Текст книги "Протокол "Второй шанс" (СИ)"
Автор книги: slip
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)
Рупор (Марк Агриппа II)
Марк сидел за столом и сверлил взглядом центуриона, который разъяренно размахивал перед ним куском папируса. За спиной того толпились пара десятков легионеров, и ему дорогого стоило сохранять каменное выражение лица. По спине строем ходили мурашки и липкий страх обволакивал его целиком.
– Это ты как объяснишь, а? – рявкнул ему прямо в лицо центурион, когда ему наскучило размахивать папирусом.
– Для начала, прекрати мельтешить и скажи нормально. В чем дело? Что это за свиток? – собрав волю в кулак, твердо сказал Марк.
Он лукавил – папирус в руках центуриона он узнал тотчас же, как его увидел, – и сейчас просто тянул время, пытаясь выдумать хоть какую-нибудь относительно правдоподобную ложь. Задницей же чувствовал, что затея Августа с внесением того центуриона в проскрипционные списки не закончится ничем хорошим. И вот. Не закончилась.
Несмотря на уверенность в том, что у него оставалось еще какое-то время в запасе, чтобы разрулить эту в высшей степени опасную ситуацию, делегация, жаждущая объяснений, пожаловала к Августу в гости уже сегодня в обед, хоть обновленные списки на рострах и повесили только вчера ближе к вечеру.
Пусть легионерам по закону было запрещено пересекать померий до официальной отставки, сейчас Марк не рискнул бы им об этом напомнить. Выражения их лиц не оставляли никаких сомнений – их терпение было на исходе и могло закончиться в любой момент.
– Вот только не надо тут придуриваться! – центурион швырнул проскрипционный список на стол перед ним, – Смотри! И ответь, где этот урод, Август? – продолжал надрываться он, – Мы хотим говорить с ним, а не с его цепным псом!
– Он плохо себя чувствует. Хочется вам того, или нет – говорить придется со мной, – процедил Марк, после чего взял свиток в руки и сделал вид, что внимательно его изучает, – А, собственно, что здесь не так? – он поднял одну бровь, стараясь как можно правдоподобнее изобразить удивление.
– Вот что! – центурион ткнул пальцем с безобразно обгрызенным ногтем в строчку с надписью «Квинт Калавий».
– Квинт Калавий… Квинт Калавий… – пробормотал себе под нос Марк, словно он видел это имя впервые.
Ложь постепенно вырисовывалась у него в голове, и он собирался придерживаться ее до последнего.
– Квинт Калавий, твою мать! – закричал центурион, – Бывший примпил десятого. Что он здесь делает?
– М-м-м… – протянул Марк, хмуря лоб, а затем изо всех сил постарался изобразить озарение, – Вот ведь!.. Опять эти придурки все перепутали.
– Какие придурки? – центурион удивленно отпрянул.
– Рабы, – уверенно заявил Марк и, пользуясь небольшим замешательством делегации, принялся врать дальше, – Я вообще знать не знаю, кто такой этот ваш Калавий. Здесь должен был быть Квинт Кальвизий. Опять эти безграмотные идиоты все перепутали. Я прикажу найти виновного, и он понесет заслуженное наказание.
К такому повороту легионеры явно были не готовы. Еще мгновение назад они требовали аудиенции у Августа в самых нецензурных выражениях, а теперь замолкли и принялись недоуменно переглядываться меж собой. Даже тот борзый здоровяк, что размахивал у него перед носом списком, явно растерялся.
– Что-то еще? – нахмурившись, нетерпеливо, словно его отвлекают от очень важного дела какими-то глупостями, сказал Марк.
Сейчас главным было не утратить инициативу и вести себя как можно более естественно. Одно смутное подозрение, что он лжет – и им с Августом конец. Пусть все прятавшиеся в саду рабы и были вооружены, они все равно не имели ни единого шанса против хоть и безоружных, но все-таки боевых ветеранов.
– Да нет, вроде… – задумчиво почесал нос центурион.
– Тогда свободны, – махнул рукой Марк, приказывая им удалиться.
