Текст книги "Причина - не прощает насилие (СИ)"

Автор книги: PallVan1987

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

В школе меня встретили не особо радужно. Всё убожество в том, что призрение исходило не от девочек, а от учителей.

Дело замяли быстро, шумиху скрыли, и бегал с этим больше всего Соломонс. Он же просил «по-связям» оставить меня в школе, не отзывать документы и дать мне закончить год.

Возможность дали, только издевательства и насмешки сыпались из уст людей с образованием, которые лезли из кожи вон, лишь бы я ушла по своему желанию.

И я ушла.

Чьей реакции в тот день я боялась больше вспомнить трудно. Было страшно говорить и отцу, и его еврейской шестерке.

Когда я сдала все книжки в школьную библиотеку и вернулась домой добрый дядя Алфи уже сидел в гостиной, играясь ножиком и смотря в глаза отца.

Они снова не без мата обсуждали новое дело. Сдружились ещё больше на моем горе и теперь Соломонс для меня чуть ли не крестный отец.

– Я отчислена, – выплюнула я эту несложную фразу, молча смотря на еврея.

Алфи отложил ножик, а папа опустил голову.

«Да, такая я не путевая дочь!»

Еврей ожидал реакции Томаса, чтобы подстроить под неё свою.

Отец не орал, а лишь сочувственно вздохнул и глянул на Алфи, который облизнул нижнюю губу и сложил руки на бёдрах в замок отвесив тихое «мда».

Да-да. Теперь я училась дома, а преподавал мне – мистер Соломонс, к которому на занятии можно было обращаться только через «сэр».

Также Алфи занимался и с Чарли, учил его грамоте и чтению, пока я решала задачи по тригонометрии, которую ненавидела даже больше, чем его самого.

В отличии от школы где я училась, преподаватель мистер Соломонс не бил меня. Абсолютно не трогал пальцем, даже не задевал плечом. Ни разу он не повысил голос, ни разу не ругнулся и ни разу не пожаловался отцу на мою успеваемость. Даже если я делала что-то назло, наказания не следовало. Алфи молча смотрел и терпел меня.

Противнее всего был тот факт, что еврей остался безнаказанным, плевав в лицо правосудию и мистеру Шелби, найдя ещё и массу доверия в его объятиях. Порой, мне казалось что я живу в семье гомосексуалистов, которые учат меня что правильно, а что – нет.

Папа за любым советом, касающимся меня шёл к кому? Конечно же к Алфи.

Он снова и снова разгуливал по нашему дому, снова и снова читал мне лекции, изредка нотации, а после отпускал подышать свежим воздухом или порисовать.

Что может быть «милее» этого? Наверное то, что после смерти Бонни жизнь продолжалась, причём жить меня заставляли. Словно ничего трагического не случилось. Всё идёт своим чередом.

Через два дня после похорон папа погнал меня учиться, усадив за стол в его кабинете, где меня ждал сидя на диванчике мистер Соломонс.

Я закричала как резанная, умоляя отца не оставлять меня рядом с ним, но кому какое дело? Ведь, явный виновник повесился, казнил себя сам, а Алфи такой святоша, что взялся за не обучаемую и дурную девчонку с расшатанной психикой.

Так начались будни, где с восьми до двенадцати я смотрела в лицо своему насильнику, произнося одни и те-же слова на французском, одни и те-же цитаты на латыни.

Да, Алфи хорошо образован, знает всего и много, но в жизни скрывает это и старается не применять, чтобы казаться жалким и слабым, но в душе его сидит дикий зверь.

Это животное в облике еврейского дядьки жадно имело меня на старом диване, который скрипел под его весом также, как и мои кости.

Он сдавливал грудину, сдавливал все мои органы, бил меня наотмашь и дышал в лицо алкоголем.

От него противно пахло потом, выделяющимся от активных движений.

Его волосы на теле вызывали отвращение одним только рыжеватым цветом.

Заросшая шея, грудь и низ живота. Волосы вились и казались мне жёсткими, натирали кожу до боли.

Я помнила его тело ниже пояса, даже когда он стоял возле ватмана висящего на стене, ручкой выводя формулу по геометрии, привлекая моё внимание, концентрируя его на буквах.

Но, моё зрение видело через ткань плотных чёрных брюк узкий таз и густо заросший пах такими же рыжими кудрями, которые после мерзко тянулись на моем нижнем белье, когда я снимала его в попытке отмыться.

