Текст книги "Когда киты выброшены на берег (СИ)"
Автор книги: Selena_Heil
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
В этот момент в кармане халата зазвонил телефон. Сакура отложила папки, достала его и посмотрела на экран. Сердце сделало кульбит и замерло. Звонил Сатору. Первая мысль – сбросить. Вторая – не реагировать никак. Третья же была продиктована интуитивным порывом – необходимость принять вызов острой иглой впился в десну.
– Да, – ответила Сакура.
– Куран-сенсей, – раздался в трубке голос Мегуми.
– Да, Фушигуро-кун, – напряглась Сакура.
Парень звонил с мобильного Годжо. А он сам тогда где? Неприятное ощущение вновь закопошилось внутри, на этот раз медленно сдавливая дыхательные пути.
– Я звоню вам, потому что… Сатору… то есть Годжо заболел. У него высокая температура. Он весь горит. Кашляет. Очень сильно потеет.
Мегуми говорил чётко и по делу. Но Сакуры слышала в его голосе нотки беспокойства, завёрнутые в уверенность и сухость тона.
– Какая температура? – спросила доктор Куран.
– Сначала была тридцать восемь и четыре. Сейчас тридцать семь и восемь, – ответил Мегуми.
– Ты что-нибудь делал, чтобы её сбить?
– Мама сказала положить холодное полотенце на лоб или компресс со льдом под голову.
– Хорошо, – кивнула Сакура самой себе. – У него в аптечке есть какие-нибудь жаропонижающие?
– Вам стоило бы спросить, есть ли у него вообще аптечка, – тяжело вздохнул Мегуми.
Сакура слышала, что он куда-то шёл. Открыл дверцу, возможно, шкафчика. Снова тяжело, как-то слишком по-взрослому вздохнул.
– У него здесь антисептик, пластырь, презервативы и аскорбинки, – сказал Мегуми.
«Набор скорой помощи имени Сатору Годжо» – закатила глаза Сакура.
– Значит так, – вслух произнесла она, посмотрев на наручные часы, – я освобожусь где-то через час, до вас минут тридцать на такси. Значит, буду через полтора, самое большое, через два. За это время меряй ему температуру каждые полчаса. Станет выше – вызывай скорую, не дожидаясь меня. А так меняй компрессы, давай обильное тёплое питьё. Желательно, с лимоном и имбирём. Хоть это у него есть?
По звуку Мегуми открыл холодильник, чтобы проверить.
– Лимон есть. Он им коньяк закусывал, – сказал Мегуми.
– Он же не пьёт? – удивилась Сакура.
– Да, поэтому после двух стаканов вырубился, – сказал парень. – Я сделаю всё, как вы сказали.
Сакура, конечно, уже поняла, что Мегуми мальчик не глупый и очень самостоятельный, но всё равно решила уточнить.
– Фушигуро-кун, я на всякий случай спрошу: есть ли ещё кто-нибудь из взрослых, которые могут приехать сейчас к вам?
– Я позвонил родителям, но они не городе. А Нанами-сан на выезде по работе.
– Хорошо. Я скоро буду. Если что, звони.
– Я вас понял, – сказал Мегуми и повесил трубку.
***
Открыл Мегуми быстро. Выглядел измотанным и хмурым. На какое-то мгновение можно было решить, что парень сейчас захлопнет перед Сакурой двери. Но на дне тёмно-зелёных глаз погасли беспокойство и раздражение, стоило встретиться взглядами. Сакура знала, что иногда присутствие конкретных людей может угомонить такого опасного зверя, как тревожность. Даже если человек крепок нервами, эта коварная бестия знает, каким способом осадить самую неприступную крепость.
Мегуми забрал у неё пакеты и отнёс на кухню. Сакура сняла пальто и сапоги, подавляя дрожь в конечностях из-за чувства накатывающего стыда перед Годжо. Это ведь она его прогнала, сказав, что не надо им больше видеться. А сейчас явилась, спасительница. Благо, что не в костюме из спандекса с плащом наперевес. Мегуми проводил её до спальни, но прежде надо было вымыть руки. А ещё, желательно, перевести дух. Но на это время тратить никто не стал. Они с Мегуми созванивались каждые полчаса до того, как Сакура переступила порог квартиры. Температура у Годжо не поднималась, зато появился озноб и ломота в костях.
