Текст книги "Военная хитрость (СИ)"

Автор книги: Пайсано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Живей, живей! – выкрикивал лорд Старк, не поднимая меча, и могучие удары короля приходились в пустоту. – Роб, это несерьезно. Я бы тебя тогда у сэра Дарри точно положил.

– Так иди сюда, – предложил король, останавливаясь и тяжело дыша. – Посмотрим, как ты меня положишь.

– Держи карман шире, я тебе еще и в пазуху насыплю, – нагло ответил Старк и обежал вокруг короля легкой походкой, заставляя того кружиться на месте. – Я бы подождал, пока ты выдохнешься, и тогда бы тебя положил.

– А вот хер тебе! – отозвался Роберт, который от природы был неутомим, и кинулся вперед, но Старк снова ускользнул, и Джоффри подивился тому, как быстро двигается этот большой и сильный человек.

Король не остановился и вскоре приноровился к ныркам и уверткам Эддарда, пару раз немного того достав, и королевский десница, вскочив на небольшую бочку, с которой за упражнениями Джоффри порой наблюдал сэр Барристан, в три быстрых движения взлетел на крышу галереи.

– Ну давай, иди сюда, Роб, – пригласил Эддард. – Помнишь, как в Каменной Септе на крышах дрались? Ни за что не поверю, что твое чертово брюхо весит больше, чем весили тогда твои доспехи. Хотя…

– Я тебе дам «хотя»! – пообещал король и, ухватившись за крышу без помощи бочки, оттолкнулся ногой от колонны и довольно легко выполнил выход на две руки, но Эддард к этому времени уже выскочил на галерею второго этажа, и вскоре первые лица государства скрылись из виду.

Сэр Барристан, прямой и строгий, появился во дворе спустя всего пару минут, и свой вопрос об увиденном принц смог задать только через полтора часа, за которые ему пришлось крутить жернова, держать двуручные мечи в вытянутых руках и отталкивать ногами груженую телегу.

– Твой отец могуч, и в ближнем бою по-прежнему стоит десятерых, – пояснил Барристан, когда принц начал подводить к тому, что силовые тренировки можно бы заменить аэробными. – Но он уже не так быстр, как раньше, и в поединке на большом пространстве ему придется тяжело. Ты же худ и слаб, и выносливость приобретешь и так, развивая силу.

– Если же ты собирался спросить меня, буду ли я возражать, если ты под видом упражнений на ловкость вечерами начнешь болтаться по крышам вместе с сестрами Старк, – уже не так резко добавил Барристан, одобрительно глянув на принца, которого неделя северного закаливания научила не обижаться на правду, – то нет, не буду. Пойдет на пользу. Тем более что одна из них вроде до сих пор твоя невеста.

Принц не умел скрывать свои эмоции, и Барристан сразу заметил, что попал по больному. Рассудок говорил благородному рыцарю, что Джоффри пока не заслуживает хороших советов, но старость сделала сердце Барристана мягче, а память хранила слишком много историй о принце Рейгаре, которыми было не с кем поделиться.

– Мне довелось служить принцу Рейгару, когда я был молод, – медленно начал сэр Барристан, усевшись на свою бочку.

– Мой отец убил его у Трезубца. Он ударил его в грудь, трах, и он умер, – сообщил Джоффри все, что он знал о Рейгаре, не имея интереса к истории даже при наличии живых свидетелей, и прочел в глазах Барристана вчерашнюю угрозу удалиться в Эссос.

– На войне так бывает, парень, – отрезал сэр Барристан. – Хорошие люди убивают хороших людей.

Робкие ростки совести и привычное малодушие перед тяжелым трудом хором посоветовали Джоффри уговорить Барристана продолжать рассказ, и старый рыцарь все же поведал несколько поучительных историй, в которых Рейгару удалось смягчить женские сердца и загладить свою вину. Где-то в глубине сознания Джоффри промелькнула мысль об Эйгоне Недостойном, который не завоевывал женские сердца, а просто требовал к себе тех женщин, которых желал, но эта мысль уже показалась Джоффри постыдной, поскольку в его новом окружении за одни такие намерения запросто отрывали голову. Под конец рассказа Барристана Джоффри даже показалось, что он услышал арфу принца Рейгара, но потом принц заметил, что Барристан быстро стучит по краю меча, насвистывая и извлекая из звенящего клинка нехитрую мелодию.