– А… – коротко сказал центурион и снова ткнул пальцем в злополучный список.
– Сейчас исправлю, да, – кивнул Марк, придвигая к себе исписанный именами кусок папируса.
Удовлетворившись его пояснениями, легионеры удалились, оставляя Марка наедине с невеселыми мыслями.
Сейчас ему удалось заболтать им зубы, но, поставленный на эту растяжку в самый неподходящий момент, он совершенно не видел ни одного приемлемого в долгосрочной перспективе выхода. Будь на то его воля – он бы вымарал имя центуриона из списков и просто подослал к нему убийц, но, увы, решения принимал не он.
Дверь, ведущая в сад, открылась и из-за нее высунулась лохматая голова испуганного Леарха:
– Они ушли? – нервно оглядываясь, спросил он, – Хозяин интересуется.
– Ага, ушли. Скажи ему, что уже можно выходить, – кивнул Марк.
Голова Леарха исчезла в саду, и спустя минуту оттуда в атрий вышел целый и невредимый Август без единого следа недомогания. Марк открыл было рот, собираясь пересказать ему суть разговора, но он прервал его одним жестом.
– Я все слышал, – сказал он.
– И что думаешь по этому поводу? – нахмурившись, Марк разглядывал друга.
Ответа не последовало. Август с задумчивым выражением лица смотрел куда-то поверх Марка – и он отчего-то принялся оправдываться за свой вопрос:
– Я имею ввиду… Мы не можем просто так вывесить списки назад, не убрав оттуда этого Калавия. Еще раз спихнуть все на нерадивых рабов не выйдет. Можно, конечно, просто вычеркнуть его из списков и заменить на того Квинта Кальвизия, которого я только что придумал, а к самому Калавию потом просто подослать убийц…
Август оборвал его на полуслове:
– Нет, – жестко отрезал он и посмотрел на Марка тем самым ледяным взглядом, обычно предназначавшимся врагам, – Никаких убийц. Он предатель и должен умереть как предатель – лишенным гражданских прав и имущества, от рук сознательных граждан.
Отстаивать свою точку зрения Марку резко расхотелось, поэтому он просто кивнул и спросил:
– Какие-нибудь варианты? Сейчас возвращать список на ростру в таком виде нельзя.
– Сейчас нельзя, – на удивление легко согласился Август. Лицо его, казалось, даже немного смягчилось, но лед в глазах никуда не делся, – А вот завтра, после нашего небольшого представления… – его губы растянулись в торжествующей ухмылке.
Он искренне верил в то, что обвинение центуриона в пособничестве Антонию сможет хотя бы на йоту изменить мнение его сослуживцев по поводу внесения его имени в проскрипционные списки – и это навевало на Марка едва уловимый ужас. Пусть он и сам считал, что подстрекательство к мятежу нужно пресекать жестко и решительно – и, желательно, публично, – но в текущей ситуации это было даже не невозможно – самоубийственно. За перебои в поставках продовольствия их и так ненавидела добрая половина Города, а за распределение земель между ветеранами – все, задетые им города Италии без исключения.
Легионеры оставались их единственной опорой – и, вызвав их гнев по столь незначительному поводу, ее слишком легко было лишиться.
К сожалению, сказать этого напрямую Августу Марк не мог. Слова просто застревали в горле, отказываясь звучать – и ему оставалось только одно. Попробовать зайти издалека и мягко подтолкнуть друга к таким же выводам.
– Думаешь, сработает? – под ледяным взглядом Августа Марк запнулся и только сглотнув вставший в горле ком, смог продолжить, – Я имею ввиду, они ведь и с солдатами Антония служили вместе…
Все его робкие возражения вмиг разбились об один-единственный вопрос:
– И что с того?
Рвущиеся наружу аргументы так и остались невысказанными. Пытаться переубедить Августа, принявшего какое-то решение, было бессмысленно. В военных вопросах он доверял Марку безоговорочно, но в политических – предпочитал решать исключительно сам, и любая попытка с ним поспорить неизбежно оставляла неприятное послевкусие подпорченных отношений.
