Текст книги "Из года в год (СИ)"
Автор книги: Orlovthanka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Алим Сурана бежал из Круга Магов почти за неделю до своей «гибели». Ученики и Чародеи не знают, как ему это удалось. Похоже, что и сам Первый Чародей в замешательстве от произошедшего. Но ещё больше его выбивает из колеи известие о гибели его ученика. Когда отправленная за ним Катрина возвращается одна и не может сдержать слёз, Ирвинг понимает произошедшее без объяснений. Потухшая филактерия является самым неоспоримым доказательством, которое только может существовать. Алим мёртв. Покончил с собой, чтобы не возвращаться в Круг Магов.
Многие считают его поступок ужасающе глупым. Никто не стал бы казнить Сурану за побег. Даже до Усмирения не дошло бы. Ему дали бы второй шанс, ведь прежде серьёзных проступков за ним не было.
И только один Виконд Амелл знает истинную причину его побега, и понимает, что терпеть это и дальше сил у эльфа не было. Для Виконда всё это кажется логичным и обоснованным, кроме одной существенной детали: он совершенно не верит, что Алим мог совершить суицид.
Вот только, слова Виконда никто не хочет слушать. Все называют его бесчувственным, говорят, что он отвратителен в своём неуместном в этой ужасной ситуации упрямстве. Даже Йован отталкивает его, предпочитая скорбеть в одиночестве.
– Хватит, Вик. Это тяжело принять, но он мёртв. Хотя бы из уважения к его памяти не доставай пустыми разговорами окружающих.
Алим был другом Йована, и теперь ему больно. А Амелл ничего не может сделать, не может доказать свои слова, не может объяснить, почему вообще эльф решился на побег. Ведь он дал слово, значит, нарушить его он не имеет права.
Сильнее Йована скорбит разве что Андерс. Они с Сураной и правда были близкими друзьями, даже несмотря на сокрытие Сураной собственных проблем. Целитель непривычно молчалив, а в один из дней, когда Амелл случайно натыкается на него возле лазарета, выглядит заплаканным. Это не фальшивые слёзы. Выходит, он тоже считает эльфа погибшим.
Должно быть, Сурана и правда…
Виконд пытается представить эльфа мёртвым. Закрывает глаза, вырисовывает в памяти его образ. Слишком реалистично, «убить» его не выходит. И воображаемый Сурана лишь усмехается и пожимает плечами, не оставляя однозначного ответа. А после и вовсе – растворяется в воздухе.
Через месяц, когда все уже немного успокаиваются и продолжают жить, будто ничего не было, Амелл сидит в библиотеке в окружении внушительных стопок книг. Он снова ищет. Ищет хоть что-то, что может подтвердить или опровергнуть его сомнения, ведь Алим не может быть мёртв. Он жив, Виконд чувствует это, чувствует настолько отчётливо, что почти что знает. И дело не только в рвущей душу вине, не только в преследующих его в снах образах той ночи, когда он мог всё изменить, но остался равнодушен, решил не ввязываться в чужой выбор и попросту убил его. Нет, нет… Алим жив. Филактерия была обманута, а всё это какой-то один большой заговор, в котором замешаны как минимум двое… Нет. Был кто-то ещё… вдвоём им было бы это не провернуть.
«Тот, кто был ночным кошмаром на протяжении стольких лет», – проскальзывает нечёткая мысль, но Амелл отметает её, понимая невозможность этого. Храмовник не стал бы добровольно отказываться от того, кого считал своей собственностью.
«Он не господин мне».
Нет! Нельзя, нельзя ему думать об этом постоянно, иначе это вовсе доконает, сведёт его с ума. Пора перестать надеяться и смириться с реальностью. Алим Сурана мёртв. И виноват в этом один лишь Виконд Амелл. Шанс спасти эльфа был, но Змеёныш предпочитал делать вид, что ничего не замечает. Что синяки перестали появляться. Что эльф не вздрагивает каждые пять минут и не ищет взглядом угрозу.
Выбор сделан, нужно принять его последствия достойно.
