Текст книги "Зефирка (СИ)"

Зеф никогда раньше не употреблял в таком качестве свой сиреневый парикмахерский халатик. Он нервно его одёргивает, поправляя на плечах, прежде чем заглянуть в палату. В отдельный бокс, платный, конечно же, шикарный, как дорогущие апартаменты, весь заставленный цветами.

Марта наконец перевели сюда из реанимации, вот что.

Его лицо белеет на подушке, заросшее щетиной, осунувшееся. Запавшие глаза закрыты, и он, слава Богу, не видит, как Зеф, тихо матерясь, пытается куда-то пристроить свой несчастный букетик – несколько розовато-вишнёвых гиацинтов.

Но когда Зефу наконец удаётся упихать злосчастные цветочки в банку, найденную под кроватью, он поворачивается и видит, что взгляд синих смеющихся глаз Марта устремлён прямо на него.

– Банка не для анализов была? – кашлянув, ехидно осведомляется Зеф и примащивается на краешке стула.

– Хер её знает, – честно признаётся Март. – А почему не ландыши?

Запомнил, зараза!

– Не сезон, – разводит руками Зеф. – Тридцатое июня, ты тут ровно три недели… отдыхаешь.

– А ты всё это время что делал? – живо интересуется Март. – Под окнами ошивался?

– Ага, щаз, дожидайся, – уже привычно огрызается Зеф. – На работу вышел. Клиенток туча понабежала, отбою нет, я же теперь звезда, ну.

– Точно, точно, – лениво соглашается Март. – Звезда… пленительного счастья. У тебя вон даже волосы отросли.

Зеф машинально трогает свои и вправду отросшие патлы.

– Я вообще быстро… восстанавливаюсь, – фыркает он, косясь на Марта и не представляя, что ещё сказать.

Кто-кто, а менты, постоянно тут шныряющие, наверняка ему доложили, что Чекан благополучно похоронен, правда, не с осиновым колом в груди, что слегка печалит. Но вот что хорошо, так это то, что пристрелили его именно гаишники, когда он открыл по Зефу пальбу.

Зефа никто ни в чём не обвиняет. Дядька-водитель фуры сразу заявил, что парня, мол, похитили у него на глазах, а после смерти Чекана в ментовку потянулись пацаны и девки с заявами про похищения и издевательства, поэтому Чекановы прислужники выкрутиться не смогли и сели как миленькие. Учитывая все обстоятельства, срок им предстоит тянуть немалый, лет десять, как минимум.

А Зеф теперь свободен окончательно и бесповоротно. И намерен этим воспользоваться.

– Я уезжаю, – наконец бухает он. – Завтра.

Март перестаёт улыбаться и напряжённо сдвигает брови.

– То есть как? Куда? – ровным голосом спрашивает он.

– На кудыкину гору, воровать помидоры, – легко отвечает Зеф. – Далеко, отсюда не видно.

– А пришёл тогда зачем? Да ещё и с цветочками? – продолжает допытываться Март и выпрастывает руку из-под одеяла, чтобы положить её Зефу на коленку.

– Ты мне жизнь спас, – серьёзно объясняет Зеф и коленку отдёргивает. – Не знаю, правда, почему. Но спасибо тебе… и прощай.

Звучит это до чертей пафосно, как в каком-то бабском сериале, и Зеф досадливо морщится.

– Подожди, – властно говорит Март и приподнимается на локте, на миг прикусив губу. – Ты что? Как это – прощай? Ты же плакал надо мной – тогда на дороге!

– Кто, я? Да это дождь шёл, – смятенно бурчит Зеф, исподлобья глядя на него. – Дождь. И вообще… ты же в отключке был. А я, может, и поревел малость… с психу-то. С кем не бывает.

На самом деле он рыдал взахлёб, пока приехавшие медики не вкололи ему успокоительное. Всё-таки расквасился. С кем не бывает, правда. А потом его увезла в «Светоч» примчавшаяся Лёка, которую вызвонил всё тот же Зефов благодетель, водитель фуры дядя Ваня.