А портить отношения с Августом не хотелось и, по правде, было даже немного боязно.
Марк поник.
– Зачем нам нужны потенциальные предатели? – продолжал рассуждать Август, не замечая его настроения, – Сегодня они посчитают, что продавшийся Антонию центурион не сделал ничего такого, а завтра сами продадутся и устроят мятеж. Нам самим будет лучше, если мы накроем их всех вместе и за один раз.
А ты уверен, что всенаши солдаты не окажутся предателями? – чуть не сорвалось с губ Марка, но он вовремя себя одернул и коротко кивнул в знак «согласия».
Нет, он не станет спорить с Августом. А списки… А со списками он что-нибудь придумает. В конце концов у него было на это аж целых полтора дня…
Боги, во что он вляпался и как отсюда выбраться?!
– Ладно, что-то мы засиделись, – констатировал Август. Не встретив сопротивления, сейчас он выглядел вполне довольным жизнью, – Тебе уже пора на форум. Объявление само себя не сделает, Марк.
И снова Марк не стал с ним спорить – и просто молча выполнил приказ, плохо завуалированный под просьбу.
Несмотря на дневной час, людей на форуме было не много. Не проводились приостановленные заседания судебных комиссий, не принимали посетителей закрытые до следующих праздников храмы, никто не будоражил народ крамольными речами – и не было ничего удивительного в том, что люди были где угодно, только не здесь.
Оставив гладиаторов из охраны внизу, Марк поднялся на ростры и призвал всех к вниманию.
– Квириты! – начал он, когда большинство из немногочисленных присутствующих подошло к рострам и обратило взгляды на него, – Сообщаю вам, что сегодня в одиннадцатом часу[1] на Марсовом Поле состоится народная сходка. На ней будет сделано несколько объявлений, а также дано официальное пояснение по поводу случившегося на иды.
Если бы на его месте был бы Август, он несомненно превратил бы это подобие речи в полноценную речь, а кучку, собравшуюся под рострами, в полноценную сходку, – но Марк никогда не славился красноречием и не пытался лезть не в свое дело.
Закончив с объявлением, он спустился с ростр и нацарапал на куске папируса сообщение, которое затем приказал гладиаторам прибить к дверям базилики Эмилия. Несмотря на столь позднее объявление, ему необходимо было обеспечить высокую явку на этой сходке, если он хотел, чтобы хотя бы одной из неожиданно размножившихся проблем стало меньше.
Новости всегда разносились по Городу со скоростью пожара, и, когда вечером Марк пришел на Марсово Поле, там уже собралась пестрая галдящая толпа из граждан, легионеров и даже рабов. На скорую руку сколоченная трибуна пустовала – его друг иногда любил добавить театральности и драматизма своим действиям, и сейчас намеренно опаздывал.
Ну или Марк хотел надеяться, что он намеренно опаздывал, а не что-то пошло не по плану.
Многочисленная и многоголосая толпа уже начинала недовольно возмущаться, когда со стороны театра Помпея появилась процессия, во главе которой шел Август. Все было в порядке – Марку хватило одного взгляда на него, чтобы понять это. Другой на его месте увидел бы на лице Августа непроницаемую маску безразличия ко всему, но Марк слишком давно с ним дружил – и слишком хорошо его знал.
Пусть и на короткое мгновение, но от сердца отлегло.
Процессия поравнялась с Марком и, присоединившись к ней, он вместе с Августом поднялся на трибуну. Толпа внизу затихла. Десятки тысяч глаз оказались прикованы к Августу, но ничто не могло поколебать его спокойствия. Марк никогда не понимал, как ему это удается – для него самого любое публичное выступление, кроме разве что речей перед солдатами, было настоящей пыткой.
Август поднял руку в коротком жесте, призывающем собравшихся к тишине, словно в этом была какая-то необходимость, и начал:
– Квириты! Полагаю, вы догадываетесь, зачем я вас здесь собрал. Вы, вы все были свидетелями тому, каким вопиющим образом были сорваны угодные богам жертвоприношения на иды. Вы, вы все видели все в мельчайших подробностях, однако вас наверняка мучают вопросы. Что это было? Зачем и кому могло понадобиться столь возмутительное вмешательство в божественные дела?
