Текст книги "Цель (СИ)"
Автор книги: sillvercat
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
– Ничего подобного, я родилась, выросла и осталась простой девчонкой с фермы, – спокойно возразила та, а Певец с тоской покосился на Кенни, который явно не собирался ему помогать. Он лишь стоял и блаженно лыбился, слушая, как его мама вовсю расхваливает Певца.
Вот же засранец мелкий!
Певец прямо взмок от неловкости.
– В общем, вон там будет ваша комната, мэм, если вас она устроит, – скороговоркой сообщил он.
Это как раз была та комната, где он вырос, где стояла его узкая койка, сколоченный дедом стол, табурет, и висела полка с книгами. А стены вместо обоев были заклеены плакатами с разворотов музыкальных журналов.
– Меня всё устраивает, – заверила миссис Питерс, пройдя туда и с любопытством осмотревшись по сторонам. – Здесь очень уютно.
Уютно? О Вакан, эта женщина говорила искренне!
Накануне Певец так намахался тут щёткой и тряпкой, что старый дом буквально засиял. Учитывая, что всё приходилось делать левой рукой, это был настоящий подвиг, которым он страшно гордился, и о котором ни Кенни, ни его мама, к счастью, даже не догадывались. Они наверняка считали, что порядок и чистота у Певца в доме – дело само собой разумеющееся. Между тем, если бы не помощь Марджи Храброй Медведицы, заметившей, как он мудохается у водопроводного крана во дворе, Певец бы сдался, послав уборку ко всем чертям. Со дня смерти деда, а было это почти год назад, он даже жил тут не так часто, в основном ночуя у друзей или в Центре.
Без деда дом казался ему пустым. Но теперь…
– Получается, что я выселила тебя из твоей комнаты? – встревожилась миссис Питерс, присев на скрипнувшую койку и растерянно глядя на Певца снизу вверх.
– Я… э-э… всё равно сплю вон там, – соврал Певец, указывая на большую комнату, через которую они только что гуськом прошли, и где стояла старинная двуспальная кровать, застеленная клетчатым пледом. На этой кровати он действительно спал – с девчонками, если их сюда приводил. Вообще это была комната деда. Здесь под потолком висели собранные им пучки сухих целебных и пряных трав, а у выхода на крыльцо была оборудована кухонька с рукомойником и печкой, топившейся углем и дровами. Ещё тут стоял деревянный стол и три табурета возле него. Всякое барахло и обувку Певец держал в чулане.
– Я буду спать на полу, – решительно заявил он. – А Кенни – на кровати, вы не беспокойтесь, мэм.
– Ещё чего! – так и взвился Кенни. – На полу буду спать я!
– Даже не мечтай, ты гость, – Певец уступать не собирался.
– Но вы оба такие худенькие, – запротестовала миссис Питерс, переводя взгляд с одного на другого, и Певец поперхнулся. – Не выдумывайте, вы прекрасно поместитесь на этой кровати, она же широкая. Я всё детство спала на такой вместе с сестрой. До самого отъезда в колледж.
Певец онемел, чувствуя, что снова заливается краской. Кенни с такими же пылающими щеками суетливо распаковал чемодан и почти нырнул в него.
Во входную дверь кто-то громко постучал, и Певец с невероятным облегчением крикнул:
– Не заперто!
Но он всё равно посмотрел на стоявшее в углу ружьё. Если Питерс-старший уже обнаружил отсутствие жены и пасынка, то выяснить, куда они направились, ему не составило бы большого труда. На то, что Воронье Крыло и Маленький Камень всё ещё дежурят у подъездной дороги, Певец не очень-то надеялся.
Чёрт, ему следовало бы завести псину позлее, чтобы вцеплялась в прибывшего сразу во дворе!
Он тревожно переглянулся с Кенни, а миссис Питерс поднялась с места.
Дверь распахнулась – на пороге возвысилась мощная фигура Марджи Храброй Медведицы, и Певец перевёл дух.
– Анпету уоште, хорошего дня, – громогласно поздоровалась та, выставляя перед собой блюдо с огромным тыквенным пирогом, источавшим неописуемо заманчивый аромат. – Мокасиновый телеграф доложил, что у нашего парня гости, – её улыбка была тёплой и яркой. – И я подумала, что этому шалопаю сегодня будет не до готовки. Правду сказать, ему никогда не бывает до готовки, как и его деду, который тоже был шалопаем, но поесть они оба не дураки, вечно шлялись ко мне на ужин.
