Текст книги "Зефирка (СИ)"

Автор книги: sillvercat

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== Зефирка ==========

Часть 1. СТОП, МОИ САНИ!

«Я иду и пою обо всём хорошем

И улыбку свою я дарю прохожим,

Если в сердце чужом не найду ответа,

Неприятность эту мы переживём!

Между прочим, это мы переживём!»

(Песня кота Леопольда из мультфильма «Лето кота Леопольда»)

Сентябрь. Andante Con dolore

Белобрысый пацан в алой ветровке сидел на скамейке перед занюханным окраинным ДК «Алмаз» и как ни в чём не бывало красил глаза, сосредоточенно высунув кончик языка. Трофим сам так делал в детстве, когда рисовал.

Хренасе, борзота какая.

Трофим покосился на Жеку, будто ища подтверждения тому, что борзое безобразие ему просто мерещится. Но в Жекином взгляде он прочёл такое же охуение.

Светлые волосы пацана разметались по плечам, но тот вовсе не строил из себя девку, а был именно пацаном, длинноногим, как щенок дога, тощим, мелким, в дырявых джинсах и замызганных кроссах, только патлатым и с накрашенными глазами. Яркими безо всякой подводки. Живыми и весёлыми.

Вроде не отморожен на голову, так какого же хера?!

– Хочешь, чтобы тебя тут уебали? – свирепым полушёпотом осведомился Трофим, танком надвигаясь на этого придурка. – Или выебали?

У него не было привычки заменять кокетливыми эвфемизмами простые и понятные русские слова.

– Я вообще-то петь сюда пришёл, чуваки, – после паузы кротко сообщил пацан, деловито заталкивая тушь, подводку и зеркальце в карман ветровки. Он даже не отпрянул, хотя глыбой нависший над скамейкой Трофим весил наверняка вдвое больше него, оброс бородищей и в своей чёрной косухе смотрелся героем передачи «Криминальная Россия». – Типа на кастинг записался.

Аляповатая афиша на тумбе за его спиной возвещала: «Новая «Фабрика»! Не упусти свой шанс!». Такие афиши украшали весь этот окраинный московский микрорайон. По мнению Трофима, это был типичный лохотрон: какой нормальный продюсер будет организовывать кастинг в подобной дыре? Разве что с понятной целью развести лохов, желающих зазвездиться, на нехилое бабло в виде вступительных взносов.

В этом районе жили Трофимовы бабка с дедом, у которых он и Жека кантовались вот уже пару дней после приезда из Питера.

– Это Москва, поцыки, – наставительно изрёк белобрысый раздолбай, расплываясь в искренней и беспечной улыбке, словно они были его лучшими друзьями. – Столица нашей Родины, город возможностей. Хочешь, чтобы тебя заметили, не стесняйся выделиться. Стоп, олени, стоп, собаки, стоп, мои сани, итс май лайф!

– Интеллектом надо выделяться, – мрачно процедил Трофим. – Дурак ты деревенский, нешуганый.

– В своей деревне он как раз и шугался, – предположение Жеки было более резонным. – А тут решил, что ему всё можно. Приехал Москву покорять.

– Я из Костромы, – безмятежно уточнил раздолбай, тряхнув своей гривой. – И покорю, вот увидите! Но попозже. Я не нагулялся пока.

Улыбка у него была невинной, как у младенца.

– Его просто никогда не пиздили, покорителя грёбаного. Даже странно, какой везучий, – констатировал Трофим, поворачиваясь к Жеке.

– Придётся помочь, – ухмылка Жеки тоже была адски простодушной.

– Упс, – выдохнул пацан, растерянно поднимаясь со скамьи. – В каком смысле помочь, братаны?

Трофим не знал, что за нравы царят в этой Костроме, если прикативший оттуда голубой щенок с накрашенными зенками называет такого, как он, братаном. Возможно, стоило сгонять в сей дивный город братской любви на экскурсию.

– В прямом смысле, – невозмутимо отозвался он, подталкивая щенка ко входу в ДК, возле которого уже клубилась толпа. – Топай, проводим до места. Звезда, блин!

Но «звезда-блин» ею и оказалась.

Пацан вылетел на сцену, предварительно пошептавшись со звукарём, и расплылся в лихой лыбе, расставив длинные ноги и подбрасывая в руке микрофон. А потом под минусовку выдал прогремевшую «Белль» из «Нотр Дам де Пари». На французском! На все три голоса! За Квазимодо, за Клода-как-его-там и за Феба.

