Текст книги "Диссоциация (СИ)"

Автор книги: Rex_Noctis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

– Ты отлично знаешь, что ты не взаправдашняя.

– Нет, взаправдашняя, – сказала Алиса и заплакала.

– Слезами делу не поможешь. От плача взаправдашней не станешь.

– Если бы я была не взаправдашняя, я бы тогда не умела плакать!

– Уж не хочешь ли ты сказать, что плачешь настоящими слезами?

Я знаю, что все это понарошку, – подумала Алиса, – и поэтому плакать – глупо.

(с) Льюис Кэрролл, «Алиса в стране чудес».

Ты должен найти решение в себе самом – почувствовать, что будет правильно. Научись доверять себе.

(с) Дэниел Киз, «Цветы для Элджернона»

Интерлюдия 0

Себастьян никогда не мог похвастаться крепким сном; его приучили вставать едва ли не вровень с полоской рассвета на горизонте. После нескольких лет бродяжничества не мог хвастать и сном долгим; это были времена, когда поздним вечером работа только начиналась.

«Это был другой человек, – сказал себе Себастьян, без особой радости глядя в наполовину пустую тарелку, – никчёмный. Неправильный».

«Правильно» было словом, определяющим нынешнее течение его жизни. Прежде чем что-то сделать, следовало думать о репутации и прочей подобной мишуре: отец воспитывал их с Ричардом так, словно они были не провинциалами средней руки, а расфранченными лондонскими лордами, из которых, говаривали, сплошь составлен двор короля Карла. Себастьян никогда не был при дворе (у отца попросту не было средств, чтобы отправлять детей ко двору), но, пожив в Лондоне, понял, что слухи были либо безнадежно устаревшими, либо преувеличенными.

«Не все ли равно, что обо мне будут говорить обитатели соседних имений, столь же невозможные снобы-провинциалы, сколь и папаша?»

Морщась с неудовольствием, Себастьян все же постарался отогнать неуместные мысли. Если бы было все равно, в смежной спальне не обреталась бы дочь лорда Холстеда, что б тому пусто было за такой дар. Да Себастьяна и вовсе бы не было в поместье отца – отсыпался бы сейчас (ранняя пташка или нет, а усталость берет свое), или учил бы очередного из бесконечной вереницы детишек Рут стрелять из лука. Или…

Он вздохнул и, с отвращением отодвинув от себя тарелку, покинул столовую. Портрет прадеда, в былые времена важного вельможи при дворе Елизаветы I, словно бы твердил постылое «Правильно» почти забытым старческим голосом. С недвижимых губ эта мантра срываться никак не могла, разве что притаиться, как в засаде, в их изгибе, или же в глубине узких серых глаз…

Хороший, должно быть, художник был. Ему до подобного мастерства еще расти и расти, особенно с поправкой на то, сколько времени кистей в руках не держал.

– Нэнси, – поднявшись на второй этаж, Себастьян негромко окликнул служанку, вышедшую из отцовской спальни и аккуратно прикрывшую за собой дверь. Та чуть вздрогнула и отвесила неуклюжий поклон: – Как он?

– Его светлости сегодня на порядок лучше, сэр, – Нэнси позволила себе заискивающе-робкую улыбку. Он даже смог улыбнуться в ответ, холодно и неохотно. Нэнси, как и прочая здешняя челядь, не испытывающая особой любви к «его светлости», все же искренне желала тому пойти на поправку. Себастьян не был ни совестлив, ни всепрощающ, и желать отцу лишнего здоровья не спешил.

– Я зайду к нему, а ты иди в столовую, – сам вид веснушек на лице девчонки бередил душу и выводил из себя, – да следи за сохранностью бренных останков фамильного серебра.

– Сию секунду, сэр, – Нэнси заторопилась вниз; среди прислуги действительно завелся нечистый на руку. Теперь Себастьян мог бы без особых усилий вычислить вороватого слугу, но не имел особого желания возиться с этим. Проще было дождаться, пока особо прыткие доложат на своего обогатившегося товарища управляющему Тревору.

Перестать воспринимать прислугу как людей, равных себе – вот это было сложнее.

– Басти, мальчик мой, – проговорил отец почти радостно. «Мальчик мой», подумать только.

