Текст книги "День Гагарина"

Автор книги: Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Третий звонок: «Минутная готовность!»

Даже сейчас включать киноаппараты рано. Особенно выносные. В них запас пленки невелик. Если их включить по минутной готовности, то к моменту старта они опустеют.

Смолкли разговоры. Все внимание на ракету. Вот прекратил парить кислородом дренажный клапан. Пошел наддув. Слышны глухие хлопки – это сработали клапаны и пиропатроны. Слежу за ракетой и одновременно боковым зрением – за секундной стрелкой хронометра. Наступает момент для включения первой группы выносных, снимающих отброс большой кабель-мачты. Здесь, кроме интуиции, ничто не поможет. Конечно, если включить наши камеры в систему автоматики ракеты, то… но кто же на это пойдет. Выручает «реле времени»; заложенное в каждом из нас.

– Первая! – кричу ассистенту.

– Есть первая! – отвечает тот.

С глухим стуком отваливается большая кабель-мачта.

На пульте управления выносными камерами, где горит рубиновый глазок лампы, показывающей, что напряжение на пульт подано, загораются три зеленых – по числу камер, работающих на отброс.

– Стоп первая!

– Есть стоп! Зеленые глазки гаснут.

Следующие мгновения тишины чувствуешь всем существом, как затишье перед бурей. И в такие моменты особенно остро и много видишь. Вот откуда-то взялась ворона, села на вершину ракеты. Сидит, перебирая крыльями. Что с ней будет, когда ракета пойдет? Тик-так, тик-так! Это не часы – сердце стучит. Боком, боком, как гонимый ветром лист, ворона все же слетела. Пора!

– Камеры! – даю команду.

Заработали моторы всех киноаппаратов. Руки автоматически находят стопоры вертикальной и горизонтальной панорам штатива и отпускают их. Берусь за панорамную штангу. Теперь для меня ничего не существует, кроме сероватого прямоугольника визира, в котором по центру, занимая собой весь кадр, стоит ракета. И тотчас же мелькнул красноватый отблеск. В кадре – водопады пламени, нет – море огня, и все оглушительней рев работающих двигателей ракеты. Он буквально придавливает к земле. На огненных столбах ракета плавно поднимается, ускоряя свое движение. Водопад пламени оканчивается тонким полупрозрачным языком, который быстро-быстро трепещет. Рев двигателей постепенно уменьшается – и вдруг словно кто-то разорвал надвое голубое полотнище неба. Еще немного, и за яркой точкой работающих двигателей появился белый инверсионный след. Мгновение, и он оборвался, а яркая точка упрямо движется все дальше и дальше, медленно тускнея и почти сливаясь с серым полем матового стекла визира. Теперь слышен только шум работающего мотора камеры. До боли напряглись глаза, но панораму ведешь по интуиции, потому что ракеты не видно. Вот в кадре опять что-то сверкнуло – разделение. В небе появился светящийся крест. Веду панораму еще несколько секунд и наконец выключаю камеру. Съемка всей панорамы старта ракеты заняла всего 240 секунд. Чувствую, что рубашка у меня мокрая от пота.

Возвратились из экспедиции. Моя девятилетняя дочка – Лялька с восторгом рассказала о том, что, пока мы были в командировке, по телевизору показали Стрелку и Белку. Они сначала спокойно сидели в удобном кресле, подвернув свои баранки-хвосты, а затем стали лаять – разговаривать между собой… До чего же жалко, папочка, что ты этого ничего не видел!

Прошедшая работа для нас была, кроме всего прочего, хорошей тренировкой, репетицией перед первым полетом человека. Сделать двадцать частей в год – большая нагрузка. Дни, недели, месяцы так и мелькали. Дома от нас совсем отвыкли. Ведь даже не знали, где мы находимся.

Когда машины выдали весь рабочий материал по Стрелке и Белке, повезли его на просмотр к Сергею Павловичу. Он остался доволен. Некоторые ролики смотрел несколько раз. А ведь рабочий материал смотреть утомительно: мешают дубли, раккорды, засветки, а подрезать и подложить его было некогда. На этот раз не хватало времени. Обычно же мы его приводим мало-мальски в порядок.

