Текст книги "Хищева невеста (СИ)"
Автор книги: Сестренка близнецов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
====== I. Пёся ======
– Раньше не было ни времени, ни пыли, ни травы, ни были… Раньше не было ни Солнца, ни Луны, ни неба, ни земли… Родилось все по воле Матушки… Любовью мир она сотворила, после жизнью наделила, лишь слегка дунула и вот уже видно Луну юную, да Солнце ясное, никогда не гасное. Матушка кивнула, вздохнула и древо посадила, что корнями Нижний мир обвило, ветвями небеса сокрыло. С Древа того жизнь идет, да туда же возвращается, как оно обратно призовет…
– Пё-ё-ё-ёся!
Не шевелится сказительница, не слышит она крика с улицы. А вот девка одна подрывается, торопливо укладывая на лавку веретено.
– Пё-ё-ё-ё-ёся!
Торопится девчонка, да с пряжей осторожно надо обращаться – нитку порвешь и работа испорчена. Смотала напряденное в клубочек, в корзинку сунула. Вылетает она из девичьего дома на улицу.
– Тут я, бабушка Ивушка!
– Я тебя зову-зову! – Старица за косу девку хватает и за собой волочет, словно собачку на веревке. Та послушно следом бежит, носом виновато шмыгает. Старуха ей вычитывает:
– Я тебе говорила, что прясть будешь только вечером? Говорила? Кто будет мне помогать?
– Так вечером бабка Снежа спит, сказки не рассказывает… – Обиженно бормочет девчонка.
– Я те расскажу! Щас придем, и расскажу хворостиной по заднице!
– Бабушка Ивушка, ну я правда только сказку бы дослушала, клубок закончила и прибежала бы…
– Ты еще и оговариваешься?! – Бабка ловко дергает девицу к себе поближе за косу и – за ухо ее, за ухо, чтобы воспитывать было удобнее. Пёся, здоровенная, как сосна, вдвое складывается, трусит за бабушкой, нагнувшись, да в глаза ей пытается виновато заглянуть. Ну чисто собачонка провинившаяся!
– А ну пошли! И сегодня будешь всю ночь дома сидеть, мне помогать, травы разбирать!
– А гулянья?!
– Да кто на тебя польстится-то такую! – Клацает крепким еще зубом старуха. – Раз аж родителям не нужна была!
– Да я только посмотреть хотела…
– Насмотришься еще! – Волочет уверенно бабка девицу за ухо к домику на отшибе. Две девицы, грядки полющие, вскакивают и поклон земной бабке отвешивают.
– Что, Пёська опять в деревню бегала? – Спрашивает одна. И как зыркнет сердито в сторону Пёси!
– А ты, Радка, лучше бы за нею смотрела, авось сеструха твоя и не бегала бы! – Тут же отвесила затрещину любопытной девахе бабка. Тык Пёсю носом в грядки – и в дом поковыляла, на клюку опираючись.
Рада затылок ушибленный потерла, да как схватит провинившуюся за косу, на руку намотав:
– Не сеструха ты мне, а подкидыш мерзкий!
– Бабушка Ивушка нас всех сестрами зовет, значит, сестры мы! – Упрямо шипит в ответ Пёся, из захвата выкручиваясь. Радка тоже – тык ее лбом в грядку.
– А ты пасть не разевай, седьмая из семи, утенок гадкий, перестарок незамужний!
– А вокруг тебя будто мужики мухами вьются, отгонять не успеваешь! Сама видела, как ты за пастухом бегала! – Отговаривается Пёся, косу из чужих рук выдернуть пытаючись.
– Тебя вообще замуж не возьмут – никто не осмелится!
– А вот и возьмут! И муж будет у меня самый храбрый! – Отгавкивается девчонка.
– Никакой дурачок не возьмет себе седьмую дочь, несчастья не захочет приманивать!
– Сейчас как всех отхлестаю розгами! – Голос старухи из дома грозит.
Три сеструхи лаяться перестали, Радка косу отпустила с неудовольствием, за сорняки взялась. Вскоре кончилась трава сорная, Пёся к колодцу за водой помчалась, а старшие взялись тесто к празднику месить. Как раз вечером пирог готов будет.
Идет от колодца Пёся с ведрами на коромысле, под ноги смотрит, голову не поднимает – себя жалеет. В уголочек бы забиться, да поплакать всласть, но если приметят, что ревет она – сеструхи засмеют-затравят, а бабушка подзатыльников надает.
