Текст книги "The world of Fantasies (СИ)"

Автор книги: S Lila

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Его вид вынудил вздрогнуть, пошатнуться и едва не упасть, запутавшись в подоле лёгкого белоснежного платья, что струилось по её телу словно вода. Весь он был в крови, источал ярость каждой клеточкой своего тела, шумно втягивая воздух, пропитанный удушливым запахом смерти, которая была для него отрадой, его соратницей. Его ноздри раздувались, выдавая его едва контролируемый гнев, а грудная клетка часто вздымалась, пока он с упоением смотрел на её страх, её загнанность и обречённость, поселившуюся в голубых глазах.

– Кэролайн, – протянул её имя он, усмехаясь и надвигаясь на неё грозной тенью, всё ближе оттесняя к стене и крепче сжимая пальцами окровавленный орган в своей ладони.

Она дрожала от дикого страха, смотря на него так испуганно, вовсе не ощущая тех слез, что скатывались по её щекам. Боялась посмотреть на сердце, которое он кинул к её ногам, боялась взглянуть на обезображенное тело Стефана, лишённое глаз, что посмели смотреть на её обнажённое тело.

Пальцы Клауса мягко коснулись её лица, стирая слезы и пачкая белоснежную кожу его кровью и кровью убитых им людей, в смерти которых она была повинна. А затем вдруг грубо схватил её за волосы и притянул к себе, по обыкновению властно.

Глаза в глаза, до болезненного стона сжимая хрупкое тело.

Она всё ждала его криков. Всё ждала, когда же он пронзит её клинком своего верного меча, когда вырежет и её сердце из груди. Всё ждала, а он просто молчал… молчал и внимательно изучал её хмурым взглядом серых глаз, всё так же напряженно сжимая челюсть.

А затем резко вжал её в стену, вынуждая покорно опустить голову, уперевшись пальчиками в доспехи, отливающие золотом, покрытые кровью убитых. Их было много, она это знает. Слишком много для обычного человека.

Клаус смотрел на неё ещё несколько секунд, ведя самую сложную войну и борясь со своим собственным сердцем, а затем поддался к ней, сминая её губы жёстким поцелуем, скользя языком внутрь её рта и притягивая к себе ещё ближе за бедра, сжимая их пальцами.

Желал оставить свои следы на её теле, желал заклеймить её. Желал так отчаянно и сильно, что это пугало его самого. Кэролайн сдалась слишком быстро, подчиняясь ему, прикрывая глаза и безропотно принимая его ласки, позволяя ему повалить себя на высокую кровать и придавить своим крепким телом. Вовсе не ощущала боль, лишь то самое чувство обречённости. Невидимые цепи всё ещё сковывали её, на этот раз потуже затягиваясь вокруг израненного и кровоточащего сердца.

Оторвавшись от её губ, Клаус на удивление мягко коснулся её светлых волос лишь кончиками пальцев, вдыхая её запах, на миг прикрывая глаза и ощущая, как буря в нём утихает. Она снова с ним.

– Ты моя, Кэролайн, – твёрдо произнёс он, вынуждая смотреть на него, не позволяя ей отвести взгляд голубых глаз, что были наполнены слезами. – Сколько людей должно погибнуть, чтобы ты с этим смирилась? Ты слышишь их крики? Слышишь? Это всё ты. Ты посмела вырвать сердце из моей груди, ты посмела причинить мне боль. И ты заплатишь за это, не сомневайся. Тебя ждёт во сто крат больше страданий, чем перенес я вдали от тебя.

Голубые глаза смотрели на него непонимающе, со страхом, с ненавистью и презрением, ненавидя его за эту жестокость. Столько жертв, столько смертей и крови. Она совсем не осознавала, какую власть имеет над ним. Совсем не понимала, что в руках её весь мир, как и его сердце. Ведь она когда-то его любила, когда-то мирилась с тем, каков он. Принимала таким, какой он есть, купаясь в редких лучах его взаимности.

Так что же стало с ними сейчас? Что с ней стало? Почему раньше это её не пугало? Почему она отвернулась от своих чувств? Почему предпочитала любить его за что-то, а не вопреки всему?

