Текст книги "Под покровом тайны (СИ)"

Автор книги: Робинзон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

   Я молчала, но про себя думала:

   -Ну, давай, папочка, соглашайся, пожалуйста, все равно нам больше никто не даст.

   Девять тысяч казались мне сейчас невообразимо большой суммой.

   Папа молча завернул самородок в тряпицу и сунул в портфель.

   -Нет Мойша, спасибо за экспертизу, а золото мы сейчас с Леной в милицию сдадим. Сколько нам за него дадут, столько и хорошо.

   -Ты, что с ума сошел!– закричал Бергман и снова перешел на идиш.

   Он продолжал кричать, брызгая слюной, но на папу это не действовало.

   Когда мы уходили, он крикнул вдогонку уже по-русски.

   -Дочку бы пожалел, затаскают потом по допросам!

   На это папа ответил.

   -Ну, наверно, без этого не обойдется. Зато когда будем тратить деньги, никто не скажет, что мы их украли. Я предпочитаю жить с чистой совестью и не скрываться ни от кого.

   Мы вышли во двор, и я на секунду остановилась, привыкая к дневному свету.

   -Идем на остановку, – предложил папа, и мы пошагали к ближайшей автобусной остановке. Ехать предстояло, чуть ли не через весь город.

   Подошли мы к остановке в тот момент, когда от нее отходил переполненный людьми автобус.

   -Какой номер уехал,– спросила я у мальчишки, который не смог влезть в двери.

   -Да четверка ушла,– досадливо ответил тот,– теперь минут двадцать надо ждать.

   Я за два месяца уже отвыкла ждать автобус и предложила идти пешком, но папа сказал, что все равно на нем будет быстрее. А ему еще надо возвращаться на работу.

   Автобус пришел раньше, чем предсказывал мальчишка и мы с удовольствием уселись на свободные места.

   Поездка заняла около двадцати минут, наконец, папа скомандовал выходить.

   Мы вышли из автобуса и по липовой аллее пошли к городскому отделу милиции.

   Неожиданно мне стало зябко, появилась нехорошее предчувствие.

   -Вот они!– послышался шепот из-за толстого дерева.

   И сразу из-за него выскочило двое мужчин в надвинутых на лоб кепках.

   Один из них вырвал у папы портфель, и они побежали в ближайший двор.

   Я стояла, как столб и ничего не делала. Зато папа бросился за убегающими ворами и ловко повалил одного из них на землю.

   Убегающий с портфелем вернулся и два раза ударил папу в спину ножом. Затем поднял второго, и они опять бросились удирать.

   Тут раздался дикий женский крик:

   -Убили! Убили!

   Этот крик привел меня в чувство. Я ринулась к папе. Он лежал навзничь и тяжело дышал.

   Мне удалось перевернуть его на бок и взглянуть в лицо. Он увидел меня, слабо улыбнулся и хрипло сказал:

   -Прости дочка, не смог я их догнать. Пропало твое золото.

   Тут он закашлял, и у него потекла кровь изо рта.

   – Папочка, не умирай! Не умирай, пожалуйста!– закричала я.

   Затем решительно положила руки ему на спину и начала читать заговор.

   Я так ушла в процесс лечения, что не слышала тяжелый топот милиционеров за спиной. Внезапно меня схватили и начали оттаскивать от папы.

   -Не трогайте меня, не трогайте, я должна вылечить папу, иначе он умрет,– кричала я, выдираясь из цепких рук. На какой-то момент мне удалось раскидать их всех по сторонам. Но меня вновь схватили и теперь уже держали вчетвером.

   -Бедная девочка не в себе,– послышался за спиной женский голос,– отца ударили ножом прямо при ней. Скорую вызывали?

   -Да что тут вызывать, – услышала я спокойный голос милиционера, наклонившегося над папой,– он уже не дышит. Тут перевозку в судмедэкспертизу надо заказывать.

   После этих слов, со мной что-то произошло. Как будто оборвались все жизненные нити. Я безучастно позволила увести себя в горотдел. Потом также безучастно слушала милиционера. Он сначала пытался задавать мне вопросы, успокаивал, затем начал кричать. И только видимо что-то сообразив, начал названивать по телефону. Через некоторое время в кабинет зашла женщина в белом халате. Она осмотрела меня, задала несколько вопросов, оставшихся без ответа, и вышла. Сразу после нее в дверь зашли двое мужчин в белых халатах, и повели меня на улицу.