И опять космодром. Космодром зимний, неприветливый. Степь – раздолье для злых ветров и жестоких морозов. Несмотря на теплую одежду, мы мерзнем. Все сидим у раскаленной печки нашего автобуса. Аппаратура и аккумуляторы стоят на столе, они подготовлены для съемки, собраны и опробованы, а пока тоже греются. Осталось вынести все на съемочную точку, поставить на штативы, и можно снимать. Выносить будем в последний момент. Хотя механизмы камер и на зимней смазке, боимся, как бы не застыли. До старта тридцать минут, но мы не торопимся, будем отсиживаться до последнего.

Меня беспокоят выносные камеры, хотя они тоже сейчас греются. У каждой камеры есть свой обогревательный чехол, своя шуба. Недаром мы долго возились с ними. Аккумуляторы тоже с подогревом. Как только температура внутри шубы понизится, терморегулятор включает подогрев, и температура камер поднимается.

До старта пять минут. Разбираем свои аккумуляторы и прячем их прямо под куртки на живот, затем берем аппараты и штативы и выбираемся из теплой машины. Звонок телефона, минутная готовность. Пошел счет секунд. Каждая из них как удар по нервам. Правда, это только до момента включения камер, а потом отрешаешься от всего, и реально существует только прямоугольный квадрат визира.

Давно отброшены в снег рукавицы. В них неудобно работать. Глаз плотно вжат в резиновый наглазник визира камеры. Дышу в сторону, чтобы линза визира не запотела от теплого дыхания. Включаю мотор, веду камеру короткой панорамой – сегодня низкая облачность. Все, ракета исчезла из виду… Застывшими, негнущимися пальцами выключаю мотор.

30 декабря 1960 года, Байконур. Наша группа получила команду возвращаться домой. Сидим на аэродроме. Настроение дрянное – завтра Новый год, а мы застряли. Пока собрали аппаратуру, пока сдали материал для отправки в проявку, в Москву ушел последний самолет. Мы видели, как он взлетел. Остался еще ИЛ-14 Сергея Павловича Королева, но никто не знал, куда он полетит и сколько с ним человек. Есть небольшая, но надежда. Конечно, проинструктировал своих, чтобы, когда придет «эС Пэ», сделали вид понесчастней. Я отошел на несколько шагов и оглянулся. Мои ребята, сиротливо приткнувшиеся к ограде опустевшего аэродрома, действительно являли собой глубоко печальную картину.

Приехал Королев. Увидел несчастные фигуры киношников, подошел:

– Ну, что, орелики, застряли?

– Сергей Павлович, говорят, только второго января придут самолеты, а нужно седьмого уже обратно, – жалостливым голосом начинаю я.

– Ну-ка мигом к пилоту, узнай, как загрузка? Да скажи, сколько у вас груза!

Бегу к пилоту, потом к «эС Пэ»:

– Командир экипажа сказал, что можно.

– Давайте быстро в самолет!

А ребята стоят в стороне, настороженно следят за моей беготней. Машу им руками.

Когда немного отдышались, «накрыли на стол». Поели и, успокоившись, уснули. А мне не спится, пристроился в кресле с книгой. Из своего салона вышел Сергей Павлович.

– Что читаешь, Володя?

Я показываю «Королей и капусту» О'Генри.

– Как прошли съемки?

– Вроде бы порядок, Сергей Павлович. Все, что надо было, сняли. Прилетим, срочно проявлю, подрежем, сразу же привезу показать.

– Хорошо.

– Сергей Павлович, а как дальнейшая работа?

– Опять собачки и манекен, а там не за горами и человек…

– Скоро? Королев усмехнулся:

– Не терпится? Мне тоже…

– С людьми как-то страшновато. Машина ведь серьезная. Наверное, нелегко решиться слетать на ней.

– Это глядя со стороны страшновато. Мы строим корабли не для суперменов? Каждый физически крепкий человек способен летать на них. Вот пройдет немного времени, всех не смогу, а одного из вас отправлю в космос обязательно.

Потом, немного помолчав, Королев добавил:

– Хорошие у вас в группе ребята…

Он легонько хлопнул меня по колену, поднялся с кресла и ушел к себе в салон.