– Привет… э… Виктор?.. Ты не видел Карла? – раздаётся знакомый голос за спиной, и Виконд чуть хмурит брови, но не поворачивается к Андерсу. Он злится на него, хоть и понимает, что даже знай тот о проблемах своего друга, ничего бы не изменилось. Из этого знания лишь вышел бы один большой скандал.
– Он в кабинете Первого Чародея, – бормочет Амелл, нерешительно отодвигая книгу, но тут же снова возвращаясь к чтению. Нет, не будет ему покоя, пока он не найдёт положительного ответа на свой вопрос. – Я столкнулся с ним в дверях, когда уходил с занятия. Ирвинг вызвал его для серьёзного разговора.
– Насколько серьёзного? – тут же оживляется Андерс, но Амелл лишь пожимает плечами. Он не знает подробностей. Они ему, в общем-то, и не интересны. Ведь прямо сейчас его много больше волнует иное, от чего его как раз столь упорно отвлекают. – А давно он ушёл?
– Примерно полчаса.
Андерс хмурится, должно быть прикидывая, не творил ли он недавно чего-то, что могло бы навредить Карлу. Творил он многое, но за всё понёс наказание сам.
– Не против, если я с тобой посижу? – спрашивает он вдруг, кивая на соседний стул. Виконд предпочитает сидеть в тишине и одиночестве, но его недовольное молчание воспринимается как согласие.
Разговор не клеится, потому как Амелл игнорирует все попытки заговорить с ним. По Андерсу видно, что ему неуютно из-за этого, но что-то мешает магу уйти. Виконд равнодушно разглядывает его искоса, не поворачивая головы. «Я не мог сказать Андерсу. Не мог, понимаешь? Он наконец-то спокоен, он так счастлив с Карлом…» – звучит в голове голос Сураны, и Амелл ёжится от неприятного воспоминания.
Целитель нервно стучит пальцами по столу, отстранённо скользя взглядом по стеллажам с книгами. Разглядывает стопку книг на полу возле стола – то, что Амелл уже изучил за сегодня.
– Ты ищешь что-то определённое?
– Да, – равнодушно бросает Виконд. Если Андерс полезет с дальнейшими вопросами – сам виноват, но скрывать свою цель он не намерен.
– И что же?
– Существует ли способ обмануть филактерию, – шокированное молчание лишь подталкивает его к произнесению дальнейшей фразы. – Понимаю, что здесь подобные книги хранить не стали бы, но какой-то не замеченный храмовниками тонкий намёк или едва уловимая связь могли остаться.
– Зачем тебе это? – потрясённо шепчет Андерс, нервно оглядываясь по сторонам. Но их никто не слышал: Амелл не идиот, он не стал бы подставлять себя и других. – Ты не похож на того, кто хочет сбежать.
– У меня иная цель. Я хочу найти подтверждение.
– Подтверждение чему?
Виконд молчит некоторое время, пытаясь подобрать верные слова для обозначения сомнений. У него нет полной уверенности, пока он не нашёл хоть какую-то зацепку, есть лишь собственная интуиция, предчувствие, что ли. Он и сам не может точно назвать это ощущение. Не может понять, есть оно как отдельно существующее, или это лишь часть вины, желание исправить произошедшее.
– Я считаю, что Сурана жив, – говорит он, решая довериться шестому чувству и стоять теперь до конца. Даже если никакого подтверждения не найдётся, он будет считать, что Сурана жив. И дело даже не только в том, что Виконду так будет легче существовать в этом мире.
Выражение на лице Андерса резко меняется. Он не только потрясён, но и напуган. Вот только, он запрещает себе даже думать в этом направлении. Виконд видит это в его глазах.
– Вик…
– С самого начала я не поверил в этот бред о самоубийстве. Он не из тех, кто на это способен. Катрина его убить не могла, она не из тех, кто способен на это. Несчастный случай? Тогда нам так бы и сообщили. Но «самоубийство»?.. Бред. Этого не могло произойти, только не с ним.
– Хватит! – резко прерывает его Андрерс. Слова звучат тяжело, с надрывом. – Все мы чувствуем вину, все мы отказываемся в это верить, но Алим мёртв. Филактерию не обмануть.
