Текст книги "Хрупкая Жизнь (СИ)"

Автор книги: Рассказчица Фай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

  – Да как ты разговариваешь? Мне позвать папу?

  – Зови, – равнодушно пожал плечами Вэлентайн.

  – Вэлли, что произошло? – мягко спросила Эмили. Присмотревшись к мальчику повнимательнее, она увидела ссадину и несколько свежих царапин на его лице.

  – Да подрался опять небось с кем-нибудь, – махнула рукой Кэтрин, – Не беспокойтесь, леди Эмили, с ним такое частенько приключается.

  – Ну да, именно со мной – Вэлли поднял взгляд на сестру, и Эмили увидела в его глазах затаённую глухую боль, – Кроме меня в семье ещё пятеро сыновей, но соседские мальчишки с чего-то швыряют камни только в меня.

  – А не надо было грубиянить в адрес вдовца Рошера, – Кэтрин назидательно подняла вверх палец и пояснила гостье, – Это наш местный охотник, живёт в двух милях от нас. У него двое сыновей и трое внуков.

   – И пять охотничьих псов, которых те с удовольствием науськивают на меня, – совсем мрачно добавил Вэлентайн.

   – Ты помнишь, что сказал тебе по этому поводу отец, – в глазах Кэтрин не было ни капли сочувствия, – Принеси извинения мистеру Рошеру и глядишь, дружба с его внуками наладится сама собой.

   – Ни в жисть не стану расшаркиваться перед этим злобным старикашкой. Он ударил меня своей тростью прямо по голове!

   – После того как ты с разбегу врезался в него, да ещё наступил на его больную ногу!

   – Да я не видел, что он там торчит, пень старый! И сказать ничего не успел, как он тут же принялся кричать и лупить меня!

   – Всё равно, надо было извиниться, Вэлли. Коротенькое извинение. Быстро и просто. Но видимо это совсем не так просто для такого гордого чижика-пыжика, как ты, а?

   – Кто бы говорил о гордости, Кэтрин-Гороховая-Дама.

   Эмили в недоумении глядела то на Кэтрин, то на Вэлентайна. Вэлли заметил корзину с яблоками и тут же сцапал самое крупное.

  – Три года назад я крепко поссорилась с маменькой и двумя старшими сёстрами, – принялась пояснять Кэтрин специально для Эмили, – Взяла походный матрас, котелок и первый попавшийся мешок из погреба с запасами – там оказался сушёный горох. И почти месяц жила одна в опасном диком лесу, питаясь гороховыми супами, гороховыми кашами и гороховыми лепёшками. Чуть с ума не сошла, честное слово. Но потом одумалась и пришла каяться и мириться. С тех пор они и кличут меня Гороховой Дамой.

   – Да, а ещё мы все по очереди носили тебе в твой очень опасный и очень дикий лес тут прямо за холмом свечи, шерстяные одеяла, хлеб и колбаски. И многие до сих пор считают, что это был такой странный способ уйти в отпуск на затянувшийся пикник.

   Кэтрин заулыбалась мечтательно и рассеянно.

   – А из-за чего вышла такая серьёзная ссора? – полюбопытствовала Эмили и тут же спохватилась – Ой, простите, это совсем меня не касается....

   – Да она замуж собиралась, – тут же выдал секрет сестры Вэлентайн, – в свои пятнадцать, за столичного прохиндея лет на десять старше. Отец этого повесу сразу же за двери выставил, даже слушать не стал. А у неё была любовь-любовища-перелюбовь аж до полной гороховой голодовки. А ведь он так ни разу и не пришёл с тобой разделить твой пикник, а, Кэт? И вообще с тех пор не давал больше о себе знать.

   – Да уж, братик, язык у тебя что помело – всё из дома наружу выметает... Сходи-ка вымойся, да почисть за собой порог. Негоже разводить такую грязь.

   – А это не грязь, это чистейший чернозём. Очень полезный даже, между прочим. Не зря же черви его так любят.

   – Черви? – переспросила Эмили.

   – Ну да. Я у реки червей для рыбалки собирал, потому и в земле весь перепачкался. Рошеры пачкаться не стали – побродили у спуска к воде и повернули обратно. А чего мне, просто так полдня в осоке сидеть? Рыбы хотел к ужину наловить.

