Текст книги "Behind the masks (СИ)"

Автор книги: S Lila

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Элайджа лишь грустно усмехнулся в ответ, прекрасно зная, что его он наказывает даже больше, чем Катерину. Никак не мог ведь простить, что полюбил её. Никак не мог ведь простить, что Татия предпочла выбрать не его. И потому внушением подчинил себе Кэтрин, играя лишь по известным ему правилам.

– Но ты волен уйти, – спокойно произнёс Клаус, ладонью указав ему на дверь с лукавой усмешкой, – Ты же знаешь это.

– Я помню, – согласно кивнул Элайджа в ответ, сжав невольно пальцы правой руки в кулак, – И помню, что если сделаю это, то ты отправишь нашу семью на дно океана, Клаус. В отличие от тебя, я дорожу своими родными. Развлекайся, – холодно ему улыбнувшись, он поспешил удалиться, зная, что должен внушить вновь Кэтрин и заставить её поверить, что прогулка была, ведь поместье ей покидать было запрещено в его обществе.

Клаус проводил его напряжённым взглядом, едва подавив рвущийся из горла раздражённый рык, старательно пытаясь не дать волю внутреннему монстру. Не зря он столь долгое время следует тщательно своему плану, разрушая изнутри Катерину и вынуждая её купаться в собственной неуверенности и губительном чувстве никчёмности. И Элайджа должен это видеть. Элайджа должен быть тем самым лучиком надежды, который он у неё отберёт, обратив её любовь к нему в сплошную боль. Любви нужно лишь прорасти в её сердце, усилиться и заставить её поступиться мнимой игрой с братьями, в которой она не более чем пешка. Она должна сама выбрать Элайджу, тем самым лишившись его навеки, и вместе с тем потерять всякую надежду на желанное чувство необходимости. Вот тогда они будут квиты.

========== The Chamber of Secrets (Клаус/Кэролайн) ==========

Комментарий к The Chamber of Secrets (Клаус/Кэролайн)

Фэндомы: Дневники вампира и Гарри Поттер

Образы: Том Реддл, Джинни Уизли – «Гарри Поттер и Тайная комната».

***

Кэролайн частенько с лёгкой завистью посматривала на шумные группки учеников, видя радость на их лицах от того, что они вновь вернулись в стены родной школы. Видела, как они делятся без умолку новостями, то и дело озаряя стены Большого Зала звонким смехом и ослепительными улыбками.

У неё же никогда такого не было. У неё никогда не было верных друзей, да и просто приятелей толком. Попросту не умела находить общий язык с людьми, совсем теряясь в шумных компаниях и предпочитая одиночество, боясь вообще что-то говорить из страха не понравиться. Всё больше и больше погружалась в твёрдую и непробиваемую скорлупу, целиком уходя в книги и полную замкнутость, в которой находила своеобразно утешения, постепенно привыкая к ней.

Но всё же, временами её одолевало едкое чувство собственной никчёмности и горькое осознание того, что никогда у неё не будет так, как у всех них. Не дано, пора уже смириться. И потому, вместо прогулок, она проводила всё своё свободное время в укромном уголке просторной гостиной факультета, погружаясь полностью в чтение, что было спасением от одиночества. И всё поглядывала и поглядывала невольно на потрёпанную тетрадь в кожаной угольно-черной обложке, которая оказалась вложена в одну из учебных книг, купленных для этого курса.

Кэролайн никак не могла сосредоточиться, ощущая несвойственное ей своей странностью спокойствие, которого никогда не было прежде на душе. Будто бы эти страницы призывали её, шепча что-то совсем-совсем тихо ласковым голосом.

И в итоге она сдалась, открывая всё же первую страницу, проводя кончиками пальцев по старому пергаменту, прежде чем взять в руки длинное перо и обмакнуть его в чернила, обдумывая, что теперь ей делать. А затем вспомнила Елену, с которой они общались в далёком детстве, когда она ещё даже и подумать не могла, что предстоит ей учеба в Хогвартсе; когда ещё не знала, что в её венах течёт кровь истинной волшебницы. Все знали, что Елена вела дневник, всё писала и писала в нём, выплескивая на страницы боль от смерти родителей. И невольно эта мысль становилась всё навязчивее, отзываясь эхом в мыслях: может стоит попробовать так же? Просто попробовать. Что может случиться?