– J’ai posé mes yeux sous sa robe de gitane

A quoi me sert encore de prier Notre Dame

Quel est celui qui lui jettera la première pierre

Celui-là ne mérite pas d’être sur Terre

Ô Lucifer!

Oh! laisse-moi rien qu’une fois

Glisser mes doigts dans les cheveux d’Esmeralda

Esmeralda…

У Трофима просто спина ознобом взялась. Он в очередной раз переглянулся с Жекой, на чьём лице тоже расцвела изумлённая и восторженная улыбка.

Диапазон у «звезды-блин» был офигенный.

Зал свистел и топал, требуя, чтобы пацан пел ещё, а тот сиял вовсю, ошалело бормоча в микрофон: «Спасибо, спасибо». Но над крышей ДК уже сгущались тучи: здесь собралось слишком много патлатых помимо пацана, а где нефоры – там всегда гопота, к гадалке не ходи.

Назревал махач. Махаться Трофим умел, но не любил. Пора было рвать когти.

Недолго думая, он стащил пацана со сцены, и как раз вовремя: на задних рядах уже начиналась заварушка – туда озабоченно пробивался охранник. А у Трофима в руках был костромской голубой щенок, мать его, и Жека.

Кое-как они протолкались к боковому выходу, рядом с которым стояли их байки. Трофим пихнул пацана на сиденье позади Жеки и нахлобучил на его дурью башку шлем.

Но пел тот всё-таки здорово! Жаль, если аттракцион в ДК «Алмаз» действительно был всего лишь разводкой лохов.

Трофим с Жекой притормозили у гаражей за пару кварталов от ДК. Пацан соскочил с сиденья, стащил шлем, лыбясь на сей раз растерянно, и провозгласил, в упор уставившись на Жеку:

– Так ты девчонка!

– Лапал, что ли?! – зловеще прищурился Трофим, подавшись к нему, но пацан не отступил ни на шаг и только виновато заморгал длинными ресницами:

– Ну, лапал, но я ж не знал! Я думал, это парень!

– Логика – зашибись, – Жека звонко расхохоталась, почти польщённая. Её короткая стрижка, низкий голос и великоватая для неё кожанка часто вводили всех в заблуждение, а на байк-тусах среди незнакомых чуваков это бывало очень кстати.

Трофим тоже нехотя усмехнулся и негромко сказал, сумрачно глядя в серые весёлые глаза пацана:

– Ты вкури, дуролом, здесь не твоя Кострома-мон-амур, – он вдруг некстати вспомнил, как только что на сцене тот упоенно заливался по-французски, чисто и без запинки. – Твои «возможности» сраные тебе таким боком могут вылезти, что света белого не взвидишь, понял?

– Да брось! – сердито возразил тот, упрямо наклонив лохматую башку. – Ты говоришь, я нешуганый. А чего шугаться? Я людей чую и никогда не прокалываюсь. Вот вы же – помогли мне.

– Жопой чуешь? – вкрадчиво поинтересовался Трофим, и пацан наконец-то перестал лыбиться и вспыхнул, прикусив губу.

– Да я же… ничего плохого! – почти взмолился он, блеснув глазами в размазанной туши. – Чего ты заладил, как моя бабка! Све-ету белого не взвидишь, – передразнил он. – Я тут его только и увидел!

– Ты про клубняки гомосячные, что ли? – не удержавшись, презрительно скривился Трофим, и Жека дёрнула его за локоть.

К пацану он презрения не испытывал – только к той тусне, куда тот так рвался попасть. Москва – город возможностей, ну зашибись теперь!

– Ты поступил куда-то? – примирительно спросила Жека, вертя в руках шлем.

– Ну да, – немедленно оживился поникший было пацан. – В колледж на парикмахера, там и общагу дали, красота!

– Чего не в музыкальное? – продолжала допытываться Жека.

– Бабла много надо, – пожал плечами тот. – Ничего, начну отсюда, пробьюсь, если захочу.

– Лучше б в армию пошёл, – хмуро посоветовал Трофим.

– Ага, щас! – немедленно взвился парень. – В армию! Я только жить начал! И даже не натрахался толком!

Трофим закатил глаза, а Жека опять расхохоталась, прислонившись к своей «Сузе». Это был просто праздник какой-то!