«Да, Роберт, теперь ты радуешься при виде меня. Ведь настоящая твоя радость и гордость между вторым и третьим кувшином вина рухнула с лошади и свернула себе шею…».

Ему, конечно же, не хватало духу сказать это вслух – отец заслужил и более жестоких слов, заслужил сполна, однако… он умирал, слабел на глазах; он травил всех своим видом, словно ядом, ведущим не к болезни или смерти, но к чувству брезгливой жалости. Себастьян был едва ли не в ужасе, впервые увидев его немощным и абсолютно седым – неужели за пять лет можно превратиться из мужчины в старика? «Нет, – поспешил он себя разуверить, – его просто болезнь сжирает. И поделом».

– Здравствуй, отец.

Себастьян опустился на стул рядом с постелью, не дожидаясь приглашения, – приятно было понимать, что он уже практически хозяин этого дома и всего, что в нем.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он с умеренной долей участия в голосе. – Надеюсь, Нэнси не наврала с три короба, когда говорила, что тебе лучше?

Себастьян стал достаточно циничен, чтобы без особых мук совести признать в себе лжеца и лицемера. Кто бы мог подумать, что циникам не чужда наука лицемерия?

– Ты знаешь… правда, мне гораздо лучше сегодня, – заверил отец почти бодрым голосом.

«Себя ты убеждаешь, или меня? – подумалось Себастьяну с изрядной долей ехидства. – Не иначе как надеялся вечность править балом».

Да… в Римской империи, как рассказывал ему один из учителей, имелись особые рабы, единственной задачей которых было торчать позади триумфатора в разгар победного шествия и увещевать того фразой «Помни о смерти». Отцу бы тоже такой не помешал, да только никто из домашней прислуги не примет почетную должность увещевателя даже под угрозой получить плетей на конюшне. Кощунством посчитают – говорить такое господину; не дано простолюдину понять всю иронию… боже правый, да они и словато такого не знают – ирония.

– Надеюсь, ты все же пойдешь на поправку. Доктор Смит, – простецкая фамилия режет язык, слух, нутро, – говорит, что организм у тебя достаточно крепкий, особенно для твоего возраста.

Отец, начавший было отвечать что-то убедительное, надсадно закашлялся. Себастьян подавил волну гадливого злорадства, не положенного хорошему сыну, которого он собственно изображал.

– Отец, ты сегодня принимал лекарство?

– Да, да, – Роберт отмахнулся; от него не укрылось, что даже это движение давалось тому не без труда. – Ты лучше скажи-ка мне, Себастьян… неужто даже молодая женушка не может удержать тебя в постели в такую рань?

Определенно, эта сальная рожа сделала папашу почти таким, какой он был раньше. Но, по крайней мере, этот вопрос давал возможность излить часть скопившейся желчи.

– Много ли удовольствия – забавляться в постели с набожной девственницей?

Говоря по чести, именно в постели Лотта и была более-менее терпима, лишенная возможности ляпнуть очередную глупость и приносящая какую-то пользу. Себастьян успел отвыкнуть от жеманных девиц, затянутых в корсеты из китового уса и почитающих свой гардероб едва ли не пуще самого Господа; смириться с тем, что одну из них он заполучил в жены, оказалось непросто. Не то чтобы ему нужна была умная жена, просто Лотта оказалась слишком глупа даже для гордого звания «очаровательной дурочки».

– Жены нужны прежде всего для рождения сыновей, а потом уж для остального! – выдал отец фразу из числа своих коронных. – Будто бы я не понял, что ты втюрился в какую-то девицу, пока прохлаждался невесть где!

Себастьян вздрогнул. Душевной тонкости в его отце было еще меньше, чем в каком-нибудь конюхе, так что подобной прозорливости стоило удивиться.

– А раз не притащил ее с собой, – продолжал Роберт, не дав ему и слова сказать, – то не ровня она тебе была. Благо, не ославил семью на всё графство… додумался сделать правильный выбор…

– Правильный ли? – не удержавшись, спросил Себастьян мрачно.

«Правильно…» – шепчет могильная гниль, столь искусно оттиснутая в масляной краске.