«У Алфи член сейчас на левый бок» – думала я, видя его проекцию даже через штаны, обводя форму полового органа, вспоминая его в живом состоянии, как он маячил возле лица.

Широкий, венистый и твёрдый, смотрящий вверх и немного в бок.

Меня приятно передернуло где-то между ног и я скрестила их, закусывая нижнюю губу.

Головка светлая и истекающая какой-то слизью, тягучей и густой.

Эти мысли вызвали у меня ком в животе, а воспоминания – безудержный страх и колкое ощущение где-то между бёдер, где я хотела бы его снова.

Я не могу его видеть, но хочу его чувствовать.

«Я хочу Алфи Соломонса!» – кричало тело, пока разум мешкался между двух огней, а глаза долбили в учебнике формулы.

Я хочу снова дать ему моё грязное тело, потому что он опасный, агрессивный, сильный и безжалостный – всё это манит меня к нему как магнитом. Я ненавижу его, но хочу быть с ним рядом.

Я больно сжала нож в руке, прорезая им кожу пальцев и вздрагивая от самой себя. Как я не люблю эти мысли!

Няня Виктория тут же подскочила ко мне, вытаскивая из рук нож, пока я смотрела в серые глаза и сходила с ума от плескающегося адреналина в крови.

Соломонс откинул приборы, напряжённо жуя и глазея в ответ, рот его был набит ужином, губы были жирные и пухлые. Скулы вздымались, борода дергалась, а вена на шее пульсировала.

Я снова почувствовала его запах тела, снова дернулась от аромата духов и дыма сигарет.

От этого зрелища меня невольно затошнило и я вскочила с места, ныряя в ванную комнату, плотно закрывая дверь с грохотом, выплескивая ужин в унитаз, начиная горько рыдать и цепляться за края сидушки руками.

Кровавая ладошка пачкала белый кафель, а няня уже несла графин тёплой воды, принуждая меня пить через силу.

Я подняла глаза, протерла лицо кровью и посмотрела на Алфи, что стоял в дверном проёме как моя тень, которая не уходит даже в ненастный день. Он смотрел молча, чавкая зубами и поднося к губам тонкую зубочистку, задумчиво сверкая глазами, скрестив руки на груди.

По его широко раскрытым глазам и грозному виду было понятно, Алфи Соломонс думает, прикидывает и что-то решает.

О чём он думал? Что он хотел сказать?

Новая волна подступила к горлу и я выплеснула её с плачем и криком, чувствуя как больно дерет желудок.

И снова он, что стоит и сочувственно вздыхает без доли отвращения, перенимая воду у женщины.

– Марганец есть в доме, а? – спросил он женщину, уводя с меня взгляд.

– Да, должен быть, сэр. Сейчас посмотрю, – Вики посеменила в столовую, а я сжалась от напряжения ситуации, зыркая на еврея, вошедшего в уборную и опустившего глаза в унитаз.

– Что выходит-то? – спросил он себя в слух, глянув и возвращая взгляд на меня, – Кровь в желудке, – констатировал он, словно врач по вызову, указывая пальцем на прожилки крови в слюне.

– Ты не отравилась чем-то несвежим, даже не пытайся меня одурачить, – я хлопала глазами, – У тебя язва, да. Меня не провести.

Алфи схватил меня за шкирку и поставил на ноги.

– Ну-ка пойдём! – притянул он меня к себе за плечо и я сделала показушно невинное лицо, ощущая удовлетворение от его тона.

Мы поднялись в мою спальню и я встала у стены, опустив глаза в пол.

Алфи сорвал покрывало, расстеленное поверх одеяла, за ним само одеяло, простынь и в конечном итоге он поднял матрас, где была запрятана маленькая баночка с запрещёнными снотворными таблетками, которое я выкрала из шкафа отца.

Его взгляд бешено-негодующий устремился на меня.

– Какого хера ты творишь со своей жизнью?

Я молчала и мне было почему-то смешно, но я держала улыбку как могла.

– Чего ты ухмыляешься?

Я смотрела в пол и улыбалась, мне было в радость издеваться над ним, что так обеспокоен и так зол, что я принимала эти пилюли и пыталась сгубить себя. Эти чувства меня переполняли.

Алфи схватил меня тут же за грудки, пачкая руки об пятна из желудка, раздраженно дыша мне в лицо.