«Здравствуй, дневник, сегодня…» – Кэролайн резко замерла, так и не дописав первое предложение до конца, непонимающе следя за тем, как буквы исчезают, оставляя после себя лишь чистый лист.

И не успела она толком понять что произошло, как на странице аккуратным и чуть заостренным почерком появилась другая надпись, вызвавшая у неё удивлённый вздох:

«Здравствуй. Что же произошло сегодня?»

Она вновь и вновь перечитывала написанное, ощущая как сердце в груди испуганно бьётся, и старалась вспомнить, что ей известно о подобных вещах, понимая запоздало, что никогда прежде не встречалась с таким. Даже на страницах многочисленных книг. И потому испуганно захлопнула дневник, откладывая его подальше и намереваясь наведаться в библиотеку следующим утром, чтобы найти хоть что-то о подобных чарах.

***

Долгие и кропотливые дни поисков совсем не принесли результатов, а чувство необъяснимой тяги к тетради всё больше и больше утомляло. Все её мысли теперь невольно крутились только вокруг загадки дневника, отвлекая от всего прочего. И ей чудилось порой, что он зовёт её в тишине ночи, шепчет что-то неразборчиво, но так удивительно ласково.

«Кто ты?» – не выдержав, спросила всё же она в один из вечеров, опасливо оглядываясь на дверь спальни, боясь, что кто-то может войти.

«Меня зовут Клаус. А тебя?»

Она несколько раз прочла написанное, смотря как исчезают вновь строки, и крепче сжала перо в пальцах, пачкая чуть кожу едкими чернилами.

«Кэролайн» – спустя несколько минут медленно вывела своё имя она, заворожено наблюдая за тем, как и оно стремительно исчезает, вынуждая её в нервозном жесте чуть покусывать нижнюю губу зубами.

«Приятно познакомиться, Кэролайн. Что же тебя беспокоит? Ты мне расскажешь?»

Отчего-то сомнений стало ещё больше, и она отвела поспешно взгляд от страниц, будто бы боясь, что он может всё увидеть в её голубых глаз. Совсем не понимала, откуда дневник знает, что её что-то тревожит. И скользя неспешно пальцами по страницам, она едва поборола желание вновь отложить его в сторону, решив всё же рискнуть. Это ведь просто дневник.

«Мне тяжело».

«Что тебя беспокоит?»

Она несколько раз поднесла нерешительно заострённый кончик пера к желтоватой странице, в итоге выведя всего одно слово, что было ложью:

«Учеба».

«Ты можешь не врать мне. Я же дневник. Кому я могу сказать?»

Резкий вздох сорвался с её тонких губ, и она ощутила, как неприятно защипало в носу, вынуждая её на миг прикрыть глаза. Ещё никто не ловил её на лжи, веря покорно в её слова о том, что с ней всё в порядке. Никто и никогда не настаивал, не пытался даже узнать чуть больше. И ей так захотелось выговориться в этот миг. Это было странное чувство, но она к этому была отчего-то готова. Ведь ей даже не придётся говорить, видеть лицо собеседника и отводить от него вновь и вновь взгляд. Нужно лишь написать, ведь это и правда лишь дневник.

«Я недостаточно хороша» – написала всё же она, тут же поспешно дописав окончательную правду: «Для всех».

«Кто тебе это сказал?»

«Никто».

Никому и не нужно было даже говорить. Это ощущалось. Ощущалось каждый раз, и потому ей тут же хотелось сбежать подальше, устав уже притворяться той, кем она не является, для того, чтобы общаться хоть с кем-нибудь.

«Тогда почему ты так думаешь?»

«Все отворачиваются от меня. Рано или поздно, я остаюсь одна. Уж лучше тогда ни с кем не сближаться».

«И проводить время за книгами?»

Она вновь удивлённо взглянула на написанное, невольно улыбнувшись на весьма проницательную фразу, пусть и прозвучавшую столь резко.

«Они лучше людей».