– А ты не путай хорошее с правильным, – тонкие бледные губы растянулись в снисходительной, старческой какой-то усмешке. – Все мы однажды должны выбрать между тем, что хорошо и тем, что правильно.

«А близость смерти здорово прочищает мозги, – подумал Себастьян, несколькими минутами позже покинув комнату отца и направляясь в его кабинет, который про себя уже именовал своим, – уж если даже этого подонка проняло».

В кабинете его уже ждали Оскар и пара дюжин писем с примерно одинаковым содержанием. Некоторые соседи, впрочем, старались быть оригинальными на собственный манер и к цветистым поздравлениям присовокупляли сторонние просьбы.

– При виде подобной корреспонденции, – с невеселым смешком он протянул секретарю очередное письмо, – любой умеющий думать поймет, что она принадлежит кучке провинциалов, которые к тому же давно друг друга знают.

Письмо от лорда Линдона Оскар оценил по достоинству.

– Я никогда не был в Лондоне, сэр, но что-то сомневаюсь, что его обитатели смогут столь изящно совместить поздравления с удачной женитьбой и разговор о покупке лошадей.

– О, тут ты прав, – откладывая письмо за письмом, Себастьян мученически вздохнул. – Этот старый хрыч снова заявится сюда со спесивой физиономией, достойной даже его королевского величества, и потребует лучших лошадей; в итоге выберет что подешевле, да еще и торговаться начнет…

Вскрыв предпоследний конверт, он осекся на полуслове.

– Всё в порядке, сэр? – нерешительно окликнул Оскар.

Себастьян рассеянно кивнул, немигающим взглядом застряв на подписи: М. Паркер. Закусив губу, с меланхоличным видом принялся отрывать от письма небольшие кусочки. Уж кто-кто, а М. Паркер к слову «правильно» никак не относится. Не будет правильным и выполнить просьбу о встрече…

Так «хорошо» или «правильно»?

«Тебе решать», – это был уже другой голос. Живой голос. Пока что не забытый.

Сердито выдохнув сквозь зубы, Себастьян велел седлать коня. Он самонадеянно полагал, что отправляется на поиски золотой середины и не только найдет оную, но и успеет вернуться к ужину.

~ 0

Когда, что называется, «пиздец подкрался незаметно», я пытался не уснуть за составлением базы данных и попутно внушить себе, что вполне доволен своей профессией. Все чаще ловлю себя на мысли, что предпочитаю заниматься необременяющим мозг оформлением сайтов и прочими красивостями – пять лет зубрил информатику, а пригодились в итоге курсы по простеньким вещицам типа CSS и HTML, которые посещал, еще будучи зелененьким первачком. Собственно, на выходные я и старался брать необременительную халтурку, но мало кто будет заказывать софт у одного программиста и интерфейс у другого. То есть, конечно, и такое бывает, но с поправкой на качество выйдет дороже. По себе могу подтвердить: программисты не любят возиться с чужим кодом; порой куда проще написать собственный, пусть это и тянет на изобретение велосипеда.

Мне нравится моя работа. Вот прямо очень. Она прекрасна, как весенний рассвет, и вообще…

Сеанс аутотренинга продлился недолго. Рядом с наполовину пустой чашкой завибрировал телефон. Я взглянул на дисплей и тяжело вздохнул: некоторые люди не звонят просто так. Была не была… нажимаю на «принять».

– Да, Лин?

– Макс, привет! – Алина говорила достаточно громко, но до меня все равно доносилось эхо грохочущей музыки. – Ты дома?

– Воскресенье.

– А, ну да. Глупый был вопрос, – она издевательски хихикнула. – Можешь подъехать к клубу «Спутник»?

– Зачем? – я опешил. Вот что-что, а компания для похода по клубам из меня, мягко скажем…

– За чем? За печкой! Сестрень твоя лишка хлебнула и идет вразнос… Не буду же я Владимиру Викторовичу звонить? Она и так с ним на ножах, насколько я знаю.

Да уж. Не напрасные были опасения. Знал же, что Лина просто так звонить не будет; не те у нас отношения. Теперь уж точно не те.

– Что, она совсем никакая?

– Угу.

Я принялся нервно барабанить пальцами по краю стола.

– А с чего запой-то начался?

