Текст книги "Зефирка (СИ)"

Наступает ночь, зовёт и манит, как пела группа «Мираж». Зеф мог бы спеть за любую из её солисток.

Он сидит за стеклом витрины «Светоча», скрестив длинные ноги, как супер-пупер-модель, как Линда Евангелиста костромского разлива в футболке навыпуск и драных джинсах, и сияет ярче, чем новогодняя ёлка. Ещё бы не сиять! Он впервые за последние месяцы вышел из сумрака и теперь гордо, с неописуемым удовольствием красуется на виду у всей округи. На виду у подкарауливающих его волков, притаившихся в темноте. Зырьте, сволочи, есть на что – и ноги от ушей, и рот до ушей, и хаер до жопы!

На столике перед ним – привезённая на заказ пицца «Неаполь», телефон, бутылка скотча из Лёкиного бара, и он во всё горло подпевает – на сей раз не Отсу из радиоприёмника, а Фредди Меркьюри из телика:

– Whatever happens, I’ll leave it all to chance

Another heartache, another failed romance

On and on, does anybody know what we are living for?

I guess I’m learning (I’m learning learning learning)

I must be warmer now

I’ll soon be turning (turning turning turning)

Round the corner now

Outside the dawn is breaking

But inside in the dark I’m aching to be free

Show must go on!

Show must go on!

Inside my heart is breaking,

My make-up may be flaking,

But my smile still stays on…

И плевать, чего ему будет стоить это шоу. Выхода нет, отсрочка – ненадолго, но пока что скотч обжигает горло, пицца тает во рту, и плакать он не собирается. Не дождутся, гады! Всё, что с ним будет – будет потом… а сейчас Зеф кайфует.

Кайф прерывается телефонным звонком. Это Лёка. Она вкрадчиво интересуется, отчего это ей в час ночи звонит вся округа с незатейливым вопросом: «Какого хуя?»

– Обязательно на виду у всей улицы яйца чесать? Ты что, не можешь жалюзи опустить? Эксгибиционист хренов!

Зеф смущённо ржёт. Он, конечно, может, но не хочет.

– Лёк, ну дай повыпендриваться чуть-чуть, – канючит он. – Ты так сексуально это слово произносишь, кстати. Экс-ги-би-ци-о-нист! Сразу видно, что МГУ закончила.

– Цыц, Зефирка! Довыпендриваешься, что СЭС нас прикроет! – грозится Лёка, но по голосу чувствуется, что Зеф ей польстил. – Задрай жалюзи сию же минуту! Если мне ещё кто-нибудь позвонит с жалобой на твои… половецкие пляски в витрине, приеду и дам пизды!

– Чо-о, правда дашь? – кротко интересуется Зеф, но быстренько кладёт трубку, не дожидаясь предсказуемого ответа и покатываясь со смеху.

Всегда найдётся повод, чтобы поржать. Ну всегда же! Пускай Зеф при этом думает, что он как та девочка, которой на голову упал кирпич, и теперь она всегда бегает в каске и улыбается. Пофигу мороз!

Он наконец неохотно опускает жалюзи, но зато, насвистывая, выплывает на улицу – с бутылкой скотча, остатками пиццы в коробке и «тревожной кнопкой» под мышкой.

Вышел заяц на крыльцо, короче.

Он шлёпается на холодную ступеньку, расставляет рядом всё принесённое добро и обводит окрестности вызывающим взглядом. Две почти неразличимые в темноте тачки тут как тут – на стоянке темнеют их большие хищные силуэты. Это наверняка давешние «бумер» и «лексус», но Зеф, даже не вглядываясь в них, всей шкурой чует – они по его душу.

Нашарив в кармане сигареты, он щёлкает зажигалкой. Он не заядлый куряка, ему не нравится табачная вонь, но когда всякая херня случается с полковым знаменем, поневоле закуришь.

В очередной раз хлопает автомобильная дверца, и Зеф невольно вздрагивает, однако тут же снова затягивается сигаретой и, как ни в чём не бывало, отхлёбывает скотч прямо из горлышка.

Почти не торкает, сволочь. Родной напиток надо было брать. Водку.

– Вечер добрый, – произносит тонкий вкрадчивый голос, от звука которого у Зефа леденеет спина и сердце ухает вниз, словно камень.

Чекан. Это Чекан.

