Текст книги "Черный гусар (СИ)"

Автор книги: СкальдЪ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4

День, когда я познакомился с наследником, запомнился мне на всю жизнь.

К тому времени мы окончили первый курс, пройдя летнюю стажировку в полевом лагере. Я с немалым удовольствием съездил домой, а потом вернулся в Петербург. Начался новый год.

Шел сентябрь 1864 г. Теперь уже мы стали «дядями». У каждого из нас появился свой «племянник». Моим стал Владимир Бекман. Как и все курсы до нас, мы проводили с ними положенные процедуры. Без них учебу никто не мыслил.

– Есть ли кавалерия на Марсе? – кажется, такой вопрос я задал на завтраке Бекману. Впрочем, не уверен. Про кавалерию в различных местах Солнечной системы я спрашивал не один раз.

– Кавалерия есть везде, – ничуть не сомневаясь, ответил Владимир. – Без неё – никуда.

А после завтрака нас отвели в Зимний дворец. В Российской Империи существовала еще одна традиция – все будущие офицеры, обучающиеся в столице, получали две недели, во время которых дежурили в одной из резиденций Царской Семьи. Подобное считалось немалой честью и помогало проникнуться «правильным» духом.

За выправку меня часто ставили на самые заметные места. В первый раз я нес двухчасовое дежурство у одного из входов. Во дворец заходили и выходили генералы, адмиралы и различные советники. Секретари сортировали документы и прошения. Слуги бегали, как ошпаренные. Шла обычная жизнь и ничего особого не случилось.

Ночью, после небольшого отдыха, я стоял в Портретной галерее. Во дворце было тихо. На стенах висели картины, горели редкие светильники. Длинный коридор терялся в сумраке. Пахло музеем.

Я стоял и мечтал, чтобы все быстрее закончилось, и можно было идти спать. Шагов не слышал, но негромкое покашливание взбодрило меня и моментально привело в тонус.

На мой пост вышло два человека. Первого я узнал сразу – его портреты висели у нас в Школе, да и каждый военный обязан был знать в лицо будущего императора. Передо мной стоял Николай, старший сын Александра II. Высокий, бледный и симпатичный парень с умными глазами и спокойными манерами был еще жив. В истории, которую я знал, он должен умереть в этом году. Или в следующем, подобные мелкие детали я помнил плохо. Недавно ему исполнился двадцать один год. Похоже, ему не спалось, и он решил прогуляться.

Сопровождал его генерал-майор Оттон Рихтер – статный и подтянутый мужчина с шикарными усами. Участник Кавказских походов и Крымской войны, Рихтер сделал быструю карьеру, попав в свиту цесаревича и получив генерала в тридцать четыре года.

– Ваше Императорское Высочество! – я четко отдал честь, успев мысленно поблагодарить всех тех, кто вбил в меня дисциплину буквально на инстинктах. – Корнет Соколов, дежурный по дворцу.

– Вольно, корнет, – цесаревич не стал вести себя формально и просто остановился рядом, в трех шагах. Рихтер держался за его плечом, поглядывая на меня без всякого интереса.

В этот момент я понял – вот он мой шанс. Шанс всей жизни. И не зря судьба помогла нам встретиться. Все произошло не случайно. Может для этого я и родился в прошлом?

Продолжая преданно смотреть в глаза, я постарался внушить наследнику мысленный посыл: корнет Соколов – загадочный дворянин. Что-то в нём есть. Он кажется преданным, умным и необычным. Есть смысл узнать его получше.

Прямо сейчас я не считал, что сильно вторгаюсь в чужую судьбу. Тем более, юноше совсем скоро предстояло умереть от туберкулеза. И он умрет – если ему не помочь. Выглядит он не очень-то здоровым.

– Удивительно, – только и сказал Николай, переступая с ноги на ногу и с удивлением оглядываясь по сторонам, словно не в силах осознать, что же произошло. – Странное ощущение, – он слегка улыбнулся, проводя рукой по волосам. – Расскажите о себе, корнет.

