Текст книги "Царская охота (СИ)"

Автор книги: shellina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава 17

Александр Меншиков соскочил с телеги, которую тащила флегматичная уже старенькая кобылка. Небольшой, вполне уютный дом в тиши парка, не так далеко от столицы, встретил их тишиной. Но дорожки, ведущие непосредственно к дому, были расчищены, а из труб вился дымок. За домом явно кто-то следил, и им не нужно было снова ютиться в одной маленькой комнате, которую можно было быстро натопить.

– Ну вот, Саша, мы и дома, – молодой человек подал сестре руку, помогая выбраться из саней, где она сидела, укутавшись в телогрейку и большую очень теплую шаль.

– Ты так и не рассказал, что тебе поведал государь, – Александра посмотрела на брата, которого звали почти так же как и ее, и слабо улыбнулась. Она всегда была Саша, а он Шура, так их называли домашние, чтобы не путаться.

– Сказал, что вернул нам это поместье. Надо же, я его почитай совсем не помню, интересно, а бывал ли я тут хоть раз в жизни? – Шура принялся сноровисто выпрягать лошадь из саней. – Сейчас отдохнешь, хорошая моя. Больше тебе не нужно будет так трудиться.

– Это ты Белке или мне? – Саша негромко рассмеялась. Она впервые почувствовала облегчение, какого не было с той самой минуты, как умерла мама, а отец тронулся умом.

– Вам обоим, – Шура подхватил кобылку под уздцы и повел к конюшне, которая выглядела лучше, чем их дом в Березове. На крыше конюшни была видна небольшая труба. Надо же, здесь даже конюшня отапливалась. Не так, конечно, как дом, но все же. – Да, государь нам выделил триста рублей в месяц, чтобы по миру не пошли. Но предупредил, что кормить просто так не собирается, и что мне придется чем-то заняться.

– А про меня он ничего не говорил? – тихо спросила Саша, но брат все равно ее услышал.

– Нет, – он покачал головой и открыл дверь конюшни, столкнувшись нос к носу с выходящим их нее стариком. Тот уставился на Меншикова, а потом всплеснул руками так, что теплые верхонки слетели в снег.

– Господи, князь вернулся, радость-то какая, – и он бухнулся на колени, крестясь и даже не пытаясь скрыть текущие по морщинистым щекам слезы.

– Тихон? – Меншиков присмотрелся к старику, вспоминая. – Саша, смотри, это же Тихон!

Старый слуга проворно вскочил на ноги и бросился к дому.

– Нюра! Нюрка! Князь и княжной домой вернулись! Дождались, родимых!

Меншиков, посмеиваясь завел кобылку в конюшню, сразу отметив, что печь расположена так, чтобы пламя было полностью закрыто. Заслонки не было, и это не позволяло держать тепло, в конюшне было прохладно, но и задохнуться лошадям было проблематично. Саша же пошла в дом вслед за Тихоном. Шла она довольно робко, жизнь в изгнании приучила гордую и когда-то не лезущую за словом в карман княжну к смирению и боязни, что может быть еще хуже, чем уже с ними произошло.

В просторном холле на нее сразу же обрушилось тепло, и Саша сняла шаль, прикрыв глаза.

– Ох, ты же, княжна, – Саша приоткрыла глаза и увидела, как в арке выхода из холла стоит, приложив руки к объемной груди весьма дородная женщина. – Кака худенькая-то. в чем душонка держится?

– Тетка Нюра, ты ли это? – Саша почувствовала непрошенную влагу на глазах. – Я помню, как ты нас с Шуркой гоняла полотенцем, когда мы пытались сладости утащить, кои еще даже не готовы были.

– Ох ты же, горемычная моя, – кухарка всплеснула руками. – А здесь с Тихоном, да с Ксюхой обитаем. Ксюха-то замуж вышла за Кирюшку, что на Долгорукинских конюшнях за лошадьми ходил. Вольный он, вот и прибился к нам. Ну а, когда вас силой увезли, нам сказано было сюда поезжать, да дом в порядке хранить. Токма говорили, что Андрей Иванович Остерман на него глаз положил. Но его быстро окрепший государь скинул на землю из-под облаков. А нас так никто и не тронул. И деньги аккурат на содержание дома приносили. Но ты не сумлевайся, Кирюха грамоте обучен, он все книги расходные вел, ни копейки себе не забирали мы. Жили с огородов. Коровку вот завели, чтобы, значица, молочко всегда свеженькое было. И вот видимо не зря. Тебя, голубку, токмо молочком и надобно теперь кормить, чтобы налилось все, женихам на радость.