Принесла домой воды Пёся, присела отдышаться на порожке.
– Пё-ё-ё-ёся!
– Здесь я…
– У Златки корова доиться не дает, лягается. Иди, посмотри!
– Хорошо, бабушка…
Зыркнула сердито Златка на молодую травницу, но в хлев пропустила. Вздохнула Пёся. А раньше колотили, когда приходила по бабкиному поручению, говорили: «Седьмая дочерь беду пророчит!», гнали прочь от дома, молоко прятали, думали, она одним взглядом его скиснуть может заставить. Да только вот у Жданки и Радки козы-коровы брыкаются, бодаются, да лечиться не дают, а у нее – послушные и ласковые, да и хворь она угадывает лучше сестер названных… Бабка Ивушка еще иногда говорит, что мол, руки у нее добрые и быть ей травницей. А сеструхи бьют за то смертным боем…
У коровы-то нога задняя разболелась, вот и брыкалась она – больно ей было, когда люди заставляли на месте стоять, не двигаясь. Пёся повязку с облепихой наложила на колено горячее, морду погладила, сама подоила, чтобы проверить, правда ли дело в ноге было. Стоит кормилица, на Пёсю умным глазом косит, вздыхает благодарно, вымя подставляет.
– Нога у нее болела, хозяйка, вот, молоко ваше!
Смотрит Златка недобро на Пёсю, молоко за спину прячет.
– Бабке своей передай, – цедит недовольно, да кулечек со свежим творогом передает.
Помчалась домой Пёся. Отдала творог. Бабушка Ивушка с удовольствием на подарок покосилась. Кивает:
– Молодец, Пёся! Иди, ягод пособирай!
А Пёсе только того и надо. Схватила лукошко и в лес. Рано для земляники да малины, но жимолость есть уже, самое время ее собирать – полезная она и вкусная. Набрала Пёся лукошко, но домой-то идти не охота, сеструхи опять сердиться будут, что над ними в деревне смеются, мол, неудачная Пёська и то лучше их лечит.
Снова в деревню Пёся пошла. Спряталась за девичьим домом, где пряли, ткали, вышивали – бабку Снежу со сказками еще послушать. Вот знает она, Пёся, все истории эти почти на память, а все равно нравится! И про Море-Окиян, земли Берендеевы окружающее, и про Столицу, которая далеко-далеко, месяц идти будешь – не дойдешь. И про то, как Змии девиц воровали, и про Медведушку, который невест себе искал, и про богатырей, и про ведунов могучих, что облик любой накинут, хоть волчью шкуру, хоть медвежью, хоть перья соколиные! И про богов изначальных, про то, как Перун Сварожич в жены Лелюшку-Полелюшку брал и про…
– Пёська! Тебе бабка что сказала?!
Пёся только пискнула испуганно, Жданку с корзинкою увидев, лукошко схватила и домой.
– Бабушка Ивушка, принесла, вот!
Смотрит, прищурившись, да Пёся и сама понимает – коса растрепалась, рубаха по подолу грязная, а на лице – царапка от ветки противной.
– Я ничего, бабуль!
– Ничего она… Иди, травы разбери, а потом ткать будем.
– Бабушка Ивушка, а может, я постирать сбегаю, а?
– На гулянку посмотреть хочешь? – Сердито косится на непоседливую Пёсю старуха. – Не пойдешь ты, сказала же!
Расстроена Пёся, хоть плачь, но с бабушкой спорить нельзя – она в доме хозяйка. А Даждьбог уж и солнышко ясное под Землю увозит, речка алым вспыхивает, искрится, девки по домам лучшие рубахи да поневы надевают, косы плетут, чтобы через костры идти прыгать, венки по воде в честь праздника пускать, на суженого гадать. А Пёся дома сидит, с бабкой старой – не повстречать так своего единственного!
====== II. Жертва ======
Проснулась Пёся, как привыкла – до рассвета, на улицу вышла, потягиваясь, косточки разминая. Холодно да сыро! Начинается лето только, за уши еще хватает морозцем. Умылась росой девица, смотрит тоскливо в сторону полей, где всю ночь прошедшую подружки веселились. И тут слышит – шум какой-то от деревни идёт, плачет, вроде, кто-то. Накинула Пёся душегрейку бабкину, чтоб не продрогнуть окончательно и помчалась на плач. Вся деревня уже в центре собралась, стоят мужики, перешептываются, а две девки ревут-надрываются – знала их Пёся, дочка кузнеца, да внучка сказительницы.