   – Да как бы ты рыбу ловил, голыми руками, что ли? Удочки-то у тебя при себе не было.

   – А что, очень даже может быть, что и голыми руками, – задумался мальчик, – А вообще – наломаешь веточек, выдернешь нитку из штанов – и вот тебе уже и удочка самая наипростейшая. И при должной доле терпения и ловкости...

   – Так, всё, хватит болтать, – неожиданно строго прервала его Кэтрин, – Иди сделай из себя чистого и по возможности приличного мальчика и садись вместе с Эмили пить чай с пирожками.

   – Мне бы лучше молока...

   – Опять твои капризы! Ну же, иди!

   Вэлентайн снова бросил короткий тяжёлый взгляд на Эмили и ушёл куда-то за дом. Видимо, там был колодец или ещё какой-то источник воды...

   – Не переживайте, леди Эмили. Вэлли мальчик крепкий и всё на нём заживает быстро, как на собачонке.

   – Прошу меня простить, мисс Кэтрин.

   – Поймите, мне не хочется, чтобы Вы думали, будто Вэлли так уж несчастен. Он самый обычный мальчишка для своего возраста, вот только упрямый очень... Вот ведь болтун этот Вэлли-говорэлли, пока он нам тут зубы заговаривал, пирожки совсем остыли, едва тёплые уже. Попробуйте, Вы ведь, наверное, успели проголодаться, пока до нас добирались? Вдруг Вам понравится. Если хотите, я их снова в печи разогрею.

   Эмили взяла с блюда ближайший пирожок и надкусила румяный хвостик. Тесто было мягким и тонким, а внутри – много-много сочной начинки. Девочка даже не сразу смогла разобрать, что именно было внутри пирожка, такая лавина вкусовых оттенков на неё обрушилась. Её вкусовые рецепторы распознали курятину и какую-то слегка кисловатую зелень. Но, кроме этого, внутри пирожка было ещё и что-то хрустящее с лёгкой освежающей сладостью, и при этом пряное. Догрызая уже второй пирожок, девочка поняла, что это всего лишь белокочанная капуста, приправленная тмином. Но до чего же вкусно!

  – Какое необычное вкусовое сочетание, – сказала девочка, – Мне очень даже нравится. Благодарю за угощение.

  Эмили ещё никогда не пробовала таких простых деревенских пирожков. Миссис Моррис отдавала предпочтение более сложной и изысканной выпечке, а пироги готовила очень большими порциями и никогда не добавляла в них ни овощей, ни трав – только мясо или потроха.

  Кэтрин лишь молча улыбалась, глядя как маленькая леди за обе щеки уплетает фирменный Голдфишерский 'куриный цап' – вариацию традиционных немецких мясных пирожков на тонком тесте. Начинка могла быть любой, главное, чтобы присутствовало сочетание мяса и рубленой капусты. А 'цапами' их прозвали самые юные и вечно немного голодные Голдфишеры, потому что очень удобно было вот так заглянуть в кухню в любое время дня или даже ночи и цапнуть с блюда маленький, но сытный перекус.

  Вернулся Вэлентайн и тут же потянулся к блюду с пирожками, но Кэтрин шлёпнула его по руке.

  – Для начала приберитесь за собой, юноша. И сами сходите в кладовую за утренним молоком, раз уж чай вашему высочеству не угоден.

  Вэлли вздохнул, быстро стряхнул со ступенек земляные комья охапкой сухой соломы, успешно заменившей веник, а затем пошёл на другую сторону дома. Ходил он как будто сразу по сорок дюймов каждой ногой отмерял – размашисто и широко.

  Эмили тем временем почувствовала, что несмотря на всю неоднозначность отношений между Голдфишерами и странный взгляд Вэлли в её сторону, ей очень нравится эта скромная летняя кухонька и столовая на открытом воздухе, что она испытывает бесконечную симпатию к малышке Зои и хорошо понимает Кэтрин, и что даже их шутки не вызывают у неё неприязни. И что, пожалуй, ей не повредит и третий пирожок...