– Ты ведаешь, что творишь?

Я кивнула, лицезря серые глаза, вновь заплескивая полы, падая на колени от боли в животе.

– Мать твою! – подпрыгнул он, чтобы я не заплескала ему обувь, хватая меня и склоняя к низу голову, держа волосы, – Будь ты моей, – Алфи поправил мои пряди, поглаживая по спине, – Я бы снял с брюк ремешок и надавал тебе им по ягодицам до красна. Ты бы забыла как хлестать таблетки, засранка мелкая!

– Так сделайте это.

Я глупо ему улыбалась, замечая как всё вокруг и сам Алфи кружится около меня, как в глазах мутнеет и свет кажется совсем далёким.

Проснулась я уже в кровати, одетая в свою пижаму, а после осмотрелась по сторонам, чувствуя в шею дыхание еврея.

Я узнала его по тембру.

– Проснулась… – пробормотал он, убирая руку с моего живота, и я уже заскучала по ней.

Алфи был очень сонным и очень усталым, лениво поднялся с постели и подал мне стакан воды.

– Сколько время?

– Почти полночь, – крутанул он часы в руках, поднимая на меня взор.

– Какие-то четыре часа проспала, – подумала я в голос и развернула одеяло, ощущая как стало жарко.

– Сегодня суббота. Ты легла в пятницу, – еврей шмыгнул, – Ну, как легла… – пожал он плечами, дотрагиваясь до моего медвежонка на камине, – Упала как замертво.

Мне стало стыдно.

– А потом? Ты меня переодел?

Еврей кивнул.

– Да, тебя начало рвать через сон. С твоей нянькой выходили тебя, переживали как бы ты не захлебнулась ужином, а уже после протерли мокрой тряпкой и, да… – Алфи вынул пачку сигарет, – Я тебя переодел.

Я поежилась от напряжения внизу живота.

– Какой ужас… – смогла я разыграть комедию.

– Ужас – твои выходки пятилетнего манипулятора.

– Я про переодевание.

Алфи ухмыльнулся и защелкал зажигалкой возле губ, прищуривая серые глаза.

Бесшумная затяжка, и он не в вынимая папиросы из зубов смотрит на меня как в душу.

– Можно подумать, что я чего-то у тебя не видел. Думаешь, у тебя что-то особенное из женской анатомии выросло за эти недели, чего бы ты должна стесняться? Я видел тебя без одежды и ты обычная особь женского пола.

Я покраснела, глотая смущение вновь и вновь, желая уже швырнуть в него что-нибудь тяжёлое.

– Как швы? – спросил он, вынимая сигарету из губ и присаживаясь рядом, уводя дым в сторону, – Всё зажило?

Он говорил о тех швах, которые мне наложили после его первого появления в моей жизни.

Я кивнула.

– А что? Хотите посмотреть?

Алфи хмыкнул.

– А хоть-бы да! – оживился он, – Если позволишь, конечно.

Я не ведала что творила, снимая с себя штаны, следя за тем как еврей выжидающе дымит и выпускает кольца дыма ртом.

Я сняла нижнее белье, отшвыривая в сторону и роняя пол.

– Показать как я сидела у доктора после того, как всё случилось?

Алфи развёл руками в согласии и кивнул, позволяя себе смотреть на то, как я сгибаю ноги в коленях и развожу их, опираясь на локти.

– Ммм… – зашипел он, туша бычок и заталкивая его в пустую пачку, – Пошире ножки, я хочу видеть больше.

Я послушалась, развела ноги при помощи Алфи, который после осторожно прикоснулся руками к моим лепесткам.

– Шовчик аккуратный. Даже не заметен. Твой будущий муж даже не поймёт разницы. С ним у тебя всё будет в первый раз. Кому-то повезёт, да?

Я улыбнулась и Алфи улыбнулся мне, вставая на колени, подтягивая меня за ноги к себе.

Я занервничала, пытаясь встать, но еврей меня успокоил улыбкой и словом.

– Я больше тебя не трону, да? Ты должна оставить себя Голду. Не всё вкусное мне, к сожалению.

Я вновь заулыбалась, а Соломонс сплюнул точно на лоно тягучую слюну, прозрачную и тёплую, размазывая её средним пальцем, вызывая у меня смех.

– Что такое?

– Щекотно.

