Текст книги "Любовь без тормозов - авария (СИ)"

Автор книги: Ores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== Часть 1 ==========

Обращаюсь ко всем тем, кто влюблен… Пиздец, да?..

И это даже не вопрос, скорее утверждение. Аксиома. Ебучая закономерность, от которой хочется сдохнуть. В петлю. С моста. На мины. Да что угодно! Только вот не полегчает ни разу. Только хуже. С каждой минутой, с каждым вздохом, с каждым бесконечным прожитым днем – хуже, хуже и хуже! Еда теряет вкус, обоняние пропадает полностью, мозг тупеет, и все твое существование сводится к постоянным мыслям о том, как же протекает на данный момент существование другого, такого же втюрившегося в тебя по уши придурка. Собственная значимость тает на глазах, и вот тут-то мы и возвращаемся к пиздецу, потому что за себя отвечать еще можем, а другого заставить жить по своим правилам – нет. И дома его не запрешь. И с винтовкой от него отгонять никого не будешь. И вообще…

Опять трасса, опять рябит в глазах от опостылевшего черно-белого пейзажа. Опять куда-то еду, сам не зная зачем. Грублю со скоростью. Мысли вразлет. Руки трясутся. Но еду. Это в последний раз. Пора принимать решение.

Но давайте по порядку. С самого начала. И мне веселее ехать будет. Веселее… «тяжелый выдох»

Для начала позвольте представиться – Михаил! И это, пожалуй, все, что вам стоит обо мне знать. Личность довольно своенравная, замкнутая, вспыльчивая, излишне прямолинейная, за что частенько влипаю в неприятности. Но… харизмы вагон! Поэтому люди тянутся, но лучше бы не надо, не очень я это все люблю. В общем, знакомиться будем по ходу, а пока…

Ранняя весна. Слякоть.

Колеса шуршат по тающему снегу, сцепление с дорогой нулевое, и будь проклят тот продавец, который заверял меня, что резина – огонь, из любой ямы вытащит. Сейчас бы я лично заставил его толкать моего железного коня с обочины, куда я и нырнул. И нет бы просто бампером в сугроб, так мне же еще перевернуться надо было! А все эта су… сук… курица, блядь! Удивительный склад ума. Ехать из крайнего правого и резко решить повернуть через две полосы, через сплошную, через меня! Без поворотника. Просто потому что ей так захотелось. А я сзади лечу. А у меня скорость слегка больше положенной. И либо здравствуй жопа (в нашем случае – бампер) новый год и часы ебли с гайцами, либо сугроб. Я, честно, стоя тормозил, чуть не зубами в руль… Да хули я рассказываю!

Местная улочка города «N» сегодня кипела жизнью. Человек восемь народу, все парни от восемнадцати до тридцати, оживленно болтали, толкались, играя, заводили шуточные ссоры и носились, как перевозбужденные подростки. Пьяные все такие. Смешные.

Компания собралась здесь не случайно, повод был весомый – у друга днюха, двадцать пять стукнуло, и каждый хотел поздравить, но сам виновник торжества вел себя отстраненно, от выпивки отказывался. Он ждал. Ждал преданней подобранной с улицы раненой дворняги, улыбаясь и в то же время маясь от беспокойства. Миха должен был приехать завтра, но именинник, с боем выведав, что друг не спал сутки, наверстывая время, и вот-вот будет здесь, не мог себе позволить расслабиться. Он соскучился. Совершенно платонической, братской любовью обожая этого распиздяя до сумасшествия. Поэтому, заметив знакомый силуэт, правда, не машины, а самого парня, что несказанно удивило, быстрее чем положено бросился к нему.

***

Сейчас я выхвачу пиздюль. Определенно. Этот без нотаций не может. По морде небритой вижу, уже почти готов к акту моральной любви по принуждению. И отожрался, смотри. Хоро-о-о-о-о-ош! И куда мне против него с моими метр семьдесят два?.. Если только чем другим помериться, так неприлично же.

Хлюпая по тающему снегу, ускоряюсь, как могу. Во-первых, – я не самым удобным образом припарковался. Во-вторых, – я в одной футболке, плечо горит адски, и лучше холодным ветром по коже, чем терпеть этот тянущий, расползающийся по всему предплечью жар.

Стёпка!