– Не имею право беседовать на посту, – возразил я. Кажется, я и так вел себя не совсем правильно. Часовой, а я именно часовой, не должен вообще ни с кем заговаривать.

Тем более, я со страхом ожидал, что из носа пойдет кровь. Да и на ногах держался с трудом, с каждой секундой усталость наваливалась все сильнее.

– Верно, – в голосе Рихтера послышалось едва заметное одобрение. – Он правильно говорит, Ваше Императорское Высочество.

– Хорошо. Я желаю с вами поговорить, – решил наследник. – Мы встретимся позже, после того, как вы освободитесь. Я вас вызову.

Они ушли, а я, вытерев пот со лба и кровь из носа, которую каким-то чудом удерживал дыханием, прислонился к стене и едва не сполз на паркет. Секундный импульс вымотал меня, словно я пробежал три версты. Немного переведя дух, я выпрямился, принял надлежащую позу и принялся размышлять, получилось у меня или нет. Сердце медленно успокаивалось, усталость проходила, да и кровь, к счастью, остановилась быстро.

Похоже, Николай решил посмотреть, как я отреагирую на его внимание. Это была проверка – расскажу я или нет своим друзьям о том, с кем познакомился. Естественно, я промолчал. Думаю, когда цесаревич все узнал, а он узнал, ему подобное понравилось.

К нам в караулку, где мы отдыхали между дежурствами, заглянул вестовой.

– Корнет Соколов вызывается к генерал-майору Рихтеру, – передал он, вытягиваясь во фрунт*.

– Ступайте, корнет, – отпустил меня командир смены капитан Кутепов.

– Что случилось? Где ты успел проштрафиться? – заинтригованные друзья и товарищи засыпали меня градом вопросов.

Я пожал плечами и отправился на встречу с цесаревичем. Во дворце можно было запросто заблудиться, но вестовой показал путь.

Нашу первую беседу иначе как необычной и не назовешь. Время – два часа после полуночи. Место – одна из малых гостиных, где на стенах висят картины, а окна прикрывают тяжелые шторы. В канделябрах горят свечи. Цесаревич сидит на низкой кушетке с гнутыми ножками, я стою напротив. Рихтер, получив разрешение, удалился и прикрыл дверь.

– Михаил Соколов… Я так понимаю, вы из хорошего рода, – цесаревич говорил неторопливо, словно раздумывая. Наверное, он и сам толком не понимал, по каким причинам состоялся наш разговор и что же ему от меня надо. – Мне почему-то кажется, что нам с вами есть о чем побеседовать. С чего желаете начать? Чай? Кофе? Сигару?

Цесаревич вел себя любезно, но мне нельзя терять время. Я не знаю, как долго будет отсутствовать Рихтер. Если генерал состоит в свите, то пользуется доверием, но все же лучше такой разговор начинать наедине.

– Нет, спасибо. А начнем мы с вашей близкой смерти, Ваше Императорское Высочество! – в нас, будущих кавалеристов, буквально вбивали такие слова, как натиск, дерзость, смелость. Вот я и решился.

– Что? – несмотря на выдержку и безупречное воспитание, он закашлялся и округлил глаза.

– Я кое-что знаю… К сожалению, вы больны! И если прямо сейчас не возьметесь за свое здоровье, скоро умрете от туберкулеза, – наверное, мои слова звучали излишне резко. Известие о собственной смерти, да еще такой неожиданной и близкой, мало кого обрадуют. Такими вещами не шутят, а подобные темы позволено поднимать лишь среди родственников и близких друзей. А мы ими не являлись. Пока не являлись. Но я надеялся, что так будет не всегда.

– О чем вы? Туберкулез? Что это? – взволнованный юноша вскочил на ноги.

– Чахотка, – я только сейчас сообразил, что слова «туберкулез» еще никто не знает.

– Я вас не понимаю! Извольте выражаться яснее! Или лучше закончим наш разговор, – он бросил быстрый взгляд на дверь и я понял, что прямо сейчас меня хотят выставить. Все повисло на очень тонком волоске.

Мне приходилось действовать быстро, не давая ему возможности опомниться. Я был ограничен временем. Да и второго шанса судьба могла и не подарить.

