Текст книги "День Гагарина"

Автор книги: Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

В ярко-оранжевом скафандре, белом шлеме с буквами «СССР» Юрий Гагарин выглядел большеголовым и сутулым, словно медведь, вставший на задние лапы. Это сходство еще более усиливалось, когда космонавт, по-медвежьи покачиваясь, пошел к ожидавшим его членам Государственной комиссии.

– Товарищ председатель Государственной комиссии… – начал он свой доклад. Меня в тот момент интересовали не столько слова, сколько его лицо, голос. К удивлению, лицо было спокойным, и лишь неяркий румянец пламенел на щеках, стянутых белым шлемофоном. Пожалуй, только четко отделяемые одно от другого слова доклада да отсутствие в голосе обычной для Гагарина звонкости выдавали его волнение.

«А ведь сильно волнуется парень! – переживал я за Гагарина. – Да и немудрено, на ракете в космос пока еще никто не летал. Он первый! Попробуй не волноваться…»

Я – испытатель с достаточно большим стажем, мне хорошо известна ракета-носитель, на которой должен лететь первый космонавт. Всякое случалось на первых этапах. Были и срывы. Пришлось много повозиться, чтобы усилить в конструкции ракеты слабые места и повысить ее надежность. И все же где-то копошился червячок сомнения. Так уж устроен человек!

Знает все наши «тайны» и Юрий Гагарин. Сергей Павлович Королев не раз начистоту разговаривал с космонавтами о предстоящих полетах и испытаниях, говорил и о сложностях, которые могут выпасть на их долю. Но одновременно он делился с ними и своей уверенностью в надежности техники и успехе предстоящего эксперимента.

«Дерзай, Юрий Алексеевич, лети первым! – сказал Королев Гагарину после утверждения его на полет. – Скоро, помяните мое слово, много будет желающих полететь в космос. Будь я помоложе, сам слетал бы, да, видимо, уже поздно, медицина не пропустит. Но я от души вам завидую!»

И вот теперь всего в нескольких шагах от нас стоял в скафандре первый космонавт планеты и, слегка волнуясь, заканчивал свой доклад:

—...К полету на космическом корабле «Восток» готов!

Сначала председатель Государственной комиссии, а за ним Королев обняли и расцеловали Гагарина. Потом еще объятия. И вот, улыбаясь и приветствуя рукой всех остающихся на Земле, легко преодолев дюжину ступенек, ведущих к лифту, он остановился около открытой двери.

Гагарин высоко поднял в приветствии руки и на прощание воскликнул:

– До скорой встречи!

Дверь лифта захлопнулась. Кабина плавно заскользила по наклонным направляющим наверх, к кораблю «Восток».

Люди стояли и не торопились расходиться. Взволнованные, растроганные, растерянные, они не знали, что делать: идти ли, стоять ли? Между тем стрелки часов торопили. Пришлось принять экстраординарные меры, напомнив некоторым о порядке на старте.

– Всем не занятым в работе покинуть стартовую площадку! – подал команду в микрофон.

Вскоре у ракеты остались лишь испытатели, которым предстояло выполнить заключительные операции. До пуска оставалось не так уж много времени. Космонавт уже занял свое место, начал «обживать» корабль. С ним велась двухсторонняя радиосвязь. В основном говорил генерал Каманин, но изредка брал в руки микрофон и Сергей Павлович Королев. Тогда голос Юрия сразу теплел, будто он говорил с самым близким ему человеком. Деловой разговор перемежался шутками, и было очевидно, что Гагарин уже полностью освоился и чувствовал себя в корабле как в кабине привычного ему МиГа. Накануне, при предстартовой подготовке «Востока», бригада слесарей-монтажников проводила тренировочное закрытие крышки люка космического корабля и проверку его герметичности специальным приспособлением – «присоской». На всю эту процедуру ушло чуть более тридцати минут. Это с небольшим резервом укладывалось в утвержденный график.