Выполз, змеюка, собственной персоной. Не поленился, надо же. В чёрном кашемировом пальто почти до пят, хотя ночь тёплая; на шее – белый шёлковый шарф, причёска – волосок к волоску, чёткий профиль. Вампир как он есть. Кровосос.

– Был добрый, пока ты не подошёл, – бросает Зеф, весь подобравшись.

Задницу сразу начинает саднить, как и шею, вокруг которой не так давно был затянут этот белый шарф. И запястья ломит, словно их всё ещё сковывают наручники.

Как бы сам Зеф ни старался это забыть, его тело всё помнит. Слишком хорошо помнит.

– Иди, гуляй, падла, – сдавленно советует он и тушит окурок о ступеньку, машинально удивляясь тому, что его пальцы не дрожат. – Всего тебе плохого.

Чекан медленно улыбается, обнажая острые белые зубы. Настоящие клыки. Кол бы ему осиновый в сердце засадить… если оно вообще есть, что навряд ли.

– Пустое «вы» сердечным «ты» она, обмолвясь, заменила? – он глумливо поднимает брови и добавляет почти ласково: – Ты что-то вконец тут распустился без меня. Воспитывать тебя ещё и воспитывать, сучонок. Чтобы помнил, с кем говоришь. Не со своими подружками пэтэушными.

Зеф не может отвести взгляда от его хищного насмешливого лица, но яростно выдыхает, разжав стиснутые челюсти:

– Была б волына, я бы с тобой по-другому говорил… воспитатель!

Чекан не успевает ответить – снова хлопает дверца машины. Это «бумер».

– Волыну тебе, малыш? Могу подарить, хочешь? – неторопливо интересуется весёлый наглый баритон. Тот самый, что втирал Розочке про мальчика-блондинчика с ногами от ушей. Значит, он не от Чекана был, что ли? От Чекана как раз вторая свора приезжала?

Ну и поворот! Но Зеф и об этом подумает потом. Сейчас ему недосуг.

– Ты тоже лети отсюда нахер, Карлсончик дорогой, – проглотив слюну, рекомендует он и салютует баритону полупустой бутылкой. – Включай свой вентилятор и лети со свистом. Без тебя справлюсь.

«Карлсончик» искренне хохочет. Смех у него прямо-таки заразительный – несмотря на мандраж, Зеф невольно прыскает в ответ.

Не смеётся только Чекан. Похоже, ему не до смеха.

– Ты что тут забыл, Март? – сквозь зубы презрительно бросает он, но пренебрежение это деланное, Зеф же чувствует.

– Март? А чего не Август Октавиан? – язвительно осведомляется он. Терять ему уже нечего, кроме своих цепей, как тому пролетариату

– Начитанный ты пацан, – задумчиво говорит ему Март, только ему, словно Чекана тут в помине нету. – Весёлый. И не ссыкло. Люблю таких.

Он подходит ближе – здоровенный, крепкий, куртка распахнута, на твёрдых губах улыбка, рожа самая простецкая. Деревня деревней, Чекан по сравнению с ним – прямо высокоблагородие, господин-сковородин.

– На хую я твою любовь вертел, – раздельно, чуть ли не по слогам, сообщает Зеф. У него вдруг темнеет в глазах от ярости. Любит он, видите ли… Ещё один любитель выискался, мать его! – Чего надо?

Март беззаботно усмехается, переводя острый, несмотря на эту беззаботность, взгляд на Чекана.

– Если по чесноку, я хотел тебя загрести, малыш, а потом с твоим папиком за тебя поторговаться, – легко поясняет он. – Всем известно, что он от тебя того… кукушечку словил.

Зеф облизывает враз пересохшие губы. Выходит, этот самый Март – враг Чекана? А, как известно, враг моего врага – мой друг. Но Зефа воротит от любого из этих «крутых».

– Бредятину не пори, – высокомерно цедит Чекан, кривя красивый рот.

– И теперь, когда я тебя увидел, то понял, почему, – почти доверительно заканчивает Март, покачиваясь с пятки на носок и по-прежнему обращаясь только к Зефу, а не к Чекану. – Классно ты в витрине зажигал, любо-дорого было смотреть, круче, чем в телевизоре. Зефирка и есть. Сразу схавать захотелось.