– А случилось-то что? – Спрашивает шепотом Пёся у пацаненка мелкого – семь лет ему, а ушлый – что уж лесной. Черноокий, чернобровый, на батюшку совсем не похожий. Чуж кличут – не зря же за год до рождения его через деревню купец проезжал, красавец черногривый да смуглый, на сеновале ночевал, да не один, видать.
– Ленту дай – скажу! – Нагло отвечает Чужик.
– А тебе почто? – Хитро щурится Пёся. – Не девка красная, чтоб косы плести!
– А я подпоясаюсь, да баять буду, что девка подарила, мол, по вкусу я! – Ухмыляется Чуж. На ленточку Пёся смотрит – узор простенький, полдня всего ткала, но по душе ей лента. Однако обо всем узнать интересней, а кроме Чужа с ней и говорить никто не станет.
– Ладно, держи! – Выткет Пёся новую. Чуж тут же рубаху лентой, словно поясом подобрал, да как зашепчет на ухо подружке великовозрастной:
– Чудище парней у девок отняло и убило! Сначала хорошо все было – как пошли парни махаться на кулаках, стенка на стенку! Ух, такая битва была! А девки через костер прыгают, да парней подзуживают! Вот! В сражении Плут да Кувалда победили – последними на ногах устояли, остальные все уже валялись, зубы оставшиеся пересчитывали! – Хихикает Чуж, весело ему, бесстрашный бесёнок. Головой качает Пёся – любит парень словцо красное, не вышибали в гуляньях зубы, а ему загнуть надо… – Ну, девчонки, не будь дуры, и потащили победителей в лес, в кусты, награждать! Ну и… Там, говорят, Плут да Кувалда повздорили, мол, кого будет Зорька награждать. – Вздохнула Пёся. За Зорьку, красавицу местную дерутся уж, а от нее открещиваются… А Чуж продолжает между тем. – А потом, говорят, из леса чудище страшное как выскочит! То ли змей двуногий, то ли медведь диковинный, весь переливается, цветом, как листва весенняя, только глаза желтые мерцают. Схватило чудище Плута да Кувалду и в лес уволокло.
– Перепились, небось! – Недоверчиво нос морщит Пёся. – Али до чудищ морды друг другу набили, аж башка закружилась.
– Вот еще! – Обиженно морщится Чуж. – Кровищщи там – во! Староста уж трех мужиков посмелее в лес послал, мертвых искать! За ленточку спасибо, Пёська!
Махнул рукой Чуж и умчался, как и не было, рассказав, что обещал. Головой покачала Пёся, подошла к плачущим девкам поближе, в лицо заглянула и говорит:
– Домой отведите, я отвару принесу, чтоб плакать да бояться перестали.
А на нее косятся. Вздохнула Пёся. Что ни беда к деревне приходит, так ее обвинить пытаются. Известно дело – «Седьмая дочерь беду пророчит». Побежала к бабушке Ивушке. Ромашка да мята из закромов взяты – и надо бежать к девкам перепуганным, приготовить отвар горячий да терпкий, напоить, медом накормить, успокоить.
– А ну отдай, Пёська! – А к ней уже подступают вернувшиеся Радка да Жданка. Раздраженно морщится Пёся, но отдает взятые травы.
– Ну и бегайте сами, раз так хочется! Больно надо!
Дома Пёся – а тревожно отчего-то на душе, напугал рассказ ее Чужов, хоть и храбрится девка. Бабушка уже проснулась, ей тоже надо рассказать, что два самых крепких парня на деревне пропали. Ивушка выслушала, головой качает:
– Не к добру, не к добру это… Ты уж поосторожней, Пёся. Звери в лесу и то иногда людей добрее бывают.
– Что ж ты говоришь такое, бабушка?
– Да так, опытом делюсь… Водицы сходи принеси.
До рассвета далеко – как раз можно до колодца сбегать и обратно, успеется, с солнышком вместе Пёська вернётся. Взяла ведра Пёся, поспешила. Возвращается – а перед домом старосты опять столпотворение. Пробилась поближе к центру Пёся и дрожь ее пробрала. Плут да Кувалда… Да только без кожи да без голов. Три мужика словно листья осиновые трясутся, шапки сняв.