Август бросил беглый взгляд на свиток, что держал в руках. Он никогда не произносил свои речи экспромтом, подобно какому-нибудь Гортензию, но всегда составлял их заранее и, не полагаясь на несовершенную человеческую память, брал записанный вариант с собой.
– В первую очередь, я прошу вас меня извинить за столь долгое молчание. То, что казалось не более, чем чудовищной, но все же необдуманной выходкой одиночки, оказалось на деле только вершиной сокрытой под толщей воды горы. Вы все, наверняка, были шокированы узнав, что имена действующих консулов оказались среди рядов имен гнуснейших и вероломнейших людей Республики.
Толпа отозвалась утвердительным гулом, но он был далек от единогласного одобрения. Проплаченные люди обеспечивали только фон, для всего остального было необходимо, чтобы и простые зеваки к ним присоединились.
Пока простые зеваки смотрели на Августа с подозрительностью, заставляя Марка начать переживать.
– Тогда вы можете представить себе, каковым было мое удивление, когда я узнал о том, что они – одни из первых людей в нашем государстве, которым мы все доверились и вручили в руки высшую власть, оказались… Предателями.
Толпа шокировано охнула – на этот раз вполне искренне, и лучик надежды снова забрезжил.
– Боги были поистине милостивы ко мне, когда позволили мне на иды захватить возмутителя спокойствия живым. Если бы этого не произошло, он никогда не дал бы показаний, что позволили мне размотать этот клубок – и раскрыть заговор, что столь долго вызревал в самом сердце Республики. Когда все прояснилось, я долго не мог поверить своим глазам, – короткий взгляд в свиток, – А вы, вы, квириты, смогли бы поверить в то, что консулы продались Антонию, этому предателю, что возомнил себя каким-то восточным царьком и вознамерился заставить нас признать его таковым? Вы, вы смогли бы поверить, что возмутительная, но несуразная провокация, свидетелями который мы все стали, должна была стать началом длинной цепочки бедствий, направленной на то, чтобы сделать жизнь в Городе столь ужасной, что мы сами отдали бы нашу свободу Антонию без малейшего сопротивления?
В массе своей, толпа, затаив дыхание, внимала речи Августа, однако Марк видел в ней и недоверчивые лица и слышал потихоньку возобновляющиеся шепотки.
– В это было тяжело, почти невозможно поверить, однако все поступающие сведения, – не только полученные в ходе допроса, – указывали именно на это. К счастью, среди окружения заговорщиков нашелся достойный муж, не лишенный чести и мужества. Человек, что ставит государственное благо превыше всего личного. Однако, вдобавок ко всем своим многочисленным добродетелям, он также обладает великой скромностью, поэтому попросил меня не называть его имени. Сей достойный муж, узнав о поистине жутких замыслах своего патрона, не испугался, не присоединился к нему, не сбежал, трусливо поджав хвост на загородную виллу, но нашел в себе силы прийти ко мне и доложить обо всем, о чем ему стало известно.
Внимание толпы все больше рассеивалось, шепотки переходили в откровенные, громкие разговоры. И недоверия на лицах собравшихся, – особенно, к ужасу Марка, на лицах легионеров, – становилось все больше и больше. Боги, но почему? Август, как ему казалось, говорил очень убедительно. Неужели они недооценили центуриона и Оппия?
– Благодаря его сознательности, мне удалось узнать полный состав заговорщиков буквально за считанные дни.
Из толпы раздался насмешливый мужской крик:
– Ну-ну, давай, рассказывай! Интересно, как ты объяснишь то, что все твои заговорщики – старые друзья твоего отца, а?! С чего это им вдруг так приспичило помогать какому-то непонятному типу, нанятому Антонием?
Август побелел, вне себя от ярости.
Пытаясь сбавить накал враз раскалившейся ситуации, Марк несколькими короткими жестами указал своим ликторам на кричавшего. Еще немного – и Август бы просто взорвался от возмущения, собственноручно поставив крест на их таком простом и эффективном плане.