Теперь, когда эта ответственная операция подходила к концу, с главного пульта подготовки корабля с тревогой доложили: «Не загорелся один из трех транспарантов, сигнализирующих о нормальном закрытии крышки люка». Что это: серьезное повреждение или тривиальное несрабатывание простого по конструкции датчика прижима крышки? Времени на размышление и тем более на «прозвонку» цепей датчика не было. После краткого обмена мнениями с «корабельщиками» наша «троица» приняла наиболее простое, но тоже чреватое потерей времени решение: вскрыть крышку люка и попытаться восстановить датчик. Идти в полет с риском потерять герметичность корабля было недопустимо!

Покуда мы с Воскресенским «кумекали», каким образом можно ускорить другие заключительные операции на ракетно-космическом комплексе, Королев не выпускал из рук микрофона, контролируя ход работ на корабле. Особое беспокойство нам доставлял отвод агрегата обслуживания. Переделанный из установщика, на стрелу которого нарастили несколько ярусов площадок, он, случалось, «капризничал», доставляя массу хлопот. Именно поэтому при составлении стартового графика мы с Воскресенским постарались подстраховаться и решили в случае острой ситуации уводить агрегат со старта с поднятой стрелой. А чтобы повысить его продольную устойчивость, делать это двумя секциями тепловоза, создавая дополнительный противовес. Другого выхода просто не было. И вот теперь предстояло докладывать Королеву. После короткого раздумья Главный кивнул в знак согласия.

До чего же он был решителен в острых ситуациях, этот человек, и настолько была велика степень его доверия к своим помощникам! Одобрение им предлагаемых нами решений делало их его собственными, и всю полноту ответственности за содеянное он принимал на себя.

Дефект на корабле оказался пустячным.

Для его устранения потребовались несложные манипуляции. И хотя монтажники работали столь быстро и четко, что установили своего рода рекорд, времени оставалось в обрез, и требовалось поспешить.

Кажется, до критической ситуации дело все-таки не дошло, и еще можно уложиться в заданное время, если, конечно, совместить некоторые операции. Даю указание руководителю стартовиков начать отвод агрегата обслуживания, надеясь, что, услыхав команду, «корабельщики» поторопятся.

– Развести фартуки и опустить стрелу агрегата обслуживания! – звучит в динамиках.

Пока неторопливо разжимаются «клещи» фартуков агрегата, освобождая из своих объятий головной обтекатель ракеты, термочехол с которого уже снят, лифт успевает доставить на землю «замешкавшихся «корабельщиков» и вновь скользит наверх за последними стартовиками. Вскоре и они оказываются внизу. А в машинном отсеке агрегата обслуживания уже гудят электромоторы гидравлической системы подъема и опускания стрелы.

Вместе с Леонидом Александровичем Воскресенским, задрав головы, следим за верхними площадками, ждем начала опускания стрелы.

– Пошла милая! – восклицает Воскресенский.

Стрела, слегка дернувшись, трогается с места и начинает плавно опускаться. Вот ее фартуки почти миновали ракету, оголяя ее головной обтекатель, и вдруг… Снова какая-то заминка; Смысл ее понял сразу.

– Тепловоз в сцепку с агрегатом! – даю команду руководителю стартовиков. – Быстро!

– Что случилось? – спрашивает Королев, пытаясь по выражению моего лица оценить серьезность сложившегося положения.

– Сергей Павлович, – стараясь быть предельно спокойным и зная, как это действует порой на Королева, отвечаю на вопрос, – ищем повреждение в цепях автомата защиты электроприводов гидросистемы агрегата обслуживания. При подготовке к работе агрегат замечаний не имел! – пытаюсь убедить Королева в отсутствии нашей вины, но по его хмурому виду понимаю, что это плохо удается.

– Сергей Павлович, – вступает в разговор Воскресенский, – надо пускать в ход вариант, который мы предусмотрели «на всякий случай»! Если вы не возражаете, будем действовать по этому решению.