– Ох, тетка Нюра, мне бы раздеться где, да ванну налить, дабы вымыться как следует. В государевых хоромах как-то боязно было, все быстро делали, а так хочется в горячей водице полежать. Так давно я не купалась.

– Так ведь, иди, голубушка. Счас Тихона кликну, он тебе горячей водицы мигом натаскает, – и тетка скрылась в коридоре, зовя куда-то запропастившегося Тихона. Саша же направилась прямиком к лестнице, и начала медленно подниматься. Она также как и брат никогда не бывала в этом доме, но слышала, что еще царь Петр выбрал его для различного рода увеселений, иногда и срамных, и отец принимал в этих беспутствах самое непосредственное участие. Вот поэтому его детям вход в этот приют греха был закрыт. Но что делать, коли это поместье – единственное, коим им разрешено пользоваться. Саша вздохнула. Положа руку на сердце, она была рада и этому дому, вроде бы и небольшому, но по сравнению с тем, в котором она жила в последние годы – настоящим хоромам. Поднявшись на второй этаж, Саша принялась заглядывать в каждую комнату, в надежде понять, которая из них будет ее убежищем. Она быстро определилась, выбрав себе комнату, ровно посредине. Войдя в нее, она сняла телогрейку и повесила ее на стул. Там же примостилась шаль. Уже давно Саша отвыкла от привычки бросать свои вещи на пол, чтобы кто-то из холопок их подобрал, почистил и повесил на место в гардеробной. Да и мало у нее сейчас одежды, чтобы расшвыриваться ею направо-налево.

– Тук-тук, – мужской голос сопровождался постукиванием по дверному косяку. Саше резко обернулась и увидела молодого подпоручика, стоящего в дверях. – Разрешите представиться, Семен Голицкий, младший адъютант при канцелярии его императорского величества.

– Мне, я полагаю, представляться не нужно? – вопреки всему голос бывшей княжны звучал ровно и холодно.

– Нет, не нужно, – Голицкий разглядывал Сашу, останавливая взгляд на ее поношенном, но, хотя бы чистом платье. Это было так унизительно, что щеки у нее вспыхнули, а к глазам подкатили непрошенные слезы, который удавалось сдерживать лишь силой воли. – Не надо меня ненавидеть, – Голицкий примирительно поднял руку и улыбнулся краешками губ. – Я вовсе не виноват в ваших с братом злоключениях.

– Зачем ты пришел? Словно следом всю дорогу крался, потому как нашу Белку даже без лошади догнать и обогнать можно, – Саша устало повела плечом. Как же муторно. А ведь она прекрасно помнила то время, когда не только такие вот подпоручики, а люди куда значимее, боялись не то слово сказать.

– Ну вот опять, – Голицкий покачал головой. – Александра Александровна, лучше уж скажи, куда сундуки складывать?

– Сундуки? – Саша моргнула. – Какие сундуки?

– С одежкой вашей, кою не позволили брать с собой. Государь говорит, что ему она ни к чему. А хранить дольше – дать прекрасный прокорм для моли и мышей, а эту дрянь на складах ему разводить ой как не охота. – Саша молчала, глядя на него расширившимися глазами. Подождав минуту и поняв, что с хозяйки ничего путного не добиться, Голицкий покачал головой. – Понятно. Я внизу оставлю тогда, сами разберетесь.

И он повернулся, оставляя Александру в весьма расстроенных чувствах.

– Погоди, – успела она остановить Голицкого. – Ежели подождешь, пока я переоденусь, сможешь свезти меня к государю? Я ведь еще не видела его, Петр Алексеевич токма с Шурой и разговаривал…

– Никак не получится, – Голицкий вновь посмотрел на Сашу. – Чтобы к нему попасть на аудиенцию, надобно у Кузина записаться, ежели только государь сам не повелел доставить к нему.