Оказавшись в шаге, тянет свои руки загребущие, запрыгиваю ему на плечи, он визжит похлеще девчонки, счастливый такой, а я сейчас сам обоссусь от счастья: три года его не видел, как универ закончили и по окраинам страны разъехались.

Заглянув ему через плечо, поверхностно пробегаю взглядом по прифигевшим лицам собравшихся. Меня разглядывают в ответ, но я уже теряю к ним интерес, ослабляя руки и повисая тряпичной куклой в Степкиных лапах.

– Опусти на грешную землю, я не все дела тут закончил, – прошу, давясь смехом. Правда смешно видеть такой восторг на лице уже взрослого мужика, который вот-вот разревется, и свою рожу, не менее красочную, в отражении его зрачков – увлекательно.

– Миха, – только и может что выдать, ставя меня на ноги.

Руки в карманы, спину прямо, чуть не зашипел, травма дает о себе знать. Улыбаюсь. Той своей коронной обезоруживающей улыбкой, привлекая внимание.

– Степан, – рожу так и растягивает позитивом, – среди твоих друзей крепкие парни есть? – Полное непонимание. – У меня партийное задание, выраженное в трудовой активности. Желающие? – Осмотрев замерших, хорошо датых ребят, осознаю, что кроме как Степку в вожжи запрягать и некого.

Не, один вышел: чернявый, взгляд прямой, с вызовом, будто знает, что просто так не уйду, пиздану что-то напоследок. Глаза красивые, темно-серые, но если судить по канонным меркам – самый обыкновенный. Но сейчас не об этом.

– Значит – нет, – наигранно тяжело вздыхаю. Растрепав отросшие волосы на макушке, обращаюсь к Степе: – Тогда ты со мной, а инвалиды тут постоят.

Тяну Степу за рукав, толпа следом пошла, один на жопу мне пялится, чернявый рядом шагает, гордый, спина прямая, не косится даже. Неужели не обиделся?

– Мих, – вдруг осеняет Степку, – где тачка?..

– Эм… – никогда не был трусом, но эта сволочь все четыре года, что в одной общаге жили, меня в качестве воспитательной меры ремнем пиздила, и рефлекс выработался сам собой.

Цепляю сероглазика за пояс, отмечаю лично для себя, что не просто худой, жилистый он, а толстовка ему велика размера на два точно. Остановившись, перетягиваю его перед собой и ставлю на свое место, сам переступаю на его. Степка косится. А я, если что, и удрать могу, хотя слабость от бессонной ночи и долгой езды дает о себе знать.

– Где? – повторяет упрямо, сероглазик стал каким-то заторможенным, обдумывает, видимо, что я его полапал, а я честно пытался спастись… ну и пощупать было что. Крепкий такой, мышцы одни…

– Там, – киваю на обочину, где мой старенький джип набок завалился. Сам репу чешу – как мы его переворачивать будем, тяжелый, сука.

– У тебя всегда было плохо с парковкой. – Степка пот со лба вытирает и начинает меня осматривать, схватив за запястье: голова, руки, плечи, футболку задрал, ребра прощупал, щекотно. И как заорет: – Ты какого хрена в одной футболке выперся, дурень?!

– Да мне не холодно, – вытянув кисти из его железных пальцев, пячусь через дорогу, благо пешеходник… еще бы кто-нибудь из водил остановился.

Визг резины, меня за грудки обратно дергают, и хватка такая властная, что мурашки по телу… О, это не Степа…

– Так, граждане, – нас на зебре уже человек десять, – у кого есть красные трусы?

Все потупили, один руку поднял и только потом спросил: «Зачем?»

– Снимай, – даю команду, он искренне к ремню тянется. – На палку привяжем и махать будем, как флагом, чтобы пропустили. Ты посмотри, какие пида… – это я уже орал водилам, благо мне вовремя рот закрыли и вытолкали на другую сторону дороги.

Я, Степка, сероглазик – надо узнать, как его зовут – и еще двое крепких ребят. Осталось тачку толкнуть. Все скопом спускаемся вниз, я чисто на автомате черненького под живот цепляю – рефлекс сработал, что нельзя ему тяжести тягать. Приподняв, хоть он и выше меня на пару сантиметров, разворачиваю на сто восемьдесят и ставлю так обратно, сам иду к тачке. Раздаю веские указания, как опускать: «Да не так, вашу маму, крышу помнете…», «Что значит уже помята?..», «Нежнее давай…» Сам с другой стороны ловлю, чтоб придержать. Парень в очередной раз подвисает и когда оборачивается, мы ее уже на колеса ставим. И снежок-то был мягонький, ни царапины, ни вмятины… Чего он так на меня смотрит?.. Я парня, что сзади подошел, упрямо игнорирую. Теперь главное – машину вытолкать, кювет глубокий, сам не выкачусь… У меня лопатки горят от его взгляда. Степка ржет, пацаны делают вид, что не замечают. Ок, исправлю ситуацию!