9 марта 1961 года.В космос уходит очередной корабль. В кабине корабля собака Чернушка, в кресле космонавта – манекен по прозванию «Иван Иванович». Еще раз проверяется надежность всех систем корабля и надежность его возвращения на землю. Виток вокруг Земли, и посадка. Но мы работаем, как будто уже летает человек – проверяем себя. На месте приземления все в порядке.

И все-таки это случилось для нас неожиданно. Всего несколько дней тому назад запускали в космос, а потом и встречали на земле корабли-спутники с «Иванами Ивановичами» и собаками, и вот уже работаем с кораблем, который готовят к запуску с человеком на борту.

Сейчас жалею, что мало записывал. Извиняет лишь то, что все, в том числе и мы, были очень заняты. Иногда даже просто поговорить было некогда, настолько все были завязаны в делах.

Вдохновляло доброе отношение Сергея Павловича Королева к нам, киноработникам. Он сам рассказал о порядке предстоящей работы, ее особенностях, подчеркнул, на что надо в первую очередь обратить внимание. И закончил:

– По поводу возникающих трудностей и препятствий обращайтесь ко мне в любое время суток.

Мы прекрасно понимали, что для такой ответственной работы нашей группы мало. Поэтому загодя договорились с Михаилом Васильевичем Тихоновым, директором нашей студии, о подкреплении. Со своей стороны Михаил Васильевич обещал через Министерство культуры СССР заручиться сотрудничеством с Центральной студией документальных фильмов для съемок в Москве и за рубежом. За нами по-прежнему оставались съемки ключевых эпизодов на предприятии, космодроме и месте приземления. И вот решающий момент настал – пора вызывать подкрепление. Мы составили телеграмму и отнесли ее на визу Королеву.

– А сами не справитесь? – спросил он.

– Не имеем права рисковать, – ответил Косенко.

Аэродром Байконур.Над линией горизонта возникают в чистой синеве весеннего неба самолет за самолетом. Сделав положенный разворот, один за другим они приземляются, постепенно замедляют свой бег, подруливают к аэродромному домику. Вот из открывшейся двери очередного самолета показалась небольшая группа молодых людей в офицерской форме с авиационными эмблемами. Навстречу к ним неторопливо двинулись встречающие. Впереди «эС Пэ», с ним – академик М. В. Келдыш. Рукопожатия. Эти подтянутые ребята – люди новой профессии – будущие космонавты. Кто-то из них будет первым?!

Все чаще и чаще конфликтуем с ведущим конструктором «Востока» – Олегом Ивановским. Его тоже понять можно: время на каждую операцию расписано по минутам, у него до предела жесткий график, а мы норовим его сломать. Он ворчит, я ворчу, у меня злость в глазах, он кипятится. Конфликт. Иду к «эС Пэ». Он вызывает замотанного делами ведущего конструктора, выговаривает ему:

– Мы все делаем одно общее дело, и пора уже найти общий язык.

Ивановский смотрит на Главного умоляющими глазами, напоминает о сроках, о своей персональной ответственности…

– Олег Генрихович, надо, – твердо говорит Королев. И, не слушая возражений, уходит.

В результате мы свою работу делаем. Знаю, что ведущий конструктор в общем-то человек славный и добрый. В обычной обстановке у нас с ним даже намека на недоразумения нет. А когда давит неумолимый график работ, они возникают все чаще.

Больше всего страдают наши светотехники. Время на съемки отводят минимум, а света надо много. Пока они его расставят, соединят кабель – все мокрые. Только отснимем очередной эпизод в одном месте, как уже надо снимать в другом. Отснимем там – в третье. И опять перестановка света.

Эх, это удивительное зрелище – сборка ракеты в пакет! Помню, командовал сборкой Николай Синеколодецкий.

Блоки, составляющие ракету, лежат на ложементах тележек, занимая добрую половину МИКа… На середину зала выходит молодой, худенький, скуластый человек.