Он снова смеётся, а Зеф кривится не хуже Чекана.

– Кому Зефирка, а кому Фирсов Александр Андреевич. – Пусть знает, гад, всё равно ведь узнает. Всё раскопает, раскопал же Чекан, не поленился и не побрезговал. Но сейчас Зефу интересно другое. – В каком смысле за меня поторговаться?

Март небрежно пожимает широкими плечами:

– В прямом. Чтобы Чекан бизнесом поделился. А не захотел бы – так я б ему прядку твоих волос прислал. Ну или пальчик там. Или ушко.

Сейчас его голос не кажется Зефу ни весёлым, ни красивым. Он чувствует, как от скул отливает кровь, а кончики пальцев немеют. Он может только смотреть на Марта широко раскрытыми глазами.

– Но вот, говорю же, увидел я тебя и понял… – Март нарочно выдерживает длинную-длинную паузу, артист хренов, и только потом продолжает: – Нет, рука не поднимется на такую красотень. А вот кое-что другое поднимется стопроцентно. Чего глазёнки растопырил? Не бойся, дурачок, не обижу.

Он опять смеётся, блестя зубами, а Чекан зло щерится:

– Да бери ты этого шлюшонка, бери. Можешь хоть в фарш его изрубить. Или трахать, пока наизнанку не вывернешь. Только заплати за него сперва, потому что он мой.

Удивительно, но, слушая, как они торгуются из-за него, Зеф больше не испытывает страха. По спине у него уже не бежит мороз, не сжимается судорожно сердце. Всё, что он чувствует – ненависть, твёрдую и острую, как лезвие ножа.

– Я свой собственный, – ровно произносит он, отбросив пряди волос со лба. – И нихера ты от меня не получишь, Карлсончик дорогой. Лучше сразу в фарш, меньше мороки будет. Вон та гадюка знает, сколько со мной мороки, – он кивает в сторону Чекана с прорвавшейся внезапно брезгливостью.

Своё тело тоже он сейчас ненавидит. «Такую красотень», как выразился этот Март. Тело, от которого в последнее время приучился себя отделять. Обособляться. Дистанцироваться. Чтобы выжить и не тронуться крышей.

Он вдруг вспоминает заштатный ДК «Алмаз» на окраине, где двое заезжих байкеров, парень и девчонка, Трофим и Жека, выручили его из назревавшей заварушки с гопниками. Вспомнил сцену, где пел.

«Belle…

Est-ce le diable qui s’est incarné en elle

Pour détourner mes yeux du Dieu éternel?

Qui a mis dans mon être ce désir charnel

Pour m’empêcher de regarder vers le Ciel?

Elle porte en elle le péché original

La désirer fait-il de moi un criminel?»

Что тогда сказал Трофим? «Твои сраные возможности тебе таким боком могут вылезти, что света белого не взвидишь…»

Сейчас-то он понимает. Но уже поздно.

А Чекан беззвучно, по-волчьи, скалится, сузив тёмные, как омуты, глаза.

– Это не морока – твою гриву на кулак мотать, – презрительно роняет он. – Ты ведь и бегаешь-то только для того, чтобы тебя ловили. Чтобы повыёбываться, шлюха. Цену себе набиваешь. Так ты ещё ту штуку баксов не отработал, которую от меня получил.

Зеф вспыхивает так, что даже глазам становится горячо. Невольно опускает голову так, чтобы волосы упали на лицо, пряча его от их взглядов. Стыд сжимает ему глотку, и он уже не может выдавить в ответ ни слова.

«Я отдам! – слышит он свой собственный вопль, эхом отдающийся в стенах проклятого чекановского гаража, подземной тюрьмы. – Не трогай меня, тварь, я отдам! Отдам!»

Март с усмешкой поглядывает на него и врастяжку предлагает:

– Приплюсуй эту штуку к его цене, Чекан.

Чекан лениво поднимает тонкие брови:

– Тебе придётся платить дороже, чем ты рассчитываешь, Март.

– Сам же сказал, что он тебе не нужен, – удивлённо хмыкает тот, и Чекан снисходительно разъясняет:

– Нет. Ты меня не понял. Я сказал всего лишь, что ты можешь взять его, но по моей цене.

Вся эта работорговля становится даже смешной, но у Зефа больше нет сил смеяться. Кончились. Он им что, этим богатым ублюдкам, кукла из секс-шопа, что ли?!