– А как мне… – Саша невольно сложила руки на груди в молитвенном жесте.

– Я полопочу за тебя, Александра Александровна, – смягчился Голицкий. – Думаю, что послезавтра смогу провести к государю, ежели желание такое сохраниться.

– Я… я подожду, – Саша решительно кивнула и Голицкий вышел из комнаты.

Семен вышел из дома и приказал мужикам, приехавшим с ним на санях разгружать сундуки и вносить их в дом, оставляя в холле.

– Государь решил нас побаловать? – к нему подошел хмурый Меншиков. – Кубышка отца оказалась достаточной для подобных подарков?

– Насколько мне известно, кубышка твоего отца не сама народилась, он аки тать какой наворовал ее из казенных денег. А вот платья энти, да рубахи со штанами, были куплены и сшиты почитай, что на свои, – Голицкий смотрел за мужиками и даже не повернулся к скрипнувшему зубами Меншикову. – Твоя сестрица хочет с государем встретиться, – он повернулся к хозяину дома. – Я обещался помочь.

– Это ее дело, – Меншиков вздохнул и пожал плечами. – Я ей приказывать не могу.

– Как знаешь. Я обещал похлопотать за нее послезавтра. Карету пришлю, ежели сам не приеду. Да и тебе выехать не помешало бы, в Казначействе свое содержание получить. Дом-то содержался за казенный счет, а теперь все, хозяева возвернулись. И вам есть что-то надобно будет, да дрова покупать. Так что без денег никуда, – Голицкий отвернулся от задумчивого Меншикова и крикнул мужикам. – Как закончите, телегу на Монетный двор возвернете!

– Ясно, твое благородие, – махнул рукой один из них и ухватился за ручку третьего сундука из шести, в которых сложенные в них вещи вернулись к своим хозяевам.

Голицкий же, вскочил в седло ожидающего его жеребца, махнул рукой Меншикову и выехал со двора.

За воротами его ждал человек, сидящий верхом на каурой кобылке.

– Ну что, Семен, что скажешь? – спросил человек, как только Голицкий поравнялся с ним.

– Не знаю, Юрий Иванович, – честно признался Голицкий своему патрону Репнину. – Они, молчат больше. Но видать не верят уже никому. Александра Меншикова просила встречу с государем, я обещал все устроить. Это возможно?

– Почему нет? У Петра Алексеевича, насколько я знаю, из важного только головомойку Бакунину устроить, да Михайлова дождаться, чтобы собственноручно рыло тому начистить, а так вроде до свадьбы уже все сделали, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – и оба офицера поплевали через левое плечо. – Эта свадьба, Семен, – самое важное, что может случиться в ближайшее время, и я буду на кусочки резать того, кто сможет ей помешать. Андрею Ивановичу ничего не останется, чтобы дознание провести.

– А что там Михайлов отчудил и откуда он должен вернуться? – усмехнувшись, спросил Голицкий у Репнина, когда они отъехали уже достаточно далеко от поместья.

– Из Тулы энтот гад должен вернуться, откуда же еще? – Репнин усмехнулся. – Он же почитай уже три недели мастеров-оружейников стращает. Как очухался маленько, так и рванул, шельма, ни у кого не спросясь, да давай требовать, чтобы мастера головы напрягли, да сделали ему пистоль, чтобы заряжался быстро. Все его по батюшке посылали, но он упорствовал. Тут как на грех Мосолов вернулся. Он только-только по государеву повелению заключил договор, что весь металл, что на его заводах будет сделан, все оружие, что из его мастерских выйдет, будет государевым слугам передаваться, да по цене о коей они с государем заранее договорились. Тут ясно, что и прогадать купчина может, но и выиграть немало. Цена-то всегда одна будет, даже, если цены упадут безмерно. Да не суть. А суть в том, что приехал он в мастерские, дабы сообщить мастерам, что будут они делать только то, что он им велит, да и из металла, кое он поставлять будет. Вот тут-то на него Михайлов и напал. Грозил… всяким, чтобы Мосолов, значит, дал команду своим мастерам, пистоль ему делать, какой он хочет. Мосолов только отмахнулся, не знал он, с кем связывается. Михайлов не отставал. Слово за слово, и они едва не сцепились, но Михайлова оттеснили, не били, правда, побаивались, все же не чужой для государя человек, и Кузьма утерся. Пришлось уйти. Но, на следующий день снова приперся. И так все это время, пока у Мосолова зуд не стал нестерпимым, и он не побежал бегом жаловаться государю.