– Если это его филактерия.
Андерс устало трёт переносицу, не в силах продолжать спор с непробиваемым упрямцем. Виконд видит: маг и сам думал об этом, но запретил себе верить.
– Ладно, – тихо звучит через несколько минут. – Ладно. Допустим, ты прав. Но зачем ему сбегать? Этому дурню здесь нравилось, он говорил мне об этом много раз.
«Пожалуйста, не говори ему».
– Быть может, он решил навестить родню или…
– У него никого нет, – вновь перебивает его Андерс. И эта фраза сбивает с толку.
– Что ты имеешь в виду? Он же постоянно говорил о своих родственниках…
Троюродные дяди, пятиюродные тёти, куча дедушек и бабушек с подобной же дальней степенью родства… Неужели, всё это тоже лишь часть образа весельчака, который он играл так долго?
– Он придумывал это, чтобы не чувствовать себя одиноким. Он сам мне признался, когда мы напились.
Виконд хмурится, когда ещё одно из его немногочисленных знаний о Суране рушится. Нет родни. Что ж, у всех свои способы защиты рассудка. Андерс точно не врёт: Амелл и сам помнит гнев Ирвинга, когда тот узнал, что двое учеников стащили бутылку крепкого вина из запасов храмовников. Виконд не особо интересовался подобной новостью, но в общих деталях знал всё из невольно подслушанных разговоров. Странно, что во время пьяных откровений Сурана рассказал другу об отсутствии семьи, а об ужасах промолчал вовсе.
– Но это ничего не меняет в моих мыслях. Я по-прежнему считаю, что он жив.
– Твоё право, – отмахивается от него маг и тут же вскакивает с места, едва завидев вошедшего в библиотеку любовника. Текла выглядит подавленным, но улыбается Андерсу, хоть и через силу.
Известие о переходе Карла в киркволлский Круг Магов разлетается по Башне с невероятной скоростью. Разговоры о смерти Алима сменяются обсуждением куда более свежей сплетни.
Об этом говорят все, везде и всё время. Виконд с отвращением смотрит на тех, кто, ничуть не стесняясь, пересказывает друг дружке сомнительные подробности разговора между Карлом и Андерсом. Где и как они могли это узнать – никого не волнует. Главное – показать свою осведомлённость, путь даже всё это будет выдуманным, лишь бы впечатлило других.
Виконд ещё сильнее убеждается в собственной мизантропии. Тяжело «любить людей», если большинство из них такая гниль. Даже в столовой слышатся перешёптывания, которые тут же стихают, стоит только Андерсу появиться в поле зрения сплетников.
Виконд поджимает губы и опускает взгляд, когда маг идёт к ним с Йованом – единственным, кто не обсуждает это, кто не станет спрашивать, имея хоть какие-то представления о тактичности. Йован вздрагивает, когда Андерс садится третьим за их стол, но Амелл сжимает рукав его мантии, и уйти не удаётся.
Обед проходит тихо и тяжело. Это последний день Карла Теклы в ферелденском Круге магов. Вернее, был последним. Уже утром он и два храмовника ушли из Цитадели.