О том, что Зеф все эти три недели постоянно названивал в реанимацию и всех достал, Марту знать и вовсе необязательно.

– Подожди… – растерянно бормочет тот и пытается сесть на постели, придерживая локтем перебинтованный бок. Его осунувшееся лицо искажается от боли. – Так что, выходит, у меня… без шансов? Ты не простишь? Я… что, я совсем всё тогда испортил, что ли? Навсегда? Сань!

– Тебя же никогда не насиловали, – тихо говорит Зеф, встав со стула. Он чувствует, что и сам бледен, как покойник, и губы у него дрожат. – Как я тебе объясню?

– Да что же я должен сделать, чтобы ты простил?! – хрипит Март. – Сашка! Стой!

Зеф торопливо выскакивает из палаты и плотно закрывает за собой дверь, о которую немедленно разбивается что-то стеклянное. Ваза с цветами.

Зеф откуда-то точно знает, что это не его задрипанные гиацинты.

Он стремительно пролетает по коридору, пропахшему лекарствами, спускается в приёмный покой и скатывается с крыльца, сдирая с себя сиреневый халатик.

На самом деле поезд в Питер у него не завтра, а через два часа. Лёка ждёт его в припаркованном у больницы вишнёвом «ниссане», куда уже закинута сумка с немудрящими пожитками Зефа.

…– Я тебе позвоню, как только устроюсь, – обещает Лёке Зеф, стоя на перроне. – Куплю там новую симку и сразу позвоню.

– Зефирка… а ты этого Марта точно-точно не простишь? – озабоченно спрашивает Лёка и, встав на цыпочки, целует Зефа в щёку. За эти бешеные денёчки он даже подрос.

– В пень идите, Ольга Николаевна! – сердито советует Зеф и прыгает в трогающийся с места вагон.

«Сдаст, точно сдаст», – обречённо думает он, слыша за спиной русалочий хохот Лёки.

Бабы – такие дурёхи, даже лучшие из них.

Одна грёбаная романтика на уме.

Часть 5. СОКРОВИЩЕ

Август. Andantino Semplice

Зеф стоит у кухонного окна, отрешённо пялится во двор и старается не слишком себя жалеть. Всё у него пучком, он вон даже курить бросил, сам себя взяв «на слабо». И сейчас он даже не думает о том, чтобы пойти в ларёк за сигаретами, хрена лысого. Он просто проверяет, не угнали ли из двора-колодца его оранжевый драндулет, старательно прикрученный цепью к оградке клумбы.

Если кому-то приспичит, так и с оградкой угонят. И Тин-Пална, хозяйка пиццерии «Неаполь», драндулета и самого Зефа, сурово скажет ему, что теперь он будет у неё в рабстве, пока не отработает стоимость украденного девайса. То есть скутера.

Да Зеф и не возражал бы. Ему опять повезло с бабами, конкретно – с Тин-Палной, которую он встретил ещё в поезде и узнал, что ей в её «Неаполь» требуется развозчик пиццы. А с мужиками ему по-прежнему не везёт. По правде говоря, он уже не рассматривает мужиков как сексуальные объекты, ну их нафиг. Зеф в глухой завязке. В самой глухой. Он асексуален, как буддистский монах. Осталось только снова сбрить свои злосчастные лохмы и завернуться в оранжевую хламиду – под цвет драндулета. И красиво рассекать вдоль Фонтанки.

Зеф невольно ухмыляется, глядя на своё отражение в оконном стекле.

Скоро начнёт темнеть. Август. Белые ночи давно миновали, но краешек он успел ухватить. Он в Питере, всё замечательно, и нахуй всякие пиздострадания!. У него есть какая-никакая работа и хата на Васильевском острове, которую он делит с Томкой и Анюткой. У них большая комната на двоих, у Зефа – маленькая. Девчонок этих он тоже встретил в поезде, и с ними ему тоже повезло. Томка с Анюткой – хохотушки и не надоеды, не бухают, в душу не лезут, учатся в СПбГУ на третьем курсе. Зефу тоже стоит поступить туда на будущий год, как они говорят. Может, и вправду стоит.