Ликторы поняли его без слов, – такая работа была им не впервой, – и спустя пару минут вывели возмущенного мужчину из толпы и принялись при помощи дубинок доходчиво объяснять ему, почему он не прав. Сам же Марк подошел к Августу, схватил его за предплечье и с силой сжал. Боль, даже столь незначительная, была хорошим средством для того, что привести человека в себя.
Август моргнул – и бурное море слепой ярости, плескавшееся в его глазах, затихло.
Достаточно для того, чтобы он мог, все так же с виду спокойно и безэмоционально продолжить:
– Я понимаю ваше недоверие. Мне известно о распространяемых отдельными провокаторами в последние дни по Городу слухов. И, разумеется, я не смею требовать от вас, квириты, безоговорочно верить мне на слово.
Недовольный шум толпы утих, давая возможность Августу беспрепятственно озвучить, пожалуй, самые главные строки его короткой речи:
– Завтра в шестом часу дня[2], на Форуме, с ростр, перед лицом всего народа, захваченный мною провокатор даст показания и вы, каждый из вас, квириты, сможете самолично убедиться в том, что эти слухи совершенно не имеют под собой никакой основы.
Людское море перед трибуной стихло, не зная, как реагировать на подобное заявление. Марку, наверное, следовало бы радоваться тому, что все прошло по плану.
Но вместо этого он, с все нарастающим беспокойством, думал только об одном.
Что, если обработка Августа провалилась? Что, если он завтра не скажет то, что нужно им?
Боги, почему они не могли просто его убить и нанять похожего актера?!
[1] У римлян день делился на 12 часов – от рассвета и до заката. В марте “11 часов” по римской системе исчисления примерно равно 18.00 по нашей системе.
[2] Около полудня.
Бунтовщик (Квинт Калавий IIII)
– Если бы не ты, он был бы жив!
Тумаки сыпались на Квинта, но он даже и не думал сопротивляться или говорить что-то в свое оправдание. А что тут можно было сказать? Квинкция была совершенно права. Не приди он на иды домой к ее мужу, не расскажи, что на самом деле случилось – Гай Азиний определенно не ввязался бы во все это и точно был бы еще жив.
С этим было невозможно поспорить.
Бледная, как мел, Мария дернулась в их сторону, но Квинт остановил ее одним коротким жестом. Не надо. Пусть лучше Квинкция поколотит его. Может быть, и ей станет легче – и его невыносимое чувство вины хоть немного отступит.
Квинкция отпрянула от него так же резко, как и накинулась:
– Ну зачем, зачем, во имя богов, ты вообще к нам пришел?! – вскричала она. В глазах ее стояли слезы.
А что я, по-твоему, должен был сделать?! – хотелось закричать в ответ, но он сдержался и, чтобы уж точно не сорваться, принялся разглядывать свою обувь.
За спиной скрипнула входная дверь. Быстрее, чем пришло осознание, Квинт обернулся и метнулся вперед, загораживая Квинкцию своей спиной. В этой борьбе больше не оставалось никаких правил – и надеяться на то, что противник пощадит хотя бы женщин, было бы в высшей степени глупо.
В дверном проеме стоял Тит Пулло и, ошарашенный такой реакцией, таращился на него. За спиной у него маячил еще один, незнакомый человек. Облегченно выдохнув, Квинт опустил занесенные для удара кулаки, и улыбнулся:
– Ну и напугал же ты меня, Тит.
– Ты меня тоже, – напряженно хохотнул Пулло.
– Матий?! – раздался из-за спины удивленный голос Бальба, – и хозяин дома, в котором они все прятались, вышел из тени портика.
Пулло отступил в сторону, освобождая проход, и незнакомый Квинту худой мужчина в простой белой претексте вошел в атрий.
– Матий, боги, как я рад тебя видеть в целости и сохранности! – Бальб на мгновение заключил его в дружеские объятья, но затем отпустил, – Какими путями?