– Чувствую себя преданным, – внезапно говорит Андерс едва слышно. Ему нужно выговориться, но говорить не с кем. Двух самых близких для него людей здесь нет. – «Так нужно, солнце». Кому «нужно»?.. Уж точно не мне и не ему… Про Казематы ходят жуткие слухи… Но ни он, ни Ирвинг не слышат меня, игнорируют мои слова. Словно я – пустое место. Конечно, Андерсу плевать на всё – его беспокоит лишь свобода… Я говорил Суране, что у меня дурное предчувствие. Говорю об этом же Карлу, но… – поддавшись секундному порыву, Амелл тянется через весь стол и сжимает его руку, заглядывая в глаза. Он много думал о том, каково сейчас Андерсу, представлял, что было бы, если бы его самого так разлучили с Йованом. Невыносимо. Иных слов не подобрать. Этого Виконду было бы не вынести. А Андерс вынужден не только пройти через это, но и жить дальше, наедине с воспоминаниями, совсем один. Начинающаяся истерика Андерса успокаивается, маг делает глубокий вдох и горько усмехается. – Он сказал, что будет писать мне письма. Надеюсь, хотя бы это у меня не заберут. Знаешь, что Ирвинг сказал мне? «Не делай глупостей». Как же они все мне противны…
========== Год двенадцатый. Выбор ==========
Виконду семнадцать, и он совершенно не напуган предстоящим Истязанием. Он уверен в себе, возможно, даже излишне уверен, что может принести лишь неприятности. Но парень знает, что справится с этим, с путешествием в Тень сложностей возникнуть не должно, ведь его возможности – это то единственное, в чём он не сомневается ни на секунду. Просто не имеет права на сомнения ни сейчас, ни после. Пора перестать цепляться за прошлое и начать двигаться дальше, ведь сотворённого не изменить. Сурана – мёртв, Андерс – сбежал, а после поимки, вероятно, будет казнён, если Ирвинг снова не «войдёт в его положение». А Йован… С ним сложно. Сложнее, чем во все предыдущие годы. Амелла гораздо больше собственного Истязания беспокоит странное поведение лучшего друга, который словно избегает общения с ним в последнее время. Может, Виконд слишком здесь вовсе не при чём, и причиной этому та девушка, о которой как-то упоминал Йован.
Девушка. Очередная влюблённость, но, похоже, на этот раз взаимная. Виконд закрывает глаза и упивается тем болезненным чувством безнадёжности, что расползается по его душе чёрной липкой паутиной. Йован никогда не принадлежал ему и никогда не будет с ним. Что бы он ни делал, они навсегда останутся лишь друзьями. И это не самый худший вариант развития их отношений. Если только им удастся сохранить трещащую по швам дружбу.
Но Амелл слишком устал. Устал от всего: от необходимости оправдания чьих-то ожиданий, от попыток удержать то хрупкое «как раньше», которое давно уже существует лишь в его воображении… И самое серьёзное то, что он ужасно устал от себя самого. От того, что не может сохранить то, что ему дорого, спасти тех, кто доверился. От так и не отпустившего чувства вины перед всеми, кого когда-либо подвёл.
Так ли ужасно Усмирение?..
Эту заминку замечает Ирвинг, но трактует всё по-своему. Пытается подбодрить своего ученика, но Грегор не даёт досказать наставление, так как не хочет, чтобы Первый Чародей сболтнул лишнего. Виконд замечает, как его наставник недовольно поджимает губы и чуть щурит глаза. Амелл чувствует, что причина их негласного конфликта сейчас не только в его Истязаниях. Здесь что-то большее, сокрытое пока от него. Не желая думать об этом дальше, Амелл делает глоток зелья.
***
Тень. То, что раньше было от него сокрыто.
Тут всё иначе, нежели он представлял. И быть здесь – не равнозначно видеть во сне. Сейчас он явственно ощущает все искажения того, что зовётся реальностью, не понимает, как можно позволить этому месту и тому, что в нём обитает, себя обмануть, запутать и свести с ума. Поддаться демонам, поверить в ложь и довериться хоть чему-то. Всё иллюзия. Фальшивка. Его ежедневная паранойя здесь обоснована, а потому Амелл сразу относится к внезапному спутнику с подозрением. И не ошибается: демон Гордыни – вполне достойный соперник тому, кто ставит себя выше других, кто считает себя сильнее всех прочих магов Круга.
И их соперничество состоится ещё не раз, это знают они оба.
***
Первое, что Амелл видит, придя в себя после Истязаний – обеспокоенное лицо Йована. Лучший друг, похоже, просидел рядом с ним весь остаток ночи, искренне обеспокоенный его состоянием. На губах невольно появляется улыбка, но тут же меркнет от воспоминаний о произошедшем.
Йован никогда не пройдёт Истязания. Это не просто опасения, это факт. То, в чём Виконд не сомневается, хотя и хотел бы. С одним демоном Гнева он бы справился. Возможно, даже с демоном Желания он смог бы совладать. Но Мыш, скрывающий в себе Гордыню, непосилен для него. Йован пожалеет его, доверится… И меч храмовника станет ему приговором.