– Я люблю тебя, – мягко прошептала она, неуверенно касаясь его щеки, стараясь вспомнить те чувства, что прежде согревали её сердце, хотя бы их жалкий отголосок, но была лишь пугающая тишина и безмерная пустота.

– Не нужно врать. Эти губы не умеют источать ложь, Кэролайн, – Клаус грустно усмехнулся, проведя пальцами по её устам, прежде чем вновь коснуться их поцелуем, на этот раз мягким и лёгким, словно дуновение ветра, уже совсем не обращая внимания на полыхающий город, кажется, и вовсе позабыв о нём.

– Любила, – одними губами произнесла она, сникая под его проницательным взглядом, который проникал внутрь, видя её всю, без шелухи, до глубины души, не упуская из вида каждый её уголок.

– Теперь правда, – расплывшись в до дрожи пугающей улыбке, он вновь приник к её губам, отнюдь не нежно, а грубо и подавляюще, ещё жёстче, чем прежде, наказывая её за совершенное.

Разрывая тонкую ткань платья, вынуждая её отбиваться, ровно до того момента, пока он вновь не уничтожил эти жалкие крупицы непокорности, которыми наполнил её сердце Стефан. Клаус поклялся, что сотрёт из её памяти его образ, вытравит все те чувства, что были лишь попыткой спастись от него. Не более. Просто ухватилась за ту тонкую соломинку, что ненадолго позволила ей вдохнуть чистый воздух.

Кэролайн ненавидела себя за эту слабость; ненавидела его за то, что имеет над ней власть и за то, что его руки, хоть и покрытые кровью, дарят ей наслаждение, всё еще вынуждая её сердце отзываться на каждое произнесенное им «моя».

Она никогда не задумывалась, есть ли цена у любви, а если и есть, то какова она? Как Боги могли это допустить? Или, быть может, это всё их проделки? Быть может, это – коварство жестокой Афродиты или насмешка Мойр, что плетут нити судьбы?

Могла ли она подумать что его страсть к ней погубит столько невинных жизней? Тысячи погибших и всё лишь ради того, чтобы вернуть её в свои объятия.

Она считает что это непомерно высокая цена, в то время как он… он знает что это ничтожная малость.

Умирать ей вовсе не страшно, страшно слышать совсем тихий шёпот. Такой мягкий, но заставляющий её дрожать от ужаса. А он всё шепчет и шепчет, повторяя всего одну фразу, скользя губами по её шее:

– До своего последнего вздоха… я буду любить тебя.

========== Forgive me father for I have sinned (Клаус/Кэролайн) Nc-17 ==========

She’s a saint with the lips of a sinner

She’s an angel with a devilish kiss.

Шёпот совсем тихий, он отражается от величественных стен дворца едва различимым эхом, не давая разобрать сказанных слов. Голос такой нежный, как и её совсем невесомые прикосновения к жесткой щетине, что покрывала мужские щёки. Эта колкость её веселит, вынуждая губы растянуться в широкой и такой светлой, совсем невинной улыбке, играющей ярким контрастом на фоне её порочного взгляда голубых глазах.

Кэролайн тихо смеётся, откидывая голову назад, будто нарочно привлекая его внимание к глубокому вырезу светлого платья, так некстати и так не к месту, заставляя ощутить постыдный прилив возбуждения. Она совсем не обращает внимания на его приказ вести себя тише, на его отчаянную мольбу не появляться здесь, не ставить его в неловкое положение, так боясь поставить под сомнение власть своего отца.

Но ей всё равно. Чистый и заливистый смех, сравнимый разве что с тихим перезвоном колокольчиков или умелой игре на скрипке, берущей самые чистые ноты, вынуждает его сдаться, позволить ей зайти на его половину исповедальни, встать прям напротив, медленно потянув за шнуровку на платье. Томительно медленно ослабляя прочно затянутые узлы. И Клаус шумно выдыхает, смотря на порочного ангела, на то как она умело распаляет в нём желание, соблазняя лёгким запахом жасмина, с примесью терпкого вина, привкус которого хранят её сладкие уста.