– Шутишь? До меня как слухи дошли, я сразу к вам, – отозвался названный Матием. Голос его показался Квинту смутно знакомым, – Скажи мне, Бальб, они ведь не врут?
– Смотря, что ты слышал, – ухмыльнулся Бальб.
Все еще растерянный, Квинт поравнялся с Пулло и шепотом спросил:
– Это еще кто такой?
Бальб увлек Матия за собой вглубь атрия и теперь взбудоражено пересказывал ему события последних нескольких дней. Их с Пулло сейчас никто не мог услышать.
– Ты что, не помнишь? – удивленно вздернул бровь Пулло. Квинт помотал головой, – Гай Матий, друг Цезаря. Ну он еще с письмами за Помпеем бегал в начале гражданской войны[1] и в штабе потом иногда тусовался, ты забыл что ли?
Как Квинт ни напрягал мозги, имя никак не хотело всплывать в памяти.
– Забыл, – в итоге признался он.
– Ну у тебя и решето вместо памяти! – беззлобно хохотнул Пулло и дружески хлопнул его по плечу.
– Ну. Зато если я завтра забуду твое имя, ты хотя бы не удивишься, – хмыкнул Квинт.
– Ты главное с какой стороны за меч держаться не забудь, – Пулло старался выглядеть серьезным, но глаза его улыбались.
Закончив свой лаконичный, пусть и эмоциональный, пересказ, Бальб вернулся к ним с Пулло. Выбранный в качестве их основного информатора, не засвеченный нигде и ни перед кем, последний регулярно выбирался из дома и приносил с собой свежие новости.
– Ну что там снаружи происходит? – спросил Бальб.
От дурашливого настроения Пулло не осталось и следа.
– По-моему, нас окружили, – нахмурившись, отозвался он, заставляя Квинта немедленно сосредоточиться.
В том, что мальчишка решил не ограничиваться периметром наблюдения вокруг дома Бальба, не было совершенно ничего неожиданного – судьба в последнее время только и делала, что била их палкой по хребту.
Подоспевшие рабыни и присоединившаяся к ним Мария увели не оказывающую сопротивления и тихо всхлипывающую Квинкцию вглубь дома – и над атрием повисла зловещая тишина.
– Сколько их? – первым отмер Бальб.
Пулло помотал головой:
– Точно не знаю, но человек сто будет. Может, больше.
– Кто они? – вклинился в разговор Квинт.
– Гладиаторы. Бандиты какие-то. Наших парней я не видел, – обернулся к нему Пулло.
Мальчишка не хотел рисковать и не использовал легионеров. Отлично.
– Что они делают? – Квинт продолжал выдавливать сведения из Пулло по капле.
– Пока просто по периметру стоят. Мы с Матием их через дом Исаврика обошли. Я ему сказал, что мы с вами – и он нас пустил без вопросов. Удачи, кстати, нам пожелал.
Приказ на штурм еще не поступил, но у Квинта было мало сомнений в том, что это вопрос ближайшего времени.
Больше Пулло добавить было нечего, и Квинт, с неожиданным даже для самого себя азартом, предложил, обращаясь ко всем присутствующим:
– Ну что, будем держать оборону?
Никаких возражений, предсказуемо, не последовало. У них не было никакого выбора.
Приготовления к штурму не заняли у них много времени – Бальб и без них успел за вчерашний день основательно подготовиться к любой атаке. Десяток человек под началом Ворена блокировали главную дверь, пятнадцать – с Квинтом засели на крыше со всем, что только можно было метнуть во врага, на тот случай, если у него есть лестницы, и последний десяток вместе с Пулло остался в резерве, готовый, если что, перемахнуть через стену, и зайти врагу в спину.
Квинт взобрался на самый верх крыши и, подслеповато щурясь от яркого солнца, осмотрелся. Пулло не ошибался – их действительно взяли в кольцо. С высоты второго этажа дома он явно видел очерченную гладиаторами замкнутую фигуру, которую вряд ли смог бы разглядеть, будучи на земле.
Дерьмово, но лучше так, чем сидеть в неведении до тех пор, пока на них не нападут.
