Текст книги "Gimme More: Крис и Эва (СИ)"
Автор книги: Silin Ji
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
– Почему пыталась скрыть, что занимаешься танцами?
– Потому что давно бросила, – ответила я, отвернувшись в сторону, – а сейчас хожу для поддержания себя в форме. И ты, кстати, мог бы догадаться, что такое могло бы быть.
– И как? – спросил с лукавой улыбкой на губах. О да, Крис знал ответ и хотел, чтобы я это озвучила.
– Танцоры, – прошептала я тихо, прижавшись к его руке и наклонившись так, чтобы он слышал все мои слова, – отличные любовники.
– Блять, а я-то думаю, что ты такая ненасытная. – Усмехнулся он, быстро проведя губами по моей щеки и заметив мой растерянный взгляд, улыбнулся еще шире.
– Это плохо?
– Нет, – ответил он, задерживая на мне долгий взгляд, – мне нравится, что только я его утоляю.
– Не знай я тебя, пропищала бы что-то вроде: «Ой, как мило!» – За это я получила еще одну ухмылку и взгляд, в которых плясали чертята. Кажется, кто-то будет сегодня наказан вечером. А я что? А я только за! – Ты мне так и не объяснил, куда мы идем. Ты или слишком быстро говорил, или я тебя плохо слушала.
– Я торопился, – сказал он в свою защиту, протягивая мне черно-белый флаер. Я сначала было не поняла, к чему вообще эта бумажка, пока не увидела название концерта и его дату. Это то самое, где будет выступать Крис. – Так как это благотворительный концерт, туда нужны вечерние наряды, а театр был, скажем так, рад, что сын их старой и любимой работницы согласился сыграть, и поэтому добавили мне в бонус сертификат на аренду смокинга для себя и платья для тебя.
– Или просто они увидели, в чем ты ходишь, и испугались, что в таком виде ты припрешься на концерт и приведешь такую же с собой, что полностью испортит общий вид мероприятия. – Сказала я, бегая глазами по фамилии с именем, что была указана на одной из сторон листовок. «Кристофер Шистад». И от этого брала какая-то непонятная гордость за Криса, а также легкая грусть, ведь ему будет тяжело в тот день. – Что одно и тоже.
– Что на руку мне и тебе. Что ты так смотришь? У тебя есть вечернее платье? Вот! А у меня нет костюма. Плевать, какая причина, нам это все равно на руку. – Он замолчал на минуту, и его взгляд был сосредоточено-напряженным, заставляя залечь неглубокую морщинку у него на лбу, но она разровнялась так же быстро, как и появилась, а взгляд снова повеселел. – Я заеду за тобой в субботу в пять, так что будь, пожалуйста, к этому времени готова, ладно?
– Концерт же в воскресенье. – Я точно помнила, но для убеждения снова посмотрела на листовку в моей руке, и сомнения отпали. – Что в субботу? Генеральная репетиция?
– Ты умная, когда не тормозишь. И да, репетиция.
– Это страшнее, чем сам концерт?
– Ага, там будут сотрудники театра, у которых в воскресенье другой концерт, и они не смогут пойти.
– А твои родные будут в воскресенье? – до меня сейчас только дошло, что до этого я ни разу не задала ему этот вопрос. И, когда его губы растянулись в широкой улыбке, а во взгляде пробежали множество чертят гурьбой, у меня слегка похолодело внутри. – Конечно, будут, это же событие.
– Ум – это очень сексуально. А ты умная, и это заводит. – Крис остановился и, притянув меня к себе, прошептал эти слова на ухо, специально касаясь губами нежной кожи. В конце прикусив за мочку, он наклонился ко мне вплотную и оставил поцелуй на шее, за ушком, придерживая рукой за талию, когда почувствовал, как дрожь прошла по моему телу.
– Я… Мы… Родители… – пробормотала я, чувствуя, как во мне проснулось два противоречивых друг другу желания, когда его язык коснулся моей кожи. Первое – это поцеловать его, как обычно прижав к стене, наплевав на людей, которые ходят вокруг и кидают в нашу сторону колкие взгляды. Второе – это оттолкнуть его и быстро скрыться с глаз людей, которые смотрели на нас и думали «вы еще потрахайтесь здесь».