– Это миссис Марджи Храбрая Медведица, моя соседка, а это миссис Питерс и Кенни, – весело объявил Певец. Характеристика, выданная ему и деду устами Марджи, была абсолютно точна.
– Очень приятно, вы так добры, – робко проговорила миссис Питерс. – Я Кэти. Кэти Форбс. Хочу вернуть себе девичью фамилию.
Марджи вразвалочку, как настоящая медведица, прошла к столу и поставила на него пирог.
– Вам надо вернуть себе свою жизнь, – твёрдо заявила она, обернувшись. Её тёмные глаза сверкнули на смуглом скуластом лице, широкие брови сурово сдвинулись. – Если бы мой муж посмел поднять на меня руку, я бы эту руку сразу оторвала и засунула ему в задницу!
Певец закашлялся. Да уж, в прошлые времена Марджи наверняка стала бы легендарной женщиной-воином вроде тех, о ком он не так давно рассказывал Кенни.
– Вы осуждаете меня за слабость, – негромко произнесла Кэти. – Что ж, вы совершенно правы, я сама себя осуждаю за то, что не ушла раньше и позволила издеваться над собой и собственным ребёнком.
– Мама, – сердито окликнул её Кенни. – Я давно не ребёнок.
– Моя семья была очень набожной, – продолжала Кэти, не слушая его. Она нервно переплела тонкие пальцы. – В шестнадцать лет я поехала поступать в колледж во Фриско. Я влюбилась… в одного студента, начала встречаться с ним… а потом поняла, что беременна.
Она посмотрела на Кенни, и Певец тоже.
«Мой отец был художником», – вспомнил он его слова.
– Вернуться домой я не могла. У меня не было… да и сейчас нет ни образования, ни работы, ни собственных средств, – продолжала она, словно на исповеди, а Марджи внимательно слушала и хмурилась. – Питерс… мой муж дал мне защиту, имя моему ребёнку, крышу над головой, всё, всё… и я терпела… ради Кенни. Но сейчас ради Кенни я больше терпеть не намерена, – женщина вскинула белокурую голову, и её голос зазвенел.
Марджи энергично кивнула.
– Это самые что ни на есть правильные слова, уоштело. Но прежде всего вы не должны терпеть ради себя самой.
– Но что мне делать дальше? – спросила Кэти, завороженно глядя на неё, могучую, бронзовокожую, с перекинутыми на монументальную грудь иссиня-чёрными косами.
– Подать на развод и научиться стрелять, что же ещё, – Марджи указала в сторону прислонённого к стене ружья. – Мальчишки не всегда будут рядом с вами. Когда они отлучатся, вы можете прийти ко мне, и я буду очень рада. Но это не выход.
– Я научу её, – подал голос Кенни.
– Молодец, – басовито похвалила его Марджи, и тот просиял от удовольствия. – А тебе, оболтус, – она развернулась к Певцу, – стоит подумать, как бы побыстрее и получше обустроить своё логово. Тебе нужен дизель-генератор, это дорогая штуковина, но за твоим дедом вроде как числился участок земли, примыкающий к резервации. Его можно заложить, и этих денег хватит ещё и на то, чтобы провести сюда водопровод. Сколько можно в тазике плескаться? Тебе не пять лет!
Певец подавил желание схватиться за голову, а соседка величественно заключила, прошествовав к двери:
– А пока что вы можете приходить и мыться у нас. Мы во всём себе отказывали, но я всё-таки устроила душевую для своих чертенят. Хау.
Она подмигнула Певцу и исчезла за дверью.
– Ты моешься в тазике? – с тихим смешком прошептал Кенни, когда ночью они лежали в постели – в одной постели! – затаившись, как мыши.
– Поди к чёрту, – пробубнил Певец. – Это удобно… если стоять в тазике и лить воду на башку. Нагреть воды и… слушай, успокойся, а?
Кенни содрогался от смеха, накрыв голову подушкой, а потом, высунувшись наружу, шёпотом объявил:
– Я бы лил на тебя воду… и лил бы… и лил…
– Пока не залил бы всю округу, дурачок, – буркнул Певец, отворачиваясь от него и старательно закутываясь в одеяло.