Когда Сакура увидела Годжо, лежащего в кровати в состоянии, далёком от нормального, сердце её сжалось костлявыми пальцами вины. Возможно, совсем рациональной. Но в её мозгу болезнь Годжо и их последний разговор связался крепкими стальными тросами. Да так, что ни один разумный довод теперь эту жилу не перерубит. Лихорадочные пунцовые пятна расползались по лицу. Светлые волосы взмокли от пота. Пряди прилипли к лоснящемуся влагой лбу. Веки тяжёлые. Вид болезненный. Губы сухие, алые лишь на линии смыкания, будто Сатору недавно отведал свежей крови. Большое, сильное тело лежало под несколькими одеялами. Но они были тонкими, поэтому Мегуми притащил ещё и плед.
Сакура прошла вперёд, поставив у кровати сумку. И убрала из-под затылка ледяной компресс. Осторожно коснулась лба.
– Фушигуро-кун, принеси воды, пожалуйста, – попросила парня Сакура.
Он тут же скрылся из виду. На кухне застучали дверцы шкафчика.
Услышав знакомый голос, не принадлежащей Мегуми, Сатору приоткрыл глаза. Сакура едва не отпрянула. Она не знала, что их невероятный цвет может не только завораживать, но и пугать. Воспаленные и сухие из-за температуры, тем не менее они блестели, будто переливалось на солнце и слепило битое бутылочное стекло.
– Я всё-таки сдох? – спросил он хрипло.
– Пока нет, – сказала Сакура.
Годжо усмехнулся и тут же закашлялся.
– Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно, как видишь, – прохрипел Годжо.
– Опиши мне свои ощущения, – терпеливо сказала Сакура.
Годжо долго смотрел на неё.
– Нет, – отозвался он просто. – Ты зря приехала.
Резкое желание схватить подушку и придушить Сатору вдруг показалось не таким уж и ужасным избавлением его от страданий. Единственное, что останавливало Сакуру – это осознание. Возможно, Годжо имел право так себя вести. С одной стороны. С другой же, они взрослые люди. А взрослые люди, как говорят многие, должны быть выше всяких обид, когда дело касается жизни и здоровья ближнего своего.
– Я уйду, как только тебя осмотрю и оставлю Мегуми все надлежащие инструкции, – спокойно сказала Сакура и села на край кровати.
– Ничего другого от такой бессердечной женщины я и не ожидал, – сказал Сатору. – Ты мне мерещишься, я знаю.
– Нет, – сказала Сакура. – Стадия бреда уже прошла. Ты в состоянии не путать её с реальностью. Голова болит?
– Да, – ответил Сатору и прочистил горло.
– Сильно?
– Нет.
– Покажи горло, – Сакура достала из сумки упаковку с деревянным шпателем.
Легко надорвала верх. Годжо открыл рот.
– Язык высуни.
Он послушался, но не с первого раза. Сакура внимательно осмотрела воспалённые стенки. Красные. Но без налёта. Вздохнула с облегчением. Не инфекция. Убрала деревянный шпатель с розового языка обратно в надорванную упаковку, чтобы потом выбросить.
– Нежнее можешь? – кинул Годжо.
– Хорошо, буду нежнее, – Сакура решила, что не будет подыгрывать.
Болезнь это или обида на неё – всё равно. Сейчас надо заняться лечением.
– Сядь и подними кофту, – Сакура достала стетоскоп.
Сатору на удивление быстро послушался, но вредничать не перестал. Задрал чёрную, пропотевшую кофту, болезненно поморщившись от неприятных ощущений. А когда мембрана стетоскопа коснулась белой кожи, резко отпрянул с кошачьим шипением.
– Холодно!
Сакура выдохнула и приложила акустическую голову к ладони, чтобы демонстративно нагреть. Только потом вернула её на тело Сатору. Внимательно прислушалась к размеренному дыханию.
– Дыши, – попросила.
Он затаил дыхание. Сакура закрыла глаза. Хорошо, ничего страшного. Она и не с такими засранцами справлялась.
– Не дыши.
Сатору сделал вдох. Потом выдох. Сакура передвинула стетоскоп чуть влево.
– Лёгкие чистые. Хрипов нет. Это хорошо, – сказала она.
Но руки не отняла. Сердце в груди Сатору билось учащённо. Сакура вслушивалась в каждый удар, понимая, что её колотится в том же ритме.
– Я замёрз, – сказал Годжо.
Но не отодвинулся и не опустил ткань кофты в нетерпении.
– Извини, – Сакура отстранилась, убирая стетоскоп обратно в сумку.
