Текст книги "Любовь без тормозов - авария (СИ)"

Автор книги: Ores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Отставить! – рявкнул Степа, нарисовавшись так вовремя. – Игорь, думаю, тебе пора, – потянув коллегу за рукав, увел в коридор.

– Данила! – рявкнул тот, призывая своего «мальчика», и тот, на удивление, пошел… попытался, даже сделал пару шагов, прежде чем путь ему перегородил спиной Миха, прижав его собой к стене. – Оглох?!

– Он не пойдет, – сквозь смех, перехватывая руки и морщась от боли, когда удар прилетает в бочину, заявил Миха. – Говорит, ты не его судьба.

– Миха, не нагнетай! – это уже Степа. – Пусти его.

– Щас, блядь, ковровую дорожку расстелю в лучший мир! Бля, щекотно, не кусайся… – Присев и подавшись вперед, резко толкнулся обратно, выбивая у Дани из легких кислород. – Нашел ему пару. Да просто прелесть! А то, что он его за человека не считает, так это стерпится-слюбится, да? Да лучше дрочка насухую, чем так! – Музыка орала в зале, и только чудом на шум не сбежались остальные. – Мне плевать, что вы там нарешали, и пусть я опять гандон, а вы золотом обмазаны, но это я терпеть не стану! Да не дергайся ты, поломаю… На кой-черт он тебе вообще сдался? – Игорь молча наблюдал сцену со стороны, прекрасно зная, что драки Степа не допустит, да и парень ему нравился, только вот тот никак не успокаивался.

– А что, я должен был сидеть и ждать тебя?! – не выдержал Данила, вывернув запястье и лягнув Миху, впечатал его в раковину. – Пока ты налаживаешь свою личную жизнь. Серьезно?

– Я от тебя ничего не требовал!

– Тогда дай мне уйти и не лезь в мою личную жизнь!

– Да щас, блядь!

– Почему?!

– Почему? – его глаза блеснули злостью… – Да пошли вы на хуй, вообще, – легко, с улыбкой. У Данилы опустились руки. – И я пошел, – уже тише, закусив губу и сделав пару шагов в направлении выхода. Остановился. Прикинул в уме. – А ты, «мальчик», – коверкая слова, – идешь со мной.

– Не угадал.

– Угадал. Провожу тебя домой. Подумаешь над своим поведением. Пальцем не трону! – и, уже обуваясь, Степе: – Придержи этого, а то мало ли что, ступеньки скользкие.

– Мих, ты перегибаешь, – Степа обреченно вздохнул, освобождая проход и прикрывая трезвеющего Игоря. – Не надо.

– Я же сказал, пальцем не трону. Обувайся, – Дане. Тот, игнорируя всех, обулся и молча вышел за дверь. – Ты говорил, что я плохой вариант, и даже был прав, но если бы ты мне подсунул это, прикрываясь попыткой защитить, я бы разбил тебе лицо, – напоследок хлопая дверью.

Они шли молча вдоль глухой ночной улицы. Данила впереди, ежась от холодного ветерка, Мишка позади, трезвея и останавливаясь от собственных мыслей. В какой-то момент он просто встал, сжав кулаки и глядя идущему впереди в спину.

– Все, напровожался? – Даня притормозил, разворачиваясь и пятясь задом.

– Я был не прав, – тихо, почти без звука.

– Что? – остановившись, прислушался, пришлось повторять.

– Был не прав, – в мозгу что-то щелкнуло и на пару секунд ослепило. – Я не имел права вмешиваться.

– Тебе умные мысли всегда приходят с запозданием. – Их разделяло метров пять, а казалось – целая пропасть, только вот оба стоят на краю и качаются под порывами ветра, не думая отступать. – Что ты еще понял?

– Ты не должен быть один из-за меня, и не мне выбирать, с кем ты будешь.

– А если бы выбирать пришлось именно тебе? – За углом залаяла собака, Мишка вздрогнул, Данила, наоборот, улыбнулся, только сломано как-то, как перед плахой, смирившись.

– Я бы не выбрал, – подняв голову, смог посмотреть в глаза, морально отдаляясь настолько, насколько мог, но его настырно тащило обратно.

– Позволь мне самому решать, – Данила, крутанувшись, по-армейски зашагал вперед, – и я уже выбрал, – тише, самому себе, но Миха услышал, скривившись, как от зубной боли, и глухо застонав.