– На дереве висели, ногами вверх… Недоброе дело творится… Только по оберегам и узнали – наши это Плут и Кувалда…
– Чудо-Юдо лесное, косматое да страшное! – Перешептываются все. – Жертв хочет, кровь пьет, мясом закусывает…
А тут еще и старуха-сказочница приходит, ковыляет, на клюку опираясь, и как скажет:
– Чудище-Юдище, страшное, как зверь, не остановит его дверь, ни стены, ни богам поклоны… Перебьет мужиков, словно волк, пожрет коров… Неудачи темные чует, к ним и идет…
– А что ж нужно чудищу? – Обращается к старухе староста с уважением. Та ухмыльнется беззубым ртом.
– Он парней от девок красных оторвал – это и нужно ему. Невесту ему пожертвуйте – и отступит чудище.
Кивает волхв, поддакивает:
– Издревле боги жертвы девками берут! А мы забыли – не даровали лесу, что причитается, вот и послали нам Чудище страшное! Девку отдайте богам да Чуду-Юду, успокоится оно!
Испугалась Пёся, как услышала эти слова, и как помчится со всех ног домой – знает, какую невесту на деревне не жаль будет. А вслед ей Радка как закричит:
– А Пёська вчера на гулянку не ходила! Небось Богам молилась да Чудище звала!
Спряталась девка в доме у бабушки, а толпа уже обступает, кричат все:
– Сама накликала – сама и иди на поклон Чудищу!
Вышла бабка Ивушка, руки в бока уперла:
– Почто на девку ополчились? Али плохо она вам спины, ноги лечила? Али корова у нее когда сдохла? По костям моим пройдете, коль до девки добраться вам надо! Не дам ученицу!
– Не зря ее папашка от нее избавился! Седьмая дочь в семье – к несчастью! – Кричат селяне, наступая на старуху. – Ее еще в детстве лесу отдали, вот чащоба и требует свое! Ты у волков да медведей отняла жертву, имя ей дала, несчастья приманила! Тащите свадебный покров!
Расплакалась Пёся, да выходит вдруг из избушки. Обняла бабушку.
– Они же все равно меня в жертву принесут, бабуль, и тебя не пожалеют… Лучше я сама пойду… Не подарили боги мне жизнь, а взаймы дали осьмнадцать годков, чтобы тебе старость скрасить. Долг отдавать пора…
– Правильно! – Кричат все. – Наряжайся в свадебное! Ритуал проводить будем!
У Пёси приданое да покров готовы – восемнадцатый год ей пошел, давно уже пора к идолам с мужчиной идти. Плачет бабушка Ивушка.
– Солнушко мое, девонька моя… За что так с тобой они? Руки твои добрые не жалеют!
Пёся молчит. Слезы по щекам катятся, а надевает рубаху белую, душегрею лучшую, волосы в косу переплетает, платком белым, смертным голову накрывает. Обереги лучшие подвешивает, Радка от счастья даже ботиночки кожаные отдала, чтоб избавиться от сеструхи поскорее – не дело босиком на свадьбу идти. А за дверьми уже ждут – волхв да селяне. Выходит невеста в белом, словно мертвец ещё дышащий.
Идет Пёся под бормотание, слушает свадебные хвалы богам, а по щекам слезы градом катятся. Видит – стол уж накрыли, чтоб свадьбу отметить. Не про нее угощения эти. К идолам подвели, Лелюшке Пёся кланяется, Даждьбогу.
– Благословите, боги, на счастье замужеское… – Просит девица.
Пора идти уж – пока наряжалась, одевалась, да песни хвалебные пели, Солнце уж во вторую половину неба въехало. Привели селяне девку в лес, где ночью гуляющие прятались, прикрутили веревками к дереву, оставили около ног корзину с хлебом да бутыль с вином – свадьбу невесте с женихом отметить. Ушли, частушки свадебные распевая, ключ мужнин да закрома невестины дразня да побольше зерна желая.
Стихло все. Лес живёт, на жертву внимания не обращает. Стоит сама Пёся, чуть дышит от страха, ждет судьбы своей.
И вдруг шорох еле слышный в ветвях слышится. Вскидывает голову вверх Пёся и видит в ветвях еле видный блеск желтых глаз. Прячется Чудище, смотрит на нее. Зажмурилась Пёся – страшно смотреть в глаза такому жениху. Спрыгнуло на землю Чудище – слегка листья шурхнули под лапами. Подходит поближе. Смотреть – страшно, а с зажмуренными глазами еще страшнее. Открывает глаза Пёся. Совсем рядом Чудище – огромное, страшное, прозрачное, словно вода в ручье. Стоит, смотрит на нее.