Металлический лязг автосцепки – и короткий гудок тепловоза поставил все точки над «и». Все готово к движению!

– Опустить стрелу агрегата обслуживания! – доносится из динамиков, и ровный гул электроприводов агрегата обслуживания лучше любого доклада возвещает об устранении дефекта.

Через несколько минут старт опустел. Здесь уже оставалось совсем мало народу. Королев, как маятник, в своем черном пальто и такого же цвета шляпе ходил взад-вперед около командного пункта. С приближением времени пуска напряжение все более и более давало о себе знать, проявляясь в трудно сдерживаемом волнении томительного ожидания. Накал страстей, вызванных задержками с люком и агрегатом обслуживания, внезапно спал, и время тянулось страшно медленно.

– Снять страховку с верхней и заправочной кабель-мачты! – разнеслась очередная команда.

Этого момента я всегда жду с особым нетерпением. Во-первых, это сигнал к скорому отъезду в бункер. Но главное – само слово «штраховка» (так оно звучит в произношении руководителя стартовой команды) всегда приводит меня в веселое настроение.

Вместе с Королевым мы осматриваем предъявленные страховочные «пальцы» обеих мачт весом по полпуда. Это одна из самых ответственных операций на старте, и личный контроль здесь абсолютно необходим. Неотход любой из них кроме срыва пуска может привести к самым тяжким последствиям!

– Ну, как со «штраховкой», все в порядке? – шутливо подражает Королев стартовику, ласково похлопывая его по плечу.

Ох уж эта «королевская» улыбка, мягкая, теплая, человечная… Как она поднимает настроение, повышает уверенность, снимает нервное напряжение. Так иногда хочется, чтобы она появлялась почаще, сменяя обычно суровое, сосредоточенное выражение лица Главного конструктора. Но, к сожалению, это было не так уж часто!

А стартовик, довольный внезапной лаской Королева, кричит в микрофон громко и торжественно:

– Все стартовое, заправочное и вспомогательное оборудование стартовой позиции к пуску готово!

До самого важного момента остается всего-навсего около десяти минут. Ненароком замечаю, что Воскресенский как-то нетерпеливо жмется, то и дело поглядывая на часы. Пора! Сменив у микрофона руководителя стартовой команды, в последний раз объявляю с командного пункта десятиминутную готовность. А над душой уже стоит дежурный связист, готовый отключить микрофон и снять с крыши последний стартовый динамик, чтобы убрать их вовнутрь. Все остальные динамики, висящие на металлической ограде старта, он уже успел отвернуть раструбами в степь: лучше уцелеют при пуске.

– Пойдемте, братцы! – отбросив всякую официальность, говорит Королев. Мы неторопливо осматриваем ракету сверху донизу, обходим ее вокруг. Никаких деталей красного цвета или с такими же флажками – того, что в обязательном порядке до пуска должно быть снято, – на ракете нет. Съем таких деталей очень тщательно контролируется испытателями, и их случайное оставление на ракете практически исключено. Но наш личный контроль – ритуал, который неукоснительно соблюдается.

В правом дальнем углу стартовой площадки, консольно нависающем над глубоким котлованом, традиционно ненадолго задерживаемся. Сейчас эта сторона котлована перекрыта крупноячеистой стальной сеткой. В эту сторону, через окно в головном обтекателе, смотрит люк корабля «Восток», через который космонавт может быть аварийно катапультирован в случае возникновения опасных осложнений. Сетка, перекрывшая котлован в направлении выброса, повышала вероятность спасения космонавта.

За несколько дней до вывоза ракеты на старт вместе с Королевым мы провели специальную тренировку по эвакуации с сетки «потерявшего сознание» космонавта. По нашему сигналу пара физически сильных и ловких ребят-спасателей подхватывала лежавший на сетке манекен в скафандре и, как по батуту, в считанные секунды доставляла в укрытие, специально построенное на краю котлована. Тренировкой Королев был доволен.

– Какой сегодня пароль операторам САС? – спросил Главный.