Это Синеколодецкий. Ни дать ни взять – дирижер. Его «оркестранты» – крановщики и монтажники, остальные – зрители. Николай осмотрелся. Двойной хлопок в ладони: крановщики – внимание! И сразу же манящий жест двумя руками. Загудели электромоторы под потолком, подъезжают два крана и, остановившись точно над конусообразной боковушкой, опускают стропы.

Монтажники, разобрав концы, мгновенно крепят боковушку. Синеколодецкий, отошедший в сторону, опять занимает свое место в центре зала. Руки у него вытянуты вперед, ладонями вверх. Работают лишь кончики пальцев. Стропы натягиваются на сверхмалом ходу. Боковушка качнулась, отойдя от ложемента. Энергичная отмашка – краны стоп! Разобрали оттяжки. Николай руками показывает: оба крана на малом вверх. Но вот, повинуясь жестам Николая, веселей запели моторы кранов, перешли на быстрый подъем. Оба крановщика действуют совершенно синхронно. Слаженность необычайная.

Глядя, как виртуозно работает Николай Синеколодецкий, поражаешься, как же много и точно можно «сказать» руками. Да что руки, он всем существом участвует в сборке. Вот он плавно делает несколько шагов и, раскинув руки, как бы приглашает за собой. То вдруг замрет, поднявшись на цыпочки, и затем снова делает несколько быстрых шагов. Балет, да и только.

Мастерство всегда восхищает, а Николай поистине большой мастер своего дела. Под стать ему и остальные участники сборки. Считанные минуты – и ракета почти собрана… В этот момент к Синеколодецкому подходит Косенко и легонько дотрагивается до плеча: «Коля, дорогой, повтори пронос боковушки еще раз. Не хватает крупных планов. Сдублируй, пожалуйста!» Бедный Коля едва не подпрыгнул от возмущения. Но Косенко смотрит на него такими умоляющими глазами, что отказать невозможно – проносит боковушку еще раз.

Стыкуется корабль-спутник с последней ступенью. Это происходит почти всегда вечером или ночью. Для нас тут главное – свет. Лампы высоко под потолком, и если не добавить нашего, то на пленке ничего и не увидишь. Но вот мы даем свой свет, и все стало вокруг праздничным и нарядным. В лучах прожекторов – корабль-спутник, висящий под потолком, и последняя ступень носителя, к которой будут его стыковать. А потолок – как звездное небо. Николай дает команду, и корабль-спутник поплыл по звездному небу, словно он уже в космосе.

В этой комнате раньше снаряжали в полет манекены. Она просторна, окна прикрыты от солнца кремовыми шторами. Вдоль стен и у окон столы, на которых разложены комплекты одежды космонавтов и сумки с аварийными запасами. На специальных подставках – ложементы. Каждый индивидуален, отлит из пластика точно по фигуре определенного космонавта.

Ложемент вставляется вон в то сооружение, стоящее на тележке в углу. Это кресло космонавта. Оно напичкано разными устройствами.

Сегодня сюда впервые придут будущие космонавты – Юрий Гагарин и Герман Титов. Полетная одежда для них занимает несколько столов. Шелковое белье – трусы и майка, плотный теплозащитный комбинезон, вентилируемый костюм из голубовато-серой прорезиненной ткани и ярко-оранжевый наружный, вроде декоративного чехла, чтобы скрыть под собой многочисленные шнуровки, пряжки и застежки. Отдельно стоят высокие черные ботинки со шнуровкой, перчатки и круглые шлемы. Они тоже устроены непросто, снабжены поднимающимся забралом и полупрозрачным зеркальным светофильтром.

Пришли Гагарин и Титов. Юрий одевается первым. Ему помогают специалисты, которых называют здесь кресельщиками. Они подают Гагарину синий комбинезон, сшитый на манер детского, – брюки и куртка составляют одно целое и застегиваются длинной молнией. Его надеть несложно, труднее с голубовато-серым костюмом. У него множество разных клапанов, трубок для вентиляции, бесчисленные затейливые шнуровки. Справились сообща, и, наконец, Гагарин облачается в верхний комбинезон, надевает ботинки и перчатки, к костюму присоединяют шлем. Теперь он полностью одет для полета. Встал, размялся, походил по комнате. Замечаний нет. То же самое проделал и Герман Титов.