   Там стояла санитарная Волга.

   Меня долго везли по окраине города и, наконец, выехали на берег озера, где на пустынной улице стояло несколько деревянных бараков.

   -Психбольница на Фурманова,– всплыло в голове название места, куда мы приехали.

   От этого понимания в душе ничего не шевельнулось. Мне было все равно.

   Я послушно стояла в душе, когда старая санитарка мыла меня дегтярным мылом. Потом равнодушно наблюдала, как с меня осыпаются волосы, под стрекот ручной машинки для стрижки.

   Попытки расспросить меня для заполнения истории болезни, также остались безуспешны.

   Потом две санитарки повели меня в соседний барак.

   -Принимайте новенькую!– крикнула одна из них, когда ключом открыла дверь в тускло освещенный коридор.

   Из дверей кабинета выглянула медсестра.

   -Ведите ее в пятую палату, – сказала она,– там, у окна есть место. Откуда девица? Что-то я раньше ее не видела.

   А не знаю! – ответила санитарка,– со скорой сказали, что из милиции привезли.

   -Она не буянила? – вновь спросила медсестра.

   -Нее, тихая,– сказала санитарка и, взяв меня за руку, повела в палату. В конце коридора она открыла ключом вторую дверь и растолкала несколько старушек, толпившихся около нее.

   – Вот старые, так и ждут момента, чтобы удрать,– сказала говорливая санитарка второй.

   Та в ответ пробурчала:

   – Пора бы привыкнуть Тамара, а то все для тебя, как в первый раз.

   Здесь коридор был шире и светлей, из многочисленных окон, забранных решетками, струился дневной свет. Мы прошли в палату, где стояло не меньше двадцати кроватей. Меня подвели к кровати стоявшей в углу. Она была застелена протертыми чуть ли не до дыр простынями и драным одеялом. Я уселась на нее, и санитарки с чувством выполненного долга пошли обратно. В палате сразу стало оживленней. К кровати на одной ножке подскакала одна из больных и, продолжая скакать около меня, начала спрашивать, кто я и откуда.

   Я молчала. Мне было все равно кто я и откуда. Невыносимо давило в груди, и серая пелена закрывала мысли. Но долго сидеть мне не пришлось. В палату зашел высокий бородатый врач, найдя меня глазами, подошел и предложил пойти с ним в ординаторскую. Я молча встала и пошла за ним.

   В ординаторской, в отличие от палат, было уютней. На стене висели вышивки и несколько картин.

   -Хочешь чаю? – внезапно обратился ко мне доктор.

   Я понимала смысл его вопросов, но ни отвечать, ни что-то делать не собиралась.

   Доктор повертел в руках историю болезни, на которой была прикреплена бумажка с надписью "Неизвестная". Потом начал изучать направление скорой.

   В этот момент в ординаторскую зашла женщина врач.

   -Привет, Сергей Михайлович, а это что у тебя за прелестный ребенок, Блейер?

   -Нет, Ольга, похоже, реактивное состояние. Пишут в направлении, была очевидцем гибели отца. Сегодня зарезали, прямо у горотдела, представляешь?

   Так она четырех взрослых мужиков, как котят раскидала, когда хотели ее от тела отвести.

   -Понятно,– ответила докторша,– ну будем надеяться, что в более серьезную болячку не перейдет. Как думаешь лечить?

   Доктор улыбнулся.

   -Как учили, так и буду. Ничего особенного. Не аминазином же ее колоть.

   Женщина посмотрела на меня и сказала:

   -А мне кажется, что несколько уколов аминазина ей не повредят.

   Сергей Михайлович с некоторым раздражением ответил:

   -Тебе кажется, вот и лечи своих больных, а я сам разберусь, что делать.

   -Ладно-ладно, не заводись,– сказала женщина и, стуча каблучками, выскочила из кабинета.