– Вот на плацу и натрахался бы, – безжалостно сообщил Трофим. Сам он три года как вернулся из танковой части под Калининградом, а Жека терпеливо его ждала. – С совковой лопатой и на марш-бросках. А не на Плешке своей. Быстренько бы дурь из головы выветрилась.

– Ты не понимаешь, – торжественно заявил пацан, с сожалением глядя на Трофима, будто на какого-то несмышлёныша. – Это же моя суть. Сексуальная жизнь – основа человеческой личности. По Фрейду.

Трофим опять закатил глаза. Ну что тут скажешь?! Фрейдист, бля!

– И вообще я маленький, – злорадно закончил «фрейдист», немного подумав. – Мне повестку только весной принесут. Если найдут.

И снова заулыбался, сморщив нос. Ничто его не брало!

– Садись, – строго велела Жека, вручая ему шлем. – До общаги тебя подкинем. Только руки свои чтоб не тянул!

– Да ты первая девчонка, какую я вообще потрогал, и то нечаянно! – оскорблённо завопил пацан. – Я к нему могу сесть, – он указал острым подбородком на Трофима, и его нахальная лыба стала прямо-таки мечтательной.

– Нет уж! – отрезала Жека.

– Я не рискну, – степенно подтвердил Трофим и сам заржал, махнув рукой. Злиться на этого балбеса было просто невозможно.

– Спасибо, чуваки, выручили, – весело сказал балбес, спрыгивая с «Сузы» под окнами своей общаги, где уже горел свет – в конце сентября темнело рано.

– Рожу бы умыл чем-нибудь, – вздохнул Трофим, но пацан только беззаботно мотнул головой:

– Да ладно! Девки привычные, они меня сами красят. И причи разные вертят, – он небрежно взъерошил длинными пальцами свою гриву. – Петровна, вахтёрша, тоже привычная. А вы, поцыки, когда я стану звездой, на концерт приходите.

– Всенепременнейше, – ехидно отозвался Трофим. – А кого искать-то на концерте, ты, звездец?

Пацан фыркнул, сообразив, где прогнался, и солидно протянул Трофиму пятерню:

– Санёк. Фирсов. Зефирка.

Имечко подходило ему как влитое.

Трофим серьёзно пожал протянутую ладонь:

– Алексей Трофимов.

– Жека Трофимова, – усмехнулась Жека.

Они проводили глазами узкую спину Зефирки, исчезнувшую за облезлой дверью общаги, и вновь задумчиво переглянулись.

– Чёрт, если бы не в Крым ехать, присмотрели бы, – с сожалением сказал Трофим.

– Вернёмся – присмотрим, – рассудительно заметила Жека.

Но когда через полгода они прикатили из Крыма, Зефирки ни в общаге, ни в колледже уже не было.

Часть 2. ЧЕКАН

Март. Allegro Impetuoso

Многие люди до старости не знают о себе ничего или не желают знать. Как не понимают и того, что хотят от жизни.

Чекан знал всё о себе и своих желаниях. То, что у всякого человека есть своя цена, за которую его можно купить, он тоже знал. Он покупал людей достаточно часто, чтобы это понять.

Одну девчонку, например, тургеневскую барышню с заплесневелыми принципами, девственницу в двадцать пять, он уламывал довольно долго. До тех пор, пока её мать не угодила в больницу со сложной формой саркомы. Дальше всё было предельно просто: высокоморальная барышня тут же согласилась на всё, лишь бы её мать находилась в человеческих условиях и получала дорогостоящее лечение. Хотя та всё равно умерла. Что ж, Чекан не был Господом Богом, его деньги не решали, кому жить, а кому умереть. От девчонки он получил своё, та быстро ему наскучила, и он начал тратить деньги на другие прихоти.

Денег было достаточно, Чекан прочно держал свой сектор бизнеса, не привык отказывать себе ни в чём, как не привык, чтобы отказывали ему.

Он не считал себя одиноким, хотя у него не было семьи, детей и друзей. Зато всегда находились люди, которых можно было купить, чтобы играть ими от скуки. Сперва они появлялись часто, потом всё реже. За удовольствиями определённого сорта нужно было выезжать за бугор: куда-нибудь в Таиланд, но всё-таки своё, родное, было Чекану понятнее. И приятнее это родное ломать. Когда человек орёт: «Ой, мамочка!» по-русски, это всегда слаще, чем когда то же самое орут по-тайски.