Я помню, как теперь смешно:

Пастушка вы, я свинопас,

пропел Барристан куплет из любимой песни Рейгара о Рыцаре Стрекоз, рассудив, что рыцарский огонь в юном сердце можно попытаться разжечь не только суровой подготовкой к будущим боям.

И пью лукавое вино

Из ваших смелых синих глаз. **

Эддард Старк вел активную переписку с Драноньим камнем, откуда вороны долетали так быстро, что Эддард иногда подозревал, что они летят по баллистической траектории, тем более что и в войну про Станниса, сурового и серьезного брата короля, ходили слухи, что он старательно выявляет в своей армии предателей и моральных разложенцев, а потом выстреливает ими из катапульты в сторону врага.

«Здорово, Стан, – писал Старк по традициям солдатского братства. – За Джона спасибо, а то этот сэр Аллихер совсем охерел, боевую разведку с самоволкой перепутал. Правда, пересылать обратно в Дозор докладную записку Джона о боевых возможностях мертвяков и обороноспособности Одичалых вместе с визой «Написанному верить, автора выпустить и наградить, а то приеду и сожгу всех к хуям» немного резковато, но только чуток.

Имею личный вопрос: дочка твоя моим ровесница, она у тебя уже чудит или еще нет? И если да, как с септой договариваетесь? Моя моих бранит на все корки, только догнать их не может. Поэтому вместо них стыдит меня.

Недостающие компоненты для Дикого огня выслал, жги».

Формальный и строгий ответ пришел всего через три дня.

«Лорд Старк, – писал Станнис, склонный к уставщине. – На ваше обращение отвечаю, что септу следует сжечь вместе с ее истуканами. Этого требует Рглор, Владыка Света. У Семерых семь лиц, и от каждого много заповедей, а о Рглоре нам ведомо только то, что он помогает сражающемуся за правое дело. Так воевать намного удобнее».

«Стан, – отвечал Эддард в тот же день, – я тебе дам лорда Старка, лысая ты кегля! Забыл, как в войну братались? Как познакомились среди сечи, когда я с вас осаду снял, тоже забыл? Ты же можешь нормально писать, я твою подпись на письме в Дозор сам видел: «Капитан Стан, обладатель большого флота и дурной репутации». Жечь я никого не буду, ты когда затягиваешься, потом выдыхай. Лес тебе на новые корабли уже в пути, я подрядчика с утра изругал. А насчет заповедей от Рглора ты уточни, даже Торос из Мира помнит пяток, как ни старается их забыть».

«Здрав будь, Нед, – гласило следующее письмо, пахнущее ромом. – Представь себе, Рглор осуждает двоеженство, а его жрицы дают обет безбрачия. Ну насчет обета, думаю, рыжая просто ломается, а с двоеженством это реально западло. У меня ведь какая ситуевина: дочка больная и тихая, как мышь, у жены одни манеры да платья в голове, штурвал от арбалета не отличит. Некого даже на хозяйстве оставить, вот как воевать опять пойду, не говоря уж все наследство завещать. Я и думал с чистого листа начать, уж вроде и сошлись душевно, и дела вместе вели, а теперь эта сучка рыжая мало что с заповедями своими кочевряжится, еще говорит, что сына мне не родит, а родит мне тень. Нахера мне тень, у меня уже есть одна, у меня сына нет! Вот, выговорился, извини. Больше ж некому, не жене же. Ренли молодой дурак, а у Роба другое на уме.

Лес твой получил, буду большой десантный корабль строить, еще на пару яликов останется. Свою родню я уже всю увековечил, так что теперь думаю, как бы назвать. Есть идеи: «Выпускайте кракена!» и «Никто, кроме нас».

И да, Дозор я спалю, не обижайся: самая свежая лоция по берегам за Стеной тысячелетней давности! Севернее Кулака Первых Людей не обозначены господствующие высоты! Я плакал, блядь, от жалости, и сморкался в их карты. Один вариант остается, выловить Манса и расспросить, но если и он такая же бестолочь, я не знаю, что я с ним сделаю».