   Оставшуюся часть дня я просидела на кровати. Ко мне никто не подходил и не тревожил. Лишь когда пришло время ужинать, тарелку каши принесли в палату и раздраженная санитарка начала кормить меня с ложечки. Я, не сопротивляясь, глотала попавшую в рот пищу, пока тарелка не опустела.

   -Вот и славно,– сказала санитарка и повела меня в туалет.

   Туалет представлял собой дощатую пристройку к бараку, из дырок, прорезанных в полу, несло холодным воздухом. Глаза резало от запаха хлорки.

   В углу туалета громко стонала женщина, прижимая голову, стоящей перед ней на коленях девушки к своей промежности.

   -Ах вы сучки!– громко закричала санитарка,– Клавка, ты опять за свое, ну погоди, сегодня получишь аминазина в толстую задницу!

   Стоявшая женщина засмеялась и погладила лижущую ее девушку по голове.

   -Зинка,– сказала она,– да разве я заставляю ее, она сама этого хочет. Правда, Машка?

   Та, не отрываясь от своего занятия, энергично закивала. Тут эта Клавка внимательно посмотрела на меня.

   -Зинка, а эта, что за девка? В первый раз ее вижу! -спросила она.

   Санитарка не ответила, она, подняв мне больничную рубашку, заставила присесть на корточки.

   -Ну, давай делай свои дела, – предложила она,– а то если напрудишь в кровать, так и будешь на мокром спать, поняла?

   Наверно, привычная поза сделала свое дело, потому, что у меня все получилось.

   Когда мы выходили из туалета, женщина с мужеподобным лицом ласково улыбнулась мне и сказала:

   -Жди меня сегодня вечером, голубка.

   Ее слова, не вызвали у меня никакого отклика, впрочем, как и все остальные, с момента страшного события. Санитарка привела меня обратно и ушла.

   Я легла и бесцельно смотрела в потолок. Соседки по палате, шушукались между собой. Две бабули через койку от меня вели обстоятельный разговор, называя друг друга мужскими именами.

   Через три койки от них металась привязанная к кровати женщина. Периодически она громко визжала, но на этот визг никто не реагировал.

   Я вроде и не спала, но пропустила тот момент, когда на меня опустилась тяжелая туша женщины из туалета. Она села мне на грудь, опираясь коленями об матрац.

   -Ты же будешь послушной девочкой,– улыбаясь беззубым ртом, сказала она, – полижешь писю тете Клаве.

   Она начала придвигаться ко мне свой заросший лобок, затем привстала немного, чтобы опуститься на лицо.

   В моем безразличии появилась первая трещина. Эмоция возмущения горячей волной прошла по телу, заставляя его изогнуться в судороге.

   -Ого, а тебе это нравится, моя сладкая!– воскликнула тетка и опустилась промежностью мне на рот.

   От зловония у меня перехватило дыхание. Я задергалась, стараясь освободить нос, чтобы вздохнуть воздуха и выпустив рысьи зубы, впилась в ерзающее по лицу тело.

   От дикого крика у меня заложило уши.

   Женщина упала с кровати и каталась по полу, держась за промежность, руки у нее были в крови.

   В палате зажегся свет, и в нее влетела медсестра в сопровождении трех санитарок.

   -Ну, слава те Господи дождались!– прокомментировала, представшую перед ними картину одна из санитарок,– хоть одна нашлась, что не побоялась Клавке кусок п-ды откусить.

   -Успокойся Егоровна,– хмуро сказала медсестра, глядя на лужицу крови, появляющуюся на полу,– дело то худое. Иди на телефон вызывай дежурного, эту профуру придется в гинекологию отправлять по срочной. Да. что же это такое! – в сердцах воскликнула она,– опять ЧП на моем дежурстве!

   Одна из санитарок наклонилась над стонущей женщиной и попыталась осмотреть ее промежность.

   -Страсти Господни! – воскликнула она, – у нее тут выдрано все.

   Все столпились вокруг пострадавшей, не обращая внимания на меня.

   Тут в палату зашел Сергей Михайлович.

   -Ну, что тут происходит? – недовольно спросил он.

   Медсестра, виновато потупив лицо, сообщила:

   -Да, вот тут Полянская, как обычно, решила к поступившей больной пристать. А та ее укусила.