Или сдаться уже военкомату, что ли.

Зеф в квартире один. Девки уехали на ролевушку «в поля», куда-то в Гатчину. Нашили костюмов, дурынды, чтобы светлых эльфов изображать. Они и Зефа с собой звали, но у него работа. А так бы он поехал, наверное. Вдруг бы и ему там подвернулся какой-нибудь светлый эльф. Или тёмный, какая разница. Только чтобы глаза у него были синие. А впрочем, Зеф же асексуален – какие, нахрен, эльфы!

Он опять криво ухмыляется, уткнувшись лбом в оконное стекло. И скучно, и грустно, и некого нахуй послать в минуту душевной невзгоды.

– Желанья? – орёт он вдруг дурниной в полный голос, эхом разносящийся по пустой квартире. – Что пользы напрасно и вечно желать? А годы проходят, всё лучшие годы! Любить? Но кого же? На время – не стоит труда, а вечно любить невозможно…

Он умолкает, тяжело дыша, и зажмуривается на миг. Всё правильно Лермонтов написал, что значит – гений. Прямо про Зефа написал. Он со школы это стихотворение помнит.

Лермонтов тоже жил в Питере. Надо хоть на экскурсии какие-то ходить, что ли, а не сидеть, как сыч в дупле. Он уже два месяца в Питере, а ничего ещё не видел толком, нигде не был, кроме Васьки, то есть Васильевского острова, даже в Эрмитаж не ходил.

Депрессия у него, что ли? Никогда с ним такого не было, что за хренотень.

Нет, надо что-то с собой делать. Что-то предпринимать. Не старик же он, в самом деле! Пора снова затусить. Ходить по клубам, провались они, с кем-то знакомиться, встречаться. Забыть о Марте. О Марате Львовиче Первом, которому Лёка должна была давным-давно уже Зефа сдать, но не сдала. Или же сдала, но Март на Зефа забил. И забыл.

Вот и ему пора. Забыть и забить.

«Да что же я должен сделать, чтобы ты простил?!»

– Ничего, блядь, ничего ты мне не должен, – бормочет Зеф, снова с тоской прижимаясь носом к стеклу. Дождь, что ли, идёт? И темно уже совсем. Оранжевый драндулет почти неразличим возле клумбы. Зато пожарная лестница, начинающаяся чуть выше первого этажа и ведущая на крышу как раз между кухонным окном и Зефиркиным балконом, скрипит и подрагивает. Землетрясение, что ли, началось? Это в Питере-то?

Зеф озадаченно моргает, а потом придушенно ахает. Оказывается, лестница подрагивает потому, что по ней взбирается Март. В чёрном смокинге с атласными лацканами и белоснежной рубашке с галстуком-бабочкой, словно какой-то сраный жених! С букетиком ландышей в зубах! С какой-то коробкой в левой руке – правой этот долбоёб цепляется за ржавые прутья лестницы и лыбится, уставившись снизу вверх на Зефа, скотина! Вот он уже поравнялся с его балконом…

Зеф выпадает из ступора, разворачивается и стремглав несётся к себе в комнату. Выскакивает на балкон и перегибается через перила.

– Что за?… Т-твою… – шипит он, хватая Марта за ворот жениховского смокинга.

Смокинг трещит, Март суёт Зефу ландыши, отплёвывается и ржёт, залезая на балкон. Зеф даже все матерные слова растерял от негодования.

– Я тебе кто, грёбаная Джулия Робертс? – рычит он. – А ты типа Гир?! Люди же смотрят!

Он толкает Марта через порог, в свою комнату.

– Да никто никуда не смотрит, вернее, все смотрят «Ментов» каких-нибудь, – запыхавшись, отзывается Март своим глубоким низким голосом, который Зеф успел позабыть. И он опять смеётся блаженно, как идиот, и пытается отряхнуть брюки, вымазанные ржавчиной, а потом спохватывается и говорит: – Привет.