– Сейчас будет приятно, – и широкий палец Алфи вошёл в меня так, что изнутри всё закололо, заныло и защипало от чего я вскрикнула и откинулась на подушки на выдохе.

========== Глава девятая ==========

Комментарий к Глава девятая

Продолжение готово. Возможно, оно не такое интересное, как могло бы быть. Но, я пишу то, что думаю и вижу. Спасибо за отзывы и прочтение. Уверен, многие уже знают, что ожидает гг дальше 😉

Или нет? 😀

POV/АЛФИ

Мои догадки остаются догадками, пока самая большая загадка – Ева Шелби.

Девчонка просто трахает мою душу день за днём даже грубее и жёстче, чем я трахал её в ночь на Рождество.

О, все святые, это воспоминание меня уничтожало и возрождало, уничтожало и возрождало вновь и вновь. Как цыпляток в инкубаторе.

Моя голова была забита вплоть до каждой извилины Евой. В ней не осталось места для бизнеса, для разборок, для денег.

Я сидел в своём кабинете пекарни и как дурень думал только о ней. Считал, блять, часы до счастья – точнее до того момента, когда снова врежусь в неё в проходной дома Шелби или когда согнусь к ней, пока она решает математику, чтобы проверить решение и в случае чего поправить.

Особое удовольствие – это ужины с ней. Эти двадцать минут для меня – плодородная почва для раздумий. Я с наслаждением глядел на то, как она нерасторопно лопает куриные сердечки, не противится, а удовлетворенно жуёт.

Ева хватает с тарелок буженину, тонкими пальчиками заталкивает в ротик. А запивает всё это чаем с лимоном и тремя ложками сахара.

Всё происходящее может вызвать аппетит даже у сытого человека. А с учётом того, что есть этот последний месяц мне толком не хотелось из-за раскаяния и гнетущего чувства под ложечкой, я ел только рядом с ней. Как и она набивал рот, звякал ножом и запивал всё крепким ромом.

Ром здесь в качестве болеутоляющего в сердце. Потому что оно болело. Болело за Еву. Я бы сейчас все вернул. Но, увы время не повернуть, сколько не крути часы назад.

Но, у нас есть будущее. Пусть не безоблачное, даже грозовое будущее.

Но, оно есть, потому что Бонни Голда присыпали тяжелой и мерзлой землёй.

Ночь боксерского поединка двадцать шестого декабря

Алфи и Томас вернулись в спортивный клуб, устало усаживаясь на ряды для болельщиков, следя за тем как разбитые Бонни и Голиаф мерятся силой.

– Что, блять, с тобой? – ворчал со своего места Алфи, смотря на племянника, желая встать и подойти к нему, а после настучать по голове.

Мужчина сидел оставшиеся десять минут как на иглах.

Ева присела сбоку к отцу, глянув на еврея, а тот на неё, снова зажимая глаза, заметив её синие лицо в профиль.

Голиаф был разбит, а в финале – нокаутирован. Бонни гордо вскинул руку, празднуя свою победу. Ева довольно заулыбалась, ликуя за своего героя.

– Эй, Алфи Соломонс – ты следующий! – крикнул Голд-младший, спрыгивая с ринга и направляясь в его сторону.

Пока откачивали Голиафа, никто и не заметил как Соломонс скрылся в толпе, вынимая из брюк нож, крутя его в дрожащих пальцах.

Шелби стоял над Голиафом, кто-то из братьев смеялся, кто-то показушно дрался. А Аберама лениво водил глазами по всем остальным, даже не подозревая что его милый сынок идёт на расправу с евреем.

Если бы знал, конечно бы, подстраховал.

Алфи вошёл в раздевалку, скрываясь за железным шкафом почти беззвучно дыша. Нож поблескивал в его пальцах.

Бонни был умнее, выскакивая из заднего входа и прижимая еврея к стене, наводя на лоб пистолет.

– Маленькая девочка… – зашипел он, – И ты, здоровый конь с весом под восемьдесят пыхтел на ней!

Алфи хотел засмеяться от этого лепета, но ограничился улыбкой.

– Ну… Да, да, – пожал он плечами, – Я немножко постарался, да. Потрудился, порвал её, чтобы ты свой мальчишийчий членик о плеву не сломал, таки, – еврей получил удар под дых, продолжая смеяться над Бонни.