  Показался наконец долговязый Леверджсон, а гостеприимная Кэтрин и его одарила чашкой чая и пирожками. Одна из старших сестёр – Кэтрин представила её Эмили как Вирджинию – принесла большущий противень на котором плотно теснились новые, только что вылепленные пирожки и вместе девушки поместили их в жаркое недро печи. Леверджсон кинулся им помогать, а потом все трое уселись на другом конце веранды за круглым столиком, болтая и хохоча. Глядя на румяного и довольного вниманием девушек Леверджсона Эмили подумала, что он вряд ли будет так уж сильно против, если она вновь попросит его привезти её сюда.

  – А я-то думал, что больше никогда тебя не увижу, – безэмоционально буркнул заметно посвежевший Вэлентайн, усаживаясь рядом с ней и хватая с блюда сразу два пирожка.

  – Что вы, сэр храбрый рыцарь. Сказочные принцессы, быть может и склонны умирать в нежной юности, сражённые заклятиями и проклятиями, но я лично пока ещё жива и на тот свет не собираюсь.

  – Я вовсе не это имел ввиду...

  – А где же молоко? Вам не удалось его добыть, славный сэр?

  – Кто-то добыл его до меня. Все молочные кувшины оказались пусты. А до вечерней дойки ещё далеко...

  – Как жаль.

  – Ничего, мне не привыкать. В большой семье это обычное дело, что кому-то может чего-то не хватать...

  – Да и не только в большой, – грустно откликнулась Эмили, – Порой ребёнку может чего-то и самого простого не хватать, даже если он один-единственный у своих родителей и живёт в обеспеченном всеми удобствами доме...

  – Например?

  – Например, кого-то с кем можно было бы поговорить о чём-то важном или не очень... Разделить вкусные пирожки. И помочь ему добыть молоко.

  Эмили поднялась и выразительно посмотрела на Кэтрин. Девушка тут же встала и подошла к ней. Выслушав просьбу, она только хмыкнула, пожала плечами и удалилась в коровник, а через десять минут вернулась оттуда с небольшим ведёрком свежайшего молока с пенкой.

  – Какое блаженство, – промурлыкал Вэлли, отхлёбывая ещё тёплого молока прямо из ведёрка. Эмили свою порцию пила по-простому, из чайной чашки, исподволь рассматривая довольное лицо своего друга. Царапины и правда уже не казались свежими, они как будто начинали затягиваться и покрываться тонкой корочкой, а ссадина потихоньку превращалась в синяк. Девочка вздохнула.

  Она знала вдовца Рошера, точнее, слышала о нём. Папа рассказывал, что дедушка водил с ним дружбу и они частенько ездили вместе на охоту в былые времена. Но сама Эмили не была ему представлена и никогда не видела его сыновей и внуков. Дедушка умер до её рождения, и старик Рошер с тех пор более не посещал дом Уэйнрайтов. Мысли Эмили обтачивали этот камень преткновения как река точит гальку. Возможно, она могла бы... Возможно. Да. Лишь только возможно. Но, наверное, и этого достаточно.

  Полдень уходил за горизонт, небо подставляло лицо вечерним сумеркам. Эмили дышала полной грудью, по всему телу разлилось приятное тепло. Казалось, никогда прежде ей ещё не было так легко и так хорошо...

  Вэлли принёс небольшое одеяльце и укутал им плечи Эмили.

  – Не хватало чтобы Вы простыли, юная принцесса, – проговорил он как будто сердито.

  – Благодарю Вас, благородный рыцарь, Вы весьма предусмотрительны и заботливы.

  – Жаль, что кроме тебя больше никто не видит во мне столь положительных качеств.

  – Может быть ты им просто их не показываешь?

  – А может быть, мне просто не хочется им их показывать?

  Они помолчали, глядя друг другу в глаза. 'Почему мне кажется, будто я знаю его уже тысячу лет? Разве так бывает?' – пронеслась в голове Эмили странная мысль, а в груди возникло какое-то жгучее ощущение.

  – Я думал, что ты больше не захочешь меня видеть, – тихо сказал Вэлентайн, – Это я имел ввиду, когда ранее сказал, что мне думалось будто я тебя больше не увижу. А вовсе не то, что ты можешь смертельно заболеть чем-то тяжёлым и неизлечимым.

  – О... Но почему ты считаешь, что я могу не захотеть встретиться с тобой снова?

  – Ну... После всего что ты тут у нас увидела... – он потупился и снова опустил взгляд.