– Не надо, – простая просьба на чужое действие, и ноль эмоций. Данила ускорил шаг, словно сбегая от его слов.

– Ты обещал проводить, – напомнил, заворачивая за угол, и собеседника как током дернуло, пришлось догонять, терзаясь беспокойством, только потеряв из вида, и снова держать дистанцию, когда перед глазами замаячили такие знакомые лопатки.

У подъезда Данила замялся, Миха закурил на ходу, но сигарета, нетронутая, так и тлела в пальцах.

– Зайдешь? – вопрос, от которого мурашки поползли по спине.

– Нет, – то ли ответ, то ли просьба, в горле все пересохло, и давило на легкие с такой силой, что трудно стало дышать.

– Надо поговорить, – Данила приложил ключ к домофону, распахивая дверь и протягивая вперед руку, почти касаясь чужих пальцев. Наверное, так чувствует себя жертва, которая понимает, что попала в ловушку. Миша окаменел.

Отрицательное качание головой, в носу засвербило, и увлажнились глаза.

– Пожалуйста, – мягкая просьба, каждым словом как плетью вонзаясь в кожу.

– Я не могу… не смогу…

– Все будет хорошо, – обещает, сам не веря, с легкой иронией и издевкой; дотягиваясь до руки и сжав ее, тянет в подъезд, захлопывая дверь…

»…побудь со мной…»

«Я сделаю только хуже…»

»…пусть… мне надо… пожалуйста…»

«Ты убиваешь нас обоих. Остановись!»

»…не могу… слишком поздно…»

========== Часть 8 ==========

Прохлада из открытого окна тянется по всему телу, остужая и будоража кожу, раздражая ее мурашками. Лежу у Данилы на пояснице, шею пристроив на ягодицах, и бездумно смотрю в потолок.

Все тело ломит, и время от времени сводит судорогой пальцы ног. Тянет мышцы. Жадно глотаю воздух, крепче сжимая пальцы Даниной руки, дотянувшись. Сознание в клочья.

– Это неправильно, – напоминаю ему в сотый раз, потеревшись затылком о его тело, и сажусь, накидывая простынь на бедра. – И в голове не укладывается, что тебя это устроит.

– Объяснить еще раз? – садится рядом, утыкаясь лицом мне в плечо, внутри моментально теплеет, и даже хочется улыбаться, хотя нечему, я топлю нас обоих.

– Мне и первых трех раз было достаточно. Ты слишком упрям. Невыносимо упрям. Даже хуже, чем я. Просто пиздец, – опускаю голову, прикрывая глаза, он улыбается.

– Знаешь, что я понял за свою недолгую жизнь? – Я киваю, он крепче сжимает мое плечо. – Иногда для счастья надо совсем немного.

– Как ты себе это представляешь? «Привет, привет, как дела? – Супер. – Чем занимался? – Поработал, потрахался, заплатил за кредит, а ты? – Тоже чудно, приезжай в гости, я соскучился»?

– Не обязательно говорить мне о своих ёбарях.

– Предлагаешь врать?

– Предлагаю оставить для меня часть своего личного пространства. Мих, ты сам за мной приехал, и не отпирайся, это мы уже выяснили…

– Да куплю я тебе новую вазу, та все равно была ужасная.

– Дело не в вазе, а в твоем страхе привязаться…

– Кажется, мне нехорошо.

–…и я от тебя ничего не требую…

– Дань, пожалуйста!..

–…достаточно будет того, что ты примешь мои чувства…

– Заткнись, прошу тебя! – навзрыд, хватаясь за волосы.

– Я тебя люблю! И ни черта не могу с этим поделать. Я спать не могу, жрать не могу, я мир перестал видеть…

– ХВАТИТ! – затыкаю уши, мотая головой из стороны в сторону.

– И не хочу по-другому жить! – твердит, расцепляя мои пальцы и заставляя слушать. – Ты знаешь это. Ты же чувствуешь. Поэтому приехал. – Тянет к себе, обнимая и укачивая, а мне только хуже, груз ответственности давит похлеще гравитации, и не разогнуться в полный рост – болью простреливает каждую клетку. – Ты за этим приехал. Чтобы увидеть, как мне плохо, как меня ломает. Ты хотел это видеть, знать. Так вот, смотри, я не скрываю.

– Я хотел убедиться, что тебе плевать.