Чуть ссутулившись в своих доспехах, космонавты переходят в МИК. Ярко горят наши осветительные приборы. Снимаем генеральную репетицию посадки космонавтов в корабль. Вот Гагарин взялся за верхний обрез люка, подтянулся, закинул ноги внутрь и лег в кресло.

И тут, явно нарушая установленный порядок, на площадке появляется кинооператор и нацеливается камерой.

Вообще-то говоря, я уже давно был у корабля и успел снять подъем космонавтов в лифте и посадку Гагарина в корабль. И, как видно, на меня не обращали внимания. А вот когда я подскочил к люку снять Гагарина в корабле, тут-то Ивановский меня и заметил. И рассердился не на шутку, ведь у него была строгая команда Сергея Павловича лишних людей не собирать. Но и нам нельзя быть уж очень деликатными – останешься без материала. Конечно, мы поругались, но зато были сняты нужные кадры с Гагариным и Титовым, а потом с Королевым и Келдышем.

11 апреля 1961 года.Рано утром к зданию МИКа был подан мотовоз. Людей почти не было. Все отдыхают. Остались только те, кто участвует в вывозе ракеты, и конечно же мы. Вывоз – это всегда торжество с примесью грусти. Пройдет день, другой, и создатели машины больше никогда не увидят своего детища.

На вывоз приехали Сергей Павлович Королев, его заместители, Мстислав Всеволодович Келдыш. Мягко, осторожно звякнула сцепка, коротко гукнул мотовоз. Ракета тронулась с места и величественно поплыла к старту. Впереди, по бокам рельсового пути идут люди, словно показывают дорогу машинисту. Скорость движения позволяет.

Снимаем панораму с машин на идущую на нас ракету. Меняю оптику и делаю несколько разных по крупности и ракурсам планов. Потом скорей опять в машину – и на другую точку. Старт уже близко. Теперь нужна еще одна панорама. В кадре ракета, соплами двигателей обращенная к нам. Она становится все крупнее и крупнее и, наконец, заполняет весь кадр. Пора панорамировать. Вверх и вправо… По кадру проходит все тело ракеты. Вот и обтекатель с кораблем, виден старт с разведенными опорами и фермами обслуживания.

Установка ракеты в стартовое положение – дело быстрое, а снять надо много, так что придется без штатива, с рук. Вот это кадр! Ракета появляется между разведенных ферм обслуживания, и почти тут же подъем. Бегом меняю точки съемки. Счет – на секунды. Стартовый расчет делает свое дело, мы – свое. И вот ракета стоит вертикально. Сомкнуты силовой пояс, кабель-мачты, фермы обслуживания. Ракета к предстартовым испытаниям готова. А мы спешим на заседание Государственной комиссии.

Просторная комната с большими окнами, занавешенными белыми шторами. Сегодня она кажется маленькой и тесной, потому что собралось много народа. Буквой «П» расставлены столы, покрытые голубым сукном. Сегодня особый день – мы узнаем имя того, кто станет космонавтом-один. Перед началом заседания ловим в коридоре Сергея Павловича Королева.

– Каков будет порядок выступлений? – озабоченно спрашивает Косенко.

Королев рассказывает о порядке заседания, о выступающих. Мы делаем пометки, чтобы знать, кто идет за кем и к чему нам готовиться.

– Сколько всего будет выступающих и каков регламент? – интересуюсь я.

– Выступающих немного, – говорит Королев, – поэтому время выступлений ограничивать не будем.

– Сергей Павлович! – взмолился я. – У нас одна синхронная камера на крупные планы. В ней триста метров пленки, это шестьсот секунд. При выступлениях без регламента наверняка не хватит.

– А что же делать?

– Перезарядка займет две-три минуты, – робко предлагаю я.

– Ладно! Дайте мне тогда знать! – сказал Сергей Павлович.

Комнату заполняют ученые, инженеры, врачи, будущие космонавты, их наставники. Входят члены Государственной комиссии, рассаживаются в президиуме. Встает председатель. Включаю синхронную камеру. Бесшумно идет мотор.