– Да, похоже, Михайлов башкой-то крепко приложился, когда с коня свалился, – задумчиво произнес Голицкий. Переглянувшись с Репниным, они оба не выдержали и расхохотались. – Нет, а если честно, я бы вот тоже от пистоля, коий заряжать можно быстро, не отказался бы.

– Никто бы не отказался, – отсмеявшись произнес Репнин. – Вот только, где его взять, пистоль-то такой?

– Вот то-то и оно, что негде. Ну ничего, авось придумают что-нибудь, сами же ружья, да пушки как-то додумались делать, додумаются и вовсе сделать так, чтобы одна за одной пули летели, и чтобы само ружье заряжалось, – Голицкий мечтательно улыбнулся.

– Ну ты и сказочник, – Репнин хмыкнул. – Придумаешь же тоже, чтобы сами ружья заряжались, – и они замолчали, послав коней рысью по снежной дороге, направляясь в Императорскую канцелярию, чтобы приступить к работе, которой, казалось, не было видно конца.

* * *

– Василий Михайлович, объясни мне, неразумному, потому что я чего-то недопонимаю, как приключилась сия оказия? – мне очень сильно хотелось побиться головой о стол, но нельзя было показывать слабость перед этим упрямым бараном, который сидел напротив, поджав губы, и старательно делал вид, будто не понимает, что я ему пытаюсь предъявить.

– Это же калмыки, государь, Петр Алексеевич, дикие неподконтрольные люди…

– Василий Михайлович, до того, как вы всей дружною гурьбой выехали в направление Сибири, было заключено соглашение с цинцами, с которыми все согласились. Правильно? – Бакунин неуверенно кивнул. – При это у нас образовалось два противоборствующих лагеря, и вождь одного из них ратовал за войну и подвиги, а второй об оседлости и мире во всем мире. Но, как только вы дошли до Алтая, начались проблемы. При этом проблемы весьма и весьма странные: тот, кто был за мир, подумав по дороге, внезапно решил, что был неправ и рванул завоевывать Алтай, стремительно приближаясь к Тибету, а вот тот, кто так сильно хотел воевать, решил, что Амур вполне подходящее место, чтобы осесть. Объясни мне, как это произошло? – я со всей злости стукнул по столу.

– Ну откуда мне знать, государь, Петр Алексеевич? – Бакунин развел руками.

– А кто должен знать? – спросил я ласково и бросил перед ним письмо, присланное мне обеспокоенным невнятным движением у своих границ Далай Ламой. – Кто должен знать? Я отправил тебя вместе с калмыками именно для того, чтобы ты знал о том, что придет в их головы. И, Василий Михайлович, ты сам просился в этот поход. Ежели ты знал, что не сможешь не просто контролировать калмыков, но и не понимать их намерений, зачем ты уверил меня в обратном?

– Царен-Дондук не войдет в Тибет, – Бакунин протер лицо руками. – Он слишком религиозен, чтобы сотворить такую вопиющую глупость. Дондук-Омбо же напротив скоро наскучит мирная жизнь. Он себя едва ил не Чингизом видит, так что вернутся к цинцам и продолжит бить джунгар, словно ни в чем ни бывало.

– Хорошо, – я встал и подошел к своей многострадальной карте, висящей на стене, и разрисованной вдоль и поперек. – Если ты можешь гарантировать их возвращение к заключенным договоренностям… – я выразительно посмотрел на Бакунина и тот уверенно кивнул. – А что мы будем делать в цинцами? Ведь вот эту территории, – я указал на ту территорию по берегам Амура, которую походя захватили калмыки, и примкнувшие к ним бойцы казачьего войска. – Надо как – то обустраивать либо вернуть цинцам с извинениями, что предлагаешь, Василий Михайлович?

– Ну, зачем сразу вернуть, – Бакунин внимательно смотрел на карту. – От энтих территорий до Тихого океана буквально рукой подать…

– Да что ты говоришь, и как это я сам не увидел? – я сложил руки на груди. – И как ты видишь возможность – не отдавать?