Кэролайн улыбается, смотря на его напряжённо сжатые в тонкую полоску губы, скользит взглядом по его лицу – такому мужественному, что ему в пору быть военным. А вовсе не кардиналом, носящим красные одежды, скрывающие восхитительные мускулы, по которым так хочется пройтись ладонями и губами, ощутив его запретный мужской вкус.

Ей нравится желание в его глазах. Ей нравится то, что она заставляет их гореть пороком: таинственным и безграничным, таким темным и насыщенным, разделяя это безумство вожделения. Оно острое и сильное, вынуждающее их окунаться в него с головой раз за разом, с каким-то ненормальным удовольствием отдаваться греху прямо здесь, прямо в стенах обители Папы Римского, где их может застать и услышать кто угодно. Всего лишь тонкое дерево, да тканевая шторка отделяет их от главной залы, давая хоть какую-то иллюзию уединения. А, быть может, это просто их отговорки перед Всевышним.

– Как ты хочешь меня взять? – тихо шепчет Кэролайн, обнажая грудь, давая ему скользить потемневшим взглядом серых глаз по напряжённым соскам, так жаждущим прикосновения его рук, его пухлых губ и проворного языка, умеющего доставлять неописуемое наслаждение, давая ей тот самый отголосок пресловутого рая, о котором так любят твердить в этих стенах.

Клаус тяжело дышит, с жадностью облизывая губы, и притягивает её к себе за бёдра, устремляя свой взор вверх. Он смотрит в её глаза, прежде чем вновь поддаться искушению в её лице и коснуться молочной кожи губами, скользя ими по ключице и томительно медленно приближаясь к груди. Кэролайн стонет совсем тихо, обнимая его за шею, притягивает его голову ближе, зарываясь пальцами в русые волосы, чуть оттягивая их.

Его руки скользят по нежной ткани платья, задирая её вверх, безжалостно комкая и обнажая стройные ноги, задыхаясь от того чувства, что вызывает в нём она. Вся она. Такая желанная, но недоступная; такая невинная и в то же время порочная, умело искушающая его, словно дьявол.

Кэролайн подается к нему чуть ближе, садясь сверху, трётся центром своего желания об его возбуждённый до предела член, покрывая поцелуями его шею. И сильнее цепляется за плечи, желая ощутить его прикосновения там, где положено касаться лишь мужу.

– Зачем ты пришла? – отчаянно борясь с искушением взять её прямо здесь, он тихо шепчет с болезненными нотками в голосе, пока его ладони поднимаются всё выше и выше, оставляя горячие следы на нежной коже её бедёр.

– Отец хочет выдать меня замуж за правителя Неаполя, – тихо отвечает она, смотря в его глаза и разделяя с ним этот момент, видя бурю эмоций, что сменяет одна другую, тонко разглядывая и ревность, что всё же преобладает над всем этим буйством, – Я стану королевой.

– Ты этого хочешь? – грубее сдавливая пальцами бёдра, вырывая из неё тихий стон, рычит Клаус, оттягивая зубами её нижнюю губу, а затем начиная вдруг покрывать мягкими поцелуями её шею, терпеливо ожидая ответа.

– Нет, – наконец произносит она, слыша его едва слышный облегчённый вздох, чувствуя, как напряжение постепенно уходит из его тела, а хватка на бёдрах становится чуть слабее, – Старый король мне не по нраву, – Кэролайн льнёт к нему всем телом, сгорая от дикого желания ощутить его внутри себя, изгибаясь от прикосновений его пальцев к низу её живота сквозь тонкую ткань платья, отбирающего у неё возможность ощутить их жар.

А он всё дразнит, всё скользит ладонями по её рукам, ногам, прижимаясь губами к шее. Оставляет совсем лёгкий и невесомый поцелуй на её губах, лишь подбрасывая поленья в то пламя, которое полыхает внутри неё.

– Тебе больше нравится быть здесь? – хрипло произносит он, оттягивая её голову за светлые локоны назад, покусывая зубами кожу на шее и шумно втягивая носом аромат её кожи. – Не так ли, кузина? Тебе нравится быть на мне, я знаю.