На смену ему доктор Куран достала пакет с нарисованной на нём змеёй, обвивающей медицинскую чашу.
– Ты всю аптеку скупила? – хрипло спросил Годжо.
– Мегуми сказал, что у тебя в аптечке только лейкопластырь и презервативы. Это, конечно, хорошо. Но вылечиться от простуды не поможет, – пояснила Сакура.
– А ты, значит, поможешь? – усмехнулся Сатору немного зло.
– Нет, ты поможешь себе сам, если будешь соблюдать указания.
– Не буду!
– Ты что как маленький?! – донёсся голос Мегуми.
Парень стоял в дверном проёме, держа в руках стакан воды.
– Ещё один, – фыркнул Годжо.
– Если ты не прекратишь, я вколю тебе успокоительное. Пусть ты и не буянишь, зато Мегуми легче будет, – сказала Сакура. – Вот противовирусные. По таблетке каждые два часа в течение суток. Количество я пропишу. Жаропонижающие. Сейчас одну, а если температура поднимется выше тридцати семи и восьми, то две. Не сможешь терпеть головную боль… точнее… лучше её вообще не терпеть. Это хорошее обезболивающее.
Сакура показала серебряный блистер и положила его к остальным на прикроватную тумбочку. Мегуми поднёс стакан воды, буравя Годжо тяжёлым взглядом.
– Не обращайте внимания. Он жуткий говнюк, когда болеет, – сказал Мегуми.
– Я заметила, – отозвалась она, а потом опять обратилась к Годжо, выдавливая ему на ладонь нужные таблетки. – Обильное питьё. С имбирём и лимоном. Ещё нужно сменить пропотевшую одежду, хотя бы верх. Я сейчас приготовлю окаю[1] и перестану действовать тебе на нервы, Сатору.
– Я и сам могу приготовить, если вам нужно ехать, Куран-сан, – сказал Мегуми.
– Пусть она готовит, раз вызвалась, – Сатору не сводил взгляда с Сакуры.
– Пей, – сказала она, кивнув на таблетки, а потом повернулась к Мегуми:
– Принеси, пожалуйста, чистое полотенце, смоченное в тёплой воде.
– А таз надо? – уточнил Мегуми.
– Если есть.
Мегуми вновь скрылся за дверью. Сакура проследила, чтобы Сатору выпил все лекарства, а потом поднялась с кровати.
– Где я могу взять одежду тебе на смену?
– Всё в шкафу, – кивнул Годжо.
Сакура подошла, отодвинула зеркальную створку. Бардак. Удивления не было. Было желание глупо улыбнуться. Но внезапный порыв мгновенно подавили в зародыше. Сакура достала белую, довольно растянутую кофту из приятного материала. Хлопок. На вид и на запах вроде чистая.
– Сними, – Сакура показала на мокрый от пота верх.
– Нет.
– Раздевайся, Сатору.
– Раздень сама.
Он не заигрывал. Он выкручивал нервы. Играл на них. Не слишком изящно, мог и лучше, но всё равно умело.
– Если ты проверяешь мой лимит терпения, то на сегодня его исчерпали задолго до тебя, – сказала Сакура.
– Кто такой смелый? – усмехнулся Сатору.
– Не важно, – отозвалась Сакура. – Со мной можешь вести себя, как угодно. Но я уйду, останется Мегуми. Не изводи пацана. Он этого явно не заслужил. Сил себя контролировать даже в таком состоянии у тебя хватит.
Годжо хмыкнул. Взялся слабыми пальцами за ворот кофты, попытался снять по привычке через голову. Получилось не с первой попытки. Да и успехом это никак нельзя было назвать. Сакуре пришлось стягивать прилипшую к телу ткань самой. Мегуми принёс небольшой белый тазик с тёплой водой. Сакура опустила туда тыльную сторону ладони, проверяя температуру. Идеальная. Обтёрла Годжо. Быстро. Оперативно. Без лишних движений. А потом помогла одеться.
– Ложись и укройся получше, – сказала Сакура.
Сатору взял её за запястья. Сжал несильно, насколько позволяло состояние. Его тело немного шатало, а глаза слипались. Лекарство начало действовать и требовало от организма полного покоя. Но Годжо упрямился.
– Ты подстриглась. Зачем? Новая жизнь, новая ты? Или психанула? – он уткнулся лбом в её плечо для опоры.
– Волосы начали выпадать из-за таблеток, – сказала Сакура. – Сатору, ложись.