Вежливый, зараза!

– Вот ты и есть с приветом! – рявкает Зеф, вертя в руке злосчастные ландыши. И где только Март их достал? В какой-то оранжерее, наверное. Где это видано, ландыши в августе!

Пока Зеф раздумывает, не треснуть ли его этим букетиком по макушке, Март поспешно заявляет, явно угадав его намерения:

– Не надо! Я и так, пока лез, чуть не задохнулся! И потом, ты же любишь…

Зеф машинально подносит ландыши к носу и нюхает. Любит он, видите ли! Вот блин…

У Марта с рожи всё не сходит улыбка. Русые волосы растрёпаны. А про то, какой он здоровенный, Зеф успел позабыть. Просто конь какой-то педальный. В смокинге.

– Ну чего ты лыбишься, как… девочка-даун в каске? – с досадой буркает Зеф. Он даже не спрашивает, как Март его нашёл, понятное дело, что Лёка, Ольга-свет-Николаевна, постаралась. – Ты на машине, что ли, приехал? Ещё и тортик припёр!

Он с подозрением пялится на коробку в руках Марта, которую тот держит за спиной. Подозрения небеспочвенны: коробка вдруг издаёт тоненький писк, а Март торжественно заявляет:

– Это не тортик, это котик. Вот!

И пихает коробку в руки Зефу. Теперь Зеф наконец замечает, что в крышке коробки, обвязанной алой лентой с бантом, проделаны дырочки.

– Чокнулся, точно чокнулся, – дрожащим голосом констатирует он и плюхается на стул, пытаясь развязать дурацкую ленточку, но потом всё-таки хватает ножницы и перерезает её, будто какой-то мэр на открытии памятника.

В коробке и правда сидит котёнок. Вовсе не породистый, обычный серый-полосатый, но пушистый. Он таращит жёлтые круглые глазки и говорит:

– Мя!

– Ой, – выдыхает Зеф и сам, как дурак, начинает лыбиться, потому что котёнок проворно вылезает из коробки и прыгает к нему на колени. Хвост у него задран морковкой, и он мурчит, как маленький трактор. И цепляется острыми коготками за джинсы Зефа.

– Это пацан, – присев на корточки, сообщает Март очевидное, и глаза его сияют. – Ты можешь его назвать… м-м-м… как хочешь, можешь назвать. У него ещё нет имени.

– Всё, что хочешь, можно класть… – бормочет Зеф и гладит пацана, который весь умещается под его ладонью. – Кузя? Барсик? Марсик? Мартик?

Он нервно прыскает. Чего он никак не не ожидал от Марта, так это подобных закидонов. Надо же, котёнок! Девки вернутся, охренеют. Главное, чтобы квартирная хозяйка не ругалась, но Зеф надеется её обаять.

– Нужно лоток купить и миски. И эту… когтеточку, – озабоченно говорит Март, всё ещё сидя на корточках. – Я сразу не стал покупать, неудобно тащить, руки заняты, и потом, я же не знал, вдруг ты меня с этой лестницы сразу спустишь. Вместе с когтеточкой. Лестница, кстати, оказалась прямо в масть!

Он опять тихо смеётся. Ну, не дуболом ли?

– А если бы спустил? – интересуется Зеф, вызывающе прищурившись.

– Я бы тогда десантировался на крышу. С вертолёта, – серьёзно объясняет Март. – Вообще, чтоб ты знал, я в ВДВ служил.

– Оно заметно, – ехидно комментирует Зеф, вставая со стула. Котишка всё ещё сидит у него на руках. – И нахрена мне эти сакральные знания?

Март не отвечает на прямо поставленный вопрос, чешет репу и изрекает:

– Ну так пошли в зоомагазин. Я тут рядом видел какой-то. А то он у тебя прямо в угол нассыт. Пошли, пошли!

И берёт Зефа за руку, но тот её немедля отдёргивает и строптиво бурчит.

– Почему я? Один иди.