– А мне не плевать.

– А должно бы! Я же так не смогу. Разорваться не смогу. И тебя забрать тоже! Тебе нет места в моей жизни, пойми. Я все испортил.

Легкий поцелуй в кончик уха обезоруживает. Прикусываю губу, чтобы не застонать в голос. Руки сами к нему тянутся, и не могу заставить себя их отнять. К его искренности, его чувствам, обманчивой мягкости – тянет как магнитом, невозможно игнорировать, невозможно не замечать, и я орать готов в голос, потому что так хорошо мне не было очень давно, а может, и никогда не было, но я не могу остаться с ним! Не могу потерять сына из-за своих чувств! Не могу забрать его отсюда и лишить родственников и друзей, спрятав у себя в квартире, отгораживая от всего мира, от своих знакомых, потому что даже рассказать о нем никому не смогу, боясь все испортить. И рядом меня никогда не бывает, я погряз в работе, и она большая часть моей жизни. Не бросить. Не вырваться. Я даже в верности ему поклясться не могу, потому что реалист до мозга костей! Мы просто не можем быть вместе! Это же так просто! Очевидно! Тогда какого черта отвечаю на поцелуй, скуля ему в рот, заваливая на постель, трахая, как в последний раз, сам схожу с ума и тяну его за собой все глубже!!! И этого мало. Рук, губ, его стонов и криков. Мало чувств, что разбрасывает, истощая себя, а я пожираю все до капли, лишая его души. Мало себя, каким становлюсь с ним рядом, меняясь до неузнаваемости. И все это пугает, бесит, злит и отталкивает настолько, что, усыпив его вымученного своим же признанием, реву, как сопливая истеричка, в ванной, сложившись пополам, и сквозь смех лью слезы вперемешку с соплями, размазывая по щекам, а потом собираюсь и ухожу, убегаю из его жизни, не желая ломать ни его, ни созданный им абстрагированный мир… но все же… дрожащей рукой царапая кривые буквы, на треснутом стекле в коридоре пишу «Люблю», прощаясь.

По приезде домой – кидаюсь на стены. Психозное состояние усугубляется бурным нравом, и то и дело под руку попадаются хрупкие предметы.

Раскалывается голова. В душе сплошная, необъятная, мать ее, черная дыра, в которую засасывает все положительные эмоции.

Душит тоска.

До сбившегося пульса, до хрипов, до сорванных связок, так сильно, что раздираю кожу на груди до крови, но это не помогает.

Ничего не помогает. И давит на нервы ответственность. И где-то в душе тот прежний «я» умоляет забить его до смерти и начать новую жизнь, но сознание не готово к переменам, я не могу послать все к хуям и забить на близких, на их мнение, их мораль только потому, что влюбился как полный придурок, поддавшись на провокации… хотя провоцировал не он, а как раз я, и тянул его за собой тоже я, приезжая, звоня по пьяни, вытягивая на диалог, нагло вторгаясь в его личное пространство, сам на себя подсадил, а теперь удивляюсь, почему все вышло именно так?..

– СУКА! – замах, хлесткий удар, стакан с глухим хлопком падает на пол и разлетается на крупные осколки. Просто потому, что бесит, просто потому, что под руку.

– Наводишь порядки? – Макс заходит без стука, хлопает меня по заднице, я с психу швыряю в него веником, и если бы не уголовный кодекс, то и глотку перерезал бы тем осколком, что только поднял.

– Откуда ключи от моей хаты? – Этот сукан зашел своими силами ко мне домой, хотя я никого не звал.

– Не заперто.

– Врешь.

– Сделал дубликат, так легче?

– О да, прям окрыляет чужое желание лезть в мою жизнь. – На удивление спокойно убрав стекло, поворачиваюсь к нему, поглядывая снизу вверх. Опять снизу. Как же бесит его рост, взгляд этот прямой, нахальный, да вообще весь он бесит, но этот человек рядом, вот он, стоит, смотрит, недовольно хмуря брови, но стоит, наплевав на мои загоны с семьей, на мой пиздец, который регулярно устраиваю, загулы, крики, битую посуду и нервные срывы – плевать на все! И трахается как бог. И в личное не лезет. Какого черта мне еще надо?! Все же так, как я и хотел! А я другого хочу. До ломки, до дрожи только от одной мысли, до судорожного выдоха, и боль под лопатками, словно там вьется потревоженная змея и жалит. ХОЧУ!