Чекан не признавал философии Темы. И не находил удовольствия в том, чтобы удовлетворять того, кто ловит кайф от боли и страха. Извращение какое-то. Жертва должна, как в дикой природе, быть настоящей жертвой: убегать, сопротивляться, прятаться, испытывая непритворный, нешуточный ужас и панику. И ненависть. Только это теперь могло возбудить Чекана. Страх в широко открытых глазах, испарина на коже, похожая на предсмертную. Вот что было действительно прекрасным. Ругательства, слёзы, вопли, мольбы, стремление любой ценой разорвать путы и убежать. Всё совершенно искреннее. Это, по крайней мере, было честно, честнее, чем то унылое псевдодоверие, псевдосмирение, какое пропагандировали любители Темы.

Но самым острым удовольствием для Чекана было именно ломать – чужую гордость, волю, чужую личность. Не по правилам любителей Темы с их бархатными наручниками, а по-настоящему. Заставить не мазохиста, упивающегося процессом, а какого-нибудь самолюбивого стервеца или гордячку признать его, Чекана, превосходство, право быть хозяином и господином.

Однако в ходе игры Чекан никогда не заигрывался. Он всегда знал меру, был очень, очень осторожен. И платил щедро, не жалея откупных после того, как игра заканчивалась. Те, на кого падал его выбор, всегда молчали – из-за щедрой компенсации или из страха – все знали, что Чекан может с лёгкостью достать любого, а менты – те вообще состоят у него на посылках, как Золотая рыбка в сказке Пушкина.

Всё, что оставалось жертвам – ненавидеть, но такая ненависть, выражаясь хорошим старинным языком, а не новоязом, Чекана возжигала. Он довольно посмеивался, понимая, что жертвы видят в нём некоего Демона Зла, некроманта и прочую нечисть. Эти представления попали в их маленькие мозги прямиком из расплодившихся хоррор-сериалов. Да и на здоровье, чем бы недоумки ни тешились.

Чекан был бы практически счастлив, если бы не одно досадное обстоятельство – возбуждаться физически ему становилось всё тяжелее. Возможно, стоило бы не обращать на такой пустяк внимания, – Демоны, в конце концов, бесполы, – но он не любил чувствовать себя в чём-то ущербным по сравнению с большинством людей.

Людишек.

Даже его похожие на големов подручные, поставлявшие ему материал и помогавшие заметать следы, по части либидо функционировали исправно, а он, их хозяин – нет. Это было обидно, но поправимо. Просто Чекану банально требовалась свежая кровь, а не истаскавшиеся шлюхи обоих полов, от которых его воротило.

А купить и сделать блядью можно было кого угодно.

Этого парня в клубе он заметил сразу. Хорошенькая живая мордашка, хоть и раскрашенная, но не потасканная, не циничная, яркие глаза, полные искреннего веселья безо всяких транквилизаторов – Чекан давно не встречал ничего подобного. Он прошёл через зал в свой, давно отведённый только для него, кабинет, кивком подозвал обслугу:

– Откуда взялось вон то чудо у колонны?

Халдей – Чекан любил такие старые слова – враз понял, о ком речь:

– Второй раз тут. Позвать?

Чекан молча кивнул.

При близком рассмотрении парень оказался ещё интереснее, чем на полном дыма танцполе. Он безо всякой боязни озирался по сторонам, серые глаза светились любопытством, светлые, явно некрашеные волосы были небрежно стянуты в узел на затылке и грозили вот-вот рассыпаться. Было в нём что-то неуловимо андрогинное, неуловимо нежное. Эльфийское, подумал Чекан с усмешкой, внезапно ощутив прилив крови к паху. Давно с ним такого не бывало. Запустить бы пальцы в эту льняную гриву, поставить эльфёнка на колени, пригнув к самому полу…

– Присаживайся, – равнодушно бросил он, указав парнишке на мягкое кожаное кресло рядом с собой. – Приезжий?

Тот утвердительно кивнул, опустив густые ресницы:

– Уже москвич, – улыбнулся он весело. – Поступил, – и спохватился: – Спасибо.

«Какой воспитанный молодой человек», – развеселившись, подумал Чекан и продолжал всё тем же бесстрастным тоном:

– Москва – город дорогой. Справляешься?