Он окинул Паллатин взглядом еще раз, и тактика потихоньку сформировалась в голове.
Со стороны уходящей под уклон улицы атаковать их было сложно, со стороны слишком крутого склона холма – так и вовсе невозможно, и открытыми для нападения оставались всего лишь два фланга, которые им было под силу укрепить даже со столь ограниченным количеством людей. Хоть раз палка, которой их с упорством колотила судьба, оказалась завернутой в мягкую ткань.
Он жестами показал своим ребятам, кому и какую позицию следует занять, и только убедившись, что все разошлись по своим местам и залегли так, чтобы их не было видно снаружи, сам упал на покатую крышу. Где-то внизу Бальб раздавал команды рабам.
Теперь оставалось только ждать.
Вопреки его ожиданиям, штурма не последовало. Квинт не мог сказать, сколько они с парнями так провалялись на крыше, но когда ему начало основательно припекать голову, он съехал на самый край и, свесившись вниз, сказал:
– Они, похоже, вообще не собираются нападать.
– С чего ты взял? – отозвался Бальб, который нервно расхаживал по саду меж вооруженных чем попало рабов.
– За все то время, что я сижу на этой крыше – ни единого движения. Почесывание задницы и отливание на стену дома Цицерона по определению за движения не считаются.
– Я понял, – сперва снизу раздался голос Ворена, и только потом из-под крыши портика показался он сам, – в лорике Бальба и с обнаженным мечом наперевес, – Они и не будут нас атаковать, их не затем сюда поставили.
Внезапность осознания заставила Квинта на мгновение потерять равновесие. Ему пришлось вцепиться ладонями в край крыши, чтобы не соскользнуть головой вниз.
– Их задача – не дать нам отсюда высунуться, вот и все, – озвучил его мысли ничего не заметивший Ворен, – Октавиан хочет провернуть что-то, в чем мы можем ему помешать. А потом уже – расправиться с нами.
– Значит, мы обязательно должны ему помешать, – Бальб ударил кулаком по раскрытой ладони, обозначая свои намерения, – Только как?
Лежа на крыше и чувствуя сквозь тунику жар, исходящий от нее, Квинт лихорадочно соображал. Оставаться здесь было равно смертному приговору – пусть не немедленному, но неизбежному. Идти на прорыв в лоб – тоже. Их было всего тридцать пять человек, и у многих из них, включая более крупного чем Бальб Квинта, не было никакой брони. Против минимум сотни подготовленных и вооруженных соответствующим образом гладиаторов на открытом пространстве у них не было шансов.
И что же де…?
Решение пришло в голову быстрее, чем он успел внятно сформулировать вопрос.
Мысленно отвесив себе еще одну оплеуху за тупость, Квинт крикнул своим парням, чтобы пока не спускались, и спрыгнул с края крыши прямо в сад. От силы удара ступни пронзила боль, и он выругался.
Решимость Бальба сменилась удивлением такой резкой смене настроений, и он выжидательно уставился на Квинта уставился, ожидая пояснений.
– Я знаю, что делать, – вдоволь выругавшись, начал Квинт, – И вы, Луций, Тит, готов поспорить, тоже. Только еще не поняли. Короче. Один из нас должен выбраться из дому и привести с Марсова остальных.
Они не первый раз оказались в такой ситуации, только в прошлый раз они выступали в роли осаждающих. Ворен и Пулло должны были догадаться. Пусть подобный план и не сработал у галлов, но так и они – не галлы, и кто бы там ни был за главных у этого сброда – он точно не Цезарь[2].
Луций выглядел так, словно был готов разбить свой лоб ладонью в кровь прямо здесь и сейчас, и останавливал его от этого только долг.
– Они вдарят гладиаторам в спину, одновременно с этим мы пойдем на прорыв, – выпалил он.
– Не, – Квинт отрицательно помахал головой, – Зачем на прорыв? У нас сейчас нет цели дать решающий бой. Смотри. Если зайти им в спину со стороны Паллатина, еще и превосходящими силами, им хочешь-не хочешь, а придется снять охрану с улицы, – он сопровождал пояснения активной жестикуляцией, – Как только это будет сделано – мы просто уйдем вниз. А потом подадим нашим знак, что бой можно сворачивать. Если, конечно, они раньше этот сброд не сметут, – губы искривились в ухмылке.