– Ты что-то хотел, Максимка? – кошусь на него с опаской, он плотоядно ухмыляется, делая плавный, как в замедленной съемке, шаг.

– Грубишь, – продолжает усмехаться, а я своей сучьей душонкой его энергетику впитываю, как губка, всем своим существом желая перебить Данину.

– По привычке. – Отступаю назад, он напирает даже не двигаясь. – Что надо?

– Отчет за прошлую неделю. – Блеск в его глазах не нравится до судорог.

– Ты же знаешь, что меня не было.

– По документам, Михаил, вы были на службе. Так какого хрена твои обязанности должен исполнять я?..

– Макс, я же объяснял.

– Мне плевать на твои личные нужды, так же, как и на душевные стенания! Если ты не можешь выполнять свои ПРЯМЫЕ обязанности, – говорит о работе и только о ней, не намекая на постель, – я найду тебе замену.

Перспектива потерять работу кажется угрозой и вполне закономерной, весь гонор как рукой снимает.

– Я разрулю.

– Две сорванные поставки, Миха. Месяц, сука, работы.

– Я сказал – разрулю!

– Жить на работе собрался?

– Плевать. – Пожав плечами, шарю глазами по кухне в поисках сигарет, затянуться хочу до голодного никотинового обморока. – У меня все равно нет личной жизни.

– А хочешь? – спрашивает с усмешкой, наступая и притираясь вплотную.

– Нет, – признаюсь честно, постепенно зашивая порванный кокон своего комфорта.

– Вот и умница, – тянет ко мне руку, растрепывая волосы, я инстинктивно ухожу от прикосновений, и это его злит. Тянет меня обратно, крепко сжав локоть. – А по поводу того, что я предлагал…

– Кажется, мы закрыли тему с моей личной жизнью.

– Мы попробуем.

– Макс, – страдальчески закатываю глаза.

– Засунь свой поганый характер хоть немного себе в задницу и услышь меня. Попробуем – понял?

– Не хочу.

– А мне плевать…

– У тебя царапина на спине, – проводит пальцем по голой лопатке, размазывая по ранке кровь.

– Не стоило меня по полу таскать, – даю дельный совет, пролистывая почту в телефоне прямо голым. Внутри какая-то неубиенная тварь противно пищит и воет, беспокоя все сознание, но я душу ее в зародыше. – Надо сосредоточиться.

– Ты был слишком напряжен, – слушаю его вполуха, открывая одно из писем и сверяясь с документами. – Я тебя еле натянул.

– Плохо старался. – Получаю законный подзатыльник, Макс смеется.

– У тебя завтра встреча с немцами в восемь утра.

– Спасибо, что хоть предупредил. Кстати, тебе пора.

– Останусь на ночь.

– Плохая идея. И я все равно не собираюсь спать, много работы.

– Совсем начальник-мудак загонял? – состроив страдальческую мину, пищит мне на ухо.

– Да нет, – пожав плечами, тянусь за джинсами, с бука будет это делать удобнее. – Нормальный мужик, – Макс расплылся в счастливой улыбке, но, глядя на мою ехидную рожу, его улыбка плавно потекла, как дешевая косметика на летнем зное. – Только пидарас, говорят. – Пока я ржал, он восхищенно присвистнул и дал-таки мне пиздюлей, выпоров своим ремнем, чисто для профилактики.

Время побежало как взбесившийся жеребец, уносясь от меня с каждым днем все дальше. Тоска не притуплялась, хотя должна бы, поэтому приходилось пахать в три шкуры, чтобы, дойдя до кровати, упасть и вырубиться.

Даня не звонил.

Степка тоже не брал трубку, коротко и с неохотой отвечая на мои смс, уходя от разговора о Даниле, и вскоре я перестал задавать вопросы, считая, что если захотят, они оба смогут меня найти.

Три месяца – это не срок для тех, кто любит. Я это понял, сидя вечером за обеденным столом в попытке поужинать в теплом семейном кругу бывшей жены и сына. Малой задорно ковырял макароны, по-свински втягивая их в рот и размазывая томатную пасту по круглым щечкам, а хозяйка дома зависла в телефоне, делая вид, что меня не существует. Щелкнуло в мозгах, как старый выключатель вырубили и погас свет, и тут же крохотный огонек, пламя свечи, что колеблется вдалеке, и мысль, что где-то ты еще нужен, но не здесь. Не в этом доме. Не в этой жизни. Не с теми, кто дорог тебе, но презирают тебя. Не ради этого я дерьма хватил с лихвой, чтобы вот так сидеть в тишине и не находить себе места. Ради чего вообще?