Вскинув руку, он нажимает на «тревожную кнопку», как на спусковой крючок пистолета, и говорит, отчётливо выговаривая каждое слово:

– Мрази. Ублюдки. Валите отсюда, падлы.

Если бы у него сейчас был настоящий пистолет, он стрелял бы в их поганые хари, не раздумывая. Но сейчас он только опускает руку и снова отхлёбывает скотч из бутылки. Рука дрожит, бутылка кажется скользкой, будто намыленной. Краем глаза он замечает, как Март и Чекан поспешно отступают от него.

Испугались, суки. Им, хоть и богатеньким, не нужно лишних неприятностей. По крайней мере, ЧОП «Сокол» ещё Чеканом не куплено, думает Зефирка, горько ухмыляясь.

Рокочут, заводясь, моторы, и тачки одна за другой срываются с места, направляясь в разные стороны.

Сейчас у крыльца появится знакомый бронированный «остин», но никого, кроме Зефа с бутылкой в руке, «соколы» не обнаружат. Оглядят его брезгливо, позвонят Лёке и доложат, что её драгоценный пидор, ужравшись в хлам, произвёл ложный вызов. Выпишут штраф, который она на Зефа, конечно же, не навесит. Лёка – она добрая. Матюкнётся всего лишь, влепит Зефу подзатыльник и заплатит сама. Не баба, а просто ангел.

Да, с бабами ему повезло. Вот с мужиками – пока не очень, кругом одни крокодилы, как в древнем анекдоте про мартышку, но ведь должна же эта поганая непруха когда-нибудь кончиться?!

Обязана!

Зеф лыбится до ушей, шмыгает носом и торопливо вытирает мокрые щёки кулаком, в котором намертво зажата «тревожная кнопка».

Рядом визжат тормоза.

Часть 4. ЧТОБЫ ТЫ ПРОСТИЛ

«Нас ебут, а мы крепчаем»

(Русская народная мудрость)

Июнь.. Allegro Con brio

Ещё не открывая глаз, Зеф чувствует, что башка у него трещит, а во рту будто кошки насрали – вот правильно сказано.

Ну и с какого рожна? Зеф точно знает, что ему негде было так нажраться, да и незачем – в его аховом положении следовало сохранять башку ясной, если он вообще хотел её сохранить. Но, когда он наконец разлепляет веки, перед глазами у него оказываются вовсе не блестящие полоски жалюзи, перечёркивающие окна «Светоча», ставшего ему за последнюю неделю родным домом. Он видит золотисто-багряные, явно дорогущие, портьеры. Под затылком у него – не свёрнутый вчетверо колючий плед, а пышная подушка, и лежит он не на скрипучем диванчике в Лёкином кабинете, а на натуральном траходроме – широченной кровати, где можно пучок таких, как он, разложить что так, что эдак. На тумбочке у кровати ярко горит фарфоровая лампа «под Гжель», в свете которой перед ним и предстаёт всё это пошлое великолепие.

Зеф рывком садится. Голова немедля идёт кругом, и он стискивает зубы и цепляется за угол тумбочки, пытаясь остановить эту ёбаную карусель и сообразить, что же такое произошло. Он одет в свою синюю футболку с Симпсонами и джинсы. Хоть и разут, но одет, и на том спасибо. Его старые кроссовки валяются у порога этой шикарной берлоги.

Всё, что помнит Зеф – как окликает администраторшу Розочку, стоя на заднем крыльце парикмахерской:

– Я в ларёк! Сигареты кончились!

Ему не слишком-то нужны сигареты, просто до смерти осточертело сидеть взаперти с «тревожной кнопкой» подмышкой. Солнце заливает улицу ласковым горячим светом, и улица эта совершенно пуста – никаких гоблинских рыл, охотящихся за ним, никакого Чекана и Марта. Зеф летит к ларьку, едва ли не приплясывая, и суёт в окошко деньги со словами:

– Здрасьте, девушка, мне красный «Эл-эм»!