– Ты сейчас или думаешь, как я тебя представлю им, – проговорил он обычным голосом, будто не пытался только что возбудить меня на улице, идя дальше, не расцепляя наших рук. – Или ты вообще испугалась знакомства, якобы так мы не договаривались.
Вообще, меня волновали два этих вопроса, но первый, что озвучил Крис, пугал до дрожи в коленях, ведь что он им скажет?
Это Эва, мы с ней… она со мной… в общем, недоотношения у нас.
Так? Черт, я не должна об этом париться, и это не должно меня заботить, как и вопрос со знакомством с его семьей, что казалось не таким страшным и будоражащим.
Моя банда, когда шла на ужин, зная, что мама хочет с ними познакомиться, была даже рада, потому что они мои друзья. А Крис, наверное, тоже что-то типа друга с некоторыми привилегиями. Вот не завидую я Крису, вот совсем. Потому что по отношению к нему, два простых слова кажутся чем-то странным, неестественным, даже несбыточным – парень и друг, это же надо было таким уродиться, а?
– Ты здесь? – я вырвалась из пелены, что застилала мне сознание плотным туманом, когда его пальцы пробежались вверх по моей руке и снова вернулась к моей ладони.
– Уже да, – быстро отозвалась я, чувствуя прохладный угнетающий холодок, пробежавший по спине. – Это оно?
– Ага, – ответил Крис, когда мы подходили к магазину.
Когда мы вошли внутрь, Крис вытащил из внутреннего кармана белый конверт и протянул его девушке, что вышла нам навстречу и поинтересовалась, чем она может нам помочь. Быстро изучив внутренность конверта, она еще вежливее нам улыбнулась и провела в большой светлый зал, где вдоль стен стояли вешалки с одеждой в чехлах, где были манекены в причудливых позах, и большие зеркала занимали большую часть пустующих стен.
– С кого начнем? – спросила она, когда мы подошли к белому дивану, на который нам предложили сесть.
– С него.
– С нее.
Девушка рассмеялась, когда мы одновременно ответили, потом начали буравить друг друга взглядом с немым вопросом в глазах «Ты зачем это сделал?».
– С нее, – тверже произнес Крис, все так же не отрывая от меня взгляд. – Мне костюм выбрать проще, чем тебе платье, или я не прав?
– Да прав-прав, – пробурчала я, поворачиваясь к девушке, которая с наслаждением следила за нами, пряча игривую улыбку на губах за более официальной и вежливой.
– Хорошо, – ответила она, присев на стул напротив. – Какое платье Вы хотите…
– Эва, – быстро ответила, снова смиряя взглядом Криса, который изучающе разглядывал все вокруг.
– Эва, – повторила она и выжидательно продолжила смотреть на меня. – Фасон, цвет, стиль.
– Эм, – черт, Крис, – я не знаю, даже не думала над этим.
– Ты не знаешь, какое хочешь? – чуть раздражённо произнес Кристофер, упершись в меня взглядом. Почувствовав, как он пытается прожечь во мне дыру, я медленно обернулась и смерила его недовольным взглядом. – Вообще?
Да, Крис, вообще! Потому что я не знаю, что мне идет, что мне нравится, поэтому наряди меня в самое шикарное платье в этом магазине и ты не услышишь моих визгов восторга, как и не услышишь слова против, если на меня напялят самое уродливое!
– Да, Крис, вообще. – Ответила я, снова посмотрев на девушку, которая уже не наблюдала за нашими перепалками, а, сдвинув брови, пристально изучала меня, и, когда мы с ней взглядом встретились, мне показалось, будто она поняла то, что я не смогла озвучить вслух.
– А в каком наряде Вы хотели бы увидеть ее, Крис? – девушка быстро перевела взгляд на Криса, который продолжал взглядом бегать по манекенам.