– Я знаю будущее. Вы серьезно больны, Николай. Пожалуйста, поверьте мне, я не желаю вам вреда, но хочу лишь помочь. Скажите, в последнее время вы не чувствовали недомогания? Слабости? Кашель?

– Признаться, с осени мое здоровье пошатнулось. Но виной всему наш сырой морской климат, – он ответил не сразу, раздумывая, стоит ли выкинуть меня куда подальше или все же дать выговориться.

– Нет, не климат, – я покачал головой. – Вы должны мне поверить и срочно обратиться к врачу. Время еще есть.

– Через день я отправляюсь в вояж по Европе, – мой напор заставил его задуматься. – Я не могу его отменить.

– Можете. Если вам дорога собственная жизнь.

– Объяснитесь, – приказал он и прошелся по покою, сжимая кулаки. Сомнения в его голосе никуда не делись, и на меня он смотрел странно, как на фантазера или душевнобольного. – Что значит «я знаю будущее»?

И я рассказал. О том времени, в котором прошла моя первая жизнь, и о том, что знал и помнил. Немного, он бы все равно не поверил, но так, чтобы создать определенно впечатление.

Рисковал ли я, открывая карты перед совершенно неизвестным человеком? Безусловно, и весьма сильно. Но рисковал всего лишь тем, что меня могли посчитать душевнобольным и отчислить из Школы, поставив крест на карьере. Значит, прорвемся. К тому же я всерьез рассчитывал на благородство и честность юноши. Подобные слова не являлись пустым звуком в Российской Империи.

– Вы можете сомневаться во мне. Но как только посетите врача, и он подтвердит мои слова, то многое прояснится. А после мы продолжим наш разговор – если вы того захотите, Ваше Императорское Высочество, – закончил я свою речь. К счастью, Рихтер так и не пришел.

– Хорошо, я последую вашему совету. Во всяком случае, пройду обследование. Наш лейб-медик пользуется всеобщим уважением и сможет правильно поставить диагноз, – он посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом. – Что я могу сделать лично для вас, Соколов? Как вас отблагодарить?

– Никакой благодарности не надо. Прошу лишь сохранить наш разговор и мой секрет в тайне. Подобное знание может быть опасно. Могу я на вас положиться?

Наверное, никто не разговаривал с Николаем в таком тоне. Для местных цесаревич чуть ли не помазанник Божий, которому надо служить, почтительно приоткрыв рот. Я выказывал ему несомненное уважение, но без всякого страха, преклонения или подобострастия. Я не льстил и ничего не искал для себя.

– Да, Михаил, я даю свое слово – разговор наш останется тет-а-тет. Но я бы больше хотел узнать о будущем! То, что вы рассказали… невероятно. Я не могу поверить в подобное… Телефон, радио? Возможность общаться с человеком из Австралии и видеть его лицо? Самалет… так он называется?

– Самолет, – поправил я. – Я все вам расскажу. Но после того, как вашему здоровью ничего не будет угрожать. Впереди у нас вся жизнь – если вы послушаете моего совета.

Мы расстались. На прощание он подал мне руку. Подобное о многом говорило.

Друзья пытались вызнать, зачем я понадобился Рихтеру. Я ограничился ответом, что он просто хотел узнать, как корнетам служится в Старой Школе, и нет ли у них каких замечаний.

Мне поверили. Тем более, цесаревич сдержал слово и о нашей беседе никто не узнал.

Неделя потянулась за неделей. Я собирал слухи и читал газеты. Наконец, в «Петербургских ведомостях» нашел то, что искал. В статье, посвященной столичной хронике говорилось, что император по личным обстоятельствам отменил визит цесаревича в Европу, а сам Николай уехал в Крым.

Отложив газету, я не смог скрыть довольной улыбки. Все же мне поверили! Более того, цесаревич начал лечение. Может, в Крыму, а может и в другом подходящем климате. Главное, мои слова не пропали впустую. И теперь история получила шанс измениться. И разве не для того я сюда попал?