– Уже наелся? – спрашивает у меня Арина, отодвигая свою тарелку и бросая на меня недовольный взгляд.

– Я пойду, – улыбаюсь малому, тот грустнеет и начинает лить слезы буквально ни с чего, словно почувствовав мое состояние.

Мать начинает рычать, что я довел ребенка, что если бы жопу не подставлял, то все было бы нормально, что и малого таким же делаю. Этот поток брани льется нескончаемым фонтаном, но, словно нарастив плотность, уже не тону. А малой поймет. Он у меня умный. Я все ему объясню, когда придет время. Он обязательно меня услышит.

С каждым шагом, что удаляюсь от них, меня все сильнее тянет вниз. На ногах устоять сложно. Не помню, когда последний раз спал нормально, а если и спал, то просыпался под будильник, а не от кошмаров.

Поздняя осень. Ноги в лужах вязнут, сырости не чувствую, так же, как и моросящего дождя. Сейчас как никогда хочется в тепло, хочется в уют, в тот легкий бардак, но пропитанный особым теплом и светом, даже когда хозяин квартиры хмурится.

В подъезде темно, опять не горит свет, опять пахнет сыростью и чем-то едва знакомым, отчего сердце замирает и хочется разреветься, как тогда, в детстве, когда слетел с гаража и разбил колено.

Пара ступеней, сердце под ребрами едва слышно дергается, глаза закрываются, чтобы уже в темноту. Привалившись к стене, еле волочу ноги и поворачиваю к своему пролету, ведущему на этаж…

– Привет, Миш…

Автор

– Привет, – сухим непослушным голосом выдавил из себя Мишка, замирая на месте. Ему показалось, что он все-таки сошел с ума или вырубился, возможно, даже за рулем, где-нибудь на трассе, и вот-вот все закончится, а этот сладкий сон, почти видение, останется с ним. На губы просилась улыбка, а в глазах, наоборот, застыла вода.

– Я не знаю, что делаю здесь, – признался Данила, сидя на ступеньке и свободно разведя ноги. Рядом с ним лежал небольшой рюкзак, совершенно сухой, как и куртка, укрывающая капюшоном темную голову.

– Давно сидишь? – Поборов себя и прокляв одновременно за то, что так долго не появлялся, Мишка стал подниматься, и с каждым шагом взгляд его светлел, Данилин, наоборот, темнел.

– Нет, – соврал, не желая причинять неудобство, не подозревая, что его и так видят насквозь.

– Соскучился? – вопрос, который необходимо было задать, который просто невозможно было не озвучить, потому что ответ было знать необходимо так же, как и дышать.

– Очень, – глотая окончание слова от нервов. – А ты? – почти вызов, почти пощечина.

Подойдя вплотную и упав на колени, Мишка уткнулся в раскрытые от неожиданности объятья и намертво вцепился в куртку на спине.

– Хуже, – шепотом, почти на грани, – я чуть не сдох…

Данила

Сколько мы так просидели, я не знаю – может, минуту, а может, час. Я крепко держал его в объятьях, давая время успокоиться, и сам внутренне сжался в тугую пружину, оставаясь сильным, чтобы хоть один из нас соображал, что происходит.

Почти физически было больно видеть его таким, всегда улыбчивого, немного пьяного от жизни, открытого – сейчас он словно постарел, замкнулся, под глазами залегли глубокие тени, вдобавок щетина придавала ему болезненный вид, и больше всего на свете хотелось вернуть того человека, которого я знал.

Мишка ожил первым, услышав внизу хлопок двери, с неохотой поднялся, таща меня за руку, сам взял мой рюкзак и подвел к крайней у лестничного пролета двери, открывая ее своим ключом. Меня пропуская первым…

– Мих, ты долго… – слышу мужской баритон из одного из бетонных карманов небольшой квартиры и отступаю назад.

Сердце ухает в пятки, на лицо просится понимающая ухмылка, но вовремя закусываю губу. Разжимаю пальцы.

Больно.