Я назвал слово, известное лишь нам троим да операторам командной радиолинии, через которую на систему аварийного спасения (САС) корабля выдавалась специальная команда на катапультирование космонавта.

Королев, несомненно, хорошо помнил этот пароль, он никогда не забывал того, что жизненно важно для дела. Этим вопросом он, по-видимому, хотел отвлечься от своих дум, навеянных видом стальной сетки. Сергей Павлович тяжело опускается на заднее сиденье машины. Над стартом снова разносится громкий вой сирены…

«Все в порядке, – перевожу эти немузыкальные звуки на детали стартового графика. – Эвакуация людей закончена, те, кто необходим для пуска, сосредоточены в бункере!»

Королев молчит. Он уже где-то далеко, думает о чем-то своем, только ему ведомом.

А вот и бункер – наш подземный командный пункт. Отсюда осуществляется подготовка и пуск ракеты с кораблем «Восток». Кроме входной патерны, около которой мы остановились, частокола высоких бетонных пирамид-надолб, повышающих прочность и защищенность сооружения сверху, да нескольких массивных тумб с антеннами и головками перископов, ничего не видно. Все глубоко под землей, под многометровым слоем железобетона. Ведь старт-то совсем рядом, и мало ли что возможно при пуске!

Быстро спускаемся вниз по крутой лестнице, придерживаясь за поручень. Сзади раздается глухой металлический стук захлопнутой бронедвери. Наверху, на старте, никого больше нет, мы были последними…

Вдоль стен подземного коридора, провожая нас глазами, в полном молчании стоят испытатели-стартовики. Они здесь на время пуска, но готовы вернуться на старт, если вдруг потребуется. Справа и слева всевозможные пультовые, агрегатные, щитовые и другие технические и служебные помещения.

Под ногами гремят листы металлического настила, перекрывающего проходные кабельные каналы. Вот и главная пультовая! На пороге, как верный страж порядка, нас перехватывает бортжурналист, (так мы называем испытателя, отвечающего за ведение бортового журнала испытаний ракеты-носителя), предлагая «закрыть» журнал, поставив свои подписи. Мы с Воскресенским подписываем заключение о положительных результатах подготовки и готовности ракеты к пуску, Сергей Павлович Королев – разрешение на пуск.

Входим в пультовую. Здесь тесновато.

– Ракета-носитель и корабль «Восток» с космонавтом Гагариным на борту к пуску готовы! Замечаний нет! Разрешите объявить пятиминутную готовность! – доложил руководитель операторов. Он обращается ко мне, как к руководителю стартовой службы Байконура и «пускающему», на которого возложена эта миссия Государственной комиссией.

Справа от входа возвышался невысокий, с полметра, помост с двумя перископами. Мое место у первого перископа, за вторым, дальним, располагается Воскресенский. Пуск возложен на нас двоих, и он, так же как и я, должен наблюдать за ракетой, но «стреляющий»– я, и только мои команды выполняют операторы.

Пуск – дело скоротечное, и ответственность полностью должна лежать на одном человеке – «стреляющем». Воскресенский – мой дублер. Он, конечно, может вмешаться в действия «стреляющего», если они будут ошибочными, но за все время нашей совместной работы такого не случалось. Взаимопонимание у нас полное.

Сергей Павлович Королев занял место у небольшого столика неподалеку от нас, покрытого зеленым сукном. На нем только радиопереговорное устройство для связи с космонавтом да один-единственный телефон с красной трубкой для выдачи команды-пароля операторам постов «Д». Иными словами, эта линия служит для выдачи команды на аварийное катапультирование космонавта.

– Связь проверена? – обращается к связисту Главный и, несмотря на его утвердительный ответ, поднимает красную трубку телефона:

– Пост «Д»? Говорит Королев… К работе готовы? Постов «Д» два. Они размещаются в разных зданиях пристартового измерительного пункта. В случае аварии с ракетой при запуске или в полете на приземном участке, по нашему обоюдному с Воскресенским докладу, Королев даст в телефон пароль-команду, и при одновременном нажатии обоими операторами постов «Д» кнопок на пультах сформируется радиокоманда на срабатывание системы аварийного спасения космонавта. Проверив эту «линию жизни», Королев взял у генерала Каманина микрофон радиопередающего устройства.