Выживет ли он? Вопрос, конечно, сложный. Но к его услугам лучшие в мире доктора и профессора, новейшие лекарства и любой из курортов на выбор. Вопрос о деньгах и вовсе не стоит. И если при таких условиях он все же уйдет в мир иной, значит, я не смог повлиять на историю. Мне придется искать новый шанс. И помолиться о душе Николая, к которому судьба оказалась столь жестокой.

– Странно, что вы выбрали для будущей службы 5-й гусарский Александрийский полк. Бесспорно, Бессмертные гусары весьма известны. Служба в их рядах почетна, но не желаете ли вы еще раз обдумать собственное будущее? – поинтересовался командир Старой Школы Яков Федорович Сиверс. – Вы один из лучших корнетов в выпуске. Перед вами открыты многие двери. Вы вполне могли бы претендовать на место в кавалергардском полку столицы.

– Но я всегда мечтал служить именно в Черных гусарах, – возразил я. – Я много о них слышал, мне нравится их история, форма, нравится романтика боевого полка.

– Понимаю, понимаю, – он сидел, положив руки на стол и оглядывая меня, как естествоиспытатель оглядывает необычный экспонат. Я не был белой вороной, многие хотели попасть в самые известные полки, но жизнь и финансовые возможности все переиначивали. Юношам приходилось выбирать более скромное, соответствующее доходам или успехам в учебе, место будущей службы. Часть корнетов отправлялась в провинцию, в не такие прославленные полки. Возможно, там ранее служили их отцы, деды или прадеды, может, имелись и иные причины.

Для кого-то Сумские гусары или Рижский драгунский полк считались недостижимой мечтой, но для тех, кто окончил Старую Школу и мог остаться в столице, подобное выглядело понижением.

И все же местом в столице старались не пренебрегать. Сиверс знал, как тяжело его заслужить. Правда, такая службы требовала внушительных средств. Столичная жизнь штука дорогая, и мало кому по карману. Лишь молодые люди из самых обеспеченных семей могли позволить себе подобное.

Сиверс беседовал со всеми нами и следил, куда мы отправимся.

– Что ж, вы получите блестящую рекомендацию, согласно вашим заслугам. Я ее подпишу, – наконец решил он.

Я четко развернулся на каблуках и вышел из кабинета.

Год закончился спокойно. В июле мы снова отправились на полевые сборы, продолжающиеся две недели. Чистый воздух, прекрасные скакуны, верные друзья, ночевки в палатках, походный лагерь, костры – что может быть лучше? Мне все нравилось.

На выпуске напутственное слово взял император.

– Господа корнеты, вы – гордость и надежда Российской кавалерии. Служите же честно и благородно, во славу нашей державы, – Александр Освободитель говорил долго, но смысл его слов был и так всем понятен.

Находясь в общем строю, я старательно старался не смотреть на цесаревича. Он, бледный и осунувшийся, но живой, стоял по правое плечо императора. Николай выжил, хотя к этому моменту ему полагалось числиться среди покойников. Рядом с ним находился его младший брат Александр, такой же высокий и внушительный. В известной мне истории тот стал следующим императором и прославился как Александр III Миротворец, за то, что во время его правления Россия ни с кем не воевала.

Императора окружала почетная свита. В стороне находились наши родители и все те, кто смог и захотел приехать на выпуск. Дамы держали зонтики и веера, мужчины нарядились в мундиры и костюмы.

– Поздравляю вас офицерами! – внушительно закончил Император, и мы вместе с казаками грянули оглушительное троекратное «ура-ура-ура!».

С ближайших крыш вспорхнули испуганные птицы. Сразу же заиграл марш, а в небеса взлетели сотни фуражек.

Праздничный банкет проходил в общем зале. Его украсили гирляндами и цветами. Играл оркестр.

– Но почему Александрийские гусары? – удивилась расстроенная матушка. – Почему такой невзрачный полк?

– Потому что так будет правильно, – я взял ее под руку и наклонился к уху. – Поверь, я знаю, что делаю.

– Не уверена, – мои слова ее не убедили, но и спорить она не стала.