Он ещё думает, не прикупить ли виноградного сока и коробку чокопаев – Розочка их обожает – когда позади него возникает какой-то длинный чувак в чёрной борцовке, спортивных штанах и сланцах на босу ногу. Он щербато улыбается обернувшемуся Зефу, морща веснушчатый нос, и тот растерянно улыбается в ответ, хотя ему на предплечье вдруг садится невесть откуда взявшаяся оса и больно жалит. Зеф вскидывает руку, чтобы прихлопнуть засранку… и прочухивается на пышной постели в комнате с золотисто-багряными шторами, сквозь которые не пробивается ни один солнечный луч. Наверное, потому что уже ночь… и сейчас какой-нибудь мудлон придёт Зефа махратить.

– В траве сидел пиздечик, совсем как человечек, – срывающимся голосом бормочет Зеф, лихорадочно озираясь. На полу спальни от стены до стены раскинут ворсистый светлый ковёр, простенок во всю ширину занят зеркальным шкафом-купе, а на стене напротив кровати красуется огроменный встроенный телевизор диагональю дюймов в семьдесят, не меньше. И нигде никаких видеокамер, мигающих красными злыми глазками. Наверное, потому, что эта спальня, судя по её помпезной роскоши, предназначена всё-таки для гостей, а не для пойманных на улице мелких пидарасов-парикмахеров.

Зеф стремительно соскакивает с кровати и, пошатнувшись, хватается за её изогнутую спинку. Постояв так немного, он шагает к зашторенному окну, утопая босыми ногами в ворсе ковра, приятно щекочущем пятки. Он отдёргивает занавески и нисколько не удивляется, обнаружив, что ручки наглухо задраенных пластиковых окон выдраны «с мясом», вместо них зияют квадратные дыры, а, значит, эти окна так просто не открыть. Зеф всматривается в просторный пустынный двор, залитый светом фонарей. Забор – как на путинской даче, высоченный. И вот там-то, скорее всего, камер понатыкано до едрени фени.

Но он не у Чекана! Зеф испытывает величайшее облегчение, сообразив это. Чекан держал его в своём подземном гараже, гостевые спальни его персоной не марал, а тут – фу ты, ну ты, ковры, занавески, телик на полстены! Наверняка это Март, скотина, пыль в глаза пускает, на него как раз похоже.

Морщась, Зеф трогает пальцем свежий синяк на правом предплечье, куда впилось жало осы – игла шприца. Ну, если Март с ним так, то добром он нипочём не дастся. Пусть хоть убивает.

Он отходит от окна и снова присаживается на край постели, потому что ноги у него ватные и дрожат. Вовремя присаживается – дверной замок зловеще щёлкает, и сердце у Зефа подскакивает, катится куда-то в пятки.

В дверях, как он и ожидал, стоит не Чекан – Март. Но расслабляться не время – возможно, у Марта нет такой богатой фантазии, как у Чекана, но ломать Зефа под себя он всё равно будет. Не для того же привёз сюда, чтобы в шахматы с ним поиграть.

– Привет, Зефирка. То есть Фирсов Александр Андреевич, – весело говорит Март, внимательно рассматривая своего пленника. На губах – лёгкая улыбка, рожа такая беззаботная, будто он и вправду Зефа просто в гости пригласил, а не заслал своих уродов ловить его, подкарауливать на улице, запихивать в тачку, ширнув какой-то дрянью!

Зеф гневно сопит, снова машинально трогая синяк на руке. Молчит, зырит из-под спутанных прядей волос, упавших на лоб. Шнурок бы, патлы подвязать.

Или повеситься.

Нихера, не дождутся, гады!

– Чего молчишь? – всё так же непринуждённо осведомляется Март, не сводя с него прищуренных ярко-синих глаз. Рослый, крепкий, широкоплечий. Такие перцы всегда Зефу нравились. Сейчас он его ненавидит, каждую чёрточку в нём. – Ты же птица-говорун, отличаешься умом и сообразительностью, – он снова беспечно смеётся, глядя в злые глаза Зефа. – Обиделся, что я тебя умыкнул, как джигит – невесту? Ну извини, брат. А как тебя ещё было поймать, если ты, чуть что, на нас ментов напускаешь?

Он разводит руками почти виновато. Сука.

– Отпус-сти! – шипит Зеф. Если бы взглядом можно было реально жечь, Март бы уже тлел и дымился. – Всё равно нихера не добьёшься.

– Да ну? – Март ёрнически поднимает брови, подходя на пару шагов. – Ты же спал с Чеканом. А я лучше него, согласись.