– Ты и правда уйдёшь, как закончишь здесь? – спросил он, чуть сжав запястья.
Сакура закрыла глаза, зажмурившись. Заморгала быстро-быстро, чуть задрав голову. Горячий лоб Сатору обжигало её тело даже через ткань рубашки.
– Нет. Я не могу бросить одного Мегуми на больного и капризного тебя, – сказала Сакура.
– Выходит, наш мальчик и правда благословение, – зачем-то сказал Сатору и хрипло рассмеялся.
Потёрся лбом о худое плечо и отстранился, плавно возвращаясь на подушки.
– Ты же говоришь так, не чтобы я перестал упрямиться? – Годжо плотнее закутался в одеяла.
– Нет. Когда ты проснёшься, я буду здесь.
– А потом?
– И потом тоже.
– Мне не придётся терпеть это в одиночестве, значит, – вновь усмехнулся Годжо.
– А ты всегда болел в одиночестве? – Сакура подоткнула одеяла ему под ноги.
– Всегда… – глаза Годжо медленно закрылись.
Светлые ресницы ещё какое-то мгновение трепетали, но потом замерли. И Сатору задышал ровнее. Сакуре захотелось дотронуться до его лба. Она сначала нерешительно поднесла руку, потом одёрнула, будто боясь обжечься. Словно не она каких-то пять минут назад трогала его тело, обтирая полотенцем. Потом всё-таки коснулась, убирая чёлку и прислонилась губами к коже, проверяя температуру.
В момент трогательного, не подкреплённого страстью или желанием прикосновения в ней окончательно умерли сомнения в чувствах к этому мужчине.
Комментарий к Часть 10
[1] Окаю – это жидкая рисовая каша на воде с добавлением только может быть того же самого имбиря и нескольких капель соевого соуса. Это одно из блюд, которое японцы едят во время простуды. Вообще их лечение в этом плане несколько отличается от нашего.
Итак, котаны, сообщаю, что до конца нам осталось немного. Всего 2-3 главы, самое большее – это 4, но я не хочу так затягивать. Зарекаться не стану, но “всё” наступит возможно даже до следующей пятницы. Как чувствовать себя буду.
========== Часть 11 ==========
Комментарий к Часть 11
ко всей работе, к этой главе особенно: polnalyubvi – чужой среди своих и сплин – кит
публичная бета включена
Гонцов с плохими вестями всегда убивали первыми и без зазрения совести. Но у Годжо рука на Нанами не поднялась бы никогда. А если и переклинило внезапно, так, ум за разум зашёл, то от самого господина следователя получить пришлось бы по полной. Рука у Кенто только с виду такая ухоженная и лёгкая. На самом деле, подзатыльники от него временами ощущались хуже, чем удар битой по голове.
Только Годжо не думал об этом, когда слушал методичную речь Нанами о том, что пока ещё служебное расследование на работе Сакуры может перетечь в реальное дело.
Сигарета тлела между указательным и большим. Будь здесь Мегуми, дал бы подзатыльник или отчитал, как маленького, отбирая курево. Но Мегуми в школе, а Сатору здесь – сидит напротив Нанами и внимательно слушает подробности того, что устроил Канаяма.
– Ты же сказал, что проблем не будет, – протянул Годжо.
Это не было претензией, а уж тем более к Кенто, который всегда работал чуть больше положенного, как бы не ворчал о сверхурочных.
– Я не знал, что Канаяма осмелится дать взятку, чтобы дело снова было в производстве, – Нанами не притронулся к свежему кофе, который источал соблазнительный аромат по всей кухне и перебивал запах Саторовых сигарет. – Даже если Куран-сан не посадят, хотя такое исключать нельзя… Со связями Канаямы и коррупцией в наших рядах фальсификация улик хоть и сложная задача, но выполнимая. Так вот, даже если Куран-сан не посадят, то в процессе расследования могут изрядно измотать, что уж говорить про его длительность и совершенно негуманные подходы к делу отдельных офицеров, брошенных на это дело. Босса Мацумото давно не могут прижать к ногтю, поэтому хватаются даже за короткие ниточки, ведущие к нему.
– Сакура никак с ним не связана, – сказал Годжо.
– Я знаю. Дело более, чем ясное. Но тут, как в прошлый раз, просто пресечь не получится, – сказал Нанами, поморщившись.