   Сергей Михайлович еще более недовольным тоном спросил:

   -Валерия Павловна, а где были вы и ваши санитарки, когда Полянская свободно расхаживала по отделению. Вы вообще помните, за что вам деньги платят? Устроили в больнице вертеп какой-то! Мне завтра опять за вас перед главным врачом отдуваться.

   Медсестра, сделав страдальческое лицо, произнесла:

   -Сергей Михайлович, пожалуйста, давайте это на потом, сейчас надо больную к хирургам отправлять. Там так просто не заживет.

   Врач присел на корточки и приподнял кровяное полотенце, прикрывающее рану.

   Посмотрев, он скривился и сказал:

   -Хорошо, сейчас санитаров мужчин пришлю с носилками и машину из гаража вызову, пусть везут в гинекологию. Черт! С ней же пост придется организовывать! Ага, вот ты Валерия Павловна и поедешь на этот пост.

   Через несколько минут в палату зашли санитары с носилками, перегрузили на нее больную и унесли.

   А еще минут через десять в палате появился Сергей Михайлович. Он подошел ко мне и сказал:

   – Почему-то, кажется, что ты сейчас вполне сможешь говорить. Пойдем в ординаторскую. Мне все равно всю ночь дежурить, так, что послушаю твою историю.

   Я встала и пошла вслед за доктором.

   Больные лежащие в кроватях провожали меня глазами, и только женщина в вязках спала, тяжело всхрапывая.

   В ординаторской было накурено, пахло свежезаваренным кофе.

   Доктор глянул на меня и показал на умывальник, за перегородкой.

   Можешь умыться, – предложил он и достал из шкафа чистое полотенце. Я молча прошла туда и осмотрелась, в мыльнице лежало земляничное мыло, такое же, как у нас дома. Я всхлипнула и начала умываться, хотелось, как можно скорей, убрать с себя запах этой отвратительной старухи.

   Тем временем Сергей Михайлович взял кофейник и налил мне чашку. Подвинул сахарницу и тарелку со слойками.

   Себе он тоже налил чашку и сказал:

   – Ну, что голубушка, давай кофейку попьем и поговорим. Нельзя держать переживания в себе. Расскажи, пожалуйста, что сегодня произошло.

   Я отпила глоток кофе, открыла рот и неожиданно для себя разревелась. Я плакала и не могла остановиться.

   -Понимаете доктор, сегодня убили моего папу, это я виновата во всем, если бы я не привезла самородок, он бы остался жив, – говорила я, глотая слезы, – мне жить, не хочется, я самая плохая дочь, как теперь встречусь с мамой, я не смогу ей смотреть в глаза, лучше умереть!

   -Ты поплачь малышка, поплачь,– неожиданно ласково сказал доктор,– слезы они иногда нужны. Не торопись, расскажи, с самого начала, как тебя зовут, адрес, как звали папу. Понимаешь, мы ведь про тебя ничего не знаем.

   Я рассказала доктору все, что могла. Он вроде бы не утешал меня, и не разговаривал, как с ребенком. Мне не то, чтобы стало легче, осознание потери оставалось, однако тяжесть в груди понемногу уходила. Единственное, о чем я не смогла ему рассказать, были мои способности и Заповедье. Как только разговор начинал сползать к ним, мой язык становился самостоятельным и говорил совсем не то, что я хотела сказать.

   Когда разговор зашел о недавнем происшествии в палате, Сергей Михайлович, пытался тактично обойти острые углы, но потом, сказал, что с одной стороны это ужасно, но с другой, именно это переживание вернуло меня обратно в реальный мир.

   -Не знаю, – сказал он, – может, пришлось бы тебя полгода из этого состояния вытягивать, а так ты уже почти в норме, и сейчас твои эмоции это обычные эмоции человека потерявшего близкого человека. К сожалению, раз попала к нам, придется тебе пробыть здесь еще пару дней. Хотя, если завтра я успею поговорить с твоей мамой, то решу, что лучше, побыть тебе здесь еще два-три дня, или отправить с ней домой.

   -Я боюсь,– был мой ответ на предложение Сергея Михайловича.

   -Чего боишься? – слегка удивился тот.