«Когтевран?»

Кэролайн спешно оглянулась по сторонам, подсознательно желая вновь увериться, что она в комнате одна, кожей ощущая всё же чьё-то присутствие. И на паранойю списать это было совсем нельзя, лишь на мощную магию, заточенную внутри дневника, что будто бы заглядывал в её мысли. И она совсем не знала, как ей на такое реагировать. Бояться? Или же попытаться довериться этой частичке волшебства?

«Как ты узнал?»

«Только в Когтевран могли отправить подобную тебе. Если только, конечно же, ты сама не просила об этом шляпу».

«А она прислушивается?»

«Всегда».

***

Страх перед Клаусом исчез, и она отчего-то всё больше и больше тянулась к дневнику, стараясь поскорее оказаться в комнате и поговорить с ним подольше. Он понимал её, как никто прежде. Он будто бы незримо был рядом каждую минуту, заставляя её улыбаться. И лишь одну тему Кэролайн не решалась поднять слишком долго. До тех пор, пока сил с этим тянуть уже не осталось. Ей нужно было узнать.

«Так кто ты, Клаус?»

Слова вновь исчезли, и Кэролайн ощутила напряжение в каждой клеточке своего тела, с замиранием сердца ожидая ответа, которого не было слишком долго. Будто бы Клаус раздумывал, стоит ли ей говорить. А, быть может, решался. Так же, как и она тогда.

«Воспоминание, живущее на этих страницах».

Она чуть нахмурилась, совсем не понимая, как это возможно. Как возможно оставить воспоминание на страницах дневника и почему об этом не написано ни в одной из известных ей книг?

«Зачем тебя создали?»

«Чтобы обрести друга. Обо мне позабыли, когда я исполнил своё предназначение».

Значит, его тоже бросили. Отвернулись, когда надобность в его обществе пропала. Как только владелец дневника такое смог допустить?

«Тебе одиноко?»

«Было. Долгое время. Но сейчас я снова могу общаться. С тобой. И я рад этому».

Улыбка вновь невольно коснулась её губ и она ощутила странное тепло, прошедшее по телу и сгустившееся в области сердца.

***

«Как думаешь, я слишком погружена в книги?»

«Что-то случилось?»

Кэролайн уже давно перестала обращать внимание на то, что от Клауса трудно что-либо скрыть. Он понимал её. Он будто бы ощущал её эмоции через написанные слова.

«Все говорят, что я странная. Может мне нужно меньше учиться?»

«Позволишь показать тебе кое-что?»

Она недоуменно нахмурилась, окончательно сбившись с толку, и потому поспешила задать следующий вопрос:

«Показать? Но как?»

«Ты мне доверяешь?»

«Да. Да, я доверяю» – совсем не раздумывая написала она, думая лишь о том, что нет в мире человека, которому она доверяла бы больше.

Внезапно страницы сами собой стали перелистываться, вызвав у неё испуганный возглас сперва, а когда они замерли, она увидела лишь полоску бледно-золотого цвета, что становился всё ближе и ближе. И спустя всего пару секунд она стояла в Большом Зале, смотря на то, как на худощавого мальчишку надевают распределяющую шляпу. И ей понадобилось всего пару секунд, чтобы понять, что перед ней Клаус в его первый день в Хогвартсе.

Воспоминания сменяли друг друга, и она видела его в окружении книг. Одинокого и такого серьёзного. И лишь спустя несколько лет вокруг него становилось всё больше и больше людей, а улыбка касалась теперь его губ порой. Вот что он хотел ей показать. Ей не нужно меняться. Ей не нужно подстраиваться под кого-то. Истинные друзья примут таким, каков есть. И стоило ей только подумать об этом, как всё исчезло, а перед глазами вновь возник чистый лист дневника.

«Значит, ты слизеринец?» – всё же решила написать она спустя несколько минут молчания.

«Тебя это пугает?»

Вот что ей нравилось в нём – он не давил на неё и позволял ей уйти от разговора, будто бы зная, что ей даётся это нелегко и вызывает дискомфорт. И его предположения вызвали лишь улыбку. А ведь многие и правда бояться слизеринцев, презирая их всем сердцем.