– Здравствуй, чудище лесное! – Тихонько говорит Пёся, на удачу надеясь. – Невеста я твоя, в жертву принесенная, чтобы больше не обижал ты нас.
====== III. Боевой Шушпанчик ======
Шуш потер ушибленную задницу и погрозил кулаком качающемуся над ним космолету. Граш, вытолкнувший Шуша из люка с высоты в несколько десятков метров, высунул длинный язык и язвительно захихикал.
– Мог бы и поаккуратнее! – Сердито рыкнул Шуш, осматриваясь и принюхиваясь. – Не Ящера сбрасываешь!
– Ты сам хотел сложнее, вот, я помог с самого начала все усложить! С ушибами охота вообще шикарная будет! – Засмеялся приятель, прогревая гипердвигатель. – Шушпанчик ты наш боевой!
Шуш отработанным движением подхватил с земли попавшийся под лапу камень и со всей силы засветил им по дну космолёта. Кораблю от этого ничего – и не такое в метеоритных дождях испытывал, а Граш чуть язык не прикусил, когда пол неожиданно дрогнул под лапами.
– Я Шуш! Не боевой Шушпанчик, не Малыш, не эй-ты. Я Шуш, – процедил яутжа. Его приятель весело фыркнул и отозвался:
– Ладно-ладно, Шуш! Через Сезон подхвачу, как условились! Здесь же, в этом месте, ждать долго не буду, так что не опаздывай!
Кораблик последний раз качнулся в воздухе над головой Шуша и резко скакнул вверх, пробивая носом облака и исчезая в космической дали. Шуш проводил его взглядом, последний раз потер отбитое и полез на дерево, чтобы как следует осмотреться. Здесь, на этой местности, ему придется провести ближайший, по меркам этой планеты, год. Место было благодатное – вон там речка, можно и попить, и искупаться, а вон там – здоровенные поля и даже какое-то поселение местных аборигенов. Отлично! Шуш довольно облизнулся и для начала отправился к реке – присмотреть местечко для жилища. Всегда нужно иметь место, где можно с комфортом зализать раны, спокойно выспаться или сложить добытые черепа.
Подходящая пещера нашлась на втором часу прочесывания берегов реки. Как раз такая, как было нужно Шушу – большая, спрятанная среди деревьев, совсем рядом с рекой, но при этом сухая! Прекрасно! Шуш быстро сплел из подвернувшихся под лапу веток маскировочный полог, набросив его на вход, собрал еще веток интересного дерева с пушистыми листьями и оттащил в пещеру, устроив удобное, теплое лежбище. Потом как следует потерся плечами об пару ближайших деревьев, отмечая место своего обитания. Местные хищные породы не дураки и чужой, резкий запах их отпугнёт.
И теперь, отряхнув от древесных опилок лапы и жадно глотая воду из ручья, Шуш с гордостью изучал то, что он успел отстроить. Он вообще любил задачки посложнее, за что, несмотря на молодой возраст, был уважаем. Вот и сейчас Шуш устроил себе интересное испытание – никаких медикаментов, никаких технологий, кроме микрокомпьютера с системой самоуничтожения (Шуш и от нее бы отвязался, но запрещено без нее куда-либо соваться!), согревающей и маскировочной сетки (год на этой планете может выдаться холодным и все конечности отморозишь без системы подогрева!) и, естественно, маски с дыхательными фильтрами (а без нее медленно и крайне болезненно сдохнешь!). С собой только наручные лезвия – и больше никакого оружия! Корабля тоже под лапой нет – сбежать не выйдет, даже если очень захочется! Ну разве не чудо?! Наидостойнейшая охота обеспечена! Он даже копье себе сам выстругает из местных пород дерева, чтобы было еще интереснее!
Шуш напоследок осмотрел свое временное жилище – потом, может, отстроит что-нибудь получше, нежели это – и отправился на разведку. Здоровенные, пушистые звери в полтора раза его больше и встречающие его разозленным ревом, Шушу понравились. Таких и штук пять в коллекцию добавить не стыдно! Животные, небольшие, но сразу попытавшиеся взять его в кольцо, тоже были интересной задачкой – стая всегда опасней одиночки.