Я сначала подумала, что зря она у него спросила, потому что он сейчас скажет «черное кружевное» и повернётся ко мне с пошло-нахальной улыбкой на губах, заставит меня краснеть перед девушкой, что хочет нам помочь. И я посмотрела на Криса, чтобы быть готовой дать отпор, но у меня отпало желание, когда я увидела, на какое платье он смотрит. Я удивилась еще больше, когда он резко от него отвернулся и указал на противоположное тому, другое платье.
– Наверное, что-то типа такого, – ответил он небрежно, смотря на платье, что указал сам. Черно-белое платье в пол, с глубоким вырезом на груди и с высоким вырезом на юбке, которое было выше моего колена. Но в его взгляде не было того, что мне удалось увидеть, когда Крис смотрел на другое.
– Примерим? – спросила девушка, критично окинув взглядом то платье. – Вы пока можете посмотреть костюмы в противоположной части зала, Вам поможет Гео. Гео!
– Да-да, – откуда-то вывалился этот Гео в потертых джинсах и светло-розовой рубашке, нервно поправляя очки на переносице. – Какое мероприятие?
– Удачи, – шепнул мне Крис, когда проходил мимо меня.
– Того же.
***
– Что думаете насчет этого? – спросила у Габриэлы, снова крутясь в платье пятнадцатом по счету или больше – я запуталась, если честно.
Она обернулась назад, бросая задумчивый взгляд на Криса, который снова стоял уставившись на другое, то платье. Но, когда его спрашивали, какое ему нравится, он называл какие угодно платья, только не то.
– Зеленый Вам к лицу, – ответила она, снова поворачиваясь ко мне. – Но молодой человек выбрал темно-синий смокинг, это будет…
– Угу, – насколько мне безразлично, но я тоже заметила, про что именно говорит девушка – мы будем вырви глаз на концерте. По отдельности мы смотримся хорошо, – Крис точно, а меня уверовала Габриэла, – но вместе мы не гармонируем, а должны, ведь мы спутники друга друга.
– Почему именно синий, Крис? – устало спросила я, оперевшись рукой о стенку рядом. У меня уже порядком устали ноги от неудобных туфель, что мне здесь дали для примерки.
– Потому что мне нравится! – огрызнулся он, бросив на меня раздраженный взгляд через зеркало. – Я не знаю, что ты так возишься!
– Потому что мы не гармонируем вместе! – в сотый раз повторяю я слова Габриэлы, говоря громче, чем обычно.
– Когда нас это останавливало? – изумился он, приподняв бровь. – Бери это, и пошли!
– Но оно тебе не нравится!
– Да какая разница, а?
Большая, Крис, большая, потому что это твой вечер. Я иду на это ради тебя, чтобы ты смог выступить и отдать дань уважения своей маме не только через любовь, что ты запер в своем сердце, – да-да, это я тоже заметила, – а музыкой, что крепко связала вас двоих, кроме связью мамы и сына, сделав вас лучшими друзьями.
Так что да, Крис, большая разница.
Я смерила его недовольным взглядом и, резко развернувшись на пятках, ушла в примерочную, захлопнув за собой дверь. Расстроенная, уселась на кожаное кресло в углу и уставилась в больше зеркало напротив меня, понимая, что всю уверенность как рукой сняло.
Я не знала, что делала.
К чему этот фарс? К чему все мои старания: немного отплатить ему за помощь, которую он оказал мне, и немного заглушить проснувшуюся совесть?
Есть ли смысл во всем этом?
Дверь скрипнула, и я подняла взгляд на вошедшую Габриэлу, которая с сожалением посмотрела на меня. Но она ничего не сказала, пока я не встала с кресла и не подошла к ней, снова смотря в зеркало, откуда на меня смотрела яркая незнакомка.
Когда чувствуешь, что твоя ситуация ухудшается, сделай одну вещь, Эва. Замри на секунду, закрой глаза и выйди на контакт с собой. Любым образом. Хоть представляй зеркало, в котором отражается твое нынешнее состояние. Замри и осознай, отчего оно ухудшается? И правда ли оно ухудшается или просто сказывается длинный день и усталость? На самом ли деле тебе так плохо, как ты думаешь. Замри и почувствуй.