  – А я боялась, что это ты больше не хочешь видеть меня, – с ироничной улыбкой сказала девочка.

  – Почему? – удивился Вэлли.

  – Ну, знаешь... После всего что ты там у нас увидел...

  Вэлли засмеялся и в подступающих сумерках Эмили показалось, что от смеха его волосы засияли тёплым светом, а голос звучит будто бесконечный серебряный перезвон. Она даже встряхнула головой, чтобы прогнать наваждение.

  – Мы не из пугливых, леди Эмили. И кстати, если ты действительно вдруг заболеешь чем-то тяжёлым, можешь рассчитывать на мою поддержку. Ежедневно тебя навещать мне скорее всего не позволят, да и в комнату к тебе при таких условиях уже вряд ли допустят, но я смогу хотя бы привозить тебе полезные свежие фермерские продукты и показываться под окнами, дожидаясь твоего скорейшего выздоровления.

  – Потрясающе... И чем же, позвольте спросить, сэр почтенный рыцарь, я заслужила столь выдающуюся самоотверженность с Вашей стороны?

  Вэлентайн посмотрел на неё очень серьёзно, а потом сказал негромко и значительно:

  – Мне кажется, ты видишь во мне... меня. Не просто ещё одного мальчишку Голдфишеров, обыкновенного деревенского парня, который доставляет своим родителям хлопот, и на чью голову сыплются неприятности, а... Меня. Того кто за всей этой внешней шелухой. Понимаешь, о чём я?

  – Думаю, что понимаю. И... Мне тоже кажется, что ты видишь ту, кто есть я. Не дочку лорда из высшего общества, не просто болезненную девчонку, а... Меня. Настоящую.

  Взгляд Вэлентайна немного потеплел. Эмили смутилась и попытавшись придать своему голосу будничную непосредственность, предложила:

  – Будем друзьями?

  – Будем друзьями, – отозвался мальчик. А потом добавил – Спасибо, что приехала.

  – Ну, я же должна была вернуть корзину, – улыбнулась девочка.

  – О, да, – кивнул Вэлентайн, – Эта корзина очень для нас важна.

  Он поискал взглядом упомянутый предмет и взял себе ещё одно яблоко. Подумал и положил по яблоку в карманы штанов. Эмили засмеялась.

  – А что тут такого? – развёл руками мальчик. – Никогда не знаешь, при каких условиях тебя может застать внезапный голод. Я предпочитаю держать при себе некий съедобный запас. Действует успокаивающе. И потом, яблоки у вас действительно вкуснющие.

  – Тогда приезжай снова в гости, когда твой запас закончится. Наши яблони будут польщены твоим вниманием и комплиментами. А если этого будет недостаточно, можешь в качестве дополнительного веского аргумента на посещение вернуть книгу, которую я привезла тебе в прошлый раз. Признаюсь, я тогда схватила с полки первый подвернувшийся под руку том, но оказывается, что это был один из моих любимейших сборников сказок.

  Вэлентайн покраснел и принялся энергично чесать затылок. Эмили поняла, что он успел начисто позабыть об этой книге. А может быть даже успел её уже где-то потерять. Но, конечно, он ни за что не признается в этом.

  – Ну так что, славный рыцарь, Вам по плечу такой подвиг, или нет?

  Вэлентайн рассеянно кивнул и застенчиво улыбнулся.

  – С Вашей верой в меня, о прекрасная принцесса, мне любые подвиги по плечу.

  Когда Леверджсон увозил Эмили домой, сумерки уже начали переходить в вечер. Им вслед махала добрая половина жителей фермы Голдфишеров, а впереди всех – мальчик, такой похожий, но в то же время и настолько отличающийся ото всех остальных. Эмили снова привиделось, будто его голова ярко сияет в тёмной синеве почти осеннего вечера. И эти светящиеся волосы заставили Эмили размышлять с ещё большим интересом.

  'Что же ты за существо, Вэлентайн Голдфишер? Вот так загадка, самая таинственная и непонятная. Может быть, когда-нибудь, я увижу всего тебя...'