Ему не нравится, что Март вынуждает его делать что-то вместе с ним. Тут какая-то явная манипуляция. Сперва кот. Теперь поход в зоомагазин. Так и до ЗАГСа недалеко.

Зеф фыркает и усаживает котёнка на диван. Кроме дивана, в комнате есть ещё компьютерный стол с ноутбуком и старый обшарпанный шифоньер.

– Ладно, пошли, – ворчливо соглашается Зеф.

По дороге из зоомагазина под незатейливым названием «Котопёс» он с досадой думает, что зараза Март выбрал беспроигрышный ход, чтобы втереться к нему в доверие, и вот-вот начнёт втираться. Даром, что ли, он сюда из Москвы гнал на своём «бумере» – с котом и ландышами? Недаром. Сейчас то руку как бы невзначай на коленку положит, то пальцем по щеке проведёт, прядку за ухо заправляя. Что, Зеф не знает, как всё это начинается? Отлично знает. Только если Март надеется, что Зеф от такого окучивания враз растает и позволит залезть к себе в штаны, он глубоко заблуждается. Зеф скорее откусит Марту его наглые клешни! По самые яйца!

– А ты причу не сменил, – довольным голосом сообщает Март, и Зеф ощетинивается, готовый откусывать. Но Март больше ничего не говорит, спокойно тащит все кошачьи причиндалы, которых сдуру накупил до едрени-фени: домик с лестничкой, лоток, две миски, красную и зелёную, мешок наполнителя для лотка, мешок какого-то супер-пупер-премиум-корма для котят и ворох игрушек вроде шарика с перьями в жопе.

– Да уж, хорошо быть твоим котом, – язвит Зеф и отбирает у Марта домик. Он хоть и громоздкий, но лёгкий. Мешок с наполнителем Март не отдаёт. Прёт всё остальное сам, чуть ли не двумя пальцами держа, словно оно ничего не весит. Слоняра здоровенный.

– Это твой кот. А я ему так – соцобеспечение или крёстный отец. Дон Корлеоне, – весело парирует Март и снова затыкается, как в рот воды набрал. Не клеит, зараза! И ни о чём не спрашивает. Всё уже знает про Зефа, что ли? Лёка доложила? Или неинтересно ему?

Нет, Зеф не будет спрашивать, почему он не спрашивает!

Они проходят мимо оранжевого драндулета, припаркованного у клумбы, и Март небрежно кивает в его сторону:

– Стильный. И удобно небось – покатался, тормознул, перекусил.

Через весь бок драндулета идёт весёленькая надпись: «Неаполь. Доставка пиццы!». Значит, что-то Март про него всё-таки знает.

– Угу, только и делаю, что жру, – сварливо бурчит Зеф, толкая дверь подъезда, и они поднимаются на третий этаж.

– А ты почему в парикмахерскую опять не пошёл? – осведомляется Март, и Зеф решительно бросает через плечо:

– Чтобы всё изменилось.

– И как, изменилось? – не отстаёт Март. Вот же, то молчал, как глухонемой, то разговорился не в меру.

– Да! – раздражённо огрызается Зеф, отпирает замок и влетает в квартиру. Сейчас он выпроводит этого надоеду к хренам. Кот и ландыши – о’кей, Март сыграл на этом здорово, но пора и честь знать.

Однако Март, едва войдя, деловито проходит в комнату, садится прямо на пол и принимается распаковывать котодомик. Они вместе засовывают туда проснувшегося котёныша, насыпают в одну миску супер-пупер-корм, в другую – наливают воду. Март сдуру вываливает на потёртый палас все шарики с перьями, гремящие и звенящие, и офигевший от такого счастья кошак раскатывает их по комнате и по коридору.

Всё, пора Марта выгонять.

– Не хочешь куда-нибудь завтра сходить? – самым безразличным тоном спрашивает вдруг Март, и Зеф, даже не дослушав, отрицательно мотает головой. Но тот упорно продолжает, будто не замечая этого: – В клуб какой-нибудь навороченный?