Кэти, вымотавшись за день, наверняка крепко спала, но рисковать всё равно не стоило.
Хотя ему ужасно хотелось обнять Кенни и прижать к себе так, чтобы косточки захрустели.
*
Набить морды Джеки Шульцу и его уродам «вот прямо сейчас» предложил не кто иной, как Дэнни Бычок. Певец и четвёрка его друзей из ДАИ возвращались с патрулирования дорог вокруг резервации, выручая тех, кому требовалась помощь. Что бы там ни гундел Одинокая Птица насчёт нужности своей системы, она в любом случае работала лишь на территории резервации, а за её пределами была бессильна.
Вот на шоссе возле Мэндерсона такая помощь Певцу ой как требовалась! Но тогда друзей рядом не оказалось.
– Этим подонкам надо так вломить за тебя, чтобы больше неповадно было лезть, – уверенным басом заявил Бычок, поигрывая бицепсами. – Мы только тебя из больницы и дожидались. Надо, чтобы ты был с нами.
Ребята ехали как раз в его «плимуте», и он сидел за рулём, а Певец – рядом с ним. Он тихо хмыкнул:
– Скажи уж, что тебе смерть как охота кулаки почесать.
– Это тоже, – покладисто согласился Дэнни, расплываясь в щербатой улыбке, – но просто пока ты в богадельне лежал, эти крысы по домам тихохонько сидели и не высовывались.
– Ну, один-то раз высунулись, – рассмеялся Певец, живо припомнив, как драпали Шульц и его компашка от выстрелов Кенни.
Дэнни раздосадованно хлопнул ладонью по баранке руля так, что раздался возмущённый гудок, будто бы «плимут» тоже протестовал.
– Это нам, дуракам, надо было дежурить возле тебя и охранять, прости, – уныло покаялся он, – нам, а не этой мелкотне Питерсу. Хотя он здорово справился, вот уж не ожидал я от него.
Он уважительно покрутил головой, а теснившиеся на заднем сиденье Тим Стой-В-Сторонке, Гарри Левша и Шон Грозовая Туча одобрительно загалдели.
– Кенни – парень что надо, – с радостью подтвердил Певец. Он готов был расхваливать Кенни всем и каждому, повествуя, какой тот отважный и умный. И талантливый. И весёлый. И… хм, но это было уже чересчур, и Певец сдержался, молча улыбнувшись.
– Он сейчас где? – с любопытством осведомился Дэнни, поворачиваясь к нему.
Кенни помогал молодым училкам из индейской Школы за выживание расписывать стены в спортзале по собственным эскизам. Там намечалось что-то вроде стилизованной батальной сцены из прошлого века, скорее абстрактной, чем реальной. Подразумевалось сражение при Литтл-Биг-Хорн, где племена сиу наголову разбили отряд полковника Кастера. Этот эскиз понравился не только Певцу, но и учителям, и ребятам.
– В Школе за выживание стену расписывает, – отозвался Певец, и Шон позади него подал голос, облокотившись на спинку сиденья:
– Нормально, что Движение открыло эту Школу для своих, но мне в такой не хватало бы наших крутых стычек с белыми мудилами вроде Шульца.
Ребята дружно расхохотались.
– Всё, ты сказал, тебе не хватает стычек, хау, – продолжая посмеиваться, Дэнни повернул «плимут» к ярко освещённому бару. – Шульц наверняка в этом гадюшнике торчит.
Бар именовался высокопарно «Под крылом орла». Это пышное название завсегдатаи давно переиначили по-своему – «Под хвостом орла». Хозяйничал здесь старый ирландец по прозвищу Длинный Майк. Эта кличка полностью соответствовала его облику: он был очень высок, костляв и неулыбчив. Тем не менее, место это он держал уже больше десяти лет, втихаря продавая индейцам спиртное и подмазывая при этом шерифа на случай неприятностей с законом. Таким образом он пересидел уже трёх шерифов.