Ревность тупым жалом вонзается в одно и то же место, до воспаления, до крови, до заражения всего организма, и моментально бросает в жар.

Смуглый, молодой совсем, лет восемнадцать, по внешности симпатичный, наверно, такие ему и нравятся.

– Работал, – слышу за спиной, вздрагиваю, словно забыв, что он там был. Пытаюсь забрать руку, он тянет ее назад, зачем-то пряча себе в карман. – Все сделал?

– Ага, – подходит к нам, осматривая меня с ног до головы, чему-то хмурится и тянется за ботинками, стоящими как раз возле меня. Обувается нехотя, пыхтя и долго шнуруясь. Миха в это время убирает мой рюкзак и пропускает гостя.

– Переустановил, почистил, скинул у тебя порнухи, зачетная коллекция, – тараторит парень, я отворачиваюсь к стене, делая вид, что занят разглядыванием обстановки. – С тебя косарь. Можно два.

– Харя треснет, – ворчит Миха, отцепляясь наконец, тянется за кошельком… успевает меня перехватить и прижать спиной, пока достает купюры и отдает мальчонке. – Свободен, – командует, закрывает за ним дверь на замок и не торопится поворачиваться. Так и стоит, прижавшись спиной к моей груди, а меня вмяв в стену, и тяжело дышит.

– Даня, мы поубиваем друг друга, если ты не научишься нормально реагировать на людей около меня.

– Слова не сказал.

– А хотел. И в следующий раз озвучивай свои мысли, бегать за тобой по городу будет проблематично.

– Кто это?

– Сосед, – роняет голову мне на плечо, поворачивается, губами касается скулы, подбородка, шеи, и его словно в водоворот затягивает – целует настойчивее, чаще, добираясь до губ, заведя руку мне за голову и наклонив к себе, стонет в поцелуй, и меня отпускает. Сжав его сильнее, задрав куртку вместе с одеждой, прижимаю ладони к голой груди, животу, спускаясь ниже, чувствуя, как ему хорошо, как расслабляется каждая мышца, как учащается пульс. И он уже не может устоять: вертится, злится, извернувшись, виснет на моих плечах, сжимая жесткой хваткой, притирает к стене и стонет в поцелуй так, будто испускает последний дух. Дрожью от колен по бедрам, будоража все внутри и сводя судорогой низ живота. Забрав инициативу, ведет в поцелуе, ласкаясь языком о мой язык, посасывает его, втягивая себе в рот, и от порыва страсти кусает за губу, в этот момент открыв глаза и посмотрев в мои, выплеснув из души все эмоции, которых оказалось слишком много, и у меня подкосились колени.

Дальше он просто заставил меня себя чувствовать. В ванной, в комнате, даже на кухонном столе, постепенно остывая и словно успокаиваясь в какой-то момент, между коридором и кухней, обняв и простояв так минут пять, молча вжавшись и дыша одним воздухом. Я чуть не сдох от счастья. Стало плохо. Сдавило грудь. В то же время я будто воспарил над землей. Реальностью только давит обратно – я лишний.

– Мне позвонить надо, – тянется через меня и всю кровать за мобильным, доставая его из кармана джинсов и, не одеваясь, уходит курить на кухню.

Следую за ним, бесшумно, боясь спугнуть, не преследуя цели подслушать разговор, а желая остаться рядом как можно дольше, но следующими словами меня примораживает к месту:

– Ничего не получится, Макс, нам надо расстаться…

========== Часть 9 ==========

Миша

– Да, я так решил, – отвечаю на его холодное «Уверен?», вдобавок киваю, поворачиваясь назад и встречаясь взглядом с Данилой. – Ты поймешь, что так будет лучше.

– Тебе – возможно, – бросает с обиды и вешает трубку, я мобильный ставлю на беззвучный и откладываю на подоконник.

Медленно вдыхаю и еще медленнее выдыхаю.

– Я пытался завести отношения. Признаю, – тяну к нему руку, он с неохотой, но идет. – И это было даже неплохо. Но не мое. Поэтому и позвонил. Доволен?

– Ты вообще себя не видишь в отношениях?

– На расстоянии? – Прижав его к себе, глажу по острым лопаткам, спускаясь на поясницу.

– В целом.

– Скажи прямо, чего ты от меня хочешь?

– Не чего, а кого. Тебя.