– А если не будет? – неожиданно влез в их разговор Бальб.
– Что? – не понял Квинт.
– Что, если они не снимут охрану? – уточнил Бальб.
Квинт равнодушно пожал плечами:
– Тогда мы их сметем, пока их основные силы будут заняты стычкой. И все равно уйдем.
На пару мгновений в саду повисла тишина и затем Ворен кивнул:
– Ясно.
Квинт еще раз обвел взглядом присутствующих:
– Возражения? Предложения?
Бальб поднял вверх указательный палец, снова привлекая к себе внимание:
– А дом мой, – начал он, – вы собрались оставить на разграбление что ли?
– Луций Корнелий, ты жить хочешь? – без раздумий ответил вопросом на вопрос Квинт. Бальб нервно сглотнул и кивнул, – Ну тогда не вижу вообще никакой проблемы. Еще вопросы?
Вопросов больше не было, равно как и сомнений, кому идти в эту вылазку.
Переодевшись в гражданское, Пулло оставил доставшуюся ему лорику Бальба одному из своих легионеров, спрятал куда-то под тогу меч и, опасливо оглядываясь, покинул дом.
Им снова оставалось только ждать.
Ворен оказался прав – атаки не последовало. Спустя какое-то время Квинт с опаской отпустил пятерых своих парней вниз, чтобы дать им немного отдохнуть, потом, убедившись в безопасности этого начинания, еще пятерых. В итоге к вечеру они несли вахту по трое на крыше и у дверей, сменяясь каждый час. Спускавшиеся с крыши неизменно докладывали, что противник не предпринимает никаких действий, поэтому после ужина Квинт наконец-то позволил себе расслабиться и сел за письмо Гелии.
Слова никак не хотели складываться в хоть сколько-нибудь устраивающий его текст. Гора исписанного, почерканного папируса по левую руку от него все росла, и ему казалось, что сейчас, вот прямо сейчас, Бальб скажет, что он его достал и отберет у него стилус, но Бальб все никак этого не делал. Казалось, ему вообще не было дела до того, что Квинт портит такой дорогой материал в подобных количествах. Низко склонившись над планом Рима, он что-то в полголоса обсуждал с Матием и ничего вокруг не замечал.
Квинт Калавий шлет большой привет Гелии.
S. v. b. e. e. v. [3] Во всяком случае, пока. В первую очередь, я хотел бы извиниться за то, что так долго не давал о себе знать. События последних дней развивались слишком быстро, у меня не было ни одного свободного мгновения. Мне очень многое нужно тебе рассказать, но я не уверен, что не поставлю тебя этим самым в большую опасность. Посему вынужден тебе сообщить только то, что я останусь в Городе еще на некоторое время. У одного моего хорошего друга возникли серьезные неприятности, и я должен ему помочь. С Меммием все еще не встречался, нет времени. Ответь мне обратной почтой.
Прилагаю к этому письму свиток с зашифрованным сообщением. Обратись к нашему общему знакомому, он поможет тебе с расшифровкой.
Будь здорова.
За десять дней до апрельских календ.
Квинт перечитал получившееся письмо и, наконец-то вполне удовлетворенный содержанием, свернул его и сунул за пояс. Главное теперь улучить момент отправить.
– Ну что, решили что-нибудь? – управившись, он подсел к Бальбу и Матию за стол.
– Если бы, – подняв глаза от плана, грустно сказал Бальб, – Даже если мы выберемся отсюда и поднимем народ на восстание, что толку? Мы ведь даже не знаем, где его искать. Переворачивать весь Город вверх дном что ли?
Ответом ему стала тишина.
Квинт настолько далеко предпочитал не загадывать. Им бы сначала из дома выбраться и, желательно, без серьезного боя, а там они уже что-нибудь придумают. Наверняка. Он был почти в этом уверен.