Певец был благодарен Майку – три года назад тот дал ему первые уроки игры на гитаре и возможность выступать перед публикой субботними вечерами, когда в баре был наплыв народа. Возле его барной стойки Певец горланил свои первые песни – грустные или озорные баллады о любви. Потом обстановка в резервации накалилась, он ушёл в ДАИ и бросил выступать у Майка. Но иногда жалел о том беззаботном времени, когда мог это делать. Когда завсегдатаи бара, пьяные ковбои, от души хлопали ему, даже не вспоминая про то, что он – индеец.
Ладно, сейчас они впятером ввалились в знакомую дверь под вывеской, на которой красовался аляповато нарисованный орёл с задранным кверху крылом.
Внутри было шумно, грязно, накурено, визгливо завывал музыкальный автомат, в дальнем углу любители бильярда загоняли шары в лузы. Разило спиртным, которое кто-то пролил на пол или на скатерть. Прекрасная, располагающая к мирному отдыху обстановка, с усмешкой подумал Певец.
Джеки Шульц и его кодла действительно были здесь. Томми с двоюродным братцем как раз резались в бильярд, а Джеки и остальные пьяно развалились на стульях возле стойки, потягивая заказанную выпивку.
Здесь же сидели несколько байкеров, чьи мотоциклы Певец заметил на стоянке, и их подружки, три ярко накрашенные девицы в коротеньких юбках.
Дэнни Бычок сразу же беззастенчиво уставился на стройные ноги девиц, как, впрочем, и остальные вошедшие, а Шульц, заметно напрягшись, громко поинтересовался:
– Эй, краснокожие, чего припёрлись?
– Тебя не спросили, – резонно отозвался Бычок, неспешно направляясь к стойке впереди всех. Парни Шульца бросили игру в бильярд и выпивку, осторожно подтягиваясь поближе к своему предводителю.
Серые глаза Шульца угрожающе сузились, правая рука нырнула в карман куртки. Он соскочил с табурета и выпрямился, глядя уже не на Бычка, а на Певца.
– За добавкой пришёл? Мало показалось?
Голос его стал странно растерянным, но Певец едва успел отметить эту странность, как Бычок гаркнул:
– Да хватит болтать, блядь!
И его кулак размером почти что с волейбольный мяч без замаха врезался Шульцу в челюсть. Тот буквально взвился в воздух, пролетев несколько футов, как в замедленной съёмке, и грохнулся прямёхонько на барную стойку.
Его ребята взвыли, и началась потеха.
Да, это была не драчка малолеток за школьной спортплощадкой, подумал Певец, в весёлом раже хватая табуретку. На собственную правую руку он мало надеялся. Но ему не хотелось выглядеть слабосильным калекой под защитой друзей. И ещё ему чертовски не хотелось, чтобы в драку на стороне Шульца встряли приезжие байкеры, которым уж точно не могло понравиться, как развязно пялился Бычок на их подружек.
Но байкеры, к его превеликому облегчению, не вмешивались. Они лишь азартно колотили пивными кружками и кулаками по стойке, надрывая глотки, пока их девчонки так же упоенно визжали, а индейцы и белые тем временем разносили бар Длинного Майка вдребезги.
Но тут Длинный Майк, тоже надорвав глотку возмущёнными воплями и окончательно осипнув, вытащил откуда-то ружьё и шарахнул в потолок сразу из двух стволов.
Наступила тишина, кисло воняющая пороховой гарью и пролитым пивом. Стало слышно даже, как натужно рокочет старый холодильник с напитками да вхолостую перещёлкиваются пластинки в музыкальном автомате, куда угодила брошенная табуретка. Все взоры устремились на Майка, свирепо подбоченившегося. А потом – на Дэнни Бычка, который плотно придавил Джеки Шульца лопатками к грязному кафелю и сам победоносно уселся сверху. Одна его пятерня сжимала горло пленника, не давая вымолвить ни слова, вторая – получше всяких наручников сковывала задранные кверху запястья. Физиономия Шульца казалась сильно перекошенной из-за распухшей челюсти, куда пришёлся первый удар Бычка, а рядом на полу валялся его складной нож.
Бычок торжествующе посмотрел на Певца, застывшего поодаль, и пророкотал своим гулким басом:
– Если хочешь отплатить этому гаду той же монетой, возьми нож и вырежи на его паршивой шкуре любой узорчик, какой тебе по нраву. Я его подержу.
Певец взглянул в покрасневшее от напряжения лицо Шульца. Когда тот осознал смысл слов Дэнни, лицо это стало белым, как бумага. Шульц хрипло, с шумом втягивал в себя воздух, но по-прежнему не произносил ни слова.