  ГЛАВА 14

  На следующий день после посещения юной леди на ферме Голдфишеров с самого утра бурлили нешуточные страсти. Не так уж часто леди и лорды из высшего общества снисходили до того, чтобы нанести визит босоногой деревенщине. По правде сказать, в семействе Голдфишеров никогда ещё не случалось ничего подобного. Потому все они, от мала до велика, были каждый по-своему взбудоражены происшествием.

  Старшие и младшие 'золотые рыбки' громко обсуждали всё увиденное и услышанное, не отрываясь, впрочем, от своих будничных дел. Мужчины чаще обычного устраивали перекуры и собирались в небольшой тесный круг, чтобы перемолвиться словечком-другим. Девушки весело хохотали над общими шутками. Дети перебегали от одной рабочей делянки к другой и шептались, передавая друг другу новые важные секреты.

  Миссис Юджиния Голдфишер безраздельно царила в просторной, светлой кухне внутри дома. Это была не просто кухня – это была её кулинарная мастерская, её вотчина, то самое место в доме, которое целиком и полностью принадлежало только ей одной. Любой входящий сюда на время становился её гостем и должен был вести себя соответствующим образом, соблюдая негласные правила уважения к хозяйке.

  Время близилось ко второму завтраку, и пора было прогревать печи. Разжигая огонь сразу в трёх очагах, миссис Голдфишер раздавала своим дочерям указания, проверяя, достаточно ли тщательно они очищают овощи, и заодно выслушивала их рассказы о гостье. Сама Юджиния её видела лишь мельком и не успела составить собственного мнения. Поэтому она придирчиво заставляла их вновь и вновь повторять все подробности – как Эмили себя вела, как смотрела, что именно и какими словами говорила, каким тоном... Выросшая в большой семье и сама теперь заправляющая порядками в весьма обширном семействе, миссис Голдфишер мастерски владела тонким искусством сбора информации. Её острые, пронзительные светло-голубые глаза внимательно следили за рассказчицами, подмечая малейшие нюансы. Она обращала особое внимание не только на их пересказ, но и на то, какими интонациями и выражениями рассказчицы сопровождают этот словесный портрет. Чтобы понять, каков тот или иной человек в своей натуре, все эти детали очень важны. А порой эти детали, передающие эмоции и впечатления, и есть самое важное, а всё остальное – лишь пересуды да сплетни.

  – Ах, маменька, вы бы только видели, с каким наслаждением леди Эмилия поедала наши капустные пирожки! – эмоционально взмахнула рукой Оливия, самая старшая из сестёр Голдфишер, – Если бы мне кто сказал, что на свете есть благородная леди, которая воспримет деревенскую еду как достойное блюдо, я бы ни за что не поверила. Но она выглядела очень натурально, когда жмурилась от удовольствия и даже засмущалась, когда ей показалось что она съела слишком много. Не побоюсь этого сказать, она совсем такая же, как и мы.

  – Никогда не говори ничего подобного, особенно при высокородных, – жёстко ответила, словно хлестнула, миссис Голдфишер, – Она просто маленькая ещё. Девочка, а не девушка, наивное дитя. Всё ей ново и интересно, как любому ребёнку. Вырастет и научится всё делать точно так же, как и все эти расфуфыренные напомаженные девицы. И будет, как они, поправлять ежеминутно свои юбки, высоко задирать голову, фыркать и говорить гадкие вещи с самым невинным выражением на своём миленьком личике. И даже не подумает вновь замарать свои туфельки нашей деревенской землёй и не присядет больше вместе с тобой за один стол, уж поверь мне.

  – Ну не знаю, не знаю... Ты, безусловно, права, мама. Но... Есть же ещё и врождённый характер, против которого не пойдёшь... И характер этот виден с детства, разве нет? – неуверенно протянула Оливия, – И кстати это не я сидела с нею, а Кэт.

  Юджиния зыркнула на свою третью дочку, и та под её взглядом тут же съёжилась и покраснела.

  – Кэтти у нас вообще, как я погляжу, любительница заводить отношения с людьми не из своего круга. А вот что мне с этим несносным мальчишкой делать, ума не приложу... Никогда ещё мне не встречалось настолько упрямого ребёнка. Что ему ни скажешь, всё наперекор делает. Этот мальчишка прямо сущее наказание, ей-богу.