Слово предоставляется Сергею Павловичу. Он неторопливо поднимается и кратко сообщает, что ракета-носитель и корабль «Восток» полностью подготовлены к работе. Внешне Королев спокоен и нетороплив, но какая, наверное, буря чувств в душе, настал день, к которому он шел всю жизнь…

Вдруг замечаю, что пленка в кассете подходит к концу. Делаю отчаянные знаки Сергею Павловичу, а он не видит – слушает очередного докладчика. Наконец перехватил я его взгляд, он тут же встал, постучал карандашом по кувшину с водой. Все смолкли…

– Товарищи! Сейчас Володя Суворов перезаряжаться будет!

И грянул смех. Смеялись все: президиум, космонавты, инженеры, врачи. Под этот аккомпанемент мы с ассистентом торопливо снимаем кассету с экспонированной пленкой и в четыре руки протягиваем, заряжаем чистую. Вот теперь и я смеюсь вместе со всеми, даю знак – готовы. Заседание продолжается.

Днем снимаем митинг, на который собрались стартовики и монтажники прямо около ракеты. Присутствуют члены Государственной комиссии. Юрию Гагарину и Герману Титову дарят символические ключи от старта. Кто придумал этот ритуал, не знаю. Называют «Передачей ракеты космонавту».

Вечер. Гаснет заря, на небе заискрились первые звезды. Гагарин и Титов уехали отдыхать в свой домик. На старте – ракета, освещенная прожекторами. На фермах обслуживания работа продолжается.

Приготовились снимать в домике космонавтов, но медики категорически против, боятся, что нарушим режим предполетного отдыха космонавтов: перегреем воздух своими светильниками и в комнате будет душно. Возмущению нашему нет предела, но время уходит, а космонавты не сняты.

Вместе с Косенко и Филипповым идем к Сергею Павловичу. Его домик рядом. Наверняка он отдыхает, ночью ему не заснуть – столько дел, по-человечески жалко его будить. Потоптавшись у крыльца, все же подходим к окну и тихонько стучим. В окно выглядывает Сергей Павлович, потом выходит к нам, склонив голову, слушает наши сбивчивые объяснения. Горячо уверяем, что мы не кляузники какие-нибудь, но медики и их непомерный эгоизм… ведь так важно снять космонавтов. Сергей Павлович уходит в домик, через минуту возвращается, все улажено. Просим прийти на съемку и его.

Быстро вносим в домик минимум осветительной аппаратуры. Рубильник подключили еще днем, поэтому установка света занимает считанные минуты. Юрий и Герман помогают внести аппаратуру. Просим их сесть за прерванную нашим приходом шахматную партию. Застрекотала камера. На счетчик метража не смотрю. Только бы успеть снять побольше. И Саша Филиппов вовсю трудится рядом.

Гагарин спокойно и непринужденно ведет себя, будто один. Наверное, занят своими мыслями. Снимаем все, что можно: приемник, книги, окно. Режиссер командует из коридора: «Хорошо бы снять силуэт космонавта в окне». Выскакиваю наружу, снимаю с улицы. Возвращаюсь в домик. Николай Петрович Каманин выразительно смотрит на часы, мол, прихватили лишку сверх выделенного нам времени.

Пришел Сергей Павлович. Делаем несколько планов с ним. Давно уже пора заканчивать. Все. Собрали и вынесли аппаратуру. Королев, Гагарин и Титов вышли вслед за нами прогуляться. Вокруг безнадежно темно и очень тихо. Еще с вечера расставлены посты. Они отправляют все машины в объезд, чтобы не шумели у домиков.

Проклятая темень. Даже людей не видно, только их силуэты на фоне чуть светлеющего неба. Все равно ставлю новую кассету, попытаюсь потом «вытянуть» в проявке. Иду за Королевым и космонавтами. Снял их на фоне почти погасшего неба – три удаляющихся силуэта.

Гагарин и Титов, вернувшись с прогулки, сразу легли спать, а у нас снова съемки. Стараясь не шуметь, сняли ночную вахту медиков. Им сидеть до утра. Шепотом прошу осветителя:

– Подсвети тополя, чтобы они стали серебристыми.