Пощады не просил.
– Да вы охренели, краснокожие ублюдки… – почти беззвучно выдавил Эл Морган и повернулся к хозяину бара. – Пальни по ним, Майки!
Ствол винтовки, однако, обратился как раз в сторону попятившегося Моргана, пока сам хозяин пронизывающим хмурым взором уставился на Певца.
– Всё по справедливости должно быть, – непререкаемо изрёк он, и все разинули рты от неожиданности. – Валяй, парень, если это твоей душе угодно, сделай, как здоровяк говорит. Нож-то при тебе есть? А то возьми его складень, вон там, на полу. Это уж совсем по-честному будет.
Какая-то из девчонок громко ойкнула, и все затаили дыхание.
Певец снова посмотрел в побледневшее лицо распятого на кафеле Шульца. А тот вдруг просто закрыл глаза. Просто закрыл, так и не пытаясь вырваться или вымолить пощаду. Думал небось, что всё бесполезно, чёртов придурок.
Что бы сейчас сделал Кенни?
Певец пинком отправил валявшийся на полу нож Шульца под барную стойку и решительно велел Бычку:
– Отпусти его, Дэн. Не хочу я так.
Серые глаза Шульца снова широко распахнулись – и несколько мгновений он смотрел прямо в лицо Певцу.
Наконец Бычок, разочарованно чертыхнувшись, нехотя разжал руки, и Шульц, перекатившись набок, с трудом поднялся сперва на карачки, а потом выпрямился, держась за горло и судорожно кашляя.
Майк, суровый, как архангел Михаил, однако, ружья не опустил.
– Вы все, долбоёбы малолетние, сейчас заплатите мне за испорченное имущество моего бара, или я вам ноги из задниц повыдёргиваю, как Бог свят, – непреклонно заявил он. – Ну?! Давайте, давайте, раскошеливайтесь.
Ворча, как побитые собаки, Шульц и его банда вывернули карманы. На стойку легли купюры, со звоном посыпалось серебро. Неумолимый Майк бесстрастно указал индейцам на ту же стойку ружейным стволом:
– К вам это тоже относится, о великие воины.
– Называется, заглянули кулаки почесать, – скорбно пробормотал Бычок, вытряхивая последнюю завалявшуюся в карманах мелочь. Остальные сумрачно последовали его примеру. Майк был кругом прав – его бар они действительно расколошматили.
Певец хмыкнул – у него с собой вообще не было ни цента. Дуло ружья тотчас повернулось к нему.
– Чего регочешь? Из-за тебя всё, ты, чёртов святомученик. Денег нет? Бери гитару, будешь отрабатывать. У меня по вечерам петь некому. А вы автомат разнесли. Неделю погорланишь тут, и будем в расчёте. Как когда-то. Людям твои припевки всегда нравились.
– Чего-о? – оторопел Певец.
– Того, – отрубил Майк. – Мою старуху бери, коль своей при тебе нету, – он кивком головы указал на гитару, стоявшую за его спиной. Там у Майка было нечто вроде иконостаса – обложки пластинок с автографами известных исполнителей кантри, посетивших его заведение. Когда-то он говорил Певцу, что непременно поместит здесь его диск.
Озадаченно почесав в затылке, Певец шагнул за стойку и взял гитару, отозвавшуюся протяжным звоном. Провёл пальцами по струнам. Старушка и впрямь была ему хорошо знакома. Он поднял просветлевшие глаза на Майка:
– А подыграешь?
– Ещё бы, – степенно согласился тот, доставая из ящика стола губную гармошку.
Байкеры радостно загудели, а их подружки облегчённо завизжали. Ребята Шульца, попятившиеся было к дверям, затоптались на месте, посматривая на предводителя. Тот стоял, упрямо нагнув башку и расставив ноги, но тоже медлил уходить.
«Чёрт с вами», – подумал Певец, взяв первый аккорд, и едва не рассмеялся, заметив, как просиял Майк. Песню про чёрную рубаху старик очень даже любил.
– Tengo la camisa negra
Hoy mi amor esta de luto
Hoy tengo en el alma una pena
Y es por culpa de tu embrujo…
Припев вместе с ним подхватили байкеры, и это было… уоштело, это было ещё как здорово!