Точный и сильный кулак скользнул ещё несколько раз в грудину Алфи, и тот взвыл в раздражении.

– Ты, блять, думаешь охуенно крутой полупрофессиионал? – спросил Алфи, – Махаешься тут. Я, сука, профессионал в своём весе!

Бонни приставил пистолет к шее еврея.

– Мы хотели пожениться! Ты, старый пидорас, влез в нашу жизнь! Сломал её!

– Ну не женись, еб твою мамашу! Ох, пардон, еб твою подружку! Я на ней женюсь… Ты сможешь приходить к нам в гости, играть с моими детьми, да?

Бонни надавил на курок, но Алфи был резвее рывком втыкая нож область печени мальчишки.

Парнишка широко раскрыл глаза, зрачки увеличились и он отпрянул от еврея, собирая кровь бегущую ручьём ладонью.

Соломонс молча смотрел на то, как Бонни медленно умирает, смотря ему в глаза и роняя слезы.

– Алфи… Мне больно. П-позови отца.

Еврея отпустило зло, отпустил страх быть раскрытым и он упал к парню на колени, стягивая с шеи талит и прикладывая его к ране.

Парень стал захлебываться, дёргаться и бледнеть, изливая из себя всю кровь, которая впитывалась шарфом и рукой Алфи.

Мужчина стоял над ним на коленях, прижимая ткань, сдавливая рану и смотря в его лицо. Кровь бежала, пульсировала горячим потоком. Мальчишка тихо плакал, уставив взгляд в потолок и тело его остывало.

В раздевалку вошёл Артур, и Соломонс оживился, шмыгая носом и протирая рукавом лицо.

– Артур, позови Абераму! Кто-то ранил его сына!

Шелби тут же рванул к рингу.

Парень снова закашлял, талит был вымочен в крови. Молодое тело стало совсем белым и еврей сглотнул, поглаживая парня по волосам и опускаясь к нему. Горячий еврейский лоб лёг на остывший и влажный от пота лоб Голда.

– Еву… – едва слышно сказал он, – Береги.

Аберама влетел в раздевалку, падая на пол и тут же начиная выть, наблюдая как молодой сын погибает у него на глазах.

– Не пускай Еву, малой! – гавкнул Финну еврей, и младший из цыган схватил девочку за талию, отталкивая от входа и начинач бороться с ней.

Парнишка умер, слыша крики и визги Евы за дверью, разрывающие душу как Алфи, так и Томаса, что сидел на корточках рядом с телом.

Аберама завыл как сумасшедший, поглаживая парня по волосам.

– Мальчик мой! Сынок мой! Господи, маленький мой сынок!

Ева билась за дверью, а Соломонс собрал шарф, убирая с раны, которая больше не изливалась.

– Что случилось? – спросил Шелби, смотря на еврея, и Ева притихла, слушая бормотание мужчин, стараясь сдержать слезы.

– Я пошёл ссать. Отлил, значит, – протирал руки об носовой платок еврей, продолжая нагло врать, – Выхожу, смотрю он тут лежит с ножевым в печени. Кто-то охуенно точно засадил ему нож в печенку.

Томас хлопнул еврея по плечу и тот поднял глаза на отца парнишки.

– Соболезную, – едва не плача выдавил из себя Алфи, – Я сдалал что смог, но не спас его… Я не спас его! – закрылся в руки Соломонс, начиная плакать уже не на показ, а действительно, осознавая что он сгубил уже две молодые жизни.

На третью Алфи уже никогда не решится.

Когда я вышел из раздевалки тупо смотря в одну точку и не помня себя, Ева налетела на меня и вцепилась в моё пальто.

– Почему ты ему не помог?! – верищала девочка, едва ли не запрыгивая мне на руки.

Вся красная и заплаканная, волосы растрепанные, губка разбитая, щечка синюшная.

Мне стало её так жалко и так захотелось взять на руки, а после прижать к стене и поцеловать, чтобы выжить все плохие воспоминания обо мне, залечить её раны и душу.

Что я собственно и сделал, поднял её на руки и как маленькую стал раскачивать на руках.

– Почему ты ему не помог?! – плакала она мне в шею, как в бреду прижимаясь ко мне, не стесняясь никого.

Дальше похороны, Ева в шоке, а я – в козырях. Аберама был раздавлен, а я был раздавлен ещё больше.