Однако, Ирвинг тянет с Усмирением, и это вселяет в душу Амелла крохотную надежду на то, что друг Виконда так и проходит всю жизнь в учениках. О, такое ведь возможно – парень неоднократно слышал истории о магах, не допущенных до Истязаний, но продолжавших жить в Башне долгие годы. Вечные ученики. А может, это были лишь выдумки-легенды для отчаявшихся магов. Но ему отчего-то так хочется верить в это. Хочется верить в то, что ничего дурного больше уже не произойдёт, что с прохождением обряда он и сам стал немного иным, а новая жизнь больше не будет омрачена виной и потерями.
Он всё ещё верит в это, когда заходит в кабинет Первого Чародея. Ирвинг и Грегор спорят о войне, о роли, которую маги смогли бы сыграть в ней, будь им это дозволено. Помимо них в кабинете ещё и третий человек, облачённый в доспех иной, нежели у храмовников. Амелл настороженно разглядывает его, предчувствуя нечто дурное, но понимает обоснование к своему чутью лишь после того как Первый Чародей знакомит их.
Виконд не дурак – он знает, зачем в башню прибыл Серый Страж. В книгах библиотеки достаточно историй об их ордене, как сильно перевранных и фальшивых, так и вполне правдивых на вид. Страж ищет рекрута. Амелл видит недовольство Грегора, чувствует азарт Ирвинга. А Страж – Дункан – рассматривает его словно какую-то вещицу, которую он собирается приобрести. Виконд понимает, что всё уже решено за него. Ему противно. Стражам больше подошёл бы Карл. Или Сурана… Андерс. Но первого нет, второй мёртв, а третий снова бежал из Башни.
А он… он другой, он не соответствует их стремлениям к какой-то высшей цели и никогда не допускал и мысли об уходе из Башне. Нет, маг ледяной стихии не хочет ничего менять. Он ни за что не оставит Йована одного, не бросит его в Круге. Виконду Амеллу не нужна свобода, если это означает потерю единственного важного для него человека. Без Йована всё это не имеет смысла, не значит ровным счётом ничего. А двух рекрутов-магов Дункану взять не позволят. Грегор скорее удавится, чем станет обсуждать это, и даже Первый Чародей не сможет его уговорить.
***
Виконд не в силах поверить в слова Йована о скором Усмирении. Он переспрашивает снова, прекрасно понимая, что это не ошибка, что он не ослышался, что Йован и та девчонка, что стоит с ним рядом, не лгут. Но как же отчаянно не хочется в это верить!
Ирвинг всё рассчитал. Пока Виконд был на Истязаниях, Первый Чародей составил приказ на Усмирение его единственного друга. Амелл понимает, почему этого не было сделано раньше: Ирвинг знает, насколько крепка их дружба, как сильно Амелл зависим от Йована, и понимает, что его ученик пойдёт добровольцем на Усмирение следом за лучшим другом, не колеблясь ни секунды. А полноправных магов отправлять на Усмирение запрещено.
Что ж, выходит, учитель думает, что смог обдурить своего ученика. Но Змеёныш знает: они с Йованом смогут сбежать вместе. Он выведет его. Усыпит или убьёт храмовников, охраняющих выход – разницы нет. Не тогда, когда его Йовану угрожает опасность. Он уже хочет предложить свой план, возникший так отчаянно быстро, но…
Его друг решает всё иначе. Да, он хочет сбежать. Но не с ним. У него есть Лили. Та самая девушка, о которой говорил Йован раньше и которую Амелл ошибочно не воспринял как проблему. Лишь сейчас Виконд понимает: послушница – не просто очередная влюблённость. С ней всё серьёзно – ещё ни на кого его друг не смотрел с такой нежностью, с таким всеобъемлющим обожанием. И ещё никто не отвечал ему тем же. Никто не испытывал к нему подобного, кроме, пожалуй, самого Виконда, чувства которого так и остаются незамеченными.
Незамеченными… незамеченными ли?..