«Вовсе нет».

«А куда бы ты хотела попасть?»

«Я не знаю».

Это была чистая правда. Совсем не знала, где её место. И осознание этого вынудило её отвести поспешно взгляд от дневника, всё же не сдержав пару слезинок, скатившихся бегло по щеке и коснувшихся потрепанных страниц.

«Ты плачешь?»

Кэролайн закрыла тут же дневник, откладывая его в сторону, зная, что он поймёт, почему она не стала отвечать. Он поймёт, что ей попросту нужно побыть одной.

***

Ей всё это время так хотелось написать ему, но отчего-то она раз за разом себя останавливала, списывая всё на странные события, происходящие порой в замке. И лишь когда увидела кровавую надпись на стене, по прибытию отыскала в чемодане дневник. Ей было страшно, как и всем. Ей нужно было с кем-нибудь поговорить об этом. И только он мог ей в этом помочь.

«Клаус».

«Я рад, что ты написала, Кэролайн. Я скучал».

Сердце невольно пропустило удар, и она ощутила едкое чувство сожаления. Собственноручно ведь оставила его вновь в одиночестве, отвергнув так, как когда-то его создатель. И потому дала себе слово, что никогда не заставит его страдать. Пообещала, что будет всегда рядом, до тех пор, пока сможет, конечно же. И страх вновь вернулся, вынуждая её решиться на этот шаг.

«Могу я спросить кое-что?»

«Всё что угодно».

«Что тебе известно о Тайной Комнате?»

«В ней обитает ужасное чудовище, что поместил туда сам Салазар Слизерин. И лишь его потомок способен её открыть, чтобы избавить школу от недостойных».

Кэролайн изумлённо вздохнула, вновь в порыве испуга оглянувшись по сторонам, будто бы это самое чудовище могло быть здесь, и дрожащей от переживаний рукой написала:

«Она снова открыта».

«Тебе стоит быть осторожнее, Кэролайн. Ты ведь не рождена в семье маглов?»

«Нет. Нет, я полукровка. Мой отец человек, а мать волшебница из древнего и чистокровного рода».

«Тогда тебе не стоит переживать за свою жизнь. И мне от этого спокойнее. А мы, оказывается, во многом похожи, Кэролайн. Вот только мой отец меня ненавидел».

«Мой на меня совсем не обращает внимание. Он никак не в силах принять мою суть, попросту презирает её».

Устала уже повторять ему из года в год, что ему её не изменить. Она не может не быть волшебницей. Уже не может. Это её часть.

«Ты сама себя принять не можешь. Ты волшебница, Кэролайн. Волшебница».

Кэролайн вновь ощутила подступающие слёзы, зная, что это правда. В очередной раз он озвучил то, на что ей не хватило смелости. И потому улыбнулась тепло всё же сквозь слёзы, от всего сердца написав:

«Ты хороший друг».

«Обречённый на вечное заточение».

И ей показалось даже на миг, что она ощутила вспышку боли, прошедшую по сердцу острым клинком. Так погрязла в самой себе, позабыв, что и ему нелегко. Он ведь не просто воспоминание, он – часть того, кто его поместил на эти страницы. Ему не чужды чувства.

«Как я могу тебе помочь?» – нерешительно написала всё же она.

«Тебе не под силу вытащить меня с этих страниц».

«Почему?»

«Для этого потребуется очень сильная магия».

«Я сильная».

«Я знаю. Но только тёмная магия способно извлечь осколок помещённой души. А я не хочу, чтобы ты или кто-то другой к ней прибегали».

И Кэролайн в этот миг поняла, почему хозяин дневника так поступил. Быть может, не смог попросту жить с мыслью, что не в силах освободить частичку собственной души. Быть может, поэтому и избавился от дневника, чтобы ничего ему больше не напоминало о бессилии.

«А что с тобой тогда будет?»

«Я буду волен быть снова человеком».

«Но где настоящий ты?»

«Я мёртв».

Она ошарашено ахнула, совсем не ожидая подобного ответа, с горечью вспоминая его жизнерадостную улыбку, что сверкала на губах тогда, в окружении его друзей.