Певец весело вскинул голову… и вдруг столкнулся взглядом с Джеки. Тот уставился на него в упор – напряжённо, почти отчаянно. Но тут же отвернулся и начал проталкиваться к выходу, ожесточённо работая локтями.
========== Часть 4 ==========
*
То, что Питерс-старший рано или поздно заявится в дом к Певцу, было совершенно очевидно. Кэти просто объяснила, вытирая руки кухонным полотенцем:
– Не для того, чтобы забрать меня, а чтобы наказать.
– Пусть попробует, – в один голос сказали Певец и Кенни, а Кэти тряхнула головой:
– Марджи права – вы не можете всё время его тут караулить. Научите же меня стрелять.
Её голубые глаза сузились и стали похожи на осколки гранита.
Певец и Кенни переглянулись. Парни из племполиции всё ещё дежурили на повороте дороги, но они тоже не станут торчать здесь вечно в ожидании Питерса. Пора было что-то предпринимать.
Стрельбище они устроили за домом – мелом Певец нарисовал на задней стене мишень, и Кэти решительно взяла в руки старое ружьё.
Певец показал ей всё, чему когда-то научил его дед – как заряжать двустволку, как правильно встать, и как целиться, плотно прижав к плечу приклад, чтобы меньше была отдача. Но он вдруг сообразил, что мишень намалевал совершенно зря – Кэти ведь не охотиться собиралась.
Он положил руку на ствол ружья, заставив женщину его опустить, и внимательно посмотрел ей в лицо.
Её щёки пылали, светлые волосы растрепались, выбившись из аккуратно заплетённой утром косы. Она удивлённо спросила:
– Что не так?
Подумав, Певец спокойно ответил:
– Всё так. Но… вы хотите только ранить? Или всё-таки убить?
Он не уточнял, кого именно, это было понятно и так.
Кэти посмотрела на него, потом на сына, который молча ждал ответа. Её губы искривились, и она произнесла, отчётливо выговаривая каждое слово:
– О, если бы мужчиной я была, на площади его бы сердце съела. Это Шекспир, – пояснила она, отводя волосы с покрывшегося испариной лба тыльной стороной тонкой руки.
– С близкого расстояния, – негромко сказал Певец, – вы его наверняка убьёте. Но он должен увидеть, что вы готовы это сделать. Тогда он, возможно, уйдёт. А вы не попадёте в тюрьму.
Такой тупой бык, как отчим Кенни, – промелькнуло у него в голове – может и не почувствовать её решимости.
– Я поняла, – невозмутимо кивнула Кэти. – Я готова.
Она тоже не уточнила, к чему именно.
– Тогда, – ещё немного поразмыслив, заключил Певец, начав наконец улыбаться, – мы побросаем вам вон те пластиковые тарелочки, чтобы вы набили руку, ну и, возможно, когда-нибудь пошли охотиться на кроликов.
– Летучих кроликов, в таком случае? – после паузы кротко поинтересовалась Кэти, и все трое с облегчением рассмеялись.
Храбрая Медведица как в воду глядела – Питерс явился именно тогда, когда ни Певца, ни Кенни дома не было. Они отправились заказывать дизель-генератор, взяв ссуду в банке под залог участка земли на границе резервации, о котором упоминала соседка. Земля эта не была общинной, а принадлежала лично деду – Певец никогда не спрашивал, откуда она ему досталась.
Они управились за час, взяв грузовик Марджи, а когда, торжествующие и радостные, вернулись обратно, подкатив с генератором в кузове чуть ли не к самому крыльцу, то увидели, что Кэти сидит на ступеньках, держа ружьё поперёк колен. Бледные губы её были плотно сжаты, ветер трепал ей волосы и длинный подол ситцевого платья, почти прикрывавший её босые ноги.
– Мама? – прошептал Кенни. Его глаза расширились, он распахнул дверцу кабины и стремглав скатился с подножки грузовика. Певец последовал его примеру.
В кухне что-то загремело, и из двери выглянула Марджи, держа в смуглых руках поднос с двумя кружками кофе.
– Себе сами нальёте, – безапелляционно сообщила она, усаживаясь на крыльцо рядом с Кэти, которая всё ещё не проронила ни слова. – Вот, держи, виньян тапика. Ты молодчина!