   -Боюсь, встречи с мамой,– снова заплакала я,– мне просто не вынести, если она хоть одно слово скажет упрека, я повешусь, отравлюсь!

   -Леночка,– мягко сказал доктор,– как ты думаешь, что будет с твоей мамой, если еще и ты ее оставишь?

   Я подумала и заплакала еще сильней.

   Сергей Михайлович вздохнул, открыл шкафчик и достал из него бутылочку с надписью микстура Кватера.

   -Вот, выпей две ложки, – сказал он,– думаю, что больше тебе ничего не нужно давать. Ты молодая красивая девочка, у тебя все будет хорошо. А то, что так переживаешь в этом ничего странного. Пройдет время и боль уляжется, главное, чтобы ты сейчас смогла подставить плечо своей маме, которой тоже очень плохо, ты должна помочь ей перенести это горе, а не усугублять его глупой бравадой и угрозами самоубийства.

   Доктор проводил меня обратно в отделение и постоял, пока я укладывалась в постель.

   Как он уходил, я не видела, потому, что сразу заснула.

   Утром проснулась от шума в палате, пришедшая санитарка с ведром и шваброй, выгоняла всех ходячих в коридор при этом, громко ругаясь матом на бабушек, которые бесцельно бродили между кроватями.

   На столах уже расставляли завтрак овсяную кашу и чай с хлебом. После завтрака больные выстроились в длинную очередь к медсестре, стоявшей у столика с разложенными таблетками, рядом стояла повариха, наливавшая очередной больной кружку киселя.

   Больная брала таблетки в рот и под взглядом медсестры запивала их киселем, после чего открывала рот для проверки.

   Мне таблеток не полагалось, поэтому я пошла обратно в палату, которая была уже намыта. За такое мытье мама бы меня отходила тряпкой. Было видно, что сделано все кое-как.

   Я уселась на кровать и опять заплакала. Но сейчас я была в состоянии рассуждать о том, что случилось вчера. И никак не могла ответить на вопрос, откуда эти бандиты узнали про золото? Ведь не могли же они рисковать из-за обычного портфеля, который вообще мог быть пустым.

   От этих мыслей у меня даже высохли слезы.

   -Бергман! Вот гадина! Только он знал, что мы несем в портфеле! – наконец, дошло до моей головы.

   Мои размышления прервала девушка, снова прыгающая на одной ножке.

   -Привет,– сказала она, – ты новенькая, красивая. Я тебя люблю. Хочешь, дам тебе свою тетрадку. Я вчера тебе написала стишок.

   Когда я отказалась, она стала злиться.

   -Ты должна прочитать стих, так надо! – сердитым голосом сказала она.

   -Ну, давай твой стих,– сказала я, не желая очередного происшествия.

   В это время в коридоре раздался крик медсестры:

   -Гайзер! Кто такая Гайзер? К тебе пришли!

   Я спрыгнула с кровати и быстро пошла к выходу, мысленно готовясь к встрече с мамой.

   Медсестра, стоявшая у дверей посмотрела на меня и, отстранив рвущихся наружу бабушек, выпустила в коридор.

   В коридоре, однако, мамы не было. Там стоял толстый милиционер, вытирающий шею платком. В руках у него была черная папка. За милиционером с заспанным видом стоял Сергей Михайлович.

   -Лена,– сказал он,– к тебе пришел следователь, он сейчас тебя допросит по убийству твоего отца. Ты сможешь с ним говорить?

   В это время он, из-за спины милиционера, отрицательно покачал головой.

   Но я не обратила на это внимания. Уверенная в виновности Бергмана, я, без раздумий согласилась на допрос.

   Доктор укоризненно вздохнул, и сказал:

   – В таком случая я должен присутствовать, девочка еще не вышла из болезненного состояния и мне, возможно, придется остановить вашу беседу.

   Милиционер с готовностью кивнул и сказал:

   -Конечно, конечно, доктор, без проблем.

   Мы втроем уже дошли до ординаторской, когда в коридор зашла еще одна милиционер – молодая девушка тоже с черной папкой.

   -Вы к кому?– спросил Сергей Михайлович.