Подскочивший халдей разлил по бокалам вино, но парень к своему даже не прикоснулся.

– Справляюсь, – он безмятежно повёл плечом. – Я неприхотливый.

Взгляд его стал острым, несмотря на беспечную улыбку. Не дурак, понимает, к чему был вопрос, отметил Чекан с удовольствием и нахлынувшим охотничьим азартом.

Когда парень ему отказал – простым и даже забавным в такой ситуации: «Нет, спасибо», выметнувшись из кресла и повернувшись к выходу, Чекан испытал не гнев, не досаду, а прямо-таки ликование. Он любил, когда охота была настоящей. И знал, что этого ангелочка, этого чертёнка он дожмёт и заполучит так или иначе.

– Имя хоть скажи, – попросил он с улыбкой, и парень, чуть помедлив, назвался:

– Зефирка.

На другой день Чекан знал о Зефирке, Фирсове Александре Андреевиче, всё. Всю его нехитрую подноготную. Сирота из Костромы, жил с бабкой, которая в прошлом году умерла, завещав ему халупу на окраине. Но в родном городе парень не остался, что неудивительно, приехал в Москву. Учится на парикмахера, по-новомодному – на визажиста, в каком-то паршивом ПТУ, живёт в общаге, где девки в нём души не чают, гуляет то с одним, то с другим, но ни с кем серьёзно. Поёт, играет на скрипке, хочет пробиться на телешоу. Но не заморачивается этим до такой степени, чтобы сделать целью жизни. А жаль, на такой крючок его легко можно было бы поймать, меланхолично подумал Чекан. Было похоже, что главное для парня сейчас – вдоволь нагуляться, вырвавшись из своего захолустья, где его, кстати, голубым не считали, просто хиппарём, нефором, по-нынешнему.

«Что ж, я тебя выгуляю, сокровище», – мысленно пообещал ему Чекан. Но, прежде чем пускать в ход спецсредства, следовало ещё раз прощупать этого щенка, которого он захотел сделать своей сучкой.

– Вы мне не нравитесь, – спокойно, без обиняков, сообщил щенок, сидя напротив Чекана за столом в дорогой сушильне и не притрагиваясь ко всему ассортименту еды, выставленной перед ними на деревянной столешнице.

– Почему? – забавляясь, Чекан склонил голову к плечу.

Он знал, что красив, и деньги его были тут ни при чём. Кровь, порода. Дворянская родословная, составлением которой прилежно занимался нанятый им архивариус. Чекан скрупулёзно культивировал для себя особый образ: то ли офицера Белой гвардии, то ли рандомного аристократа с тёмным прошлым: сила, изысканность, надменность. Его боялись и хотели.

А этот подзаборник: «Не нравитесь», ну надо же.

– Вы злой, – исчерпывающе объяснил Зефирка на детсадовском лексиконе и легко поднялся из-за стола. – Вы меня не ищите больше, нет же смысла.

Но он ошибался, смысл был.

Чекан ждал. Платил людям, следившим за норовистым щенком, и ждал. Случай должен был представиться, и он представился – щенку срочно понадобилось бабло.

Москва – город дорогой, как говорил ему Чекан, соблазнов много, а курьерской доставкой бумажек и пением в кабаках, чем занимался Зефирка, много не заработаешь. Кроме того, дурачок щедро одалживал деньги своим подружкам, таким же нищим, как он. И наконец сам залез в долги к серьёзным людям, которые, по правде говоря, вышли на дурачка по непосредственной наводке Чекана.

Чекану оставалось только не спеша пройти вдоль паутины к застрявшему в ней легкомысленному мотыльку, с которым встретился всё в том же клубе.

Из снисходительности он не стал напоминать косившемуся на него исподлобья Зефирке про «не ищите меня больше, нету смысла».

– Я тебе одолжу тысячу баксов. Ты отдашь эти деньги кому надо, – бесстрастно сообщил он, прищурившись. – А я забуду про этот долг при одном условии… – он сделал многозначительную паузу. – Придёшь ко мне вечером, уйдёшь утром. Сущие пустяки. Ты же не целка.

Уши у парня так и загорелись, он беспомощно сжал кулаки и прикусил губу, но деваться ему было некуда.

Чекан ждал, внимательно его рассматривая. Красивый, зараза.

Наконец Зефирка едва заметно кивнул, и Чекан удовлетворённо улыбнулся.