– Малыш, я же лучше, лучше собаки, – зло передразнивает его Зеф и трясёт гудящей головой, в которой каждое движение отзывается болью.

Нет, на сопротивление у него сейчас не хватит сил. Мышцы – кисель, мозги – в кашу. Просить, умолять? Ещё чего! Вся его гордость встаёт на дыбы при этой мысли.

– Ничем ты не лучше, такое же вонючее дерьмо, – тяжело бросает он, сглотнув горький комок в горле. Он ведь и вправду думал, наивный придурок, что этот Март лучше гадюки Чекана.

Зеф даже почти запал на него, такого вот – на его тёплый голос, синие ясные глаза, открытую улыбку.

Сейчас эта беспечная улыбка махом слетает с лица Марта.

– Что он с тобой делал? Чекан? – отрывисто спрашивает он, и у Зефа сбивается дыхание, но он презрительно кривится, стиснув зубы.

– Спроси его.

Он не может, не хочет про это вспоминать!

– Чекан сказал – ты ему его бабло толком не отработал, – подумав, сообщает Март, шагнув ещё ближе, и Зеф собирает всё самообладание, чтобы не дрогнуть, не отпрянуть, не отползти прочь по роскошному траходрому, на котором сидит.

– Это да, я не работал, меня работали, – пренебрежительно щерится он. Больше ему ничего не остаётся.

– В смысле? – Март сосредоточенно сдвигает брови. – Он же тебе заплатил.

«Я отдам! Отдам! Не трогай меня, я отдам!»

Зеф непроизвольно прикладывает ладонь к губам. Всё уже зажило. Рот ему порвали, когда взнуздывали, будто норовистую лошадь.

– Сам спроси у Чекана, – повторяет он бесцветным голосом. Не хватает ещё только расписывать тут всё это дерьмо, жалость вымогать.

В конце концов, лихорадочно и безнадёжно думает Зеф, этот Март тут один, а не с парой подручных, как Чекан. И он, в отличие от вампиряки Чекана, выглядит нормальным. Просто трахнет, и всё. Если секс с Чеканом можно назвать сексом, то это было почти три месяца назад. А этот Март вполне себе симпотный. Стоит уступить ему. Перетерпеть. Может быть, даже словить кайф.

Но Зефа тошнит при одной мысли об этом. Он больше не хочет терпеть! Разве он не человек, почему с ним нельзя по-человечески?!

– Отпусти, а? – тоскливо шепчет он, поджимая коленки к груди и обхватывая их руками. – Заебали вы меня.

Март останавливается прямо над ним – большой, сильный. Может скрутить полудохлого Зефа одной левой.

– Я заебал? Я ещё и не начинал, – легко усмехается он. – Хочешь, чтобы за тобой поухаживали, а, Зефирка? Поуговаривали? Чтобы всё было красиво, как в кино? Ну так я и цветочков принесу, и свечи зажгу, если тебе так приспичило.

– В жопе у себя зажги, – осипшим от ненависти голосом рекомендует Зеф. Плевать ему, что за такие слова можно и по морде огрести. И Март вправду шлёпает его ладонью по губам, даже без замаха, будто избалованного спиногрыза, капризничающего в супермаркете. Не больно, но унизительно.

– Ты помни, с кем базаришь, – спокойно говорит он.

«Воспитывать тебя ещё и воспитывать, сучонок», – эхом отзывается в ушах у Зефа холодный голос Чекана, и он опять безнадёжно скалится, словно загнанная в угол крыса.

Он такой и есть – крысёныш в углу клетки. Вуглускр, но это его ебут все, кому не лень. Сам нарвался крысёныш, вот в чём дело.

Дверь снова распахивается, и Зеф едва не подскакивает. В глазах у него темнеет от ужаса. Но это не подручные Марта, это женщина. Высокая, полная, лет пятидесяти на вид, круглолицая, в кружевной белоснежной наколке и таком же фартуке. Она толкает перед собой сервировочный столик, на котором расставлены тарелки, кастрюльки, ваза с фруктами, запотевший графин с каким-то светлым соком и пузатая чёрная бутылка «Бейлиса».

– Добрый вечер, – напевно здоровается она, глядя на Зефа удивлённо и растерянно, и тут он срывается с места. Если она ему не поможет, то не поможет никто.