– Хорошо. Сдаюсь. Капитулирую. Отказываюсь врать и себе, и тебе. Я твой. Забирай с потрохами. Что дальше?

– Ты сможешь не трахаться с другими?

– Месяцами? Не уверен. А ты? – В этот момент он посмотрел на меня с такой детской обидой, что мне стало стыдно. Прижав его крепче, закрываю глаза, пряча лицо у него на плече. – Даня, я не тот, кого ты воссоздал у себя в голове. Я – это я. Со своими недостатками, привычками и особенностями. И мириться тебе придется со мной таким, если хочешь оставаться рядом, а не жить в мечтах.

– Хочу, – кивает, носом трется о мои волосы и обнимает в ответ.

– Тогда наберись терпения, – прошу серьезно, представляя, во что это выльется.

Как знал! Буквально с первого дня начинаются масштабные действия. Я сутками пропадаю на работе и ни черта не могу с этим поделать. Когда приезжаю ночью или под утро, он не спит – сидя над моим компом, мониторит интернет, погрязнув в переписке с кем-то, кто мне уже не нравится. Не задает вопросов, где я был, но всем своим существом чувствую, что ревнует и бесится, а я как успокоить его – не знаю.

Все усугубляет Макс. Не специально и даже неосознанно, но всегда будучи на связи, даже когда я беру Даню с собой на выезд, там они и встречаются. Макс в своей скотской манере безразлично фыркает, уводя меня знакомить с новым составом коллег, Данила молча сидит в машине, а потом смотрит на меня так внимательно, что мне не по себе становится, и, выдохнув, как перед погружением, выдает: «Он тебя любит, да?»

Объясняю, что мне фиолетово, что он любит, что своей жизнью распоряжаюсь сам, и только после того, как я выматываю его в постели, он ненадолго переключается.

Все время ловлю его задумчивый туманный взгляд. Он постоянно что-то перемалывает в себе, а когда я пытаюсь вывести его на разговор, рычит и злится. Начинаем ссориться. Быстро отойдя, иду мириться первым. Он стоически терпит мои нападки, отзывается так же преданно на ласку и вскоре прощает все, но спустя некоторое время я вижу ту же тяжесть во взгляде, скованность в движениях, будто он боится меня трогать, и меня это выводит из себя.

Последней каплей стало появление Арины и Темки, ее сумбурное объяснение, что ей надо уехать… «Ах, ты не один, пидарас проклятый… Сына, не смотри!.. фу, мерзота!.. Чтоб ты сдох, и пидарас твой тоже… Идите вы на хуй оба!.. Сына ты больше не увидишь!» А тебя, сука, вообще никто ко мне не звал, это мой дом!!!

Потом командировка, работа, ночная смена, и я не смог объяснить, почему зам работает ночью, да еще и с начальством у него дома, а мы правда договора разбирали, Макс даже не пытался тронуть меня, потому что не дурак он, а реально хороший мужик.

Потом был секс, такой, что до сих пор звездочки в глазах, а утром я проснулся один и проклял каждый свой раз, когда оставлял его так же, потому что это реально больно, обнаружить себя брошенным, на хуй не нужным, один на один со своими чувствами. И я ревел, признаю, сидя напротив зеркального шкафа в коридоре, на котором была приклеена записка:

«Ты был прав. Я лишний в твоей жизни и пока не вмешался, все у тебя было хорошо. Прости, что влюбился.

Будь счастлив, ты этого заслуживаешь.

Твой Данила.»

А теперь мы плавно подошли к тому, с чего начали: опять трасса, опять рябит в глазах от опостылевшего черно-белого пейзажа. Опять куда-то еду, сам не зная зачем. Грублю со скоростью. Мысли вразлет. Руки трясутся. Но еду. Это в последний раз. Пора принимать решение.

Всю дорогу перед глазами его запястья, перечеркнутые шрамами. Ошибки молодости – говорил он со смешком, пряча кисти в рукава. Шрамы на пояснице, на боку, на бедре – я знаю их все и смогу даже нарисовать, если потребуется, но все это неважно, хотя он и чувствует неловкость, когда касаюсь их губами или пальцами. Мне кажется, они до сих пор болят. Болит не кожа, а воспоминания, те, что оставили их, и не уверен, что смогу заменить их собой, по крайней мере, надеюсь, что к этим меткам не добавится еще одна, напоминающая обо мне.