У каждого была своя цена. У этого сопляка – практически мизерная, хотя по рыночным расценкам вполне справедливая.

Чекан хозяйским жестом потрепал его по низко опущенной светловолосой голове, и тот, отшатнувшись, сверкнул глазами сквозь растрёпанные пряди волос.

Рапунцель, да и только. Но не было принца, чтобы его спасти.

Чекан небрежно положил на стол сложенные пополам зелёные купюры с портретом Франклина:

– Решай свои проблемы.

Давно он не испытывал такого нетерпения, такой жажды.

– Ночь с вами в постели, и всё? – осипшим голосом уточнил Зефирка, нерешительно протягивая руку к банкнотам.

Ишь, какое определение подыскал, «ночь в постели», почти пушкинское! Чекан не выдержал и коротко рассмеялся. Но кивнул.

Щенок не знал, что его ждала отнюдь не постель – на первый раз.

– А справку мне предоставите? – не унимался тот, и его дрогнувшие губы растянулись в подобии прежней бесшабашной ухмылки. – Что вы без зэ-пэ-пэ и ВИЧ? Я-то чистый.

Вот же сучонок! Подобной наглости с Чеканом никто никогда себе не позволял.

Предстояло как следует наказать щенка за дерзость и взбрыки. А потом, возможно, приблизить и до постели.

Чекан ещё раз задумчиво оглядел Зефирку: копна густых волос, тонкий профиль, изящные руки… В щенке явно чувствовалась порода. Стоило бы досконально выяснить его родословную. Но это потом.

– За тобой заедут завтра вечером, – хладнокровно распорядился Чекан.

Часть 3. ПАРИКМАХЕР

«Я, как айсберг в океане,

Все плывёт в сплошном тумане,

Ничего вокруг не видно,

Белый свет, как белый снег.

Ну а кто-то бродит рядом,

Смотрит в спину жадным взглядом,

Кто же он на самом деле —

Хищник или человек?

Но я не унываю, я сам себя спасаю,

Ничто на белом свете не сбудется само.

– А я такой голодный, как айсберг в океане,

А ты такой прекрасный, как летом эскимо».

(Песня Зайца и Волка из мультфильма «Ну, погоди!»)

Май. Allegro Burlesco

Возле парикмахерского салона «Светоч» с разгону тормозит тачка. Навороченный чёрный «бумер», как в песне поётся. Хлопают дверцы. Через стекло витрины хорошо видно, как из «бумера» вываливаются трое амбалов в чёрных кожаных куртках нараспашку, с бритыми затылками, и направляются к крыльцу парикмахерской. Так резво, будто всю жизнь мечтали подстричься в «Светоче». Хотя стричь им нечего, разве что отполировать, и вообще – Ксюша, мужской мастер, отпросилась после обеда к гинекологу.

Зефирка с радостью очутился бы сейчас на её месте. Да где угодно, только бы не тут. Но увы!

– Понеслась пехота по оврагам, – с тоской бормочет он себе под нос, сжимая кулаки. Сердце у него болезненно ёкает от страха, но знакомый отчаянный кураж, десятикратно помноженный на ярость, мгновенно вскипает в крови, вытесняя страх.

Только на кураже он и держался всё это время.

Отыскал его всё-таки Чекан, гадина. Двух месяцев не прошло. Хоть и на самой окраине нерезиновой, почти что в ближнем Подмосковье, но отыскал. А ведь Зеф вообще ни разу нигде не светился, затаился, ветошью прикидывался. После работы – никакой левой тусни, сразу домой, в съёмную хату, куда его подвозила Лёка, хозяйка «Светоча», или администраторша Розочка. Так нет же, не помогло, нашёл его Чекан, вампирюга хренов, всё-таки нашёл… но пусть попробует взять!

Зеф невольно стискивает зубы.

– Что там происходит, Зефирка? – жеманно поднимает почти невидимые «джокондовские» брови клиентка, восседающая в вип-кресле, похожем на кресло пилотируемого «шаттла». Варвара Алексеевна – супруга владельца сети окрестных бань и саун по фамилии Майборода. Она сидит, как инопланетянка, с блестящими «антеннами» на голове и терпеливо ждёт, когда же закончится мелирование её волос.

