Текст книги "Когда киты выброшены на берег (СИ)"
Автор книги: Selena_Heil
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
– Представишься мне полностью? – спросила Сакура.
– Годжо-сан же сказал моё имя, – мрачно отозвался Мегуми.
На новых людей он реагировал настороженно. Дети себя со взрослыми так ведут по весьма скверным причинам.
– Я прошу тебя повторить, – сказала Сакура.
– Фушигуро Мегуми.
– Сколько тебе полных лет? – она задала новый вопрос.
– Шестнадцать, – ответил Мегуми.
– Какое сегодня число, помнишь?
– Двадцать второе октября.
Он поморщился, когда Сакура осторожно положила пальцы ему на щёку, заставив повернуть лицо пострадавшей стороной к ней.
– Не любишь чужие прикосновения?
– Не люблю.
– Хорошо, Фушигуро-кун, – сказала Сакура. – Полагаю, заехали тебе ногой. Лихой был каратист.
– Не очень, – отозвался Мегуми, вспоминая хулигана, ударившего его с разворота.
– Посмотри на меня, пожалуйста.
Мегуми послушно поднял взгляд зелёных глаз. Отцовых, поняла Сакура. Таких же тёмных, полных малахита, как и у мужчины, с которым она столкнулась на пороге квартиры Годжо. Взгляд не отличался ни чем, пусть даже в первую встречу отец Мегуми по-лисьи усмехнулся. Глаза улыбка не тронула – они оставались такими же острыми и проницательными, очень холодными. Хотя одно отличие всё же было – паутинка морщин в уголках раскосых глаз. Но тут возраст. Он разделил отца с сыном и по габаритам. Сам Мегуми тоньше, изящнее. Не только потому, что не сошла подростковая худоба. Он может ещё и вытянется, но вес наберёт не сильно. Такова конституция его тела. Врачи умели определять такое на глаз.
– Сотрясения у тебя нет, Фушигуро-кун. Это хорошо. На вопросы отвечаешь чётко, себя контролируешь, с реакцией всё в порядке. Но рану на лбу зашивать придётся. Потерпишь мои прикосновения ещё немного?
– А у меня есть выбор? – спросил Мегуми.
– Есть. Можешь просто попросить обработать тебе рану. Но заживать будет дольше, как и болеть, – улыбнулась Сакура, снимая перчатки.
– Он мальчик умный, просто иногда показывает зубы. Так что зашивайте, пожалуйста, Куран-сенсей, – подал голос Годжо.
Он сидел на стуле у входа. Наблюдал за тем, как осматривают Мегуми. В основном смотрел на Сакуру за работой. Она отошла от парня, надела новую пару медицинских перчаток, вместо перепачканных. Дезинфицирующий спрей. Ватные тампоны. Хирургическая игла, полупрозрачная леска для саморассасывающегося шва. Каждое движение отработано до автоматизма, чёткое и будничное. Будто Сакура шнурки завязывала, а не собиралась зашивать чужую кожу.
– У вас много свободного времени, раз вы тратите его на такую мелкую рану? – спросил Мегуми.
– Это моя работа, Фушигуро-кун, – сказала Сакура. – Если ты переживаешь, что отнимаешь время у других пациентов, то я тебя успокою: не отнимаешь.
Мегуми посмотрел на Годжо. Тот улыбнулся. Что творилось в голове у парнишки, догадаться не составляло труда. Личная жизнь Сатору для него вызвала интерес. Вовсе не праздный, как бывает у любителей засунуть нос не в свои дела. К таким индивидам Фушигуро Мегуми навряд ли отнесёшь. Так уж вышло, что Годжо стал в его жизни второй отцовской фигурой. Гораздо ближе, чем родная кровь. Поэтому любопытство выпускало когти довольно часто, когда дело касалось Сатору. Но Мегуми был хорошо воспитан и слишком упрям, чтобы переступать через личные границы. Годжо только делал вид, что открыл их и пограничников не поставил. Однако, Мегуми мальчик не глупый. Серое вещество в голове варит отлично, чтобы понять – насколько далеко он от Сатору, несмотря на всю их вполне искреннюю близость. Парадоксально, но факт.
– Вы такая суровая за работой, Куран-сенсей, – протянул Годжо.
– Да. Тех, кто от неё отвлекает, могу и за двери выставить, – сказала Сакура, обрабатывая расшибленный лоб Мегуми.