– Послушайте, – задыхаясь и глотая слова, торопливо выпаливает он, – послушайте, меня похитили и насильно тут держат, пожалуйста, спасите меня, позвоните в милицию или в парикмахерскую «Светоч», я там работаю, вам там скажут, что я не шлюха, не вор! Пожалуйста! Он меня изнасилует, ваш хозяин!

Женщина отшатывается, в смятении прижав к губам узкую ладонь и смотрит на Марта округлившимися глазами.

– У парня просто богатая фантазия, – доверительно, с успокаивающей улыбкой объясняет ей Март. – Больная фантазия, я бы сказал. И ему нравится разыгрывать спектакли на пустом месте. Спасибо, Наталья Михайловна, вы больше сегодня не понадобитесь, можете ехать домой.

– Д-до свидания, Марат Львович, – едва слышно прощается женщина, испуганно пятясь к дверям.

– Позвоните и вам всё расскажут! «Светоч», есть в справочнике! – отчаянно кричит Зеф ей вслед и прикусывает губу, с вызовом уставившись на Марта в ожидании новой затрещины. Но тот, как ни странно, его не бьёт.

Март. Марат Львович. Значит, такая странная кликуха у него от имени.

– Да ты спятил, – раздражённо и устало бросает он. – Наталья Михайловна пять лет у меня работает, чего ради ей тебя слушать? Не валяй дурака, добром прошу. Чего ты хочешь? Ну давай я тебе скутер куплю. В Турцию съездим или на Кипр.

– На скутере? – не выдержав, ехидно осведомляется Зеф, и Март сперва удивлённо замолкает, а потом вдруг прыскает со смеху.

– Клёвый ты всё-таки пацан, – сквозь смех одобрительно заявляет он. – Нам вместе весело будет. Нескучно. Ну же, Зефирка, давай поладим по-хорошему. По-человечески.

Он наклоняется, запускает пальцы в разлохмаченные волосы Зефа и притягивает его к себе. Синие глаза – близко-близко, с морщинками в уголках, смеющиеся, хмельные, властные. И губы властные и тёплые, они требовательно накрывают возмущённо округлившийся Зефиркин рот, но не терзают, а ласкают. По-настоящему, горячо, почти нежно.

Глаза у Зефа сами закрываются. Так давно никто его не целовал… но неожиданная мысль смывает предательски накатившую истому, будто ведром ледяной воды: всё равно Март считает его шлюхой! Считает, что его можно купить!

Изловчившись, Зеф впивается зубами в его нижнюю губу, и тот с ругательством отшатывается.

– Зараза кусачая, – тяжело дыша, говорит он: с обидой, словно мальчишка, которому не дали доиграть в футбол, и вытирая рот тыльной стороной ладони. На ней остаётся ржавая полоска. – Какого тебе рожна надо? Цену себе набиваешь?

Зеф вновь отчаянно скалится. Он тоже прерывисто дышит, чувствуя на губах солёное – вкус крови Марта. Глаза щиплет от подступивших слёз. Март не понимает, ни хера не понимает и не поймёт, как любой другой из этих крутых уёбков. Они все одинаковые – понимают только силу. Либо бабки, и больше ничего. И Март ничем не лучше остальных.

А он-то надеялся! Дурак несчастный.

– Короче, – не терпящим возражений тоном произносит Март, – у меня дела, некогда мне тут тебя уговаривать, как девочку-целочку. Вернусь через пару часов. А ты чтоб пожрал, помылся, разделся, улёгся и смирно ждал меня, как невеста в первую брачную ночь. Без выебонов. Понял?

– Чего-чего?! – шипит Зеф, прожигая его ненавидящим взглядом, и выбрасывает вперёд средний палец. – Дожидайся!

– Вот именно, дожидайся, – с лёгкой усмешкой подтверждает Март поворачивается и уходит. Дверь за ним захлопывается, щёлкает замок, и Зеф со всей дури впечатывает в эту дверь злосчастную телегу со жрачкой.

Сок из графина выплёскивается, еда сыплется с задребезжавших, зазвеневших посудин, и Зеф ждёт, что Март сейчас вернётся на этот грохот. Но тот не возвращается, видимо, и без того догадавшись, что к чему, и решив не связываться со взбесившимся сосунком, всё равно придёт через пару часов, как пообещал.