Несколько дней Шуш к поселению аборигенов и не подходил, изучая окрестные леса. Однако, когда яутжа выучил всю территорию на несколько дней пути вокруг, он решил, что пришла пора прицениться и к единственному разумному виду на планете. И как же ему повезло! Эх, удача-то какая! Он как раз подоспел к битве!
Все самцы от души сражались, не жалея ни себя, ни соперников. Шуш извертелся на своей ветке – до того ему хотелось присоединиться. Эх, вот это битва! Победители драки обязаны занять место на его Стене Трофеев! А ведь тут, в паре дней пути и ещё одно селение есть! И там дальше – тоже! Ох, и устроит он Охоту! И на зверей, и на уманов!
Однако воины не стали и дальше испытывать терпение Шуша, направившись в лес с тремя самочками в обнимку. Шуш даже на пару секунд задумался – а может, это тут такие ритуальные бои и он наблюдал за сражением за самку? Хммм, в этом есть смысл!
Ладно, он, конечно, тут охотник, но Кодекс он чтит. Пусть спарятся, а только потом он нападет. Однако одна из самочек явно начала заигрывать одновременно с обоими. Шуш негромко, раздраженно зашипел – он не любил, когда самки пытаются выпячивать свое привилегированное положение. Однако эти воины тут же сцепились, принялись трясти друг друга. Пытались показать самке, кто из них сильнее.
Шуш фыркнул и беззвучно спрыгнул с дерева. Бой с этими воинами вызвал разочарование – одному он просто оторвал голову, а другого проткнул лезвиями. Скучно! Друг с другом они дрались веселее… Свежевка трупов много времени не заняла и вскоре Шуш вывесил их обоих на дереве. Все равно аборигены скорее всего снимут, но он сделал все, как положено. Полюбовавшись парой новеньких черепов, он вернулся в свое логово и с чистой совестью завалился спать.
Днём яутжа выбрался посмотреть, сняли ли трупы с дерева. Сняли, как он и был думал. Шуш фыркнул и отправился искать какого-нибудь зверя, чтобы поймать и съесть – уже несколько дней он обходился водой из ручья и местными ягодами – сочными и удивительно сладкими – но для хищника этого было явно недостаточно, хватало только заглушить голод, который терзал его все сильнее и сильнее. Удалось поймать небольшую птичку. Шуш ощипал ее и проглотил вместе с костями. Есть все ещё хотелось, но уже меньше. Шуш сделал пару рейдов в разные стороны и с досадой признал, что Охоту придется приостановить ради… Ну да, охоты. Если он не поймает что-нибудь крупное и вкусное, он банально загнётся от голода.
И вроде бы уже не первый раз устраивал себе такие задачки… – попенял сам себе Шуш. – А все равно! Как новая планета, так с ума схожу и пока до голодного воя себя не загоняю, не могу обычной охотой заняться!
Он зевнул, надел на место маску – до этого он с наслаждением грелся в лучах местной звёзды, включил маскировку и неторопливо двинулся в сторону своего логова… Стоп, а это что? Шуш уселся верхом на ветку и уставился на привязанную к дереву самку почти в том же месте, где он сам трупы подвешивал. Он с интересом подполз по ветке ближе к самочке. Может, это какой-то ритуал? Скажем, она должна вырваться из этих веревок? Или…
Под лапой хрустнул сучок. Звук был тихий, но самка тут же подняла голову и уставилась прямо на самца. Шуш припал к ветке, маскируясь, а привязанная зажмурилась. Наверное, испугалась его. Шуш подумал, что вряд ли тут дело в ритуале. Слишком уж сильно боится самка. Да и кто в здравом уме станет рисковать самочкой, устраивая ей какие-либо опасные посвящения? Может, ее наказали? Хотя что может сделать такого самка, чтобы ее выгнали? Может, другой клан напал на то поселение, а самку убивать не стали, но и забирать не захотели? Тьфу, что за ерунда лезет в голову?!
Шуш спрыгнул и аккуратно подошёл к ней. Пусть неизвестно, почему и зачем она здесь привязана, но очевидно, что если ей не помочь или не убедиться, что все под контролем, то она умрет – от звериных зубов. А Шуш гордился тем, что никогда не причинял вреда, даже опосредованного, самкам. Привязанная открыла глаза и уставилась на него. А потом открыла свой ротовой аппарат и прочирикала какую-то фразу.