***

Ева открыла глаза, поглядывая в окно на начинающуюся метель. Чувство голода и тошноты разбудили девушку. Противное сосание давило и вызывало липкий пот в женских ладонях.

За окном утро, почти февральское утро, наполненное вьюгами и метелями, снежными заносами и морозами.

Ева поднялась с кровати и успела ощутить гамму тошноты, рванув к туалету и опуская голову в унитаз.

Рвало как в первый раз, а точнее как вчера, когда боль разрывала желудок на куски.

«Кажется, язву придётся лечить и вызвать доктора.»

Девочка умылась, приняла душ и собрала волосы в причёску. Лицо её в зеркале было опухшим и каким-то смятым.

Веки припухли, скулы немного отекли. Физиономию словно раскурочило танком. Ей самой было неприятно смотреть в отражение.

Принимая тёплый душ она вспомнила о вчерашнем, поглаживая себя между ножек, ощущая как приятно колит там, где её трогал еврей.

Ева чувствовала как что-то жаркое и горячее разливается внизу, как она снова млеет под его пальцами, вспоминая как Алфи размазывал по «швам» густую слюну. Как она растекается и как Соломонс проникает им внутрь.

А дальше амнезия, полная и какая-то бесповоротная.

«Что между нами было?»

Ева запустила пальцы вниз ещё раз и попыталась ввести один в себя, чтобы снова почувствовать это приятное наполнение.

Её старания оказались пустыми. Как тогда делал это еврей?

С этим вопросом в голове она крутилась перед зеркалом, замечая как у неё наливается живот.

«Меньше жрать надо!» – подумала Ева про себя, натягивая платье и спускаясь вниз.

Альфред скидывал пальто в прихожей, собираясь проверить девочку после её двухдневного отключения из системы.

Соломонс принял протяную руку Шелби, легонько сжал её и протянул мужчине пакет с разными продуктами, которые любит Ева.

– Как она? – спросил он осторожно, смотря за тем, как Шелби берет на руки сына.

– Ох, ничего… – проурчал он, подтягивая взрослого малыша на руках, – Встала, наконец-то. Сейчас влетит мадаме за исчезновение таблеток.

Алфи присел на кресло, подтягивая брюки.

– Что делать собираешься, мм? Неужто пороть? Поздновато для воспитания, да? Ребёнка надо драть пока лежит поперёк лавки, а твоя дандыла уже ляжет только вдоль.

Томас раздраженно шнуровал ботинки мальчика, злобно сверкая на еврея.

– Вон, этому шестой год, а он до сих пор ссыт в портки, да ты ему шнурки вяжешь!

Том молча поправил брюки сына.

– Твои дети – настоящие оболтусы.

– Беги сынок, и слушайся няню, – чмокнул его в макушку Шелби, а после устремил взгляд на Алфи, – Ты сначала своего хоть одного сделай, роди, а потом о воспитании детей поговорим.

– Я просто хочу сказать, что т… – Шелби прервал еврея на слове.

– Не учи отца, как делать детей, ладно? – разозлился Томас, – Я тебя на эту ставку не звал, Алфи. Ты сам предложил помощь. Что-то не по твоим еврейским устоям? Иди тогда нахуй! Сами справимся, без нравоучений, блять, бездетного барана!

Еврей цыкнул и встал на ноги, поправляя пиджак, ничего не говоря и вышагивая в коридор.

– Девочка твоя скоро выйдет из-под контроля. Но, это уже не моя печаль.

Входная дверь хлопнула и в проходной остался только запах одеколона Соломонса, который Ева часто втягивала слушая их ругань с лестничного проёма.

Желание побеждать и догнать его было диким, но девушка только подошла к окну гостиной наблюдая за тем, как Алфи несколько раз пнув сильной ногой колесо уселся в машину и с ревом мотора покинул их улицу.

Карие глаза смотрели в окно оставаясь ждать, что он всё-таки развернётся и останется здесь, ведь у Евы готова домашняя работа, а проверить её больше некому.

========== Глава десятая ==========

Комментарий к Глава десятая

Спасибо за ожидание ❤️ жду отзывы!

Спасибо тебе – bulka_s_saharom. И если будут ошибки, извините.

POV/АЛФИ

Ни свет, ни заря не радовали меня с тех пор, как я ушёл из дома Шелби.