  Любому, кто мог бы услышать её слова, несомненно, показалось бы странным, что миссис Голдфишер называет своего сына Вэлентайна не по имени, а 'этот мальчишка', и говорит о нём так, будто бы он и вовсе не её родной ребёнок, а кто-то чужой, случайно попавший в их семью. Мистер Голдфишер, как и многие из братьев и сестёр Вэлли, переняв эту манеру, говорили таким же образом, как между собой, так и при мальчике.

  Впрочем, сам Вэлентайн к подобному обращению за все двенадцать с небольшим лет своей жизни уже успел привыкнуть. Хоть это и не избавляло его от обиды, надо заметить, совершенно справедливой. Вот и сейчас, стоя за дверью и всё прекрасно слыша, ощущал он себя весьма скверно.

  Там и застала его миссис Голдфишер, когда выходила в кладовую за луком – печального, подпирающего собой стенку в коридоре мальчика со спрятанными в карманах грязными ладонями. Юджиния крепко ухватила Вэлли за плечо и заставила пройти во двор, на свет. Оглядев мальчика с ног до головы, она покачала головой, поцокала языком, всем своим видом выражая, что очень недовольна, и бормоча себе под нос, что ума не приложит, что с ним таким непутёвым, делать.

  Одежда его после всех приключений нового летнего сезона и впрямь выглядела совсем плачевно. Рубашка и брюки действительно некогда перешли к мальчику от старших братьев, а старая коричневая кепка и вовсе была отцовской, ещё с поры его юношества. Но попали к мальчику все вещи в довольно хорошем состоянии и были крепкими, не залатанными и даже не выцветшими, однако сейчас общий вид вещей сильно испортился. Не прошло и трёх лет, как новенькая и целёхонькая одежда Вэлли стала напоминать безнадёжно потемневшую от грязи, истрёпанную и разорванную во многих местах неприглядную ветошь.

  – И за что ты на наши головы достался такой? Позоришь только нас, нашу семью! – горько проскрипела, словно выплюнула миссис Голдфишер, – Мы все до одного честные труженики, но к тебе это как будто совсем не относится. Делаешь всё через пень-колоду... И вместо того, чтобы помогать отцу и обучаться нашему фермерскому ремеслу, носишься незнамо где, творишь незнамо что и якшаешься незнамо с кем... Вечно взлохмаченный и грязный, как будто только что из свиного хлева вылез. Да ещё и девицу в дом привадил, ты погляди-ка. Не стыдно тебе перед дамой в таком виде показываться? Не прожгли твои грязнющие ноги их благородные ковры? И как только она на тебя смотрит на такого...

  – Как-то смотрит, – совершенно искренне пожал плечами мальчик, но миссис Голдфишер сочла такой ответ за дерзость и погрозила ему пальцем.

  – Смотри у меня, допрыгаешься! Отправлю к тётке в Германию, там тебе так баловать не позволят. Будешь жить в сарае и питаться одним чёрствым хлебом да водой.

  Мальчик привычно понурил голову. Жестокой немецкой тётей его пугали, сколько он себя помнил. Были дни, когда ему казалось, что и впрямь лучше уехать – вдруг родственница окажется более понимающей, чем родители, и с ней можно будет договориться. К тому же, насколько он знал, детей у неё не было, и она жила совсем одна, а значит, у неё будет относительно тихо и спокойно. Но теперь в его жизни есть Эмили – словно сказочная принцесса из другого мира, девочка показала ему другую жизнь, помогла поверить, что и он может быть чьим-то другом, и уехать означало потерять эту новую, светлую страницу его жизни.

  Поэтому он покорно позволил матери отвести себя к большому деревянному корыту, служившему летней ванной, и молча вытерпел все её словесные удары. Выдержал он и трёпку за волосы, пока миссис Голдфишер выстригала из них колючки репейника и прочий сор, не издав ни звука и не проронив ни полсловечка, даже когда она намеренно дёргала посильнее.

  Следующим испытанием стал холодный душ с едким соляным мылом и стирка. Вэлли уже неоднократно ранил свои руки о стиральную доску, и этот раз не стал исключением. Иногда ему казалось, что его руки просто притягивают к себе всяческие ранения и увечья. Как, впрочем, и весь он сам. Он ухмыльнулся, думая, что в этом они с Эмили удивительно похожи...