Переводчик побулькал, анализируя сказанное и озвучил:
– Приветствие, зверь, массив растений. Непереводимо, я, ты, жертва нести, причинно-следственная связь, отрицание, ты, оскорбление, мы.
====== IV. Жених ======
Смотрит Чудище на девку, не шевелится, словно и не поняло оно, что Пёся ему сказала. Раздумывает, видать, принять ему жертву, али уйти. Пёся и сама глаз от него оторвать не может, разглядеть получше тварь пытаючись. И страшно ей, а и любопытство начало глодать пополам с восторгом – правду, значит, бают бабки, существует Чудище, не волки это и не медведи. А она сомневалась еще иногда, правда ли боги чудовищ иногда в наказание шлют…
– Я женой тебе верной буду, до смерти до самой быть твоей обещаюсь, помогать во всем, – снова пробует с Чудищем поговорить Пёся. Оно голову в сторону наклоняет. Вздыхает девушка, жалобно смотрит на посланника божьего, молит. – Ну развяжи хоть, прошу!
Вроде поняло Чудище в этот раз, поближе подступило, лапу вытянуло, распороло когтями страшными, кажется, из металла сделанными, веревки, которыми девка к дереву прикручена была. Руки затёкшие Пёся потирает, смотрит во все глаза за Чудище.
А оно, девку освободивши, лапой в сторону деревни махнуло и прочь пошло, быстро да тихо, в чащобу самую. Пёся за ним следом как побежит – негоже невесте от жениха отставать. Прошел пару шагов Чудище, увидел, что за ним Пёся следует, остановился, на нее указывает, а потом в сторону деревни лапой машет. Ступай, мол, откуда пришла, за мной не ходи. Замотала головой Пёся.
– Вернусь – а они сожгут меня! Да и Богами я уж тебе обещана, в жертву тебе принесена! С тобой пойду!
Шипит злобно на нее Чудище. Но после сеструх названных да травли деревенской – что Пёсе Чудище какое-то? Да и шип у жениха Пёсиного глухой выходит, словно сомневается он. Вот Пёся и второй раз головой мотает и след в след за Чудом-Юдом идёт. Оборачивается снова к девке Чудище, чего-то на руке своей касается – и вмиг переливаться перестает, словно вода колодезная. Огромный, страшный, весь чешуей покрыт, словно змий, с гривой черной, медвежьей, а лицо и вовсе маской скрыто. Расставил руки с когтями серебристыми, длинными в стороны, на Пёсю зарычал, напугать девку пытаючись. Вздрогнула Пёся, увидев Чудище вблизи, услышав рядом совсем рык злобный, к ней обращенный. Но не дело жениха своего бояться, хоть трижды он чешуйчатый-гривастый!
– Я любого тебя любить буду, – вскрик испуганный сдержав, твердо Чудищу Пёся обещает, попривыкнув к виду чудищному слегка.
Снова голову набок Чудо-Юдо склоняет, замолчал – рассматривает упрямицу. Удивляется, наверное, решимости ее идти за женихом своим жутким, на внешность его не глядючи. Тянется к нему Пёся, взять за руку хочет, хоть страшно ей до слез чешуи этой касаться. Отступил на шаг жених, лапу за спину убирает. Видно, тоже невесту свою опасается. Снова зашипел, тронул вновь запястье свое, растворился в сумерках наступающих, развернулся – прыг на ветку и сбежал.
У Пёси слезы на глазах – одна она осталась! Даже Чудище ее с собой забрать побрезговал. Хлеб свадебный за пазуху спрятала, побрела, слезы горькие глотая, носом шмыгая, прочь от деревни. Коли вернуться попробует – прикончат, как пить дать! Решат, что нечисть злобная облик Пёсин приняла, чтоб людей заморочить, в дом чужой войти. Коли просто придет – не страшно, бывало, разные бирюки в деревню приходили, но коли в дом попытается к кому попроситься или на ночь задержаться рядом с домами – так сначала камнями закидают, а потом спалят миром всем. Видела Пёся лет семь назад – так же девку в жертву принесли, а к вечеру примчалась она, взъерошенная да перепуганная, про волков вопя да к себе домой войти попыталась. Сожгли ее – неча мертвецов живых к деревеньке приманивать!