– Хватит, ребята! – решительно говорит врач. – Вам тоже спать пора.

– Да нет, нам еще работать…

Стартовая позиция. В кабину корабля закладывают продукты питания. Стартовый расчет занят своими делами. По-моему, ведущий конструктор по кораблю и его сотрудники не спят совсем. Тем более в эту ночь – последнюю перед первым полетом первого человека в космос…

Но вот снято все, что наметили. Осталось поставить кассеты в выносные камеры. Сюрпризов от погоды не ждем, поэтому решили сделать это сейчас, утро и без того будет напряженным. Аккумуляторы и кабельные разъемы состыкуем утром, когда уйдут последние машины с людьми. Объезжаем все выносные камеры, заряжаем их и едем в гостиницу. Поспать осталось два-три часа.

– Привет! Вы уже здесь? – с искренним удивлением произнес Юрий Гагарин, увидев нас у крыльца домика ранним утром 12 апреля.

У космонавтов зарядка, туалет, потом легкий завтрак – и в МИК. Началась предстартовая подготовка. Медицинский осмотр проходят оба. Все в норме. На тело Юрия, а потом и Германа накладывают датчики и начинают их одевать в космические доспехи. После проведенных тренировок все идет быстро и гладко.

В комнате особенно не разгуляешься, но все же снимать легче, чем в домике, где они спали. Здесь просторнее, все знакомо, знаем, откуда, что и как здесь снимать.

Ассистенты тут же в специальных мешках разряжают отработанные кассеты, закладывают в них свежие ролики, а снятую пленку упаковывают в коробки для срочной отправки в Москву. На этикетках коробок надписи: «Гагарин. Одевание. 12 апреля 1961 года. Проявлять по нормальному времени. Количество роликов – 5X60 м. Общий метраж – 300 м».

Кручусь вокруг Гагарина и Титова с ручной камерой, надо успеть снять все: и общие, и крупные планы, и перебивки. Юрию помогают четверо: двое следят за последовательностью операций, а двое – одевают. Съемка у нас ладится. Каким-то внутренним чутьем угадываешь, когда материал будет хорошим. Только бы ничего не упустить. Уже шнуруют высокие черные ботинки. Затем надевают белый гермошлем скафандра. Перчатки только примеряют. Подключен переносной блок: он продувает, вентилирует скафандр. Гагарин готов. Ему вручают особое удостоверение личности, а на случай приземления в малонаселенной местности – пистолет и охотничий нож, – как известно, медведи удостоверений не признают.

В комнату быстро вошел Королев. Он только что со старта.

– Как настроение? – спросил он у Гагарина.

– Отличное, – весело отвечает тот.

Можно ехать на старт. Спешим забраться в автобус, который повезет Гагарина и Титова. Пристраиваемся поудобнее. Камеры наготове. Выходят космонавты. Снимаем прямо через стекла автобуса. Первым шагает Гагарин, за ним – Титов. А вокруг люди, и все аплодируют, провожая космонавтов на старт.

Автобус плавно и неторопливо едет к старту. Гагарин и Титов спокойно переговариваются между собой. Веду панораму с Юрия на Германа, поочередно снимаю их крупным планом. Потом – бегущая дорога, водитель автобуса, степь через окна автобуса. Поездка совсем короткая, а снял уже две кассеты. Все норовят оказаться поближе к космонавтам. Это мешает съемкам. Приходится уговаривать товарищей подвинуться, отойти назад, в сторону.

Мы выскакиваем из автобуса первыми. До ракеты – шагов двадцать. В открывшейся передней двери вижу Гагарина. Он осторожно спускается и вразвалочку, словно медвежонок, вставший на задние лапы, шагает к председателю Госкомиссии. Чтобы снять его крупным планом, приходится мне перед ним пятиться. Только бы нога не попала между рельсов. Допятился, чьи-то руки мягко останавливают меня. Значит, налетел на кого-то из начальства. Не останавливая камеры, отхожу немного вбок, но все время держу Юрия в визире. Гагарин отдает рапорт, потом провожающие обнимают поочередно смущенного космонавта. Подбегаю к Королеву:

– Сергей Павлович, мне пора наверх!