Открываю водительскую дверцу, крутанувшись, за поясницу цепляю парня и, чуть воспользовавшись силой и его замешательством, усаживаю в салон.

Ключ из кармана, тянусь к зажиганию. Тачка приветливо урчит.

– Смотри, – повиснув на руле, задираю к нему голову. – Справа педалька газа, слева – тормоза…

Были случаи, когда на меня смотрели как на идиота, но тогда я был в жопу пьяный, а сейчас это даже как-то неприятно.

– Ты водить умеешь, да? – Выпрямляюсь и, кусая губы и пряча улыбку, делаю серьезную рожу. – Тогда… дальше сам?

Он, пихнув меня в живот, захлопывает дверь (холодильником так будешь хлопать!!! – орет подсознание, я улыбаюсь). Я руки вверх поднял, шаг назад, а у него в глазах азарт шкодный, заразительный драйв, и я нутром чувствую: дай волю, он сейчас педаль в пол и с визгом в гору, но ответственность чувствует, держится.

Пока парни пристраиваются сзади (да, да, все прочитали это пошло), я сигаю на дорогу, встаю посреди полосы и раскидываю руки в стороны. Эти-то сейчас поедут, только ждать замучаются, пока им уступят, поэтому переходим к экстренным мерам.

Перекрыв полосу, даю им отмашку, мол, дерзайте. Те тужатся, матерятся, пыхтят, но тачку выкатывают. Парня предсказуемо заносит, шлифует по сырому асфальту, но, жму руку, быстро справляется и… уезжает. Благо, во дворы, откуда мы пришли. У меня же там полжизни укатилось!

Стоим по самую жопу в сугробе, эти трезвеют, Степка у меня на плече (больном) повис, пыхтит и с выражением, с чувством глубокой тоски выдает:

– Лучше бы ты на самолете полетел.

– Не, самолет тяжелее вытаскивать. – Он только головой качает, парни через дорогу перебегают, ржут. – Он увез твой ящик коньяка, – сообщаю Степке, он смеется. – И еще я есть хочу. – Стягивает с себя куртку, вешает ее мне на плечи, тону в его одежде, в его запахе, слишком резком – Степкин одеколон никогда мне не нравился, понимаю, что замерз, потряхивает, но как же мне хорошо.

– Пошли, – обняв за плечи, уводит во двор, – чудо ты неугомонное.

– Степ, – уже поднимаясь по лестнице, пока парни, улюлюкая, несутся вперед с чудом не разбившимся «ящиком радости». Сероглазик идет, дуется передо мной… бедра красивые, жопу не видно, кофта длинная… Да, я ему опять не дал переть тяжести. – А как его зовут? – Парень лениво косится назад, взглядом спрашивая, не долбоеб ли я. А я – не. У меня даже справка есть. И знакомый психолог/нарколог. Но это никак не связано.

– Его зовут Данила, – нарочито громко, парень фыркает совсем как кошка. – Мог бы сам спросить.

– Не мог, – отнекиваюсь я, протискиваясь сквозь толпу. – Вдруг он немой, и я бы его обидел.

– А я должен был тебе серенаду спеть? – Я даже обернулся. Голос такой приятный… злой, металлом звенит, но не то чтобы он обиделся, скорее, ему легче меня не замечать в принципе.

– Можно просто поздороваться, – не могу перестать улыбаться, он, наоборот, напрягается, волнуется слишком очевидно, руки в карманах все время, глаза из-под челки блестят.

– Здрасти! – вальяжно-официально, мерзко растягивая гласные.

Я два раза моргнул, покивал, что, мол, все понял, осознал, исправлюсь, а внутри так тепло стало, будто водки хряпнул. Кстати, о допинге: если я сейчас не залью глаза, то они сами закроются автоматически.

– Где тут хорошо кормят? – шлепаю на кухню все так же в Степиной куртке.

– За углом кафе. – Ах ты ж язва! Я прям восхищаюсь, и главное, удается ему безэмоционально это все, а меня, наоборот, распирает.