– Молчу, молчу, – дипломатично заявил Годжо.
И подмигнул Мегуми. Тот закатил глаза.
Раздался телефонный звонок. Годжо достал из кармана брюк телефон.
– Твой отец, – Сатору повернул к Мегуми экран.
– Не бери, – сказал Мегуми.
– Он ведь заявится, – улыбнулся Сатору. – У твоего старика под старость лет включился режим гиперопеки.
– Скажи ему, что мы… не знаю, придумай что-нибудь, – нахмурился Мегуми. – Ты ж не глупый.
– Сомнительный комплимент, но я от тебя и такому рад, – улыбнулся Сатору.
Поднялся со стула одним изящным для своего роста движение и вышел за дверь. В коридоре потонуло весёлое «алло, любимый». Мегуми перевёл взгляд на Сакуру. Он привык, что многие люди бывают весьма любопытными и некоторые вещи склонны истолковывать неправильно. Не из-за любознательности, а из-за любви покопаться в чужом белье даже малознакомых людей. Ох, как много его семья в своё время настрадалась от чужих поганых языков и вечно голодных до событий за чужой дверью глаз. Но доктор Куран не выказала никакой заинтересованности в происходящем. Она подошла к Мегуми, чтобы обезболить рану.
– Я постараюсь недолго. Потом сможешь привести себя в порядок в душевой. Она для дежурного персонала, но в такое время тут уже никого не бывает.
– Вы всех пациентов туда пускаете? – усмехнулся Мегуми.
– Только випов, – в тон ему заявила Сакура. – Меня Годжо попросил, чтобы ты смог привести себя в порядок там, где не побеспокоят. Соглашаться или нет, дело твоё, Фушигуро-кун. Сейчас я начну зашивать. Больно быть не должно, но если вдруг, то скажи. Не терпи.
Мегуми скупо кивнул. Сакура приподняла его голову за подбородок, чтобы на ранку лучше падал свет. И начала зашивать. Мегуми практически ничего не чувствовал, кроме мерзкого зуда под кожей. Будто разом закопошился рой насекомых. Иногда взгляд зелёных глаз с точки в стене скользил на лицо Куран-сенсей. Кто она Сатору? Вот вопрос, который Мегуми старательно отгонял от себя, как лошадь мух хвостом от зада. Потому что не его дело.
У Куран-сенсей кожа тонкая, как японская бумага. Венки видны. Причудливые, изящные узоры на фарфоровой чаше. Она красивая, но уставшая. А ещё… Мегуми не знал, как это объяснить, но веяло от Сакуры чем-то холодным, тёмным, нездешним. Даже отчуждённым. Как от отца в далёкие времена его не самого образцово-показательного поведения.
Смертью от неё пахло.
Мегуми поморщился.
– Больно? – тут же заметила Сакура.
– Нет, – ответил Мегуми. – Вы со всеми так нежничаете?
– А я с тобой нежничаю? – улыбнулась Сакура. – Мне кажется, я тебя лечу.
– Не примите на свой счёт, но я встречал мало врачей, которые бы так относились ко всем пациентам, – пояснил Мегуми. – Опыт доказывает их избирательность.
Вспомнилась Цумики, которая вечно шутила, мол, в юном теле Мегуми заперли девяностолетнего старика, который всё про эту жизнь и людей уже понял. И ничего хорошего ни от одного, ни от другого не ждёт.
– Я стараюсь найти хотя бы минимальный общий язык с пациентами. Практика показывает, что обоюдное доверие для обоих сторон способствует более эффективному лечению. И это не про «нянчиться», Фушигуро-кун, – пояснила Сакура, сделав последний стежок. – Видимо, ты часто бывал в больницах. Не очень их любишь?
– А их кто-нибудь вообще любит? – спросил Мегуми.
– Да. Те, для кого дом ещё худший ад, – ответила Сакура.
Мегуми усмехнулся. И заметил немой вопрос в глазах Сакуры.
– Вы не сюсюкаетесь со мной, как с маленьким.
– А надо?
Мегуми отрицательно покачал головой.
– Хорошо, – сказала Сакура. – Шов рассосётся сам. Ты просто следи за гигиеной. Костяшки обработаешь самостоятельно. Я дам тебе всё необходимое. Отвести в душ? Или ты всё-таки откажешься от вип-услуг?