– Иди, позже не успеешь.

Хватаю запасную камеру, ручные аккумуляторные подсветки и к лифту.

– Королев разрешил, – строго говорю дежурному.

Пока ползет лифт, снимаю через проплывающие фермы стартовую площадку. С верхней площадки видно все как на ладони. Вон Олег Ивановский берет Юрия под руку, помогает ему подняться по ступенькам к кабине лифта. Быстро меняю точку, чтобы успеть снять выход из лифта и посадку в корабль. Открывается дверь – Гагарин на верхней площадке перед кабиной корабля. Лицо его спокойно. Увидев меня, на мгновение приостановился, улыбнулся, покачал головой, мол, ну и ну, и здесь кино. Махнул мне рукой и пошел к люку. А я занят, камера работает, не могу оторваться от визира, чтобы ответить на приветствие. Ухватившись за верхний обрез люка, Гагарин чуть задержался, а затем скользнул в кресло.

Выключаю камеру и смотрю на счетчик. Использовал пятнадцать метров пленки, значит, с момента остановки лифта до посадки Гагарина в кресло прошло всего около тридцати секунд.

Прижавшись в углу площадки, снимаю еще метров пять. За спинами Ивановского и Востокова еле виден белый гермошлем Гагарина. Пора закрывать люк. Положив свой аппарат на пол площадки, протискиваюсь к Юрию и кричу:

– До встречи! В Москве обязательно увидимся! Позади часовая готовность. Потом тридцатиминутная.

Счет идет на минуты. Соединяем последний разъем кабеля, уложенного через дорогу от выносных камер. Аккуратно укладываем его в шов дороги, опоясывающей котлован старта, и покрываем деревянным щитом. Теперь уходящие машины не повредят его. И скорей на нашу «стартовую» точку.

Осматриваю свое хозяйство. Две камеры на вышке. Ниже, на перилах ограждения стартовой площадки, еще две. Две стоят на невысоком здании около козырька. Поблескивает объективом камера на перекрытии бункера. Те, что установлены в котловане, не видны. Их четыре: первая снимает работающие двигатели, вторая – тоже, но крупнее, третья – задрана вверх, чтобы снимать взлет ракеты снизу, четвертая – смотрит туда, где, отброшенная отражателем стартового лотка, пройдет струя раскаленных газов. Несколько камер размещено и по периметру котлована. При необходимости камеры можно включить поодиночке, группами, а можно и все сразу.

Погода как по заказу. Степь какая-то веселая. По степной дороге, направляясь к нам, пылит «газик». Это проверяют, как выполняется строгая команда: в радиусе нескольких километров – опасная зона, в ней никого не должно быть. «Газик» подъезжает к нам:

– Что за люди? Немедленно в укрытие! Объясняем, что мы киногруппа.

– Никаких киногрупп! Приказываю отправляться в укрытие!

У меня в кармане лежит письменное разрешение работать именно здесь. Как чувствовали, запаслись на всякий случай. Лучшей съемочной точки не найти, и отсюда мы ни за что не уйдем. Но проверяющий уж очень грозный попался.

Молча достаю блокнот и пишу: «Расписка. На съемочной точке находимся добровольно. В случае нашей смерти никого не винить. Уйти с точки отказались, несмотря на предупреждение. 12 апреля 1961 года. Суворов».

Отдаю расписку проверяющему, а он ее не берет. Пуще прежнего осерчал. Ругаться в такой день – не дело, показываю разрешение. Проверяющий уже другим голосом:

– А что же вы сразу-то? Ладно, все в порядке. Ни пуха ни пера.

– Стоп, не так.

– А как?

– Ни фокуса, ни экспозиции.

– Ни фокуса, ни экспозиции вам!

– Вот теперь к черту! – кричу вслед умчавшемуся «газику».

Со стартовой площадки доносятся приглушенные расстоянием какие-то потрескивания, шипение, хлопки. Не укладывается в сознании, что там, на самой вершине ракеты, – человек. Оттого, наверное, и кажется, что сегодня старт идет не так, как обычно. И первый отблеск пламени поярче, и клубы дыма поднялись, кажется, повыше, и звуковой удар сильнее.