– Да ничего особенного, – откликается Зеф, беспечно ухмыляясь, хотя ухмыляться-то совершенно нечему. Ну а что, плакать, что ли? Не дождётся Чекан, подлюга, и никто не дождётся. Недаром когда-то бабушка, охаживая Зефирку кухонным полотенцем по тощему хребту, приговаривала: «Тебе хоть нассы в глаза, всё божья роса».

Да вправду, ничем особенным подъехавшие уроды Чекана, как и сам Чекан, удивить его уже не могут.

Жопу ему на британский флаг рвали? Рвали.

Халупу, доставшуюся ему от бабушки, спалили? Спалили. Не поленились для этого даже в Кострому сгонять, твари.

Превратили его половую жизнь в сплошную суходрочку в Интернете? Превратили.

Загнали в мышиную нору, вынудив бросить парикмахерский колледж и всех друзей? Загнали. Зефирка даже мобилу выкинул, чтобы людей, которые о нём беспокоились, не подставлять – лёг на дно, исчез с концами.

Ну и что? Ну и всё. Нам нечего терять, нам доступно вероломство. Бегать от Чекана Зеф больше не собирался. Понаехавших к «Светочу» чекановских гоблинов ждал сюрприз.

Он сжимает в кармане «тревожную кнопку», будто гранату с выдернутой чекой, всё так же безмятежно улыбаясь мадам Майбороде. Оба они с живейшим интересом прислушиваются к диалогу у стойки администраторши Розочки. Дверь в дамский зал чуть приоткрыта, и слышимость что надо.

– Девушка, а девушка, – доносится оттуда весёлый бархатный баритон, – у вас парикмахером работает такой… мальчик-блондинчик? Глаза голубые, хаер до жопы… кхм, извините, длинный, рот до ушей, ноги от ушей?

Мадам Майборода смотрит на Зефа с легкой улыбкой, а тот тихо фыркает, не в силах удержаться. На кой хрен такое подробное описалово, хватило бы просто мальчика: не в каждой парикмахерской работают пацаны. Но он почти польщён: прямо анкета для сайта знакомств! Надо запомнить, только не перепутать бы, что от ушей, а что до жопы.

На самом-то деле глаза у него не голубые, а серые, и волосы – всего лишь до середины лопаток, светлые и густые безо всяких профессиональных ухищрений, не хуже даже, чем у Леголаса из только что вышедшего нашумевшего блокбастера по «Властелину колец». Зеф своим хаером всегда козырял, плевать ему было, что в школе классручка ругалась и «на районе» гопота докапывалась. Зеф от кого угодно мог отбрехаться с безмятежной лыбой. Но вот уже чёртову прорву времени он вынужден безжалостно закручивать свою гриву в пучок и прятать под бейсболку, выходя на улицу.

Зря старался. Всё равно Чекан его разыскал.

В животе у Зефа всё скручивается в колючий мерзкий узел, и он машинально вытирает влажные ладони о ткань своего сиреневого парикмахерского халатика, выпустив «тревожную кнопку» из рук. Халатик стрёмный, но Лёка, Ольга Николаевна, хозяйка «Светоча», требует, чтобы все её работники в течение дня этих тряпок не снимали.

Зато «тревожная кнопка» преотлично помещается в кармане.

– Пидор, короче, – веско уточняет в холле другой голос, хрипловатый, будто простуженный, бас.

«А ты быдлан», – устало думает Зеф.

У себя в Костроме он слыл просто безбашенным прихиппованным нефором. Местная гопота даже зазывала его в дворовые беседки, чтобы он там поорал под гитару Цоя или «Несчастный случай». Только после бабушкиной смерти, окончив школу и приехав в нерезиновую, он решил больше не скрывать, кто он есть. С вечера глазюки намазюкает – и вперёд, по клубам выёживаться, хаером трясти. Звезда же, красава! Вот и довыёживался.

Он судорожно и неслышно вздыхает.

– Заткнись, Бухара, – раздражённо распоряжается баритон. Дельно распоряжается, машинально думает Зеф, и тембр красивый, глубокий такой. Пожалуй, Зеф не отказался бы и на рожу его повнимательнее посмотреть, а то ведь он высаживающихся из «бумера» братков толком не разглядывал. Нахрена?

– Нет, такой у нас не работает, – без зазрения совести врёт Розочка. Хорошая девочка, надо будет ей розочек купить, когда закончится этот пиздец.

Если закончится.