«Ты расскажешь мне, как это произошло?»

«Я пал жертвой одного волшебника».

«Во время войны?»

«Да, Кэролайн. Война отняла много жизней».

Клаус умер, сражаясь на войне. Наверняка, не пожил даже толком, и Кэролайн попросту не смогла погасить это чувство несправедливости и ярую жажду сделать хоть что-то хорошее для своего верного друга.

«Я помогу тебе».

«Нет».

Кэролайн невольно улыбнулась такой заботе, понимая, что ради него она и впрямь готова рискнуть. Впервые у неё есть кто-то, ради кого она может пойти на такое.

«Я не спрашивала разрешения».

Она захлопнула дневник раньше, чем смогла получить ответ, совсем не желая давать ему возможность её переубедить. И погладив мягкую обложку дневника, она ощутила лёгкую вибрацию кончиками пальцев, совсем не догадываясь, что в этот миг самостоятельно захлопнула умело расставленную ловушку.

========== Listen to them, the children of the night (Люсьен/Элейн) Nc-17 ==========

Комментарий к Listen to them, the children of the night (Люсьен/Элейн) Nc-17

Фэндомы: Двор шипов и роз, Дракула Брэма Стокера.

Образы: Мина Мюррей, граф Дракула – «Дракула Брэма Стокера»

Он всегда её любил. Сколько себя помнил. Ещё в той, прежней жизни, когда лучи восходящего солнца не обжигали до пугающей красноты кожу; когда яростный и неутолимый голод ещё не истязал его, полностью управляя им и не оставляя даже малейшей возможности его окончательно унять. Мог лишь его приглушить ненадолго, вкусив тёплую кровь и сладость отнятой жизни, что отзывалась неизменно лёгким и таким приятным холодом в кончиках пальцев от ощущения охладевшей кожи его очередной жертвы.

Люсьен столь долгие века наивно думал, что сумел заглушить отголоски былой боли, которая жгла похуже солнца. Он наивно полагал, что сумел вытравить все воспоминания, проливая кровь одного за одним, окончательно сбившись со счёта отнятых жизней за долгие века. Он думал, что чувства теперь ему чужды, но ошибся. Понял это, стоило ему лишь увидеть её вновь, приняв сперва за чудесное видение или же игру его в конец обезумевшего сознания. Но её смех был так реален, как и сияющий блеск в карих глазах, что дарил свет куда ярче полной луны и бесчисленного количества звёзд весеннего неба.

Элейн Арчерон заполонила сознание всего за несколько секунд, ослабляя до предела его контроль над собственными эмоциями и пробуждая всё то, что он долгое время хранил в темнейшем из уголков охладевшего сердца. Элейн Арчерон лишь одним своим мягким словом и нежной улыбкой вынуждала его изгибать невольно губы в лёгкой улыбке и искренне наслаждаться тем, как сладостно бьётся её сердце в груди, а на щеках алеет нежный румянец.

В её глазах никогда не было видно страха, тогда как многие другие старались избегать общество странного незнакомца, поселившегося в их землях и изредка появлявшегося на пышных приёмах в извечном гордом одиночестве. А она лишь с тщательно скрываемым любопытством смотрела на него украдкой, скользя внимательным взглядом по огненным прядям его длинных волос, то и дело задерживаясь на устрашающем шраме, что тянулся от брови к уголку его чётко очерченных губ. И думала в этот миг, что хотелось ей куда большего.

Ей хотелось бы заговорить с ним. Ей хотелось бы подойти чуть ближе и попросту услышать, как звучит его голос, пусть это и было неправильно. Не пристало замужней даме даже думать о другом мужчине, всё больше и больше погрязая в навязчивой к нему тяге, которую она так хотела бы побороть. И потому Люсьен так и оставался долгое время для неё влекущей загадкой. До тех пор, пока она не услышала в один из званных вечеров чуть хриплый мужской голос за своей спиной, вынудивший её невольно вздрогнуть и приоткрыть в удивлённом вздохе губы, к которым он припал поцелуем слишком спешно, чтобы окончательно увериться в её реальности.