Над настоящим письмом от Станниса Старк подумал и даже навел справки, и потому с ответом немного задержался.

«Стан, – писал Старк спустя несколько дней. – У меня таких людей, как ты, здесь просто нет. Уж который месяц жду, думаю, ты приедешь, хоть карты разложим, план кампании напишем нормальный.

Но послушай: ты же на войне не говорил, что солдаты достались хреновые, командовать такими не будешь. Ты бы сам такого командира разжаловал, и это в лучшем случае. А теперь я от тебя получаю такую ерунду: человек, обученный грамоте и счету, исполнительный, преданный, личный состав его любит, – и не может командовать гарнизоном? Ну не прямо сейчас, пусть через полгода, пусть через год, но чтобы совсем никогда – ну как так-то, Стан? Не разбрасывайся кадрами, можно подумать, у тебя к каждому матросу по септону приставлено. Где суровостью, где добрым словом, – ну не может быть, чтобы со всеми у тебя получалось, а с семьей не получалось. Ты же из любого мог солдата сделать, когда в осаде сидел. Ты начни, а там и остальное наладится, поверь.

Я вот одну блондинку знал, которая сначала всем вокруг наборзит, а потом, как отвечать приходится, напивается в дым и грозится покончить с собой. Говорит, такая женская доля, либо сукой быть, либо тряпкой, по очереди. Это да, такая кому достанется, это ж вилы выкидные. А у тебя вроде все путем, если так посравнить.

Про Дозор понял, отпишу Джону, может, успеем еще карты поправить. Лоции у Мандерли есть, по крайней мере, восточного берега, он за Скагосом гигантских крабов берет. Будешь корабль «Никто, кроме нас» называть, сначала возьми у Мандерли лоции, «Никто, кроме нас» это его девиз, пусть платит за славу. Хотя лично я за «Выпускайте кракена!», название хорошее, душевное. Еще «Черная жемчужина» можно назвать. А западный берег поищем через Грейджоев, Теону напишу, а то Мормонты особо не мореходы.

Жрице же своей скажи, что мы готовимся к смертельной битве с Иными, а значит, мы и так на стороне Рглора и служим ему получше, чем все их жреческое сословие. Так что ее дело еженедельно представлять сводку о положении на божественном фронте, личный состав религиозными спорами не баламутить и ждать дальнейших распоряжений».

____________________________

** Полную версию любимой песни Рейгара можно прослушать здесь: https://youtu.be/UhiytVIEIGs

В комментах фаны Вени даже объясняют иностранцам мистический скрытый смысл.

========== IX ==========

Взгляд, конечно, очень варварский, – но верный.

(с) Бродский

Могущественный кхал Дрого плохо владел языком Вестероса, и не слишком серьезные письма для него писал Джорах Мормонт, чью руку сразу распознавали вестеросские корреспонденты кхала, готовясь к добрым новостям и хорошим историям.

«Друг Роберт! – гласило давнее письмо, которое встретило короля и его десницу после въезда в Королевскую гавань. – Как у вас новеньких разыгрывают? А то мы тут отъехали конины пожарить, а Квото, мой кровный, говорит моей жене, что по нашим обычаям беременная должна съесть сердце жеребца сырым, чтобы ребенок родился здоровым и крепким. Мы все сидим, в усы усмехаемся – а она подошла, взяла и съела. Весь кхаласар потом полдня ходил с глазами по пятаку и только головами мотал. Могу теперь сказать тебе, что звук миллиона колокольчиков образует великолепную степную симфонию. И кстати, жена моя не из дотракийцев, зовут Дейнерис – говорят, ты ее знаешь».

– Ну вот что, что теперь делать? – говорил тогда Роберт Эддарду, отсмеявшись и утерев глаза. – «Знаю» я ее. Я всю ее семью «знаю», поубивал бы всех. А теперь как – только подумаешь про них, выползней драконьих, и слышишь звон миллиона колокольчиков, и кхаласар с глазами по пятаку как живой перед тобой встает. Вместо мести и смертоубийства только хохот получается.