Мегуми фыркнул с напускным раздражением. Если она девушка Сатору, то, может быть, он возьмётся за голову хотя бы одной рукой. А может и не быть.
***
Иногда мысли – это потревоженный палкой клубок ядовитых змей. Огромных, вечно переговаривающихся тонким шипением, жалящих по причине и без. В последнее время все мысли Сакуры такие. Что из закромов памяти не вытащи. Да и не только памяти. Про будущее тоже думать тошно. Не тошно – тяжко. С налётом неизбежности. Обречённости даже. Вот и оставалось только настоящее.
Что-то незначительное могло стать точкой отсчёта в её голове. Вершиной, с которой брошенный в шутку снежок сходит лавиной. Иногда так получалось с сообщениями от Окиты – близкого человека из прошлого, настоящего и оставшегося будущего. Они с Сакурой каждый день перебрасывались десятком не особо содержательных сообщений. Давали друг другу понять, что ещё не сдохли и вполне себе на плаву. Большими письмами, в которых делились всем нужным и ненужным, они обменивались по электронной почте раз в две-три недели.
Вот и сейчас, пока Сакура шагала по коридору больницы в палату к пациенту, на телефон пришло сообщение Окиты о том, чтобы она на днях ждала большую поэму. А потом Соджи спросил про планы на следующий месяц.
Окита:
Я приеду повидаться с сестрой и племянниками.
Надеюсь, моё приветствие попортит кровь её муженьку.
Сакура:
ты повидаться с Мицу едешь?
или Тосидзе на нервы действовать?
Окита:
Хочу совместить приятное с полезным.
Но ночевать Мицу меня у них не оставит точно.
Сакура:
так у тебя есть здесь крыша.
Окита:
Которая твоя?
Сакура:
которая моя.
Окита:
Не-не, у тебя там прогресс в личной жизни.
Не хочу мешать.
Я и так уже не надеялся. Думал, придётся жениться: D
А тут такое. Терпения ему, кстати.
Сакура:
оно ему не понадобится, потому что не долго осталось
Только когда она отправила сообщение, поняла, какую глупость сморозила. Окита хоть и тот ещё разгильдяй, но проницательность тысячелетнего лиса была впаяна ему в черепную коробку специально, чтобы по малейшему колебанию воздуха понимать: где находится добыча, которую нужно поймать, а где охотник, от которого лучше спрятаться.
Окита:
Это как понимать?
Сакура, в чём дело?
Ты его бросить хочешь?
Короткая пауза, но длиною в вечность. Окита что-то долго печатал. Потом стирал. Молчал какое-то время. Сакура закусила губу, пожалев, что иногда делает, даже если хорошенько подумает.
Окита:
Или с тобой что-то случилось?..
Сакура долго смотрела в экран телефона, не зная, что написать. Стоило бы сказать правду. Предупредить Соджи, чтобы был готов. Чтобы новость о её смерти не свалилась, как снег на голову. С другой стороны, она сейчас его из равновесия выбьет. Заставит переживать. Уподобит его и без того вечную агонию сожалений знаку бесконечности.
Сакура:
я просто опять ни в чём не уверена.
Она ответила и положила телефон в карман халата. С друзьями так не поступают. Не врут. Уклончиво на прямые вопросы не отвечают. Это просто нечестно. Сакура на секунду прикрыла глаза. Вспомнила. Намеренно потревожила ещё один клубок змей, когда-то бывший горсткой самоцветов.
То было уже далёкое детство. Третий класс младшей школы. Окита в недоумении. Ну, где это видано, чтобы девчонка была выше на целых четыре сантиметра? А отметка, оставленная на косяке черным маркером, именно об этом и говорила. Да что там говорила, она вопила о том, что сам Окита Соджи проиграл. И кому? Этой долговязой? Мальчишка разглядывал отметку и с той стороны, и с этой. Но ужасные четыре сантиметра никак не исчезали. Даже под грозным взглядом. Сакура смотрела на него с толикой здорового скептицизма. Они же ещё дети, они же ещё растут. И Соджи непременно догонит или даже обгонит отметку, поставленную чёрным маркером.
– Если дальше так пойдет, – мальчишка покачал головой. – Чтобы измерить твой рост, придется таскать с собой стремянку.
Колпачок от маркера болезненно щелкнул Окиту по лбу. Сакура попала прямо в середину, и теперь Соджи был похож на замужнюю индианку с огромным бинди чуть повыше линии бровей. Будто третий глаз открылся.