Вкус губ у Элейн был совсем нежным и сладким. Они источали запах свежей розы и весеннее тепло, что проникало неспешно под кожу, согревая небьющееся сердце и возрождая все воспоминания о женщине, что была когда-то его женой. Но это была уже не она. Ведь поцелуи Жесминды были иными, в них всегда ощущался привкус терпкого гречишного мёда, полностью затуманивающего рассудок. Ей была чужда робость и смущение, в её глазах всегда горело влекущее пламя о жар которого он совсем не боялся обжечься.

Элейн Арчерон была нежной весной, а Жесминда же – своенравной осенью, озаряющей его мир буйными красками. И потому он отступил тогда, словив лишь удивлённый взгляд и сбившееся дыхание, которое он ощущал ничтожное мгновение на своих губах, вместе с привкусом украденного поцелуя. И торопливо брошенные извинения, вынудили её в конец растеряться тогда и окончательно запутаться в необъяснимых чувствах к этому мужчине. Ей казалось, что она знает его уже давно. Ей казалось, что эти губы уже не раз целовали её, а руки скользили по телу, прижимая к себе крепче, заключая в надёжные объятия. Ей казалось, что всё это уже было.

И потому совершила один из самых отчаянных поступков за свою жизнь, сбежав из семейного поместья и отправившись к дремучим лесам, что скрывали за собой замок Люсьена, окутанный такой же тайной, что и его владелец. Не могла себе позволить быть с другим мужчиной; не могла и дальше игнорировать отравленную её мыслями клятву в вечной верности и любви. Не могла игнорировать это едкое чувство, что затопляло собою разум и сердце, будто бы толкая её навстречу к потрескавшимся каменным ступенями величественного особняка.

Сердце в груди билось так быстро, светлая кожа ладоней покрылась лёгкой испариной, а локоны, обычно заплетенные в изящную прическу, разметались по плечам и спине. Но отступать уже было поздно. Не могла и дальше мучить саму себя, сходя с ума от странных снов, в которых неизменно присутствовал он. Попросту не могла отбросить от себя его хриплый шёпот и прикосновения горячих ладоней к её коже.

Открывшаяся резко перед ней с протяжным скрипом железная дверь, вынудила её на шаг отступить в порыве одолевающей её неуверенности, но Элейн поспешила отогнать от себя эти мысли, встречая совсем неудивлённый взгляд красновато-коричневых глаз.

– Элейн, – проговорил мягко её имя он, отходя чуть в сторону и пропуская внутрь просторного холла, слыша как загнанно бьётся её сердце в груди; как струится по венам тёплая кровь, вынудившая его дёсны отозваться режущей болью.

Но она вовсе не ощущала страха перед ним и потому робко шагнула к нему чуть ближе, смотря пристально ему в глаза и изучая скрупулёзно аристократические черты мужественного лица, слегка нахмурив тонкие брови. Такое знакомое лицо. Такой родной мужчина.

– Я вас знаю, – прошептала она едва слышно, нерешительно коснувшись кончиками пальцев его щеки в нежном жесте, от которого он прикрыл на миг глаза, подобно прирученному зверю, – Я вас… помню.

Люсьен ощутимо вздрогнул от этих неожиданных слов, попросту не зная что и делать. Впервые за долгие века он не знал, как ему быть. Не знал даже почему она решила всё же прийти к нему, ведь она замужем. Она же счастлива. Не раз ведь видел, как она одаривала своего мужа лучезарной улыбкой, трепетно касаясь ладонью его плеча и шепча тёплые признания в любви.

– Я не хочу больше с ним жить, – призналась вдруг Элейн, саму себя ненавидя за подобные слова и поступки, что разобьют сердце её милому Грэйсену, но отступить уже не могла, – Я всё время думаю о вас… и мне кажется, что я начинаю сходить с ума. Мне чудится, что я знала вкус ваших губ ещё до того, как вы поцеловали меня тогда.