– О, – Лина усмехнулась, – это называется «Сука, ты разбила мне сердце».

– Приплыли, мать вашу, – мрачно констатирую. – Чем дальше в лес, тем злее партизаны. Куда, говоришь, ехать?

– «Спутник»… это на Октябрьской вроде… помню, что мы тринадцатую поликлинику проезжали… Короче, посмотри по Дубль ГИС!

– Э-э, Линка, погоди!..

Поздно. Отключилась. Мученически закатив глаза, сохраняю почти добитую базу данных. С Дубль ГИС решил не запариваться, просто заказал такси до этого самого клуба; Лина, видимо, не учла, что количество маршруток в это время стремится к нулю. В ожидании такси успел переодеться в более-менее приличную одежду (простите-извините, джинсы и рубашка – мой «потолок») и, допивая противный холодный кофе, смотрел, как компьютер после выключения обновляет винду. Среди программистов, конечно, культ Линукса цветет и пахнет, но я ряды линуксоидов так и не пополнил. Смысла нет, если у обеих операционок куча минусов. Шило на мыло.

Сам я пью редко, а вот моя сводная сестрица имеет такую дурацкую привычку – решать проблемы алкоголем. Вика вообще какое-то кривое зеркало имени меня, из сходств у нас только белобрысые волосы и легкая картавость. Дальше – по нулям: кожа у нее смуглая, глаза черные, рост метр с кепкой, характер взрывоопасный… могу продолжать, продолжать, еще продолжать… Только во мне все равно безошибочно вычисляют Викиного брата; уж не знаю, почему. Видать, родство таки действительно не пропьешь, как Вика ни старается.

Получив сообщение с параметрами ожидающей меня «кареты», я неохотно поплелся на улицу, по пути ощупывая карманы в поисках сигарет и вспоминая, что, кажется, снова бросил курить. Сигарет не нашел – значит, действительно бросил. Так получается?

Таксист всё как-то странно косился на меня, прежде чем уточнить:

– В клуб «Спутник» едем? Не в кинотеатр? – да, в нашем городе имелся одноименный кинотеатр.

– В клуб, вроде бы, – и зачем-то добавляю, словно оправдываясь: – Сестру младшую забрать… загулялась она что-то.

– Ну-ну, – хмыкнул таксист, сворачивая на Куйбышева. И как это прикажете понимать?

Оставшиеся десять минут он помалкивал – и слава богу. Только когда сдачу с пятисотки отсчитывал, сказал вдруг:

– Ты сеструхе-то своей скажи, чтоб дурью маяться прекращала. Ха… в «Спутнике» она загулялась.

Я, признаться, с ответом не нашелся и вышел из такси молча. Не в «Планету 357» я за ней поехал, в конце-то концов. В голове, впрочем, мелькнула смутная догадка. Понятно теперь, чего тот мужик так странно отреагировал. Можно было и раньше сообразить, учитывая, что напивалась Вика из-за какой-то стремной девчонки, имени которой я, хоть убей, не помню. Лена, кажется. Я ее про себя называл не иначе как «эта стерва».

На фэйс-контроле меня, к счастью, не завернули (хотя я был бы только рад, уже возле гардероба гул стоял страшенный). Пройдя мимо гардероба в зал, я нервно одернул рубашку и огляделся вокруг: народу было немало. Насколько хватает моего, мягко скажем, небольшого опыта клубных развлечений, в нормальных заведениях девушек чуть больше, чем мужчин; здесь их было заметно меньше. Да и парни попадались, выглядящие весьма… хм… весьма подтверждающие мою догадку.

Да и какие еще могут быть догадки, когда, что называется, «мальчик с мальчиком и девочка с девочкой»?

– М-да, – поправив очки, я поспешно вытащил из кармана джинсов телефон и набрал Лину. По закону подлости та не отвечала. Тяжело вздохнув, я двинулся в гущу толпы, моля небо, чтобы ко мне никто не попытался подкатить.