Годжо показалось, что на красивом, обычно очень строгом лице господина Кенто прибавилось морщин. Хотя он моложе Сатору на целый год. Им обоим скоро по тридцатнику, но мозгов набрался только Нанами. Нанами же и вытянул его из страшной передряги как-то раз по просьбе отца Годжо. Акция должна была стать и впрямь разовой, но молодые мужчины сдружились. А если и не сдружились, то образовали очень крепкую связь, которую и по сей день сложно объяснить каждому из её участников.
Нанами Кенто был неофициальным и очень заебавшимся, но всё же крайне ответственным Ангелом Хранителем Сатору Годжо, если уж мыслить такими категориями.
– Ты бы с удовольствием прервал наш с тобой долгий роман, да, Нанами? – спросил Годжо.
– У нас с тобой не роман, – отрезал Нанами.
– Почему же? Я иногда очень подхожу на роль викторианской дамочки в беде. Иначе, как объяснить, что ты вечно кидаешься мне на помощь, – улыбнулся Годжо.
– Ты просто слишком часто отключаешь инстинкт самосохранения, – деловито заметил Нанами. – Точнее, игнорируешь его напрочь.
– Я сама осторожность, – хохотнул Годжо. – Так что, можно что-нибудь сделать? Моя помощь необходима?
– Можно. Ты связывался с госпожой Куран? – спросил Нанами.
– Да, – ответил Годжо.
– Значит, ты в курсе, что она уехала? – Нанами поправил очки.
Сатору кивнул. Конечно, он был в курсе. Сакура сказала об этом в их последнее совместное утро, когда температура Годжо окончательно спала, а болезнь разомкнула пальцы. Ещё Сакура сказала, что её отстранили от работы на время служебного расследования, а заявление об увольнении Саридзава пока не подписал. Сказала, что хочет побыть наедине с собой, вдали от ставшего серым и тяжёлым Токио. На вопрос, куда поедет, дала ответ без утайки: у её дедушки в одном портовом городке, больше похожем на большую деревню с хорошей инфраструктурой, был домик. Ныне оставленный внучке в наследство. В качестве тыла, даже пристанища. Годжо в который раз подумал, что старик Аято Томоэ обладал даром предвидения.
Останавливать или отговаривать её Годжо не стал, хотя желание это сделать точило головной мозг голодными термитами. Сакура была рядом всё время, пока болезнь поедала его тело: пока держался жар или колотил озноб, пока головная боль грозила раскроить череп по костным швам, а кашель помочь выхаркать все внутреннее органы. Когда Годжо просыпался, Сакура была здесь. Каждый раз. То дремала на кресле в углу, то по просьбе ложилась рядом, не боясь заразиться. Они с Мегуми что-то принимали по чёткой рекомендации доктора Куран. И ни один даже не чихнул.
Сакура обещала не бросать, пока ему было плохо. И не бросала.
Сакура решила, что им не стоит видеться. Они не виделись больше.
– Позвони ей, – сказал Нанами. – Пусть приедет и даст показания.
– Она уже давала.
– Давала, но не о том, что Канаяма её ударил, – сказал Нанами.
Годжо замер. Медленно-медленно поднял взгляд мгновенно ставших острыми, будто раскрошенный лёд вперемешку со стеклом, невозможных глаз.
– Он сделал «что»?
– Ударил её. Свидетель только один – главврач больницы. Он и рассказал об этом. Но нужно подтверждение от самой Куран.
– Ой, ой, ой, Нанами, – протянул Годжо. – Ой. Что этот уёбок сделал, ну-ка повтори?
– Годжо.
– Ударил… поднял на неё свои поганые руки?
– Годжо, сохраняй хладнокровие.
– Да я ледышка. Сама Снежная Королева, если угодно, – Сатору растянул губы в улыбку.
Нанами вновь поморщился. Надо было самому связаться с Сакурой и поговорить, но в обход Годжо это было бы не очень честно, хотя куда безопаснее.
– Ответь мне, господин следователь, положив свою не запачканную руку на своё чистое сердце: если мы сейчас будем делать всё официально, по регламенту, это надолго затянется? Вообще есть шанс, что Канаяме достанется по заслугам хоть немного?
Кенто снял очки и отложил в сторону. Потёр переносицу в попытке прогнать усталость.
– Я не даю никаких гарантий. Но сидеть сложа руки тоже не выход. Если даже главврач решил не молчать, хотя благотворительный фонд при компании Канаямы – спонсоры их больницы, то шанс есть, но…
– Маленький. И этот ублюдок всё равно продолжит портить жизнь…
– Вам обоим, – закончил за собеседника Кенто.