Примерно до лет десяти у неё была короткая стрижка под мальчика, поэтому когда они гоняли мяч вместе, а потом дрались с соседскими хулиганами за площадку, мыслей, что рядом с Окитой вообще-то девочка, ни у кого не возникало. Не возникало их и когда дети шли ловить цикад да лягушек. Никто не верещал при виде огромного насекомого или склизкого земноводного. А когда у кого-нибудь уплывал сандалик вниз по течению ручья, рискуя оказаться выловленным где-нибудь в Тихом океане, никто не ревел и не жаловался родителям. В дождевых червей палками тыкали тоже вместе. И колени с локтями обдирали, не сговариваясь. Тогда и сам Соджи не особо обращал внимание на то, что перед ним девочка, потому что не важно, кто стоит с тобой в драке плечом к плечу, главное, что рядом, не против тебя.
Третий класс средней школы. Окита кривился и пыхтел. Несправедливость в чистом виде. Которую демонтировал маркер, но уже ядрено красного цвета. Парень подрос, вытянулся к пятнадцати годам, а все еще ниже Сакуры. Только на целых пять сантиметров. Та улыбалась, скрестив руки на груди. Соджи по глазам видел, что Сакура хочет сказать. Он сработал на опережение.
– У тебя все в рост ушло, а надо было в сиськи, – Окита сделал две фигушки и приставил к своей груди.
– Зато у тебя ничего в мозг не ушло. Голова как была пустая, так и осталась, – заявила Сакура.
Обмен любезностями закончился дракой. А потом совместным мытьём полов в наказание.
Третий класс старшей школы. Окита почти доволен. Но ключевое слово здесь «почти». Он одного роста с Сакурой. Пришлось брать синий и зеленый маркеры, чтобы понять, где и чья отметка красуется все на том же косяке.
– Забудь про каблуки, а то никто такую Эйфелеву башню на свидание не позовет, – проворчал Соджи.
– Кто-то что-то сказал? Прости, с высоты моего роста слышно только чей-то писк, – Сакура приподнялась на цыпочки, уверенно смотря поверх головы Окиты.
Они были друг за друга слишком часто, чтобы обижаться на тупые подколы и едкие словечки.
– Я чувствую себя молодой женушкой, – ворчал Окита, аккуратно проходя ваткой по ободранным до крови костяшкам Сакуры.
– А ворчишь, как бабка столетняя. Ауч! – Сакура чуть руку не выдернула из цепких лап Соджи.
– Острить вздумала? – ну точно дряхлая старуха в облике семнадцатилетнего паренька. – Это вообще-то моя прерогатива. А твоя, похоже, устраивать кошачьи драки в туалете. Сакура, ты уверенна, что не переродившийся Такеда Шенген?
– А он, по-твоему, устраивал бабские склоки в сортире? – заметила Сакура.
Окита посмотрел на неё, как на идиотку.
– Фу, как непристойно. И как я только вышла за такого… – Соджи специально сделал голос чуть повыше и пописклявее. – Наверное, за глаза твои красивые, – он поднял взгляд на девушку и широко улыбнулся.
Сакура подавила желание стукнуть его. Очень больно. Окита не будет отчитывать её за драку, как отец, он просто будет за неё волноваться и страховать. Если надо, давать по морде и получать по ней же.
– Соджи, – вдруг позвала Сакура. – Я после выпуска не буду поступать в полицейскую академию, как хочет отец. Пойду в медицинский.
Окита помолчал некоторое время, а потом утвердительно кивнул:
– Правильный выбор. Будешь бесплатно меня лечить.
Свой подзатыльник он не схлопотал лишь потому, что в тот день сам выступал в роли доктора.
Как ему сказать теперь? Окита, я умираю. Знаешь, друг мой, не неси на мою могилу белые хризантемы. Помнишь, мы договорились, что если до сорока никто не устроится с личной жизнью, то поженимся в Вегасе? Так вот, ищи себе другого компаньона на эту авантюру, потому что я сыграю в ящик. Не лей по мне слёз – я не заслужила.