– Нет! – зло бросает Зеф.

Хватит с него клубов.

– Мариинка? – с прежней невозмутимостью продолжает Март. – Александринка? Театр кукол? Цирк? Я афишу видел – Куклачёв приехал на гастроли, очень актуально.

Рожа у него самая пресерьёзная.

– Нет! – Зеф невольно начинает ухмыляться.

– Кино?

– Нет!

– Эрмитаж? Кунсткамера? Русский музей? – не отстаёт Март. В его синих глазах тоже прыгают смешинки. – Концерт «Агатки» в «Гудзоне»?

– Нет!

– Заебал?

– Нет! – автоматически ляпает Зеф и начинает хохотать. Вот зараза! – То есть да!

«Я заебал? Я ещё и не начинал!» – вдруг вспоминает он и перестаёт смеяться, а Март на мгновение опускает голову.

– «Агатку» я бы живьём послушал, – неожиданно для себя говорит Зеф. – То есть Глеба. Новый альбом недавно вышел.

– Замётано, – кивает Март и встаёт. Двигается он, несмотря на свои габариты, легко и стремительно. – Тогда завтра у «Гудзона» в шесть. Знаешь, где это? Найдёшь?

«Ты-то откуда тут всё знаешь, меломан хренов?» – хочет спросить Зеф, но не спрашивает, просто провожает глазами его крепкую спину, пока за ним не захлопывается входная дверь.

– Ты что-нибудь понял? – осведомляется Зеф у котёныша, выудив его из-за спинки дивана.

– Мя! – с готовностью отвечает тот, блестя глазами, и тяпает Зефа за палец. Дуралей полосатый.

– А я понял. Он по всем правилам атаку развернул. Как за девкой, ухаживает. Конфетно-букетный период, – назидательно разъясняет Зеф, неся зверя в сортир и усаживая в лоток. Лоток огромный, как аэродром, Зеф бы на месте кота просто заблудился. – Вот так вот так надо делать, вот так, – он скребёт пальцем по дну лотка, разгребая наполнитель. – Копай! Хорошо тебе, никаких забот.

Да уж, хорошо быть кисою, хорошо собакою, вспоминает он детский стишок.

Ночью Зефу некогда предаваться рефлексиям и смотреть кошмары с Чеканом в главной роли, которые иногда ему снятся. Окаянная котомелочь, как любой ребёнок, хочет то пить, то жрать, то играть, то ссать, и роется в лотке рьяно, как аббат Фариа, копающий подземный ход в замке Иф. В промежутках между выступлениями мелочи Зеф пытается спать, закутавшись в одеяло с головой и поджав под себя ноги, ибо мелочь жуёт ему волосы на макушке и цапает за пятки. Зеф матерится жалобным шёпотом, чтобы не подавать ребёнку дурного примера.

Наконец котофей успокаивается и заваливается в свой домик дрыхнуть, тогда крепко засыпает и Зеф.

Вечером, в половине шестого, он уже торчит напротив клуба «Гудзон», у парапета набережной, и пялится на Фонтанку. Он поменялся сменами со вторым развозчиком Тин-Палны, Лёхой, подогнал к его дому оранжевый драндулет «Неаполя» и освободился до завтрашнего полудня.

«Только ради «Агатки», – клянётся себе Зеф и невольно подскакивает, когда на его плечо ложится большая ладонь. Он рывком оборачивается.

Март одет почти так же просто, как Зеф. Никаких смокингов – в смокингах он, видать, только по ржавым лестницам лазает. На нём джинсы и джинсовая же чёрная рубаха, а у Зефа – голубая, выцветшая почти добела. Волосы Зеф перехватил с двух сторон хипповскими бисерными шнурками, и Март одобрительно на эти хвостики смотрит.

– Фенечек у меня теперь всяких до едрени-фени, – неловко каламбурит Зеф. – С девками-ролевичками живу.

– Они сейчас где? – небрежно осведомляется Март, и Зеф так же небрежно поясняет:

– Так на ролёвке же, в Гатчине.