«Они все смеются над тем, что ты всюду следуешь за мной, будто привязанный. Это не нормально, Вик! Так не должно быть» – воскресают в памяти произнесённые так давно слова, звучащие как пощёчина.
Он слишком устал быть тенью, всюду следующей за «лучшим другом», устал подстраиваться под него как угодно, лишь бы быть рядом. Да и зачем? Разве Виконд так уж сильно нужен ему?..
Передаренная роза и праздник, которого не было…
Вот, что сам он значит для него.
Ненависть овладевает разумом прошедшего Истязания мага внезапно, выжигая из головы все остальные мысли, а из души – чувства. Нет ни тревоги за дальнейшую судьбу Йована, ни вполне ожидаемой горькой радости за взаимно счастливого друга, ни привычной уже боли от осознания своей ненужности – лишь странная ледяная пустота заполняет его изнутри, приходя на замену всему прочему.
– Нам нужна твоя помощь, Вик. Без тебя мы не справимся.
Да и была ли дружба?..
***
Виконд не помнит, как оказывается в кабинете Первого Чародея. Здесь впору подобрать какой-либо давно приевшийся, но всё же точный оборот вроде: «ноги сами привели», но это было бы глупо. Глупо перекладывать ответственность за свой выбор, искать среди тысяч нелепых оправданий одно, более или менее уменьшающее его вину.
Предателем он становится по своей воле.
========== Эпилог. Год вне Круга ==========
Комментарий к Эпилог. Год вне Круга
Вот теперь тут можно поставить точку.
Откуда здесь взялся никому не нужный пэйринг, я не знаю. Я трижды переписывала всё, удаляла все сцены с Зевраном, но они появлялись снова и снова. Вроде теперь всё логично и правильно, но от этого не легче.
Прошу прощения, если разбила кому-то сердце, но вот он, мой Амелл, во всей своей красе.
Сцена с Сураной отличается от уже описанной в “Шансе”, поэтому пропускать не советую. Да, диалоги и действия одни и те же, но мысли и мотивы отличаются.
Финал хотела оставить открытый, но сама же всё проспойлерила. Ну, почти всё :D
Виконду восемнадцать, и он не верит, что горстка неприкаянных отщепенцев и собака способны спасти Тедас от Мора. Амелл вообще не верит больше ни во что и ни в кого, включая себя.
«Я знаю, о чём ты думаешь, и не советую спешить с этим. Жизнь Стража опасна и тяжела, но в ней ты можешь найти если уж и не искупление, то хотя бы временную мотивацию» – звучат в голове слова мёртвого наставника. Дункана. Так его звали. Так звали этого странного человека, которому до всего и до всех было дело.
И каждый свой новый день Амелл начинает с попыток убедить себя в правильности этих слов, в том, что у него нет права уйти сейчас. Хоть он и не верит в свой отряд, оставить их он не может тоже. Алистер – слишком мягкий, слишком слабый психически, чтобы взять на себя роль предводителя. Остальные… они не Стражи. И им он не доверяет много больше, нежели самому себе.
Что же касается повседневности, Виконд старается держаться от спутников подальше и не принимать участия в чужих разговорах. Лишь в те моменты, когда нельзя избежать серьёзных решений, он вмешивается и взваливает всю ответственность на себя. Ни к чему им терзаться виной и ненавидеть себя за то, что иначе поступить не смогли – пусть ненавидят его за то, что не даёт им выбора. Пусть ненавидят и продолжают идти. Большего от них и не требуется.
Хоть Амелл почти не общается со спутниками, против своей воли он замечает многое. Какие-то упомянутые вскользь мелочи о прошлом, мимолётные мечты, груз прошлых ошибок – Амелл слышит больше, чем хотел бы. Мысли его постепенно заполняются чужими тревогами, чужими проблемами. Ему это ни к чему, но иначе он не может. Он не просто цепляется за это – он ловит себя на мысли, что эти мелочи помогают ему отвлечься от себя, дают возможность хоть на краткий миг перестать быть собой прежним. Перестать быть предателем.