– Вспоминать про новеньких, что делать, – советовал Эддард. – Меня вот в детстве, пока я спал, за одежду к матрасу пришили, а потом брат как рявкнет над ухом «Проспал!», я так из комнаты с матрасом на спине и выбежал.

– А мне отец настоящий меч подарил, когда мне четыре года было, – припомнил Роберт. – Я меч схватил двумя руками, бился с ним, бился, так толком и не поднял. Батя смеялся так, что даже мой прадед Лионель, который был тогда уже туг на ухо, услышал и пришел посмотреть, что творится.

– Ну это, небось, и дотракийцы знают, – рассудил Эддард. – Я слыхал, у них на свадьбе невесте, бывает, лук дарят, который она сроду не согнет. Не, давай что интересное придумаем. Скажем, спящего на улицу вынести.

– И в ясли к лошадям положить, пусть они его разбудят! – придумал Роберт и тем, сам того не зная, немало досадил Визерису.

Важные и серьезные письма кхал писал сам, и Роберт, год спустя получив такое письмо, приготовился разбирать ломаный почерк кхала и расшифровывать его малопонятный язык.

«Дурак говорил: продал тебе сестру, – писал кхал. – Дурак говорил: дай мне воинов. В Вейс Дотрак нельзя пролить кровь. Я бил в печень, душил дурак, крутил ему яйца. Говорил: не пролить кровь, так убью. Потом жена говорит: дай мне воинов. Я ей не обещал, никогда не обещал. Я рабыня не покупал, блядь не покупал, я жениться хотел. Дурак говорил: ты купил жену – я бил дурак. Жена говорила так – я горе имел, тоска имел».

– Понимаю, что дурак – это Визерис, – говорил Старку король. – Остальное как-то не совсем.

– Серьезное дело, похоже, – задумчиво отвечал Старк, крутя письмо кхала и так, и этак. – Видно, Дрого женился на его сестре, а Визерис думает, что продал сестру кхалу, и теперь кхал должен ему войско в оплату.

– Он не только дурак, но и скотина, – подвел Роберт промежуточный итог. – Небось, еще сказал это при всех в каком-нибудь их святилище. Кхал правильно сделал, что его избил – надеюсь, до смерти.

– Думаю, ты понимаешь, зачем дураку войско, – добавлял Эддард. – Интересно, Дрого понимает?

– Надо было все-таки заказать этих змеенышей, – сожалел Роберт, перечитав письмо. – Жалко ж мужика, что они ему мозги за косичку крутят.

– Как не жалко, – соглашался Эддард. – Кому приятно думать, что с ним спят из государственных или каких еще шкурных соображений? Меня, помню, боги миловали, как-то все само разрешилось, а Аррен долго мне потом писал, у него не ладилось совсем.

– И чем все это кончилось? – напомнил король. – Ну, до такого мы доводить не будем. Давай-ка введем его в курс дела. Я быстро совет какой дам, а ты напиши толком, ты у нас беспристрастный.

Кхал Дрого читал на языке Вестероса получше, чем писал, а потому ответы на все свои послания прочитывал сам. Но над длинным свитком, полученным от Старка, Дрого морщил брови так долго, что у него чуть не заболела голова, и к кхалу был затребован его обычный толмач Джорах Мормонт.

– Отсюда читай, – приказал Дрого по-дотракийски, ткнув пальцем в середину свитка. Мормонт увидел внизу печать с лютоволком и поморщился.

– Не любишь Старка? – спросил кхал, который и на родном языке был немногословен. – Почему?

– Он забрал у меня все, что я любил, из-за нескольких заеденных блохами браконьеров и своей драгоценной чести, – с горечью ответил сэр Джорах.

– Ты убил их? – с некоторым сочувствием спросил кхал.

– В рабство продал, – признал Мормонт.

– У вас можно в рабство продавать? – поинтересовался кхал, и Мормонт помотал головой. – Тогда дурак. Зачем?

– Из-за женщины, – сделал вывод кхал из молчания Джораха и слегка усмехнулся в усы, но Мормонт продолжал сердито молчать.

– «Не слушать баб, которые вечно тянут нас в какой-то блудняк», – процитировал кхал на вестеросском языке запомнившуюся ему строчку из дошедшего и до Эссоса завещания Роберта, и Мормонт от неожиданности подавился смехом. – Отсюда читай.