– «Кедр», я – двадцатый! – вызвал он Гагарина. – У нас все нормально. До начала наших операций – до минутной готовности – еще пара минут. Как слышите меня? – спокойным, деловым тоном обратился он к космонавту.

А в ответ в нашу пультовую из динамика рвался голос Гагарина:

– «Заря», я – «Кедр»! Слышу вас хорошо. Самочувствие хорошее, настроение бодрое, к старту готов!

Сергей Павлович передал микрофон Николаю Петровичу Каманину, улыбнулся и слегка покачал головой:

– Молодец!..

К такой оценке, пожалуй, добавить было нечего. Одним этим словом было сказано все. Не приходилось сомневаться, что Главный конструктор был по-настоящему доволен сделанным выбором первого космонавта и откровенно радовался, что не ошибся.

А я между тем осматривал и готовил свое «хозяйство»: тщательно протер окуляр, подобрал светофильтр и установил увеличение перископа. Испытанным методом – щелчком по командному микрофону – проверил исправность громкой связи. Словом, все привел в полную готовность.

Ракета отлично смотрелась в перископ. Солнышко уже миновало створ и не мешало следить за отбросом пневмо– и гидрокоммуникаций, отрывных штекеров от ракеты, а также за отходом верхней и заправочной кабель-мачт.

На тумбочке между перископами громко тикал тщательно выверенный морской хронометр. Рядом лежала карточка «стреляющего» с указанием расчетного времени на выдачу команд. Здесь своя строгость: как само время, так и паузы между командами определяют правильный и последовательный режим включения и работы систем и агрегатов ракеты, а также их взаимодействие с наземными системами и пусковым оборудованием.

Задача «стреляющего» в том и состоит, чтобы обеспечивать ритм запуска при нормальной работе всех ее стартовых систем или суметь мгновенно заметить и понять появление каких-либо отказов и отклонений в их функционировании. И в считанные секунды выдать для исполнения такие команды, которые обеспечат успешный запуск ракеты.

Воскресенский безотрывно наблюдал в перископ за ракетой, лишь изредка бросая взгляд в мою сторону. Было заметно, что томится ожиданием. Будучи внешне несколько рыхловатым и флегматичным, он на самом деле обладал какой-то взрывной силой. Стоило ему взяться за рукоятки перископа, как он весь преображался. Воскресенский глубоко знал «секреты» ракетной техники, обладал огромным опытом и исключительной интуицией. Леонид Александрович был испытателем «божьей милостью» и у самого Королева пользовался непререкаемым авторитетом. Я у него тоже многому научился.

Истекала минутная готовность. Королев не выпускал из рук микрофон связи с Гагариным. Операторы выполняли последние предстартовые операции. «Автомат управления дальностью настроен и к полету готов!» – последовал доклад. Стрелка хронометра медленно завершала свой последний оборот. Обведя глазами пультовую, я едва успел ухватить обращенный на меня взгляд Королева. И сейчас помню его немигающие глаза, чуть-чуть побледневшее и словно окаменевшее лицо. «Да, нам тяжело, а ему во сто крат тяжелее!» – мелькнуло у меня в голове, но для эмоций уже не оставалось времени.

Крепко сжал рифленые рукоятки перископа, сжал так, что от напряжения побелели пальцы. Выждав, когда секундная стрелка на мгновение задержалась на нуле, подал команду:

– Ключ на старт!

– Есть ключ на старт! – отозвался оператор пульта центрального блока и ладонью руки вогнал в гнездо блокировочный ключ.

– Протяжка один!

– Продувка!.. – следя то за движением стрелки хронометра, то за ракетой, подавал я одну за другой команды, а на пульте вспыхивали все новые и новые световые сигналы.