Нет, честно, ничего против геев не имею. В отличие от Вани, который всех достал своими воплями в стиле «Пидорасов на кол!», мне просто пофиг, кто там с кем спит. Нежелание выглядеть в собственных глазах ханжой как-то затмевало тревогу за будущее нации и прочую муть. Хоть и раздражает малость, что в ряды извращенцев попала моя сестра – с жиру девка бесится, от избытка поклонников повело на однополую любовь… Других причин я как-то не мог назвать сходу: у меня и с противоположным-то полом все глухо как в танке. Лине сначала даже нравилось, что я «не такой озабоченный, как все эти козлы», но уже через пару месяцев оно трансформировалось в «Макс, ты бревно! Давай, до свидания». Я почти и не обиделся – против правды не попрешь. Мы – я и эти ваши мексиканские страсти – были из разных вселенных, и поводом для переживаний сей факт назвать никак нельзя.

Я вообще на редкость скучный человек. Из занимательного во мне только ебанутость не вполне понятного рода… если патологический страх сесть за руль вполне объясним, то диссоциация не объяснима ни капельки. Откуда мне знать, почему окружающая реальность кажется сном, если этого не знает даже мой психотерапевт?

То, что позвонила Лина, я понял по вибрации в кармане: сигнал вызова чуть ли не полностью заглушала музыка. Чертыхнувшись, беру трубку, чтобы проорать:

– Лин, я нихера не слышу! Ищи между баром и столиками! – и отключиться.

Мне неплохо удается играть роль адекватного человека… пока я не оказываюсь в людном месте. В таких местах жизнь – не просто сон, а ночной кошмар; вплоть до судорожных попыток проснуться. Как-то тут много народу – вечеринка какая-нибудь тематическая, не иначе. Курить хочется вусмерть. То и дело кто-то задевал локтем; «Извините» – машу руками примиряюще-нервозно; парочка взглядов, ужас и кошмар, показались мне заинтересованными. «Ну а чо, даже занудные очкарики типа тебя кому-то да нравятся», – вспомнилось авторитетное Викино заявление… Всё, пришло время стратегического отступления. Мертвая зона между барной стойкой и какой-то дверью – так близко и так далеко…

Зажмуриваюсь, мученически кривлюсь. Проснуться снова не выходит.

Если выживу – буду думать о базах данных либо хорошо, либо никак.

Не успел взять свои опрометчивые слова назад, как меня кто-то схватил за руку и поволок именно туда, куда так хотелось. Неуклюже водрузив на место чуть не упавшие очки, торможу возле двери и, обернувшись, громко говорю:

– Не прошло и го…

~ 1

Это была не Лина, как я думал, а какая-то незнакомая девица. Угловато-тоненькая, едва достающая мне до плеча. Бледная как смерть, с шапкой буйных рыжих кудрей и огромными глазами неопределенного цвета. Курносая и скуластая – не красит ее ни то, ни другое. Глаза шкодные, асимметричные. Но главная странность этих глаз – взгляд, которым их обладательница на меня смотрела. Дал бы процентов этак девяносто девять и девять десятых, что смотрю примерно так же.

Смотрю.

Смотрю.

Электронный гул музыки стал почти неразличим, люди – да нет их вовсе! В кармане, вибрируя, надрывается телефон. Я ничего не замечаю. Я смотрю.

Не знаю, сколько так вот стоял и таращился. Как долго люди могут не моргать? Ладно, есть и более насущный вопрос…. Это так в книжках некоторые индивидуумы влюбляются? – подумал я, и тут же решительно отверг эту мысль. Не для того долгие годы со вкусом рассуждал о собственной асексуальности, чтобы проебать эту великую теорию, залипнув на какую-то лесбиянку.

Хмуря брови, и без того имеющие интересный сердитый излом, девчонка втолкнула меня в дверь, не единожды мной помянутую. Мы оказались в узком коридорчике, ведущем, судя по всему, в служебные помещения. Лампы накаливания искажали цвета и вообще на глаза давили, как давила на них и девушка напротив: не могу понять, что в ее лице меня так напрягает помимо ощущения дежавю.

Еще с минуту она глазела на меня напряженно, а потом спросила, явно желая задать вовсе не этот вопрос:

– Так ты Макс?

Твою мать. Понял, что с ней не так. Для начала, то, что она – он. Подкрашенный, в ненормально узких джинсах, со смазливой рожей и этими треклятыми мелкими кудряшками… и вдруг «он»! Как говорится, нет слов – одни слюни, и те матерные.