«Рейгар был благородным человеком и отважным рыцарем, – прочитал кхалу Мормонт, на ходу кое-как переводя на дотракийский. – Но он не годился в короли. Будь он простым рыцарем, он мог бы отсидеться от безумств Эйриса в своем замке, соблюдая в чистоте свою честь и справедливо правя своим уделом. Но он был принцем, и не замечать несправедливостей короля не имел права».

– «Был хорошим рыцарем, но плохим королем», – повторил Дрого. – Хорошо сказал. Старк умный. Читай далее.

– Что он неправильно написал? – спросил кхал, когда Мормонт дочитал рассказ Старка, закончившийся падением династии Таргариенов и гибелью семьи Рейгара, и сэр Джорах был вынужден признать, что Старк написал обо всем прямо и верно, не очерняя врагов и не обеляя друзей.

– Старк справедлив, – подытожил кхал. – Буду с женой говорить, а потом дам ей читать. А ты пока пиши.

Джорах Мормонт взял бумагу и перо, собираясь записывать ответ кхала Эддарду Старку, но записывать ему пришлось другое.

– Пиши, – велел кхал. – «Справедливый и милостивый лорд Старк! Я, Джорах Мормонт, признаю, что нарушил законы Севера по глупости и из-за несчастной любви, и уповаю на ваше милосердие…»

– Пиши-пиши, – подбодрил кхал, увидев, что Мормонт нахмурился, и слегка пригнул его бычью шею к бумаге своей могучей рукой. – Старк могуч и милостив, он простит. А жена моя, как расскажу ей, что ты раньше на Вариса работал, не простит. Она молода и не знает цену прощения. Как допишешь, дай мне, я за тебя перед Старком походатайствую. Напишу, что ты хороший, но слабохарактерный.

Кхал Дрого изучал язык Вестероса без какой-либо системы, нахватываясь слов то тут, то там. Часть его словаря была поэтому необычной для грозного воина: после того, как кхал по совету друга Роберта выделил молодой жене три тысячи воинов и предложил ими покомандовать, не завоеваний ради, а во имя торжества благородства и справедливости, Дейнерис увлеклась новой затеей со всем пылом юности, и младенец Рейго порой часами напрасно звал свою мать.

– Почему кричит? – строго спрашивал кхал, заходя в шатер жены, ибо глотка у Рейго была уже здоровая. – Что не так?

– Не вели казнить! – кидались в ноги кхалу служанки-дотракийки, а Дореа, более наглая служанка из Вольных городов, сообщала суровому кхалу, что его сын просит сиську.

– Вестеросский язык? – спрашивал Дрого. – «Сиську просит». Так и скажу.

– Мормонт! – окликал Дрого в другой день своего неофициального толмача. – Как в Вестеросе называют человека, что интересуется девочками, которыми еще рано интересоваться?

Мормонт проглатывал опасную для жизни шутку, что такого человека называют кхал, потому что и сам был грешноват и, будучи куда старше Дрого, посматривал в сторону четырнадцатилетней жены кхала и ее молоденьких служаночек. Мормонт думал, чесал бороду и лысую голову и наконец вспоминал нужное слово.

Нужное слово кхал сразу пускал в дело, выловив своего непутевого шурина Визериса. Мудрый Старк убедил кхала, что войско сильно настолько, насколько сильна самая слабая его часть, и кхал занялся боевой подготовкой шурина, а заодно и его моральным обликом, расспросив об оном жену, а через друга Роберта – еще и королевского пленника Иллирио.

– Мэрзавэц, – с чувством говорил кхал, возвышаясь над уже умотавшимся к полудню Визерисом. – Педофил. Маленькая сестра трахнуть хотел. Тебе надо письку отрэзать. А потом хуй.

Визерис пытался возражать, чувствуя, что ситуация серьезная, но могучий кхал несколько раз встряхивал его за шиворот и переходил к лекции о международном положении.

– Роберт друг, – говорил кхал. – Роберт великий рыцарь. Он будет делать великая война за весь мир, бить ледяной людь. Ты не можешь в кулаки, ты не можешь в мечи. Ты говно. Стыдно.

– Я дракон, – немного нерешительно возражал Визерис.