О сотворённом Амелл пожалел, едва услышав слово «казнь». Он был настолько одержим тем гневом, той завистью, тем неведомым чувством сродни кипящему льду, что это затмило его рассудок, едва не погубило того, кто ни в чём пред ним не виноват. Йован никогда ему не принадлежал. Виконд не имел права портить ему жизнь. И если Судьба, Создатель или кто-то из богов древности существует и вдруг окажется к нему милостив, если Йован жив и они встретятся, если у Амелла хватит духа признаться ему, рассказать о своей роли в произошедшем, то он с благодарностью примет любую кару, которую тот посчитает должной. Ведь ему не будет покоя здесь, пока он не исправит своей ошибки. Он не имеет права зваться другом тем, кто следует за ним. Они чужие для него, а он – для них.
Но всё же в его дневнике, помимо собственных мыслей и отсчёта дней, всё чаще появляются наброски портретов тех, кто рядом. Нет, он не привязывается к ним – то было бы непростительной глупостью с его стороны. Они ему безразличны (он повторяет это про себя каждый раз, как нарушает поступками свои слова), сам Амелл предпочёл бы преодолевать путь один, без чужого груза проблем и несбыточных ожиданий. Без очередных предательств, на которые он может быть способен и на которые способны остальные члены отряда. Да только их лица всё чаще мелькают в дневнике, мыслях и снах.
Я знаю, о чём ты думаешь…
Забавно выходит, но ведь именно в тот день, как Виконду исполняется восемнадцать, на их отряд нападают Антиванские Вороны. Первое целенаправленное покушение на его жизнь. Йован или Алим сказали бы, что это явно знак Создателя, дурной или, быть может, даже хороший. Но ему не до мыслей о чужой реакции – он встревожен тем, что почти позволил загнать себя в ловушку, потерял бдительность и едва не погубил весь свой отряд.
Почти, едва – но всё же он этого не допускает. Более того, ни у кого нет даже серьёзных ранений. Возможно, Амелл слишком подвержен гордыне, только для него оказывается вовсе не сложно расправиться с неудачливыми наёмными убийцами. На секунду, всего на секунду проскальзывает мысль, будто они не очень-то и старались, либо вовсе не были такими уж профессионалами, к коим их причисляет Лелиана.
Как бы то ни было, с ними покончено. Но предводитель убийц остаётся жив – маг и сам не в силах ответить, почему во время сражения заклинание ледяной хватки не сработало в полную силу и не превратило эльфа в красивую ледяную статую.
«Красивую?» – проскальзывает насмешливая мысль, от которой Амелл старается абстрагироваться. То, что Ворон жив, лишь случайность. Виконду раньше не приходилось лишать жизни людей или эльфов. Убивать волков, медведей, порождений тьмы, оборотней – да. Ранить людей, оглушать, подставляя их под меч или стрелы – тоже. Но не убивать самому. Должно быть, сейчас «рука дрогнула», заклинание не сработало в полную силу из-за отсутствия внутренней решимости на убийство.
Зря.
Эльф болтлив. Это раздражает даже больше, чем тьма собственных мыслей, отчётливо уловимая в последние дни. Если бы эльф – Зевран – был просто очень разговорчив, это раздражало бы Амелла не так сильно. Сурана был болтлив. Йован, временами, тоже. Но в словах Антиванского Ворона слышатся двусмысленность и нечто совершенно непонятное. Не это ли именуется в книгах «флиртом»?
Что-то не даёт прикончить его или прогнать прочь. Лелиана называет это практичностью. Морриган – глупостью. Сам он назвал бы это всё тем же злополучным предчувствием.
И его несостоявшийся убийца становится почти бесправным членом их самопровозглашённого «отряда спасения мира».
Храмовник, хоть и одержимый, остаётся храмовником. Амелл отчётливо понимает это, когда всё же возвращается в Круг Магов и сталкивается с происходящим там кошмаром.
Многие из тех, кого он знал хоть немного, мертвы. Храмовники и маги, ученики и усмирённые – тела всех обезображены одинаково, все они отныне равны. Виконд не видит среди них ни храмовников, приведших его в Башню многие годы назад, ни кого-то из более близких знакомых вроде Андерса или той ученицы Свини, чей поцелуй помог ему разобраться в себе. Быть может, они ещё живы. Но, вероятнее всего, их тела попросту оказались неузнаваемы.