– Я предпочитаю домашнюю пищу, – пробравшись к холодильнику, отталкиваю парня бедром и сую нос в чужое жратвохранилище. А там пир!

Спереть мне дали бутер с колбасой и выгнали к остальным. Степка в цветастом переднике раскладывал стол, благо у него кухня десять квадратов, мальчишка, самый молодой, лет восемнадцать на вид, хотя, может, я ошибаюсь и он младше, все глазки мне строит, пока суетится вокруг именинника, а мне бы решить насущный вопрос.

Иду по рукам. В смысле, приглядел каких ребят покрепче, разглядываю их ладони, кто пьяный сильно, кто слишком трезвый, тушуется, у кого сил не хватит, Степка сам тянет, но ну его на хуй, этот к врачу потащит… Я только улыбнулся, Даня мне уже фак показал. А я и не обидчивый совсем.

Скаля все свои тридцать два, тянусь к нему. Он не сопротивляется, но морду кривит недовольно. Руки теплые, пальцы аккуратные, тонкие, ярко выраженные костяшки, шершавые ладони, он ими не только писю гладит, рабочие руки, но главное, что я уже убедился, сильные.

– Пойдем со мной. – Отпускаю его, тепло все еще остается в руках, иду к ванной, скидывая куртку на ходу, до глубины мозга уверенный, что тот идет следом. Из любопытства. Из принципа. Из упрямства. Хара-а-а-а-актерный.

Не доходя два шага, сталкиваюсь с мелким, его вроде Илья зовут. Заглядывает мне в глаза, переигрывает малость, смущение тоже ненастоящее.

– Может, я могу помочь?

– Благодарю покорнейше, мы справимся, – придержав его за плечи, обхожу аккуратно, Данька более чувствительно пихает его к стене и идет как ни в чем не бывало дальше, еще и меня подгоняет, пихнув хорошенько в спину.

Зайдя в санузел, первым делом стягиваю с себя футболку. Данька, закрыв дверь, даже не думает отворачиваться, наоборот, рассматривает внимательно, размышляя.

– Вправлял когда-нибудь плечо? – спрашиваю напрямую и включаю воду в раковине, добавляя шума.

– Лучше бы к врачу, – делает проигрышную попытку, я отрицательно мотаю головой.

– Сам давай. Там несильно.

Встаю к нему боком и, взявшись здоровой правой рукой за раковину, больной сую себе полотенце в рот, чтобы не заорать, и протягиваю ее Даниле. Берет не сразу. Долго изучает, выдыхает раздраженно. Делает шаг ближе, плечо осматривает, что-то прощупывает прохладными пальцами. Я все это время в пол смотрю, стараюсь отвлечься. Боль не терплю ни в каком виде, болевой порог ни к черту. Вытерпеть – вытерплю, но ощущения не из приятных.

– И как башку не разбил… – Еще слышу окончание фразы, давление, щелчок, вспышка боли, и сразу легкость такая, воздушность внутри, как хребет в прах перехерачило, и темнота в глазах.

Собственных сил не хватает, чтобы удержаться за раковину, только полотенце выплюнуть. Колени трясутся. Рука безвольно повисла вдоль туловища, но сейчас отойдет, уже легчает. Но эта слабость…

Данила, видя мое состояние, хотя я и пытался его скрыть, честно пытался, уверенно придерживает за здоровое плечо, усаживая на закрытый унитаз. Пара секунд – и зрение возвращается. Сжимаю и разжимаю кулак, работает отлично (да, и это тоже звучит пошло).

– Перетянуть бы, – дает дельный совет, я отмахиваюсь, с трудом вытаскивая сигареты из джинсов.

– Будешь? – предлагаю учтиво, хотя… если бы не воспитание – не дал бы. Сама мысль, что он травиться будет… абсурд какой-то, потом проанализирую.

– Бросаю, – уперся лопатками в дверь, ждет, пока я отравлюсь никотином. Мне хватает половины, чтобы прийти в себя. Натягиваю футболку, улыбаюсь благодарно, но получается вымученно. Он с такой же усталостью смотрит на меня, качает головой и выходит за дверь. А там Степочка стоит. Злой. Почему-то…

Полчаса мне читали лекцию, как правильно вести себя за рулем. Тридцать, мать их, минут долбежки в мозг. Сочувствующий взгляд, скупая мужская слеза (это я перегнул), и мне наконец налили.