– Меня он не тронет.
– Ты ему не дался. Поэтому любые способы достать устрицу из раковины хороши.
– Да, любые способы, – Годжо потушил сигарету в пепельнице, а потом долго смотрел на оставшейся помятый окурок. – На-на-ми.
– Нет, – отрезал Нанами.
– Что «нет»? Я же ещё ничего не сказал, – удивился Годжо.
– Ты слишком громко подумал. И какую бы авантюру сейчас не предложил, я отвечу «нет», – категорично заявил Нанами.
– Но, радость моя…
– Я тебя сейчас удавлю.
Годжо тяжело вздохнул, закрыв глаза. А когда открыл, Нанами не увидел в них ни капли дурашливости.
– Я хочу избавиться от Канаямы. Ты правильно сказал, что любые средства хороши. Он ведь тоже ничем не погнушается. И если с этим делом не прокатит, то тупой ублюдок Канаяма и его прихвостни придумает что-нибудь другое. Я бы вытерпел, отшил, послал, но вокруг меня начинают страдать люди. Сегодня это Сакура, а завтра кто?
– Мне не понравится твой вариант решения проблемы, я так понимаю? – нахмурился Нанами.
– Он менее радикальный, чем ты думаешь, – улыбнулся Годжо.
Нанами покачал головой.
– Ну же, если ты мне поможешь, найдя хорошего частного детектива с годным фотоаппаратом, и предоставишь кое-какое оборудование, то я обещаю, что до твоей пенсии не буду выкидывать никаких глупостей, – заверил его Годжо.
– Ты столько не продержишься, – сказал Нанами.
– А если я завяжу с блядством? Поможешь? – спросил Годжо. – Я предлагаю тебе меньше головной боли в обмен на маленькую услугу?
Нанами долго сканировал его на предмет вранья или лукавства. Но Сатору был открыт и честен.
– Мои маленькие тебе услуги часто приобретают масштабы катастрофы, – тяжело вздохнул Кенто. – Чёрт с тобой, Годжо. И так седые волосы уже закрашивать приходится.
– Ты настоящий друг, – просиял Годжо и подцепил пальцами лежащий рядом телефон.
– Кого ты ещё собрался втянуть в эту авантюру? – мрачно поинтересовался Нанами.
Годжо деликатно выставил вперёд палец, мол, помолчи минутку, а потом пропел в трубку елейным голоском:
– Тоджи, любовь моя, нужна твоя помощь…
***
Сакура разбиралась с занавесками, когда раздался телефонный звонок. За окном в объятьях заходящего за горизонт солнца виднелся кусочек антрацитового моря. Небу вспороли горло, а он серебрился, будто ртутное зеркало, чуть отливая алым. Сакура испытала острую необходимость пройтись по набережной прямо сейчас.
Но сначала приняла звонок.
– Да.
– Я знаю, ты просила не звонить, – раздался голос Годжо. – Но мне надо.
– Ладно, раз надо, – сказала Сакура.
– Устроилась?
– Да, почти. Тут много старого хлама. Разбираю.
– Как себя чувствуешь? – спросил Годжо.
– Нормально. Только хочется курить, – поморщилась Сакура.
– Я сделаю это за двоих, – хохотнул Годжо.
Они какое-то время молчали. Сакура почему-то отчётливо представила, как Сатору стоит на улице и курит сигарету. Прозрачный ветер уносил сизый дым. Годжо морщился и кутался в пальто. Ей вдруг захотелось оказаться рядом и взять замёрзшие руки в свои, чтобы согреть.
– Ты на улице? – спросила тихо, откладывая чёртовы занавески в сторону.
Без них окно смотрится лучше.
– Ты за мной следишь? – поинтересовался Годжо.
– Нет, конечно, – улыбнулась Сакура.
– На улице. Иду кое-куда. Надо кое-что сделать, – Годжо непривычно тяжело вздохнул. – Решил тебе позвонить. Голос услышать в качестве моральной поддержки.
– Что-то случилось? – встревожилась Сакура.
– Нет, – сказал Годжо. – Нет. Просто позвонил услышать, что ты в порядке. Решил занять свободное время приятно и с пользой.
– Я в порядке, Сатору, – Сакура нахмурилась. – В чём дело?
– Я так хочу сказать, что ты мне очень нравишься.
Сакура замерла на мгновение, глядя на море, по цвету в это время года точь-в-точь как её глаза.
