималась по запястью до предплечья, от предплечья до плеча, и дальше, вдоль ключицы, она забиралась едкой лентой под ребра. Срываясь на вынужденный кашель, алхимик чувствовал, как чёрный огонь выжигал его изнутри. Он не знал, какой рукой ухватился за сердце. То готово было или остановиться, или разорваться от жара.
Всего на секунду ученому стало страшно за свою жизнь. И тогда огонь перестал гореть. Реакция прошла.
Открыв глаза, он не увидел пещеры. Только болезненный силуэт собственной руки. Кварц куда-то исчез. Рана — тоже. Боль осталась. Глухая, проходящая.
Краски сгустились. Буквально. До такой степени, что потеряли цвет. Тень и свет из пространства словно высосало. Снег походил теперь на плотное серое месиво. Объекты потеряли объем. Пропали ветер и сквозняк. Остался лишь липкий, сухой холод, проползавший иногда по коже. Хотя там не было холодно. Было никак.
Было как на монохромном подмалёвке — очень нечётко и не совсем правильно. Зато понятно как никогда.
Воздух заволакивало этой глухой чёрной пеленой. Давила на сознание знакомая печальная аура... такая, которую носили агаты и кварцы. С печалью мешалось чувство безнадежного одиночества. И, чего алхимик не ждал, чувство необыкновенной доброты.
Стоило задуматься на секунду, что неясно было, куда идти, как камни вокруг вздохнули. Пространство колыхнулось и двинулось вперёд, навстречу учёному.
Он шёл туда, куда ему предлагали, и увлеченно, едва не доходя до помешательства, анализировал этот... новый слой действительности? Как это назвать?
Его удивляло обилие чёрного. По другую сторону этого подпространства кварцы и агаты пылали красным. Здесь же они походили на чёрные дыры в снегу и стенах. Поглощали свет. Поглощали тепло. Стали полной противоположностью самих себя. И была в этой черноте неровность, был странный нахлёст. Нахлёст не было видно, но его можно было очень явно почувствовать. Оттуда тянуло холодом, болезнью и усталостью.
И Альбедо двигался именно туда.
Знакомых подземелий он в этих коридорах больше не узнавал. И не пытался. Они менялись каждую минуту. Бесшумно и плавно, будто в вакууме, туннели переворачивались, вздымались, сменяли друг друга, выстраивая новый, причудливый путь. Очевидно, это пространство не вполне существовало в материальном плане.
Чувство болезненности и бессилия стало ощутимо крепнуть.
Альбедо услышал чужие шаги. Или, лучше сказать, свои собственные.
Белый, тонкий силуэт вытянулся перед ним, как зеркало. Вот чьей природой были холод, болезнь и слабость. Вот кто концентрировал эту ауру. Альбедо видел в остром взгляде брата ледяной накал, видел тяжесть, с которой тот дышит. Видел тонкую, до ужаса тонкую кожу, белую от холода и синюю от вен. Увидел черные кривые клинки, зажатые между бледных паучьих пальцев.
И понял, что делать.
Киноварь блеснула в черноте.
========== Глава XIV. Вальс красных огней ==========
— Предательская гнида!
Теперь он шел по коридору настолько тёмному, что приходилось время от времени выставлять вперёд руку и обращаться к элементальным частицам на полу, чтобы только ни во что не втесаться. Эхо тоже помогало. Поэтому, наверное, Кэйа и ругался во всю прыть.
Точно не потому что в напарники ему досталась такая сволочь.
Очевидно, Альбедо врал. Естественно, рыцарь это понял. Не было у алхимика никакого колоссального морально-нравственного страдания, не было у него сомнений. Но что было вместо них? Альберих не знал. Он мог только определить вранье, он не умел читать мысли.
Хотя здесь нечего было читать. Всё было просто. Его послали.
Одно оставалось неясным: что он будет делать, когда морок подступит к нему, если рядом не будет белого огонька?
«Я дурак».
— Но дуракам везет, разве не так? — шепнули над самым ухом.
Резкий разворот спас, похоже, Альбериху жизнь. Он ледяной вспышкой отразил удар клинка. Хлесткий. Точный. Грозивший рассечь ему спину.
Еще выпад холода. Почти рефлекторный. Вслепую. Промах.
Шаркнули по снегу сапоги. Отскочив на три шага, Альбедо посмотрел капитану в глаза.