Сакура зашла в палату совсем никакая, будто робот. Увидела медсестру Сан. Капельницу, которую она ставила. Прозрачную трубку с катетером, что вёл к руке господина в инвалидном кресле. Рецидив глиобластомы. Судьба будто бы насмехалась над ней, подкидывая пациента именно с таким диагнозом. Кидалась камнями, хохотала в голос, прыгала и скакала, как поганый мальчишка, испортивший рисунки мелом на асфальте подошвами порванных кроссовок. Нарушение речи, нарушение слуха, нарушение всей опорно-двигательной системы. Скудная реакция на внешние раздражители. Этому господину недавно исполнилось сорок три. А он будто призрак старика. Взгляд мёртвой рыбы – лишь зрачок помнит, что он ещё принадлежит живому человеку, и реагирует на свет.
Внутренний голос при взгляде на пациента принялся изливаться ядовитыми речами: да, он съеден. Изнутри. Паразитом, что сидит в его голове. И пускает миазмы, будто щупальцами оплетает каждую клеточку. И сдавливает, чтобы те лопнули, как лопаются переспелые виноградины. Болезнь выпьет тебя, как и его. Слизнёт языком, будто корова соль, твою возможность нормально говорить. Ты даже попросить попить способна не будешь. Как слышать, ходить – и это забудешь. Не будешь узнавать ни одного лица, потому что перестанешь видеть в них знакомые черты. Кому ты такая нужна? Оките, у которого вся жизнь наперекосяк? Отцу, который после смерти жены, забыл о существовании собственной дочери? Мидзуки, которая сто лет тебя не вспоминала и не вспомнит? Или Сатору, которому ничего, кроме горячего и влажного места между ног да ещё пока упругой груди от тебя не надо? Просто вколи себе избыточную дозу морфина внутривенно и покончи с этим.
– Сенсей, – позвала медсестра.
Сакура вздрогнула, будто её резко вынули из морозильной камеры сразу в кипяток.
– С вами всё хорошо? Вы так резко побледнели, – медсестра заглянула ей в лицо.
– Всё хорошо. Я просто не обедала, – улыбнулась Сакура.
– Давайте я здесь закончу, а вы сходите в кафетерий. Или купите что-то в автомате, – предложила медсестра.
– Не волнуйтесь, я перекушу. А сейчас давайте поработаем, – сказала Сакура.
Медсестра Сан кивнула.
На телефон Сакуры пришло сразу два оповещения. Одно от Окиты.
Другое – от Годжо.
Его Сакура открыла первым. Чтобы прочитать и не ответить.
Годжо:
Я бы предложил тебе вместе полюбоваться звёздами, но предлагаю заменить их на рыб.
Второе всё-таки заставило Сакуру задуматься над предложением Сатору.
Окита:
Лови момент, пока он есть.
Если парень того стоит, не задумывайся, что будет дальше.
P.S. даже если он секси, надевай удобные трусы.
Сакура невольно рассмеялась, чем вызвала удивлённый взгляд медсестры.
И ответила Сатору «хорошо».
***
Последний раз она была в океанариуме маленькой девочкой вместе с родителями. Дело было на Окинаве во время отпуска отца. С тех пор много воды утекло в сточные трубы. Годжо пригласил её в океанариум Шинагава. Водный стадион располагался недалеко от одноименной станции метро. Встречу назначили на раннее утро, когда посетителей почти не было.
Немного помятый спросонья Годжо смотрелся забавно и куда более соблазнительно, чем выхолощенный ловелас, маску которого он надевал. Правда, поцелуй в губы у входа в здание был вызывающей акцией, дабы спугнуть старушку-уборщицу, ворчавшую на Сатору ещё до прихода Сакуры. Пожилая дама кинула что-то вроде «срамота» и укатила тележку с моющими средствами, тряпками и шваброй дальше. Причину их стычки Сатору раскрывать не стал, только загадочно улыбнулся.
Место для свидания было удачным. По мнению Сакуры – это лучше, чем любоваться на звёзды на октябрьском ночном небе в холод. Не грозит возможностью отморозить зад.
Первая мысль, которая посетила голову при виде аквариумов: они попали в толщи морской воды. За стеклом длинного тоннеля туда-сюда сновали серебряные пули мелких рыб. Среди них степенно плыли в монотонном полёте скаты с белым брюхом. Сакура задрала голову, чтобы проследить за одним из таких гигантов. Акулы то постепенно двигались, тупыми мордами рассекая воду, то резко меняли направление. Стеклянные своды сходились дугой в тёмно-синем пространстве.
Вода мерцала. Лазурь, ультрамарин, бирюзовая эмаль.
– Ты сейчас похожа на маленькую девочку, – усмехнулся Сатору.