– Расскажи про Старую Школу, Миша, – попросил младший брат. О Школе я рассказывал ему и на прошлых летних каникулах, и в многочисленных письмах, которые от меня требовали чуть ли не ежедневно. Судя по всему, Митьку всерьез захватила военная стезя и мой пример.

– Два офицера в семье? Почему бы и нет? – одобрил отец, который стоял рядом и все слышал.

– Нет, я не хочу идти служить. Мне просто интересно, – Митька меня удивил, я-то думал, что брат пойдет по моим стопам. Впрочем, это его дело.

– Давайте поклянемся, что навсегда останемся друзьями, – предложил Звегинцев. Мы порядочно выпили и уже не так твердо стояли на ногах, как нам бы того хотелось. Хотя, вся страна знала, как кавалеристы умеют пить и не пьянеть. Каждый из нас всеми возможными силами поддерживал сей образ бравого офицера.

– Да, поклянемся, куда мы судьба нас не закинула! – поддержал Скалон.

– И всегда будем помогать друг другу, – я вытянул раскрытую ладонь. Николай первым положил на нее руку, а сверху ее припечатал Георгий. – Пусть же наша дружба останется неизменной.

Звегинцев умудрился попасть в кавалергардский полк, элиту всей армии. Скалон выбрал место службы не менее престижное – лейб-гвардии Его Величества Уланский полк. Оба полка считались невероятно прославленными. И я мог бы быть вместе с ними, что соответствовало моим оценкам и амбициям. Друзья искренне недоумевали, зачем меня потянуло в Александрийский полк, который стоял в провинции. Но они с уважением отнеслись к моему выбору и не стали считать чудаком.

Дав друг другу подобное обещания, мы вернулись в общий зал. Молоденькие девушки, которых мамаши вытащили в свет, грациозно скользили по начищенному паркету. Бал был в самом разгаре.

Через день мы уезжали в Москву, и я все гадал, захочет ли цесаревич еще раз встретиться. И как он все организует.

Организовал он все по уму. И не скажешь, что парню не так уж много лет.

– Вам, господин корнет, – уже ближе к полуночи ко мне подошел лакей и вручил запечатанный конверт.

– От кого? – спросил я.

– Не знаю, – он пожал плечами. – Меня вызвали на кухню. Шеф-повар приказал доставить конверт вам.

– Михаил, тебе уже пишут дамы? – поднял бровь отец, когда лакей ушел. – Зовут в гости, пока муж уехал на курорт в Ниццу?

– Невозможно слушать подобные шутки! Какие дамы? – возмутилась мама. – Наш Мишенька еще слишком молод. Подобное может его скомпрометировать.

Я отошел к окну, огляделся и вскрыл конверт. Он был простым, без марки, но вот бумага внутри поражала качеством. Эх, если и играть в шпионов, то до конца, тут цесаревич немного не продумал. Бумагу следовало использовать простую, без водяных знаков и вензелей.

«Завтра, Зимний дворец, 16 часов, Малый вход, вас встретят и проводят» – вот и весь текст. И подпись: «Н.Р.». Даже гражданский поймет, что она обозначает Николай Романов.

А банкет продолжался. Зажгли свечи и лампы.

Император уехал, но гости никуда не торопились, наслаждаясь легкими закусками, музыкой, танцами и интересными разговорами. Мы, корнеты, непрерывно приглашали дам на вальс. Тут хватало и замужних женщин, и совсем юных барышень, которые родители уже начали выводить в свет и подыскивать подходящую партию. Благодаря росту и неплохой репутации, серьезные тетки поглядывали на меня с интересом, но место моей будущей службы отбивало всякую охоту у большей части почтенных матрон воспринимать меня как подходящего жениха.

Хотя, парочка молоденьких девушек оказались прелестными, умненькими и весьма перспективными – в плане женитьбы, естественно. Ни о какой пошлости думать не приходилось. Легкий флирт и не более. Но так как прямо сейчас возможная женитьба меня не интересовала, да и жениться офицерам разрешалось не ранее двадцати трех лет, то продолжать эти мимолетные знакомства не имело смысла.