Припарковавшись возле Степкиного дома, застаю неприятную картину. Степа держит пьяного в ноль Данилу, одновременно переругиваясь с Игорем, его бывшим несложившимся хахалем, все это слишком эмоционально, неприемлемо для моей расшатанной нервной системы. Глушу двигатель, Степка на звук реагирует, пихает Данилу в бок, тот лениво ведет головой, и по глазам шальным вижу – начинает трезветь. А я дверью хлопнул, закрыл аккуратно, шагов двадцать, замах, легкий удар точно в переносицу, крики, вой, кровь каплями на асфальт, но все это мелочи.

– Я предупреждал: рядом с ним не появляться, – констатирую спокойно, присев на корты перед плюхнувшимся на скамью своим черненьким, рассматривая его поцарапанную физиономию и делая вывод, что вмазал не зря, но мало. Спиной поворачиваться не боюсь, Степка прикроет, хоть он со мной и не разговаривает.

– Он сам мне позвонил, – защищается Игорь, я так и сижу, наблюдая, как на миловидном, хотя и немного бандитском лице стыд мешается в коктейле эмоций со страхом, непониманием и предвкушением.

– Малыш, – подмигиваю Даньке, склонив голову вбок, – а ты ли не ахуел, м?

Он бессвязно мычит, от нервов, от пьянки, от себя самого; пережрав эмоций, не справляется и просто смотрит, хлопая пушистыми ресницами.

– Сам пацана довел. В предынфарктном состоянии по скорой увозили! – Я к Степе резко поворачиваюсь, тот, Игоря оттолкнув, отдает свои ключи и гонит умываться домой. – Что смотришь? – резче мне, кулаки на руках сжались до синевы на костяшках. – Празднует он выздоровление. Хочешь так? – кивает на него, Данька недовольно на друга косится и тянет пальцы к моим волосам, проходится по короткому ежику, улыбается тепло-тепло и, взорвавшись изнутри, пускает две крупные слезы из глаз.

– Дань, не надо, – прошу осторожно, боясь не то что говорить – дышать и даже двигаться. Тыльной стороной ладони стираю слезы, сжав его колено, и сам вот-вот разревусь.

– Довели, черти, друг друга. Особенно ты, белобрысый.

– Степ, я не хотел.

– А этот, видимо, слишком сильно хотел. – Даня показал ему фак и снова принялся теребить мои волосы.

– Все, жопы в руки и поднимаемся, одного спать уложить надо, второму просто пизды дать.

– Если ты то уебище не уберешь из хаты, я не пойду. Мне срок не нужен, – перехватываю Данькину руку и тяну вниз, грея пальцы в своих.

– Сам уйдет. Раскомандовался, – дергает сначала меня, с легкостью ставя на ноги, потом Даню, но куда более аккуратно, даже обидно стало. Но толкнул обоих одинаково, затащив в подъезд.

Поднимаясь по ступеням, придерживаю парня за пояс, он шатко кренится вниз и заваливается мне на плечо.

Прошедшее в разлуке время играет с психикой и скручивает ее в тугой колючий шар, переворачивая все восприятие. Он снова подстрекает меня, подливает масла в огонь и делает вид, будто его здесь и нет. Коснувшись моих пальцев, сжимает руку, сразу отпускает, а поздно – разряд уже пошел. Обняв крепче, прижимаю к стене, впиваясь в его губы, и, несмотря на алкоголь, отвечает так, словно пил из нас двоих я, по крайней мере, ноги сильнее подкашиваются именно у меня.

– Я сказал – домой! – шипит похлеще гадюки Степан, оттаскивая меня за шиворот и толкая вверх, чуть не уронив. Данила, подняв руки в знак примирения, сам телепает за мной, в глаза не смотрит, но улыбается – у меня как камень с души падает только от одной его улыбки.

Пока Степа воюет с Игорем, затаскиваю Даньку с собой в комнату, ту самую, где мы первый раз коснулись душ друг друга, и набрасываюсь на него, просто не могу поступить иначе. Он отвечает порывисто, страстно, словно и не было между нами всех тех месяцев, что провели в разлуке. Все такой же: немного скрытный, зажимающийся, когда склоняю к излишней откровенности, мягкий, податливый и в ту же секунду показывающий клыки, напирающий авторитетом и подминающий под себя той необыкновенной внутренней силой, которую чувствую на расстоянии.