Винн, одна из Старших Чародеев, увязывается с ним. Змею не нужна её компания, он считает её едва ли не обузой, только отделаться от неё не может… А в первом совместном бою он меняет своё решение. Воодушевление, что она вселяет в него, Алистера и Зеврана, помогает куда сильнее, чем он думал.
С демонами особых проблем не возникает. Магия, творимая Амеллом, как нельзя лучше справляется с демонами Гнева. Довольный собой, он упивается каждой маленькой победой. Вот только о том, что они не единственные враги, Виконд, опьянённый собственными успехами, забывает.
Одержимый храмовник сбивает его с ног и заносит меч для последнего удара, увернуться от которого у мага нет ни малейшего шанса. Он лишь зажмуривается, чтобы не видеть свою смерть, но кровь одержимого вдруг окропляет его лицо и мантию, а самого Амелла в последний миг выдёргивает из-под падающего тела Зевран, перерезавший горло храмовника. Эльф самодовольно скалится и переключается на следующего врага, а маг несколько мгновений заворожённо наблюдает за тем, с какой скоростью и ловкостью наносятся им удары, и как проворно он уклоняется от встречных.
Что-то всё же не даёт ему покоя. Насылая очередное заклинание, Амелл вдруг понимает, что именно. Победа далась ему слишком легко. Не сейчас. В день нападения Воронов.
Я знаю, о чём ты думаешь…
Неужели и он тоже?.. Решил умереть в пылу битвы, не просто подставиться под удар, а пожертвовать собой для какой-то «высшей цели»?.. Но вся решимость пропала после первой же неудачной попытки, и эльф теперь цепляется за жизнь. Что ж, он не так прост, как пытается казаться. С ним надо быть предельно осторожным, не совершать более ни единой ошибки, а может и… Нет. Убить его Амелл не может. Не после того, как сначала согласился дать шанс. Нужно ждать. Ждать, когда Зевран допустит ошибку, предаст их.
Отвлечённый этими мыслями, Амелл вновь забывается. Толкает дверь, заходит внутрь… Демон Праздности, что поджидал их там, становится едва ли не самой большой проблемой за всё их прошедшее путешествие. Он погружает их в сон, затягивает в Тень, как бы они ни сопротивлялись. Амелл падает последним, не в силах сотворить даже самого простого заклинания.
Когда он приходит в себя, Дункан улыбается ему и поздравляет с победой. Предчувствие дурного не оставляет Виконда ни на секунду, упорно ноя где-то на грани сознания, взывая к затуманенной памяти. Но он не хочет об этом думать. Тишина и спокойствие этого места воздействуют на него исцеляюще, отзываются теплом в сердце, растекаются по венам, лишь усиливая блаженное забвение. Нет больше ничего, что тяготило его прежде. Всё кончено. Всё прощено. Всё забыто.
Виконд улыбается, что отчего-то кажется ему непривычным. Он никак не может вспомнить, почему не улыбался раньше. Да и не хочет вспоминать. Это больше не важно. Теперь он другой человек. Тот, кто больше никогда… не предаст.
Лицо Йована возникает перед глазами, и парень зажмуривается, пытаясь вытеснить этот образ. Нет, это в прошлом. Всё кончено. Сейчас это уже не изменить. Он не в силах что-либо с этим сделать. Но это никогда не повторится. Он не станет предателем снова.
Виконд осматривается по сторонам, но кроме Дункана здесь нет знакомых лиц. Где Алистер? Это и его победа тоже. Он ни за что не пропустил бы праздника.
Короткой вспышкой в памяти возникает непонятная, нечёткая картина откуда-то из прошлого. Алистер, сражённый магией демона, засыпает прямо на ходу и падает на пол. Винн и Зевран тоже. А Амелл… он один выстоял? Он выжил, а они… Нет. Что-то не так. Он бы не бросил их. Он бы не стал этого делать, ведь от клейма предателя он хотел бы избавиться. Что-то не так. Что-то совсем не так.