Вытянуться во фрунт* – вытягиваться в струнку, вставать навытяжку.

Глава 5

Утром после бала я чувствовал себя плохо, но обжигающе горячий сладкий чай, сытные щи и свежий воздух смогли немного привести меня в чувство. Семья продолжала гостить у Хмелёвых, а я выбрался в город и отправился к Зимнему дворцу. Как и было договорено, у Малого входа меня встретили и провели в кабинет цесаревича.

Мы с ним долго разговаривали. И я многое поведал о будущем и той исторической дорожке, по которой суждено пойти России. Продажа Аляски, Русско-Турецкая война, убийство Александра II (здесь Романов сильно напрягся и долго вызнавал детали), мирное правление Александра III, Русско-Японская война и Великая война. А за ней Революция и Гражданская война, НЭП, коллективизация, индустриализация, репрессии, Великая отечественная война…

Не скажу, что мне в нашей истории нравилось абсолютно всё. Иго, Смутное время, Пугачевский бунт, Крепостное право, самодуры-фавориты и никчемные императоры соседствовали с блестящими государями, непобедимыми полководцами, гениальными учеными и компетентными управленцами. В России хватало хорошего, героического и даже великого. Человеческий дух раз за разом совершал невероятные победы и свершения. СССР во многих аспектах оказался гордой и достойной страной. Но то, что мучений и боли было столько, что и врагу не пожелаешь, сомневаться не приходилось. Мне вообще кажется, что такую кровавую историю, которая выпала на долю восточных славян, прошли всего несколько этносов. Всем остальным народам временами так же доставалось, но куда менее болезненно.

Чтобы отойти от новой и во многом пугающей истории будущего, наследнику понадобилось время. Особо болезненно он воспринял убийство отца и смерть родственников. Мы выпили и лишь затем продолжили.

Цесаревич рассказал, что у него диагностировали чахотку. А так как с болезнью толком еще не научились бороться, то и его здоровье отныне нуждалось в постоянном контроле и профилактике. Да и сырой климат Петербурга ему совершенно не подходил. Никаких гарантий от врачей Николай пока не получил, но он хотя бы знал о проблеме и мог не подвергать организм ненужному риску. Романов упомянул, что вызванные в столицу врачи, Пирогов и Боткин, а также лейб-медик Николай Здекауер подготовили для него целый курс, который ему необходимо пройти. Дело это не быстрое, но с чего-то начинать надо, так что он скоро уезжает в Италию.

Выживет ли он? Этого я не знал, как не знал и того, не подхвачу ли от него туберкулеза. Я лишь помнил, что в подобных случаях хорошо помогает жирная пища, свежий воздух, солнечный свет и пихта, о чем и рассказал на всякий случай юноше.

Под конец нашей беседы мы с ним перешли на «ты». Я не видел смысла разводить лишние церемонии. Тем более, Николай оказался вполне адекватным. С соответствующим менталитетом и воспитанием, конечно, но без лишней чопорности и высокомерия. И его невероятно заинтриговала моя судьба и рассказы о будущем. Это позволило преодолеть сословную пропасть. Он не стал относиться ко мне, как к равному, но в его глазах я приобрел уникальный статус – а большего и не требовалось.

– Значит, ты твердо решил начать службу в Александрийском полку? – по голосу цесаревича было видно, что он недоволен.

– Я давно планировал стать Бессмертным гусаром. Не хочу начинать со столицы, – признался я. На самом деле, имея за спиной такого покровителя, как цесаревич, будущее рисовалось в весьма привлекательном цвете. Другое дело, что личная власть, влияние и карьера казались мне не самыми важными вещами на свете. Скорее они выступали как инструменты, помогающие достичь нужных целей.

– И все же я рассчитывал, что ты захочешь остаться в Петербурге. Я мог бы оказать протекцию, – сказал он со значением. Обычно подобные намеки воспринимаются как приказы, но я сдавать позиций не собирался. Понятное дело, Николай увидел в моем лице возможность. Моя память могла здорово ему помочь, а истории о будущем он был готов слушать часами. Вот только я не хотел попадать в зависимость, становиться обязанным. Подобное все испортит.