Я подошла к зеркалу и, сложив руки на животе, неуверенно подняла взгляд выше, и встретилась со своими собственными зелено-серыми глазами, где была пелена тяжелой грусти, которая отбрасывала тень на всю меня, и отчего стали заметнее синяки от бессонницы под глазами, которые, как мне казалось, стали меньше.
Но ощущения, полученные часом раньше, все еще теплились в моей груди и будто подсвечивали изнутри, как солнечные лучи пробиваясь сквозь гремучие тучи в темный, мрачный день.
Я закрыла глаза и сразу увидела яркие солнечные лучи, которые играли на лице Криса, который улыбался. Я видела солнечных зайчиков на наших переплетенных пальцах вместе. Легкий ветер раздувал легкие и мягкие волосы Шистада, и мои руки тянутся к его голове, чтобы вернуть все как было, пока Крис смеясь наклонился ко мне, чтобы мне было удобнее. Как он наградил меня легким поцелуем в губы, когда я закончила. Он, приобняв меня за плечи, потерся носом о мой висок, и я смеясь провела рукой по его груди, и мы пошли дальше.
Вместе шли дальше.
– Можно мне, пожалуйста, то платье, – я знала, что она поймет, про какое платье я говорю, потому что девушка точно в силу профессии уже успела заметить, какое платье понравилось Крису.
Дверь захлопнулась, и я тяжко выдохнула, потянувшись руками к молнии на спине, чтобы избавиться от этого платья, которое делало меня яркой, но не настоящей. В нем я была наряженной куклой на вечер.
Скинув платье, я открыла глаза и отметила, что той печали нет, есть намеки на беззаботную улыбку, затаившуюся где-то в уголках моих пухлых губ.
– Это не ухудшение, – тихо сказала я, будто доносила до самой себя смысл, который и так был мне ясен, но оставалось лишь его озвучить, – это улучшения. Просто легкая обида за то, что он не видит. Тебе лучше, Эва, хватить прятаться в раковине. Пора открываться, Эва.
Пора, Эва, пора
Габриэла принесла платье и помогла мне в него облачиться. Я хотела было уже надевать черные неудобные туфли, что выделили для примерки, но она остановила меня, протягивая бежевые лодочки с ласковой улыбкой на губах.
– Теперь по-другому, – сказала она мягко, пока подвязывала мне атласной лентой волосы. – Все, теперь можно показываться. Вы выглядите просто чудесно!
Я вежливо улыбнулась и вышла из примерочной, и не спеша пошла к Крису, который стоял лицом к Гео, тот что-то поправлял на его пиджаке. Когда тот поднял взгляд, его губы растянулись в довольной улыбке, он похлопал Криса по плечу и кивком дал тому обернуться.
Когда он повернулся, его лицо стало непроницаемым, но его взгляд медленно скользил по мне, изучая, как мне показалось, каждую мелкую деталь, которую он только мог сейчас увидеть.
Могло показаться, что ему не нравится, но в его глазах я увидела удовлетворение и то восхищение, что заметила в первый раз, когда он показал на скучное черно-белое платье.
Пусть его восхищение было вызвано не мной, а платьем, но у меня все равно потеплело на душе от этой мысли.
– Почему ты сразу не сказал про это? – спросила я, когда подошла к нему достаточно близко, и теперь видела, как он был напряжен: он с силой сжал челюсти, отчего было видно, как дергается жвалка на его скуле. – Оно ведь тебе нравится, Крис.
– Я… – он открыл рот, чтобы продолжить, но, махнув головой, словно отмахиваясь от навязчивой мысли, Крис по-доброму улыбнулся и медленно провел пальцами по верхним юбкам, и из его груди вырвался смешок, больше похож на горестный, чем на веселый. Взяв меня под локоть, он провел меня к большому зеркалу и остановился, смотря на меня в отражении. Я дала себе волю рассмотреть это платье на себе, побоявшись сделать это в примерочной. Боялась, что оно не понравится мне? Возможно.