– Можно уговорить Дондук-Омбо не ждать, когда ему надоест оседлость. Он любит лесть, вот и сравнить его с ханом Чингизом, они его сильно почитают. Саблю какую подарить в ножнах с самоцветами, да и отправить обратно родичам своим дальним джунгарам доказывать, что достоин он быть с Чингизом вровень.

– Чингиз-хан был Далай ханом, – проговорил я задумчиво, и посмотрел на письмо с Тибета, точнее на само письмо, и на перевод его, который мне Кер сделал. – Полагаю, что это возможно, – наконец произнес я. – Создадим здоровую конкуренцию. Я отпишу Далай Ламе, что никто его пальцем не тронет, так как мы все его любим, ценим и уважаем, и просьбу небольшую имеем – одного из наших переменчивых родичей самолично ханом назвать. Подарков надо побольше с нижайшим поклоном… Кер повезет, а после поедет к бурятам, с их духовенством пообщается. Пора уже своих лам воспитывать. Да, разрешение пущай увезет, на постройку дацана. – Прищурившись, я снова посмотрел на карту. – Ты же, Василий Михайлович, поедешь свои ошибки исправлять. Саблю сам в оружейной выберешь, я после отпишу. Дондук-Омбо должен так вдарить по джунгарам, чтобы цинцы вынуждены были вмешаться. Потому что нет ничего страшнее братоубийственной войны. Нет ничего более жестокого и беспощадного, так что эта война всех коснется. Поэтому особое указание нашему будущему хану, чтобы нападение было совершено поближе к цинцам, подальше от наших границ. И еще одно, Василий Михайлович, Царен-Дондук тоже может посоревноваться с племянником за право назваться ханом. Ему всего-то нужно будет начать пощипывать тех же джунгар со стороны Казахского ханства. Пущай и казахов заодно в то горнило затянет, мне без разницы. Когда полыхнет, калмыков, кстати, можно потихоньку убрать оттуда. Там и без них неразберихи и кровопролитий хватит.

– Зачем же ты хочешь стравить все те народы друг с другом, государь, Петр Алексеевич? Это же, не по человечески будет, – Бакунин слегка побледнел. Еще один поборник чести. Только вот не понимает Василий Михайлович, что честь – это понятие не слишком совместимое с титулом государя. Честные и благородные обычно долго не живут, да и народу ничего своему не приносят. Я вздохнул. То ли еще будет. Я же не собираюсь сам ввязываться во все войны подряд, мне оно надо? У меня и так на такой огромной территории дай Бог всего-то пятнадцать миллионов человек проживает. Мне нужно медицину поднимать и смертность уменьшать, а не увеличивать ее, путем ведения войн. Вот за Крым придется драться. И если диван решит вступиться за своего беспокойного вассала, то еще и османами сцепимся по дороге. Шведов окончательно прижать к ногтю и будет. В остальном только оказывать посильную помощь, той или другой стороне. Можно и обоим, тут как масть ляжет. У меня, в отличие от остальных, есть прекрасный пример ведения различных конфликтов в моем времени. И я не собираюсь отбросить этот опыт, в основном подстрекательства, в сторону. Тем более, что мне он будет развязывать руки, давая так необходимое время. Ну и Англия. Зря ты, Георг, решил избавиться не только от меня, это было бы понятно и объяснимо, но и от Филиппы, учитывая то, что мы еще пока даже не женаты, ой зря. У меня ведь сейчас идефикс случился. Я покоя знать не буду, если на твоей стране не испытаю все те гадости, кои англо-саксы на протяжении всей известной мне истории испытывали на других, включая мою многострадальную страну. Только вот в чем дело, вам эти методы еще только предстоит придумать, а мне они уже известны. Так что я не вижу ничего особенного в том, чтобы столкнуть лбами цинцев, джунгар и казахов. Я бы туда же еще монголов с корейцами подписал, но пока нет у меня такой возможности, так что обойдемся тем, чем имеем. Только руку надо на пульсе держать, ведь может так случится, что возможность и подвернется. Главное, не упустить этот момент. Бакунин ждал ответ, и я, ткнув пальцем в карту ответил.