– Нет. В ближайшее время не произойдет ничего интересного. А мне требуется завоевывать авторитет, – между нами на столе стояла бутылка благородного игристого вина «Цимлянского», два бокала и сигары. Беседа протекала неспешно, в хорошей атмосфере.

– Кроме продажи Аляски, – заметил он, делая глоток.

– Да, кроме продажи Аляски. Её будущая цена семь миллионов двести тысяч долларов, – что-что, а смешную цифру из прошлой жизни я не забыл.

– Хорошие деньги за никому не нужную землю на задворках нашей Империи, – поделился он.

– Возможно. Но когда там найдут золото, все изменится.

– Золото? Ничего себе! Ты уверен?

– Абсолютно. Калифорнийская золотая лихорадка хорошо подстегнула развитие экономики всего западного побережья Америки. Лет через тридцать и Клондайк откроют. Вообще, американцам невероятно повезло. Их северная граница с Канадой проходит на широте нашего Киева. Так что земледелие там куда выгоднее, чем у нас. В южных штатах они собирают по два урожая в год, была бы вода. Все самые кровопролитные войны пройдут на континенте. Государства Европы пострадают, а Америка снимет сливки и со временем начнет играть первую скрипку в мировой политике.

– Кто бы мог подумать! И что, Британия, владычица морей, с подобным смирится?

– Смирится. Не сразу, конечно, но так и будет, – я говорил уверенно, но в глубине души эту самую уверенность не ощущал. Чтобы разбираться в политике и понимать процессы, их истоки и предпосылки, видеть выгодоприобретателя того или иного события, надо обладать соответствующими возможностями и уровнем допуска к информации. А какими возможностями я обладал в прошлой жизни? Никакими, являясь рядовым обывателем, которому рассказывают, как было дело. Лишь крайне наивные люди в таком положении продолжают верить, что им говорят правду, и что все обстояло именно так, как написано в учебниках и книгах. Которые, как известно, пишут победители, переписывая то, что было раньше.

Когда-то один древнегреческий мудрец сказал: я знаю, что ничего не знаю. Другие не знают и этого. Эту мысль я разделял целиком и полностью.

– Сколько всего нового! Но вернёмся к Аляске. Я наведу справки. Хотя, уверен, подготовка такого важного вопроса уже началась. Тем более, мой дядя великий князь Константин Николаевич как-то связан с этим проектом. Но если государь решил, то я вряд ли смогу что-то изменить. Может, рассказать ему о тебе?

– Нет, – я покачал головой.

– Но ведь тогда выходит, что продавать землю за такие деньги это преступление! Или нет? Что скажешь?

– А что тут можно сказать, Николай, – я пожал плечами. – Могу предположить, что если Аляску не продать, американцы возьмутся за ружья. У них подобное запросто. Сейчас такое время, что они подбирают все те земли, что плохо лежат. Техас, Флорида, Миннесота, Западная Виргиния. Скоро дойдут до Колорадо, Монтаны и Небраски. Они могут начать войну и за Аляску. Не сейчас, но лет через десять-двадцать. Ее невозможно защитить и невероятно трудно освоить. Как Россия будет перекидывать войска на другую часть света? Через Атлантику или Тихий океан? Кто, а главное чем, защитит Ново-Архангельск*, в то время как Сан-Франциско растет как на дрожжах?

Вопрос звучал риторически. В 1904 году началась Русско-Японская война. Россия отвратительно к ней подготовилась, считая, что «карликовая» Япония никогда и не при каких обстоятельствах не решится задирать русского медведя. Правда, правительство все же подстраховалось и благодаря промышленности, развивающейся семимильными шагами, построило к тому времени «Транссиб» и пустило по нему поезда. И все же воевать на Дальнем Востоке оказалось сложно. А на Аляске, другом континенте – тем паче.

– Да, Крымская война показала уязвимость наших южных границ, – согласился цесаревич. – А еще ты упоминал, что пароход с американским золотом не добрался до Петербурга и затонул. На нем находилось золото или нет?