– Ты гандон, – урезонивал шурина кхал, еще не догадавшись о том, что Дореа, служанка его жены, раньше была проституткой, а потому не все узнанные от нее слова являются пристойными и необидными. – Буду жечь большой костер. Буду сажать тебя в костер на яйца. Если ты дракон, не повредит.

Визерис взглядывал в глаза кхала, смотревшие на него со звериной серьезностью, и в страхе пускался наутек, вскочив на своего коня.

– Ай, ай! – кричал кхал ему вслед, припоминая подходящие вестеросские слова. – Хорошо скакай!

– Кохолло! – окликал Дрого своего кровного, когда Визерис удалялся от него на четверть мили. – Как еще столько отъедет, скачи за ним. Видишь, как гонит, а ты говорил, лентяй. Догонишь, дашь ему тупой аракх, потом скажешь: возвращайся, костер разводим – он будет храбро сражаться.

– Ранить его по-прежнему нельзя? – недовольно спрашивал Кохолло.

– Нет, – слегка усмехался Дрого. – Будет раненый валяться, лечиться, лениться. Только-только на человека стал походить.

Жизнь постоянно ставила перед кхалом задачи, превышающие его вокабуляр, и его письма к королю Роберту по-прежнему выглядели экзотически, хотя и прибавили во вразумительности.

«Друг Роберт, – писал кхал. – Дать жене армия не вышло хорошо. Говорила: твой армия мародер, насильник. Отвечал: дели сама хабар на три тыщи, заебись. Говорила: в городах рабство, рабство плохое. Отвечал: бери свой армия, иди приступ. Думал, понимал: не умеем приступ, учиться. Догонял, ругал, потому что пошла. Имею кхаласар беглый рабы, рабы получал письмо от моя жена, кхал дает свободу. Сам получал письмо из городах: смутьян, не давать провиант. Рабы запахал степь, рабы говорил: сами растить, помогать кхаласар. Бляди не хотел работать, тоже хотел помогать. Скандал. Я говорил жена: хватит, ты еще Безупречный писька обратно пришей. Отвечала: какой Безупречный? Выходило: делать ничего, идти пришивать писька».

Иногда Дрого все же сдавался и призывал Мормонта, пока тот не уехал в Вестерос повидать семью, и с помощью Мормонта письма выходили более гладкими.

«Друг Роберт, – писал кхал. – Будешь во второй раз жениться, бери все же немного постарше. У меня теперь два ребенка, Рейго и Дени. Рейго ходить начал, кто остановится напротив шатра – он подковыляет, подпрыгнет, цап за стремя. Всадник тронется, Рейго прыгает за ним, летит, смеется, я всаднику кричу: «Балда! Стой, парня верни!» Знак придумать надо, чтобы у шатра не останавливались».

– Знак это толково, – говорил Роберт Старку. – У дотракийцев теперь будет, а у нас что? Понавяжут своих кобыл где не то, позасрут все. Нед, займись.

«Дени солдат воспитывает, – читал дальше Роберт, – всех их благородными рыцарями хочет сделать. Солдаты над ней смеются, она мне жалуется. «Что, говорю, все три тысячи наказать? Разбирайся сама, тебя уважать должны. Не за красивые слова, а за доблесть». Черт меня за язык дернул, через неделю она снова на солдат разобиделась, я в степи был, ко мне скачут: кхал, твоя жена сама себя сожгла! Я прискакал, чуть коня не загнал: волосы на ней сгорели, одежда на ней сгорела, как сама цела осталась – одни боги знают. И ползают по ней какие-то ящерицы с крылышками – чем их хоть кормить теперь?»

– Визерисом можно, – ворчал Роберт, складывая письмо. – Порезать только его помельче. Нед, ты Дрого про первого Эйгона писал?

– Я только про Эйриса писал и про войну, – отвечал Старк. – Надо, действительно, посмотреть где, чем драконов кормят. Хорошо, что они в надежные руки попали.

– Девственницами их кормят, – начинал веселиться король. – Боюсь, в кхаласаре-то подохнут зверушки.