– А мы, пока они выясняют отношения, получим время, чтобы закрепиться на тех территориях, кои уже имеем. Так что, после того, как калмыков отправишь воевать, Василий Михайлович, двинешься прямиком вот сюда в Петропавловский острог, что на Камчатке. Его необходимо расширить до города. Пущай атаман казачков, что там сейчас заправляет, голову включает и вместе с ним вы решите, что ему понадобится для этого. Разрешаю привлекать беглых, что в Сибирь подались. Помогут город строить, смогут в нем остаться на правах вольных горожан, али хутора какие завести неподалеку. Поддержку государства гарантируй. Оттуда же, пара отрядов должна уйти к Амуру. У меня тут офицер бесхозный прохлаждается, Лаптев, вот с ним пущай и начинают исследования проводить, двигаясь к океану. Основная задача – найти удобную бухту для возведения города-порта на берегу океана. Нам те порты скоро ой как понадобятся.

– Я так понимаю, государь, на этом моя миссия закончена не будет? – Бакунин выглядел заинтересованным. Он словно бы уже мысленно просчитывал, как именно будет двигаться, чтобы выполнить все мои поручения.

– О, нет. Это только начало, – я снова повернулся к карте. – Отдельным приказом я назначу тебя губернатором вот этого участка, – я очертил пальцем не слишком большой участок. – Это Квантунский полуостров. Составь вместе с Кером извинения цинцам и предложение о передачи им обратно Ляодунского полуострова, взамен утраченного участка на Амуре, кроме вот этой части. Вот здесь, – я ткнул пальцем в точку на побережье, – есть городок, который китайцы назвали Люйшунькоу. Твоя задача закрепиться здесь так хорошо, как только возможно. С тобой пойдет два полка. Укрепив городок, ожидайте, в течение двух-трех лет в энту бухту войдут наши корабли. Дай Бог все одиннадцать, кои исследовать Тихий океан вскорости уйдут. Это будет их база и ваша защита. Организуете патрулирование, все, что потребуется.

– Цинцы пойдут на этот обмен? – Бакунин нахмурившись о чем-то размышлял.

– Думаю, что да. Во-первых, им, если первая часть твоего задания пройдет успешно, будет сильно некогда разбираться в нюансах. Ежели они завязнут с цинцами, то вполне могут получить пару бунтов от китайцев, хм, а это мысль, надо ее обдумать, но позже. Ну и, во-вторых, Япония от этой точки очень недалеко. А воевать с самураями цинцам не слишком охота. Собственно, поэтому они нам полуостров тогда и уступили. Ну и еще. Этот участок территории заселен китайцами, а они почему-то цинцев очень сильно не любят, так что есть большая вероятность получить поддержку местного населения. Только выставляй одно условие – полная ассимиляция. Принятие православия и изучение русского языка и традиций, но не насильно, не хотят – граница вон там, мы вас не держим, надеемся, с цинцами вам будет хорошо.

– А Япония? Япония не нападет, видя, что мы обустраиваемся под боком? – какой хороший вопрос, я задумался, но думал недолго, медленно проговорив.

– Пока там у власти Токугава Ёсимуно – не нападет. Он слишком умен для открытой конфронтации, слишком умен. Вообще, я не хотел бы с этим сегуном столкнуться, – признался я Бакунину и замолчал почти на полминуты, после чего продолжил. – Вот теперь я все свои пожелания озвучил. Иди, Василий Михайлович, обдумай все, бумаги в канцелярии начинай готовить. Да за саблей не забудь зайти. Можешь даже три взять, двум калмыкам и, скажем, казахскому хану, с выражением моего восторга по поводу его доблестей, вести о коих уже и до меня добрались. Просто даришь саблю и уезжаешь. А там пущай думает, что это было.

– Ты хоть знаешь, государь, кто у казахов хан? – Бакунин спросил это с ехидцей, поднимаясь из кресла.

– Понятия не имею, – честно признался я. – Да какая разница, кто? Главное, чтобы в нужный час он проявил все свое мужество и принял бой. Иди, Василий Михайлович, иди, дел у тебя невпроворот, а мне еще слишком впечатлительного заводчика успокаивать надобно.