Она одобрительно подтолкнула Кэти локтем в бок, и та наконец вымученно улыбнулась, беря у неё из рук кружку.
– Что случилось? – выкрикнул Кенни.
– Всё хорошо, – тихо сказала ему мать, а Марджи немедля подхватила:
– Приезжал твой папаша… то есть Питерс, – она глянула на Кэти, – но твоя мама так его шуганула, что он удрал, как ошпаренный. Теперь нескоро заявится, если заявится. Не удивлюсь, если он штаны обмочил, – она трубно расхохоталась.
– Как это? – Кенни явно не верил своим ушам, Певец, если честно, тоже.
Марджи торжественно указала им на взрытый дёрн перед крыльцом:
– Она принялась палить ему под ноги. О Вакан, как же он танцевал тут и сквернословил. Так прыгал, словно на благотворительном балу, – она снова принялась хохотать. – А когда я прибежала сюда на выстрелы, то услышала, как твоя мама говорит ему… ой, не могу!
– Что? – выдохнул Кенни, не сводя с матери глаз.
– Что она отстрелит ему яйца и сделает из них серёжки! – простонала Храбрая Медведица, трясясь всем телом и расплёскивая кофе на доски крыльца.
– Мама? – пролепетал Кенни. – Ты?
Кэти важно кивнула, отпила из своей кружки и добавила:
– И ещё сказала, что всегда мечтала об этом.
– О Вакан, как же он драпал! – Марджи утёрла проступившие от смеха слёзы. – И вопил, что она, мол, свихнулась. Взбесилась! А Кэти ему в ответ – мол, свихнулась, когда вышла за тебя, скотина. И ещё заряд дроби влепила ему прямо в дверцу его крутой таратайки – для верности. Виньян тапика и есть!
– Что такое виньян тапика? – сосредоточенно нахмурившись, спросила Кэти, и Марджи открыла было рот, но Певец её опередил:
– Достойная женщина, уоштело.
Он был рад, как никогда. За маму Кенни, обретшую достоинство, за самого Кенни, гордившегося матерью.
Но он знал, он точно знал, что на этом испытания не закончились. Им всем предстояло пройти по предназначенному для них Вакан Танкой пути ещё много трудных шагов.
*
Пау-Вау – ежегодный летний праздник племён прерий – никогда не проходил в резервации Оглала чересчур пышно, она была слишком нищей для этого. Певец смутно помнил, как в детстве дед брал его на такие празднества. Помнил гул барабанов, монотонное протяжное пение и вкус сахарной ваты с маршмеллоу.
И вот теперь в честь юбилейной годовщины сражения отряда Ташунки Витко с белыми кавалеристами, племенной Совет снова решил раскошелиться в надежде привлечь в Оглала туристов-васичу. На пустующем выгоне за бензозаправкой Майерса, которая на три дня превратилась в расширенную автостоянку, были оборудованы несколько рядов импровизированных трибун, ярмарочные навесы, площадки для барбекю и всё такое прочее.
В этом празднике уже не было ничего священного, как в старые времена, когда воины прерий приветствовали Ви – Солнце, но сейчас он давал людям возможность повеселиться. И заработать.
Народу на Пау-Вау и вправду собралось видимо-невидимо – в резервации было маловато поводов для празднований, все соскучились по веселью. Да и белых туристов, желающих поглазеть на индейские костюмы и танцы, тоже понаехало множество. Певец, пообещавший Храброй Медведице помочь установить на площадке для Пау-Вау традиционную палатку-типи, чуть свет выехал к месту сбора на соседском грузовичке. Кенни с матерью высадились в городке на попечение ребят из Центра.
Ставить настоящую кочевую палатку высотой в три человеческих роста, на длинных шестах, с внешней и внутренней покрышкой и дымоходом – целое искусство. Певец с Марджи просто упарились, пока справились с этим делом. Муж Марджи в Пау-Вау участия не принимал, отправившись с лошадьми на дальнее пастбище, а от её чертенят-отпрысков, снующих под ногами, было больше суматохи, чем проку. Хотя под сердитыми окриками матери старшие из них проворно оборудовали кострище и расставили вдоль стенок лежаки. Где сами тут же и растянулись.