Было много тостов. Много поздравлений. Не знал даже, что Степку реально так любят, а ведь действительно собрал самых близких, хотя и не знали друг друга, но половина уже спилась, в смысле, сдружилась, песни орут, гитару рвут, малой (а ему семнадцать, ха!) на стол танцевать полез. Линяю курить на балкон, ну его на фиг, я стриптиз не заказывал.

Вот кухня у друга да, шикарная, а балкон от силы метра два, какой-то обрубок, повисший на пятом этаже. И нас четверо. Трое дымят, я бочком в угол протискиваюсь, благо Данька там так удачно стоял, я за него и завалился… Почему сразу лапал?! Я его аккуратно за бочка взял и подвинул. Да какие там бока – кости одни и мышцы. Он не обиделся. Он вообще меня игнорирует. Стою. Сигареты в туалете забыл. А хочется затянуться аж до трясучки…

Два округлившихся от моей борзоты глаза выпучились на меня с угрозой.

– Ты же бросаешь, – тяну из мокрого после его губ фильтра дым, прищуриваясь, когда тот предательски попадает в глаза. – Считай, бросил.

Он продолжает сверлить меня взглядом, я молча докуриваю, пока пацаны треплются про новую игруху, о которой я слыхом не слыхивал, ибо некогда мне. И вообще, тут я оказался случайно. Отпуск. Первый за три года. Вырванный зубами, потому что все, предел. Потому что сбежать надо было. И если не от себя, то хотя бы от всех. Просто исчезнуть, стереть себя на время из прошлой жизни и надышаться чужим воздухом. Ожить. Чтобы снова о скалы.

Парни уходят быстро. На балконе все еще тесно. Только теперь между нами воздух тяжелеет и, превращаясь в вязкое месиво, тянет нас ближе.

Точеные скулы, болезненные глаза, усталые. Здесь – потому что обещал. Хочет домой, к себе, закрыться. Темно-русый, не черный. Прячет пальцы в рукавах толстовки – не нервничает, просто ждет. Пока отойду и выпущу его. Пока отстану, хотя и не держу вовсе. Стоит и ждет. Красивый, сука. Глаз не отвести. Холодный, как лед, но настоящий.

Мотаю головой, ухмыляюсь, алкоголь наконец-то доходит куда надо, расслабляя нервную систему.

– Прохладно, пойдем внутрь.

И он идет. Все так же молча. Все так же безразлично. Почти трезвый.

А в зале царит вакханалия! Стёпа устроил цветомузыку – лампочку в люстре то открывает, то закрывает, обжигается, распиздяй, без майки уже, пацаны ему вторят, синие пополам, ржут, как кони, пляшут – затягивает, как в хоровод, хотя не пил много. Танцую. Пел вроде, но не факт, меня унесло слишком быстро. И к тому моменту как я трезвею, пацаны повторно синие. Светает. Степа спит, в ковер завернутый, малой у меня на шее виснет, и если его не заберут, я ему ебну. Чес слово, не стоит на него, а он прилипала такой. Даня помог. Частично. За шкирку пацана об стену, замах хороший был, ладно я поймать успел, убил бы. А он вздрюченный весь, как оборванный провод высоковольтных передач, дрожит от злости, и хоть по массе меня поменьше, сильный, гад, с трудом держу. А тут Ильи брат старшой нарисовался, давай свое защищать. Рефлексы сработали. Неправильно как-то. Даньку себе за спину, грудью вперед, да без мыслей, как научили, в какую стойку жизнь поставила. Теперь орет Илья, чтоб брат его меня не зашиб. Бля, цирк, не иначе. Степка вылетел, вместе с ковром своим, мы от смеха чуть не обоссались, пока объясняли, кто не прав. В итоге – все мы пидарасы, и спать нас отправил. Илья за мной пошел, Степка матом того к родне погнал, одно спасение – вырубиться бы. Я уже и стоя готов спать. У Степки три комнаты. В зале штабелями общая масса. На кухне брат старшой Илью жизни учит. Степа у себя телку окучивает (откуда взялась – не понял даже), без вариантов – иду, где не занято.

Комната под кабинет. Темно. Окна зашторены. Диван-кровать полуторка. Разбирать – нет сил. Падаю на живот. Выдох сквозь зубы – тянет в плече, кости ноют, перетерпеть бы. Алкоголь отпускает, глаза стеклянные, не закрываются. Новое место, новые люди, не усну. Лучше бы нажрался вусмерть.