Нежно розовый оттенок, который сначала показался мне каким-то грязным, сейчас виделся мне невероятно нежным, он смог смягчить мои грубые черты. Бюст был усыпан мелкими светлыми цветочками на полупрозрачной телесной ткани, и россыпь становилась реже у талии и почти прекратилась ниже талии, рассыпаясь редкими бутонами, пока не прекратилась совсем. Ткань юбки нежного розового цвета тоже была полупрозрачной, но она была многослойной и драпированной и к низу просвечивались только лодыжки.
Я выглядела нежно и совсем невинно. Смотря на меня такую, и в голову не может прийти, что я могу жить по-другому, иначе чем в сказке, что вы уже придумали, пока смотрели на меня.
– Я… – снова сказал Крис и снова замолчал.
– Спасибо, – ответила я, посмотрев в глаза через зеркало, когда Шистад так и не смог и слова вымолвить, пока любовался моим видом в отражении. – У тебя очень милый платочек. Розовенький.
– Сходим куда-нибудь в четверг? – спросил он, прочистив горло. И спросил он так тихо и неуверенно, что я даже растерялась немного. Он был в смятении и смущении, и от этого я растерялась еще больше, ведь Крис не был таким на самом деле, как и я сейчас. Я не могла быть растерянной, а он не мог быть в смятении и смущении, но мы почему-то были!
– Сходим, – ответила я, положив свою ладонь поверх его, медленно поглаживая ее большим пальцем. – Обязательно сходим, Крис.
========== You got me in a crazy position ==========
И упало каменное слово,
На мою, еще живую, грудь
«Реквием», отрывок «Приговор», Анна Ахматова
Я сидела на диване и смотрела на пол, рассматривая замысловатые завитки на плитке и думая обо всем, кроме одной мысли, которую мне стоило озвучить сейчас, вновь чувствуя ту гребаную дыру внутри. Она вдруг стала меньше размером и не такая всеобъятная, но она была там и высасывала все в своем обычном режиме. И это не укладывалось в моей бестолковой голове.
Как? Как я могу порой не чувствовать того, что гложет меня изнутри, а потом вовсе задыхаться от безысходности и давать ей засосать себя в свою гребанную холодную и мрачную бездну?
– Что изменилось? – Шепард подал свой голос, разрушая продолжительно тишину, что образовалась в комнате. – Ты уже полчаса сидишь и смотришь в пол.
– Наверное, ничего не изменилось, – ответила, все так же уставившись на пол, у меня не было желания смотреть ему в глаза и давать мысленный отпор, когда он будет на меня наседать. – Просто не могу осознать происходящего, в голове не укладывается, и я чувствую себя какой-то фальшивой и ненастоящей, отчего становится тошно.
– Эва, я не могу вытягивать из тебя предложения клещами, если ты не настроена сегодня говорить, возможно, нам стоит перенести сеанс?
– Если мы перенесем, станет еще хуже и все труды пойдут насмарку. – Я сделала короткий вздох и подняла глаза к потолку, часто моргая, надеясь спрятать непрошеные слезы, которые вырвались наружу, застилая все передо мной. Мне было противно от самой себя, я не могла понять саму себя, свои мысли и действия. Сначала я думаю одно, делаю другое или наоборот – я будто сама с собой в диссонансе живу. – Я ничего не понимаю, я уже потеряла ход своих мыслей и просто по инерции качусь дальше по дорожке, которую выбрала. И мне страшно, и я боюсь, что будет дальше. Я не могу. Мне кажется, я не выдержу всего этого давления, непонятности и полного бреда, которого намешала вокруг себя. Господи! – наклонилась вперед и закрыла лицо руками, прижимаясь к коленям, понимая, что я не могу остановить слезы. Меня начало трясти, и громкие всхлипы эхом отражались от этой стены, которая казалась мне пристанищем. Я рыдала, уткнувшись в свои ладони. Я дала волю чувствам, которые прятала, слепо веря, что мне стало лучше. – Я не могу, я просто не выдерживаю этого.
– Эва, просто говори.