– Сатору, я…
– Это тебя ни к чему не обязывает. Мы же оба взрослые люди, – по голосу было слышно, что Годжо улыбался.
– Да, взрослые… но… ты же знаешь, что твои чувства более, чем взаимны, – сказала Сакура, сев на стул.
– Да, поэтому и делаю это.
– Делаешь что? – снова встревожилась Сакура.
– Говорю тебе правду сейчас, – пропел Годжо. – Береги себя, ладно.
– Сатору…
– Просто скажи, что любишь.
В горле застрял ком. Сакура с трудом протолкнула его обратно вниз. Они ведь и правда взрослые, умные люди. Зачем бегать вокруг да около.
– Люблю.
– Хорошо… Я позвоню ещё как-нибудь?
– Да, – отозвалась Сакура.
В трубке послышались короткие, частые гудки.
***
Когда он зашёл в лифт, двери сомкнулись за его спиной, будто драконья пасть.
В сущности то, что Годжо намеревался сделать, и впрямь было податью алчному, не знающему меры, кровожадному змею, засевшему у подножья рудных гор. Голубые глаза в обрамлении серебряных ресниц не отрываясь смотрели на серый Токио через прозрачные стены, пока тросы тянули кабину лифта наверх. Отсюда он выглядел действительно массивной глыбой, душу в которую вдыхали обитавшие внизу люди. Они во многом определяли внешний облик города и задавали темп его жизни. Большой аквариум, где плавают слишком разные по габаритам рыбы.
На нужном этаже лифт звякнул, будто микроволновка оповестила о подогревшемся ужине. Годжо ни о чём не думал, когда шёл по коридору к двери номера. Остановился напротив, впившись взглядом в золотые цифры. Нет, он не чувствовал себя идущим на лобное место. И агнцем невинным не был. Им двигал сухой расчёт и желание раздавить Канаяму, но для этого надо будет потрудиться и потерпеть. Что Годжо умел превосходно, кто бы что не говорил и не думал.
Дверь в номер ему открыла девушка из персонала, которая что-то приносила в номер на заказ. Годжо заметил бутылку хорошего виски на столике у кресла. Девушка поклонилась и поспешно удалилась. Годжо сам закрыл за собой двери. Прошёл дальше. Увидел сидящего в кресле спиной к огромному панорамному окну Канаяму. Желание выбить все зубы вспыхнуло вдруг особо ярко, обжигая живот и ладони сильным жаром. Кулаки зачесались. Но нет, нет и нет. Расправляться с ним так банально смысла не было.
– Какие люди, – протянул Канаяма, не глядя на вошедшего гостя.
Он срезал дольку спелого, слишком идеального по форме и цвету яблока изогнутым, будто коготь хищной птицы, ножом. Карамбит с лезвием из отличной стали и резной рукоятью, чей конец венчало кольцо под большой палец.
– Зачем явился? – спросил Канаяма. – О бабе своей договариваться?
Годжо сел в кресло напротив, покосился на огромную кровать, что стояла у стены. Лучше бы, конечно, сразу перейти к делу, но Канаяму нужно довести до нужной кондиции. Убедить, что он король положения. Годжо знал, что отчасти так и есть, но всё равно не собирался уступать. Выгрызет победу, даже если шансы его окажутся почти нулевыми или стремительно сорвутся вниз, в минусовую отметку.
– Зачем ты в это Сакуру втянул? – спокойно спросил Годжо.
– Сакуру, – повторил Канаяма. – Сакуру, значит… так понравилась девка? Любишь её?
– Люблю, – отозвался Годжо, наблюдая, как от этого простого признания свирепеет Канаяма.
– Любишь… ты вообще знаешь, что это такое? – спросил он, отправляя в рот срезанную дольку яблока.
– А ты просветить хочешь? – улыбнулся Годжо, закидывая ногу на ногу.
– Ты договариваться пришёл или остроумием блестать? – спросил Канаяма.
– Договариваться, – ответил Годжо.
– Ради неё даже сам позвонил. Надо же… Не думал, что тебе может понравиться простая врачиха. Да которая, к тому же, скоро сдохнет, – рассмеялся Канаяма. – Как думаешь, может, мне проявить милосерднее и помочь? Или наоборот, в назидание тебе позвонить знакомым ребятам? Они таких своенравных девочек ломать любят. По кругу пустят, чтобы спесь сбить. Глядишь, послушнее станет, в твою сторону больше смотреть не захочет.