На скрип двери реагирую раздражением. Даня замирает в проеме, мечется. Глаза бегают, морда хмурая. Да не хотел я ему на глаза попадаться, просто реально в толпе спать не могу.

Мнется. Не решается. Но и уйти не может. Видать, тоже бардак в башке, как и у меня.

Двигаюсь к стене, лицом в подушку. Большой мальчик, пускай сам решает.

Стаскивает толстовку, кидает на край кровати. Водолазку не снимает, а я футболку на стол запульнул. Жарко.

– Храпишь? – чисто для справки.

– Нет, – сопит обиженно и растягивается во весь рост, прижимаясь боком к моему. – Ору иногда.

– Такая же фигня.

Молчим. В этой тишине уютно. Слушаю его спокойное глубокое дыхание и вырубаюсь. Сквозь сон чувствую на спине его руку, а на пояснице бедро. Теплый. Пахнет приятно – собой, не ядовитым парфюмом.

Неправильный какой-то он…

========== Часть 2 ==========

Утро добрым не бывает, особенно когда разница в часовых поясах, ты вчера бухал, и организм, привыкший к беспрерывной работе, просыпается, как положено – в шесть утра.

Чердак трещит.

Во рту кака.

Рука затекла… На этой мысли я разлепляю глаза и встречаюсь с растерянным взглядом уже давно проснувшегося Даньки. Пацан так стремительно краснеет и разворачивается ко мне спиной, выкручиваясь из кольца моих рук, что я даже умилиться не успеваю.

Повернулся задом, вытянулся в струну, дышит через раз, и самое страшное – его трясет! Трясет натурально: под моей ладонью дрожит плечо (да, я его коснулся), а по загривку скатываются несколько капель пота. Да я сам вспотел за три секунды! Потому что неясно – трясет его так оттого, что чужой человек касается, что неприятен ему именно я или… Еще один вариант кажется самым бредовым, но я решаю проверить именно его.

– Сейчас спокойно, – предупреждаю заранее, припоминая, что передо мной не хрупкая барышня, так въебет – мало не покажется.

Ладонью по лопаткам, на поясницу, чуть касаясь бедра, и прижимаю ее к ширинке. Его импульсивное состояние передается мне моментом, и вместе с ним трясти начинает и меня. Стояк!

– Это ты так рад меня видеть или просто недотрах? – пытаюсь не язвить, но, видно, паршиво пытаюсь. Он резко дергается, забыв, что моя рука сейчас ему явная угроза, и я его немалое хозяйство логично сжимаю, потому что больше держать не за что… Такой сладкий, тягучий, пускай и матерный стон! У меня аж яйца свело судорогой, и ноги сами собой плотнее сжались. И тут же он мордой в подушку, возмущаясь уже туда. И сколько же у него секса не было, что он так взвинчен? Нет, надо парню помочь, я ж не садист какой. А самому разложить его захотелось так, что в глазах потемнело. И стройный такой, сильный, подтянутый, но в то же время… не объясню, уязвимый, что ли, его защитить хочется. Пока сильнее – просто хочется, но он мои намерения не так поймет, вряд ли ему интересен секс без обязательств, поэтому…

Вторую руку ему под влажную шею, разворачивая корпус и прижимая спиной к себе. Шипит, вцепляется обеими руками мне в запястье, больно царапает ногтями. Перехватив удобнее, уже сам прижимаю его кисти к груди, теперь не дернется. Второй плавно, очень осторожно вдоль ширинки и глубже, сгребая в горсть член у основания. Данька запрокидывает голову, поджимает колени, будто делаю ему больно, и прячет лицо, закусив губу. Прижавшись ближе, трусь о него членом, я ж тоже не железный, а у него зад соблазнительный, помял бы, но тогда мне точно наваляют, а миссия моя – помочь ему, а не себе.

Без резких движений расстегиваю ремень, пла-а-а-авно замок ширинки вниз, цепляя джинсы за пояс и стаскивая их немного, чтобы не мешали. Пальцы холодные, признаю, из-за контраста с его горячей плотью тело покрывается мурашками, мое тоже, только от возбуждения, от истомы, от тянущего, невыносимого чувства неполноценности. Член в руке горячий, мокрый, будто кончил уже не один раз, приятно скользит в ладони, хотя боксеры и мешают свободно двигать кистью. Не тороплюсь. Парню и так в кайф. Решаю подлить бензина в костер.