– Хоть не бизоньи шкуры натягивать, и то хорошо, пила майа, – пробормотал Певец, тоже устало присев на лежак, а Марджи хмыкнула, старательно пристраивая на нужное место очередное аляповато расписанное нитрокрасками брезентовое полотнище.
– Меньше чем по пятёрке с носа за вход не бери, – весело посоветовал ей Певец и поднялся, потянувшись всем телом. – Пойду, Кенни поищу, может, они уже подъехали.
Он откинул входную покрышку и сощурился от ударивших в глаза ярких солнечных лучей. Праздник набирал обороты: гомон, смех, запах сахарной ваты и жареных стейков, равномерное «бум-бум-бум» из здоровенных колонок – от Майерса даже протянули электрокабель, не поленились. Четыре индейских типи почти затерялись среди палаток прибывших торговцев. Зато все лакота – участники костюмированного парада и танцевального шоу – щеголяли в головных уборах из перьев и игл дикобраза, большинство парней – голые по пояс. Певец с усмешкой подумал, что в своей рабочей чёрной рубашке и вылинявших джинсах, со скрученными в узел волосами, выглядит среди них как какой-то бродяга.
А он таким и был. До недавнего времени.
Певец огляделся, ища Кенни и его маму, наткнулся взглядом на Дэнни Бычка и захохотал, хлопая себя по ляжкам – тот гордо красовался в гигантском роуче чуть ли не до земли, и его мускулистая обнажённая грудь, плечи и щёки – всё было в потёках размывшейся от пота алой и жёлтой краски.
– Чего скалишься? – обиделся Дэнни и тут же приосанился под направленными на него объективами фотокамер туристов.
– Расскажи им, за какой подвиг ты каждое перо получил! – гаркнул Певец сквозь смех. – Хотя если посчитать все драки в баре у Майка…
Дэнни показал ему кулак и сам прыснул.
Певец побрёл среди своих и чужих, вертя головой по сторонам, восхищённо цокая языком при виде особенно ярких костюмов и вообще совершенно расслабившись. Подскочивший сорванец Марджи сунул ему в руки прутик с поджаренным маршмеллоу, и Певец завяз зубами в липкой сладости.
Кто-то бесцеремонно похлопал его по плечу, и он обернулся.
– Извини, парень, а ты не участник шоу? – с тягучим южным акцентом осведомилась высокая тощая, прямая, как палка, женщина лет сорока в бриджах и белой блузе, обвешанная фотокамерами. – Ты же индеец? Я тут подбираю статистов для съёмок исторического фильма про вашего вождя… как его там… Ташунку. Ну, того, что воевал тут.
– Его звали Ташунка Витко, – ровно поправил Певец, взглянув в её серо-зелёные глаза. – Здесь его убили.
– Ну да, – женщина рассеянно кивнула, поправляя волосы. – Ты весьма сгодился бы на роль какого-нибудь разукрашенного воина. Студия хорошо заплатит. Ты фактурный парень.
Выражение её лица было таким оценивающим, будто она жеребца на конской ярмарке покупала.
Ох, ну нихрена ж себе!
Оторопевший от такого напора Певец хмыкнул, а потом весело заявил, забрасывая прутик от маршмеллоу в ближайший мусорный бачок:
– Сначала дайте сценарий почитать. Ага, я умею читать, не поверите, – съязвил он в ответ на её недоуменный взгляд. – А то, почём я знаю, может, вы хотите нашего вождя опорочить. Это важно, – добавил он уже серьёзней.
– Перед вами дебошир из ДАИ, леди, с ним так просто не сговориться, – ввернул очутившийся рядом Воронье Крыло, который явно изжарился в своей полицейской форме и искал, к кому бы прицепиться. – Им баксы не нужны, они за справедливость воюют.
Он ехидно осклабился, поигрывая дубинкой.
Певец и бровью не повёл.
– Сценарий, – невозмутимо повторил он. – Сперва сценарий.
К сухопарой киношнице тем временем, запыхавшись, подскочила ещё одна – на сей раз совсем ещё девчонка, веснушчатая, с короткими каштановыми кудряшками, торчавшими во все стороны. Она тащила громоздкий тёмный кофр, видимо, из-под аппаратуры. Плюхнув его на землю рядом с начальницей, она тоже уставилась на Певца во все глаза.