– Ай-я-яй, а обманывать нехорошо, – игриво, безо всякой угрозы, укоряет баритон. – А если проверим?

Топот нескольких пар ножищ, дверь в дамский зал распахивается, и в неё бесцеремонно вваливаются трое фикусов из «бумера». Здоровенные, кабаняки! В зале сразу становится как-то тесновато. И стремновато.

У кого из них весёлый баритон, Зефу уже фиолетово.

– Да вот же он, сука! – радостно трубит обладатель хриплого баса, которому явно не мешало бы похудеть килограммов на двадцать. Невзирая на габариты, он резво устремляется к Зефу, будто спринтер к финишной ленточке. Не иначе как Чекан за поимку сбежавшей добычи обещал своим мордоворотам премию в размере оклада.

Но толстый бугаина тормозит на полпути к вип-креслу, за спинкой которого статуей застыл Зеф. Ибо в руках у восседающей в кресле инопланетянки, то есть мадам Майбороды, как по волшебству, возникает газовый баллончик размером с хороший огнетушитель.

– Стоять, бараны! – властно командует Варвара-свет-Алексеевна зычным голосом армейского старшины. Недаром по округе ходят слухи, что в саунах Майбороды всем, включая проституток, заправляет его супруга. – Иначе будете иметь бледный вид и холодные ноги. Что вам тут надо?

– Меня им надо, – ослепительно и нагло скалится Зеф, вылезая из-за кресла. – Чтобы в ковёр закатать и к хозяину доставить, как Людмилу к Черномору. Он меня так хочет, так хочет, что аж кушать не может. Заебал до гланд! – задохнувшись, он прикусывает нижнюю губу. – Извините, Варвара Алексеевна.

Бандюган, стоящий позади басовитого громилы, хмыкает как-то даже уважительно. У него синие смеющиеся глаза, что Зеф обнаруживает, встретившись с ним взглядом. И он вовсе не брит чуть ли не под лыску, как двое остальных: его русые волосы растрёпаны и даже, наверное, нуждаются в стрижке.

– Пустяки какие, – Варвара величественно прощает Зефу его обсценную лексику. – А ты его не хочешь, что ли, Зефирка? Этого… Черномора?

Зеф яростно мотает головой. Как бы он ни петросянил сейчас, между лопатками у него проступает испарина. Кнопка, зажатая в кулаке, кажется ледяной.

– Тогда вопрос закрыт, – безапелляционно констатирует его спасительница и снова поворачивается к бандюганам: – Вон!

Басовитый хмырь негодующе разевает пасть, но синеглазый наступает ему на ногу, и тот покорно затыкается, пятясь к выходу.

– Хорошо, сударыня, – самым что ни на есть светским тоном соглашается синеглазый и улыбается.

Тут Зеф наконец опознаёт в нём обладателя весёлого баритона. Симпотный, гад, и лыба у него такая… почти что обаятельная. Вот до чего Зеф докатился в своём целибате – на гопарей стал заглядываться!

Пока бандюганы уныло спускаются с крыльца и отваливают восвояси на своём «бумере», Зеф заканчивает мелировать и укладывать причу Варвары Алексеевны. Адреналин всё ещё не выветрился у него из крови, побуждая по ходу дела вдохновенно подпевать льющейся из радиоприёмника арии мистера Икса. Зеф недаром пять лет подряд солировал в хоре своей костромской музыкалки. А ещё на скрипке так наяривал, что хоть по телику выступай – как Ванесса Мэй с каким-нибудь «Капризом» Паганини.

Вообще-то, когда он в Москву ехал, то как раз собирался податься на «Фабрику звёзд» или в какой-нибудь другой телепроект, но расцветшая буйным цветом половая жизнь помешала, а потом появился гадюка Чекан. Какая уж тут «Фабрика»! Однако Зеф пользуется любой возможностью поорать вот так вот, всласть.

Варвара Алексеевна умилённо ему внимает, придирчиво разглядывая себя в зеркале, и неожиданно изрекает с виноватым вздохом:

– Я бы тебя к себе взяла, Зефирка, но у меня муж. Сам понимаешь.

Нет, Зеф не очень понимает, при чём тут Варварин муж. Она опасается, что Майборода её приревнует, что ли? Или сама боится приревновать? Но не уточнять же! Варвара, хоть и ненадолго, спасла его от Чекановой своры, пускай что хочет, то и думает.