– Я и чувствую себя маленькой девочкой, – сказала Сакура, не отрывая взгляда от проплывающей над головой акулы.
– Только не говори мне, что ты первый раз здесь, – Сатору пристально следил за ней.
Его глаза из-за освещения стали казаться ещё более яркими.
– Здесь – да. В последний раз я была в океанариуме на Окинаве много лет назад, – призналась Сакура.
– Надо же, – хмыкнул Годжо. – Всё дороги ведут на Окинаву.
– Что, прости? – не расслышала его Сакура.
– Я говорю, представил тебя, мелкую, прилипшую к стеклу и разговаривающую с рыбами, – хохотнул Сатору.
– Вот ты смеёшься, а так и было. Отец меня кое-как увёл от аквариума, где плавала китовая акула.
– Эта акула чуть не стала свидетелем моего первого поцелуя, – сказал Годжо.
– Со стеклом её аквариума? – приподняла бровь Сакура.
– Нет, с человеком, – хохотнул Годжо.
Сакура, наконец, посмотрела на него. И ненадолго залипла. Впала в прострацию. Будто бы не морские жители здесь главный гвоздь программы.
– Мы на рыб пришли смотреть, – усмехнулся Сатору самодовольно.
– Я совмещаю приятное и приятное, – в тон ему протянула Сакура.
Они прошли дальше. Сакура заложила руки за спину. А Сатору убрал свои в карманы пальто. Шли медленно и какое-то время молча. На пути попался идеальный в своей геометрии аквариум с экзотичными рыбками-бабочками. Годжо и Сакура разошлись по обе стороны куба, неотрывно следя друг за другом из-за преграды в виде обиталища ярких рыб.
Потом опять пошли рядом, чуть соприкасаясь руками.
– Хочешь что-то спросить? – подал голос Годжо.
– Если ты ответишь, – сказала Сакура.
– Для тебя, моя рыбка, всё что угодно.
– Фу, как пошло. Ты специально, да?
– Разумеется, – просиял Годжо. – Задавай вопрос.
– Почему не поцеловал того, кого хотел? – спросила Сакура.
– Рыб постеснялся, – ответил Годжо.
– Какой вы робкий, господин.
– Да, я сама скромность, – усмехнулся Годжо, а потом, подумав, добавил:
– Испугался, что я в самый ответственный момент чихну и ударю человека в лоб. Или рассмеюсь и глупо пошучу, а я могу это сделать. Или, может, напугала перспектива, быть отвергнутым.
– Ты сомневался во взаимности? – удивилась Сакура.
– Я не был уверен, что человек вообще рассматривает меня… в романтическом аспекте.
– Я зря спросила. Извини.
– Извинения в карман не положишь.
Сакура фыркнула. Они остановились около аквариума с медузами. Каждая из них напоминала движущуюся в небесном пространстве матовую луну, перетекающую в нечто бесформенное. Окружение сияло приглушённым ультрамарином.
– Мегуми иногда говорит, что у меня с медузами есть кое-что общее, – улыбнулся Сатору и посмотрел на Сакуру. – Да, ты правильно подумала.
– Ты про отсутствие мозгов? – рассмеялась Сакура.
– Да. Хотя я с ним в корне не согласен. Общего гораздо больше. Я местами такой же скользкий и противный.
Сакура ткнула его в бок. Годжо рассмеялся.
– Как Фушигуро-кун, кстати?
– Живёт свою мрачную жизнь мрачного подростка, – ответил Годжо.
– У него очень взрослый взгляд. Я бы сказала, что слишком.
– Забавно. А он сказал, что от тебя тянет смертью.
– Не тянет, а несёт, – поморщилась Сакура. – У парнишки на это хорошее чутьё, как я погляжу.
– Семейная черта, – сказал Годжо. – Сакура, ты боишься смерти?
– Нет, я боюсь не её, – ответила Сакура. – Я боюсь… увядания. Иногда смерть случается внезапно, а порой медленно выедает тебя, отнимая сначала личность, истощая физическую оболочку, а потом забирая и её.
– Ты не веришь в бессмертие души?
– Нет. Я врач. А врачи перестают верить в душу, как и в божественное проведение довольно быстро. Стоит первый раз не спасти человека. Или понаблюдать, как он медленно и мучительно умирает, а никто не может ничего сделать.