Милую Еву я не видел уже пятую неделю, не ступал на порог её дома со сладостями, не отчитывал её как маленькую и не изводил себя её игривыми взглядами.

За пять недель наши общие с Шелби дела не сдвинулись с мёртвой точки, да оно и к лучшему. Никто не хотел видеть друг друга после той перепалки, потому что знали одно – оба правы.

Я – есть бездетный, но не баран. А он – пусть и воспитывает не правильно, но всё же делает это, чем если бы не делал ничего по отношению к своим детям.

Хотел бы я вернуться на свою «ставку»? Скорее да, чем нет. Ведь истина на ладони – чем дальше от меня Ева, тем сложнее мне.

Не знаю как у неё, но я лично чувствую какую-то жуткую связь между нами. Нет, она не связана с дефлорацией, её кровью на мне или её обидами. Что-то другое вяжет нас.

Словно красной нитью обмотана девушка и эта нить тянется ко мне, и обматывает уже меня. Нить путается, цепляется, перекручивается, стирается, но не рвётся. Я чувствую с Евой связь, я чувствую её.

Утро началось с кофе, после разбор бумаг, чертыхание помощников и усталый взгляд в окно. Конец февраля, метут метели и тоска завывает в сердце. Оно, глупенькое хочет к Еве.

Я пару раз пытался набрать её номер, добраться до девочки, но что-то меня останавливало, и я швырял трубку и забивал хер.

Олли принёс тёмный конверт, скорее всего от Шелби и я вскрыл его, узнавая тот самый почерк.

Томас напомнил мне о гибели Грейс холодным февральским утром. Бедную девушку сгубили из-за цыганской заносчивости, по этому случаю и будет поминальный ужин сегодня в шесть.

Все эти поминки – цирк ебаных уродов. Все, в том числе и Шелби будут пиздеть о том, как им жаль, какая Грейс была замечательной и как так вышло, что её убили?

Девчонка вела двойную игру, насадилась на крючок Томаса, этот крючок дал семя, из которого вырос плод, а после родился мальчик – обречённый быть сиротой. Потому что в любой момент могли хлопнуть или папу, или маму.

Пока Шелби имел её во всех позах, Грейс имела его с инспектором даже похлеще.

Я иду туда только из уважения к девушке и ради Евы, чтобы повидаться и побыть с ней хоть чуть-чуть, да попытаться оборвать эту нить

Может мне станет легче?

Тем же вечером в особняке Шелби

Шум и гам сменились тихими разговорами, грустной музыкой и каким-то полумраком.

Ева встала с кровати, поправила платье и вышла на лестницу, осматривая тускло-серый интерьер через мутные карие глаза, которые были заполнены слезами. Нет, не из-за тоски по тёте Грейс.

Печаль у девушки была похуже. Из-за этой печали она исхудала, лицо её осунулось, щеки впали и вид был умирающего лебедя.

Двадцать один после ухода Алфи она провела в психиатрической больнице, ощущая на себе все прелести «вязки».

Белые халаты, длинные пижамы и все смотрят на неё искоса.

А за что?

За то, что она просто бредила евреем. Изнывала от синдрома жертвы безумно влюбленной в своего насильника.

До лечения её интерес и стремление быть с этим человеком было вполне естественным.

Но, уже после курса терапии Ева стала смотреть на мир не дурацкими яркими красками, а черно-белой сепией и уже без чувств к мужчине.

Если быть точным, без положительных чувств, оставляя на дно как осадок: отвращение, страх и неприязнь – вполне настоящие впечатления после акта насилия, вырабатываемые девичьей душой.

Для неё всё мужское теперь зло. Каждый мужчина – потенциальный обидчик. Не важно, отец, брат, дядя или молочник, почтальон, водитель – все они имеют член, все они мужского пола и все они потенциальные угрозы.

Как говорится: «Одно лечит – другое калечит».

Ева замкнулась в себе ещё больше. От каждой мысли, от каждой чёртовой попытки вспомнить еврея, их ночь и тут же его запах вставал в носу, а девушка летела в уборную, выплескивая всё, что было в желудке раз за разом.

Она исхудала, побледнела и помрачнела хуже тучи, слабо справляясь с учёбой. Тянуть знания, постоянно впадать в панические атаки, теряться в пространстве и путаться в себе – ключ к незнанию.

Ева не хочет общаться, не хочет видеть семью. Сейчас до неё дошло, что произошло с Голдом, где он и как он умер.