Ладони вспотели, но разжать пальцы я не мог. По спине промеж лопаток потекла тонкая струйка пота…

– Слушай, не тяни резину, – не выдержал длительной паузы Воскресенский. – Пошли дальше, чего зря стоять!

Даже сквозь бетон бункера со старта доносился едва уловимый шум – это шла продувка камер сгорания двигателей сжатыми газами. Спешка здесь ни к чему, да и в графике было заложено определенное время.

– Есть ключ на дренаж! – повторил мою очередную команду оператор и повернул ключ.

В перископ было видно, как у дренажных клапанов, словно ножом, отсекло клубы конденсата, и они на глазах растаяли. Исчезли и оптические искажения, ракета стала еще стройнее.

Королев спокойно, словно ничего особенного не происходило, вполголоса вел разговор с космонавтом, а в ответ доносился неунывающий голос Юрия Гагарина. За ним ощущалась и его улыбка, и его волнение. Он тоже с нетерпением ждал момента взлета.

– Пуск!

По этой команде от борта ракеты мягко и плавно, как в замедленном фильме, отошла кабель-заправочная мачта. Теперь чуть больше десяти секунд отделяло меня от решающего мгновения.

Слежу, как стрелка хронометра рывками отсчитывает секунду за секундой. «Три… две… – в такт стрелке веду отсчет времени. – Пора!»

– За-ж-ганье! – вместо «зажигание» выстреливаю последнюю команду, и вместе с отвалом верхней кабель-мачты под ракетой вспыхнуло багрово-красное пламя. Некоторое время вперемешку с черным дымом оно, как живое, билось между «быками» и отражающим экраном старта, прорываясь отдельными языками наверх, «облизывало» баки ракеты и конструкции старта. Глухой гул запустившихся на «предварительную» ступень ракетных двигателей походил на звук примуса, только многократно усиленный.

– Вроде все в порядке, – говорит мне Воскресенский, не отрываясь от перископа. – Все двигатели запустились. Видишь?

– Есть «промежуточная» ступень! – отозвался оператор пульта, подтверждая загорание еще одного транспаранта.

Пламя под ракетой стало ослепительно белым, и в котлован старта обрушилась мощная струя газов из сопел двигателей. Взметнулись огромные клубы дыма и пыли. Двигатели ревели во всю свою исполинскую мощь, а бункер содрогался мелкой дрожью.

С ракеты слетели куски и даже пласты покрывавшего ее снега. В окулярах перископа она на некоторое время даже потеряла свою стройность и привлекательность. Двигатели набирали силу, сотрясая ракету.

– Есть главная ступень!

– Есть контакт подъема!

Загоравшаяся было световая «дорожка» транспарантов внезапно погасла. Это оторвались от хвоста ракеты разрывные штекера, до последнего момента связывающие ее с землей.

– Подъем! – каким-то торжественным, звонким голосом уже не докладывает, а кричит оператор центрального пульта пуска.

Движения ракеты еще не видно, но несущие стрелы, до сих пор поддерживающие ее «под мышки», вдруг резко, в доли секунды, раскинулись в стороны, освобождая ей путь. Какое-то мгновение ракета, кажется, висит в воздухе, но вот медленно, а потом все быстрее устремляется вверх, обрушивая на старт бушующий факел пламени. Рев двигателей, подобный раскатам грома, сотрясал степь. От него и бункер не просто дрожит, а сильно содрогается. От перепада давления у всех, кто в пультовой, закладывает уши…

– Поехали-и! – по-мальчишески звонко, залихватски звучит рвущийся из динамика голос Юрия Гагарина.

От ощущения всей значимости момента, какого-то очень теплого чувства к космонавту, от того, что все самое сложное уже позади и все идет как нельзя лучше, глаза подергиваются такой неожиданной и совершенно ненужной сейчас влажной пленкой.