Видела в его глазах бурю эмоций в этот миг, невольно подаваясь к нему навстречу и ощущая, как он притянул её к себе уверенно ближе, коснувшись мягко её поясницы широкой ладонью. И она сама приникла к его губам в осторожном и совсем невинном поцелуе, будто бы пытаясь дать себе шанс отступить и передумать. Но всё это осталось в прошлом, стоило ей только ощутить вновь тепло, разливающееся стремительно по телу и вызывающее очередной образ перед глазами, где он шепчет ей признания в любви, называя с трепетом совсем другим именем, что было ей смутно знакомо. И отступать уже совсем не хотелось.

– Жесминда, – на миг отстранившись, неуверенно произнесла она, ловя его прерывистый вздох своими губами и встречая тут же ошарашенный взгляд, в котором она смогла распознать разъедающую её сердце боль, – Ведь так меня звали прежде?

– Совсем в другой жизни, – отозвался напряжённо Люсьен, всё же проведя невесомо тыльной стороной ладони по её щеке, заправляя прядь светлых волос за ушко и всё ожидая того мига, когда она его оттолкнёт и сбежит.

Но она вместо этого вновь его поцеловала с не присущим ей пылом, прижавшись к нему в отчаянной жажде всем телом, ощущая как по щекам текут горькие слёзы, а сердце вновь вспоминает, каково это любить его. Люсьен был ей нужен сейчас, как никто другой. Ей было нужно ощутить больше, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту в душе и разобраться в столь многом.

Подтолкнув её к стене, он несдержанно углубил поцелуй, зарываясь пальцами в шелковистые локоны, ощущая её мягкие ладони на своих плечах и груди. Льнула к нему всем телом, срываясь на тихие стоны и отзываясь каждой клеточкой своего тела на движения его губ и рук, скользнувших по плавным изгибам женственной фигуры, комкая тончайшую ткань платья, что затрещала по швам под его стальной хваткой.

Совсем не встретил сопротивления с её стороны. Она лишь сорвалась на томный стон, стоило только ему нетерпеливо задрать ткань платья и провести неспешно ладонью по внешней стороне её бёдра, плавно очерчивая каждый сантиметр молочной кожи и вспоминая, каково это… касаться её, ощущать её жар и сладостный вкус.

Дёсны вновь свело от режущей боли, и он прервал поцелуй, тяжело дыша и продолжая смотреть ей пристально в глаза, видя мелькнувшую в них вспышку страха, которая исчезла так же быстро, как и появилась. И Люсьен в этот миг понял, что выдал свою сущность голодным взглядом красных глаз и чуть удлинившимися смертоносно клыками, которых она совсем бесстрашно коснулась пальчиками, изгибаясь к нему навстречу и моля всем своим видом продолжить. Ей это было нужно, потому она и потянулась поспешно к шнуровке на его штанах, сорвавшись на протяжный стон, стоило только ему скользнуть пальцами неторопливо по складочкам её плоти и ощутить тёплую влагу. И следующее его движение было куда более резким и вольным, вынудившим её тихонько вскрикнуть и изогнуться навстречу, прикрыв в блаженстве глаза.

– Прошу, Люсьен, – сорвавшись вновь на сладостный стон, она крепче вцепилась пальцами в его плечи, силясь удержаться на подрагивающих от возбуждения ногах, желая куда большего.

И он понял это без слов, тут же подхватив её уверенно под ягодицы и вжав сильнее в каменную стену, вынуждая обвить его талию ногами и ощутить его твёрдость, которую она приняла с лёгкой и чуть смущённой улыбкой. Слегка прикусив нижнюю губу зубами, она скользнула ладонями торопливо по его плечам, обхватив в трепетном жесте его лицо, и вынудила посмотреть на неё в этот миг, чтобы он сумел увидеть, что в ней совсем нет страха, лишь согревающее его сердце тепло, призванное растопить суровый лёд, что сковал его.

– Люсьен, – прошептала прямо в губы ему она, обнажая шею, по которой он невольно скользнул голодным взглядом, сходя с ума лишь от одного вида пульсирующей нежно-голубой венки, к которой он прижался ласково губами, в этот же миг наполняя её одним неспешным движением, набирая с каждым толчком внутри её тугого лона темп.