– Д-да, – стон утопает в его поцелуе: резком, грубом и таком страстном, что вызывает в её теле волну удовольствия.

Обхватив губами её сосок, Клаус жадно втягивает его в рот, покусывая чувствительную плоть, слыша её тихие стоны, вынуждая её выгибаться в его руках, зарываясь вновь пальцами в его волосы, и стонать, стонать… вновь и вновь. Так сладко и откровенно, так неправильно и удивительно прекрасно.

– Святой отец, – порочно стонет она, беря его ладонь в свою руку, смотря на него так властно, так жадно и так умоляюще покорно, заставляя его толкнуться бедрами в центр её желания, проклинать ткань, что разделяет их м не даёт ему ощутить её полностью, не позволяет ему наполнить её одним резким толчком, чтобы ощутить, как тугие мышцы плотно обхватят его плоть.

– Кэролайн, не здесь, – всё же произносит он, откидывая голову на стенку исповедальни с тихим стуком, старательно приводя дыхание в норму, не желая быть причиной очередного скандала, что опорочит их семью; ему и так хватало того что его отца, Папу Римского, обвиняют в подкупе и двойном убийстве.

– Клаус, – она скользит губами по его шее, сладко шепча на ухо его имя, проводя его ладонью по своей груди, – Хочу быть с тобой, хочу ощущать лишь твои касания здесь, – довольная улыбка озаряет её губы, стоит ему только сжать полушарие её груди, понимая, что он вновь уступил, вновь прогнулся под этим желанием, что словно огненная лава растекалось по венам.

Она ведёт его ладонь всё ниже, чуть приподнимаясь и позволяя ему коснуться складок её плоти, давая ощутить жар, давая почувствовать влагу. Сводит этим попросту его с ума и рушит умело последние барьеры, которые сдерживали его.

Клаус, рывком притягивая её к себе, сминает мягкие губы в жёстком поцелуе, скользя пальцами по её клитору, потирая его, чуть сжимая и заставляя её сладко простонать ему в губы. Заставляя его упиваться этим ощущением власти над её телом и её желанием, давая ему над ней полный контроль. Она становится податливой, позволяет ему абсолютно всё, ведь уже готова окунуться в океан порочности, что плескался в его глазах. Тонкие грани давно стёрты, от них больше не осталось и следа. Даже малейшего намёка.

– Ты никуда не уедешь, – грубо произносит он, скользя пальцами к её входу, вынуждая её нетерпеливо подаваться бёдрами навстречу его движениям, так отчаянно нуждаясь в том, чтобы ощутить его в себе. – Я не позволю, – рычит Клаус, резко введя в неё два пальца и в то же мгновение заглушая громкий стон очередным поцелуем, что словно ставит на ней клеймо и показывает ей, что она принадлежит лишь ему, своему кузену, и больше никому. – Я бы с радостью поменял эту рясу на клинок меча и ринулся бы в бой, проливая кровь во имя свящённого Рима, – Клаус зарывается лицом в изгиб её шеи, покусывая нежную кожу, и оставляет на ней свои метки, свободной ладонью крепче сжимая её бедро, желая оставить на светлой коже лиловые синяки.

Его движения пальцами становятся всё резче и быстрее, вынуждая её задрожать в его руках и ещё крепче прижаться к нему, смотря в его глаза. Так борется с искушением их закрыть и громко простонать, чтобы все услышали, чтобы все поняли, чем они тут занимаются, и чтобы все знали, какое наслаждение ей дарит кардинал.

– Боже, – шумно выдыхает Кэролайн, дрожа всем телом, плотно сжимая губы в тонкую линию, ощущая уже ту грань, ощущая тот болезненный предел, отделяющий её от экстаза, от того блаженства, что он ей дарит.

Стоит только его губам вновь скользнуть на её грудь, всё продолжая двигать пальцами внутри её тугого лона, и прикусить её левый сосок зубами, создавая смесь болезненного наслаждения и чистой эйфории, как Кэролайн тотчас же изгибается в его руках. Замирает и дрожит всем телом, будто в приступе лихорадки.