   Девушка, боязливо озираясь, сказала:

   – Мне надо бы опросить ночной дежурный персонал и больную Гайзер по телесным повреждениям.

   Мужчины переглянулись, после чего милиционер сказал:

   -Знаешь Галочка, я первый пришел, и дело у меня важнее, так что подожди, пока я закончу, а лучше приходи завтра.

   -Действительно, – добавил Сергей Михайлович,– люди уже ушли домой, так, что лучше приходите завтра с утра, они как раз будут в день работать. А с больной я вам разговаривать сегодня не разрешу. Думаю, ей много будет и одной беседы.

   Мы снова зашли в ординаторскую. Доктор пригласил присесть милиционера за стол, и напротив посадил меня. Сам же уселся на диван и взял руки книжку.

   -Елена Лазаревна,– официально обратился ко мне милиционер, – меня зовут Василий Иванович. Я следователь городского отдела милиции, капитан. Веду дело по убийству твоего отца. К сожалению, так получилось, что мы долго выясняли кто вы такие, потому, что никаких документов у твоего папы не было, а от тебя ничего нельзя было узнать. Только благодаря звонку твоего доктора мы можем начать разбираться в том, что произошло вчера.

   -Не успел он закончить свои слова, как я закричала:

   -Я все знаю, все поняла, это Бергман виноват! Он наверняка позвонил бандитам, чтобы они отобрали у нас золотой самородок.

   Василий Иванович, покачал головой.

   -Нет, Лена так не пойдет. Давай начнем с самого начала.

   Он надел очки, открыл свою папку и вытащил несколько листов бумаги.

   -Я сейчас буду писать протокол, и задавать тебе вопросы, а ты на них будешь отвечать, так будет правильно, – пояснил он мне.

   Пока он заполнял графы с моими данными, я немного собралась и когда Василий Иванович начал меня опрашивать, я старалась ясно и четко рассказать о произошедшем.

   Капитан записывал, быстро скрипя пером по бумаге и со стуком макая его в чернильницу.

   По его лицу совершенно нельзя было понять, верит он мне или нет. Говорили мы довольно долго, пока не раздалось предупреждающее покашливание со стороны Сергей Михайловича.

   Василий Иванович дал мне расписаться под каждым листом протокола, и, собрав их вместе, сложил в папку.

   На мой умоляющий взгляд он не реагировал, только в дверях обернулся и коротко сказал:

   -Будем разбираться.

   -Как вы думаете? – спросила я у доктора,– он мне поверил? Они арестуют этого Бергмана или нет?

   -Сложно сказать,– подумав, ответил Сергей Михайлович,– я внимательно слушал твой рассказ, все вроде бы логично складывается. Но, понимаешь, – это твоя информация, твой взгляд на случившееся. Нельзя обвинять человека просто так. Понимаешь, в жизни может случиться всякое, в том числе и ограбление, а ты заранее обвиняешь невинного человека. Могу только конкретно сказать одно – Бергмана не арестуют. Нет доказательств. Вот если поймают убийцу тогда совсем другое дело.

   Я шла в палату, кипя от ненависти и злобы, и давала себе клятву, что не успокоюсь, пока не узнаю, кто виновен в смерти моего папы, и сама не разорву ему горло. Видимо это желание было так заметно на моем лице, что бабушки стоявшие у дверей испуганно шарахнулись по сторонам.

   До обеда ко мне никто не приставал. А во второй половине дня за мной приехала мама.

   Я вышла в комнату для посетителей и не узнала ее в постаревшей женщине в темном платье и черном платке.

   Она тоже сразу не поняла, что за девочка стоит перед ней, стриженная налысо и в застиранном больничном халате.

   -Леночка, это ты,– спросила она неуверенно, глядя на меня красными от слез глазами.

   Я кинулась к ней и, упав на колени, обняла ее за ноги и зарыдала.

   -Мамулечка, я знаю, ты меня не простишь, такое нельзя прощать, но я же этого не хотела! Я бы все сейчас отдала, чтобы папа был жив...