В пультовой не умолкают динамики, в темпе «лета» передавая репортаж с телеметрических станций космодрома:

– Полет нормальный!..

– Давление в камерах устойчивое!..

– Идет отработка программы тангажа!..

На слова информатора накладывается голос космонавта:

– «Заря», я – «Кедр»! Вибрация учащается, шум несколько растет! Самочувствие хорошее… Перегрузка растет дальше!

Ракета стремительно удалялась от старта. Огненный факел с каждой секундой терял свою ослепительную желтую окраску, превращаясь в белесый инверсионный след. Истекли и секунды, столь волнительные и тревожные для нас с Воскресенским. Стал ненужным и телефон с красной трубкой, стоящий рядом с Королевым.

«Тем лучше!» – подумал и улыбнулся про себя.

В перископ даже при шестикратном увеличении ракета выглядела совсем небольшой сверкающей стрелкой. Еще несколько десятков секунд, и тянувшийся за ней инверсионный след внезапно сузился, потерял у своего начала яркость и прервался. А сама она враз «похудела», распростившись со своими четырьмя «боковушками». В небе на какой-то момент образовался серебристый крестик, потом он так же быстро исчез.

– «Заря», я – «Кедр»! Кончила работу первая ступень! – моментально отреагировал Юрий Гагарин. – Спали перегрузки, вибрация… Разделение почувствовал… Работает вторая ступень, все нормально!..

Смотреть в перископ стало уже неинтересно. Силуэт ракеты с едва заметным следом был плохо виден. Теперь все внимание в пультовой было уделено телеметрическому репортажу и переговорам Королева с Гагариным..

– Сто пятьдесят секунд! – монотонно и бесстрастно вел отчет хронометрист. Столько секунд прошло от момента старта. Короткое молчание, и уже голос телеметриста:

– Есть сброс обтекателя!.. Полет нормальный!

И снова, едва выслушав информацию Главного конструктора, космонавт «наполняет» пультовую бункера своим бодрым докладом:

– «Заря», я – «Кедр»! Произошел сброс обтекателя! Во «Взор» вижу Землю!.. Хорошо различима Земля… Несколько растут перегрузки, самочувствие отличное, настроение бодрое!

Эмоции эмоциями, а космонавт не забывал и о деле… В эти секунды ракета стремительно набирала скорость, а Юрий все ощутимее воспринимал и воздействие усиливающихся вибраций, и длительный «жим» нараставших перегрузок. Все эти «неудобства» он переносил весело и вселял уверенность во всех нас.

Королев не смог сдерживать своего восхищения поведением первого космонавта. Не тратя времени на позывные, вставил в «гагаринскую» паузу:

– Молодец, отлично! Все идет хорошо…

А Гагарин взахлеб и с таким неподдельным упоением, восхищением от увиденного вел свой «космический репортаж». Его звонкий, мальчишеский голос звучал над планетой. Уверенно, восторженно.

– Вижу реки… Различаю складки местности, снег, лес… Как у вас дела? Наблюдаю облака над Землей, мелкие кучевые, и тени от них… Красиво. Красота! Как слышите?..

Гагарину первому из людей довелось увидеть то, чего еще не посчастливилось увидеть никому – нашу изумительную планету с высоты сотен километров, из глубин космоса. И он был достоин такой чести! Как оказалось, у этого юноши кроме чисто профессиональных чувств летчика и, если хотите, инженера-испытателя во всю ширь раскрылась душа поэта. И теперь она проявлялась в каждом его слове.

Уже давно миновала добрая половина времени полета ракеты. Отработала и осталась где-то позади ее вторая ступень… Теперь корабль «Восток» тянул и тянул вперед «движок» последней ступени. Космонавт все еще «успокаивался», хотя с каждой минутой его голос стихал и удалялся, забиваемый усиливающимися атмосферными тресками и шорохами.

– «Заря», я – «Кедр»! Слышу вас очень слабо… Все идет хорошо, машина работает нормально… Вот сейчас Земля все больше покрывается облачностью. Кучевая облачность сменяется слоисто-дождевой облачностью… Такая пленка, что даже земной поверхности практически не видно… Интересно!