Идет Пёся, дороги не разбирает. А тут, как назло – вой волчий рядом. Стаи разбойников пушистых давно охотникам местным жить не давали – вкус крови человечьей распробовали, вот и ходили в глубокую чащу только вместе мужики, от зверья отбиваясь. Вскинула голову Пёся – а стая уж рядом, окружает, языки свешиваются, глаза сверкают, когти землю роют. Крови человечьей звери жаждут. За ветку тяжелую, на земле валяющуюся, схватилась Пёся, к дубу развесистому отступает. Вожак на нее идет, рычит, слюни пускает, уже видно, вкус Пёсин представляя. Взмахнула дубинкой своей девка. Вожак только рыкнул злобно, шаг мягкий не замедляя.
Шаг за шагом отступает Пёся. Уперлась спиной в ствол древесный. Волк на нее как прыгнет! Пёська вовремя веткой снова махнула, по носу-морде заехала зверю страшному, увернулась – и на дерево белкой проворной взлетела, пока тот башкой ошарашенно тряс. Зарычал волк яростно, на дуб прыгает, остальные кружком расселись, ждут, пока Пёся слезет. Обняла девушка ствол руками, ноги поджала, чтобы за пятку не сдернули. Сама не спрыгнет – так морозец да ветерок холодный волкам поможет. Примерзнет к коре Пёся, да после ночи бессонной сама волкам в зубы рухнет, когда держаться сил не останется.
Сидит Пёся, с волками переглядывается, щеки уж от слез заледенели. Что делать, не знает. Темнеет. Луна на небосвод выкатилась, все своим светом ледяным посеребрила. Холодно Пёсе – хоть умри. Свернулась на ветке, как могла, руки по очереди дыханием греть пытается, волки по земле разлеглись – караулят. От тоски как закричит Пёся:
– Помогите!
Волки воем отзываются, в семь голосов Луну славят. Вздохнула девушка и снова кричит:
– На помощь!
Нет, никто Пёсеньке несчастной не поможет. Катится Луна по небу, Пёся сидит, волки лежат. Ждут. Задремывает Пёся от холода. А тут еще и туман утренний холодный пополз, высоко поднимается, в волосах путается, к телу льнет. Заснула почти Пёся, смерти дыхание чувствуя. Ослабели пальцы, вот-вот упадет. Из последних сил, не кричит уж – шепчет:
– Кто-нибудь… Помогите…
Но тут, видать, сама Великая Мать смилостивилась – как спрыгнет с дерева на поляну Чудище лесное! Волки, проснувшись, вскочили, щерят зубы, но на такую добычу сразу напасть не решаются, в круг берут, осторожничают. Чудище и само рычит, как зверь дикий, наклоняется, лапы с когтями чудовищными в стороны расставляя, словно дразнит зверье дикое. С трудом глаза открывая, смотрит вниз Пёся. Звери словно танец какой танцуют дивный – волки наступают, Чудище – шаг назад, Чудище – вперед рывок, волк отпрыгивает.
Но подобрался волчара один, влез на пригорочек маленький и как наскочит на чудо-Юдо со спины! Закрутился жених несостоявшийся волчком, зверя сбрасывая, да от других обороняясь. А волк крепко держится, клыками впился в плечо, когтями задними спину рвет, удержаться пытаясь. Его бы Чудище легко сдернуло – да стая не дает, на руки прыгает, заставляет борониться, от вцепившегося в спину отвлекая. Ревет от злости Чудище, да все никак с волками не справится – один он, а зверья много.
Не смогла такое Пёся терпеть – все-таки жених ее! Свалилась девка с дерева, как смогла – ноги не держат, руки еле шевелятся – да как залает во всю мочь, встать пытаючись. В деревне всегда баяли, что не отличить, настоящая ли собака брешет-надрывается, иль Пёся зверье дразнит. Волки на лай скалятся по привычке – не любят лесные разбойники защитников человеческих, от Чудища на миг единый отвлекаясь. Воспользовался этим Зверь, сдернул с себя волка, об землю приложил, схватил за загривок, да как ударит спиной об дерево ближайшее! Хрустнул хребет волчий, затих пушистый. Испуганно шарахнулись от Чудища волки. А он выпад вперед делает – одним движением когти в спину вожаку вгоняет. В разные стороны волки бросились, хвосты поджимая да от страха скуля. Вслед им Чудище заревело да распрямляется довольное, лапой плечо прокушенное зажимая. А кровь-то, по спине струящаяся – зеленая, да светится ярко! Что ж за зверь-то это такой?!