– М… я, ну, – пробулькал – по-другому просто не скажешь.

– Понятно, – произносит на выдохе, почти неслышно. Опускает голову; волосы наполовину скрывают усыпанное веснушками лицо, так, что видно только обветренные губы и подбородок с ямочкой.

– Ты в порядке? – как ни странно, ответ меня действительно интересует.

Вскидывает взгляд. Улыбается так, что в груди щемить начинает.

– Нет…

Какое совпадение, я тоже.

– Тебя сестра ждет, – напомнил вдруг он. Я охнул и достал мобильник. Нормально вообще: у меня где-то здесь Вика, никакая в ноль, а я прохлаждаюсь в какой-то подсобке с некой голубой личностью. Ты, Макс, не просто Буратино, но сволочное гуманоидное бревно.

– Не звони, они и так сейчас придут, – он коснулся моей руки. Я сглотнул: по позвоночному столбу будто бы ток пропустили, без того зыбкая реальность стала сюрреальностью и запахла чем-то вроде паленой проводки.

Интересно, а можно ли диссоциировать в состоянии диссоциации? При условии, конечно, что я в этом самом состоянии. В логической алгебре число с двойным отрицанием равно тому же числу; опять же, аналогично минус на минус дает плюс… по такой логике мне следовало бы в этот самый миг излечиться чудесным образом.

– Ты-то откуда знаешь?

Наверное, я бы даже не удивился, если бы этот парень оказался хреновым оракулом-медиумом-телепатом, каких во всяких «Битвах экстрасенсов» показывают. Уж больно у него вид не от мира сего.

– Я сказал, что найду тебя. Тори нажралась в хлам, а минут десять назад ей плохо стало, так что ее подруга с ней.

После секундной заминки я сообразил, что Тори – это та же Вика, только… э… Тори. Так ее зовут друзья. Любят же эти неформалы всякие дурацкие клички. Раздражает оно меня, равно как и пирсинг, татуировки и прочие их эти… девиации. Впрочем, я и сам не слишком тянул на нормального человека. Ни то и ни се, вишу где-то посередине.

– М-м… а как ты меня нашел, стесняюсь спросить? – оторопь потихоньку проходила и ко мне возвращалась привычная холодно-саркастическая манера изъясняться.

– Ну, как тебе сказать, – очередная улыбка у парня вышла кривоватой. – Алина – ее ведь так зовут? – в общем, она велела, чтобы я между баром и мягкой зоной искал долговязого белобрысого задрота в очках.

– Типичная Лина, – услышав столь лестную характеристику, я только хмыкнул и пожал плечами.

– Кроме того…

– Что?

– Вы с Тори очень похожи.

– Да в каком месте? – интересуюсь почти раздраженно. Хотя, почему «почти»? Меня дико раздражает, когда чего-то не понимаю.

– Может быть, дело не во внешности? В изнанке?

– Ага, все прямо такие великие психологи.

– Не все… как не могут все быть в этом вашем культе «красивой обложки».

– А что, разве не так? – нервно хлопаю себя по карманам куртки. Хрен там, бросил же. – Неужто не слышал такое выражение «По одежке встречают»?

– Бросаешь курить?

Невпопад, но и не в бровь, а в глаз. Проняло меня, что и говорить. До чертиков проняло.

И снова телефон звонит. Это не реально, это какое-то дебильное кино; здесь будто бы в каждом кусте по роялю. Если я, конечно, правильно понимаю выражение «рояль в кустах». Говоря по чести, чем больше я учился на технической специальности, тем меньше интересовался «нормальной» литературой. И это вовсе не норма технарей в целом, а, пожалуй, конкретно моя проблема… вот только я ничего не делаю; хочу, видимо, одеревенеть до кондиции Буратино.

– Не хочешь взять трубку? – эти его лукавые, непонятного цвета глаза сверкали откровенной насмешкой. Сердито выдохнув, я все же ничего не ответил и, хм, ответил. На звонок, то есть.

– Лин, вы где?

– У белого друга, где ж еще, – сварливо отозвалась Лина. Принимая во внимание ее брезгливость, я сделал вывод, что Вике там ну очень плохо. – Отем тебя разыскал?