Нет. Это был не Альбедо. Этот был другой. Какой-то белый, совсем белый. Губы у него были синие. С тяжелой полуулыбкой. Были не мигающие больные глаза, нацеленные, как штыки, на Альбериха.
На шее не было звездочки.
Рыцарь рванул наискось. Ледяная сабля весело легла в руку. Звякнула о полуторку. Холодная пыль резанула щеку.
А затем еще раз. И еще. Лёд шипел и крошился, а двойник не открывался. Бил коротко, почти без замаха, — в шею, в бок, в плечо, по ногам! Альберих отвечал. Спокойно. На выдохе.
— Хреновенько тебя братишка драться учил!
Меч противника прошел над головой.
Бой на клинках. Это так скучно.
Выпад холода разрядил обстановку. Двойник вскинул руки, закрываясь. Альберих отступил на шаг. Ударил саблей об пол. В руке остался ледяной осколок.
Оппонент уже, — не замахивался — бил.
Альберих нырнул к нему вплотную. И просто сбил его с ног! Клинок двойника вспорол воздух.
Рыцарь ударил осколком в шею. Руку перехватили.
Алхимик… это существо дико улыбалось. На таком расстоянии Кэйа мог отчетливо слышать тихий досадный хрип. Противник дрожал. Вцепился в осколок. Не давал додавить ножа до глотки.
Тогда осколок разорвало. Вспышка мороза ослепительно хлопнула перед лицом двойника. Тот вскрикнул. В кулаке рыцаря уже лежала новая льдинка.
Кэйа прижал её к горлу врага.
«Попался, касатик».
Он видел, что противнику больно было раскрыть глаза. Шипя и отдуваясь, чувствуя лезвие на коже, он крутил головой. Чертыхался. Когда его глаза приоткрылись, наконец, ледяными щелками, Кэйа улыбнулся. Легонько. Успокаивающе.
— Ты скажешь мне, где Кли, и объяснишь, что случилось с Альбедо, — убаюкивал капитан, — а я взамен голову тебе не отрежу. Договорились?
Тогда двойник перестал вертеться. Медленно и буднично, он выдохнул:
— Будем знакомы, человек.
Глаза. У этого существа были страшные глаза. С насмешливыми искорками, совершенно равнодушные. Такие бывают у тех, кому по-настоящему на всё наплевать.
Отвести взгляда от этих глаз не получалось.
Кэйа дёрнулся, будто пробуя вырваться из захвата. Бесполезно. Никто его не держал.
В казармах в апреле очень-очень холодно.
— Это я тебе голову отрежу…
Голос звучал словно издалека. Альберих чувствовал, как тяжелели его легкие. Зрение заплыло черными пятнами.
Руки в тот день ему обварило. Джинн шептала что-то доброе на ухо.
Отца похоронили на холме.
Сквозь морок Кэйа чувствует, что тело его сейчас безжизненно валяется на холодном полу. И чужая рука аккуратно убирает волосы с его лица. Прикосновение ледяное. Морок горячий. Давит на голову.
В красном билась молния. У брата дрожали губы и сжимались кулаки. Огонь.
— Это ещё что такое… – врывается растерянный шепот.
Дилюк в тот день на него не кричал.
— Мама дорогая!
Не надо туда лезть.
— Мы с тобой, оказывается, оба никому не нужны, друг.
Да, его бросили. Да, брат его ненавидит. И он ненавидит сам себя. Потому что так должно быть. Он заслужил. Он не тот, кем должен быть. И он ничего не может изменить.
«Нет! Это не мои мысли».
У него не сохранилось воспоминаний о том, как отец ушел. Не было картинки, не было силуэта, растворяющегося в дожде или мгле ночи, не было никакой романтики.
Потому что отец сказал ему уходить самому.
А Кэйа был послушным ребенком.
— Я ничего не внушаю, я только показываю…
— Ты лживый бешеный паразит, — выплюнул Альберих, не слыша собственного голоса.
Тогда он увидел развалины в красных языках, треснувшую землю, разорванное небо...
Чужая чёрная рука лезла в его память, копалась в фактах и событиях. Это были не его воспоминания.
— Да будь ты хоть наполовину тот, кем должен был быть, ты бы это помнил, — в голосе сквозило разочарование, — Стыдно, галчонок.
Галки...
Кэйа ничего не чувствовал и не видел, но слезы проглотить у него получилось. Нет, об этом он сегодня вспоминать не собирался.