  Эмили... Её слова и забота о нём были такими... Настоящими. Вэлентайн привык не верить людям на слово, ничего хорошего от них не ждать, и ни на что особенно не надеяться, но она казалась искренней. Переживала за него, каким-то образом почувствовала, что он страдает от жажды, и даже нашла способ выбраться из дома, чтобы снова с ним увидеться... И сама предложила ему стать друзьями. Казалось бы, зачем юной леди такой сомнительный знакомый? Но... Мальчик прекрасно понимал, насколько одиноким можно себя ощущать даже в большой семье, где каждый всё время занят каким-то своим делом. Как больно осознавать, что никто в целом мире не жаждет твоей компании. Наверное, и Эмили ощущает нечто подобное. Хотя, казалось бы, у ребёнка из высшего общества должно быть всё, чего он только ни пожелает. Но, видимо, и у богачей жизнь бывает несладкой...

  – Ай! – не удержался от вскрика мальчик, снова порезав палец об острый металлический край 'постирушки'.

  – Что, трудно грязь с тебя сходит? То-то же! Будешь впредь знать, как в пыли валяться и портить вещи, которые даже тебе не принадлежат! – вновь обрушилась на Вэлентайна миссис Голдфишер.

  Влепив мальчику увесистый подзатыльник, она ещё немного поворчала, а затем всё же принесла ему стопку новой, чистой и относительно целой одежды, забрала его мокрые обноски и ушла, гневно бормоча себе под нос ругательства.

  Вэлли вздохнул всей грудью, по-собачьи отряхнулся и, подождав, пока вода почти полностью впитается в кожу, поспешно нацепил на себя свою новую – а на самом деле чью-то старую – одежду, а именно латанное-перелатанное бельё, длинные штаны из колючей шерстяной ткани и почти белую клетчатую рубашку на пуговицах. Эта одежда тоже явно раньше принадлежала кому-то из мужской части семьи Голдфишеров, но в отличие от старой, уже не висела на нём, как мешки на пугале – хотя, может это он просто так вытянулся за лето? Судя по отметинам на амбарной двери, которые он исправно проверял, за лето он вырос почти на два дюйма. Много это или мало для мальчика его возраста и комплекции? Ответа Вэлли не знал, и обсуждать с матерью такие вещи, когда она на него настолько сильно злилась, было попросту невозможно. Мальчик с тоской подумал о том, как было бы здорово, если бы мама не только злилась на него, но и бывала ласковой хотя бы иногда... Помимо того, чтобы упрекать во всём, что она для него делает.

  На востоке сгущались плотные дождевые тучи, но после маменькиной экзекуции Вэлли как никогда сильно хотелось хоть ненадолго уйти погулять. Поэтому он собрал небольшой скарб в виде ножика, нескольких сухарей, фляги с водой и небольшой самодельной удочки, после чего прихватил из амбара одну из рабочих курток и поспешил сбежать к своему любимому месту – небольшому озеру в полумиле от фермы, где высокая трава и растущие по берегам камыши скрывали его до поры до времени от родительского гнева и любопытных глаз.

   Наученный горьким опытом, он выбрал местечко посуше да почище и улёгся спиной на примятую, высохшую за лето траву. Солнца не было видно, и надвигающиеся тучи обещали скорый дождь, как и лягушки, прыгающие по берегу со своими печальными глухими 'ква-а-а'. Но перспектива промокнуть под дождём не так пугала мальчика, как новые приступы материнского гнева. Его куртка была на несколько размеров больше его самого и в случае чего могла бы послужить неплохим зонтом. Он вдохнул полной грудью ароматы зелени и воды, витающие в воздухе, заложил руки за голову и прикрыл глаза, отгораживаясь от своих проблем.

  Вокруг не было ни души, только лягушки подавали друг другу свои квакающие сигналы. Да изредка стрекотали своими длинными полупрозрачными крыльями стрекозы, но их уже было совсем мало – они всё чаще неподвижно сидели в тростнике, начиная впадать в спячку. Мир вокруг ощущал дыхание подступающей осени... Ветер становился всё порывистее, раскачивая камышовые метёлки как маятники. Убаюканный этой колыбельной ветра и камышей, Вэлли и сам не заметил, как задремал...