И он едва успевает заглушить её стон поцелуем; едва успевает разделить вкус её наслаждения, отдающим чем-то сладким на языке, таким пьянящим, таким вкусным. Это вкус запретности, вкус их греха и порока, что пьянит гораздо больше чем самое крепкое вино.

Он ощущает её сбитое дыхание своими губами, смотрит на раскрасневшееся личико, на багровые следы от своих зубов на тонкой шее и на четкий отпечаток его ладони на её бедре, удовлетворённо улыбаясь и упиваясь той властью, что имеет над ней.

Клаус неожиданно слышит приближающиеся шаги, быстро поднимая её со своих колен, вновь ставя на всё ещё подрагивающие от напряжения ноги, и прикладывает указательный палац к губам, призывая к молчанию. В ответ Кэролайн лишь беспечно улыбается, совсем неспешно приводя себя в порядок. Вновь завязывает ленты на платье, скрывая от него свою грудь, увы, не в силах скрыть тугие бусины сосков, что теперь так ярко выделяются сквозь тонкий материал, будоража воображение. Равно как и не может скрыть следы его собственнической страсти, что отзывается в её сердце приятным теплом.

– А ты? – одними губами произносит она, многозначительно переводя взгляд на его возбуждённый член, изгибая губы в хитрой улыбке.

– Жди в моей спальне, – тихо шепчет Клаус, всё ещё тяжело дыша и смотря на то, как она покидает кабинку, предусмотрительно оглядываясь по сторонам и оставляя его одного, чтобы он мог обдумать план убийства престарелого короля, вовсе не желая делить с кем-либо свою женщину.

========== Choice (Клаус/Кэролайн) ==========

Горячие губы, скользнувшие по её шее, вынудили Кэролайн изогнуться и с блаженной улыбкой принять его ласки, наслаждаясь нежными прикосновениями мужских ладоней к её обнажённой коже. Тёплая и мягкая постель, любимый мужчина рядом, никаких забот, но сердце всё равно было не на месте, вынуждая её раз за разом возвращаться к мыслям о дочерях, что остались в другой стране, пока они с совершенно несносным первородным собственником отправились в Италию.

– Надо позвонить домой, – прошептала она, отвечая на его поцелуй, прекрасно зная во что он перерастёт совсем скоро, судя по тому какими жадными стали его прикосновения, – Хочу поговорить с девочками.

– Не переживай, love, с ними Кол, – Клаус вновь завладел её губами, скидывая мешающее ему одеяло на пол, накрывая её тело своим, решительно настроившись заставить её забыть обо всём, в особенности о девочках, – Он за ними присмотрит.

Она согласно кивнула, вновь закрывая глаза и откидываясь на мягкие подушки, стараясь сосредоточиться на его поцелуях, дорожку из которых он прокладывал по её шее, плавно опускаясь на грудь. Но было явно что-то не так. Не было того привычного и дикого удовольствия, растекающегося по венам. И причина этого крылась в том, что мыслями она была далеко-далеко отсюда.

– Я волнуюсь, – обхватив его лицо ладонями, Кэролайн вынудила его посмотреть на неё, встречаясь с возбуждённым взглядом серых глаз, в которых мелькнуло недовольство, отразившееся в янтарных отблесках.

– Перестань, – отмахнулся Клаус, возобновляя прерванное занятие, погрузив язык в ямку её пупка, прежде чем прикусить нежную кожу зубами и вырвать из неё прерывистый вдох, – Уже через два дня будем дома, твои дочери будут рядом и мы вместе отпразднуем Рождество. Выключи режим мамочки, Кэролайн, и расслабься.

– Наши дочери, Клаус, – устало поправила его она.

Ей даже страшно было подумать, что технически тысячелетний убийца станет папой для её малышек всего через пару месяцев. Да и сама она скоро примерит на себе грозную фамилию. Клаус же совершенно опасен для детей. Чересчур вспыльчивый и жестокий, совсем не лучший пример для подражания.

– Брось, Кэролайн, – с нажимом произнёс он, смотря на неё снизу вверх, не желая вообще продолжать этот бессмысленный трёп, – Их отец Аларик. Я люблю тебя и привязался к девочкам, но я никогда не буду их отцом.