   -Что ты солнышко мое, – сказала она и тоже заплакала,– мне не за что тебя прощать. Если бы ты знала, как мне было жутко, страшно этой ночью. Вас не было долго, я начала звонить в милицию. Никто ничего не знал. Только уже часа в два ночи мне сообщили, что Лазарь убит, а ты в психушке. Господи! Что я пережила! Если бы не твой доктор, точно бы с ума сошла. Бывают же такие люди внимательные! Он на разговор со мной столько времени потратил. Прости, что сразу не приехала. С похоронами очень дел навалилось.

   Я встала и мы, крепко обнявшись, продолжили плакать.

   Самый страшный момент ожидания встречи с мамой для меня прошел и сейчас снова, из глубин моего разума поднималась слепая яростная сила, которая кричала:

   – Убей всех, никто не должен уйти.

   Слезы неожиданно закончились. Я отстранилась и почти спокойно сказала:

   -Мама, доктор обещал меня отпустить с тобой, если ты согласишься.

   Та жалобно посмотрела на меня и спросила:

   -Может тебе лучше полежать в больнице несколько дней, успокоиться, придти в себя, а когда выйдешь из больницы, мы с тобой съездим на могилку к папе.

   Конечно, я отказалась, и через полтора часа мы вышли из больницы и направились к остановке. И в отличие от вчерашнего дня на мне был надет черный платок.

   Следующие два дня слились в одну череду тревог и забот. Хорошо, что директор мастерской оказался очень внимательным человеком и помог нам с похоронами.

   В тот день мы с мамой вообще ходили сами не свои.

   Папка лежав в гробу, как живой, и когда его накрыли крышкой, наверно, только в этот момент до меня по настоящему дошло, что его больше нет и не будет.

   Никто не обнимет меня, не скажет, "майн либер менделе". Я собиралась зарыдать еще сильней, но тут с мамой стало плохо и мне пришлось давать ей нюхать нашатырный спирт.

   Поминки провели в мастерской. К нам с мамой все время подходили люди и говорили, какой хороший человек был наш папа, и, как его всем будет не хватать.

   После поминок, когда мы пришли домой, я хотела только одного, улечься в кровать и забыться. Но мама усадила меня за стол и сказала:

   -Лена, завтра уже третье сентября, и я хочу, чтобы ты пошла в школу. Мне понятно, что тебе тяжело. Но мы пока еще живем на белом свете, и надо думать, как жить дальше, так, что сейчас возьми себя в руки и готовься к завтрашним урокам. Я тоже завтра иду на работу, мне давали три дня отпуска на похороны, они сегодня заканчиваются.

   Мама, мне наверно придется бросить учебу,– сказала я.

   -Это еще почему?– возмутилась та.

   -Ну, как же мы будем жить на твою зарплату, удивилась я,– ты получаешь всего девяносто рублей на фабрике, нам же не хватит этих денег.

   -Не переживай,– слабо улыбнулась мама,– я возьму приработок небольшой, умерим аппетиты, переживем как-нибудь.

   Мы еще немного поговорили, и я отправилась собирать портфель и готовить форму. Потом долго стояла у зеркала и думала, что делать с головой. В приемном покое больницы меня ужасно обкромсали. Мама, правда, не видела в этой прическе ничего ужасного, сказала, что в войну многие так ходили, чтобы вши не заводились. На мои слова, что сейчас не война, она не отреагировала.

   -Наденешь платок симпатичный и будешь в нем ходить, пока волосы не отрастут,– предложила она.

   И сейчас я пыталась повязать платок, чтобы тот выглядел достаточно прилично на голове.

   Когда легла в кровать, мне стало вдруг холодно и пришлось закрыть форточку. За окном тихо шумел дождь, а я вспоминала похороны.

   Из маминой комнаты до меня донеслись всхлипывания. Я встала и пошла туда.

   -Ты чего бродишь в темноте,– спросила мама.

   Вместо ответа я забралась к ней под одеяло и легла рядом.

   -Мамочка, можно я с тобой немного полежу?– сказала я и обняла ее за плечо.

   Рядом с маминым боком было тепло и уютно, и меня сразу начало клонить в сон.

   Когда проснулась, мамы в постели не было.

   За окном уже рассвело.

   С кухни доносился запах яичницы. Когда я туда пришла, мама уже приготовила завтрак и сейчас сидела за столом и плакала. Мы немного поплакали вместе, и без аппетита позавтракали. После завтрака я начала собираться в школу.