– Угу, – невнятно мычу в ответ. Отем. Могу предположить, что это от «autumn» – осень. По каким критериям они дают друг другу эти кретинские погоняла?

– Короче, дуй к главному входу, я это тело скоро туда же отконвоирую.

– Ладно. К главному, так к главному.

Отем молча дернул меня за рукав, призывая следовать за ним. Мы вышли через служебный выход; свет, идущий от лампочки над дверью, внезапно оказался куда ярче, чем в коридорах.

– Будешь? – с запозданием понимаю, что мы снова остановились, и гляжу не без удивления на протянутую мне пачку сигарет. Никогда и ни за что не подумал бы, что такой откровенно женоподобный мальчик может курить Lucky Strike… скорее, какие-нибудь «зубочистки» типа голубеньких LD, которые Вика смолит временами, не забывая старательно шифроваться от родителей. Медленно вытягиваю из пачки сигарету; Отем подкуривает мне, несколько раз щелкнув кнопкой зажигалки, а я смотрю ему в глаза и залипаю. Желтые. Подумать только – желтые. Как опавшие листья, вплоть до зеленоватых прожилок.

Осенний листопад. «Autumn» – осень. Почему все это звучит так чертовски знакомо?

А желтый – редкий цвет. Я в Википедии читал.

– Надо бы такси вызвать, – пробормотал я, неуверенно шагнув в сторону поворота.

– Алина вроде вызвала, – ответил он, неторопливо выдыхая дым и идя за мной следом.

Сигарета здорово помогает, когда не знаешь, куда бы деть свои хватательные конечности. А я реально сейчас не знал. Из каждой секунды молчания хлестали вопросы. Именно хлестали… как солено-горькая вода в пробоины корабельного трюма; как пена из бутылки пива, если ее хорошенько потрясти перед открытием. Не просто хлестали, но нахлестывались друг на друга волна за волной, сливаясь в единую хренову тучу слов, букв и вопросительных знаков. Проблема в том лишь, что я сам не знал, что из этой кучи выудить попригляднее.

– Мы раньше не встречались? ¬– в итоге выуживаю из эпицентра бури самый банальный вопрос.

– Отчасти.

Ответ положительно должен был поставить меня в тупик. Но подходил больше, чем какой-либо еще: знаю это натвердо, как, скажем, основы вычислительной техники, составные части видеокарты или «горячие» клавиши в Turbo Pascal. Это простая истина – если, конечно, истины бывают простыми, а не абсолютными-непреложными-непостижимыми… Может, конечно, и бывают, но это им наверняка не по нраву… истинам-то.

Твою ж мать, что за бред я несу?

– Отчасти – это «да» или «нет»?

– Я бы с радостью ответил, но, – поводит плечами, – это тебе решать.

После секундной заминки он как-то по-новому, тяжеловесно повторил:

– Тебе решать.

Не хочу ничего решать. Хочу быть Буратино.

– Бред какой-то.

Когда человек на тебя смотрит таким взглядом, ты почему-то начинаешь нервничать и думать, что он видит тебя насквозь. Он как будто знает о тебе больше, чем ты сам.

– Ты же чувствуешь, что каждое слово моего бреда – правда, – улыбку этого смазливого педика нужно запретить законом. Она делает со мной что-то не то.

– Я предпочитаю доверять разуму, а не чувствам.

– Я знаю, – сокрушенно отозвался Отем. – Ты всегда такой был. Или пытался таким быть.

– Ты знаешь меня от силы пятнадцать минут! – я чувствовал, что на меня накатывает нечто, напоминающее бессильную злость.

– Ой ли, Макс? – хитро так глаза щурит. Паразит. – Макс… Ма-а-акс. Забавно, что тебя теперь зовут именно так.

В его словах чувствовалось какое-то двойное дно, если не тройное вообще. Я ненавижу это – непонимание чего-то, что для других является очевидным. Я этого Отема почти ненавижу. Я…

Я не успел потребовать никаких объяснений – в поле зрения показалась Уколова, волокущая за собой мою сестрицу, еле переставляющую ноги. Забыв о рыжем психе, взрывающем немилосердно мой мозг, я торопливо пошел навстречу, чтобы принять Вику с рук на руки.