Дрого, впрочем, скоро выяснил, чем кормят драконов, и быстро подрастающие ящеры стали почти членами семьи. Дейнерис драконы любили, и любовь была взаимной. Рейго тоже любил драконов и частенько таскал их за хвост, что драконы переносили стоически, чувствуя, что с ребенка взять нечего, и отыгрываясь на Визерисе.

– Ай-ай! – приговаривал кхал, сидя у своего шатра и практикуя на шурине вестеросский язык. – Наездник на драконе! Нет – дракон на наезднике!

– Снимите их с меня! – орал Визерис, извиваясь всем телом и тщетно пытаясь избавиться от ползущего по его спине тезки Визериона. – Что им от меня нужно?!

– Ты дракон, – ухмылялся кхал. – Дай им сиську.

========== X ==========

Милой кольцо на пальце,

Обручальное, с кровостеком…

(с) Веня Дркин

Принцу Джоффри иногда казалось, что он не существует: придворные, которые раньше лебезили перед ним и были готовы услужить в любой мерзости, опасливо сторонились принца, боясь того, что их постигнет участь участвовавших в мятеже, которые были либо убиты в бою, либо посажены в темницу. Никто не кланялся принцу, не рассыпался перед ним в льстивых комплиментах, и Джоффри скитался по замку как привидение, не зная, что с собой делать. Стрельба из арбалета по кошкам исключалась, потому что отец за умученное зверье мог снова выбить зубы, а Барристан, чего доброго, еще счел бы это нарушением клятвы. Стража, набранная из солдатов Амбера, приказов Джоффри не слушала, хвастаться было некому, да, на самом деле, и нечем, и лишенному обычных развлечений и исполнения своих капризов принцу начали лезть в голову непривычные мысли.

Джоффри постепенно заметил, что постоянными, и даже, учитывая ситуацию, снисходительными, оказались только те, чье поведение раньше казалось ему неприятным и оскорбительным. Прежним был Эддард Старк, грубый и суровый, прежним был благородный рыцарь Барристан Селми, к требовательности которого Джоффри начинал привыкать, и прежним было невнимание отца и сестер Старк, и Джоффри решил отцу назло стать похожим на принца Рейгара, о котором рассказывал Барристан.

Попросить арфу было не у кого, а в то, что у Сансы она была, принц никак не мог поверить, да и решиться спросить тоже не мог. Пришлось довольствоваться скрипкой, отобранной у шута, и то недолго: от первых попыток принца подобрать аккорды к спетой Барристаном песне, усиленных акустикой его покоев, с крыши с обиженным карканьем разлетелись вороны, а дальнейшие попытки привлекли кошек, которые стали кошмарно мяукать и выть и, что самое обидное, в такт.

Следующей попыткой обретения куртуазности была попытка читать. Джоффри забрался в дальний угол библиотеки, которую нашел в замке не сразу, и вытянул книгу на валирийском. Принц посмотрел на незнакомые ему буквы, испугался своей безграмотности, перевернул книгу вверх ногами и даже боком, но понять ничего не смог. Джоффри отбросил книгу прочь, взял с полки следующую и испугался своей безграмотности еще больше: буквы были какие надо, но в слова они складывались туго. Пыхтя и сопя, Джоффри одолел первую страницу и наконец понял, что вместо возвышающей душу баллады он читает руководство по разведению жаб. Руководство было оставлено в замке одним из мейстеров, любившим поддерживать свои навыки хирурга, и Джоффри пришлось отбросить и эту книгу.

Наконец Джоффри понял, что читателя из него пока не выйдет и решил начать писать. Принц Рейгар писал своим дамам послания в стихах; Джоффри срифмовать ничего не смог, потому что не знал рифмы к имени Санса, но накарябал довольно длинное письмо, которое потом с трудом умудрился перечесть. Принц вздохнул, искренне раскаялся в том, что, будучи семи лет, прогнал септона, пытавшегося научить его читать и писать, но бывшего при этом правдивым и нелицеприятным, и снова поплелся за книгами.

«Приходите вечером в богорощу Дорогая Леди Я должен сказать вам нечто важное», – перечитала Санса во второй раз записку, написанную удивительно корявым почерком.