Очередной стон слетел с её губ, и он вновь двинул несдержанно бёдрами, теряя контроль над собственным голодом, и потому провёл всё же осторожно клыками по нежной коже, оставляя длинные царапины из которых выступило несколько капель ароматной крови. Элейн же вцепилась в этот миг пальчиками в его волосы, притягивая к себе бесстрашно ближе, и он скользнул покорно языком по оставленным следам, срываясь на гортанный стон от ощущения вкуса её горячей крови на языке, удерживая всё же контроль.

Не позволил себе причинить ей большую боль, обуздав инстинкты, и потому вернулся вновь к её губам, сминая их в отнюдь не нежном поцелуе, умело подводя её к краю чувственными движениями внутри её тела, которые она принимала со сладостной дрожью и стонами, что он ловил своими губами, что-то ласково ей шепча и прижимая крепче. И этого оказалось достаточно, чтобы она коротко всхлипнула, сильнее сжав пальцами ткань его рубашки, и задрожала в его руках, растворяясь в удовольствии, найдя наконец своё место в этом мире. Оно было здесь, в руках того, с кем даже смерть её не сумела разлучить.

========== The girl who loved too easily (Ребекка/Стефан) ==========

Всё чего хотела Ребекка последние несколько сотен лет своей бесконечной жизни – найти саму себя и того, с кем она будет вновь ощущать себя беззаботной девчонкой, позволяющей заливистый смех и нежные поцелуи по утрам, сопровождаемые интимным шёпотом на ушко, несущим в себе признание в любви. Так наивно было полагать, что хоть что-то способно было удержать её в этих светлых грёзах, в которых она пребывала совсем ничтожную малость, не сумев ими толком и насладиться. Её любовь из прошлого, её сладостно-горькое воспоминание из Чикаго, ворвалось ведь так неожиданно в тускнеющую стремительно жизнь, наполнив тем самым теплом о котором она так самозабвенно мечтала.

И от этого её пальцы дрожали, расплёскивая крепкий виски, которым по края был заполнен невысокий стакан. Знала, что должна была сделать, принимая эту суровую правду не колеблясь. Ведь должна сама себя лишить собственного счастья, что сейчас утекало от неё потоком горьких слёз, которые совсем и не желала смахивать с щёк. Так будет правильно.

– Ребекка, что слу… – ворвавшийся в комнату Стефан резко осёкся, переводя ошарашенный взгляд с её напряжённой спины на посеревшее тело её брата, лежавшее на постели.

– Ведьмы, – будто оскорбление, выплюнула слова она, вновь делая обжёгший горло глоток виски, прежде чем с горестным и в то же время яростным вскриком кинуть злосчастный стакан в стену, ощущая что её сердце точно так же разбивается на мелкие осколки, что впиваются в кровоточащую плоть острыми гранями.

Очередная боль. Очередная потеря. Пора бы уже и свыкнуться, вот только возможно ли это?

Переведя полный боли взгляд на старшего брата, она вновь ощутила нервную дрожь, прошедшую по телу, совсем не думая даже отступать от собственного решения. Должна это сделать. Потому и взяла с уверенностью кинжал в руки, смотря на то, как сверкает пепел белого дуба на заострённом кончике, знаменуя её скорую смерть. Ведь больше не сможет покинуть этот гроб. Никто не сможет вынуть из неё кинжал и рассказать, что случилось в мире за время её отсутствия. Условия ведьмы были ясны – либо она, либо Ник. Оба они не смогут больше ступить по земле. И этот удар способен был пошатнуть сурового гибрида и нанести ему удар в самое сердце, это она знала.

– Ребекка, что происходит? – Стефан осторожно приблизился к ней ближе, ласково касаясь лишь кончиками пальцев её тонкого запястья, обращая на себя её заплаканный взгляд покрасневших от переживаний глаз. – Расскажи мне.

– Я всё решила, Стефан, – судорожно пытаясь сглотнуть комок, застывший едким напряжением в горле, прошептала хрипловато она, – Я должна погрузиться в ненавистный мне сон. Только так мой брат сможет жить. Иного пути нет.

– Нет. Нет, – чуть громче проговорил он, помотав в нервном жесте головой из стороны в сторону, понимая, что речь идёт вовсе не о нескольких днях в гробу.