– А-а, – безразлично тянет Март, и Зеф начинает подозревать, что тот сам эту ролёвку и организовал, дабы расчистить себе дорогу. Впрочем, это уже паранойя какая-то.

Концерт проходит зашибенски. Просто отпадно! Зеф мог бы подобрать какие-то другие, более интеллектуальные слова, но эти – самые правильные. За столиками и у маленькой сцены – и бородатые дядьки гораздо старше Марта, и рюкзачные девчонки чуть ли не вдвое младше Зефа. Все одинаково самозабвенно орут, свистят и хлопают после каждой песни. И Март орёт и хлопает. И Зеф. Все его любимые песни спеты: и старенькие про сердце с каменным дном и про ковёр, на котором мы летим, и сравнительно новые, вроде капитана без корабля.

Зеф самозабвенно подпевает. Он счастлив. Он взмок и блаженно опустошён, как после хорошего секса. Когда они с Мартом наконец вываливаются на набережную Фонтанки, прохладный ветерок обдувает им разгорячённые лица, и Зеф готов сигануть в Фонтанку от переизбытка эмоций.

– Хорошо, что ты меня сюда вытащил, – с искренней благодарностью говорит он, повернувшись к Марту. – А то я никуда не хожу.

Запнувшись, он сердито умолкает. Ещё не хватало откровенничать!

– Потому что не с кем или как? – негромко, но настойчиво уточняет Март, и Зеф досадливо пожимает плечами:

– С девчонками мог бы, у которых живу. Они клёвые и всё время куда-то меня тащат. Но я не хочу.

Он встряхивает головой, рассеянно стягивая с растрепавшихся волос бисерные шнурки, и суёт их в карман.

– Так почему, Сань? – не унимается Март. Зеф сумрачно косится на него – тот идёт рядом, большой, широкоплечий, смотрит внимательно, без улыбки. Зеф мог бы огрызнуться в ответ, но этим «Саней» он его обезоружил. Манипулятор несчастный!

– Потому, – нехотя отвечает он. – Стрёмно как-то.

– Страшно? – всё так же тихо спрашивает Март.

– Да чего страшно-то, – запальчиво начинает Зеф и умолкает, сжав губы. Но Март ждёт, и он наконец говорит: – Вообще да. Страшно.

Это звучит дико и по-дурацки, по-детски, но Март кивает, будто понимает. Он и вправду понимает, раз так спросил, растерянно думает Зеф. Но откуда?

– Я к психотерапевту ходил, – спокойно объясняет Март, будто услышав этот немой вопрос, и Зеф застывает на месте с раскрытым ртом. Март? Этот волчара? К психотерапевту? Зачем?

– Спросить, как тебе помочь, – буднично уточняет Март, тоже остановившись в двух шагах от Зефа. – После всего, что с тобой случилось… Ты только сразу на меня не кидайся, Сань. Саня!

«Саня» в этот раз не срабатывает. Зеф кидается – но не на Марта, а прочь от него, и несётся куда глаза глядят, едва не сбивая с ног праздно гуляющих вдоль Фонтанки прохожих. В глазах у него красным-красно от ярости. Это ж надо! Как помочь! Жертве насилия, блядь! Да как он только вообще посмел про него кому-то рассказывать!

– Убью, – свирепо бормочет про себя Зеф, и это помогает ему пережить момент чёрного позорища. Какой-то сытый мудак вместе с другим сытым мудаком обсуждали, как ему помочь! Благодетели хуевы!

Один из мудаков его, если что, тоже изнасиловал.

А потом закрыл собой от пули. И едва не погиб сам. Зеф даже мысленно не может сказать про Марта: «сдох», «сыграл в ящик», «загнулся». Не может, и всё тут.

«Да что же я должен сделать, чтобы ты меня простил?!»

Зеф останавливается, тяжело дыша, как загнанный, и лихорадочно озирается. Марта поблизости нет. Либо он совсем не гнался за Зефом, либо просто не догнал.

*