– Думаю, боги послали тебе прекрасного рыцаря, – предположила Арья, которая научилась у Сирио бесшумно подходить сзади, чем Сансу больше не пугала, но все-таки сердила. – Свет еще не видал такого дурака – и такого славного рыцаря.

– Вот уж этого добра у меня – хоть бери голыми руками, – отмахнулась Санса и, сама того не зная, совершенно точно определила автора записки.

Записка представляла собой вершину эпистолярного таланта принца Джоффри, который полдня корпел над удачно подвернувшимся ему под руку учебником правописания. К несчастью Джоффри, до знаков препинания он не дочитал, потому что очень смутно подозревал об их существовании, и поэтому его записка приобрела такой оригинальный вид.

Джоффри пришел в богорощу, еще когда солнце не скрылось за крепостной стеной, и, просидев под чардревом битый час, начал подозревать, что умение определять время по башенным часам – довольно ценное, и ему стоило бы научиться. Наконец солнце окончательно село за горизонт, над богорощей встала луна, и Джоффри стал думать, что он что-то напутал в записке.

– А, это ты, – сказала Санса, возникая с другой стороны чардрева. – Просто так зайти не мог?

Принц вскочил с земли, но урок орфографии вытеснил у него в голове уроки галантности, и некоторое время он мог изъясняться только мимикой, потому что из уроков галантности ему почему-то вспоминалось только то, как учтиво и изысканно пригласить даму на танец.

– Вход в богорощу отовсюду просматривается, – чуть мягче пояснила Санса, которая была настоящей дочерью своего отца. – Так что можешь считать, что о твоем визите сюда потенциально знает весь замок. На твое счастье, хотя бы меня никто не видел, а то бы завтра уже на базаре судачили, приносили ли мы здесь друг другу клятвы вечной верности или составляли заговор.

Санса стояла спиной к луне, но принц и по голосу ее понял, что она издевается.

– В богороще встречаются серьезные люди, чтобы поговорить без оружия, – добавила Арья, бесшумно вырастая из тени. – А ты и с оружием не страшный.

Джоффри сердито глянул на Арью, но ничего не сказал, потому что это было бесполезно. Так же бесполезно было просить прощения, потому что сестры уже простили его и с тех пор не обращали на него внимания, или пытаться развлечь их разговором, или осыпать лукавыми комплиментами, тем более что в ночной богороще, рядом с чардревом, пустяки и лукавство как-то не шли на язык.

– Можно, мы просто будем как раньше? – попросил Джоффри, и это вышло коряво, но выговорилось от сердца.

– Ты сейчас говоришь в присутствии богов, – уже серьезно сказала Санса и указала на лик на коре чардрева, который зловеще светился в лунном свете. – Если ты что-то прячешь в своем сердце, боги это запомнят.

– И у тебя во лбу что-нибудь вырастет, – ввернула Арья, которая пока интересовалась не богами, а красочными народными выражениями.

– Арья, – с упреком сказала Санса, которая так или иначе, но почти всегда первой узнавала об итогах лингвистических изысканий сестры.

– Да я просто предупредить, – ухмыльнулась Арья и первая протянула принцу руку. – Как после Винтерфелла?

Во время похода, когда отряд под предводительством сестер Старк доставил волчиц в Винтерфелл, принц забил камнями утку со сломанным крылом, просто потому что это показалось ему забавным, но, когда услышал рядом шаги, припомнил, как король Роберт в гневе выбил ему молочные зубы за зарезанную беременную кошку, и в испуге сказал Сансе, что убил утку для недавно найденной Нимерии. Санса тогда приняла его слова за чистую монету, и на обратной дороге сестры Старк к принцу потеплели, но теперь, под взглядом северных богов, принцу было неловко за свой тогдашний обман.

Арью и Сансу еще не помотала жизнь, а отец пока не успел передать им весь свой опыт повстанца, полководца и лорда, и поэтому они еще считали, что сильный лорд действует быстро и смело, и даже важные решения принимали легко и без оглядки, слушая свои по-северному суровые, но добрые сердца. Сестры не заметили покаянные метания Джоффри, поверившего, что он стоит перед строгими северными богами, и не вспомнили слова дяди Бенджена, приезжавшего порой в Винтерфелл на побывку, что колоть подозреваемого надо сразу, чтобы не мучился.