– Вик, ты жива?

– Нет, – заявила она, еле ворочая языком. – Бро-о-о… только не говори папе!

С этими словами она мертвым грузом навалилась на меня, чуть ли не храпя.

– Дура, что ли? – мрачно интересуюсь. – Он же тебя прибьет. В этот раз живи, так уж и быть… Лин, такси?

– Щас приедет, – сказала Лина, отбирая у меня недокуренную сигарету. – Макс, не надо на меня так смотреть! Я же не санитарка в психушке, чтобы ее по рукам и ногам спеленать. Нахрена бы мне играть в чью-то мамочку и нарываться на грубость? У нее своя голова на плечах.

– Только вот пустая! – Вика на это восклицание промычала нечто нечленораздельное. – Алина, ну что ты за человек такой? Западло было у нее бутылку отбирать – так почему не позвонила на пол-литра раньше?!

– Так понимаю, я вам здесь больше не нужен, – с чуть заметной усмешкой осведомился позабытый всеми Отем. – Вы, конечно, очень забавно собачитесь, но я только что со смены и пиздец как устал.

Ну вот. И куда, спрашивается, вся потусторонняя аура подевалась? Теперь он ведет себя как обычный подросток-фрик… Сколько ему лет, кстати? Мелкий какой-то совсем… стоял бы я тут на фэйс-контроле – не пустил бы его ни в какой клуб и отправил домой, уроки делать.

– Иди, конечно, – ответила Лина. – Спасибо, что помог.

– Не за что!

И, помахав двумя оттопыренными в «пацифике» пальцами в знак прощания, он снова исчез в закоулке, где, как мне теперь было известно, находился служебный выход. А я ни пойти за ним не мог, ни окликнуть.

– Что это за кадр, спрашивается? – интересуюсь у Лины, поудобнее придержав за талию невменяемую сестру.

– Викин дружок, – Лина пожала плечами. – Я с ним только сегодня познакомилась. Он милый… только какой-то чокнутый.

– Как его зовут хотя бы? Ну, по нормальному.

– Говорю же, мы едва знакомы! Не знаю! – ответила она с раздражением. И тут же гаденько улыбнулась. – Макс?

– Чего? – настороженно переспросил я.

– Да вот… смотрю, ты шибко заинтересовался в этом парне. Готов признать, что я была права, и ты – ну просто голубее некуда?

– Шла б ты на хер, Уколова!

И мне ведь такси дожидаться в ее компании (как всегда, придется объезжать по Красному пути, чтобы ее высадить). Того и гляди, еще чего доброго про себя услышу. У Лины это идея-фикс – то, что я голубой. Она у нас сексапильная брюнетка модельной внешности, самооценка размером с ЭВМ первого поколения… а я, вместо того, чтобы пылать страстью и тихо млеть, оказавшись с ней в койке, банально ее трахнул, не особо впечатленный выпавшим на мою долю счастьем. Ну и… гениальное следствие: если ты не без ума от меня – значит, гей. Логика так и прет!

– Вот не надо говорить, что я такая махровая эгоистка, – Лина, к моему облегчению, перевела тему. – Было бы так – посадила бы Вику на такси да отправила домой к папаше. И голова бы у меня не болела!

– Резонно, – пробормотал я. Сам знаю, что Уколова, в сущности-то, неплохой человек. Эгоцентричная малость, характер не из легких – это да.

Ясен пень, у нас бы все равно ничего не получилось. И вовсе не потому, что я – гей… якобы гей. Просто вся заковырка моей ориентации, судя по всему, в отсутствии этой самой ориентации.

Хотя – не люблю слишком уж очевидно врать себе, – меня действительно зацепил этот рыжий; зацепил настолько, что выкинуть его из головы никак не получается. Ну, так я же думал, что это девчонка… Вообще в те минуты много всего думал, еще бы вспомнить, что именно. Но нет: тот промежуток времени в разуме будто отформатировали, оставив лишь ощущения.

Ощущение понимания, узнавания. Узнал же? Определенно. Вот только видел впервые, но это же такие мелочи – не правда ли?

Мне кажется, или мои психические расстройства решили сообразить на троих и позвали в гости то, что называют дежавю?