– Мне мерзко от самой себя. – По телу пробежался холодок, и это напугало меня, ведь я правда с остервенеем говорила об отношении к самой себе. – Я чувствую себя подделкой, грубой фальшивкой, которая лишь играет в игру, которую придумала сама, а депрессии никакой нет – это просто плод моего воображения.
– С чего ты так решила?
– Почему я иногда даже забываю об этом? А иногда просто умираю от этого? Как я могу жить двумя жизнями одновременно? Как я могу быть больной и здоровой одновременно? Как я могу испытывать подобие счастливого покоя, одновременно чувствуя себя опустошённым трупом, которого забыли положить в гроб? Я омерзительна.
– Опиши, когда ты это поняла.
– Какое это имеет значение? – я не решилась поднять лицо и еще сильнее прижалась к своим коленям, чувствуя солоноватый вкус на губах.
– Прямое. – Быстро ответил Шепард, и его голос звучал тверже, чем обычно, будто его вообще не волновало, что его пациентка впадает в истерический припадок. Ах да, тут же есть медсестра у которой под рукой всегда есть шприц с димедролом, кажется. – Это не игра, Эва, это болезнь, которую мы с тобой лечим, и когда появились новые мысли, это не значит, что это твои собственным мысли или что ты так на самом деле думаешь, это просто еще один симптом, с которым мы должны бороться.
– Не знаю, когда заметила, – ответила я, наконец-то найдя в себе силы, и выпрямилась на диване, уставившись своими затуманенными и застланными слезами, глаза посмотрели куда-то на пятно перед собой. – Даже если брать, что случилось недавно, когда я правда была обычной, я совсем не думала и не помнила о дерьме, что со мной творится, и то, что происходит сейчас идет в разрез с тем, что с происходит со мной. Как в один день я могу быть счастливой, в тот же день жалеть, что не умерла давным-давно?
– А почему бы и нет? С чего ты взяла, что такого не может с тобой произойти? Ты сама себе придумала, как должен вести себя человек, который болен депрессией, и человек, который счастлив и испытывает покой. Сейчас у тебя происходит когнитивный диссонанс личности: ты напугана, и это нормально, значит, наше дело идет вперед на улучшения.
– Как это можно считать улучшением? – я грубо вытерла свои слезы и со злобой посмотрела на доктора, который, кажется, вообще игнорировал мои слова и вообще не слушал меня, выдергивая некоторые слова из контекста.
– Депрессия – это не такая болезнь, когда попил таблеточки и почувствовал облегчение или даже полностью вылечился. К сожалению, вылечившись однажды, ты не можешь быть уверен, что этого с тобой не случится снова.
– Я не понимаю!
– Эва, болезнь всегда будет с тобой, иногда она будет проявляться сильнее, как сейчас, а иногда она просто будет рядом, но ты не будешь ее чувствовать. Нет гарантии, что ты поправишься на сто процентов. И поэтому ты правда можешь ощущать это все в один день. Сначала ты счастлива, тебе кажется мир полным красок, плохие мысли не посещают твою голову, а потом что-то происходит, что-то мимолётное, простое, на что даже обычный человек не обратит внимание, и ты уже снова видишь, как мир теряет краски, как он становится серым и неприглядным, это изнуряющая, как ты говоришь, черная дыра снова начинает движение.
– Хотите сказать, я никогда не смогу от нее избавиться? Я так и буду всю жизнь пить таблетки и ходить по психиатрам?
– Вероятность есть.
– И Вы просто сейчас будете готовить меня к этой жизни? – я почувствовала, как слезы снова текут по моему лицу, как сжалось сердце от горя, которое шло за осознанием своей обреченности и не способности принять все это как есть.
Приговор.
Это мой гребанный приговор.
– Господи, – простонала я, снова сжимаясь по полам, прижимаясь вплотную к коленям.
Я хотела кричать от безысходности, мне хотелось орать во все горло, мне было так больно, что я начала задыхаться от этой боли, что стала разрывать меня изнутри на куски грубыми жёсткими движениями, не щадя меня.
Я прикусила губу, чтобы не завыть во все горло, пальцами сильно во что-то вжимаясь, я упала на колени с дивана, нервно покачиваясь из стороны в сторону. Слышала только свои рыдание, которые были пропитаны горем и болью, от которой я не смогу избавиться.