– Извращенец? – шепотом на ухо, он сильнее поджимает колени, мешает, но я упрямо не прекращаю ласку. – Или возбуждает, что сюда кто-то может войти? – Сам от этой мысли плавлюсь, и искры по коже скачут, как ненормальные, так и напрашивается улыбка. – Или все-таки я?.. – Последнего хочется больше всего, и это при четком убеждении, что никаких отношений в ближайшей жизни я заводить не буду.

Запястье затекает. Данька мешает страшно, вертится, сжимает колени. Злюсь, потому что чувствую: еще немного – и его прорвет.

Давление на грудь, опрокидываю на лопатки, он даже глаз не открывает, а мне и не надо. Падаю сверху, прижимаю и его, и его руки грудью. Коленом развожу ноги, прижимаю одну к кровати, вторая мне не особо и мешает. Раскрытый, послушный, аж в глазах рябит и воздуха не хватает. Головой ему в сгиб шеи, так удержать легче, хотя я бы с удовольствием наблюдал сам процесс, но мальчишка в полуобморочном состоянии, такой восприимчивый, зависимый от прикосновений, тянущийся не душой, телом к каждой ласке, оголодавший и перевозбужденный. Позволяющий с собой делать ЭТО, хотя с легкостью мог бы дать отпор. Кровь оглушающе долбит в висках, дыхание сбилось, раскаленный песок застрял в легких, лихорадит, надышаться бы – да куда там, уже затянуло.

Рукой обратно в трусы, он мягко стонет и хреново маскирует стоны выдохами. Активнее двигаю кистью, он сжимается, выгибается на постели, рвется, чтобы избежать того, чего больше всего жаждет его тело.

Скрип двери. Даня не слышит. Я – скорее чувствую. Поднимаю голову… Как же бесит! Рукой придерживаю макушку парня, чтобы не задрал голову. Шуганется. Оттолкнет. А мне физически необходим его оргазм.

Губами шепчу Илье: «Иди на х…», не переставая дразнить свою жертву. Не на публику работаю, просто хочу – эгоистично, нагло, варварски хочу, чтобы он для меня кончил! Сам почти на грани оргазма! Илья со лживыми слезами на глазах вылетает за дверь. Член в моей руке дергается, каменея; Даня замирает, прислушавшись, только уже поздно. Глубоко вдохнув, дернувшись, долго обливая мне пальцы и себе бельё горячей спермой, кончает, весь сжавшись в комок, вцепившись намертво в мои руки, и даже пальцы на ногах свело судорогой, я это видел и сам хотел того же, чтобы так же: на разрыв всего от кайфа. И не поверите, но морально я кончил, еще как – совершенно незнакомое, острое ощущение внутреннего удовлетворения.

– Ну и чудненько! – все, что смог придумать.

Он тупо пялится в потолок стеклянными глазами, весь мокрый, водолазка к телу липнет, ноги не слушаются, не может свести колени, и это выглядело бы по-блядски, если бы так сильно не нравилось мне. Пахнет сексом, этот запах сластит на губах, хочется целоваться, гоню от себя эти мысли.

– Слушай, – сажусь, потягиваясь и разминая плечи, почти порядок, уже не болит; Даня на меня холодно косится и молчит упрямо, – у тебя жопа такая классная, – его зрачки потемнели и увеличились раза в два, пересохшие губы приоткрылись, – можно укушу?..

Он раздраженно морщится, прячет глаза в сгибе локтя и отворачивается к стене. Но он же не сказал нет…

Перевернув его одним рывком на живот и приспустив боксеры, кусаю за гладенькую булочку. Этакий моральный оргазм! Даня орет – я же силы не пожалел! – лупит меня ладонью по плечу и прижимает пальцы к пострадавшей филейной части, где так красиво отпечатался след от моих зубов.

– Не благодари! – перепрыгиваю через него и тащусь в ванную, теперь мне бы самому остыть. До сих пор изгиб поясницы мерещится перед глазами. С этого бы ракурса, да сзади…

По лицам собравшихся за столом понимаю, что ни одна из приехавших сволочей в гостинице жить не хочет. Я хотел, но слезное Степкино «Ты меня не любишь!» меня разжалобило, поэтому да здравствует общага! Сортир по очереди, из одежды – как в цыганском таборе – кто раньше проснулся, тот лучше оделся… Может быть, поэтому нас всех решили свезти на дачу. А что! Дом большой, баня, шашлык, все дела, да и подышать людям надо, все «болеют» и на меня косятся. А вот и не угадали, я коньяк хороший привез, просто его не надо было шампанским запивать, тем более в таких дозах.