– Не знаю, честно. Это тайна, и допуска к ней я не имел. Вроде бы часть суммы Россия все же получила. Золото могли погрузить на судно, но случилось трагическое несчастье, и пароход действительно затонул вместе с грузом. Как я слышал, в отличие от всем известной субстанции, золото плавает отвратительно, – при этих словах Романов невольно усмехнулся. – С другой стороны, американцам никто не мешал провернуть аферу, погрузив тот же свинец под видом благородного металла, а потом спокойно затопить пароход. И все счастливы. Кроме России, естественно.

– Как же низко! – с презрением бросил Николай. – Договариваться и не сдерживать своего слова! Если я стану императором, то подобного не допущу.

– До этих дней, думаю, еще долго. Но пока, если Аляску и продавать, то за реальную цену. А еще лучше – сдать в аренду на сто лет. И внести условие – договор уступает в силу лишь после того, как золото окажется в Петербурге. Нет оплаты – нет земли, – мои советы выглядели вполне логично и не казались вершиной дипломатической мысли. Скорее всего, Николай и сам до подобного додумался.

– За этим я точно прослежу, – твердо заверил цесаревич. – Если я и на такое не способен, то какой с меня толк?

– Тогда мне пора, – я встал. – Завтра утром мы уезжаем в Москву. Необходимо уложить вещи.

– Хорошо. В полках первый отпуск дают через два года. Я найду способ с тобой связаться и буду ждать тебя в Петербурге. Посмотрим, что случится за это время.

Мы расстались с цесаревичем. В сопровождении доверенного офицера я покинул дворец, выбрался на улицу, взял извозчика и отправился на квартиру Хмелёвых. В голове почему-то играл победный марш.

Утром наша семья уже катила в Москву. Ко мне относились как к герою, хотя ничего героического я не совершил. Но все же, благополучно окончил Старую Школу, а значит, появился повод для некоторой гордости.

– Давай-ка выпьем с тобой, Миша, как офицер с офицером, – первый гость, который прибыл в нашу усадьбу, оказался Илья Артамоныч, «Божьей милостью гусарский ротмистр». С собой он привез шампанского и общался так, словно мы теперь ровня. Эта черта – боевое братство, вообще являлось неотъемлемой традицией русских офицеров.

Мы выпили на веранде и принялись разговаривать о кавалерии, лошадях, дамах и гусарах. А о чем еще можно разговаривать с ротмистром?

После Школы нам дали месяц отпуска. Он закончился, не успев толком начаться. Я плавал на озере, загорал, читал книжки и готовился к отъезду.

В настоящий момент 5-й Александрийский гусарский полк временно располагался в городе Чугуеве, Харьковской губернии. Туда я и отправился. На юг железную дорогу еще не проложили. Путешествовать приходилось на перекладных, и дорога заняла немало времени. Зато на страну посмотрел.

Около здания штаба Александрийского полка, расположенного непосредственно в Чугуеве, находилась коновязь. С десяток лошадей ждало своих хозяев. Рядом с ними скучали гусары и гражданские, которые удостоили меня мимолетными безразличными взглядами. Внутрь вела широкая мраморная лестница.

В приемной скрипели перьями писари. Два ординарца стояли у окна и негромко переговаривались. Мебель выглядела старой и потертой. Пахло потом и почему-то жареной картошкой. В кабинет командира дорогу преграждали широкие двустворчатые двери.

– Господин полковник, корнет Соколов прибыл для прохождения службы! – я щелкнул каблуками и вытянулся перед подтянутым мужчиной среднего роста. Звали его Кузьма Егорович Дика. В отличие от 21 века, звезд на его погонах с двумя просветами не наблюдалось. Именно так различали полковников. Подполковник мог «похвастаться» тремя звездами. Эти чины относились к штаб-офицерам. Ниже по статусу находились обер-офицеры: ротмистр, штабс-ротмистр, поручик и корнет. У корнетов, в том числе и у меня, на погонах с одним просветом красовались две звезды, у поручика их насчитывалось три, у штабс-ротмистра – четыре, а капитаны и ротмистры щеголяли чистыми погонами.