Теплые руки прижимают меня к себе, я пытаюсь вырваться, потому что не хочу ничего чувствовать, не хочу вообще иметь отношения к этому всему. Мне было горько и больно, я уже готова была сорваться на крик, но я не могла. Крик будто затих внутри, его проглотила черная дыра, которая увеличилась в разы, она разрасталась, не оставляя мне места для себя самой.
Она победила, а я умирала с горя на полу у психотерапевта, разрываемая эмоциями, которые слишком явственно чувствовались во мне.
– Мне больно, – заплетающимся языков проговорила, отмахиваясь от рук, которые так и норовили схватить меня. – Я не хочу такой жизни, я не хочу. Я не смогу.
Меня схватили руки и заставили замереть на месте, потом острая боль в плече, и я полностью ушла во власть темноты, отчего захотелось кричать еще больше, ведь так хуже…так намного хуже.
***
Тот же день.
Когда я проснулась, с трудом открыла глаза и почувствовала странное облегчение от того, что я дома в своей кровати и все случившееся казалось страшным сном, просто очередной кошмар, который мучал меня по ночам, когда я оставалась одна – редко, когда рядом спал Крис.
– Но это не было сном, – тихо пробормотала я, снова чувствуя, как по лицу стали бежать слезы.
В больнице мне вкололи успокоительное, и я спала там без снов, просто спала. Когда я проснулась, доктор Шепард лично отвез меня домой, чтобы убедиться, что я не брошусь под колеса или еще что-то в этом роде. Этого он не озвучил, но это было понятно без слов. Он вручил мне пакет с новыми препаратами, – они что-то должны были со мной делать, – но я не вникала в его слова, мне хотелось поскорее забраться в свою постель и уснуть. Что я и сделала, когда он наконец-то разрешил выйти мне из машины. Не оглядываясь назад, я зашла в дом, закрыла дверь на все замки, сбросила ненавистную ветровку, кинув ее на пол, пошла в комнату, кинув куда-то таблетки, не собираясь ничего сейчас пить.
В комнате, закрыв окно на замок, я придвинула туда книг, чтобы даже не было видно силуэтов, которые могли пробиваться из-под пленки, если кто-то захочет рассмотреть: Нура, Исак или Крис – а я не хочу никого сейчас видеть, от этого станет еще хуже.
Я отключила телефон и, избавившись от одежды, голышом юркнула под одеяло, заматываясь в кокон, дав наконец волю слезам.
Сейчас я не чувствовала то чувство обречённости, когда у меня случилась припадок на сеансе. Не знаю, что мне дали, – а это скорее всего было успокоительное, которое вроде как работало, – потому я вообще ничего не чувствовала, я просто плакала, как плачу сейчас. Просто идут слезы. Когда действие успокоительного пройдет, я смогу понять, что это слезы обиды, слезы горя, слезы безысходности.
Заявление Шепарда, что я, может быть, никогда от этого не излечусь, что моя депрессия будет всегда со мной, просто не будет сильно проявляться, оно убило меня на повал.
Я держалась за эти сеансы, за эту терапию в надежде, что если буду все выполнять и буду хорошим пациентом, то это все пройдет, и я вылечусь, все будет хорошо, а теперь, когда он убил эту надежду и веру, что теплилась в моей груди и давала мне некий толчок к действиям, он этим просто убил меня.
Рано или поздно он сказал бы мне об этом, но я не была готова к этому сейчас, когда я была отвратительно мерзкой по отношению самой к себе, я не была готова услышать это. Я не готова была лишиться надежды – вот так вот.
Я вообще не готова ни к чему.
И теперь после его слов действия, которые мы предпринимали, план лечения, который продумывали неделями, сейчас все это казалось глупым, нелепым, идиотским смешным и абсолютно ненужным.
Что мне делать теперь?
Утром я проснулась, зная, что у меня есть четкий план на сегодня, что каждый мой день расписан и построен с учетом плана моего лечения, а сейчас я вообще не знаю, что мне делать.