– Ты прав, – нехотя пошла на понятную Кэролайн, прекрасно понимая что ему и так нелегко даётся делить крышу над головой с двумя совершенно несносными девчонками, так любящими устраивать мелкие шалости, – Давай я позвоню им и…

– Кэролайн, мы на отдыхе, – раздражённо проговорил Клаус, отстранившись от неё и сев на кровати, – С ними Кол. Он хоть и придурок, но присмотрит за ними, если жизнь ему дорога. К тому же, вечером домой вернется Фрея.

– Но… – неуверенно постаралась возразить она.

– Они в порядке, – прервал её Клаус, шумно вздыхая и вставая с кровати, поняв, что момент испорчен, впрочем, как и утро, – Хватит. Я хотел насладиться оставшимся временем, без всех этих разговоров о твоих дочерях, друзьях и Аларике, – раздражённо произнёс он, поднимая с пола свои джинсы.

– Но это часть моей жизни. Они все часть меня, Клаус, – немного помедлив, тихо произнесла Кэролайн, встречаясь с его вопросительным взглядом, видя удивление в глазах. – Так же, как твоя семья… они ведь часть тебя. Может быть мы поторопились? – неуверенно коснувшись кольца, шёпотом спросила блондинка, ощущая, как кровать прогнулась под весом его тела тут же.

– Давай. Сними его. Сними и выкинь, если сомневаешься, – вдруг сказал Клаус, вынудив её посмотреть на него, – Я уже давал тебе выбор и прежде, Кэролайн. В первый раз ты выбрала жизнь, чуть позже ты призналась мне в своих чувствах. Затем приехала ко мне, когда тебе и твоим дочерям грозила опасность. Ты доверила их жизни мне, Кэролайн. Ты согласилась и приняла моё предложение показать тебе весь мир, стать моей навеки. Так что, давай. Сними его.

– Нет, – устало выдохнула Кэролайн, смахивая скатившуюся по щеке слезу.

Она уже сделала выбор. И этот выбор был правильным. Ведь, возможно, впервые в жизни она доверилась голосу своего сердца, а не разума.

========== Christmas present (Клаус/Кэролайн) ==========

Ступая по хрустящему под ногами снегу, скрывающему крайне опасный своей скользкостью лёд, он то и дело бурчал себе под нос все ставшие известными ему за тысячу лет ругательства, проклиная своих чудных родственничков. Да что б он ещё раз согласился сесть играть с этими шарлатанами в покер на желания… уж лучше выпить литр концентрированного аконита, чем повторить этот горький опыт, который ему, наверняка, будут припоминать ещё ни одно столетие!

Фрея явно нагло соврала ему в лицо тогда, сказав, что не может заглянуть в недалёкое будущее. Потому что как ещё можно объяснить тот факт, что эта дьявольская троица смогла его уделать? Ещё и всё продумали, вонючее зелье заставили выпить, чтобы он не смел противиться исполнению этого тупого желания. И кто научил Кола быть таким изворотливым и до мелочей продуманным извергом? Сам дьявол что ли?

Заставил ведь самого Никлауса Майклсона под покровом ночи тащить мешок с подарками, надев на голову идиотский красный колпак! Дурацкий и раздражающий своей пушистостью помпон, больше похожий на чертов беличий хвост, так и норовил его стукнуть по носу и попасть в глаз, вынуждая то и дело мотать головой, чтобы убрать его в сторону.

Массивный мешок с подарками, забитый доверху какими-то игрушками, издающими противный стук при каждом шаге, вынуждал его хмурить брови и досадливо качать головой, лишь надеясь, что его родственнички не притаились где-нибудь в кустах, дабы запечатлеть этот торжественный момент на видео. Тогда точно клинки в сердце и спатки, пока не настанет следующее тысячелетие.

Совершенно обычный дом, где-то на окраине Далласа, совсем не выделяющийся из вереницы других. И на кой-чёрт именно на этот дом пал выбор Ребекки? Она что… просто ткнула своим наманикюренным ноготком на карту штатов или наобум ввела координаты в GPS?