   Мама давно ушла, а я все стояла перед зеркалом и удивлялась, что еще вчера мне было все равно, что думают окружающие о моей прическе, а сегодня из-за нее у меня ноги не идут в школу.

   И тут меня осенило. Я проверила, закрыта ли дверь, разделась и встала перед зеркалом.

   Миг сосредоточения и моя фигура начала меняться, и спустя минуту, в зеркало смотрела большая черная рысь с ярко-зелеными глазами.

   Какое-то время я прохаживалась, пытаясь разглядеть себя со всех сторон, а затем изменила цвет шерсти на белый. М-да, белой я выглядела симпатичней. Тут мой взгляд упал на часы, которые показывали без пятнадцати восемь.

   Я моментально перекинулась в человеческий облик, но в отличие от прежнего на голове у меня вновь кудрявились волосы.

   Быстро одевшись, я схватила портфель и почти бегом направилась в школу.

   Подойдя к школьному двору, нырнула в дырку в заборе, и по натоптанной тропинке прошла к главному входу.

   В вестибюле, как всегда был хаос. Младшеклассники, дико орали и бегали туда-сюда, дежурные у входа ругались, проверяя наличие второй обуви.

   Я сменила туфли и пошла к расписанию. Около него стоял мой одноклассник Вовка Гусев. Он глянул на меня и спросил:

   -Ленка ты, что закосить решила, два дня тебя не видел? Комсомольцы без тебя плачут.

   -Ой, успокойся,– сказала я,– не пропадут. А ты чего еще не переписал расписание, если тут околачиваешься?

   Мы, продолжая болтать, поднялись на третий этаж, где нас ждал урок физики.

   Когда я зашла в класс, все с жадным любопытством уставились на меня, как будто никогда не видели.

   Мое место в среднем ряду было занято неизвестным мальчишкой, с виду очень даже симпатичным.

   Я подошла к нему и сказала:

   -Послушай, разве тебе не говорили, что это место занято?

   Сзади я услышала явственный смешок Любки Махаевой.

   Парень возмущенно ответил:

   -Я все годы на этом месте сидел и не собираюсь никому уступать. Иди и ищи другое. А здесь будем сидеть мы с приятелем.

   Я вздохнула.

   -Как плохо, что нет Вальки Клевиной, Сейчас бы этот нахал вылетел пробкой из-за парты,– подумалось мне

   Девчонки сзади меня хихикали уже вполне откровенно. И тут на меня неожиданно накатила волна бешенства. Я схватила парня за шкирку, и легко выдернув из-за парты, кинула на пол. Вслед за ним полетел и портфель.

   В классе наступила мертвая тишина. Такого от меня никто не ожидал.

   Я молча сунула свой портфель в парту, села на сиденье и, повернувшись к парню, сказала:

   -Предлагаю тебе поискать другое место, а здесь сидеть буду я, понятно?

   Тот все еще сидя на полу, растерянно кивнул головой. А по классу пошел, легко различимый моим слухом, чей-то шепоток.

   -У Ленки недавно отца убили, она в психушке лежала. Вчера только выписали.

   Когда я обернулась посмотреть на хихикавших девочек, те уже с серьезными лицами смотрели в парту. Смех, как по волшебству прекратился. В это время в класс зашел какой-то очкарик, растерянно посмотрел на меня, осторожно сел рядом и завертел головой по сторонам. Наверно искал, где сидит его приятель.

   Найдя его глазами, он повернулся ко мне и тихо спросил:

   -А чего Витька с этого места ушел?

   Я не успела ему ответить, потому, что в класс зашла Галина Петровна, наша учительница физики, и мы все, дружно загремев крышками парт, поднялись со своих мест. Мой озадаченный сосед, оказался болтуном, сообщил, что его зовут Сергей, и он перешел вместе с другом в нашу школу, потому, что у них была восьмилетка, потом он все пытался выяснить, как я уговорила его приятеля уступить место.

   В течение урока девчачьи шепотки за моей спиной не умолкали. Когда зазвенел звонок, мы похватали портфели и отправились в кабинет литературы.