Годжо молчал, чтобы ни словом, ни жестом себя не выдать. Но Канаяма прищурился. Видимо, глаза Сатору всё равно засверкали недобрым огнём. Ярким отблеском лезвия, металл которого поймал солнце перед нанесением смертельного удара.
– Ты очень примитивен в своих угрозах, Канаяма, – сказал Годжо. – Думаешь, раз силён и со связями, всё по плечу? Никогда не замечал, что на сильного всегда найдётся более сильный? Или более отчаянный, которому терять будет нечего. Это тоже своего рода сила. Непреодолимая и неподкупная.
– Ты думаешь, что сильнее меня? Или познал отчаяние? Нет, мальчик, ты ни черта об этой жизни не знаешь, – Канаяма поднялся с кресла. – Вот и сейчас, приполз ко мне, потому что не в силах свою врачиху отмазать. Правда?
– Может, я тебя, больного на голову, пожалел? – обольстительно улыбнулся Годжо, даже не шелохнувшись, когда Канаяма подошёл ближе, прокрутив карамбит в руках.
– Меня? И пожалел? – рассмеялся Канаяма. – Да такие, как ты, жалости не знают. Они берут от жизни всё, высушивают досуха колодец, из которого пьют. И кусают руки, из которых едят.
– Это ты из себя сейчас благодетеля строишь, которому я руки кусаю? – усмехнулся Годжо. – Желай я себе папика или мамочку, уж точно выбрал бы кандидата получше. Без проблем с башкой и с капиталами, которые они получили не от тестя, женясь по расчёту. Как думаешь, большой босс знает, что его зятёк тратит деньги на шлюх вместо лечения своей «импотенции»?
Канаяма резко схватил Годжо за волосы на затылке и заставил запрокинуть голову, выставляя напоказ светлую шею. Посмотрел в глаза, зло сверкнув своими. Зрачок – чёрная, холодная пасть, космическая дыра.
– Этот старый хрыч сам дал мне активы. В благодарность за то, что я взял его драгоценную дочурку в жены, хотя она ни рыба ни мясо. Мне эта семейка уже поперёк горла, а ты… будь ты хоть трижды из знатного рода, всё равно клеймо шлюхи теперь не отмоешь. В приличное общество тебя без покровителя не пустят, – Канаяма прислонил нож к коже Сатору.
Чуть пониже ямки на сходе острых ключиц. Годжо почувствовал, как в желудке будто бы закопошились насекомые. В нос ударила смесь запахов алкоголя, пота, одеколона и спермы. В какой-то момент Годжо подумал, что заказное убийство этого ублюдка – хороший выход, но слишком простой. Такой лёгкой смерти Канаяма не заслуживал.
Холодный металл, перепачканный в яблочном соке, скользнул по шее вверх, надавливая самым острием на кожу. Стальной коготь чуть подцепил подбородок, заставив Годжо задрать лицо сильнее. По линии бледно-розовых губ, тупой стороной изогнутого лезвия оттягивая нижнюю вниз, оголяя белые, плотно сжатые зубы. Канаяма задышал быстрее. Его глаза заблестели, словно у наркомана перед принятием дозы. Он наклонился вперёд и провёл языком по щеке Годжо, оставляя мерзкий влажный след. Потом острее ножа проделало тот же путь и остановилось прямо под глазом. Канаяма чуть оттянул им кожу под нижним веком и провёл языком по ресницам и глазному яблоку. Годжо впился пальцами в подлокотники кресла до побелевших костяшек, в какой-то момент решив, что это выше его сил.
– Такой покладистый, – отстранился Канаяма. – Что, надо твоей сучке почаще угрожать?
– Ты болтать будешь или мы делом займёмся? – Годжо улыбнулся так, что у Канаямы заметно дрогнули коленки.
Длинные белые пальцы принялись медленно расстёгивать перламутровые пуговицы рубашки, стоило только Иясу отойти на два шага. Открылась полоса тела – пока ещё чистый холст, который Канаяма жаждал запачкать, изрезать, превратить в ничто. Сатору откинул полы рубашки в разные стороны, на, мол, выцарапывай когтями сердце, выгрызай зубами, рви. Улыбался так соблазнительно и сладко, что не подумаешь, будто его сейчас наизнанку вывернет. Нет, своё тело отдавать на растерзание было не страшно, тут другое: Годжо боялся не сдержаться и всадить нож, которым Канаяма сейчас вёл от его пупка до груди, тому в глаз. Так глубоко, чтобы ни один патологоанатом не смог достать его из черепа, не распилив башку.