Переводя дыхание, Клаус поднялся по ступенькам и хотел было коснуться дверной ручки, чтобы войти в дом с дурацким возгласом: «Хоу-хоу-хоу, с Рождеством!», как неведомая сила тут же откинула его на несколько метров, вынудив затылком приложиться о ствол раскидистого дуба, украшенного пушистым дождиком, который поспешил приземлиться ему на лицо.

Покряхтев немного и поднявшись на ноги, он с раздражением откинул ярко-синий дождик в сторону, со злостью стукнув ногой по дереву и вынудив тем самым несколько веток упасть в снег с приличным грохотом.

– Я срублю тебя и все дубы в округе! Я истреблю ваш вид с лица земли, сотру воспоминания о вас! Ты и твои сородичи крупно пожалеете! Обещаю!

– Эй ты, Санта недоделанный, уже час ночи! – вдруг из окна второго этажа раздался возмущённый женский голос, вынудивший его замолчать, – У меня двое детей и они уже давно спят. Имей совесть.

– Открой дверь или я спалю этот дом дотла! – с раздражением рыкнув, Клаус резко повернулся на звук, к сожалению, не видя лица говорящего из-за помпона, закрывающего ему обзор, – Я два часа нёс сюда этот дебильный мешок с подарками и я его всучу твоим спиногрызам, хочешь ты этого или нет!

– Как ты назвал моих детей?! – возмущённо ахнула девушка, – Да я тебе сейчас… Стой там, никуда не уходи!

Спустя пару секунд входная дверь открылась и оттуда выбежала разозленная блондинка, в наспех накинутом халате и домашних тапочках, с премиленькими кроличьими ушками. Вмиг сократив расстояние, она вынудила его удивлённо вскинуть брови от осознания того, кто же перед ним и к кому именно домой его послали. Кэролайн Форбс. Из всех существующих домов, эти идиоты выбрали именно тот, в котором живёт единственная в мире девушка, которая уж точно не должна была видеть его в таком постыдном образе.

Прытко выхватив из его рук увесистый мешок, она вдруг со всей силы треснула им по его плечу, намереваясь, видимо, хорошенько отдубасить наглеца, посмевшего нарушить её покой. Однако стоило ей, наконец, увидеть его лицо, как Кэролайн тут же замерла.

– Клаус? – удивлённо ахнула она, отшатнувшись от него, как от огня, и всё продолжая таращиться на него, словно увидела инопланетянина или восьмое, а заодно и девятое, чудо света.

– Ага, – пробурчал он, насупившись, – Санта. Не признала что ли? Или у меня слетел колпак?

– Ч-что ты… – Кэролайн вдруг рассмеялась, не в силах больше сдерживать громкий смех, смотря на его разозленное лицо и абсолютно глупый колпак, совсем не подходящий званию грозного первородного гибрида.

– Это совершенно не смешно! – недовольно рыкнул он, со злостью откинув ладонью помпон, опять вздумавший лезть ему в глаза, но вызвал, кажется, этим движением ещё больший смех.

– Прости, прости, но это… – Кэролайн приложила ладонь к губам, скрывая свою широкую улыбку и едва сдерживая новый приступ смеха. – Кто тебя заставил?

– Я проиграл в карты, – тяжело вздохнув, признался Майклсон, – Это глупая затея моих родственников, которые совсем скоро окажутся в гробу, а Фрею я просто запру в подвале с крысами на пару лет.

– Клаус, ты просто невозможен, – закатила глаза она, всё же не сдержав смешок, – Они ведь хотели, чтобы ты пришёл именно в этот дом. Неужели ещё не понял их замысел?

– Да к чёрту всё это! – скинув наконец дурацкий головной убор, он резко шагнул к ней навстречу, хватая двумя пальцами её лицо за подборок и притягивая к себе ближе, в тот же миг накрывая её губы жадным поцелуем, вынуждая её удивлённо охнуть и прикрыть глаза, поддавшись его напору.

А тем временем где-то меж деревьев Кол удовлетворённо хмыкнул, протягивая раскрытую ладонь Бекке, которая с ворчанием достала стодолларовую купюру, понимая, что проиграла спор. Форбс поцеловала её брата даже в дурацком образе Санты.