И уже малоразборчиво (ракета ушла за радиогоризонт) на последнее пожелание Королева сквозь атмосферные помехи к нам все-таки прорвался неунывающий гагаринский голос:

– Понял! Знаю, с кем связь имею… Привет!

Оставаться в пультовой было бесполезно: исчез в глубинах космоса «Восток», мчавшийся теперь где-то над просторами Сибири, молчал и динамик телеметристов, потерявших с ним надежную связь. Только хронометрист методично, через каждые десять секунд, отсчитывал послестартовое время.

В соседней комнате телетайпы синхронно выстукивали на лентах одну и ту же цифру, означавшую, что ракета еще «работает», набирая космическую скорость. Сюда же были выведены прямые линии связи с Центром управления командно-измерительного комплекса.

Вошел Королев. Не сказав окружающим ни слова, он сел на предложенный ему стул. Его молчаливость и сосредоточенность были понятны. Он очень тревожился за последние секунды работы «движка». Цена этих секунд была исключительно высока. Выключись он в заданное время при точном наборе орбитальной скорости, и корабль «Восток» – на орбите! Ну а если он от «усталости» сделает это (аварийно) чуть раньше? Тогда ищи его в Мировом океане от Камчатки до мыса Горн… И всего-то одна секунда или что-то около того! Было отчего волноваться…

Казалось, время уже давно истекло, но… Один из руководителей полетом, сидевший в кресле за низким столиком с аппаратурой связи, напряженно вслушивался в трубку телефона, который пока безмолвствовал.

– Ну, что там? – не утерпел Королев.

Ответа не последовало, только отрицательное покачивание головой: не мешайте, мол.

– Есть «нуль»! – поспешно доложил дежурный телеграфист. И хотя стоявшие рядом вместе с ним увидели эти долгожданные «нули», сам голос телеграфиста вызвал облегченный вздох.

– Наконец-то!.. Двигатель выключился!.. Порядок!.. Корабль на орбите!.. – прорвались эмоции переволновавшихся людей. Нечто похожее творилось и в коридоре, где от избытка чувств «бушевали» испытатели из пультовой.

– Прекратить шум! – резким тоном осадил своих не в меру разошедшихся соратников Королев. – И закройте дверь!

При этом он так выразительно посмотрел на всех присутствовавших, что вмиг все стихло. А кто-то поспешил совсем ретироваться. Характер Главного был очень хорошо известен, и желающих лишний раз испытать его на себе не нашлось.

– Соедините меня с руководством! – потребовал Королев. Он был явно недоволен затянувшимся молчанием командно-измерительного комплекса.

– Говорит Королев! Доложите точное время выключения двигателя и параметры орбиты!

Убедившись в полной «стыковке» полученных и расчетных данных, когда стало окончательно ясно, что пилотируемый корабль «Восток» с космонавтом Юрием Гагариным на борту мчался в высотах космоса по первой космической трассе, начатой на Байконуре, Главный конструктор чуть улыбнулся и как-то очень просто сказал:

– А теперь ура, товарищи!

В ответ – аплодисменты, взаимные объятия, поцелуи, поздравления… И – слезы, слезы радости на глазах.

Кто-то, сняв с руки красную шелковую повязку, торопливо собирал на ней автографы членов Государственной комиссии и главных конструкторов. Сразу же нашлись и последователи. Сергей Павлович тоже не удержался и попросил расписаться на своей повязке. Подошел и ко мне: «Подпишите, Анатолий Семенович. На память. Не часто нам с вами приходится космонавтов запускать!»

Такие вот контрасты в характере этого человека! Никогда не угадаешь, каким он сейчас будет: суровым и непреклонным или мягким и лиричным. А то и сентиментальным. Но случалось, и раздражительным, злым… Бывал он отходчивым и счастливым… И все это в одном человеке.