Теперь, её мечты о будущем полевого врача уже раздавлены, разбиты на части, а Ева – как зеркало, расколотое и его уже нельзя склеить.

Как бы Алфи не каялся, как бы он не старался искупить свою пьяную подлость – тщетно. Ни конфеты, ни фрукты, ни внимание, ни деньги не закроют его промах.

«Что сделано, то сделано» – ворчал себе под нос еврей, и Ева заранее ненавидела эту фразу.

Это же чистой воды – мужской эгоизм!

Какие у Алфи минусы после той ночи? «Никаких, он получил удовольствие, расслабился, а ещё после скорешился с отцом» – рассуждала Ева, ненавидя мужчину из глубины сердца, где эхом отдавались его фразы.

Девушка стояла на лестнице, протирая глаза, видя как собираются гости и как дверь звякает от ветра и в ней появляется её обидчик.

Алфи вошёл в особняк, тут же начал расстегивать пальто и снимать шляпу, а после весьма прозаично поднял глаза и тут же они столкнулись с Евой.

Девушка взвыла беззвучно, а после ощутив новые позывы побежала в ванну, и еврей уже хотел стартануть за ней, как Артур Шелби перекрыл ему путь.

– Ева! – успел он крикнуть и сделать два шага назад.

– Ты чего припёрся? – спросил его старший из братьев, но Томас вовремя разрядил их обстановку.

– Я его позвал. Приветствую, Алфи! – протянул руку цыган, достаточно отходчивый и рассудительный бандит.

– Здравствуй, Томас, – процедил еврей, тут же переходя в наступление, – Как Ева? Как у неё дела? – нервно бормотал он, и Шелби напряг брови.

– Я думал тебя больше волнует бизнес, как и полагается.

– Само собой, но она моя ученица, дочь моего друга, – улыбнулся еврей, – Замечательная девочка, вся в папу!

Томас хмыкнул.

– А как же оболтусы? Мои дети же не воспитанные, или нет?

Алфи снова выдавил улыбку.

– Твои дети немного лопушки, но я бы их быстро от муштровал, да? Особенно старшую, – еврей ухмыльнулся.

Шелби поджал губы.

– Нет нужды.

– Соболезную твоей утрате, – закончил Соломонс и проходя к столу.

Есть ему не хотелось, а вот выпить – можно. Последнее время Алфи только и делал, что пил и спал, спал и снова пил. День без бокала виски – не день.

Он понимал, что намеренно спивался, но ничего поделать с собой не мог.

Эти пять недель испытание не только для мозга, души, но и для печени.

Еврей отпил половину стакана виски, а после стал думать о Еве, желая уже найти минуту и подняться к ней в спальню.

Большой стеклянный шкаф отражал Соломонса, сидящим за столом с бокалом алкоголя. Небрежные волосы, отросшая борода, немного смятая рубашка и от него тянет перегаром.

«Опустился – хуже некуда, » – думал он, пытаясь пригладить каштановые патлы.

Потянулись разговоры ни о чем, и еврей устал слушать чепуху, желая уже отлить, поймав первое головокружение после алкоголя.

На «старые дрожжи» его раскочегарило быстрее.

– Томми, – склонился он мужчине, – Я хочу отлить.

Шелби усмехнулся.

– Можешь не отчитываться, я тебя прощаю, Соломонс.

Алфи снова заулыбался.

– Ха… Это хорошо.

Еврей поднялся по лестнице на второй этаж, миновал уборную и толкнул дверь в комнату Евы.

Как же он был рад её видеть, и как же она была не рада видеть его сидя на полу, зарывшись в свои колени.

– Привет… – начал осторожно еврей, пробираясь к девушке.

На удивление ему Ева не ответила, продолжая смотреть на себе в зеркало и вновь опускать голову в колени.

Алфи опустился рядом, поправляя край её платья и прижимаясь ближе.

– Ну, как ты? Как дела? – спросил он её в шею, касаясь шеи носом, желая уже как наркоман втянуть этот приятный запах её тела.

Ева сразу же подвинулась в бок, словно её отбросило, съежилась и стала нервно расчесывать то место, где был сейчас Алфи и куда он дышал ей своим спертым воздухом.

– Не бойся меня. Я не опасен, – бормотал себе под нос еврей, прикасаясь к краю её тонкого платья.