Что мне делать? Как мне теперь с этим жить? Как мне с этим строить свое будущее, которое легким эскизом обрисовалось в моей голове? Где я уезжаю в Берген, поступаю в новую школу, завожу «правильных» друзей, где я поступаю в университет, в котором на одном из собраний встречу свою любовь, которая сначала покажется просто приятным время препровождением, а потом окажется чем-то большим и перельется в любовь, которая додержится до конца обучения…
Как я могу кого-то полюбить? Как я смогу обречь кого-то на тяготы в лице вечно притворяющейся меня? Это будет ужасно. Подтверждением служит Исаак, который страдает от приступов своей матери. Он ее любит и ненавидит одновременно, этого не говорит, но так думает и чувствует, я это вижу. Возможно, видят все, но молчат. Я не хочу такого, где тот, кто меня любит, будет и ненавидеть.
В чем проблема? Живи одна!
Но и одна я не смогу. Для того чтобы справиться со всем этим, мне нужен был кто-то, и это был Крис, в обществе которого я забывалась, потом резко вспоминала, когда оставалась одна. По этой причине я чувствовала себя фальшивкой и обманщицей, которая придумала себе болезнь и сама от нее страдала, но после заявления Шепарда все встало на свои места и от этого мне не стало лучше, мне стало хуже!
То, о чем говорил Шепард, проявилось уже сейчас.
Болезнь не проходила, она просто уходила на задворки и наблюдала за тем, как я строю свою жизнь без нее, думая, что она отступила, когда та, тихо посмеиваясь себе под нос, потирала маленькие ручки в сладком предвкушении.
И это было всегда. Всегда, когда мне казалось, что стало лучше. Всегда, когда казалось, что я на шаг ближе к выздоровлению. А теперь все это потуги выглядели смешно: то, как я использовала Криса, то, как старалась не быть «собой», а другой, которую я придумала – честная, открытая, сострадательная, веселая и смелая, а не нюня на первом году обучения, которая собиралась переводиться в другую школу после парочки идиотских угроз в мою сторону.
Я идиотка, которая верила в светлое будущее без этого, в которое мне помог верить Шепард.
Я идиотка.
Идиотка, поверившая в хороший конец.
***
Четверг, день перед репетицией.
Спустя шесть дней я нашла силы выйти из дома, и то только до парка, и то только зарывшись в капюшон толстовки, чтобы не спрятаться от мира, а чтобы спрятать этот мир от меня, чтобы он ножом не полоснул по сердцу, которое было разбито, растоптано и уничтожено.
Я вышла из дома, чтобы снова спрятаться в том месте, где любила гулять в детстве, которое казалось мне волшебным, и сейчас мне очень хотелось того детского восторга и веры в хорошее,. Но, когда я пришла на место, когда подсветка включилась и когда пейзаж стал таким, каким я его помнила, я испытала горькое разочарование, которое черным ядом разлилось внутри, отравляя каждый орган.
Даже когда я с Крисом была здесь в последний раз, мне на душе было теплее и уютнее, чем сейчас, и, к сожалению, случилось то, чего я так боялась.
Мое место потеряло для меня сказку.
Глубоко вдохнув сырой воздух, сильнее зажалась в капюшон и закрыла глаза, медленно проваливаясь в легкую дрему, что было легко, ведь сонливость была побочным эффектом новых лекарств.
Я так и не собралась с силами для субботнейшей репетиции Криса, которому была нужна, и уж тем более к его концерту. Но я не могу его подставить, не буду Шепардом, который сначала дает надежду, а потом ее отбирает.
Хочу или не хочу, но я должна пойти на репетицию и потом на концерт, а там будь что будет. Я уже не хочу ничего ни от Криса, ни от себя, ни от кого-либо еще. Ведь смысл чего-то желать, если этого не будет? Если есть вероятность провала и горького разочарования?
В воскресенье я освобожу Криса от себя. Я скажу, что он может быть свободен.
Комментарий к You got me in a crazy position
Ты поставил меня в неловкое положение.
========== I just can’t control myself, oh ==========