   Когда Вэлентайн проснулся, была глубокая ночь. Дождевые тучи, судя по всему, прошли мимо, не пролив ни капли на Аттенборо и его предместья. Луна пряталась за густыми облаками. Протерев глаза и не увидев ничего, кроме ночной черноты вокруг, мальчик досадливо чертыхнулся – нет ничего хуже, чем прокладывать себе путь домой в такой темноте, рискуя свалиться в овраг или наступить в коровью 'лепёшку'. Используя свою удочку как трость для ходьбы, мальчик принялся осторожно пробираться наверх по знакомому пути, напевая негромко: 'Мама-маменька Луна, посвети-ка на меня, да освети мой путь ночной, помоги мне в дороге домой'. И вскоре луна действительно показалась в низком просвете между тучами, послужив мальчику огромным небесным фонарём.

   – Вот спасибо! – восхищённо сказал Вэлли, задрав голову к небу. – Старик Мерлин бы мной гордился, пожалуй... Хм, а вот ведь что интересно, на самом деле – можно ли так же легко призвать, скажем, дождь? Или солнце в пасмурный день... Или...

   Рассуждая вслух таким образом, мальчик и не заметил, как довольно быстро добрался до одной из теплиц, что стояли в южной части фермерских угодий Голдфишеров. И тут прямо перед ним открылась дверь теплицы, и навстречу ему шагнул мрачный мистер Голдфишер. Он шёл прямо на мальчика, на ходу вытирая руки о промасленную тряпицу. При виде Вэлли его взгляд помрачнел ещё больше и резкий жест, которым он поманил мальчика к себе, не сулил тому ничего доброго.

   – Я не видел тебя сегодня ни на полях, ни в теплицах, ни в хлеву... Словом, нигде, где ты должен был бы находиться, чтобы по-настоящему приносить своей семье пользу от своего жалкого существования, – медленно и грозно говорил он, возвышаясь над мальчиком и глаза его наливались кровью от гнева.

   Сердце у Вэлли заколотилось где-то на уровне горла, ему показалось что вот прямо сейчас отец в очередном приступе гнева попросту убьёт его. Но тот лишь схватил его за ворот рубашки, отчего ткань жалобно затрещала, и прорычал:

   – Сегодня останешься без ужина. Отсюда прямиком марш к своему месту, паршивец, и ложись спать. А завтра встанешь вместе со всеми и будешь работать, как все, вместо того, чтобы слоняться попусту без дела. А не станешь трудиться – так я прослежу за тем, чтобы никто больше в этой семье никогда не кормил тебя. Подыхай с голоду, раз не хочешь отрабатывать свой хлеб. Тебе всё понятно?

   Вэлли заставил себя кивнуть, и отец со всей силы встряхнув мальчика за шиворот, оттолкнул его в сторону дома. Вэлли по инерции пролетел вперёд и рухнул в красноватую глиняную пыль, оцарапав щёку, но тут же взял себя в руки и встал, несмотря на жгучую боль. Стараясь не смотреть на отца, он кое-как отряхнулся и ушёл внутрь, не дожидаясь, пока тот пинками загонит его в дом.

   Мальчику была отведена узкая койка в маленькой комнатушке рядом с выходом на задний двор. По большому счёту в этой комнатке можно было только спать, ни для чего больше там толком не было места. Ни шкафа, ни даже какого-нибудь захудалого столика, чтобы тренироваться выписывать числа и литеры... Голдфишеры оплатили обучение только самому старшему своему сыну Гаррету, остальным же не полагалось учиться, только работать. Поэтому мечтам Вэлли о том, чтобы научиться писать и рисовать не суждено было сбыться. Пока Гаррет ещё не уехал в Лондон, он обучил мальчика кое-как читать по слогам, и тот мог хоть как-то скрасить свои вечера за чтением одной-единственной своей книги про волшебника Мерлина и рыцарей круглого стола, подаренной Гарретом. В те вечера, когда ему удавалось раздобыть свечной огарок, Вэлли садился поперёк своей кровати, упёршись спиной в стену и вытянув ноги по направлению к другой стене, раскладывал книгу на своих коленях и бережно переворачивал страницу за страницей, держась за самые их края и тихонько шепча что-то, словно разговаривая со своими старыми друзьями, которые жили внутри книги.