Сакура проследила за медузой, плавно поднимающейся вверх, будто пышный белый парус. Почувствовала на своём предплечье кольцо длинных пальцев. Годжо повернул её к себе лицом, вынуждая посмотреть в глаза.
– Человек всегда умирает один, даже если вокруг находится куча народу, – сказал он.
– Как и рождается, – добавила Сакура.
– А ты хочешь совсем в одиночку, да? Без страховки, сразу в омут с головой.
– Так лучше, – сказала Сакура.
– Не хочешь, чтобы кто-то был рядом? Боишься уйти с сожалениями? Привязаться и захотеть жить?
– А ты разве нет?
Годжо улыбнулся. Но мрачно. Не так, как прежде. «Я давно уже не живу» – говорили его глаза.
– Раз уж тебе нечего терять, – Годжо нежно обвил её запястья пальцами и чуть сжал. – Давай поиграем в игру.
Сакура хмыкнула, приподняв брови в немом вопросе.
– На доверие, – пояснил Годжо.
– И что она из себя представляет?
Годжо наклонился к её уху. От его дыхания у Сакуры по телу прокатилась волна мурашек.
– Я свяжу твои руки, – он провёл большими пальцами по тыльным сторонам ладони. – Закрою тебе глаза. Ты откажешься от контроля процессом, доверишься мне целиком и полностью.
– Прямо полностью? – снисходительно уточнила Сакура.
– Так уж и быть: я позволю тебе выбрать между верёвкой и наручниками, – улыбнулся Годжо.
– Розовыми и пушистыми? – усмехнулась Сакура.
– Нет, настоящими, классическими.
– Ты знаешь, чем игры со связыванием могут закончиться? Один партнёр может схватить сердечный приступ, умереть прямо во время игрищ, а второй так и останется прикованным или привязанным. И если его не найдут вовремя, умрёт от обезвоживания. Реальная асфиксия с летальным исходом во время игр с удушьем. Сломанные запястья. Одной барышне чуть кисти рук не ампутировали, так сильно её ненаглядный узлы затянул.
– Что за истории, написанные Стивеном Кингом? – спросил Сатору. – Или опять годы работы на скорой?
– Угадал, – Сакура чуть прищурила глаза.
– Умеешь же ты испортить романтику, – отстранился Годжо, но рук её не отпустил. – Когда ты затащила меня в подсобку, пока Мегуми приводил себя в порядок, я понял, что кое-кто не против игр пожёстче.
– Я не очень люблю такое, – откашлялась Сакура. – Это так, злость, усталость и ты в тонком свитере на голое тело.
У них тогда случилось нечто, больше похожее грубый петтинг, чем на полноценный секс. Репетиция. Сегодня Годжо предложил перейти к полноценному выступлению.
– У меня два условия, – сказала Сакура.
– Слушаю, – отозвался Годжо.
– Если я скажу «прекрати», ты прекратишь.
– Хорошо. Второе?
– Ни в коем случае, даже если очень захочешь, или тебе покажется, что я этого хочу: не души меня. Не сдавливай шею. Особенно, руками. А так, делай, что захочешь.
– Что захочу, – медленно повторил Годжо, крепче оплетая запястья Сакуры холодными, бледными пальцами.
Комментарий к Часть 8
ребята, кто пытался дописаться мне в личку на кф: очередной баг или что это, я не знаю, но диалоги с вами пустые, так что здесь не я не отвечаю, здесь сайт очередной глюк словил
========== Часть 9 ==========
Комментарий к Часть 9
предупреждаю, что здесь упоминаются практики, про которые не всем будет приятно читать
публичная бета включена
В полночь тебя увлекаю
Всех превзошедшую блеском
Папоротник нежен и зелен
Поцелуй продлится во веки веков
На неустойчивой лодке
x x x
Проворная вся
От волос до стопы
Пьянеешь к вечерней заре
Рябь как зеленая чешуя
Дрожит над глубинами вод
© Рубоко Шо. Эротические танки.
Сакура на мгновение вспомнила о кошках. Она неоднократно видела, как те охотятся. Но выхватила из памяти не всю картину целиком, а лишь часть особого ритуала, слаженного алгоритма, проверенного столетиями кошачьей братией. Перед прыжком, прежде чем схватить беспечную пташку или не слишком осторожную мышку, кот всегда готовился особым образом. По мере приближения к добыче, его пушистое тело приседало на пружинистых лапах, максимально прижимаясь к земле напротив всклокоченного воробья. Зверь замирал, отклоняясь чуть назад, вилял хвостатым задом, готовясь к молниеносному выпаду. Тут не всегда примешивалась грация, тут больше скорости и действенности. Доля секунды. И в воздух поднимался грязный снег из коричневых и серых перьев.