Даня со мной не разговаривает. Игнорирует. Я не расстраиваюсь, но стараюсь держаться поближе, и как же его это бесит, а мне наоборот – в кайф.

Илья со мной не разговаривает тоже, строит хмурые мины, но то сахарку подаст, то чаю нальет… Это, конечно, спасибо, но я пельмени вообще-то ем, а чай у меня уже есть, я его у Дани отобрал.

Нет, честно, я не преследую цели задолбить темненького до смерти (так, сейчас перефразирую, а то вы, пошляки, не так поймете), задолбать (Во!), но он так легко ведется на провокации, к тому же доверчивый, прям как я пять лет назад, грех не натыкать носом, может, хоть его не так поломает по жизни.

В одну машину мы, конечно, не влазим, хотя были добровольцы ехать в багажнике. Берем мою, за руль я сажаю (ага, его) Даню, вторую штурмует еще датый Степка, но клятвенно заверяет, что все доедем. Все – это он и его сослуживец, ВДВшник, остальные щемятся ко мне. Вся эта пиздабратия начинает свое шествие под песни, пляски, улюлюканье, и я понятия не имею, как нас еще не хлопнули гаишники.

Даня психует.

Причем так аристократично, в особо тяжких ситуациях выдыхая протяжно, прикусывает губу, прикрывает глаза, и снова он сама непоколебимость. Ровесник мой, кстати, тоже двадцать пять. На протяжении всего пути его просят «накатить звучку», «поддать газку», «куда ты так летишь – разобьемся же!», «а давай споем!», «если не хочешь, тогда мы будем петь тебе» – это при том, что колонки орут до хрипов – «а куда мы едем?», «а скоро мы приедем?», «мы уже приехали?», «мне плохо… и мне… я писать хочу… не, не тормози, я в окно», «а дай я тебя обниму» – и заметьте, я ехал молча, поджав яйца и с опаской поглядывая на то, как стрелка спидометра укладывается все ниже.

– Долбанные синиботы! – шипяще-рычащее замечание, когда салон авто опустел. Понурив плечи, Даня бьется головой о капот.

– Да ладно, доехали же, – поддерживаю его, похлопав по плечу и, пока меня не переехал Степан, ухожу в дом.

А там!.. Хозяйственные все такие, блядь, как мыло! Половина спит, половина делает вид, что спит. Гады, ну! Пришлось, как самому трезвому, разбираться с дровами, топить печку, заводить мангал, да и срач в доме – убраться бы (лучше бы забухал!).

Смеркалось…

На улице прохладно до мурашек. Кучкуемся возле костра: кто пьет, кто просто сидит, общаясь негромко. Ветер стих, с трудом ощущается, но иногда, когда решает пошалить, продирает до костей. Восхитительно пахнет талым снегом.

Нервы постепенно расслабляются. Меня вытягивает под хруст костей и звон рвущихся сухожилий из тисков реальности, в которые загнал себя сам. Дышится иначе. Свободнее. Как будто даже можно побыть собой настоящим. А говорят, от себя не убежишь. Вранье, главное – захотеть.

Просторный, хотя и старенький дачный дом Степы, куча народу, которая тебя не ненавидит, приятная атмосфера, хотя и в сырой и холодной обстановке… Как мало человеку для счастья надо.

Загнав машину, сижу на капоте, курить не курится, пить не хочется, и так опьянен происходящим, в беседе участвовать никакого желания, мужики по сплетням пошли. Чтобы занять себя, наблюдаю за Данькой. В своей толстовке, без куртки, мерзнет стоит – и чего, спрашивается, с нами поперся, живет же со Степой через остановку, видятся регулярно. Но в дом не уходит. Будто, как и я, боится оставаться один. На меня не смотрит. Или умело прячет взгляд, когда стараюсь его зацепить. Красивый. Не манерный, не избалованный, не обогащенный дарами природы – обычный пацан. Только почему-то манит к себе. Изгибом шеи, которую хочется сжать руками, притянув к себе, прямым, бессовестным взглядом, поймав который, еще долго звездочки слепят в глазах.