Сатору был похож на кота.
Сакура не хотела думать про себя, как про замечтавшуюся пташку.
В номере лав-отеля из-за тёмных, антрацитового цвета штор и плотной паутины тюля царил полумрак. Сакура не особо разглядывала интерьер. Сатору сразу отвлёк всё внимание на себя, не дав осмотреться и немного привыкнуть к новой обстановке. Единственное, за что зацепился её взгляд, так это за отсутствие свойственной таким местам вычурности. Никаких кричащих цветов, пошлостей и шокирующих вставок для придания большей атмосферы. Кроме, разве что, кожаного кресла, на которое Сакура сложила свою одежду, оставшись в классическом комплекте невинно белого кружевного белья. Годжо снял с себя только рубашку. На фоне общего полумрака, который заполнял номер ещё и из-за тусклых красок октябрьского дня в звенящем сине-осеннем воздухе за окном, кожа Сатору казалась совсем белой, будто снег.
В его руках были не наручники и не верёвка. А чёрный кожаный ремень, который Годжо достал из шлёвок собственных брюк. Сакура посмотрела на будущие путы, потом на Годжо.
– Ещё не поздно отступить, – сказал он.
Тон был лишён былой игривой небрежности, хотя лёгкая улыбка по-прежнему ломала губы.
– Не надо брать меня на слабо так завуалированно, – сказала Сакура.
– Тогда протяни руки, – Годжо будто бы сканировал её взглядом. – Только сначала сними…
Он жестом указал на белую кружевную ткань простого лифа. Сакура послушно стянула вещь с себя, решив чисто из принципа не устраивать шоу со стриптизом. Обойдётся. Да и не умела она соблазнительно раздеваться.
Потом шагнула к нему и протянула сложенные вместе запястья. Тяжело взглотнула, когда ремень крепко оплёл их змеиными кольцами. Годжо ловко затянул пряжку, чуть дёрнув Сакуру на себя, из-за чего её тело пошатнулось. Она посмотрела в лазурные глаза. И не увидела там ничего, кроме холодного блеска. Внешне Годжо был слишком спокоен. Будто ледяная глыба, о которую вот-вот разобьётся огромный пароход. Сакура вдруг отчётливо представила его, сидящего в кожаном кресле, – оно не было винцом здешнего интерьера, им являлась приличных габаритов кровать, – но Сатору бы смотрелся в нём роскошно. Красивый, без налёта дурашливости и игривости, острый, будто хорошо заточенный клинок наёмного убийцы. Настоящий. Без масок. Представила, какое шоу он бы потребовал, если бы они решили шагнуть сегодня ещё дальше.
От внезапно разыгравшегося воображения, что подробно рисовало дерзкие образы в наболевшей голове, тело Сакуры покрылось гусиной кожей.
– Замёрзла? – спросил Годжо. – Или боишься?
– А надо бояться? – спросила Сакура, приподняв бровь.
Годжо посмотрел на неё. В этом взгляде Сакура заметила явные признаки превосходства и ещё чего-то, сложно определяемого. Будто мелкие сколы и трещины на обманчиво идеальной поверхности драгоценного камня. Сакура напряглась, когда увидела чёрную повязку, которую Годжо взял в руки. Он оценил её эластичность, растянув ладонями, а потом протянул их к Сакуре.
– Это обязательно? – спросила она, едва удержавшись, чтобы не отшатнуться.
– Да, – Годжо будто маленькой девочке снисходительно пояснил непреложную истину. – Не переживай, ты выдвинула условия. Я не собираюсь их нарушать.
Сакура хотела сказать что-то ещё. Даже разомкнула губы, но лишь выдохнула, когда на глаза опустилась темнота. Ткань была плотной. Сакура будто внезапно оказалась в эпицентре тёмной беспроглядной ночи, когда даже небо не сияет скудной оспой звёзд, а по земле не струится паутина лунного света. Тело разом почувствовало, что его лишили важного инструмента, через который поступала большая информация об окружающем мире. И заставило напрячься слух, осязание. Даже обоняние стало заметно острее.
